Пермская гимназия номер 4 стала известна на всю страну после того, как повысила проходной балл для поступающих девочек. Для них условием приема стал результат 69,1 балла, для мальчиков — 65,7. Директриса Татьяна Дьякова объяснила разницу тем, что девочки более прилежные в детстве, но именно мальчики в результате «становятся лидерами» и «управляют страной», — поэтому, по ее логике, им нужны преференции. Школу проверила прокуратура, однако суд не обнаружил дискриминации в этой очевидно дискриминационной ситуации. Позже, уже в июле, глава Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства протоиерей Дмитрий (Смирнов) заявил, что женщины «слабее умом», а люди вроде Марии Кюри — это редкость. По просьбе «Ленты.ру» преподавательница Школы культурологии НИУ ВШЭ Элла Россман разбиралась, кто формирует стереотипы о мальчиках и девочках и как они влияют на детей в будущем.

Усвоенные стереотипы

Слова директрисы Татьяны Дьяковой симптоматичны. Кто не слышал в своей жизни формулу: мальчикам нужно помогать, потому что они «медленно созревают, зато потом…»? Ее в разных вариациях повторяют учителя, родители и школьные психологи. Но в этой формуле нарушена причинно-следственная связь.

Современных социологов очень занимает вопрос, как в социальном плане сделан наш пол, какие представления о нем (зачастую не имеющие ничего общего с биологией или особенностями гормональной системы человека) сконструированы обществом и культурой. Многие из этих представлений работают так же, как другие массовые заблуждения — вроде тех, что солнечное затмение приносит беду, а разбитая посуда — счастье. И вместе с другими массовыми заблуждениями они оказываются чрезвычайно живучими и переходят из поколения в поколение.

В социологии социализация — это процесс становления личности, усвоения индивидом ценностей, норм, установок, образцов поведения, присущих данному обществу, социальной группе. Социализация происходит, когда ребенок контактирует с другими людьми и постепенно обучается правилам (гласным и негласным), принятым в его сообществе. В той или иной степени человек социализируется всю жизнь (особенно когда меняет окружение — например, переезжает в другой город или страну), однако основные нормы и ориентиры закладываются у нас еще в детстве.

Как и многие другие общественные нормы, стереотипы о мужчинах и женщинах мы приобретаем в процессе взросления. Исследователи выделяют разные источники таких идей — это и родители, и другие значимые для ребенка взрослые, вроде учителей и наставников в спортивных командах. Стереотипы транслируются в книжках, в мультфильмах, в медиа, они все время присутствуют в информационном поле, внутри которого растет ребенок. Постепенно он их интериоризирует, то есть присваивает, и начинает ориентироваться в окружающем мире при помощи этих установок.

Но идеалы мужественности и женственности — нестабильны и меняются со временем, различаются от страны к стране, от народа к народу. Даже у представителей разных классов и социальных слоев внутри одной нации эти идеи могут разниться: мальчик из семьи московской интеллигенции вряд ли будет отвечать представлениям о мужественности, принятым в среде рабочих металлургического завода, и наоборот. Англичанка в юбке-карандаше, руководящая небольшим отделом в рекламном агентстве, вряд ли вызовет вопросы у современников, а в викторианском обществе одно ее появление скандализировало бы приличную публику.

Причин изменения гендерных норм в обществе немало, в их числе — многолетняя работа активисток женского и феминистского движения, без которых у нас сегодня не было бы возможности учиться и работать, где нам хочется, или самостоятельно определять, с кем встречаться и жить, за кого выходить замуж и когда разводиться, сколько детей иметь и иметь ли их вообще.

Кроме того, гендерные нормы могут резко изменяться вместе со сменой власти и режима в стране, хороший пример — постсоветское пространство, где мутации представлений и установок мы можем наблюдать буквально в режиме реального времени.

При этом можно выделить и идеи, которые объединяют все общество или даже несколько обществ. Например, для западного мира на протяжении веков был свойствен идеал инициативного, активного в публичной сфере мужчины и заботливой и чувствительной, но по большей части пассивной и ведомой, ориентированной на семью и детей женщины. Те, кто нарушали эти представления, вызывали страх и отторжение, практически бессознательное желание «поставить человека на место» — в том числе самыми жесткими методами.

Непростая математика

Как именно влияют на нас стереотипы и насколько сильно это влияние, демонстрирует, например, эксперимент социального психолога из Стэнфорда Клода Стила. Вместе с коллегами Стил набрал две группы студентов, мужчин и женщин, в основном второкурсников, сильных в математике.

Студентам дали несколько тестов по математике и сконструировали разные социальные условия тестирования. Одно из проверочных заданий предварили небольшим вступлением: первой группе студентов сказали, что оно демонстрирует разницу между мужчинами и женщинами в их способностях к математике. Второй группе объяснили, что тестирование не показало различий между людьми разного пола по этому предмету. Студентки показали себя гораздо хуже студентов, когда тест предварили вступлением о гендерных различиях — и это при том, что в обеих группах участники были примерно одинакового уровня. Дальнейшие эксперименты (как вариации этого опыта, так и другие эксперименты, например, с афроамериканцами, на которых транслировали расовые стереотипы) только подтвердили догадку: установки, которыми предваряют тест, сильно влияют на то, как студенты себя проявят.

В эксперименте Стила студенты показывали разный результат в зависимости от того лишь, что им говорили перед тестом. Сложно переоценить, какое влияние на нас и наши успехи оказывают слова и идеи, которые транслируются постоянно, день за днем, год за годом.

Есть и исследования, которые фиксируют подобные изменения. Например, длительное наблюдение детских психологов Франчески Мунтони и Яна Ретельсдорфа из Гамбургского университета показывает: представления родителей о мальчиках и девочках влияют на то, как дети учатся читать.

Исследовались случаи 1508 школьников из 60 школ Германии. На протяжении почти двух лет психологи анкетировали учеников и их родителей, чтобы зафиксировать, влияют ли представления взрослых на успехи детей в чтении. Выяснилось, что гендерные стереотипы родителей определяли, насколько дети верили в себя и в свои силы, какие задачи они считали особенно важными и, как результат, предопределяли их успехи. В частности, идея о том, что девочки более предрасположены к чтению, приводит к тому, что они и вправду обгоняют в этом навыке мальчиков, причем по всей стране. Работать эта схема может и негативно: мальчики не уверены в своих силах в чтении из-за расхожих идей об их не особо блестящих способностях на раннем этапе, и потому могут показывать худшие результаты.

Вполне возможно, что то же самое особое прилежание девочек — следствие женской гендерной социализации (ЖГС). Нас с раннего детства учат быть более аккуратными и дисциплинированными, эти черты считаются естественными и натуральными для женщин по рождению.

«Исчезновение» одаренных

Что точно влияет на девочек сегодня, так это отсутствие достаточной поддержки со стороны взрослых и сверстников. Исследования социологов и психологов все больше подтверждают простую догадку: женщины реже становятся президентами, менее представлены в бизнесе и науке именно потому, что с детства им отказывают в уме, лидерстве и блестящем будущем, а жизненные перспективы зачастую ограничивают домом и семьей.

Начинания и таланты девочек игнорируют, в их одаренность не верят — или даже создают реальные препятствия на пути к знаниям, как в случае с пермской гимназией. Возникает феномен «исчезновения» одаренных женщин (https://digitalcommons.du.edu/cgi/viewcontent.cgi?article=1003&context=tls_doctoral): мы видим множество талантливых девочек в дошкольных учреждениях и школах, но на каждом следующем этапе цепочки «университет-работа-карьерный рост» женщин становится все меньше и меньше. Они оседают на непрестижных работах или полностью исчезают из поля зрения, уходя в семью и личную жизнь.

Интересно, что даже те достоинства, которыми девочки очевидно для всех обладают (такие как прилежание и усердие, например) — для многих недостаточны для того, чтобы стать лидерами. Или, как в нашем случае, чтобы поступить в престижную школу. В мальчиках же, даже если они пока «не дотягивают», находят скрытый потенциал и огромные возможности.

В нашей стране также есть исследования механизмов гендерной социализации в российском контексте. Например, социологи из ВШЭ Ольга Савинская и Анастасия Чередеева провели серию интервью и выяснили, что представления о мужском и женском, о том, чем девочки и мальчики «должны» заниматься и как себя вести, прививают с самого раннего, несознательного возраста — еще в дошкольных учреждениях, где и мальчикам, и девочкам предлагают чрезвычайно узкие рамки «нормальности» и однообразные роли (грубо говоря, «снежинки и пираты», и никак не наоборот). Маленькие девочки оказываются в этой системе особо уязвимыми — от них требуют постоянно искать одобрения со стороны других, быть максимально послушными и тихими и интересоваться очень ограниченным числом предметов и тем. Такое однообразие может мешать индивидуальному развитию детей, особенно, если систему поддерживают и дома.

Также нельзя обойти вниманием исследование социолога из ВШЭ Ольги Исуповой — старшей научной сотрудницы Института демографии НИУ ВШЭ. Она опрашивает девочек из «хороших семей» — учениц и выпускниц престижных московских гимназий и лицеев, а также их родителей и родителей школьников из престижных учебных заведений Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода и Соликамска. Пилотные интервью показали, что от девочек из «хороших семей» в России требуют практически невозможного: образованности, красоты, хороших манер, удачной карьеры, ориентации на семью, «незаурядной силы духа», — и все это одновременно.

Завышенные ожидания со стороны родителей подкрепляются общественными стереотипами и высокими стандартами, предъявляемыми девочкам в школах. Их все время оценивают, заставляют соответствовать новым и новым идеалам и жестко критикуют за малейший проступок. Многообразие требований и нежелание выделять из них приоритетные и факультативные невротизирует старшеклассниц, воспитывает страх ошибки и оставляет для них чрезвычайно ограниченное пространство свободы, не говоря уже о времени на отдых и собственные увлечения.

При этом «светлое будущее», ради которого все старания, крайне туманно. Родители и сами не знают, чего ожидать их дочерям в дальнейшем. Получается, что девочкам часто приходится прилагать сверхусилия в условиях непонятных задач и перерабатывать ради неясных перспектив и чужих ценностей.

Стереотипы против мальчиков

Работы о специфике гендерной социализации в нашей стране и за ее пределами начали появляться в России довольно давно. Этнографию детства и, в частности, особенности социализации детей в разных обществах, изучал еще в 1980-е годы советский социолог Игорь Кон. В 1988 году он выпустил монографию «Ребенок и общество», где описывал в том числе особенности гендерной социализации. А в 2009 году вышла его книга «Мальчик — отец мужчины», посвященная специфике воспитания мальчиков в разные времена и тому, как нормы, привитые в раннем детстве, влияют на мужчин всю их жизнь.

Из этой книги и из перечисленных выше исследований можно сделать еще один вывод: гендерные стереотипы вредят и мальчикам. В прошлом году Американская психологическая ассоциация выпустила специальную брошюру с советами о том, как психологам работать с клиентами-мужчинами и мальчиками, учитывая специфику их мужской гендерной социализации (МГС).

Кроме всего прочего, там описывается, как традиционные представления о мужественности и гендерных ролях негативно влияют на жизнь мужчин. Требования сдерживать эмоции, например, мешают здоровым образом переживать стрессы и, как следствие, могут приводить к агрессии по отношению к окружающим, злоупотреблению наркотиками и алкоголем.

Установка самостоятельно, «по-мужски», решать все проблемы, даже непосильные, не позволяет вовремя получить необходимую помощь — в том числе медицинскую (отсюда в том числе низкая средняя продолжительность жизни мужчин). В брошюре рассказывается, как психолог может помочь мужчине или мальчику научиться выражать свои чувства и налаживать отношения с окружающими мирным путем.

Эксперименты по полному отказу от различения мальчиков и девочек в воспитании все же редкость: речь по большей части идет не о полном стирании разницы между мужчинами и женщинами, а о том, чтобы сделать жизнь более свободной от сковывающих представлений и дать людям любого пола возможность проявлять себя в разных областях, будь то семья или наука, искусство или политика, бизнес или воспитание детей.

При этом россиянам приходится особенно сложно: им необходимо растить детей в ситуации, когда школа и другие общественные институты все чаще эти стереотипы транслируют. Например, детей учат лженаучным идеям вроде телегонии (опровергнутая теория о том, что на «генетическую память» женщины влияют все ее предыдущие сексуальные контакты), — множество подобных утверждений можно найти в учебнике «Нравственные основы семейной жизни», который рассчитан на старшеклассников и должен подготовить их к «созданию крепкой многодетной счастливой семьи».

Мы сами можем не замечать все те установки, к которым приучены с детства. И в первую очередь важно анализировать собственный опыт: вспоминать, что нам говорили в детстве, кто это говорил и как это влияло на вас, наблюдать за своим окружением и идеями вокруг, а затем обсуждать все это с ребенком и учить его критически осмыслять действительность — с самых ранних лет.

В России вступили в силу правила оказания паллиативной помощи, то есть помощи безнадежно больным людям с целью облегчить их жизнь перед кончиной. Россия стала одной из немногих стран мира, в которых работа хосписов встраивается в государственную систему здравоохранения. В Сеченовском медицинском университете отраслевого Федерального научно-практического центра прошла конференция, в которой приняли участие создатели современной паллиативной помощи в разных странах мира, а также российские общественники и чиновники. Они обсудили, как на самом деле должны работать центры помощи безнадежно больным, что чувствуют пациенты хосписов и как эта сфера изменится в России в ближайшее время. «Лента.ру» записала главное из их выступлений.

«Мучилась от боли, ей не помогал морфин»

Роберт Твайкросс, глава Центра сотрудничества по паллиативной помощи ВОЗ, член Королевского колледжа врачей, лектор Оксфордского университета в Великобритании и один из отцов-основателей современной паллиативной помощи в мире:

Паллиативная помощь началась как протест против отсутствия заботы о тех, кто умирал в страданиях и одиночестве. Это было 50 лет назад у нас в Великобритании.

Идея была в том, чтобы сконцентрировать свое внимание на людях, а не на их болезнях. Принципы паллиативной помощи применимы не только к тем, кто умирает, но и к пациентам, страдающим от тяжелых хронических заболеваний. В 1991 году я и еще двое британских врачей провели первый двухнедельный курс обучения для 28 врачей в Ленинграде. Там же открылся первый хоспис. В 1994-м хоспис появился в Москве. Первым директором ее была Вера Миллионщикова. Я впечатлен развитием паллиативной помощи в России за последние месяцы. Появление в Москве специализированного научно-практического центра — очень важное событие. Во многих странах есть доктора, которые, если так можно выразиться, не хотят отпускать своих пациентов. Порой это терапевтическое упорство принимает совсем крайние формы и только вредит людям. Нужно достичь баланса между допущением наступления смерти, когда она становится неизбежной, и борьбой с болезнью, преодолением кризиса, которое может завершиться излечением.

Я очень впечатлен домом милосердия в Ярославской области — это полудеревенская местность, где действует учреждение, которое представляет широкое разнообразие форм ухода за людьми. Там чувствуется истинный подход паллиативной помощи — подход, который концентрируется на человеке.

«Все врачи должны быть обучены основам паллиативной помощи»

Давайте поговорим о раке. Люди с онкологией составляли 95 процентов от всех наших пациентов 50 и 30 лет назад. Сейчас меньше, но все же таких в паллиативе большинство.

Нужно плотнее работать с лечащими врачами-онкологами. Специалистам по паллиативу нужно предлагать им помощь, когда у пациентов возникает боль, тошнота, запор, которые не реагируют на обычные лекарства, на анальгетики. С этими проблемами у нас получается справляться лучше, чем коллегам из других сфер.

На самом же деле не только онкологи, но и все врачи должны быть обучены основам оказания паллиативной помощи. Наш Оксфордский медицинский вуз стал первым, где настаивали на обязательном курсе по паллиативу.

Приглашайте на уроки со студентами пациентов и членов их семей, потому что эффективное, правильное общение с этими людьми и составляет сердцевину нашей работы.

Можно ли научить выстраивать доверительные отношения с больными? Да, есть определенные подходы. Врач Кейт Гренджер, которая скончалась от рака несколько лет назад, начала кампанию: «Здравствуйте, меня зовут...» А началось с того, что как пациенту ей было неприятно, когда к ней в палату заходили медсестры или врачи и просто спрашивали, можно ли взять кровь на анализ или капельницу поставить.

Еще врачам нужно выслушивать истории пациентов и их семей — для того, чтобы постоянно развивать в себе эмпатию, сочувствие к ним.

Многие доктора, на мой взгляд, невнимательно относятся к своим пациентам и к их симптомам. Вот, к примеру, 63-летняя раковая пациентка, которая мучилась от боли, ей не помогал морфин. Это происходило спустя десять дней после операции. Меня попросили ее осмотреть. Я очень внимательно ее осмотрел и расспросил, установил шесть разных мест, ставших источниками боли, и только один из них имел отношение к раку. В итоге я не повысил дозу морфина, а понизил. Ей стало легче уже после того, как я объяснил, с чем связаны ее ощущения в конкретных местах. И мы нашли альтернативное лечение.

Еще один важный момент касается фармацевтических компаний, которые всячески стремятся нас обмануть ради прибыли. Вся информация, которая поступает от этих людей, необъективна. Врачам необходимо иметь альтернативные источники аналитики.

Одно независимое исследование показало, что госпиталь, нанявший фармацевта, смог снизить расходы на закупку лекарств на 250 тысяч долларов США. Это большая сумма! Аптекарь должен быть членом медицинской команды, сотрудничать с профильным министерством.

Я рад, что итогом длительного заседания с участием представителей российского правительства стало решение упростить процедуру выписывания морфина и других болеутоляющих.

На Западе мы говорим о медицинской индустрии, которая руководствуется принципами рационализации, эффективности для победы в конкурентной борьбе и извлечения прибыли. Так вот эти принципы несовместимы с заботой и состраданием, которые являются характерными чертами для всей медпомощи, не только для паллиатива. Данную проблему мы пока можем решать только на личном уровне.

«В обезболивании нуждаются около двух миллионов россиян»

Эрик Кракауэр, директор Глобальной программы паллиативной помощи, профессор Гарвардской медицинской школы:

Только жители богатых и развитых стран имеют доступ к паллиативной медицине и качественному обезболиванию. Все остальные, а это 83 процента населения Земли, потребляют только 9 процентов сильных обезболивающих (таких как морфин). Это чудовищная несправедливость.

Во многих странах я вижу раковых и не только пациентов, страдающих от одышки, депрессии, которые даже не спрашивают о способах облегчения своей боли, предполагая, что его [лечения] вовсе не существует. У них нет доступа к простой и эффективной паллиативной помощи.

Чтобы исправить эту ситуацию, на Всемирной ассамблее здравоохранения в 2014 году была принята резолюция о том, что паллиативная помощь — это не право и не роскошь, а обязанность и этическая ответственность национальных систем здравоохранения.

Специализированная помощь должна работать в госпиталях, также должны быть мобильные службы, так как большинство пациентов, нуждающихся в заботе и обезболивании, находятся не в больницах, а у себя дома.

В той же резолюции говорится о необходимости введения соответствующих курсов для врачей-онкологов, неонатологов, педиатров, кардиологов, реаниматологов, а также некоторых других медицинских специальностей и, конечно, для медсестер.

Мы на международном уровне составили список из 20 диагнозов — это заболевания, которым подвержены 90 процентов людей, нуждающихся в паллиативе: рак, ВИЧ, ряд сердечно-сосудистых болезней, некоторые формы туберкулеза, крайняя недоношенность новорожденных.

Россия с 2014 года продвинулась в сфере паллиативной помощи очень далеко. И это касается многих людей. По данным 2015 года, в обезболивании нуждаются около двух миллионов россиян. Вероятно, эта цифра мало изменилась в течение нескольких лет.

К сожалению, есть данные о том, что в 2015 году мучились от боли около 80 процентов россиян, скончавшихся от рака.

«Помощь не повышает, а снижает затраты»

Базовый пакет паллиативной помощи не предполагает использование каких-то брендов и дорогих лекарств. В списке обязательного оборудования — специализированные матрасы и сейфы для хранения опиоидов. Пациентам паллиативных отделений также необходимо оказывать социальную поддержку.

Нужно отметить, что паллиативная помощь на дому, которая требуется большинству пациентов, не повышает, а снижает затраты.

Радует, что результатом шестичасового совещания попечительского совета на Московском эндокринном заводе с участием премьер-министра Дмитрия Медведева и вице-премьера Татьяны Голиковой станет новая дорожная карта по развитию паллиатива.

В целом же хочу отметить, что никакая другая страна, кроме России, не предпринимает сегодня таких активных и важных шагов по созданию национального стратегического плана в данной сфере. Прекрасно, что на базе Сеченовского университета теперь создан федеральный научно-практический центр, где будут работать ведущие эксперты, проходить обучение студенты и врачи.

«Боль ускоряет смерть»

Томас Дж. Смит, директор паллиативной медицины в Медицинском институте Джона Хопкинса:

Боль — это не только симптом, но и само по себе заболевание. Человек теряет волю к жизни, аппетит. У него снижается иммунитет. Он перестает двигаться, что приводит к эмболии, одышке, воспалению легких. Так боль ускоряет смерть.

Первое исследование, уже очень давнее, показало, что раковые пациенты, получавшие паллиативную помощь, жили дольше и лучше, чем группа пациентов, которые ее не получали. В случае с болевшими раком легких — на три месяца дольше.

И наоборот — нет ни одного рандомизированного исследования, которое показывало бы, что паллиативный уход снижает продолжительность жизни.

В Нью-Йоркской больнице пациентам ради эксперимента дали смартфоны, чтобы они в ежедневном режиме писали медперсоналу о своих симптомах. Сотрудники больницы старались оперативно на них реагировать — тем или иным образом, хотя бы даже путем одной лишь консультации. Так вот, такие пациенты жили в среднем на шесть месяцев дольше. Во Франции проводилось аналогичное исследование, и там тоже была выявлена серьезная разница в выживаемости.

Каждый из нас имеет опыт переживания боли, но нет такого анализа или рентгена, который бы ее выявлял. Для боли есть физиологические и психологические причины, но узнать о ней можно только спросив об этом у пациента. Депрессия усиливает боль.

Почему же так много людей страдают от нее, даже находясь в хороших медицинских центрах?

Пациенты, возможно, боятся говорить врачам о своей боли, чтобы не казаться более тяжелыми больными, которых уже не станут лечить. Пациенты могут скрывать свои страдания, чтобы их не считали наркоманами, слабохарактерными людьми. А порой они думают, что все возможное для них уже делается. Это большая проблема, которую необходимо разрешать путем более тесного и эффективного общения с пациентом.

С другой стороны, врачи тоже боятся давать опиоиды, потому что их учили когда-то неправильным вещам: опиоиды угнетают дыхание, приводят к наркотической зависимости, и вообще введение морфина равноценно эвтаназии.

Это все не так. Опиоиды даже помогают дыханию. Есть плацебоконтролируемое исследование, что при дозах менее 30 миллиграммов морфина в сутки риск смерти не увеличивается.

Моя жена — генетик, и она говорит, что после 40 лет человеку почти невозможно стать зависимым, употребляя наркотики для обезболивания, в сравнении с 20-летними или 30-летними. А большинству наших пациентов значительно больше 40.

Не каждый онколог или кардиолог будет хорош в паллиативном уходе. Мы учим наших коллег работать в партнерстве со специалистами по паллиативу, которым они доверяют. На каждом этапе прогрессирования заболевания нельзя просто заходить к пациенту и сообщать ему дату новой химиотерапии. Следует спросить, желает ли он знать, что с ним происходит. Это дает возможность пациенту определять предел интересующей его информации. Дальше, когда человеку, по прогнозам, остается жить меньше года, начинается переход к работе по созданию для него наиболее благоприятных, комфортных условий жизни. Все это делается плавно, чтобы пациент не испытывал удара от внезапного перемещения в хоспис.

«Появилась политическая воля»

Анна Федермессер, директор Московского центра паллиативной помощи, учредитель фондов «Вера» и PACED Foundation:

Все больше утверждаюсь во мнении, что мы работаем для тех, кто остается, а не уходит. Когда эту истину удалось донести до руководства страны, тогда и возник этот треугольник: инфраструктура, лекарственное обеспечение и образование. Появилась политическая воля. Мы озвучили чиновникам некоторые цифры, то есть заговорили на понятном им языке.

Россия — настолько исстрадавшаяся страна, настолько сломанная исторически, настолько пронизанная философией ГУЛАГа, рабской философией, пронизанная неумением уважать себя, что паллиативная помощь — это возможность исцеления всего общества.

Мы ответственно можем сказать, что паллиатив коснется каждого — как пациента, как родственника, как друга… Мы — все, кто работает в паллиативе сегодня, — влияем на психологическое и духовное здоровье нашего общества. Мы отвечаем за неравнодушие.

Когда я сейчас езжу по стране, то вижу и хорошие, и плохие примеры. Удивляет то, что чем беднее населенный пункт, чем дальше от Москвы или регионального центра находятся паллиативные койки, тем больше заботы и ухода за людьми.

Там нет персонала, чтобы обеспечить дежурства 24/7, но такие дежурства там по факту есть. Сотрудники сбегают домой, картошку окучат, корову подоят, детей накормят — и возвращаются на работу. И никто не ропщет. Это удивительно.

В паллиативной помощи не могут действовать политические санкции. Мы здесь можем прекрасно общаться и работать вместе с американцами, британцами, поляками. Мы вне политики. Единственная вещь, которая нас всех уравнивает, — это наша смерть.

Чем отличается уход одного человека от ухода другого? Одного держит за руку родственник, другого — медсестра или врач, а третьего — никто. Наша основная задача — сделать так, чтобы не было тех, кого не держали бы за руку в этот момент.

Нельзя не замечать людей, умирающих в психоневрологических интернатах, интернатах для детей с умственной отсталостью. Мы должны брать работу с ними на себя.

В одном из удаленных зауральских регионов услышала от врача: «Хорошо, что сейчас у нас есть дорожная карта и зарплата приличная, но вы ведь понимаете, кто сюда приходит работать?»

И действительно, кто в этой профессии задерживается? Люди, которым если даже перестать платить и самих просить доплачивать за вход в хоспис, будут все равно туда ходить.

Какова роль общественных организаций в этой работе? Это опять связано с менталитетом. У нас человек, работающий в государственной структуре, зависит от доброй воли своего руководителя, а тот — от своего. В материальном плане и не только. По этой причине люди, трудящиеся в госучреждениях, часто вынуждены держать язык за зубами. У нас не развита одна из ключевых функций, которую должны выполнять специалисты паллиативной медицины: быть адвокатом своего пациента.

Здесь и подключаются общественники, которые не боятся, лезут на баррикады и хотят всего и сразу, не желая думать, что на все нужно время. Они будто заставляют Землю вращаться быстрее, хотя она, конечно, этого не делает. Люди, которых мы раздражаем, почему-то боятся, что Земля все-таки закрутится быстрее. Им проще в конечном итоге выполнить наши требования, чем продолжать противостоять.

Что сделали общественники и СМИ? Они изменили законодательство об обезболивании после смерти контрадмирала Вячеслава Апанасенко. После того как врач Алевтина Хориняк, 70-летняя женщина, три года была под судом и следствием за обезболивание пациента. Зато она такая сильная духом! Она, кстати, евангелистка. Материальную компенсацию получила в размере двух миллионов рублей. Выдала внучку замуж, а потом и сама замуж вышла.

Но до сих пор врачи говорят, что не хотят обезболивать, потому что Хориняк была под судом три года. Через подобное они проходить не желают.

С одной стороны, можно радоваться, что под давлением общественности освободили маму ребенка, которая вынужденно купила препарат диазепам, запрещенный на территории страны, а затем передала оставшееся лекарство другой маме. Но с другой стороны — это же ужасно! Что же это за правоохранительная система, которая действует под давлением общественности?

Все те изменения, которые произошли в законодательстве и умах чиновников, — они произошли бы неизбежно и без фонда «Вера», «Подари жизнь». Но позднее. Сегодня у нас есть возможность эволюционно проходить путь развития паллиативной медицины, который прежде прошли некоторые другие страны, но меньше времени задерживаясь на каждой новой ступеньке.

Моя главная цель как общественника — убить слово «отмучился». Оно должно перестать существовать, потому что есть паллиативная помощь. Изменив слово, мы достучались до людей, принимающих решения. Сформировали в обществе миф про «жизнь на всю оставшуюся жизнь», который позволяет нашим пациентам требовать к себе достойного отношения.

В середине апреля Захару Яковлеву из небольшого поселка Чагода Вологодской области удалили опухоль головного мозга. Однако результаты гистологии повергли его родителей в шок: опухоль оказалась злокачественной. Агрессивная гигантоклеточная глиобластома, расположенная в глубине мозга, продолжает расти и вызывает у ребенка нестерпимые головные боли и судорожные приступы с потерей сознания. Спасти жизнь мальчика может только протонная терапия — облучение, прицельно уничтожающее раковые клетки. Родители Захара воспитывают троих детей, дорогое лечение им не по силам.

У Светланы, мамы Захара, высшее экономическое образование, но по специальности она работала всего два года, в основном сидела дома с детьми. Их у нее трое.

— Два года назад я нашла на чердаке рулон желтого поролона, сшила из него костюм миньона из известного мультфильма и пришла в таком виде поздравить с днем рождения дочку подруги, — вспоминает Светлана. — На следующий день я проснулась знаменитой.

С тех пор ни один детский праздник в поселке не обходился без ее участия. Светлана умеет показывать фокусы, глотать шпаги и доставать из шапки цыплят. В отдельном шкафу у нее уже целая коллекция театральных костюмов: тролль, Баба-яга, Дед Мороз…

Но последние три месяца костюмы висят без дела — с того самого момента, как ее младший сын Захар сказал, что потерял интерес к жизни. Как это случилось, мальчик и сам не знает.

— Раз — и все, — разводит руками Захар. — От любимых мультиков стала трещать голова, а от конфет с вафлями рвало несколько дней. Ничего не радовало — ни планшет, ни новая игрушечная машинка…

Светлана вызвала участкового врача, тот поставил диагноз: «респираторная вирусная инфекция». От головной боли прописал нурофен.

— Захар родился абсолютно здоровым, почти не болел, — рассказывает Светлана. — Правда, еще в роддоме я заметила, что голова у сына как будто бы великовата. Сказала врачам, а они только посмеялись: «Умный, значит! Начальником большим будет». На УЗИ все было в норме, я успокоилась. Видно, зря.

В начале апреля этого года Светлана записала сына на прием к неврологу в детскую городскую больницу в Череповце. А тот назначил мальчику МРТ головного мозга, которую провели в тот же день.

— Видите это затемнение в левой теменной доле? — врач показал на снимке темное пятно. — Это опухоль, которая вызывает у вашего сына головную боль и рвоту.

Захара тут же госпитализировали. А через несколько дней Светлану вызвал врач и сообщил, что опухоль надо удалять.

— У нас в больнице такие операции не проводятся, — сказал он и добавил, — если хотите спасти сына, везите в федеральную клинику.

16 апреля Светлана привезла Захара в Санкт-Петербург в Национальный медицинский исследовательский центр имени В.А. Алмазова. А на следующий день ему провели операцию по госквоте.

Опытных хирургов поразил размер опухоли. По их словам, она была просто огромная. Мальчика выписали домой, а фрагмент опухоли отправили на гистологию. Результаты пришли после майских праздников, когда казалось, что все страшное уже позади. Светлана даже собиралась поехать на все лето с сыном в деревню, чтобы он набрался сил после тяжелой операции.

— Диагноз меня просто убил, я не могла говорить, у меня начался нервный срыв, — признается Светлана. — Гистология показала, что у Захара злокачественная опухоль — гигантоклеточная глиобластома.

Светлане объяснили, что это одна из самых агрессивных опухолей головного мозга. Хирургам не удалось ее полностью удалить, так как она находится в труднодоступном месте. Делать повторную операцию рискованно: может пострадать головной мозг, и ребенок станет тяжелым инвалидом. Выход один — протонная терапия, это наиболее щадящий вариант облучения для ребенка, поскольку протоны разрушают только опухолевые клетки, не повреждая здоровые ткани головного мозга.

Единственная клиника в нашей стране, где проводят такое лечение, — Центр протонной терапии Медицинского института Березина Сергея в Санкт-Петербурге. Также Захару параллельно будут проводить химиотерапию. Все лечение очень дорогое, государство его не оплачивает.

Недавно у Захара опять начала трещать голова, участились приступы рвоты.

— Мамочка, ты не волнуйся: это от вафель, наверное. Я больше не буду их есть, — успокаивал маму Захар.

Как-то утром он проснулся и не узнал маму.

— Открыл глаза, — вспоминает Светлана, — и не реагирует, как будто меня нет. Мы приехали в местную больницу, там у сына начались судороги, которые продолжались пять часов, я думала, что это конец. Молилась. Когда вечером того же дня Захар сам сел на кровать и сказал: «Мама», я поняла, что мне дали еще один шанс спасти моего мальчика.

Через соцсети жители поселка помогли Светлане собрать деньги на химиотерапию. Больше соседи и знакомые ничем помочь не могли. А нужно еще собрать огромную сумму на оплату протонной терапии: для Захара это вопрос жизни и смерти…

А пока мальчик страдает от нестерпимой головной боли.

— Мам, мои друзья в садике сказали, что настоящий Дед Мороз — это ты. Они говорят, что ты умеешь желания выполнять. Сделай так, чтобы у меня не раскололась голова. Как я потом ее обратно собирать буду?

Заведующий отделением радиационной терапии Центра протонной терапии Медицинского института имени Березина Сергея Николай Воробьев: «У Захара злокачественная опухоль головного мозга — глиобластома. Опухоль очень агрессивная, расположена глубоко в мозге, поэтому хирургическое ее удаление крайне рискованно. Единственный возможный способ воздействия — лучевая терапия. Для Захара предпочтительнее протонное облучение как наиболее эффективное и щадящее. Оно воздействует только на клетки опухоли, не повреждая окружающие ее здоровые ткани, что особенно важно при лечении детей. Риск побочных эффектов и рецидивов при этом виде терапии минимальный».

Стоимость протонной терапии 2 138 017 рублей.

Дорогие друзья! Если вы решите помочь Захару Яковлеву, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято.

ПОМОЧЬ ЗАХАРУ

Для тех, кто впервые знакомится с деятельностью Русфонда

Русфонд (Российский фонд помощи) создан осенью 1996 года как благотворительный журналистский проект. Письма о помощи мы размещаем на сайте rusfond.ru, в газетах «Коммерсантъ», интернет-газете «Лента.ру», эфире Первого канала, социальных сетях Facebook, «ВКонтакте» и «Одноклассники», а также в 172 печатных, телевизионных и интернет-СМИ в регионах России.

Всего частные лица и компании пожертвовали в Русфонд свыше 13,375 миллиарда рублей, на эти деньги возвращено здоровье более чем 23 тысячам детей. В 2019 году (на 4 июля) собрано 750 571 973 рубля, помощь получили 1078 детей. В 2017 году Русфонд вошел в реестр НКО — исполнителей общественно полезных услуг и получил благодарность президента РФ за большой вклад в благотворительную деятельность. В ноябре 2018 года Русфонд выиграл президентский грант на издание интернет-журнала для потенциальных доноров костного мозга «Кровь5». Президент Русфонда Лев Амбиндер — лауреат Государственной премии РФ.

Серьезная поддержка оказана сотням многодетных и приемных семей, взрослым инвалидам, а также детдомам, школам-интернатам и больницам России. Фонд организует акции помощи в дни национальных катастроф. Русфонд помог 118 семьям моряков АПЛ «Курск», 153 семьям пострадавших от взрывов в Москве и Волгодонске, 52 семьям погибших заложников «Норд-Оста», 100 семьям пострадавших в Беслане.

Фонд — лауреат национальной премии «Серебряный лучник», награжден памятным знаком «Милосердие» №1 Министерства труда и социального развития РФ за заслуги в развитии российской благотворительности. Руководитель Русфонда — Лев Амбиндер, член Совета при президенте РФ по развитию институтов гражданского общества и правам человека, лауреат премии «Медиаменеджер России» 2014 года в номинации «За социальную ответственность медиабизнеса».

Дополнительная информация о Русфонде и Отчет о пожертвованиях региональных бюро Русфонда.

В субботу, 6 июля, на Болотной площади в Москве около 300 человек вышли с одиночными пикетами в поддержку сестер Хачатурян. Для многих это история о семье, в которой отец насиловал и истязал дочерей, что вынудило их пойти на убийство, и теперь люди требуют от суда справедливости, признания их действий самообороной, а от государства — реакции, которая была бы адекватна этой чудовищной ситуации. Однако так думают не все: пикеты на Болотной были под угрозой срыва из-за членов организации «Мужское государство». Специальный корреспондент «Ленты.ру» следил за тем, как эти «защитники патриархата» готовились, но так и не сумели отбить у феминисток место возле памятника людским порокам, и узнал, что хотели сказать участницы акции.

«Мы не собирались друг с другом драться»

Еще в полдень на Болотной площади почти никого не было, кроме нескольких иностранных туристов и пар новобрачных вместе с родственниками. Однако возле жутковатого памятника «Дети — жертвы пороков взрослых» уже собрались несколько молодых девушек. Одна из них отделилась от компании, чтобы дежурящие где-то неподалеку полицейские не сочли происходящее несанкционированным митингом, и развернула свой скромный плакат. На нем ручкой было написано «Свободу сестрам Хачатурян! России нужен закон о домашнем насилии», а на футболке пикетчицы — имена сестер: Мария, Крестина и Ангелина.

Эти три девушки были задержаны в июле 2018 года после того, как убили отца. По мнению защиты и прокуратуры, это произошло после систематических издевательств и сексуального насилия с его стороны. Сестры терпели несколько лет, но, по одной из версий следствия, в какой-то момент терпение младшей из них кончилось, и она пошла на преступление. Тело Михаила Хачатуряна было найдено с тремя десятками ножевых ранений, и сейчас девушек судят по статье «убийство группой лиц по предварительному сговору». На момент задержания в июле 2018 года им было 17, 18 и 19 лет.

Ранее в поддержку сестер Хачатурян уже прошли многочисленные пикеты в российских городах и за границей. Однако в этот раз феминистки явно нервничали, потому что рядом на детской площадке собирались члены «Мужского государства» (МГ). Их было больше, и никто не знал чего ожидать от рослых парней, среди которых были и люди с нацистскими татуировками.

В «Мужском государстве» считают, что «у убийц нет пола» и с сестрами Хачатурян должен разобраться суд, на который якобы могут оказать давление пикеты девушек. Как будто российский суд не разбирается с делами россиян (читай — с россиянами) пачками и как будто «защитники патриархата» никогда не слышали о статистике оправдательных приговоров в стране. Тем не менее молодые люди собирались помешать акции девушек. Корреспонденту «Ленты.ру» удалось попасть в закрытый чат активистов и узнать, что у них есть довольно четкий план.

Но что-то пошло не так. Они должны были заранее занять Болотную площадь одиночными пикетами, но многие попросту опоздали. Затем предполагалось, что парни разобьются на пары: первый номер будет держать плакат, а второй — изображать из себя зеваку, снимать партнера на камеру и готовиться встать на замену, если того заберут в автозак.

Чем объяснялись их действия дальше, можно только предполагать. Вероятно, заметив, что они по факту в большинстве, а полиции рядом нет вообще, парни решили покуражиться и потроллить девушек. Они подошли группой и встали рядом с пикетчицей со своими плакатами: «У убийц нет пола», «Сестры Хачатурян — убийцы» и так далее.

Девушки попросили их удалиться, но молодые люди принялись фотографироваться и снимать видео на память и только после этого отступили. Эти снимки и видео через пару часов стали основанием для их задержания и, скорее всего, привлечения к ответственности за несогласованный митинг. Но это было потом.

А до этого один из активистов, который в закрытой конференции МГ производил впечатление наиболее дисциплинированного и ответственного (взял на себя изготовление плакатов, вовремя приехал на точку сбора), зачем-то решил вернуться. Это не понравилось феминистке, и пока они спорили — появились первые полицейские. Ожидаемо, что они не стали разбираться, кто именно превратил одиночный пикет в массовую акцию из двух человек, и задержали обоих. Вместе с соратником члены МГ разом потеряли большинство заготовленных плакатов и стали держаться от феминисток подальше.

«Мы не собирались друг с другом драться, но полицейские, когда везли нас в отдел, решили нас на всякий случай рассадить. Парня посадили в ту часть автобуса, что запирается на замок, а я ехала в передней части, с остальными полицейскими», — рассказала позднее участница пикета Валентина Лузанова.

По ее словам, в отделе полицейские подводили дело к тому, что девушка и молодой человек пикетировали вместе, так как на обоих плакатах фигурировала одна и та же фамилия: Хачатурян.

«Дайте себя изнасиловать, а после зажмите сперму внутри»

Ценой трехчасового задержания одной из активисток девушки выиграли битву за место у памятника на Болотной, и через полчаса здесь уже выстроилась большая очередь желающих поднять плакат в поддержку сестер Хачатурян (прямо из которой и забрали еще одну группу активистов «Мужского государства» за групповую фотосессию с плакатами). Поток иссяк только к восьми часам вечера. Говорили в очереди о деле сестер и проблемах насилия в семьях.

Эмилия, одна из организаторок «Марша сестер»:

Протесты по поводу дела сестер Хачатурян идут уже не первый день и пока не дают видимого результата, но я привыкла к тому, что борьба за права женщин — это процесс длительный и энергозатратный. По этой причине, думаю, и среди других активисток почти нет людей, которые быстро теряют энтузиазм. Бывают разные ситуации, но мы стараемся друг друга поддерживать и помогать, чтобы не было выгорания.

Я, как и адвокаты Марии, Крестины и Ангелины, с которыми постоянно нахожусь на связи, настроена оптимистично. Верю, что это дело может стать прецедентом, который ускорит принятие закона о домашнем насилии. После случая с журналистом Иваном Голуновым мы убедились в том, что можно сделать резонанс...

Важно, что сейчас о проблеме домашнего насилия говорят как никогда раньше. Столько громких случаев, как за последние два года, я не помню. Раньше все это замалчивалось, так как женщин в России приучили молчать в принципе.

Но тут дело не только в резонансе. Думаю, само общество уже созрело для изменений, перестало рассматривать насилие как часть нормы. Люди учатся об этом говорить, в том числе, с помощью соцсетей.

Я не склонна винить тех, кто воспитан в том, с чем мы теперь боремся. Людям бывает сложно перестроиться. Я настроена, что новое поколение вырастет с пониманием того, что насилие неприемлемо, что мы все можем быть свободными и равными.

Как армянка могу сказать об особенном влиянии на моих земляков культуры замалчивания, когда выдуманные кем-то традиции ставятся выше конкретной человеческой жизни. Почему армянское сообщество, живущее в России, в целом сохраняет молчание? Да потому что придется признать, что мы не такие развитые и женщин в наших семьях бьют, вынуждают рожать, когда они этого уже не хотят, и выполнять всю домашнюю работу.

Им хочется держаться за свою идеалистичную картинку, но долго это так не продлится. Как показывают пикеты и митинги в Ереване, молодые девушки там готовы к протесту, так как с проблемой насилия в той или иной мере сталкивается каждая из них.

Мария Серебрякова, психотерапевт:

Вода камень точит, и чем дольше будут продолжаться протесты, тем неизбежнее станут изменения. Хотя мне самой хотелось бы, чтобы все происходило быстрее.

Начиная с 2012 года законодательство все больше и больше ограничивает людей в праве высказываться о своих правах. У нас осталось не так много законных способов выйти на улицу. Последнее время даже на санкционированных акциях полиция и Росгвардия порой ведут себя неадекватно.

На таких одиночных пикетах, к которым выстраивается очередь из желающих поучаствовать, мы собственными глазами видим, скольких людей объединяет взгляд на проблему домашнего насилия и конкретно на дело сестер Хачатурян.

Наталия Тимофеева, натализатор в центре «Сестры»:

Три года назад в соцсетях прошел флешмоб #янебоюсьсказать. Огромное число людей нашли в себе силы сказать о своем опыте или поддержали чужой опыт переживания насилия. Это был очень важный шаг, который, возможно, изменил отношение к этой теме во всем нашем обществе.

Насилие любит тишину, молчание. Людям, которые совершают насилие, удобно, что все отводят глаза и стараются даже не думать об этом. А их жертвы попадают в изоляцию.

А когда есть обсуждение — в сети и на улицах — жертвы перестают чувствовать себя одинокими, ненормальными, виновными. Обсуждение и признание проблемы на общественном уровне позволяет перевести фокус на насильника, но толерантность к подобному поведению у нас, к сожалению, еще сохраняется.

Вот к примеру дело сестер Хачатурян. Следствием доказано совершение насильственных преступлений отцом в отношении своих детей, но многие не считают это большой проблемой. «Подумаешь, удерживал жену, подумаешь, бил и насиловал дочерей» — вот такие еще сохраняются рассуждения в нашем обществе.

Есть ли смысл в уличном пикетировании? С одной стороны, человека с плакатом на улице увидит, наверное, меньше людей, чем хороший пост в соцсетях. С другой — сейчас все соединяется воедино: ты фотографируешься на пикете и выкладываешь снимок в сети. Люди видят, что ты не только изменил аватарку, но и нашел время, смелость выйти на улицу.

К тому же здесь я получаю возможность встретиться со своими знакомыми, единомышленниками, с которыми была прежде знакома только заочно. Вся эта активность приводит к увеличению числа обращающихся в наш центр за помощью людей. Те, кто раньше не позволял себе страдать, так как сравнивал свой случай с еще более чудовищным. Как будто надо заслужить страдание.

Всегда есть люди, которым хуже, чем тебе. Часто свою историю приходящие к нам женщины начинают так: «у меня, конечно, не насилие, но...» А дальше следует хрестоматийное. Одних бьют ногами по лицу, а других запирают дома. Здесь важно, что насилие — это не соревнование «кому хуже». Это тот случай, когда один человек захватывает власть, контроль, присваивает себе право распоряжаться жизнью другого человека.

Другая проблема, что перед глазами у людей мало примеров того, как правильно выстраивать отношения друг с другом.

Вот за последние лет шесть у нас вышло на экраны много сериалов, где показывают, каким ужасным бывает насилие, но есть всего пару обратных примеров. Один из них — это сериал Sweet/Vicious («Сладкие и порочные») на MTV. Там разбирается то, как реагирует юноша, когда его останавливает девушка в тот момент, когда секс уже представляется ему чем-то неизбежным. Молодой человек не обязан ее терапевтировать, то есть узнавать, что именно произошло и чем он может помочь. Пусть просто сочтет ее больной и отойдет в сторону.

Алена Попова, общественница:

Мы думали, что должен поступить сигнал сверху. Несколько лет назад на заседании совета по правам человека Светлана Айвазова передала прямо в руки президенту Владимиру Путину текст закона о профилактике семейно-бытового насилия. Но что затем произошло? Статья о побоях была переведена из разряда уголовных в административку.

Хочется, чтобы кто-нибудь что-то решил уже. Непонятно, куда и к кому обратиться за помощью. Мне думается, что это должны поддержать женщины, находящиеся во власти. В адрес Валентины Матвиенко мы публиковали открытое письмо, когда произошла декриминализация побоев. На заседании Совета Федерации, который она возглавляет, это было озвучено.

Один лишь сенатор Антон Беляков, выступая перед своими коллегами-женщинами, спорил, доказывал, что домашнее насилие — это проблема для России. Я смотрела это в прямом эфире. Он привел статистику, а Матвиенко ему сказала: «Антон Владимирович, откуда у вас такие странные сведения?»

Я уверена, что сенаторша Елена Мизулина, которая добивалась декриминализации побоев, прекрасно знает, что такое домашнее насилие и что это настоящая эпидемия. Она написала книгу, которая называлась «Противодействие торговлей людьми». А теперь она выходит в эфир и говорит, что эти цифры нам приходят с Запада, который стремится разрушить Россию.

16 миллионов жертв насилия в год, правда, никто не оспаривает, потому что это Росстат. Такое сложно оспорить.

Что касается дела Хачатурян, то там такая развилка: либо дело идет в суд, либо нет. Руководитель Следственного комитета России или генпрокурор могут направить материал на доследование, переквалификацию. Тому есть масса примеров, но ни Александр Бастрыкин, ни Юрий Чайка это дело еще публично не комментировали.

Почему они ничего не говорят? Неизвестно. Мы знаем позицию представителей консервативного лобби: «Если мы сейчас этих девочек отпустим, то все дети начнут убивать своих родителей».

Еще хочу подчеркнуть, что статья о необходимой самообороне, которая полностью освобождает человека от ответственности, говорит о соответствии угрожаемого вреда причиняемому, а не о его соразмерности: он хотел вашу жизнь угробить, значит, вы можете его жизнь угробить.

Рассматривая как убийства случаи, когда женщинам приходилось отбиваться от напавших на них более физически сильных мужчин ножом, пилкой или другими посторонними предметами, наше государство фактически говорит гражданкам, а еще пенсионерам и детям: «Дайте себя насиловать и бить, а после зажмите сперму внутри и бегите срочно сдавайте анализ».

Самое замечательное, что при всем этом ужасе у меня есть стойкая уверенность, что закон о домашнем насилии мы обязательно примем. Сто миллиардов процентов! Никуда мы от него не денемся.

Алексей Ворон, москвич:

Домашнее насилие и абьюз в России — зло настолько распространенное, повседневное и банальное, что перестает восприниматься как зло в целом. Это же не терроризм, не какие-нибудь серийные убийства. Но именно домашнее насилие ощутимо влияет в худшую сторону на качество человеческой жизни в нашем обществе, особенно женщин, которых гендерное воспитание с малых лет учит не сопротивляться, уступать, жертвовать собой и молчать. Для очень многих это такой личный ад, о котором могут не подозревать даже близкие друзья. И дело сестер Хачатурян — резонансное, но отнюдь не уникальное.

В истории семьи Хачатурян много темных мест, которые сторонники обвинения часто используют против девушек. Дескать, они фотографировались в купальниках, получали от отца большие суммы денег на развлечения и вообще не являли собой образец достойного поведения. К сожалению, в развернувшейся информационной войне сложно отличить факты от дезинформации.

Однако моя позиция такова: кем бы ни были сестры Хачатурян, какую бы одежду ни носили и как бы себя ни вели, в насилии всегда виноват насильник, а не жертва. Следствие и многочисленные эксперты, на мой взгляд, убедительно доказали, что насилие было и принимало порой совершенно чудовищные формы. Это, кстати, совершенно типичная история — часть общества встает на сторону насильника и придумывает причины для его оправдания, раскручивая теории заговора про «все не так просто».

Я надеюсь, что под давлением кампании в защиту сестер Хачатурян суд примет адекватное решение и переквалифицирует обвинение со статьи 105 УК и назначит минимальное наказание за превышение необходимой самообороны. Это уже можно будет считать победой.

Оснований верить в здравый смысл и гуманность в российской системе правосудия, к сожалению, нет — но именно поэтому я и другие участники кампании будем выходить на пикеты, шуметь в интернете и делать все от нас зависящее.

В идеале, конечно, девушкам нужны психолог и реабилитация, а не клетка в зале суда. Если следствие и суд не прислушаются к мнению защитников сестер, это будет еще один гнусный эпизод в череде действий государства, которое механически, слепо ломает людей.

Самая важная цель, почему нужно сейчас говорить о деле Хачатурян, — это не спасение трех конкретных человек (хотя это было бы замечательно), но изменение в восприятии обществом домашнего насилия, дискуссия о взаимоотношениях в семье, о месте и роли женщин.

Я считаю, что рано или поздно мы сможем добиться того же уровня защиты социально уязвимых групп людей и свободы и равноправия женщин, как в Европе. Оправданием или мягким наказанием для сестер государство могло бы дать своеобразный сигнал обществу — происходящее в стенах дома в какой-то момент должно перестать быть «внутренним делом» семьи.

В субботу, 6 июля, в Москве планируют провести одиночные пикеты в поддержку сестер Хачатурян, которые убили своего отца после издевательств и сексуального насилия с его стороны (на чем настаивает защита). В этот же день со своей акцией собирались выступить и противники «Марша сестер» — члены движения «Мужское государство», один из создателей которого ранее был осужден за разжигание ненависти по отношению к женщинам. После новостей в СМИ о том, что со стороны мужчин могут быть провокации и даже нападения с перцовыми баллончиками на активисток, «Ленте.ру» поступило сообщение от совладельца паблика «Мужское государство» Дмитрия Попова. Он обвинил прессу в необъективности и отверг информацию об угрозах активисткам. Мы поговорили с ним, а также заглянули в закрытый патриархальный чат, в котором Попов общается со сторонниками, чтобы найти подтверждение его словам.

Корреспондентка «Ленты.ру»: Вы хотели высказаться. Я вас слушаю.

Попов: Я требую, чтобы СМИ опровергли информацию, что мы собираемся угрожать.

Во всех СМИ появилась информация, что мы [«Мужское государство»] якобы собираемся угрожать организаторам и участникам акции в поддержку сестер Хачатурян. Все СМИ написали об этих угрозах, не выслушав нашу сторону и не узнав нашу позицию по этому вопросу. Все СМИ предоставляют эти скрины, где якобы с нашей стороны идут угрозы с баллончиками.

Мы не собираемся срывать их [организаторов «Марша сестер»] акцию. Они имеют на это право, так же как и мы имеем право на свою акцию, которую мы планируем. Но еще никто не знает, как мы будем проводить эту акцию. Мы еще не придумали.

Я вам могу отправить полностью всю переписку по поводу баллончиков из нашей конференции. Скрины, которые они взяли, во-первых, вразнобой сделаны, а во-вторых, они недостоверны. Они взяты из разных частей разговора. В полной версии переписки, которую я могу вам скинуть, Владислав Поздняков, владелец «Мужского государства», говорит, что не нужно этого делать, что мы не собираемся никакие баллончики покупать.

Но самое важное, что тот человек, который предложил купить баллончики, появился в конференции... Не знаю, как, но как-то его добавили. Причем добавили с фейка — с женского фейка! Хорошо, поверили, здравствуйте, добро пожаловать. Этот человек, девушка, как я понимаю, ворвалась в конференцию и сразу начала писать, мол, давайте закупим баллончики, я готова вам их предоставить.

Вы считаете, это был саботаж?

Абсолютно точно. Я в этом уверен. Какой-то неизвестный аккаунт появляется в конференции и предлагает провокационные действия. Человек с этого аккаунта говорит, что нам ничего не нужно делать, что он сам все баллончики закупит и принесет их на акцию. Мы этому человеку говорим, что ничего не нужно делать, исключаем его из конференции, а на следующий день все СМИ пишут, что мы собираемся угрожать.

Я думаю, вы как журналист сами прекрасно понимаете, насколько сейчас в России вообще опасно проводить какие-либо акции. Учитывая, что «Мужское государство» во всех СМИ позиционируют как экстремистов, маргиналов и вообще каких-то непонятных личностей, учитывая, что сам Поздняков уже успел отсидеть по статье 282 два месяца в СИЗО, для нас появляться в каком-то информационном поле довольно опасно.

Поэтому вся шумиха с угрозами в сторону акции в поддержку Хачатурян совершенно точно является провокацией. Вследствие того, что мы постоянно на крючке, любой повод может стать основанием для возбуждения очередного дела против нас.

В посте с призывом принять участие в акции вы называете организаторов «Марша сестер» «говнофемками». Почему они никого не оскорбляют, приглашая на свою акцию?

Подождите! Мы можем вам сотни, тысячи материалов прислать, как они нас называют. Мне лично пишут фемки о том, как они меня хотят убить и кастрировать. Этой информации очень много.

У меня есть личная претензия к СМИ, которая заключается в том, что они тиражируют идею фемок об угнетении. Наша точка зрения нигде не тиражируется. Естественно, если во всех СМИ на гигантскую аудиторию высказывается мнение, что мы плохие люди, вся страна будет так думать. Нашу точку зрения не выслушивают вообще никогда.

Вам акцию не согласовали, как и «Марш сестер»?

Мы еще не заявили о ней. Мы уже и не знаем, будем ли мы ее проводить, потому что, учитывая всю шумиху в СМИ, нам будет просто опасно появляться на этой акции.

Для многих наша организация не очень приятна или удобна, и из-за этого появляются такие заголовки, чтобы нас дискредитировать или отправить меня за решетку. Не Позднякова уже, а меня, потому что я нахожусь в России, в отличие от него.

Вы делаете что-то незаконное?

Нет.

Зачем вас тогда дискредитировать? Кому это надо?

Я честно не знаю, но Позднякова ведь посадили.

Его посадили по статье 282 за возбуждение ненависти к женщинам и унижение человеческого достоинства.

Это его взгляды, его личная точка зрения.

На своей странице Поздняков называет сестер «армяшками». Это не национализм ли?

Я был в Армении и прожил там три месяца. Армяне — прекрасные люди.

Это выражение я пропустил. Ну, назвал.

Это не разжигание ненависти к представителям другой национальности?

Давайте зайдем на любой феминистский паблик и увидим, как фемки называют мужчин «членомразями» и «членоносцами».

Это ваша национальность?

Это разжигание ненависти по половому признаку. Я в этом убежден.

В одной из групп, где вы являетесь администратором, я наткнулась на запись о Маргарите Грачевой, которую бывший муж вывез в лес и отрубил ей кисти рук. Это был репост из другой группы для приверженцев патриархата, в которую предлагает вступить автор, чтобы «познать мудрость праотцов» и понять, «как правильно обращаться с женщинами». Почему отрубать кисти рук женщине — это правильно?

Я не контролирую полностью все посты. Тем более в той группе, в которой появилась эта запись. Я там занимаюсь в основном рекламой. Я как совладелец несу за них ответственность, я понимаю.

Я бы удалил этот пост, потому что это перебор. Поговорю с редактором, чтобы он этот пост удалил [на момент публикации пост удален не был].

Лично я не считаю правильным такое обращение с женщиной, потому что это противоправные действия. Если речь идет о насилии, то человек должен сесть. С сестрами Хачатурян другая история, мутная, очень спорная и недостоверная.

Какая?

У убийц нет пола. Если вдруг женщина говорит, что ее угнетали и насиловали, это не значит, что можно убивать спящего человека. Но общество почему-то это оправдывает.

Это была самооборона.

Мы не считаем, что это была самооборона. Девушки вели более-менее свободную, адекватную, приемлемую жизнь. Они отдыхали в клубах, катались с тем же отцом на катамаранах, обнимались с ним. И при этом они заявляют, что он их насиловал. Они вели активную жизнь в социальных сетях. Было доказано, что кровавую рану, которая в СМИ тоже фигурирует, девушка сделала себе сама, чтобы доказать самооборону.

Факты насилия доказаны не были (Ярослав Пакулин, адвокат сестер Хачатурян, подтвердил «Ленте.ру» наличие в деле результатов экспертиз, доказывающих факт насилия — прим. «Ленты.ру»). То, что там пишут про ДНК, — в его доме! Он находится у себя в доме. Естественно, ДНК во всем доме у него. Фактов сексуального насилия не было. Заявлений от сестер Хачатурян о сексуальном насилии или избиении [до убийства] — тоже не было. Какая тут может быть самооборона?

В таком случае какой у них был мотив для убийства единственного кормильца?

А вот это уже нужно выяснять следствию.

Следствие это делает, прокуратура приходит к тем выводам, которые вы опровергаете.

Пока не пройдет суд, хоть я в него и не верю, мы не можем говорить, виноваты сестры или не виноваты. У меня есть точка зрения: это не было самообороной. Это было спланированное убийство человека во сне, когда он не мог защищаться.

Если бы это не было во сне, то у девушек не было бы шансов?

У них были шансы сбежать из дома, у двух из трех сестер были шансы начать вести самостоятельную жизнь и работать, потому что они совершеннолетние.

Говорить о том, что их держали взаперти, никуда не отпускали и постоянно насиловали, — абсурд, на мой субъективный взгляд. Они вели достаточно активную социальную жизнь, гуляли по клубам, развлекались.

Что касается прогулов в школе, куда отец их якобы не отпускал, то в переписках, которые давным-давно слили в сеть, они с подругами обсуждают, какие они клевые, раз не посещают занятия.

Имеется огромное количество опровержений их слов. Я не знаю, почему, но СМИ занимают позицию только одной стороны, даже не вставляя чужие комментарии. «Дождь», например, брал у нас комментарий и вырезал все, что можно было вырезать. «Авторадио» я сегодня давал комментарий — вырезали все, что должно было прозвучать в эфире. Единственное, что они вставили в эфир, — это что мы никому не угрожаем.

«В сети они не выглядят жертвами»

Вы выступаете с позиции патриархата?

Да.

И вы считаете, что у девушек, которые жили в патриархальной семье, была возможность сбежать и жить самостоятельно?

Да. Если женщина заявляет, что мужчина совершает против нее противоправные действия, то по декларации прав человека она имеет право избегать этого насилия и вести самостоятельную жизнь. Кто мешал это делать сестрам? Их никто не держал. Они выходили из дома в клуб. Почему они не могли точно так же выйти на работу или уехать в другой город?

Вы уверены, что отец не запрещал им работать и вести самостоятельную жизнь?

Судя по скриншотам из переписок и видео, где сестры лапают мужчин в магазине за пятые точки, они не выглядят угнетенными. В сети они не выглядят жертвами. Почему-то обсуждается, что их чуть ли не в клетке держали, но тут же появляется в Instagram у одной из сестер такое видео, где они лапают мужиков за задницы [видео, о котором говорит Попов, нам удалось найти на странице его соратника Позднякова во «ВКонтакте» — первоисточник не уточняется].

Вы не допускаете, что это тоже фейки, как и тот человек, который «саботировал» вашу конференцию?

Все это обсуждают. Не выглядят угнетенными эти девочки.

Вы не находите, что обсуждение личной жизни сестер походит на лишнее морализаторство?

Лишним было то, что эта история так прогремела по всей стране. Как и история с Дианой Шурыгиной, которая вообще не должна была появиться ни в каком информационном поле.

Вы считаете, что Михаил Хачатурян не трогал своих дочерей вообще?

Мы не можем это сказать точно, но по крайней мере то, что они сделали, даже если против них совершали противоправные действия, — это не повод и не оправдание для убийства.

А брат, который встал на сторону отца, имеет какое-нибудь отношение к акции?

Я ничего об этом не знаю.

Как же быть с показаниями матери сестер? Она, получается, лжет?

А почему она не забрала дочерей? Почему она не обратилась в суд?

Потому что у нас нет закона о домашнем насилии, в полиции в ответ на подобные обращения, как правило, говорят «разбирайтесь сами», а у Михаила Хачатуряна была крыша (об этом «Лента.ру» писала здесь).

Но даже если в судах нет возможности добиться справедливости (я, кстати, был против декриминализации, это неправильно), через интернет она могла поднять шумиху. Как, собственно, и сестры могли это сделать, вместо того чтобы выкладывать фото, где они обнимают своего любимого папочку. Они могли бы написать: «Ребята, помогите, спасите, нас насилуют!» Тогда бы среагировали и правозащитные организации, и менты, и все прочие. Но почему-то они этого не делали.

Потому что у Михаила Хачатуряна могла быть крыша в полиции.

Она могла поехать в другой город или обратиться в московскую прокуратуру. Все, что мы обсуждаем, — просто слова, которые мы никак проверить не можем. Никаких доказательств нет. Если бы история в СМИ была рассказана, например, братом, — все, и в том числе «Лента.ру», писали бы о том, какие сестры плохие.

Просто когда мужчина рассказывает подобные истории, никто его всерьез не воспринимает. Если женщина заявляет, что мужик ее ударил, все СМИ об этом сразу начинают писать. Вот, мол, какой плохой у нее муж — насильник и угнетатель, посадите его на сто лет.

Вы же сами сказали, что если женщина не может сбежать или обратиться в полицию, то привлекать внимание к проблеме надо через интернет.

Но все эти истории рассказываются с одной стороны! В том числе история сестер Хачатурян.

А с какой стороны должна рассказываться история женщины, которой бывший муж отрубил кисти рук?

Я не в курсе этой истории. Любой спорный вопрос нужно рассматривать со всех сторон и выслушивать все стороны — вы как журналисты должны это понимать. Даже если речь идет о противоправных действиях, журналисты должны рассматривать обе стороны. А иначе разве это журналистика?

Если мы в журналистике должны рассказывать историю сестер еще и с той стороны, с какой ее видит «Мужское государство», то почему «Мужское государство» не рассказывает ее на своих ресурсах еще и глазами сестер?

Потому что СМИ должны доносить информацию объективно, а мы высказываем свое мнение.

Все написали о том, что мы угрожаем организаторам акции феминисток, но никто с нами не связался почему-то. Написали только на основании скриншотов.

Все написали, какие мы плохие ребята, но это же вранье! Соответственно, я как совладелец «Мужского государства» считаю, что меня оклеветали! Это клевета, и я требую опровержения этой информации! Мы этого не делали! Никакой агрессии мы не планировали!

Эта история — провокация, чтобы дискредитировать нас и чтобы мы не смогли выйти на акцию.

Пройдет акция, она пройдет мирно, ребята просто постоят с плакатами, и все, и тогда я вам могу позвонить и сказать: «Я требую восстановления чести и достоинства!»

«Мы как администрация не несем ответственности»

А что сторонники «Мужского государства» делают на своих сходках? Пьют пиво и мирно расходятся?

Кто вам сказал, что мы пьем пиво?

У нас есть много филиалов по разным городам, которые мы дистанционно контролировать не можем. Мы как администрация не несем ответственности за то, что делают те или иные люди.

На сходке в Праге — да, было пиво. Люди провели акцию под дождем, замерзли, промокли и пошли в кафе отогреться. Там взяли пиво. Но это не говорит о том, что мы собираемся на сходки побухать.

В случае если на акцию 6 июля придут люди, за которых мы не может ручаться, разбираться будет суд. Вспомните историю про Хабаровск. Их за дело посадили. Они собирались какое-то нападение совершить при нашем филиале. И мы согласились с тем, что они должны понести наказание.

Вообще, сходки нужны, чтобы пообщаться, познакомиться, найти сторонников у себя в городе. Мы общаемся о том, что мы собираемся сделать, о том, что происходит в обществе и в политике. Политика — одно из наших основных направлений. Мы выступаем против действующей власти.

Но за эту акцию мы можем ручаться, потому что людей будет мало. Мы не собираемся себя дискредитировать. Меня могут посадить как организатора акции. Это опасно для меня лично, потому что я пока нахожусь в пределах этой страны. Поздняков, хоть и остается гражданином, но он за границей сейчас.

Как коррелируется действующая власть с радикальным патриархатом?

Поздняков пишет больше про женщин, я — в основном про политику. Его взгляды действительно несколько радикальны. Тем не менее, раз уж мы в свободной стране живем, он имеет на это право, как я сказал. И в нашем сообществе почти 150 тысяч человек, которые разделяют точку зрения Позднякова.

В любой другой стране эта история [сестер Хачатурян] забылась бы буквально через два дня, потому что люди понимают, что суд разберется. У нас все понимают, что суд не разберется. Суду никто не верит. Объективного расследования никакого не будет. Появляется информация, что якобы отец был связан с высокопоставленными чиновниками и ментами, но по факту у него была связь лишь с каким-то участковым и рядовым ментом. Это далеко не вся московская полиция.

Если вы считаете правильной позицию «суд разберется», то зачем вы устраиваете акцию? Ведь суд разберется.

В этой стране мы не верим суду и идем на акцию, чтобы привлечь внимание людей к тому, что убийц собираются оправдать. Мы читаем соцсети и видим, что там пишут: «Вот, бедные девочки, они такие бедняжечки, их надо пожалеть и отпустить, потому что их всю жизнь угнетали». Это неверное суждение, потому что, если бы это действительно было так, не появлялось бы никаких переписок, фотографий и видео в соцсетях. Не было бы этого ничего, если бы им действительно было плохо. Были бы заявления в полицию, в прокуратуру, они бы пытались сбежать, скрыться, рассказывали бы друзьям, в школе рассказывали бы о том, что происходит. Но почему-то этого нет. Это появилось только потом.

Мы убеждены, что сестры — убийцы. Их должны посадить, а общество оказывает давление на суд, чтобы этого не было. Статья должна быть «Убийство по предварительному сговору группой лиц». Это не была самооборона, и мы в этом убеждены. Это было убийство.

Какие могли быть мотивы?

Ну, может, они хотели получить какое-то наследство. Всякое может быть. Может быть, у них просто была личная неприязнь к отцу в семье.

А откуда могла взяться личная неприязнь?

Откуда угодно. Я сам не из самой лучшей семьи. Разные ситуации были. Мой отец бухал, у меня не было к нему теплых чувств.

Почему вы доверяете скринам из каких-то переписок, где сестры рассказывают, как прогуливали школу, если сами заявляете о фейках? Вдруг все эти переписки такие же фейки?

В скрины мы верить не можем. Но ваше СМИ поверило в скрины.

Мы за то, чтобы суд рассматривал это дело вне зависимости от давления общества и от половой принадлежности сестер. Мы выходим на эту акцию, чтобы высказать свою точку зрения. Девочки убили своего отца, предварительно сговорившись. Они его зарезали, пока он спал. Не было доказано, что он их насиловал или бил. Надо рассматривать эту ситуацию со всех сторон.

Ваши адепты уже выходили с акцией к зданию Басманного суда. Как можно говорить, что вы хотите, чтобы это дело рассматривалось вне зависимости от пола, и при этом выходите с флагом «национал-патриархат»?

Мы таким образом идентифицируем себя. Люди боятся выходить на улицу вообще, их собирается очень мало. К Басманному суду вышло шесть человек, тогда как в Москве нас около десяти тысяч.

Историей сестер я вообще заинтересовался только вчера. И только вчера узнал о ней. Потому что увидел заголовки в СМИ. Для меня лично опасны все эти заголовки, потому что я нахожусь пока в стране.

Меня интересует политика, а не эта тема. Ее не должно было быть в СМИ вообще, как я говорил. Меня интересует насилие в колониях, например.

Тогда почему «Мужское государство» не устраивает акции против насилия в колониях?

Потому что политические акции устраивать опасно. Я был на навальновских митингах в Москве, был на нескольких акциях в Питере. Но когда ты видишь, что мирного человека связывают и уводят как преступника, это не очень приятно. И сторонников своих просто не хочется подставлять под большие штрафы и под уголовные дела. Риск есть даже за одиночный пикет получить штраф или 15 суток.

После суда над Поздняковым стало еще опаснее светиться. Власть боится любого проявления гражданкой позиции.

В чем ваша гражданская позиция в случае с сестрами Хачатурян и акцией?

В том, что суд должен рассматривать дело в отношении сестер объективно.

Вот история о Голунове, например. Одни говорили, что он наркоман, что его надо посадить. Другие говорили, что он невиновен. Все имеют право на выражение своей точки зрения. Но почему-то у СМИ нет вопросов к девушкам, которые выходят на акцию, а к нам — есть.

Они убийцы и они виновны. Потому что ни сами девушки, ни их мать никуда не обращались до убийства. Они не просили помощи ни у правоохранительных органов, ни у правозащитных организаций, ни у общественности.

Общественность из-за давления со стороны СМИ была введена в заблуждение, и суд также находится под давлением. Акция девушек [«Марш сестер»] — тоже давление.

Но без давления на власть подействовать нельзя. Суды — это тоже власть.

Почему на «Марш сестер» больше людей собирается, хоть его и не согласовали?

Феминистическое движение вообще очень активное сейчас во всем мире. Этот мировой тренд набрал колоссальные масштабы.

Феминистки добиваются равенства, а не матриархата. Вы же выступаете за патриархат. У вас даже есть манифест, где все расписано, и он достаточно радикальный. У феминисток такой программы нет.

Если сильно постараться, можно найти такие записи. Я уверен, что, если я попрошу найти подобные манифесты наших соратников, они найдут.

У них есть на это время?

Им может быть это просто интересно. Свободный человек — делай, что хочешь. Если хочешь 24 на 7 сидеть в интернете — никто не мешает. Тем не менее мы пишем о том, что нужно заниматься спортом и саморазвиваться. Мы проводим субботники, помогаем приютам домашних животных.

Мои лично взгляды более либеральные. За мир во всем мире. С Поздняковым мы во многом расходимся, приходится договариваться.

Вы считаете правильным морализаторство Позднякова?

Он свободный человек. Он имеет право на своей странице делать все что хочет.

А посадили его за что?

За слова, за мыслепреступление.

А граната?

Это был муляж. Его бы после допроса не отпустили, если бы она была настоящая.

Почему вы с ним на карандаше?

Потому что мы на своих страницах высказываемся против власти. Когда я написал пост против Кадырова, меня буквально через два часа заблокировали. За нами постоянно следят.

У вас есть работа?

Да. Не буду говорить какая. Пятидневка, 12 часов.

У вас есть жена? Дети?

Нет. У меня сестра и бабушка.

Как сестра относится к «Мужскому государству»?

С юмором. Хотя в большинстве своем она не согласна с патриархальными установками. Но она говорит: «Ребят, если вы с этого зарабатываете, то ладно».

А вы с этого зарабатываете?

Очень мало. И все деньги уходят на закуп рекламы. Я бы даже сказал, что мы в минус уходим. Это настолько копейки, что даже стыдно называть.