Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Россия
1169 записей
21:57, 6 декабря 2019
«Было очевидно, что надо поговорить со всеми»
Премьер-министр России Дмитрий Медведев в четверг, 5 декабря, дал итоговое интервью журналистам российских телеканалов. За два часа эфира он подвел итоги года, сделал прогноз по российской экономике и дал свою оценку закону о домашнем насилии и «московскому делу», а еще прокомментировал фигуру Зеленского и место России в мире. Впрочем, эта встреча не была похожа на традиционное интервью. Среди приглашенных журналистов оказались не только представители федеральных каналов, но и, например, блогерша и телеведущая Анастасия Ивлеева, комик Тимур Батрутдинов и редактор канала ТВ3 (тот, что «первый мистический»). Вопросы Медведеву задавала и 9-летняя ведущая канала «Карусель» Аня Тадыщенко. Подобного формата общения журналистов с премьером раньше не было. Что думают о нем в правительстве? Почему не было вопросов о деле Егора Жукова и вышедшем незадолго до интервью ролике Алексея Навального? На эти и другие вопросы «Ленте.ру» ответил пресс-секретарь премьер-министра России Олег Осипов.
«Лента.ру»: Вы уже обсуждали с Дмитрием Медведевым итоги вчерашнего интервью двадцати телеканалам? Какая была реакция?
Осипов: Реакция председателя правительства на формат программы «Разговор с Дмитрием Медведевым» в целом положительная. Безусловно, в этой идее есть свои издержки, так как часть времени уходит на общение с представителями телеканалов, у которых нет собственных информационных служб, выпусков новостей и даже прямого эфира.
Зачем надо было приглашать Ивлееву и Батрутдинова?
Поскольку мы делали это впервые, то было очевидно, что надо поговорить со всеми, так как и у развлекательного сегмента нашего телевидения есть своя аудитория, у которой, соответственно, были вопросы к председателю правительства РФ. Пока рано говорить, будет ли повторен этот формат, но главное, что разговор получился, все важные вопросы были затронуты, что-то больше, что-то меньше. С другой стороны, это и не отчет правительства перед Думой. Журналисты, как я понял по их реакции, остались довольны.
Но вчера никто не спросил, к примеру, о резонансном деле Егора Жукова.
Ну да, но, согласитесь, что это было бы странно, поскольку на следующий день должен был состояться суд.
А сам Медведев как относится к приговору?
Если говорить о сегодняшнем решении, то могу сказать, что Дмитрий Медведев особо отметил, что к судебным решениям надо относиться с уважением, поскольку они выносятся именем Российской Федерации. С другой стороны, и вчера во время интервью он также говорил это — с уважением надо относиться и к запросу на справедливость, праву высказывать свое мнение, в том числе на улицах и площадях, если все это происходит в рамках действующего законодательства.
Не было вопроса и по поводу публикации Навального.
Что касается этого опуса, то, как вы успели заметить, сам председатель правительства РФ традиционно не отвечает на провокации Навального и иже с ним. Много чести.
Но раз вы спрашиваете меня, то я могу сказать, что, конечно, мы видели эту двухдневную политическую акцию. Это просто очередное манипулирование неподтвержденной информацией. При этом почему-то он решил, что его вопрос важнее тех, что задавали участники интервью. Тут и комментировать особо нечего. Во-первых, по известным причинам мы не раскрываем и не комментируем информацию о передвижениях членов семьи главы правительства, поскольку он является объектом госохраны. Что же касается различного рода транспортных средств и их использования, то все, что принадлежит Дмитрию Медведеву и его супруге, — указано в декларации. Если же кто-то из членов семьи главы правительства пользуется каким-либо иным видом транспорта, то все это оплачивается соответствующим образом из личных средств.
Если говорить о сегодняшних событиях: есть ли какие-то итоги встречи с премьером Белоруссии?
Да, сегодня закончился правительственный раунд российско-белорусских переговоров. Завтра, как уже сообщалось, вопросы интеграции будут обсуждать президенты двух стран. В правительстве РФ отмечают прогресс в продвижении по интеграционной повестке. Но отмечают и серьезный эмоциональный накал, который сопровождал этот процесс. Появились какие-то «антибелорусские силы», которые влияют на высших должностных лиц Российской Федерации. Это даже комментировать странно, да и Дмитрий Анатольевич уже высказался по этому вопросу в начале встречи с Сергеем Румасом. Очевидно, что любая интеграция — это всегда и компромисс, и в чем-то уступки. И к ним надо быть готовым. Если в итоге получится согласовать хотя бы часть из оставшихся дорожных карт, то это будет большим прогрессом. При этом российская сторона придерживается комплексного подхода при обсуждении интеграционных процессов и экономического сотрудничества. Условия поставок в Белоруссию российских нефти, газа, выдача новых кредитов должны рассматриваться, что называется, в пакете с движением по интеграционному пути, его скоростью и масштабом.
В Сочи в эти дни проходит Международный форум добровольцев, в котором принимают участие более семи тысяч волонтеров со всей России и из сотни других стран. Каждый год в нашей стране их число растет: волонтеры спасают жизни, ищут пропавших людей, помогают детям и старикам, помогают сохранять природу. Вопреки распространенному мнению, что в ряды добровольцев обычно идут школьники и студенты, которым пока не доверяют «настоящую» работу, среди волонтеров можно встретить множество состоявшихся людей. Почему они бросают свою карьеру, готовы тратить силы и деньги на то, чтобы сделать чью-то жизнь лучше, — «Лента.ру» узнала у самих волонтеров.
«Я была на грани истерики»
Виктория Кравцова, Санкт-Петербург:
Мой первый опыт волонтерства был связан с тем, что моя одноклассница попросила всех нас, весь наш класс, отдать ненужные игрушки в детдом. Когда я пришла домой и стала выбирать подходящую вещь, выяснилось, что единственная игрушка, которая не потеряла товарного вида, — мой любимый плюшевый попугай. Это правда была моя любимая, а не ненужная игрушка.
Скорее всего я бы так и не решилась ее отдать, если бы не мама. Она, как искренне верующий человек, сказала, что если уж и дарить, то только дорогую тебе вещь. Через некоторое время я увидела газету, и там была фотография пятилетнего ребенка, державшего в руках моего попугая.
Много лет спустя, в 2016 году, я вновь втянулась в волонтерскую деятельность. Моя подруга, которую я прежде не подозревала ни в чем подобном, неожиданно предложила поехать в Мгинский коррекционный детдом для слабовидящих людей в Ленинградской области. Я тогда только получила права и боялась водить, но хотела помочь - подвезти подругу, возможно, поэтому и согласилась.
Когда зашла в здание детдома, меня поразил какой-то сильный неприятный запах. Затем меня сразу же со всех сторон облепили дети, а я человек довольно брезгливый. Там я не прониклась ни жалостью, ни каким-то состраданием ко всем этим мальчикам и девочкам, но по приезде домой, сев на кровать, долго плакала. Я была на грани истерики. Затем собралась с мыслями и поняла, что впервые провела воскресенье так, как, наверное, и должен проводить его человек, считающий себя христианином. Ты по каким-то непонятным причинам принес людям праздник, хоть и не осознавал этого.
С тех пор я ездила к этим детям каждое воскресенье в течение двух лет. Постепенно я проникалась нежностью к ним, заботой о них. Заходя в магазин, я уже видела, что вот эта вещь подойдет такому-то мальчику, а вот эта — другому. У меня весь багажник был забит детскими вещами, игрушками.
Друзья спрашивали: «Что ты делаешь? Неужели тебе не жалко собственного выходного?» Я не могла им объяснить, каким это стало для меня кайфом. Ты видишь, как дети растут, как они меняются, вместе с ними отмечаешь важные события, происходящие в их жизни. К тому же ты постоянно общаешься с другими волонтерами — потрясающими людьми. У всех нас были разные политические взгляды, разные характеры, но мы чувствовали себя одним целым.
По страшному стечению обстоятельств в этом детдоме умер ребенок, который мне был очень близок. Тогда я осознала, что моя работа в журнале «Прочтение», мои статьи о литературе — это совершенно бессмысленное занятие. Я ушла работать в отдел по благотворительности и социальному служению Санкт-Петербургской епархии.
Помню, на лето наших детей отвозили в лагерь, находящийся в Тихвине, а это уже не 40, а 200 километров от Санкт-Петербурга. Мы все равно приезжали к ним на родительский день и закатывали такой праздник, что дети из обычных семей присоединялись к нам. Ну а для волонтеров главным праздником было, когда наших детей забирали из детдома в семью. Это чувство трудно передать.
«Добровольцами правильнее становиться людям, у которых дома все хорошо»
Я после нескольких переездов по странам Европы осела в Германии. Везде я старалась поддерживать связи с соотечественниками через православные приходы. Какой-то отправной точки, после которой я бы почувствовала себя волонтером, наверное, не было. Всегда было стремление к тому, чтобы окружающим тебя людям было хорошо.
Мне хотелось, чтобы наша русскоязычная община была живой и деятельной, чтобы одни люди имели возможность помогать другим. Я копалась в сети и узнала очень много о людях, стремящихся попасть в Германию на лечение. О детях, нуждающихся в проведении жизненно необходимых операций или реабилитации, за которую брались только за границей.
Многие из этих простых российских, белорусских, украинских семей ничего не знают о том, как и что тут организовано. Они лишь руководствуются чьим-то советом «попробуй обратиться туда-то». Порой даже не могут четко сформулировать проблему. Возникла идея оказать им помощь. Так восемь лет назад родилась наша организация — диакония «Доброе дело», в рамках которой мы принимаем заявки от семей, собирающихся лечить своих детей в Европе, уточняем, что конкретно им нужно и сколько это стоит (на этом этапе нам порой удается существенно сократить предполагаемые затраты), помогаем привлечь благотворительные средства от немецких и не только фондов, добраться до места, оказываем психологическую помощь и так далее.
Все эти люди остаются нашими друзьями и после возвращения на родину. Мы поддерживаем связь годами.
Волонтеров мы находим среди молодых прихожан двух сотен православных храмов в Германии, проводим с ними встречи, рассказываем о своей работе. Моя роль — посредническая. Я помогаю стыковаться тем, кому нужна помощь, с теми, кто может ее оказать.
Здесь, в Западной Европе, волонтерство — это нечто естественное, обычное и очень распространенное. Почти каждый европеец — волонтер. Причем речь чаще всего не идет о каких-то сложных вещах. Есть люди, которые просто безвозмездно стригут газоны пожилым людям, есть те, кто приходит в школу, чтобы понаблюдать — все ли дети пообедали. Здесь над такими вещами не смеются. Более того, участие в волонтерской деятельности оценивается даже при приеме на работу.
Но все же я не могу в чем-либо осуждать россиян, у которых нет сил, средств и времени на волонтерство. Думаю, что добровольцами правильнее становиться людям, у которых дома все хорошо. Такие готовы делиться с ближним своим счастьем, своим богатством.
«Она впервые почувствовала себя привлекательной девушкой»
Гаяне Авдалян, Пенза:
Я живу в Пензе с рождения. Выросла в частном секторе. Так получилось, что вокруг было мало сверстников, мне нужно было либо тусоваться со значительно более старшими ребятами, которые курили и выпивали, либо проводить время в кругу малышни. Я выбрала второе, стала, так сказать, нянькой для десятка мальчишек и девчонок. Мне нравилось. Уже в 9 классе я определилась с тем, что стану педагогом. Одновременно возникло увлечение фотографией.
Тогда же узнала о фонде помощи детям, от которых отказываются родители. Он называется «Благовест», сейчас уже перерос в проект «Квартал Луи». Очень захотелось пойти туда волонтером, но я жутко стеснялась. Смелости набралась только спустя два года, когда училась в 11 классе.
Я поехала на праздник в детдом в качестве фотографа. Затем пришла на открытие «Арт-холла» (инклюзивного кафе, в котором работают ребята с инвалидностью) студента «Квартала Луи». Познакомилась с ребятами, стала приходить в гости, помогать, бывать у них дома в Березовом переулке, где эти молодые люди учатся жить самостоятельно, не так, как в доме инвалидов, откуда их удалось забрать. Постепенно сложилось так, что я стала фотографировать каждое мероприятие с их участием. На волонтерской основе.
Можно подумать, что ничего особенного в этой моей работе нет, но на самом деле здесь есть своя специфика. У тебя не получится интересных, хороших снимков, если ребята не будут тебе доверять, а они не открываются каждому встречному. Вот, к примеру, у Вани, Антона, Сережи — ДЦП. Со стороны может показаться, что они всегда в каком-то напряжении, всегда серьезные. На самом же деле они любят подурачиться, танцуют и поют. Мне важно запечатлеть их в этот момент, передать их позитивные эмоции.
Так прошло уже больше пяти лет. Мои соседи, другие жители города ассоциируют меня с «Кварталом Луи». В соцсетях я почти не выкладываю своих снимков, там в основном фотографии участников проекта. Я могу бесконечно рассказывать о каждом из них.
Мне кажется, что те, кто видит эти снимки в сети, постепенно узнают о людях с инвалидностью все больше и больше, перестают их чураться в обычной жизни.
Однажды мы делали особую фотосессию для одной из самых ярких выпускниц проекта Елены Трошиной. К слову, она теперь живет отдельно в своей квартире, проводит мотивационные занятия с детьми в пензенских школах. Для съемок Лена надела красивое платье в горошек с открытыми плечами и чулки. После фотосессии она мне сказала, что впервые почувствовала себя привлекательной девушкой. Увидев эти снимки во «ВКонтакте», Лене стали писать разные молодые люди. Некоторых, правда, пришлось блокировать.
При этом мы не пытались и не пытаемся спрятать на снимках ту же самую инвалидную коляску. Она присутствует в кадре, но если кадр получается удачным, то коляска эта представляется чем-то наподобие дивана, к которому модель не привязана на всю жизнь.
Сейчас мне 23 года, я окончила вуз и стала воспитателем в пензенском Вальдорфском детском саду. Переезжать в Москву я не хочу, хоть и понимаю, что там много разных возможностей. Как оставить город, в котором есть такой прекрасный проект, как «Квартал Луи»? Волонтерство здесь стало важной частью моей жизни. Я без этого уже не могу. Особенно радует, что малышня, с которой я возилась возле родного дома, подросла и тоже желает помогать в проекте, глядя на меня.
С российского рынка из-за невыгодных условий уходят оригинальные иностранные препараты. Родители детей с тяжелым заболеванием — муковисцидозом — сообщили об отсутствии жизненно необходимых антибиотиков «Фортум», «Тиенам» и «Колистин». Больные и их родственники уже неделю пикетируют здания, где заседают медицинские чиновники, пишут письма и петиции. Врачи поддерживают своих пациентов. Что они думают о ситуации с импортными препаратами и российскими дешевыми дженериками — в материале «Ленты.ру».
«Пациенты получают максимально высокие дозы»
Наталья Каширская, председатель «Всероссийской ассоциации для больных муковисцидозом»:
Мы не против дженериков в целом как российских, так и зарубежных, но они должны пройти клинические испытания эффективности и безопасности именно на нашей категории пациентов, прежде чем больные муковисцидозом (МВ — прим. «Ленты.ру»), особенно дети, начнут их принимать взамен оригинальных препаратов.
Ведь пациенты с муковисцидозом получают максимально высокие дозы препаратов, многие из них пожизненно, и это касается в первую очередь антибиотиков и заместительной панкреатической терапии.
Кроме того, пациенты с муковисцидозом одновременно получают большое количество лекарственных средств, и важно, чтобы их сочетание не приводило к побочным эффектам.
В настоящее время ведется работа по регистрации новейшей патогенетической терапии (CFTR-модуляторы). Мы дали нашим пациентам надежду на жизнь, не отличающуюся от здоровых сверстников, и эта надежда находится под угрозой. Большая часть пациентов без антибактериальной и/или ферментной терапии просто не доживет до появления у нас в стране препаратов нового поколения. Под угрозой срыва окажутся и российские научные программы в области генетики.
«А что, если иностранные компании просто прекратят все поставки?»
Виктория Никонова, кандидат медицинских наук, педиатр, эксперт в БФ «Созидание»:
В РДКБ (где работала Никонова, — прим. «Ленты.ру») дети из регионов и московские дети были разные как небо и земля. Можно было увидеть, что происходит с ребенком, если на местах его практически никак не лечат. Московские же детки выглядели розовощекими и жизнерадостными, ходили в садик, школу, посещали кружки и активно занимались спортом.
Такая разница не может оставить равнодушным никого! Когда у нас появятся в широком доступе средства таргетной терапии (воздействующей на причину), тогда не надо будет иметь тонны сопутствующих лекарств. А сейчас пока без них — никак.
Мне все равно, как называется лекарство, где оно выпущено, кто его произвел. Важно лишь одно — чтобы препарат был эффективным для пациента и не давал побочных эффектов!
Я помню эру, когда у наших пациентов появились современные ингаляционные антибиотики! Это было удивительно, когда ответ на лекарство был замечательным даже у тяжелых больных, когда в анализе посева мокроты мы видели значительное подавление активности «плохих микробов».
С 2003 года в Москве была запущена программа по лекарственному обеспечению с формированием заявки на потребность. Могу сказать, что «золотое время» для наших пациентов было в течение примерно четырех лет (с 2008-го по 2012 год). Были все антибиотики, ферменты, появились ингаляционные формы антибактериальных препаратов. Если вдруг кто-то из детей высевал «гадского микроба», то на следующий же день мы могли обеспечить нужную терапию. Мы ввели жесткие правила перекрестного инфицирования в центре муковисцидоза, переориентировались на замещающие стационар технологии лечения (пациент получал лекарство дома! Без госпитализации! Без отрыва от обучения!). Более 80 процентов московских детей имели благоприятную микрофлору.
Потом стало меняться законодательство, начали появляться дженерики, они стали применяться у пациентов, и мы увидели терапевтическую несопоставимость оригинального препарата и его копии (дженерика). Когда родители спрашивают меня: я за или против дженериков — всегда отвечаю, что я за работающее лекарство!
Но ситуация с уходом с российского рынка оригинальных препаратов на самом деле имеет и положительные моменты! Она заставляет задуматься. А что, если иностранные компании просто прекратят все поставки лекарств? ️Почему мы не заботимся о нашей безопасности?! Почему мы не производим конкурентоспособные аналоги? Почему мы не проводим исследования по сопоставимости аналогов (тем более, для тех пациентов, для кого лекарство равно жизни)?!
«Под видом своих лекарств подсовывали оригинальные препараты»
Антон Волковский, анестезиолог-реаниматолог:
Некоторые коллеги упрекают в паникерстве, мол, в Европе, Соединенных Штатах пациенты получают дженерики, и все прекрасно. Я не буду упоминать, что дженерики российского, китайского и индийского производства не проходили испытаний на терапевтическую эквивалентность. Не буду упоминать об инцидентах, когда для контрольных исследований производители дженериков под видом своих лекарств подсовывали образцы оригинальных препаратов — об этом уже сказал профессор Масчан (онколог национального медицинского исследовательского центра детской гематологии, онкологии и иммунологии им. Дмитрия Рогачева, — прим. «Ленты.ру»). Не буду говорить о том, что FDA (управление по контролю за качеством пищевых продуктов и лекарственных препаратов США, — прим. «Ленты.ру») и EMA (Европейское агентство по лекарственным средствам, — прим. «Ленты.ру») не включили в «Оранжевую книгу» [одобренных препаратов] антибиотики китайского и индийского производства.
Остановимся на России. Посмотрим, что мы имеем по дженерикам основных антибиотиков для лечения пациентов, больных муковисцидозом. Для сравнения используем базу ГРЛС, где указаны держатель патента, производитель лекарственного препарата, производитель субстанции (это важно для лекарств российского производства).
1. «Колистин», МНН (международное непатентованное название — прим. «Ленты.ру»): Колистиметат натрия. Дженериков по МНН в России нет. Росздравнадзор подтверждает.
2. «Фортум», МНН: Цефтазидим. Помимо оригинального «Фортума», зарегистрирован дженерик европейского производства — «Цефтазидим Каби», однако на складах и в аптеках его нет и не планируется.
Остальные дженерики имеют основой фармацевтические субстанции китайского и индийского производства. Исследования на терапевтическую эквивалентность не проводились.
3. «Тиенам», МНН: Имипенем+[Циластатин]. Имеется только один зарегистрированный дженерик европейского производства: «Имипенем/Циластатин Каби», однако на складах и в аптеках его нет и не планируется.
Остальные дженерики имеют основой фармацевтические субстанции китайского и индийского производства. Исследования на терапевтическую эквивалентность не проводились.
4. «Меронем», МНН: Меропенем. Имеется один производитель из Словении, однако и его постигла судьба остальных — на складах и в аптеках его нет и не планируется.
Остальные дженерики имеют основой фармацевтические субстанции китайского и индийского производства. Исследования на терапевтическую эквивалентность не проводились.
Анна Воронкова, педиатр клинического отдела муковисцидоза ФГБНУ «МГНЦ», член оргкомитета национального регистра по муковисцидозу:
В такой ситуации находится не только муковисцидоз. Онкология, сахарный диабет, тяжелые хронические заболевания, тяжелые генетические заболевания, пациенты после трансплантации — они целиком зависят от качественных препаратов.
На дешевых непроверенных временем и исследованиями горе-препаратах сокращается продолжительность жизни больных муковисцидозом, погибают в коме страдающие сахарным диабетом, у людей отторгаются пересаженные органы, сводя на нет многочасовую ювелирную работу трансплантологов.
Наши дети получают не самое лучшее, а самое дешевое. И, к сожалению, очень немногие больницы возьмут у мамы ею купленный препарат и им начнут капать ребенка в стационаре.
Налетит Росздравнадзор и будут санкции для стационара на данное игнорирование импортозамещения. Это не решение проблемы. Это уход от ответственности и перекладывание ее на плечи родителей. Не перестаю цитировать Масчана А.А. (заместитель гендиректора по научной работе детского центра гематологии, онкологии и иммунологии им. Дмитрия Рогачева Алексей Масчан — прим. «Ленты.ру»): «Высший патриотизм — это когда население страны получает лучшее, а не самое дешевое и недействующее. Росздравнадзор совершенно не выполняет свои функции, не анализируя извещения на побочные нежелательные явления».
Почему, получив отрицательное заключение специалистов по «Микразиму», миллионы извещений по нему, он все равно допускается на торги для пациентов с муковисцидозом?! Почему допускаются на торги антибиотики, дающие нежелательные побочные явления в массовом порядке?
Почему из года в год закупается отечественный «Ципрофлоксацин», который не работает, его родители из аптек уже не забирают, не нужен. Почему ушел «Ципробай» с рынка? Потому же, почему и «Фортум», и «Тиенам», и «Меронем». Потому что государству не нужно, чтобы его граждане получали лучшее. Мы согласны на дженерики. Но качественные, проверенные.
И еще. Очень нужно, чтобы определял, чем и как лечить, доктор, а не чиновник, функционер, руководитель, ОМС... Врач знает, как, сколько, когда, куда. Он несет ответственность за выбор.
Дайте работать, а не звоните с криками, что «вы написали в выписке по торговому наименованию, вы не имеете права так писать, мы вас засудим, лишим за лоббирование, сговор, личный интерес». Нет никакого личного интереса. Есть один интерес — помочь. И мы знаем, как.
Пока пациенты и врачи ругаются по поводу сервиса и лечения и обсуждают не самые важные проблемы, в медицине происходит следующее.
В стране все больше ужесточаются правила регистрации лекарственных препаратов, и поступила информация, что поставки некоторых жизненно важных препаратов прекращены в Россию. В том числе и антибиотиков резерва. В частности, «Тиенама». Вас скоро нечем лечить будет, господа, в тяжелых случаях. Ладно — некому, но когда некому и нечем — это ухудшает положение. Даже «Преднизолон» отсутствует в аптеках. Натуропаты — это, конечно, мило, но не в ситуациях, когда все серьезно.
Количество «врачебных» уголовных дел в России растет. И как бы многим не хотелось «разорвать» и «наказать», это приведет только к тому, что фраза «не нравится — уходите» будет четко выполняться. Причем теми врачами, работа которых высоко ценится пациентами и которые действительно — профессионалы.
Лечение «офф-лейбл» (то есть лечение препаратами, в инструкции которых нет показаний к применению при данном заболевании, — прим. «Ленты.ру») все чаще становится уголовно наказуемо. А это означает, что мы не сможем назначать вам действительно эффективное и современное лечение. Потому что см. пункт 1. Даже когда давно известно, что препарат работает при определенном заболевании даже лучше, чем другое лечение, перерегистрация слишком энергозатратна, чтобы ее проводить.
Симуляционные центры в некоторых медицинских университетах, созданные для того, чтобы научить молодых докторов оказывать первую помощь и проводить манипуляции, продолжают использоваться как «потемкинские деревни». То есть показать комиссиям можно, а учить докторов — «нет-нет, вы сломаете».
Эффективные протоколы лечения, отвечающие международным стандартам, до сих пор не разработаны по всем нозологиям. А разработанные протоколы в некоторых специальностях не отвечают ни международным стандартам, ни здравому смыслу.
У нас практически нет реабилитации. В истинном понимании этого слова. Господа чиновники, считать, что инвалидов не надо реабилитировать, — очень плохая история. Просто штрафовать организации за отсутствие пандусов — это не то, что от вас ждут.
У нас почти нет хосписов. Качественное обезболивание недоступно очень многим паллиативным пациентам.
В великой стране, нефтяной державе, с огромной территорией, с прекрасными ресурсами, с умнейшими людьми до сих пор собирают деньги на лечение и реабилитацию детей. На федеральных каналах.
Функция чиновников — обеспечивать решение этих проблем и упрощать жизнь населения РФ. А не просто собирать штрафы и делать смешные отписки.
Фото: страница «6 рукопожатий Кемерово» во «ВКонтакте»
Коррупционный скандал разгорается в Кемерове. Местная администрация решила к Новому году обновить главную елку города. Все бы ничего, только в тендере почему-то участвовала только одна компания, да еще подозреваемая в том, что ей покровительствует мэр города Илья Середюк. А цена новогодней красавицы оказалась в три раза больше, чем стоимость главной елки страны, устанавливаемой на Красной площади. Возможно, вопросов к главе города было бы меньше, если бы не участие городской администрации в других непрозрачных сделках в сфере культуры и госзакупок.
Тендер на закупку ели проводил комитет по управлению муниципальным имуществом города Кемерово (КУМИ). Это подразделение городской администрации, подконтрольное мэру. На «приобретение световой каркасной ели, укомплектованной макушкой и игрушками» КУМИ в итоге потратил 17 миллионов 999 тысяч рублей, совершив покупку у единственного поставщика. Согласно конкурсной документации, заявки на участие в торгах подавали еще две московские компании — ИП Межевов А.Ю. и ООО «Иллюминация», но им было отказано в участии в тендере, а последовавшая за этим отказом жалоба в УФАС не была удовлетворена. Удивительно, ведь эти компании специализируются именно на праздничном украшении городских объектов, а победитель тендера — ООО «Сибеврострой» местного предпринимателя Михаила Вдовенко — занимается строительством.
Ель вместо 17 квартир
Новость об установке новогодней елки в Кемерове обсуждали не только в интернете, но и на федеральных каналах. Например, Иван Ургант в своем вечернем шоу объяснил высокую цену контракта тем, что «спил елки в Кемерово делается по уникальной технологии: сначала небольшой спил, потом несколько распилов, потом еще один спил, потом большой распил». Так она и оказалась в три раза дороже главной кремлевской елки страны, которая оценивается примерно в шесть миллионов рублей. Комитет по управлению городским имуществом города Кемерово, который является заказчиком новогодней елки, отказался объяснить «Открытым медиа», почему она стоит так дорого. «Я просто исполнитель. Нам что сказали — мы то и сделали», — заявила сотрудница, ответственная за проведение тендера.
Если сравнивать с сегодняшними предложениями компаний, специализирующихся на праздничном украшении городов и парков, в среднем в Москве такая ель стоит 1,5-2 миллиона рублей. Например, самая дорогая уличная ель от компании «Коломенка» высотой 30 метров обойдется в 3 миллиона 66 тысяч рублей, а от компании «Царь-елка» — 1,6 миллиона рублей. Около 200 тысяч может стоить ее монтаж. А если говорить об украшении, то даже по кемеровским меркам вышло не так много — они обошлись бюджету в 750 тысяч рублей.
Кстати, в Новосибирске на площади Ленина в этом году установят старую елку, которой исполнилось шесть лет. Как сообщает «Коммерсант», она была куплена за пять миллионов рублей и отремонтирована к празднованию нового 2020 года за 1,5 миллиона рублей. Но поскольку морально и физически дерево уже изношено, в следующем году на покупку новой елки в бюджете города предусмотрено 10 миллионов рублей.
«Красивая елка — это украшение любого праздника, но прежде чем делать дорогие покупки, наверное, стоит спросить у людей, стоит ли тратить такую огромную сумму. 18 миллионов рублей — это может быть 17 квартир для детей-сирот, — заявил в интервью «Ленте.ру» кузбасский борец за честные госзаккупки из Общероссийского народного фронта (ОНФ) Максим Учватов. — С точки зрения конкурсной документации, которую активисты ОНФ изучили, существуют признаки того, что конкурс был сделан под определенного поставщика, так как детально прописаны многие технические параметры. Победителем конкурса же становится единственный участник, который вроде как строит дома, а не продает елки. Собственник компании-победителя имеет ту же фамилию, что и начальник отдела одного из управлений департамента предпринимательства администрации Кемеровской области».
Максим Учватов имеет в виду владельца ООО «Евросибстрой» Михаила Вдовенко и начальника отдела мониторинга социально-экономических показателей развития предпринимательства управления предпринимательства департамента по развитию предпринимательства и потребительского рынка Кемеровской области Анну Вдовенко, которые, по некоторым сведениям, являются супругами.
Согласно неофициальной информации от участников рынка, компания Вдовенко связана с мэром Кемерово Ильей Середюком, что косвенно подтверждает рост выручки ООО «Евросибстрой» именно после избрания нового главы кузбасской столицы в 2016 году. Так, по данным сервиса по поиску и аналитике тендеров и госконтрактов «Синапс», организация заняла первое место в 11 тендерах (в том числе по закупкам у единственного поставщика). Выручка по итогам прошлого года, по данным Росстата, составила около 60 миллионов рублей. Таким образом, один муниципальный контракт на поставку елки принес строительной фирме треть годовой выручки.
Who is mr. Seredyuk?
Мэр Кемерово Илья Середюк оказался в центре внимания федеральных телеканалов после пожара в торговом центре «Зимняя вишня» на совещании с участием Владимира Путина. Тогда президент отчитал главу города за отсутствие разрешения на эксплуатацию перестроенного здания. Напомним, что в результате трагедии в Кемерове тогда погибло более 60 человек. Как установил Следственный комитет, в ходе эксплуатации торгового центра допускались грубейшие нарушения правил пожарной безопасности, а сотрудники охраны в момент пожара препятствовали выходу людей. Владимир Путин, прибывший в Кемерово на следующий день после пожара, заявил, что все виновные в гибели людей будут наказаны, и провел встречу с инициативной группой горожан. После этого на Кузбассе ждали отставки Середюка, тем более что помещениями в сгоревшем кемеровском ТРЦ «Зимняя вишня» владел в том числе и брат мэра Никита. Но ни Середюк, ни другие чиновники кемеровской администрации не понесли никакой ответственности за трагедию.
Да и в истории с новогодней елкой Середюк даже не извинялся за огромные траты, а только объяснил необходимость ее замены изношенностью. «Старая, которую ставили 11 лет, морально устарела, и каждый год приходилось увеличивать финансирование на ее ремонт: 30 процентов веток уже не работало, в этом году ремонт обошелся бы в 300-500 тысяч рублей», — приводит «Интерфакс» слова главы города.
«Нарушения правил госзакупок в Кемеровской области происходят регулярно, — говорит активист ОНФ Максим Учватов. — Так, несколько лет назад было решено отремонтировать крупные культурные объекты города, такие, например, как ДК им. Маяковского. Суммы были выделены астрономические, а победителем стала никому не известная компания из Томска, которой тут же в качестве предоплаты были перечислены десятки миллионов рублей. Нашими активистами было выявлено, что победитель конкурса не имеет лицензии Минкульта на работу с объектами культурного наследия. Естественно, мы передали эту информацию в прокуратуру, и конкурсы были отменены».
Новая схема
За все культурные мероприятия у Середюка отвечает начальник управления культуры, спорта и молодежной политики городской администрации Ирина Сагайдак. Подготовка к любым культурным событиям и праздникам на территории Кемерова ведется под ее жестким контролем. Но контролирует она процесс несколько странным способом. Как пишут в кузбасских Telegram-каналах, в конце 2017 года Ирина Сагайдак стала руководителем управления культуры, спорта и молодежной политики города Кемерово, а уже в начале 2018 года ее родной брат Олег Поспелов зарегистрировал собственное ИП и начал получать подряды от мэрии. Удивительно, кстати, что ИП у него оказалось профильное — с «культурными» видами деятельности.
Так, например, в августе этого года стало известно, что городское управление культуры планировало приобрести полный комплект концертного оборудования для сдачи в аренду: сцена, подъемники, свет, звук — всего на сумму около 100 миллионов рублей. Обслуживать это оборудование должен был Олег Поспелов. Кстати, предназначалось оно ГАУК Кемеровской области «Дом актера — дирекция фестивальных, конкурсных и театральных проектов», который возглавляет Людмила Ковалева, которая находится в подчинении у начальника департамента культуры Кемеровской области Марины Евсы. «Оборудование необходимо для проведения мероприятий», — заявила «Ленте.ру» Марина Евса, но подробностей привести не смогла, сославшись на большое число госзакупок, в связи с чем она не припоминает эту конкретную историю с «Домом актера».
При этом на сервисе «Синапс» в августе в плане-графике закупок значился «Договор на поставку, монтаж и пуско-наладку технологического оборудования» на декабрь 2019 года на общую сумму 69 миллионов 980 тысяч рублей. Но на сайте госзакупок нет ни одного тендера или конкурса, заказчиком которого выступает «Дом актера».
Как рассказали «Ленте.ру» знакомые с ситуацией источники, близкие к администрации Кемерова, после того, как инициативы Ирины Сагайдак стали известны общественности, схема приобретения оборудования была изменена. Теперь закупка для «Дома актера» будет производиться через новокузнецкого предпринимателя Алексея Бокова, чья фирма специализируется на сдаче в аренду концертного оборудования.
По словам Алексея Бокова, его компания сотрудничает практически со всеми городскими и областными учреждениями культуры на протяжении многих лет, в том числе и с «Домом актера». Только в тендерах он больше не хочет принимать участие. «Мы стараемся обходить тендеры, решать вопросы другими способами, — заявил «Ленте.ру» Алексей Боков. — Потому что тендер — неблагодарное дело. Сначала надо поставить оборудование, а потом уже его оплатят, и неизвестно, оплатят ли вообще». Он подчеркнул, что готов сдать в аренду «Дому актера» оборудование, но договоренностей об этом пока нет.
«Перевод из закупки в аренду — это один из методов обхода конкурсных процедур, — подчеркивает Максим Учватов. — Не исключено, что оборудование уже было приобретено под конкретный контракт, но из-за того, что закупка всплыла в планах, контракт решили изменить на аренду. Вопрос теперь только в ее стоимости». По словам эксперта, в регионе часто встречаются схемы, когда учреждение не покупает конкретную единицу оборудования, а арендуют его за такую цену, что через пару лет она бы уже окупилась. После завершения срока аренды почти новое оборудование возвращается арендодателю, а дальше расходится по частным компаниям, приближенным к администрации.
Из этих объяснений становится понятно, в чем заключалась необходимость покупки концертного оборудования, которое можно арендовать за гораздо меньшие деньги непосредственно под определенные мероприятия. Но это, похоже, не в интересах местной администрации. Так, Марина Евса уже объявила о запуске «новогоднего мобиля» — обыкновенного грузовика с тем самым концертным оборудованием, который поочередно объедет все районы и города Кузбасса перед Новым годом.
«Мы приобрели дополнительное оборудование», — прямо заявила начальница департамента культуры газете «Кузбасс» и признала, что использоваться оно будет в соответствии с планом Дирекции фестивальных, конкурсных и театральных проектов при Доме актера
Kuzbassing
Кстати, кузбасское общественное мнение довольно просто объясняет регулярные скандалы с коррупционным душком, происходящие в регионе по культурной части. Начальник областного департамента культуры Марина Евса не скрывает, что одна ее дочь получила высшее образование в Королевском колледже в Лондоне, а другим дочерям это обучение еще предстоит. В кузбасских соцсетях получили распространение фотографии семейства Евса с выпускной церемонии в лондонском колледже. При том что муж культурной начальницы тоже госслужащий, провинциальные зарплаты чиновников никак не могут обеспечить семье такой уровень жизни. Для прессы этот аспект своей семейной жизни Марина Евса никогда не комментировала.
Также нужно отметить, что кузбасская коррупция не исчерпывается елками и культурой. Как и во многих других регионах России, она затронула в последние десятилетия гораздо более серьезные сферы. Уже два года продолжается процесс по делу заместителей предыдущего губернатора Кузбасса Амана Тулеева. Их, а также главу местного Следственного комитета генерала Калинкина обвиняют в попытке рейдерского захвата угольного предприятия, оценивающегося в миллиарды рублей. Как следует из представленных на суде результатов прослушек разговоров чиновников, «отжим» предприятия обсуждался кузбасскими властями совершенно открыто. Вплоть до того, что сенатор от Кузбасса Синицын и «силовой» зам Тулеева Иванов со смехом обсуждали по открытой линии, как можно пытать паяльником владельца угольной шахты, чтобы он отказался от контрольного пакета акций. А пришедший на смену арестованному Калинкину новый начальник кузбасского Следственного комитета оказался в СИЗО уже через несколько месяцев по обвинению в крышевании незаконной торговли оружием.
На таком фоне казус с новогодней елкой за 18 миллионов для представителей местной элиты выглядит почти шуткой. Высокопоставленные кузбасские чиновники искренне не понимают, почему российская пресса, от Первого канала до «Дождя» и «Эха Москвы», вдруг сосредоточилась на этакой мелочи, когда гораздо более серьезные коррупционные эксцессы остаются незамеченными.
В начале прошлого века в английском языке появился новый глагол — kuzbassing. Он был связан с развитием автономной индустриальной колонии «Кузбасс» на месте современного Кемерова и означал «работать бесплатно за идею». Тогда идейные коммунисты съезжались в Кузбасс со всего мира — трудиться ради великого будущего. Современным кузбассовцам, тому же мэру Середюку, подобный альтруизм, очевидно, чужд. Они выбирают надежное настоящее, пусть и в виде самой дорогой в России новогодней елки.
Кстати, новогодние рекорды в Кузбассе еще не закончились. 26 декабря в Кемерове запланировано самое масштабное в мире шествие Дедов Морозов — более 1000 новогодних волшебников пройдут по центру города. Бюджет мероприятия пока не раскрывается, но теперь мы верим, что он может оказаться рекордным.
«Не понимаю, как можно было убрать такого доктора?»
Фото: Григорий Сысоев / РИА Новости
Умерла годовалая Настя Орлова — пациентка трансплантолога Михаила Каабака, которого называют единственным в России хирургом, делающим пересадки детям с весом до десяти килограммов. Каабака со скандалом уволили из Национального медицинского исследовательского центра здоровья детей из-за того, что он использовал не одобренные, хотя и не запрещенные методики и препарат. Врача уже распорядились вернуть, но из-за бюрократических проволочек Настя своей операции так и не дождалась. В очереди — еще десятки детей. «Лента.ру» поговорила с родителями самых тяжелых пациентов доктора Каабака — близнецов Романа и Виталия с Сахалина — и других детей, ожидающих пересадки.
«Чтобы он жил, нужно было удалить почку. За нас брался только Каабак»
Дарья Кузнецова, мать 11-месячных близнецов Романа и Виталия, Сахалин.
Когда я услышала новости о том, что дети начали умирать, целый день ходила немножко не в себе, в шоке.
Сейчас Рома находится вместе с отцом в Москве, в РДКБ (Российская детская клиническая больница — прим. «Ленты.ру»), на гемодиализе. Он стабильно тяжелый. И неожиданно ухудшилось состояние у Виталика, он попал в реанимацию, сейчас на аппарате ИВЛ. У него проблемы с сердцем: побочка от почечной недостаточности. Ему нужен гемодиализ, но на Сахалине (где сейчас ребенок находится с матерью — прим. «Ленты.ру») такие процедуры малышам не делают.
Во время беременности возможные проблемы с почками у детей не диагностировались. Но когда они родились, были плохие анализы. Был неонатальный сепсис, и мы думали, что, возможно, проблема в этом. А уже спустя две недели после рождения сказали, что это патология почек и это не лечится. Заведующая сказала, что единственный шанс — трансплантация.
Мы ждали, когда ребята немного окрепнут. Когда им исполнилось полгода, появилась надежда. На Сахалине врачи отправили запрос в Москву. Сначала нам отказали, а потом у Ромы начались ухудшения. Чтобы он жил, нужно было удалить почку. Единственный, кто брался за нас, — это Михаил Михайлович Каабак. Рому прооперировали.
Мы готовились к трансплантации, как вдруг узнали, что наших врачей уволили. И что теперь делать? Мы в прокуратуру, в следственный комитет писали заявление, что детям отказывают в медицинской помощи. Нам ведь говорили: набирайте вес — и все сделаем, а детей меньше десяти килограммов мы не оперируем. Виталик весит 7,5 килограмма, а Рома — 6. И больше на диализе они не смогут набрать.
Потом, когда дело получило огласку, вдруг начали говорить, что в институте Шумакова мальчикам без проблем пересадку сделают. Но как это — вчера ведь нас заверяли, что никто в России, кроме Каабака, не пересаживает младенцам почки, а завтра все уже научились? Мы не хотим ставить эксперименты над детьми! Каабак использует протокол трансплантации, признанный во всем мире, а у нас в стране это запрещают почему-то. Не абсурд? Мы боремся за жизнь наших мальчиков с их рождения. Столько сил ушло, а сейчас вдруг кто-то хочет это все перечеркнуть!
«Пока у нас есть время. Но много ли — я не знаю»
Любовь Чистякова, мать 12-летнего Кирилла, Ярославль.
Кода сыну было шесть с половиной лет, стало известно, что у него хроническая почечная недостаточность — и сразу третьей степени. Причем обнаружили совершенно неожиданно для нас. Кирилл всегда был активным, ходил в бассейн. И абсолютно планово мы проходили диспансеризацию. Все анализы — крови, мочи — были хорошие. А на УЗИ заподозрили проблемы. Направили на консультацию в Москву. И там сделали биопсию.
Мы были на приеме у Каабака, нам посоветовали с ним проконсультироваться. Ситуация у сына ухудшается, и без трансплантации не обойтись. У нас будет родственная операция — в качестве донора или я, или папа. Кто подойдет.
Сейчас пока держимся, пьем лекарства. Кирилл на домашнем обучении. Мы сначала пытались ходить в обычном режиме в школу, но в первом классе Кирилл второй раз заболел скарлатиной. А все болезни очень сильно сказываются на почках, это ухудшает состояние. И нам врачи настоятельно порекомендовали домашнее обучение, чтобы не хватать вирусы. Иммунитет ведь ослаблен.
Я очень надеюсь, что Кирилла будет оперировать Михаил Михайлович Каабак. Когда мы у него были на приеме, как-то сразу поверили, что все хорошо у сына сложится. Мы ждем, у нас пока есть время. У сына скорость клубочковой фильтрации — 34 (клубочковая фильтрация — количество крови, очищаемой почками за определенный период времени; нормой у молодого человека считается значение 90-120 миллилитров в минуту — прим. «Ленты.ру»). Когда она станет 15, мы должны идти на трансплантацию. Пока у нас есть время. Но много ли — я не знаю.
«У нас уже и дата операции была назначена. Что творят наши чиновники?»
Аревик Меликсетян, мать 17-летней Мери, Оренбург
В июне дочери удалили почки. То есть Михаил Михайлович подготовил ее к трансплантации. У дочери почка будет от папы. У нас уже и дата операции была назначена — с 7 по 9 октября. Когда мы уже должны были ехать на госпитализацию, узнали, что нашего врача уволили.
Сейчас Мери по 12 часов в неделю проводит на гемодиализе. Это очень тяжелая процедура даже для взрослых, что уж про детей говорить. Она после нее никакая, давление повышено, сердечная деятельность зашкаливает. Вчера услышали новость про погибшего ребенка. Не могу даже об этом говорить, меня всю трясет. Не понимаю, как можно было убрать такого доктора! Очень страшно за детей. Что творят наши чиновники?
Дочь до девятого класса была на домашнем обучении. После ситуация со здоровьем ухудшилась, и стало не до этого. Конечно, она мечтает быть как все. Но...
В России работа над законом о профилактике домашнего насилия проходит на фоне скандалов, которые инициируют его многочисленные противники. Сенаторы запросили рекомендаций от регионов и их мнения о проблемах домашнего насилия с учетом местной специфики. Одним из наиболее патриархальных в этом смысле является Северный Кавказ. Однако даже там происходят изменения: недавно в Ингушетии впервые на высоком уровне прошел круглый стол на эту тему. По просьбе «Ленты.ру» журналистка Лидия Михальченко посетила его и поговорила с теми, кто надеется получить защиту, когда примут новый закон.
«Справедливый шариатский суд»
40-летняя жительница Грозного Лейла (имя по ее просьбе изменено — прим. «Ленты.ру») обе чеченские войны провела в республике, пережила бои и бомбежки, однако сейчас вынуждена скрываться от супруга и прятать своих детей.
В 2004 году она вышла замуж за уроженца Ингушетии, который был старше ее на 12 лет. Семейная жизнь не стала счастливой. По ее словам, муж оказался игроманом, и все деньги, которые давали молодоженам родственники, он проигрывал в казино и в карты с друзьями.
Конфликты усилились, когда Лейла забеременела. За месяц до родов муж избил ее в первый раз. «В очередной раз в полночь муж сидел со своими пьяными друзьями. Потребовал, чтобы я вышла и поздоровалась с братвой, а также подала им еду. Я отказалась, и он затаил злобу. На следующий день — слово за слово — он меня отлупил. Боль от побоев я почувствовала лишь на следующий день. Спина вся была черная, я не могла даже лежать», — рассказывает она.
В поисках справедливости она обратилась к старшему родственнику мужа, который работал директором школы. Она рассказала ему о насилии, а его жене показала следы побоев. Вопреки ее ожиданиям, никаких мер никто не принял.
Девочка родилась с внутричерепным давлением и пороком сердца. Врачи предупредили, что если не заниматься лечением, может развиться ДЦП. Полтора года Лейла четырежды в неделю возила дочку на массаж в поликлинику и к частным детским массажистам, все ее заработанные средства уходили на лечение ребенка, отец же, по ее словам, не дал ни рубля. При этом брак, который был заключен согласно региональным традициям, расторгнуть из-за давления родственников она не могла. В нем родились еще четверо детей. Родня мужа продолжала давить, конфликты только усиливались, и в результате женщину выгнали из дома, деньги на строительство которого при замужестве выделила ее семья.
Лейла вернулась в Грозный с пятью детьми, устроила их в садик и школу, сняла квартиру. Но спокойствия это не прибавило: по ее словам, супруг приезжал к ней и просил деньги под разными предлогами — на ремонт автомобиля, на лечение зубов и так далее — и отказывался покидать квартиру, пока не получал свое. «Я устала постоянно жить в страхе и нервотрепке, мне на свою голову пришлось пойти за помощью в муфтият Чечни. Обратившись в "справедливый шариатский суд", я совершила тотальную ошибку. Написала пять заявлений с 2014 по 2019 год. Муфтии не зарегистрировали ни одного», — говорит она.
По ее словам, однажды ее попросили переписать прошение «на их вкус», чтобы наконец принять его, но этого так и не произошло. Просила она следующего: развода по мусульманским законам, возврата имущества и обеспечения детей по закону шариата.
Содействия от религиозных авторитетов она не дождалась. В 2016 году кадий (мусульманский судья — прим. «Ленты.ру») Ленинского района Грозного вызвал Лейлу не по ее заявлению, а по жалобе мужа. «Я была возмущена такой несправедливостью. В кабинете кадия меня заставили поклясться на Коране о том, что я говорю правду. Я поклялась. Кадий назвал меня лгуньей и сказал, что у них есть приказ непокорных жен выдворять из республики», — вспоминает она.
«Люди выходили из муфтията и тут же начинали перестрелку»
«У меня была сегодня заявительница. Она рассказывает, что муж ее избивал и даже ударил ножом. Я спрашиваю: обращались ли в МВД, Следственный комитет, прокуратуру? Она говорит: нет. Почему? Отвечает: у меня есть только один брат, отца нет. Многие женщины боятся огласки, боятся, что из-за жалобы мужа посадят в тюрьму», — рассказала 14 ноября уполномоченная по правам ребенка в Ингушетии Зарема Чахкиева на первом в республике круглом столе, посвященном проблеме семейного насилия.
В аппарате уполномоченного по правам человека в Ингушетии Джамбулата Оздоева собрались региональные представители следственного комитета, МВД, органов опеки, общественники и сенатор от республики Мухарбек Барахоев.
Детский омбудсмен Чахкиева заявила им, что ежедневно в ингушских семьях избивают детей и женщин, но чиновники не могут полноценно решить проблему профилактики насилия без соответствующих законов.
«Мы собираем комиссию и выезжаем в проблемные семьи, берем с собой духовенство: имама или помощника имама, чтобы он объяснил ситуацию по шариату. Нам отвечают: это наш дом, мы сами знаем, что здесь лучше. Начинаются жалобы, звонки от родственников, нам трудно работать. Наш менталитет, с одной стороны, необходим, а с другой стороны, мешает — на него ссылаются вместо решения вопроса по закону. Женщина после побоев мужа обратилась в МВД, его посадили, детей у нее забрали родители мужа, и три года она не может добиться исполнения решения суда и забрать детей. Нам объясняют, что, по традиции, та женщина, которая “посадила” своего мужа, не сможет ничего дать своим детям», — заключила чиновница.
Омбудсмен Джамбулат Оздоев заявил о том, что сейчас закон реагирует только тогда, когда преступление в семье уже совершено, когда преступник долгое время ведет себя «не по-семейному». Но начинать действовать, по его словам, нужно намного раньше. В частности, в Ингушетии нет кризисных центров для женщин, нередко случались ситуации, когда женщин с детьми выгоняли из дома, и им некуда было податься.
«У нас кроме исправительного центра нет ни колоний, ни тюрем — осужденных отправляют за пределы Ингушетии. Только в подразделении "Хозобслуга", как правило, оставляют женщин. Когда я с ними беседую, выясняется, что практически все они осуждены за преступления против мужей. Они не Рэмбо, не рецидивистки. Однако они были объектами многолетних издевательств со стороны мужей. Мы говорим: наш менталитет, особенности, адаты... К чему это все приводит? В какой-то момент происходит щелчок, и насильник оказывается в гробу, а эта женщина — в тюрьме. Дети — сироты, травма на всю жизнь. Если бы на какой-то стадии срабатывала система предупреждения, то и муж остался бы жив, и дети бы не осиротели», — убежден он.
Также Оздоев привел статистику, согласно которой от насилия в семье в 93 процентах случаев страдают женщины и в 7 процентах — мужчины. Он констатировал, что декриминализация побоев в 2016 году усложнила ситуацию, учитывая, что на Кавказе семейные конфликты не принято доводить до суда, и все стараются избежать развода, а разрешению споров способствует только институт старейшин.
Представитель МВД Магомед Куриев подтвердил, что в большинстве случаев домашнего насилия страдают женщины: по его данным, чаще всего конфликтные ситуации возникают на стадии развода. И к их разрешению ведомство приглашает религиозных авторитетов.
«Меры профилактики насилия крайне слабые и не прописаны в законодательстве», — подтвердил сенатор от Ингушетии Мухарбек Барахоев. Он заявил, что для защиты жертв семейного насилия нужен «системный подход». В качестве примера ситуации, которую он мог бы решить, Барахоев привел известный всей стране случай с семилетней ингушской девочкой Аишей Ажиговой, которую длительное время истязали в семье отца, в результате чего у ребенка были зафиксированы переломы, началась гангрена, пришлось ампутировать руку.
По словам же представителя управления Следственного комитета по Ингушетии Тимура Берсанова, подобное делу Аиши Ажиговой преступление — случай не единичный. Он пояснил, что следователям сложно выявлять жестокое обращение с детьми и документировать факты, так как соседи и родственники «не хотят вмешиваться и молчат», но информация о насилии становится достоянием общественности. Уполномоченная по правам ребенка Чахкиева подтвердила, что органы опеки и попечительства начинают заниматься ребенком, когда он уже стоит на учете в отделе по делам несовершеннолетних в полиции, но при этом мелкие преступления учеников школы предпочитают скрывать, чтобы не портить репутацию образовательного учреждения. В Ингушетии гордятся отсутствием детских домов, однако есть очень проблемные дети, которых некуда девать.
По мнению сенатора Барахоева, ситуацией должен владеть участковый инспектор, и сигнал должен поступать от него и от органов опеки. Однако, добавил политик, в Ингушетии есть также общественный контроль, старейшины и религиозные деятели.
«Даже при новом законе мы не должны отходить от традиционных институтов. Если уповать только на законы и кодексы, мы много потеряем, ведь именно идентичность, присущая нашему народу, всегда помогала сохранить самобытность. Ингуши переживали трудные времена и выстояли только благодаря институту семьи. Как я вижу, наряду с усилением роли официальных структур нам необходимо вернуться к общественному контролю. На мой взгляд, большую роль здесь играют религиозные деятели», — уверен он.
С ним, однако, не согласился руководитель ингушского отделения правозащитного центра «Мемориал» Тимур Акиев. Правозащитник заявил, что «никакие муфтии, имамы и общественные организации не повлияют на человека, пока он не будет чувствовать, что его преступления будут наказуемы».
«Бывало, люди выходили из муфтията и тут же во дворе начинали перестрелку, потому что их не устраивало принятое кадием решение. Ни ислам, ни бог — люди порой не имеют никаких авторитетов, кроме своих собственных убеждений. Надо дать понять, что за нарушение закона последуют санкции. Только в этом случае человек будет держаться в рамках. А если он понимает, что старейшины все утрясут на бытовом уровне, а через месяц он снова поднимет руку на ребенка или жену, то это будет продолжаться бесконечно», — выразил уверенность Акиев.
«Был случай, когда женщина пришла в пророку Мухаммеду, — ответил ему религиозный деятель и специалист министерства национальной политики, печати и информации Магомед Харсиев. — Сказала, что у нее есть ребенок, которого она носила, кормила, о котором заботилась, а теперь пришел отец и хочет забрать. Пророк ответил: ты имеешь больше прав опекать своего ребенка в том случае, если не выйдешь замуж за другого человека. В исламе учитывается не интерес отца, матери или тейпа, а интерес ребенка. Если женщина вторично выходит замуж, ей не удастся уделить прежнее внимание своему ребенку».
Последней на круглом столе прозвучала информация, что в Ингушетии стало больше разводов: до шести в неделю в одном районе. В качестве решения проблемы предложили создать «общественный совет для примирения разводящихся родителей». На этом официальная часть закончилась.
«Девушки видят несправедливость к себе»
В успех нового законопроекта в республике верят не все. Координатор образовательных проектов общественного фонда социального развития «Генезис» Марета Дзейтова-Тангиева признает, что людям нужно говорить о недопустимости насилия, и никакие адаты эту работу не заменят. В частности, ее фонд проводит двухдневные тренинги по гендерному просвещению для ингушских студенток.
На этих встречах среди прочих заданий ведущая задает кейс: допустим, вам 17 лет, и вы узнаете, что отец без вашего согласия планирует выдать вас замуж за незнакомого человека. Ваши действия?
Ни одна из нескольких десятков участниц не отвечает, что ситуация с принудительным браком нереальна — напротив, все подтверждают, что история типична для кавказского региона. Они предлагают свои решения: узнать получше предполагаемого жениха — может, любовь придет со временем; смириться, потому что так хочет папа; объявить своему парню, если таковой имеется, что пора засылать своих сватов, иначе уведут.
Им рассказывают о гендерном равноправии и фактическом дисбалансе власти в семье и обществе, и эти знания вызывают «большой резонанс», отмечает Дзейтова-Тангиева. «Многие стремятся записаться, узнав о следующем тренинге. Кто-то и вторично приходит. Девушкам это важно, потому что они видят несправедливость по отношению к себе», — объясняет она.
«У нас недавно мэрия Магаса выдала брошюру, как себя нужно вести в обществе, — продолжает собеседница "Ленты.ру". — Может, имеет смысл просвещать, как надо вести себя в семье? Людей отталкивает оправдание насилия исламом и адатами. Якобы по ним можно нарушать права женщин. Эти утверждения дискредитируют нашу идентичность и вызывают неуважение к нашим традициям со стороны других народов, роняют наш авторитет».
Законные основания
Этой осенью сбежавшая от мужа Лейла сама обратилась в полицию с заявлением на супруга. Она просила содействия в возврате оставшихся у него детских вещей. В ответ на это 5 ноября муж Лейлы проник в квартиру, пока она была на работе. Дома были дети. Он, по словам женщины, вывернул все шкафы, забрал приглянувшиеся ему предметы одежды, в том числе пальто, купленное старшему сыну на вырост, устроил бардак, снял на видео «антисанитарные» условия жизни детей и написал заявление на нее как на негодную мать. Детей он вывез к своим родственникам в Ингушетию.
Как говорит Лейла, трюк с бардаком в квартире и дальнейшей демонстрацией роликов полиции супруг уже проделывал дважды несколько лет назад, но тогда ей удавалось прибраться до прибытия комиссии по делам несовершеннолетних.
Однако ей также стало известно, что супруг исключил ее из семейного списка на получение компенсаций вынужденным переселенцам и объявил себя отцом-одиночкой. Им обоим как жертвам войны в Чечне, потерявшим жилье, полагалась по закону выплата в несколько миллионов рублей. По ее словам, требуя от нее нужной подписи, муж прибегал к угрозам убийством, преследованию и рукоприкладству.
Лейлу вызвали на ковер в мэрию и вынесли административное наказание за ненадлежащее исполнение родительских обязанностей по статье 5.35 КоАП. К этому моменту ей удалось забрать из Ингушетии троих младших детей и найти им надежное укрытие за пределами региона. По ее словам, на заседании в мэрии чиновники отчитали ее за то, что она увезла детей. Там заявили, что ей надо бы вернуться к мужу — он, мол, не против.
«Сделать прическу» у Насти — значит красиво завязать платочек. Потому что волос после химиотерапии у девочки не осталось.
Фото: Русфонд
Уже четыре года Настя Муковнина из Новочеркасска сражается с лейкозом — раком крови. Тринадцать блоков химиотерапии дали лишь временную передышку. После короткого периода ремиссии случился рецидив. Но прежде для достижения устойчивой ремиссии Насте необходимо принимать дорогое лекарство. Иначе пересадка не даст результата. Мама готова стать донором для своей дочери. Но лекарство за три с лишним миллиона рублей родители Насти купить не в состоянии.
23 ноября Насте исполнилось семь лет. Первой с днем рождения ее поздравила медсестра в больнице.
— Ну, Настенька, с днем рождения! — сказала она. — Давай ручку, я сделаю укольчик. Выздоравливай!
Ежедневные уколы и капельницы — неотъемлемая часть жизни девочки. За последние четыре года Настя ужасно устала от больниц и всяких процедур. Кровь из вены совсем не хочет идти, медсестра напрасно пытается выжать хоть каплю.
— Все, кончилась кровь, — пожимает плечами Настя.
— После последнего блока химиотерапии у Насти плохие анализы: лейкоциты на нуле, тромбоциты тоже, — говорит Марина, мама девочки. — Но дочка старается не унывать, даже если ей совсем плохо.
Диагноз «лейкоз» Насте поставили в три года. До этого девочка с удовольствием ходила в садик, играла с детьми и болела не чаще других.
— Все началось с банального насморка, — вспоминает Марина. — Но температура подскочила до 40 градусов! Врачи выписали жаропонижающие лекарства. Но болезнь затянулась на месяц, лечение не помогало.
А потом пришел общий анализ крови. Марине позвонили из поликлиники и сказали, что показатели очень плохие. Врачи предположили анемию. Но все оказалось гораздо хуже.
После дополнительного обследования и повторного анализа крови в городской больнице Новочеркасска Настю направили в Центр детской онкологии и гематологии в Ростове-на-Дону. Там у девочки взяли пункцию костного мозга и обнаружили раковые клетки.
— Это не анемия, — сказал доктор. — Это острый лимфобластный лейкоз.
Настя уже не могла ходить. У нее болели руки и ноги, температура не снижалась, Марина носила дочь на руках. В ростовской больнице им выделили отдельный бокс. Девочке предстояло долгое лечение — химиотерапия плюс гормоны.
— За полтора месяца мы вышли из нашего бокса один раз на две минуты, — рассказывает Марина, — когда папа приехал поздравить Настю с днем рождения, ей тогда исполнилось четыре года. У дочки на лице была двойная медицинская маска, но ей даже не разрешили обнять папу.
Лучшим подарком тогда стала ремиссия, которая наступила после длительной химиотерапии. Настя потихоньку начала ходить сначала в своей палате, а потом ей разрешили выходить в коридор и играть с другими детьми.
Контрольные анализы подтвердили, что все показатели в норме.
В марте этого года Насте сделали операцию на руке. Мощные дозы лекарственных препаратов способствовали разрушению костной ткани. Врачи поставили диагноз «остеомиелит» — гнойное воспаление, поразившее кость и надкостницу. Операция прошла успешно, рука перестала болеть.
— Мы осторожно, шаг за шагом начинали привыкать к нормальной жизни, — рассказывает Марина. — Настя собиралась пойти на танцы и подготовительные курсы к школе.
Однако в июне этого года девочка неожиданно заболела: поднялась температура, распухли лимфатические железы, начались приступы рвоты.
— Я, конечно, надеялась, что это просто ОРВИ, — говорит Марина. — И этот ад больше не повторится. Мы сразу сдали кровь на анализ и стали ждать результата.
Но результат показал, что случился рецидив: рак вернулся. Если за два с половиной года лечение не дало стойкой ремиссии, сказал доктор, единственный шанс спасти ребенка — трансплантация костного мозга. Но сначала необходимо убить раковые клетки.
20 сентября Настя поступила на лечение в детскую больницу в Екатеринбурге. Вот только добиться ремиссии с помощью длительной высокодозной химиотерапии врачам до сих пор не удалось. Единственный шанс для Насти — пройти лечение препаратом блинцито. Лечение нужно начать как можно быстрее, это в буквальном смысле вопрос жизни.
– А капельницы сегодня будут? — спрашивает Настя у медсестры.
— А то мне надо нарядиться и сделать прическу.
Сделать прическу у Насти — значит красиво завязать платочек. Потому что волос после химиотерапии у девочки не осталось.
Заведующий отделением детской онкологии №2 Областной детской клинической больницы (Екатеринбург) Олег Аракаев: «Насте по жизненным показаниям требуется пересадка костного мозга, но прежде нужно добиться ремиссии острого лимфобластного лейкоза. Для этого необходима противорецидивная химиотерапия с применением инновационного препарата блинатумомаб (блинцито). Этот препарат не входит в льготный список лекарств, и такое лечение госквотой не покрывается».
Стоимость лекарства 3242 500 рублей.
Стоимость лекарства 3 242 500 рублей. На 17:00 (28.11.2019) 426 читателей «Ленты.ру» собрали 716 431 рублей. 610 653 рубля собрали друзья и родственники Насти 181 122 руб. собрали читатели газеты «Наше время», 1rnd.ru, rbc.ru и rusfond.ru.
Не хватает 1 734 294 рублей..
Сбор средств продолжается.
Дорогие друзья! Если вы решите помочь Насте Муковниной, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято.
Русфонд (Российский фонд помощи) создан осенью 1996 года для помощи авторам отчаянных писем в «Ъ». Проверив письма, мы размещаем их в «Ъ», на сайтах rusfond.ru, kommersant.ru, «Лента.ру», в эфире Первого канала и на радио «Коммерсантъ FM», в социальных сетях, а также в 172 печатных, телевизионных и интернет-СМИ. Возможны переводы с банковских карт, электронной наличностью и SMS-сообщением, в том числе из-за рубежа (подробности на rusfond.ru). Мы просто помогаем вам помогать.
Всего собрано свыше 13,903 млрд руб. В 2019 году (на 28 ноября) собрано 1 278 375 106 руб., помощь получили 1728 детей.
Русфонд — лауреат национальной премии «Серебряный лучник» за 2000 год, входит в реестр НКО — исполнителей общественно полезных услуг. В 2019 году Русфонд выиграл президентский грант на проект «Совпадение. Экспедиция доноров костного мозга», а его Национальный РДКМ — президентский грант на проект «Академия донорства костного мозга» и грант мэра Москвы на проект «Спаси жизнь — стань донором костного мозга». Президент Русфонда Лев Амбиндер — лауреат Государственной премии РФ.
Дополнительная информация о Русфонде и отчет о пожертвованиях Русфонда.
Адрес фонда: 125315, г. Москва, а/я 110; rusfond.ru; e-mail: rusfond@rusfond.ru Приложения для iPhone и Android — rusfond.ru/app Телефон: 8-800-250-75-25 (звонок по России бесплатный), 8 (495) 926-35-63 с 10:00 до 20:00
