Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Что Дмитрий Медведев думает об Алексее Навальном, деле Егора Жукова и общении с журналистами
Премьер-министр России Дмитрий Медведев в четверг, 5 декабря, дал итоговое интервью журналистам российских телеканалов. За два часа эфира он подвел итоги года, сделал прогноз по российской экономике и дал свою оценку закону о домашнем насилии и «московскому делу», а еще прокомментировал фигуру Зеленского и место России в мире. Впрочем, эта встреча не была похожа на традиционное интервью. Среди приглашенных журналистов оказались не только представители федеральных каналов, но и, например, блогерша и телеведущая Анастасия Ивлеева, комик Тимур Батрутдинов и редактор канала ТВ3 (тот, что «первый мистический»). Вопросы Медведеву задавала и 9-летняя ведущая канала «Карусель» Аня Тадыщенко. Подобного формата общения журналистов с премьером раньше не было. Что думают о нем в правительстве? Почему не было вопросов о деле Егора Жукова и вышедшем незадолго до интервью ролике Алексея Навального? На эти и другие вопросы «Ленте.ру» ответил пресс-секретарь премьер-министра России Олег Осипов.
«Лента.ру»: Вы уже обсуждали с Дмитрием Медведевым итоги вчерашнего интервью двадцати телеканалам? Какая была реакция?
Осипов: Реакция председателя правительства на формат программы «Разговор с Дмитрием Медведевым» в целом положительная. Безусловно, в этой идее есть свои издержки, так как часть времени уходит на общение с представителями телеканалов, у которых нет собственных информационных служб, выпусков новостей и даже прямого эфира.
Зачем надо было приглашать Ивлееву и Батрутдинова?
Поскольку мы делали это впервые, то было очевидно, что надо поговорить со всеми, так как и у развлекательного сегмента нашего телевидения есть своя аудитория, у которой, соответственно, были вопросы к председателю правительства РФ. Пока рано говорить, будет ли повторен этот формат, но главное, что разговор получился, все важные вопросы были затронуты, что-то больше, что-то меньше. С другой стороны, это и не отчет правительства перед Думой. Журналисты, как я понял по их реакции, остались довольны.
Но вчера никто не спросил, к примеру, о резонансном деле Егора Жукова.
Ну да, но, согласитесь, что это было бы странно, поскольку на следующий день должен был состояться суд.
А сам Медведев как относится к приговору?
Если говорить о сегодняшнем решении, то могу сказать, что Дмитрий Медведев особо отметил, что к судебным решениям надо относиться с уважением, поскольку они выносятся именем Российской Федерации. С другой стороны, и вчера во время интервью он также говорил это — с уважением надо относиться и к запросу на справедливость, праву высказывать свое мнение, в том числе на улицах и площадях, если все это происходит в рамках действующего законодательства.
Не было вопроса и по поводу публикации Навального.
Что касается этого опуса, то, как вы успели заметить, сам председатель правительства РФ традиционно не отвечает на провокации Навального и иже с ним. Много чести.
Но раз вы спрашиваете меня, то я могу сказать, что, конечно, мы видели эту двухдневную политическую акцию. Это просто очередное манипулирование неподтвержденной информацией. При этом почему-то он решил, что его вопрос важнее тех, что задавали участники интервью. Тут и комментировать особо нечего. Во-первых, по известным причинам мы не раскрываем и не комментируем информацию о передвижениях членов семьи главы правительства, поскольку он является объектом госохраны. Что же касается различного рода транспортных средств и их использования, то все, что принадлежит Дмитрию Медведеву и его супруге, — указано в декларации. Если же кто-то из членов семьи главы правительства пользуется каким-либо иным видом транспорта, то все это оплачивается соответствующим образом из личных средств.
Если говорить о сегодняшних событиях: есть ли какие-то итоги встречи с премьером Белоруссии?
Да, сегодня закончился правительственный раунд российско-белорусских переговоров. Завтра, как уже сообщалось, вопросы интеграции будут обсуждать президенты двух стран. В правительстве РФ отмечают прогресс в продвижении по интеграционной повестке. Но отмечают и серьезный эмоциональный накал, который сопровождал этот процесс. Появились какие-то «антибелорусские силы», которые влияют на высших должностных лиц Российской Федерации. Это даже комментировать странно, да и Дмитрий Анатольевич уже высказался по этому вопросу в начале встречи с Сергеем Румасом. Очевидно, что любая интеграция — это всегда и компромисс, и в чем-то уступки. И к ним надо быть готовым. Если в итоге получится согласовать хотя бы часть из оставшихся дорожных карт, то это будет большим прогрессом. При этом российская сторона придерживается комплексного подхода при обсуждении интеграционных процессов и экономического сотрудничества. Условия поставок в Белоруссию российских нефти, газа, выдача новых кредитов должны рассматриваться, что называется, в пакете с движением по интеграционному пути, его скоростью и масштабом.
У десятилетнего Ярослава из Ставрополья тяжелая врожденная деформация позвоночника: правосторонний грудной кифосколиоз третьей степени. Это означает боль, которая никогда не проходит. Когда мучительно все: ходить, сидеть, лежать. Если в самое ближайшее время не сделать операцию, в процессе которой позвоночник укрепят специальной металлоконструкцией, Ярославу грозит полная инвалидность. Но такая операция стоит огромных денег. Для многодетной семьи — сумма неподъемная.
Ярослав живет в селе Воздвиженское. Его родители держат коров, овец, свиней, кур. Без хозяйства в селе не проживешь и детей не поднимешь, а их в семье трое. Поэтому день мамы Иры начинается рано — в пять утра. Зато на столе все свое: и молоко, и творог, и мясо, и яйца. В магазине семья покупает только самое необходимое. Деньги берегутся на поездки к врачам. Каждые три месяца мама возит Ярослава в Москву.
Когда мальчику исполнилось три года, родители заметили, что он начал сутулиться. Сначала надеялись, что ребенок это перерастет, но Ярослав сутулился все сильнее, изгиб его спины все больше напоминал латинскую букву S.
В Воздвиженском детской поликлиники нет, только сельская амбулатория, поэтому мама повезла сына в райцентр. Там мальчику сделали рентген, поставили диагноз «врожденный правосторонний грудной сколиоз» и для дополнительного обследования направили в краевую детскую больницу в Ставрополь.
— Нам сразу назначили расслабляющий массаж спины, ЛФК и физиотерапию, — рассказывает Ирина. — Полгода мы выполняли все рекомендации врачей, но Ярославу становилось все хуже и хуже. И тогда мы поняли, что в Ставрополе сыну не помогут. Решили: будь что будет. И без всякого направления, наудачу, поехали в Москву. И нам повезло!
В Центральном институте травматологии и ортопедии (ЦИТО) имени Н.Н. Приорова они попали на прием к хирургу Сергею Васильевичу Колесову. После обследования доктор сказал, что у Ярослава еще и аномалия развития грудного отдела позвоночника и дополнительный (лишний) полупозвонок. Необходимо многоэтапное хирургическое лечение. И первая операция нужна срочно. Оплатить ее помогли благотворители.
— Сыну удалили лишний полупозвонок, установили металлоконструкцию. Операция прошла хорошо, — вспоминает Ирина. После операции и реабилитации Ярославу рекомендовали носить ортопедический корсет. Каждое утро, когда мама затягивала корсет, Ярослав терпел боль, сжав зубы.
Каждые полгода родители возили мальчика в ЦИТО на консультацию. В феврале 2015 года доктор Колесов отменил корсет и сказал, что пришло время второго этапа лечения: металлоконструкцию надо удалять, так как ребенок вырос и конструкция ему мала. Весной мальчику за счет бюджета провели вторую операцию. Следующий этап хирургического лечения планировался через два-три года. Но через пять месяцев обследование показало, что состояние позвоночника резко ухудшилось. — На спине вырос реберный горб, — рассказывает Ирина. — Сын стесняется своей сгорбленной спины и ходит в школу в просторных свитерах, чтобы это не так бросалось в глаза. Но самое ужасное, что болезнь прогрессирует. Ярослав возвращается из школы полумертвый от боли и сразу ложится. Он очень похудел: лопатки торчат.
После недавнего осмотра доктор Колесов заявил, что третью, завершающую операцию нужно провести незамедлительно. Искривление нужно срочно корректировать.
— Ярослав очень терпеливый. Иногда скажет: «Если бы не моя болезнь, я погонял бы в футбол с ребятами, рукопашным боем занялся бы!» Мы ничего от сына не скрываем, и он знает, что должен себя беречь. Он обожает младшую сестренку и так мечтает поднять ее на руки. Но это тоже нельзя. А недавно забылся, побежал на улицу и, конечно, упал. Испугался и в слезы. Я его спросила: «Тебе больно?» – «Нет». — «А почему ты плачешь?» — «Не знаю», — рассказывая, Ирина и сама еле сдерживает слезы.
Откладывать операцию больше нельзя. Если упустить время, Ярослав неминуемо окажется в инвалидной коляске. Мальчику только десять лет. Сегодня ему еще можно помочь.
Стоимость операции и металлоконструкции 1 361 878 рублей.
— Ярославу необходимо срочно провести операцию — установить металлическую конструкцию Expedium (DePuy Synthes), — говорит заведующий отделением патологии позвоночника ЦИТО имени Н.Н. Приорова Сергей Колесов (Москва). — Это поможет остановить дальнейшее искривление позвоночника, уменьшить нагрузку на внутренние органы, предотвратить развитие дыхательной и сердечно-сосудистой недостаточности, устранить боли в спине и груди и улучшить качество жизни мальчика».
Для того чтобы избавить Ярослава Калашника от боли и спасти от тяжелой инвалидности, нужно собрать 1 361 878 рублей.
Дорогие друзья! Если вы решите помочь Ярославу Калашнику, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято.
Для тех, кто впервые знакомится с деятельностью Русфонда
Русфонд (Российский фонд помощи) — создан осенью 1996 года как благотворительный журналистский проект. Письма о помощи мы размещаем на сайте rusfond.ru, в газетах «Коммерсантъ», «Московский комсомолец», в интернет-газете «Лента.ру», в эфире Первого канала, в социальных сетях Facebook, «ВКонтакте» и «Одноклассники», а также в 174 печатных, телевизионных и интернет-СМИ в регионах России.
За 20 лет частные лица и компании пожертвовали в Русфонд свыше 9,490 миллиарда рублей, на эти деньги возвращено здоровье более чем 18 тысячам детей. В 2017 году (на 16 марта) собрано 419 965 848 рублей, помощь получили 445 детей, протипировано 1767 потенциальных доноров костного мозга для Национального регистра. Серьезная поддержка оказана сотням многодетных и приемных семей, взрослым инвалидам, детдомам, школам-интернатам и больницам России.
Фонд организует акции помощи в дни национальных катастроф. Русфонд помог 118 семьям моряков АПЛ «Курск», 153 семьям пострадавших от взрывов в Москве и Волгодонске, 52 семьям погибших заложников «Норд-Оста», 100 семьям пострадавших в Беслане.
Фонд — лауреат национальной премии «Серебряный лучник», награжден памятным знаком «Милосердие» №1 Министерства труда и социального развития РФ за заслуги в развитии российской благотворительности. Руководитель Русфонда — Лев Амбиндер, член Совета при президенте РФ по развитию институтов гражданского общества и правам человека, лауреат премии «Медиаменеджер России» 2014 года в номинации «За социальную ответственность медиабизнеса».
Всякий, кто оказался в России без крыши над головой, обречен на скорую смерть. Средняя продолжительность жизни бездомного на улице — три года. Их можно накормить и подлечить, помыть и переодеть, даже сделать новые документы и устроить на работу, но их образ жизни и судьба от этого не изменятся. Документы они вскоре потеряют или пропьют, с работы что-нибудь стащат — и их уволят, а в итоге они умрут на улице, став жертвами преступления, холода или болезней. Изменить эту ситуацию практически невозможно, считает основатель общинного комплекса «Ной» Емельян Сосинский, посвятивший спасению бездомных 14 лет жизни. Корреспондент «Ленты.ру» отправился в Подмосковье, чтобы посмотреть на обитателей «ковчегов», которым удалось спастись, и понять, почему их скромное благополучие стало проблемой для окружающих.
— Единственный выход для этих людей — общинная жизнь и работа. Только в общине, при условии совместной жизни и труда, в компании себе подобных и в условиях относительно строгой дисциплины у них появляется будущее, — говорит Сосинский. — Только так люди с серьезным опытом бездомности способны социализироваться, жить человеческой жизнью, продуктивно работать, даже родить и вырастить детей. Увы, ни трудовое, ни жилищное законодательства не предусматривают таких возможностей. Пытаясь изменить ситуацию, я обошел всех лидеров политических партий, всех высоких чиновников — тишина. У меня сложилось впечатление — скорее даже уверенность, — что наше государство хочет одного: чтобы они все поскорее умерли.
«Вам тут не лепрозорий»
В комплексе «Ной» сегодня десять рабочих и четыре социальных дома, в которых в общей сложности живут и работают 700 бездомных. Но наша с Емельяном встреча посвящена, к сожалению, не успехам, а недавней трагедии. Еще две недели назад в составе «Ноя» был пятый социальный дом — бывший пионерский лагерь под Сергиевым Посадом, переоборудованный для жизни бездомных инвалидов, стариков и матерей с детьми. Организаторы вложили серьезные средства в ремонт палат и коммуникаций, но насладиться плодами своих трудов не успели. Жители окрестных районов под предводительством местного священника (!!!) — отца Андрея, благословившего их на борьбу с бомжами, и при помощи начальника местной полиции добились изгнания неимущих из их пристанища. Это было несложно, поскольку из-за отсутствия соответствующей законодательной базы подобные общины существуют на птичьих правах. Половина из 120 живших под Сергиевым Посадом бездомных снова оказались на улице, но местных жителей это не печалит: «Вам тут не лепрозорий».
— Это, увы, нормальная ситуация, — невесело говорит Емельян, пока мы выезжаем из Москвы по Ярославскому шоссе. — Наши дома существуют до тех пор, пока о них не знают власти и местные жители. Какое-то время удается сохранить наше присутствие в тайне. Мы никому не мешаем — у нас очень строгие порядки: утром тихо ушли на работу, вечером тихо вернулись домой.
При входе всех проверяют на алкотестере, пьяные без разговоров изгоняются. Внутри общежития люди ведут себя тихо. Пребывание во дворе не разрешается. Но рано или поздно жители соседних домов все равно узнают о нас, зовут милицию, собираются на митинги, и мы в который раз ищем новое помещение. Сейчас именно такой период, и самая большая беда в том, что у нас нет мест — людей мы временно не берем. Звонят, умоляют, плачут, говорят «умираем», но мы ничего не можем сделать — нам своих постояльцев приходится сокращать.
Работники и иждивенцы
К сегодняшней структуре общинного пространства Емельян шел девять лет. В итоге в основу системы «Ной» положен опыт священника Иоанна Кронштадского, которому в конце XIX века удалось сократить количество бездомных в одноименном городе на три четверти.
Первый рабочий дом «Ной» появился шесть лет назад на Дмитровском шоссе, в 10 километрах от МКАД. Люди, обретшие в нем стол и кров, в обязательном порядке работали пять дней в неделю (на стройке) и полностью отказались от алкоголя. Половина зарплаты выдавалась им на руки, а вторая оставалась администрации «Ноя». Общинные деньги шли на аренду и коммунальные платежи, продукты и лекарства, восстановление утерянных паспортов, содержание стариков, женщин и инвалидов, занятых на хозяйстве. Модель оказалась экономически состоятельной, поэтому таких домов сегодня десять.
— Содержание одного человека — в основном продукты питания — обходится нам в 5 тысяч рублей в месяц, — подсчитывает Емельян. — Аренда и коммуналка — по-разному, но, допустим, еще 4-5 тысяч в месяц на человека. Например, в рабочем доме живет 100 человек со средней зарплатой 30 тысяч. Мы собираем с них полтора миллиона, из них миллион тратим на них же, а еще полмиллиона накапливаются. Плюс к тому в «Ной» приходит около 400 тысяч рублей пожертвований в месяц. Три года назад, летом 2014-го, у нас на счету осталась приличная сумма, и после совета попечителей мы стали открывать отдельные дома — социальные, для тех, кто не может работать на стройке. Социальные дома находятся на иждивении у рабочих, сегодня их четыре. Но и в социальных домах люди тоже работают в обязательном порядке, только на дому. Хотя доход от этой работы условный.
Заказчик из лавры
Минивэн Емельяна останавливается в глухом квартале Мытищ. Через неприметную дверь мы попадаем на первый этаж старого кирпичного дома. Охранник (помощник по безопасности) не моргнув глазом протягивает Емельяну алкометр. Тест директора показывает ноль промилле.
— Нет-нет, гостей мы не продуваем, — Емельян останавливает мою руку, потянувшуюся к прибору, и знакомит меня с руководителем социального дома в Мытищах Сергеем Афанасьевым, тоже бездомным. — Сергей, покажи «Ленте.ру», как вы здесь живете.
Социальный дом занимает весь первый этаж пятиэтажки. Здесь скромно, но чисто, никаких неприятных запахов, через все здание проходит сквозной коридор. Воздух сухой и в меру теплый. В жилых комнатах плотно расставлены двухъярусные аккуратно заправленные кровати. На кухне в свободном доступе приличный растворимый кофе, чай в пакетиках, большая ваза молочного шоколада, печенья и розового суфле. «Это нам благотворители из фонда продовольствия «Русь» подарили, — поясняет женщина, занятая приготовлением обеда. — В этот раз очень много — по тридцать плиток шоколада на человека, угощайтесь, пожалуйста».
В отдельной комнате крутятся стиральные машины и сушатся вещи. В совмещенных санузлах — исправные унитазы и чистые ванны. На всех окнах — шторы, чтобы жители района не любопытствовали. В маленькой комнате с двумя компьютерами молодой человек разбирается с какими-то документами. В подвале, куда ведут два пролета крутой лестницы, шестнадцать человек плетут коврики. Трое нарезают на лоскуты старые вещи, двое сматывают их в клубки, остальные плетут. Работают сосредоточенно и отрешенно. Троице-Сергиева лавра, заказчик, платит по 150 рублей за большой — 50 на 50 сантиметров и 30 рублей — за маленький. Половину дохода — 1200 рублей в месяц — получают ремесленники. В другой мастерской люди лепят из глины фигурки и подсвечники, но сбыт сувенирки пока не налажен.
— К сожалению, очень трудно найти заказчиков на прилично оплачиваемую надомную работу, — видит мое недоумение Емельян. — Но заработок — не самое главное. В нашей общине живут только те, кто готов работать. Это одно из главных условий.
«Не мог устоять»
Как выяснилось из разговора, мой гид, начальник дома в Мытищах Сергей Афанасьев родился в Москве в 1975 году. После восьми классов пошел учиться на технолога мясного производства. Делал пельмени на Микояновском комбинате. А потом сел.
— Разбой, убийство, — рассказывает Сергей под пристальным взглядом Емельяна, немного растягивая слова. — Я это делал трезвый — угонял машины, грабил людей, убил случайно. Периодически хотел завязать, устраивался на работу, но зарплата маленькая, и через какое-то время не мог устоять перед легкой жизнью…
В общей сложности Сергей провел в колониях 17 лет. За это время родственники оставили его без квартиры в Выхино. Но настоящая расплата настигла Сережу три года назад. Когда он в Люберцах выходил из магазина, его ударили по голове. Возможно, из-за дорогого телефона… Это случилось 8 мая, а очнулся он в больнице 24 августа, уже инвалидом. Диагноз — посттравматическая энцефалопатия: проблемы с запоминанием, нарушение двигательных и речевых функций.
Сначала Сергей поселился в муниципальном центре для бездомных москвичей «Люблино» и устроился на работу приемщиком обуви, но через какое-то время его выгнали и из центра, и с работы. В конце концов, пожив и в подъездах, и в подвалах, Сергей узнал о «Ное» и Емельяне Сосинском. Позвонил. Сначала работал помощником по безопасности. За отсутствие нарушений и ответственный подход за два года дослужился до руководителя социального дома в Мытищах. Нравственную оценку своей прошлой жизни давать отказывается, а с настоящей — считает, что повезло.
Через полчаса мы снова садимся в минивэн и отправляемся в другой дом «Ноя», что между Ивантеевкой и Фрязино. Пока стоим в пробках, я выпытываю у директора ответ на главный для меня вопрос: как он пришел к своей необычной деятельности. История оказывается весьма занимательной.
Гражданин Германии, 47-летний Йорн Хезе полтора года учился в университете города Орла на факультете экономики. До этого немец жил и работал в европейских странах, на Среднем Востоке и в Центральной Америке. Хезе получил юридическое образование в Потсдамском университете и диплом швейцарской Школы гостиничного бизнеса в Лозанне. Качество обучения в Орле и быт российских студентов немца неприятно поразили, но когда он стал задавать руководству вуза неудобные вопросы — его отчислили и выгнали из России. Недавно орловский суд признал отчисление Хезе незаконным и в качестве моральной компенсации обязал университет выплатить студенту 20 тысяч рублей. «Лента.ру» поговорила с «сумасшедшим немцем», который говорит о России «у нас» и готов тратить силы, время и деньги, чтобы быть полезным этой стране.
Слишком старый студент
«Лента.ру»: Как вы оказались в Орле?
Йорн Хезе: Я жил в ГДР, когда-то изучал русский в школе. В 1984 году, когда мне было 14 лет, отдыхал с родителями в санатории немецкого курорта Бинца и там встретил делегацию рабочих с завода ЗИЛ, из Москвы. Мы так хорошо общались. Я думал: вот какие люди живут в России, хочу туда поехать! Но сразу не получилось. Первый раз приехал в Россию шесть лет назад. Записался на курс русского языка в институте имени Пушкина в Москве. И сразу подумал: какая интересная страна! Надо посмотреть ее получше. И мы путешествовали с друзьями по Транссибирской магистрали в плацкартном вагоне. Разговаривали с людьми, останавливались по пути на день-два в разных городах: Хабаровск, Томск, Иркутск. Это были 42 счастливых дня!
А потом приехал в Орловскую область. У родителей, которые живут в Берлине, там были знакомые. Увидел местные села и подумал, что тут я могу состариться и умереть. Здесь можно сад разбить, вырастить кабачок и чеснок, картошку и петрушку, курицу держать и получать яйца. Все натуральное, как хорошо! Тогда зачем мне нужны консервы из супермаркета в Берлине? Поэтому начал рассматривать возможность получить тут вид на жительство, купить свой домик с землей.
Вам не говорили, что тут очень много трудностей?
Но вместе с тем тут столько возможностей! К тому же я решил, что и сам могу быть полезен. У меня есть богатый опыт и знания, я изучал гостиничное дело в Швейцарии. Я десять лет трудился в Лондоне — финансы, административная часть гостиничного бизнеса, а также два года работал в Вестминстерском дворце, в парламенте Англии. То есть я могу быть полезным в России. Возьмите мои руки, мою голову!
А в университет для чего поступали? У вас ведь уже целая коллекция дипломов.
Мне многие говорили: тебе уже 46 лет (исполнилось на момент поступления, — прим. «Ленты.ру».) Такой старый студент. Зачем? Отвечал, что я любопытный человек. Учиться — это интересно. На западе за свою жизнь люди меняют обычно четыре профессии. Кроме того, для успешного изучения русского языка мне было нужно влиться в среду. Поэтому решил поступать в университет Орла. У меня в Париже есть знакомый, который 25 лет работал в Министерстве образования и науки Франции. И он мне всегда говорил: в России очень хорошее образование! Наверное, во времена СССР так и было. Но по личному опыту я понял, что сегодня все изменилось.
Догнать и перегнать
Когда пришло понимание?
С первых дней учебы на факультете экономики. Я зашел в деканат, чтобы взять расписание, учебный план на семестр, рабочие программы дисциплин. Мне ответили, что ничего этого нет. Как? Три дня до нового учебного года! «Вы не волнуйтесь, это нормально». А когда расписание все же появилось, удивился набору предметов: культурология, философия, БЖД. Что за БЖД? Потом в интернете посмотрел, что это — безопасность жизнедеятельности. Но для меня до сих пор остается тайной, зачем мы на этих занятиях мучились с расчетами интенсивности света и уровня шума. И три (!!!) пары физкультуры в неделю. Одна из них — в аудитории.
В спортивном зале?
Нет, в обычном классе, за столами. Мы рассматривали теорию физкультуры: что происходит с мускулами, когда делаешь разные упражнения; какое нужно питание и так далее. И я подумал: но мы же экономисты, когда же мы будем изучать основной предмет? По отношению к трем парам физкультуры для будущих экономистов предусмотрели всего два занятия по экономике в неделю. Таких дисциплин, как, например, история экономической мысли — вообще не было, а она необходима для лучшего понимания макроэкономики. Я первое время молча недоумевал, а потом начал действовать. Я знаю немецкий, английский, французский, испанский языки. Посетил сайты Кембриджа, Оксфорда, университета им. Гумбольдта в Берлине, Технического университета в Дрездене, Сорбонны в Париже. Скачал их учебные планы первого курса для экономистов, аккуратно перевел все это на русский, сравнил с программой в университете Орла, сопроводил собственным письмом и отправил в деканат.
Зачем?
Россия играет все более активную роль в международных событиях — этот факт уже давно стал очевидным. Чтобы поддерживать процесс, нам нужны высокообразованные, дисциплинированные и конструктивно мыслящие студенты. Поэтому самое важное сейчас — пересмотреть их цели и задачи и определить новые. Может быть, именно к этому моменту мы сейчас и подошли!
Конструктивные предложения у вас были?
Конечно. Восемь пунктов по поводу формирования учебного плана и распорядка дня. Оксфорд, университеты в Дрездене, в Боготе с первого дня предлагают студентам интенсивное изучение специальных дисциплин. У нас же это начинается со второго-третьего курса. Все остальное время — потерянное. Студенты в Германии, Англии, США работают, исследуют, создают проекты, уходят далеко вперед. А мы отстаем, не поднимаем свой уровень. Хотя у России должна быть задача догнать и перегнать.
Занятия однотипные. Мы сидим, как школьники, и записываем лекции в маленькие зеленые тетрадки. Восприятие материала преимущественно идет через слух, что очень трудно, особенно для иностранных студентов. В Германии, в других европейский университетах вовсе не обязательно посещать лекции. Если есть четкий список тем — учите самостоятельно дома, в библиотеке. А в Орле был журнал посещений, и нам говорили, что если не будет пропусков — зачет поставят автоматом. Мало кого волновало, как студенты осваивают материал. Я часто слышал, что если студент не учился, оценки можно купить за деньги.
Как руководство университета отреагировало на ваши предложения?
Позвонила заместитель проректора по учебной работе и пригласила на беседу. Она была немного в шоке, что я могу такие письма писать. Ведь я просто студент — то есть должен молча учиться. Но они были добры со мной: предложили составить индивидуальный план обучения.
Согласились?
Если мы хотим изменить что-нибудь, то нужно обладать полной информацией, все анализировать. Но если я буду исключен из общего учебного процесса, то просто не узнаю, что происходит. Поэтому я отказался. После беседы мне предоставили учебные планы, где было сказано, когда какая лекция по предмету. Огромный объем, а содержания мало. Неэффективно. Поэтому я решил перейти на факультет иностранных языков — хотел лучше изучить французский.
В Орле?
Ну да. В деканатах и прежнего факультета, и нового были согласны, я написал заявление о переводе.
Сколько стоит обучение в Орле?
73 400 рублей в год.
По сравнению с европейскими вузами это конкурентная цена?
Мне кажется, что при таком качестве — нет. В Германии, например, учеба вообще практически бесплатная. Студент только оплачивает административные расходы — 220 евро каждый семестр. В эту сумму, кстати, входит проездной на общественный транспорт. Получается 30 тысяч в год. К тому же в Орловском университете все дорожает. Мои друзья жаловались, что учеба на факультете информатики сейчас уже стоит 120 тысяч рублей. Студенты недовольны, что заниматься приходится по старым учебникам. Лекции преподаватель читал по своей книге, которую он написал еще при СССР. Другое не предлагалось. Последних разработок преподаватели просто не знали или не рассказывали о них.
Уровень владения иностранными языками у учителей оставляет желать лучшего. То есть по интернету они гуляют только в коридоре русского языка. А все, что происходит в Германии, Франции, Великобритании или испанском мире, — мимо. Я говорил об этом с некоторыми преподавателями. Они разводили руками: иностранный учили в школе, без практики он забывается. Возможности куда-то поехать при такой зарплате нет. Тогда я взял список Форбс и написал семнадцати самым влиятельным российским олигархам: Тимченко, Усманову, Фридману, Дерипаске, Потанину и т.д.
Где адреса взяли?
В интернете. Попросил денег для формирования фонда целевого капитала Орловского университета. По примеру Гарварда или Массачусетского технологического института в Бостоне. Орловские студенты заслуживают того же шанса, что и те, кто живет в более благополучных местах. Самое большое преступление для страны — экономия средств на будущем новых поколений.
Кто-нибудь из них ответил?
Пока нет.
Тараканы, клопы, матрасы с дырами
Где вы жили во время обучения?
Я попросил забронировать комнату в общежитии. Жил вместе с другими студентами в квартире: четыре комнаты, общая ванная и туалет. Мне хотелось почувствовать атмосферу, быть в среде. У меня в общежитии всегда была политика открытых дверей. Я их закрывал только когда ложился спать. И одногруппники ко мне в гости постоянно приходили, расспрашивали, как там жизнь в Германии, Мексике, Франции. Мы пили чай, готовили ужин, была очень интересная атмосфера. Некоторые студенты хотели изучать английский. Я купил в детском мире большую белую доску, маркер и преподавал английский и немецкий. Тягу к знаниям у молодежи надо поддерживать.
Для специалиста по гостиничному бизнесу российская общага — серьезное испытание?
Я сделал ремонт в своем отсеке. В комнате из досок построил кровать, стол, стеллаж. Мне из Берлина отправили мою библиотеку — 700 книг. Было хорошо. А потом присмотрелся, как живут мои друзья на других этажах, и был шокирован. Почему так грязно, почему плесень на стенах, ржавчина, что происходит? Обращался к коменданту, в сам вуз. Мне отвечали: нет денег. Я пошел в магазин и купил шторы, сливной бачок, новые сиденья на унитаз, новые смесители в санузлы. И не только на свой этаж, но и на другие. Ввернул лампочки в коридорах. Однажды я заметил, какие матрацы в комнате у моих знакомых студентов — очень-очень тонкие и местами с дырами. Эти дыры они уплотняли одеялами, чтобы не проваливаться ночью.
Почему они новые себе не купили?
Эти ребята были из Туркменистана. Откуда там деньги? Они мне помогали учить русский. Мы вместе ужинали пловом. Господи, какой вкусный туркменский плов! Я купил для них семь новых матрацев, заплатил 23 тысячи рублей. Студенты должны спать аккуратно, хорошо высыпаться. Только тогда у них будет способность усвоить новые знания.
Откуда у вас средства? Вы же безработный студент.
Я десять лет работал в Лондоне. У меня была очень хорошая позиция там, узкая специализация, и это отлично оплачивалось. Так что сумел сформировать накопления в банке. Но я вовсе не богатый человек. У меня есть лимит средств. Я не могу все отремонтировать. Ну и кроме ремонта были другие проблемы.
Однажды я заметил у одного знакомого студента из Бенина много красных точек на руке и удивился. Он сказал: «У меня в комнате живут какие-то животные. Я не знаю, кто это». Мы пошли к нему. На кровати и стене точки — капельки крови. Подняли матрац, а эти животные оттуда — фыр-р-р!
Клопы?
Да. Я уже потом по гуглу определил, кто это. Сам таких ни разу в жизни не видел. Администрацию общежития мы проинформировали. Но там пять месяцев никак не реагировали. Самостоятельно мы вывести клопов не могли. Они начали расселяться по всем этажам. Тогда я собрал несколько животных в баночку и поставил ее на стол первому заместителю проректора. Только тогда были приняты меры. Но после клопов пришли тараканы. Ужас, как их было много! А потом у нас объявили карантин.
Дом или тюрьма
В связи с гриппом?
Официально — да. Но у нас карантин продолжался 68 дней. Это очень много. Никого нельзя было приглашать в гости. И карантин предполагает изоляцию, а мы же все время ходили на занятия. Какой в этом смысл? Это было удобно только для администрации общежития — им меньше работы. Когда я обратился в прокуратуру и Роспотребнадзор, карантин сняли. Но повесили расписание прихода гостей: с 11 до 14 и с 17 до 20 часов. Я им говорю: это точно общежитие, а не тюрьма? Это серьезно нарушает мои гражданские права, а также права студента и нанимателя жилья. Каждый студент, проживающий в общежитии, платит 450 рублей в месяц.
Вы опять пошли с жалобой в администрацию университета?
Я сначала пробовал в Орле все эти проблемы решить. Но поскольку никто не услышал, обратился на другой уровень. Отправил в Министерство образования письмо о катастрофических условиях жизни в нашем общежитии, прикрепил 20 фотографий.
Помогли?
Представляете, они переслали мое заявление ректору Орловского университета — то есть тому, на кого я жаловался! Зачем? Это неаккуратно. Почему бы Минобрнауки просто не прислать сюда комиссию и секретно все не проверить? Если я вру — подавайте на меня в суд. Если прав — у вас на руках окажутся все документы для того, чтобы наказать виновных. Ну, и убрать из системы неадекватных людей. Меня поразило, что ректор Орловского университета написала, что я все факты умышленно исказил. Она сказала, что общежитие регулярно участвует во Всероссийских конкурсах, а фотографии неизвестно где сделаны. И этот ответ мне из Минобрнауки переслали в качестве «принятых мер»! Ужас!
Мне, кстати, вчера пришел ответ из министерства образования. Я им отправил письмо на сайт 15 декабря, где снова проинформировал о том, что происходит. А получил ответ, что «ваше обращение от 19 декабря не содержит вопроса». Я просто в шоке. Как можно так работать?
Издержки бюрократии. Неужели не сталкивались с таким в других странах?
У меня мама в Берлине работала в федеральном агентстве по охране окружающей среды. К ним часто приходили жалобы. Они никогда эти письма не пересылали тем, на кого граждане жаловались. Если так делать, то скоро просто никто не будет говорить о недостатках, все будут бояться. Но тогда ведь невозможен прогресс. Для меня это просто абсурд. Я написал ректору и спросил, зачем она порочит меня, вместо того чтобы поблагодарить и выразить признательность тому, кто обращает внимание и представляет доказательства абсолютно недопустимых условий жизни. Затем еще раз сфотографировал неопрятные кухни, туалеты, взял переводчика и поехал лично в Москву, в Минобрнауки.
И вас приняли?
Странный вопрос. Мой переводчик, молодой парень тоже удивлялся: «Что мы тут делаем?» Я говорю: нельзя оставлять, нужно добиваться справедливости. Мы почти час разговаривали с сотрудницей, которая мне ответ отправила. Я ей говорю: разве нет у вас обязанности следить, чтобы соблюдались права студентов? Это ведь ваше будущее, вы их должны воспитывать. Получается, они вам не нужны, раз вы о них не беспокоитесь.
Чиновница осознала свою ошибку?
Она сказала, что вопрос — не в ее компетенции. И отправила меня в главное здание Минобрнауки на Тверской. Мы и туда прорвались. Там тоже были не рады. Сказали, что мы нарушили субординацию. Я сказал: «Может быть. Но я два года работал в парламенте Лондона и знаю, что есть ситуации, в которых способен помочь только руководитель. Поэтому я захотел говорить с людьми, которые принимают важные решения».
Удалось их убедить?
В Минобрнауки записали все наши данные, взяли документы. Роспотребнадзор Орловской области возбудил дело по факту антисанитарии в общежитии. А потом меня просто исключили из университета.
Мы ждем перемен
Завалили сессию, пока по министерствам бегали?
Вовсе нет. У меня были четверки и пятерки. Я на отлично освоил дополнительную полугодовую программу «Государственное и муниципальное управление». Зацепились за путаницу в бумагах. Договор о моем переводе на другой факультет не был вовремя оформлен. Но я-то тут при чем? Я студент, и моя главная обязанность — учиться, а не следить за документооборотом. Но я думаю, что дело в моей принципиальной позиции. 7 июня 2017 я получил извещение о том, что нужно оплатить имеющуюся задолженность в размере 44 443 рублей. Все перечислил. А 13 июня вышел приказ об отчислении. И еще аннулировали визу. Чтобы не нарушить российские законы, я должен был в трехдневный срок уехать из страны. У меня было много вещей в разных частях города у друзей, сломанная машина. Все вынужден был бросить, так как не успевал собрать. Когда улетал, то даже не знал, когда могу вернуться. Представляете, что я чувствовал?
Что орловский университет — не ваш вуз?
Нет. Я пошел в Минобрнадзор. Там подтвердили, что исключение незаконное. И я решил судиться с университетом. Нашел адвоката в Орле. Было четыре заседания. Свидетелями ни преподаватели, ни студенты прийти не захотели. Такой был дикий страх — все ректора боялись. На последнее заседание пригласил 50 человек. Но пришел только один студент, который сейчас учится в Москве, то есть от вуза не зависит. Когда судья огласила приговор — даже не поверил, что выиграл! Ничего себе! Я очень доволен. В судебном процессе университет предлагал мне мировое соглашение, но я отказался — хотел справедливости. Я потратил много денег на визы, разъезды, судебные издержки.
Зачем вам это надо? Вы же сами рассказываете, что никто из студентов вас не поддержал. То есть за свои права люди не хотят бороться, их и так все устраивает.
Когда я прилетаю в Берлин, Лондон, Париж, то вижу, что о России пишут негативно. Этого не должно быть, это незаслуженно! На самом деле тут живут очень талантливые люди. Нужно просто чуть-чуть поправить изнутри систему образования. И я ведь со многими студентами разговаривал: они хотят, чтобы стало лучше. Мы никогда не знаем, какое наше действие может дать толчок изменениям. Вчера еще ситуация для этого была неблагоприятной, а завтра — уже можно. Но если не будем постоянно пытаться пробовать, то никогда не откроем двери.
Согласно последнему опросу Всероссийского центра изучения общественного мнения, более четверти россиян считают профессию врача одной из самых престижных. Впрочем, к врачам всегда относились с особым почтением. Их уважали и, как следствие, благодарили. В советское время несли конфеты, потом конверты. Но как сейчас благодарить врачей? Почему они обижаются на конфеты? И почему чиновники столичного депздрава всерьез озаботились формой этих благодарностей? Ответы на эти и другие вопросы искал корреспондент «Ленты.ру».
В 2015 году один из пациентов столичной больницы опубликовал пост в соцсетях, в котором рассказал — как излечился от тяжелой болезни. Тот текст он отметил хештегом #спасибодоктор. Увидев эту публикацию, другие пользователи стали благодарить врачей за оказанную им помощь под тем же хештегом.
Добрые слова за спасенные жизни и оказанную помощь говорили и известные люди: режиссеры и актеры, музыканты и спортсмены.
Почти сразу флешмоб получил поддержку московских властей. Для размещения отзывов создали специальный сайт.
Некоторые истории простых москвичей говорят уже даже не о благодарности, а о влюбленности в своих врачей.
«Мой ревматолог — специалист от Бога. Когда видишь, как 7-сантиметровая игла шприца до конца входит в сустав — и это совсем не больно, то немеешь от изумления, — пишет один такой пациент. — Когда чувствуешь, что боль в коленке, которая не давала подниматься по лестнице, исчезает уже после первого укола, то проникаешься благодарностью как к мирозданию в целом, так и к врачу в частности».
Мужчина был впечатлен тем, что врач обычной районной поликлиники следит за всеми новинками в медицине и ездила на учебу в Португалию.
«Однажды она при мне занималась целым кланом башкир, непонятно как оказавшихся в нашей поликлинике… И было видно, что она точно так же вкладывается в этих башкир, как в приписанных к поликлинике коренных москвичей», — продолжает автор.
Пациент отметил, что хорошего специалиста отличает «некая отточенность, определенность».
«Я любуюсь ею, даже когда она идет по коридору. Она не идет, а летит. Она великолепна», — так он завершил свое благодарственное письмо.
В рамках акции «Спасибо, доктор!» фотографии сотрудников столичных медучреждений, отмеченных пациентами или победивших в конкурсе профмастерства и в голосовании на «Активном гражданине», разместили на более чем 400 билбордах и остановках.
«Мы не ожидали. Не политики, не деятели шоу-бизнеса, а мои коллеги. Неожиданно и приятно», — так оценил этот проект знакомый заведующий отделением одной из столичных клиник.
«Проект «Спасибо, доктор!» стартовал три года назад в социальных сетях и за это время вышел далеко за первоначальные рамки, — резюмирует руководитель депздрава Москвы Алексей Хрипун. — Более 12 тысяч благодарных отзывов и теплых пожеланий в адрес столичных врачей и медсестер поступило только на сайт проекта. Всего же сообщений, размещенных в социальных сетях с хештэгом #спасибодоктор, насчитывается сотни тысяч. За многими из этих сообщений, какими бы краткими они порой ни были, стоит история спасения жизни наших пациентов, признание огромного вклада медицинских работников в сохранение здоровья москвичей».
Получив поддержку властей, проект «Спасибо, доктор!», похоже, приобрел недостающий обычному сайту отзывов элемент: отмеченных пациентами врачей стали премировать и выделять на работе. О них стали писать СМИ.
«Такие социальные программы — это мостик, благодаря которому выстраиваются правильные взаимоотношения между врачом и пациентом, — рассказал «Ленте.ру» главный специалист по анестезиологии-реаниматологии Москвы Денис Проценко. — Я уверен, что это очень важный стимул для развития специалиста».
Денис уверен — нет ничего плохого в благодарности. Однако, по его словам, врачам не хватает не букетов цветов и сладостей, а простой улыбки и слов: «Спасибо, доктор!»
«Это не просто позитивная эмоция. Ты чуть-чуть себя другому отдаешь. А мы транслируем это на следующего пациента. Получается такой круг добра».
Участие в проекте, как отмечает врач, не изменило его жизнь, но он понял, что приложенные старания, бессонные ночи — все это оценено городом и его жителями.
А еще подобные проекты, по мнению Проценко, могут быть одним из инструментов для привлечения молодежи во врачебную профессию.
О проблеме «круга эмоций» в медицинской среде уже давно знают психологи, даже те, кто напрямую не работают с врачами.
«Спасатели, врачи, полицейские — это люди, которые работают с особой мотивацией. Они, конечно, не мечтатели, но культивируемый ими в неофициальном общении цинизм преимущественно напускной. На самом деле представители таких профессий очень зависимы от оценки их работы обществом, так как чувствуют себя проводниками некоей сверхмиссии, — говорит психолог Виктор Воротынцев. — Ведь трудно же назвать «услугой» спасение жизни?»
Отсутствие этой эмоциональной отдачи, может, по его словам, привести к выгоранию, мешающему работать и развиваться дальше в полную меру. «Последнее особенно актуально для врачей, которым нужно учиться всю жизнь, чтобы не выпадать из профессии», — отмечает Воротынцев.
По словам психолога, достоинством проекта «Спасибо, доктор!» является выделение не только заслуженных сотрудников ведущих институтов и медцентров, но также врачей и медсестер из обычных районных поликлиник, о которых бы никто и никогда не услышал. А еще то, что героями становятся не любимчики руководства, а именно те, за кого говорят простые люди.
«Проект очень нужный. Хорошо, что есть обратная связь, — и люди могут выразить свое мнение относительно нашей работы, — рассказал «Ленте.ру» Василий Фролов, врач общей практики из московской поликлиники № 8. — Пациент выздоравливает, уходит и уже не возвращается, что, конечно, правильно, но понять — как он оценивает лечение и качество оказанной помощи — трудно. А положительные отзывы, на мой взгляд, стимулируют специалиста, показывают, что он на верном пути и надо стараться дальше».
Фролов, хоть и попал в число любимчиков москвичей, героем себя не считает. «Работали в обычном режиме. Ничего экстраординарного. Ко всем пациентам у нас внимательное отношение, а как может быть иначе? Но кто-то вот решил написать несколько добрых слов. Это очень приятно», — добавил он.
Затронул проект и другую проблему, связанную дефицитом позитивных отзывов о чем-либо вообще, а не только о врачах. Об этом говорят не только психологи, но и специалисты в области рекламы.
«Русская литература всегда была литературой борьбы. У нас драматургия — это всегда преодоление препятствий. Возможно по этой причине у нас так редко говорят «спасибо» или говорят, когда человек уже умер», — рассуждает гуру российской рекламной индустрии Владимир Евстафьев.
В 2016 году столичный проект «Спасибо, доктор!» занял первое место в двух номинациях на федеральном конкурсе социальной рекламы «Импульс».
«Единогласно присудили гран-при, — отметил председательствовавший в том жюри Евстафьев. — При том, что были очень сильные работы представлены. Была фантастическая по своему исполнению реклама ГАИ, про Гагарина была замечательная реклама — к юбилею его полета. Еще была акция Олимпийского комитета: они установили в Москве специальные такие будочки. Любой желающий мог зайти и покрутить педали. Такая же будочка стояла в Норильске — и люди могли зайти в нее и погреться, увидев лицо человека, который передал им это тепло, приложив свои усилия».
Однако экспертов от рекламы зацепила особая простота, глубина и искренность московского проекта. «А еще необычность, ведь социалка, как правило, ругает, предъявляет претензии, пугает», — говорит эксперт.
В советские годы была традиция нематериального поощрения лучших ударников труда, в том числе через размещение на досках почета. По словам Евстафьева, многие из этих наработок взяли на вооружение западные страны и россиянам не стоит их «стыдиться».
Сотни билбордов с портретами врачей, как отметил эксперт, — вещь не только не демонстративная, но и вполне эффективная. «Если ставить перед собой цель научить людей правильно благодарить врачей и вообще справедливо относится к их труду, то без таких комплексных проектов никак не обойтись. И «Спасибо, доктор!» — та история, от которой можно отталкиваться, на которой можно учиться».