Только ленивый не пытался сравнить российские высшие учебные заведения с западными. Судя по рейтингам, счет не в нашу пользу. Но всегда ли зарубежное образование лучше отечественного, в чем его сильные и слабые стороны и как малограмотных абитуриентов удается превратить в толковых аспирантов? Об этом и многом другом «Ленте.ру» рассказали российские ученые, преподающие на Западе.

«Они не знают таблицу умножения»

Андрей Старинец, физик-теоретик, научный сотрудник физического факультета Оксфордского университета (Великобритания):

Я окончил физический факультет МГУ в 1991 году и аспирантуру в 1994-м. Аспирантура включала в себя педагогическую практику, проведение семинаров и прием экзаменов по физике у студентов мехмата МГУ. Вторую аспирантуру окончил в Нью-Йорке, был постдоком в Сиэтле, Принстоне, Канаде. Преподавал общую и теоретическую физику всем категориям слушателей, от первокурсников до постдоков, принимал вступительные экзамены, читал лекции в школах Великобритании, участвовал в разработке образовательных программ разных уровней по физике. Если учитывать детский садик (а именно там я получил первые представления об абстрактных геометрических понятиях), то мой академический опыт к нынешнему дню состоит из двух равных периодов: 22 года в СССР-России и 22 года в западных странах.

Западная система естественнонаучного образования, вплоть до уровня аспирантуры, находится сейчас в плачевном состоянии. Абитуриенты-физики Оксфордского университета, уже прошедшие предварительный отбор, могут, не моргнув глазом, заявить, что солнце светит потому, что там горит нефть. Некоторые 14-летние школьники не знают таблицу умножения, а выпускники оксфордского физфака далеко не всегда слышали о существовании функций комплексной переменной (раздел математического анализа, изучаемого на первом курсе — прим. «Ленты.ру»).

Первое, что бросается в глаза в академической сфере на Западе, это ужасающая слабость дошкольного и школьного образования по сравнению с постсоветскими аналогами. На вступительных экзаменах на физический факультет (Оксфорд проводит свои собственные экзамены) совершенно четко видно, где учились абитуриенты — в одной из западных стран или в странах бывшего социалистического содружества (например, Польше), где так и не удалось окончательно угробить завоевания социализма в образовательной сфере. При равной талантливости, вторые на голову выше в смысле количества и качества знаний.

У нас в Оксфорд очень большой конкурс, и мы можем выбрать сильнейших. Но последние десять лет вынуждены вести что-то вроде курсов ликбеза для новых студентов, иначе некоторые не в состоянии усвоить программу первого курса. Я как-то читал такой курс для студентов математического (!) факультета, правда, не Оксфордского, а Саутгемптонского университета (у него тоже высокий рейтинг). Мне дали план этих лекций, первая глава называлась «Дроби». Замечу, что как минимум в одной из элитных английских школ с физико-математическим уклоном используются американские университетские учебники, которые дают знания, примерно соответствующие хорошей советской школе без какой-либо специализации.

Если говорить о западном физико-математическом образовании, то главный недостаток университетского уровня заключается, на мой взгляд, в его фрагментарности, отсутствии интегральной целостности и относительно низком уровне. Я сейчас сравниваю с моим опытом в СССР. Мне сложнее говорить о том, что происходит в России сейчас, хотя я очень надеюсь, что костяк учебных планов сохранен.

Студенты Оксфорда изучают физику четыре года. Последний год можно в расчет не принимать, так как он всецело занят каким-то проектом (аналогом курсовой работы) и парой-тройкой обзорных курсов. Учебный год делится на три семестра. Новый материал излагается в первых двух, а третий посвящен повторению. Иными словами, студенты за все время обучения получают новые знания в течение одного календарного года. На физфаке МГУ обучение длится пять с половиной лет (последние полгода уходит на подготовку дипломной работы). Это примерно 150 недель учебы — в три раза больше, чем в Оксфорде. Поэтому не стоит удивляться, что многие оксфордские выпускники никогда не слышали об уравнении Больцмана и других любопытных вещах.

В СССР стандартный университетский курс физики предполагал два направления: сначала — курсы общей физики (механика, электричество и т.д.), одновременно читались математические дисциплины, потом, спустя полтора-два года, когда уже позволяла математическая подготовка, все шло по второму кругу, но уже на уровне теоретической физики. В Оксфорде на это нет времени, да и уровень абитуриентов не позволяет. Так что читаются только курсы общей физики. Недостаточный уровень базового образования пытаются частично компенсировать на годичных (платных) курсах повышенной сложности.

Слабой стороной советской образовательной системы был, на мой взгляд, участок «аспирантура — профессиональная деятельность». Уровень аспирантуры на Западе в целом значительно выше, чем в России, и это связано с хорошей организацией самих научных исследований, включая строгий отбор кадров. Работает принцип «сильные ученые — сильная аспирантура, а все остальное приложится». Грубо говоря, на Западе начинающему ученому нужно пройти сквозь тонкое сито, где его, возможно, отбракуют, а у нас пожалеют и возьмут. Человек-то хороший.

Что касается критериев оценки деятельности научных работников на Западе, то основную роль играют периодические аттестации, анонимные оценки исследовательской деятельности коллегами из других научных групп той же тематики. От этого зависит финансирование. Если человек в последние пять лет работал вяло, ничего путного не сделал, то и денег на постдока, оборудование, поездки и т.д. ему не дадут. Стандартная зарплата (вполне приличная) при этом сохраняется. Количество публикаций и другая наукометрия не играют определяющей роли, важна суть дела.

Подчеркну: базовое физико-математическое образование СССР от детского садика до старших курсов университетов включительно — золотой стандарт высшей пробы. Система, разумеется, неидеальна, но ничего лучшего за 22 года моих академических странствий по миру я не встречал. Но все это, похоже, не осознают в России.

Выпускники российских физико-математических вузов по-прежнему высоко ценятся на Западе. Это плохо в том смысле, что работает пресловутый «пылесос», безвозвратно высасывающий наши кадры, в подготовку которых вложено столько сил и средств. Но для них не созданы адекватные условия для научной деятельности в родной стране. И ключевое слово здесь «безвозвратно».

Век живи — век учись

Александр Шапиро, профессор физической химии в Датском техническом университете:

В Дании я уже 20 лет, из них 16 — преподаю. Система преподавания здесь гораздо свободнее. Студенту дается право самому решать, какие предметы ему стоит изучать. Обязательных предметов приблизительно треть из большого списка. Я веду несколько курсов. Один курс — это 13 занятий по четыре полных часа, плюс домашняя работа. Как это время заполнить, решает преподаватель. Можно читать лекции, можно устраивать экскурсии, проводить лабораторные занятия. Или просто сказать: «Все, сегодня занятий не будет. Все — домой!» Конечно, если преподаватель так делает слишком часто, студенты пожалуются или перестанут приходить. Я пытаюсь сказать, что свобода есть не только у студентов, но и у преподавателей. Нас, конечно, ориентируют на то, чтобы курс строился от упражнений, практических занятий и проектов. Говоря упрощенно, представьте, что вам за первый час объясняют какую-то задачу. А последующие три часа вы тренируетесь в ее решении.

От того, сколько студентов выберут мой курс, я, разумеется, завишу, но не прямо. Например, если ко мне будут ходить меньше десяти человек, то пойдут разговоры о том, что надо бы закрыть курс. А делать новый курс — все равно как написать книгу. На моих курсах студентов больше 30, на некоторых — больше 50. Каждый курс и преподаватель получают подробную оценку студентов: был ли курс полезен, хороши ли учебные материалы и т.д. Если в какой-то год, допустим, меня оценили плохо, курс обсуждается на специальном совете, который дает рекомендации, как и что улучшить.

Любой преподаватель в университете — наполовину ученый. Официально у меня в контракте написано, что я должен половину рабочего времени заниматься наукой. То есть у меня есть публикации, аспиранты, научные проекты. Иначе университеты себе жизни не представляют. Конечно, мой рейтинг зависит от количества научных публикаций в журналах. Но опять же, не так жестко. Даже если кто-то в абсолютном минусе — уволить его очень сложно. Последний такой случай был лет 20 назад.

Это верно, что российская система образования более академична. Но я вижу, что датчане, которые хотят знать больше, добиваются этого. Только они всегда задают себе вопрос: «А для чего?» Так, как это было у меня, — учился, потому что было интересно — у датчан бывает редко.

Зато почти все тут умеют реально работать. Студенты способные самостоятельно взять тему, довести ее от нуля до продукта, организовать вокруг себя образовательное пространство, работу в коллективе и т.д. У них это в крови. Не берусь судить, какая система лучше. Датское образование построено так, что если человеку не хватает каких-то знаний, он в любой момент может доучиться. Например, переходит компания на новую систему отчетности — без проблем, секретарь или бухгалтер идет на специальный недельный курс. Здесь огромное количество разных курсов — продолжительных, коротких, вечерних, интернет и так далее. Разные люди, от школьников до пенсионеров, все время получают дополнительное образование по выбору.

«Талантливые люди концентрируются в вузах»

Борис Сегаль, доктор философских наук:

Я более 35 лет преподавал в разных странах: в России, Америке, Великобритании, Швейцарии, Канаде, Венгрии. По сравнению с Россией, сразу же бросаются в глаза две принципиальные вещи, без которых вузы не могут работать. Во-первых, деньги. Государственное финансирование самых лучших составляет совсем небольшую часть их бюджета. Остальное вузы зарабатывают сами: книгоизданием, грантами, даже платой за парковку. И второе — независимость. Вспоминаю, как проходило назначение ректора Вермонтского университета в США, где я в то время работал. О вакансии объявили везде, где можно. При этом преподавателям самого университета не рекомендовали выдвигаться. Были проведены интервью более чем с 20 кандидатами. Трое показались комиссии перспективными. Их пригласили на университетские слушания, где они представили свои программы. А потом были тайные выборы. Если бы кто-то посмел замолвить словечко за какого-то кандидата, его обвинили бы в коррупции. Можете себе представить такое в России?

Качество образования зависит от преподавательского состава. В западноевропейских странах и в Америке 90 процентов всяческой науки базируется в университетах, а не в академических институтах, как в России. Талантливые люди концентрируются именно в вузах. Студенты видят их вблизи. Ученые привлекают ребят в свои исследования с первых курсов. Когда студенты оканчивают университет, у них уже большой опыт научной работы.

Венгрия, где я преподавал в последние годы, из соцлагеря. Но сегодня венгерский диплом, в том числе и медицинский, признается во всем мире. Венгрия для этого работала много лет. Сопоставляли структуру высшего образования с Европой и Америкой. Меняли наполнение венгерских вузов, государственное законодательство.

Я сравнивал учебные планы вузов крупных российских городов с венгерскими (а венгерская программа — это средняя европейская). Но мне не попалось вузов, которые можно было бы синхронизировать с нами. В каждой стране есть национальные особенности обучения. А принципиально большой разницы в подготовке специалистов там нет. В этом сила Евросоюза. Действует программа студенческого и преподавательского обмена Erasmus. Благодаря ей студент любого вуза в рамках Евросоюза может поехать в другую страну и отучиться семестр. Там он сдаст предметы, которые выбрал себе для изучения. И дома полученные им оценки будут признаны. Точно так же преподаватели могут получить новый опыт.

Еще один важный момент — как у нас проводится контроль знаний. В старых фильмах регулярно показывают, как в ночь перед экзаменом студенты зубрят, пишут шпаргалки. Сегодня в венгерском вузе это бессмысленное занятие. В течение года я могу провести 3-4 экзамена. И каждый из них идет в зачет итоговой оценки. Устный экзамен — очень большая редкость. Считается, что письменная работа дает шанс на более объективную оценку.

В среднем нагрузка на преподавателя в Венгрии — десять лекций в неделю. Примерно столько же времени вуз просит уделить разным совещаниям и консультациям. Преподавательская должность в Венгрии престижна и хорошо оплачивается. Профессор без вычетов получает в среднем в переводе на российские рубли 120-140 тысяч в месяц. Средняя зарплата в Венгрии — примерно 50 тысяч рублей.

«Помогите найти дочь, ее украл отец», «я уже девять месяцев не знаю, где находится мой ребенок» — в последнее время родители стали делиться случаями семейного киднеппинга в социальных сетях. Они рассказывают, как обивают пороги местных правоохранительных органов, борются за детей в суде и разыскивают их по всей стране, а иногда и за ее пределами. Закон в большинстве таких ситуаций бессилен. «Лента.ру» записала истории украденных детей.

«Нет никаких оснований, чтобы забрать ребенка»

«Мама видела, как Олег повалил меня на пол и начал бить ногами в живот. Она в ужасе сказала: »Сама не уходишь, хоть о ребенке подумай, что станет, когда она все будет понимать?» Я сомневалась: как же наша семья, как же дочка без отца. Но я и так упустила слишком много времени. Потом упустила и самое главное — своего ребенка. Еве был год и восемь месяцев, когда ее украл собственный отец», — рассказывает мама Елена.

С будущим мужем они познакомились в интернете семь лет назад. Елена уже много лет работала в Москве аудитором по качеству и занимала руководящую должность. Олег не был трудоустроен: с работой и деньгами ему иногда помогал отец. Им обоим было по 33 года, когда поженились. Спустя пару месяцев он в первый раз ее избил. Она во что бы то ни стало хотела сохранить семью, и через два года родилась Ева.

«Его агрессия проявилась, когда мы еще начали встречаться, — вспоминает Елена. — Я видела, как он вел себя в магазине, когда, например, ему попадался просроченный товар или неправильно посчитанная сдача. Он накидывался на продавца или кассира: »Да я на вас жалобу накатаю! Да как вы смеете, да кто вы такие!» Казалось, что это просто особенность характера: человек — борец за справедливость». Но потом эта особенность обернулась против нее самой.

От родственников мужа Елена узнала, что и отец Олега неоднократно бил его маму — на глазах у сына. Заявление о побоях Елена написала в первый раз в ноябре 2015 года, когда муж избил ее и попутно — ребенка. В полиции женщину напугали: «Зачем дочке отец-уголовник?» Она написала отказную. Через четыре месяца Елена приняла решение уйти от мужа, даже собрала вещи. Когда Олег увидел, как жена пакует чемоданы, вдруг стремительно выбежал из квартиры. «Я сначала подумала: «Ну и слава богу». А потом до меня дошло, что он поехал в детский сад. Он забрал Евочку».

Олег отвез дочку к своему отцу. Когда вскоре туда приехала Елена, муж избил ее и скинул с лестницы. В полиции ей сказали: «Вы же в браке, у вас равные права, ничего сделать нельзя. Нет никаких оснований, чтобы забрать ребенка». Потом был суд: оказалось, Олег уже давно подал на развод. Еву на время процесса оставили жить с ним, а маме выделили 48 часов в месяц для встреч. Елена считает, что муж стал мстить ей за то, что она «вынесла сор из избы», рассказав в полиции о побоях, и спланировал похищение. По ее словам, дочкой он никогда не интересовался. Но в последние месяцы семейной жизни слишком часто стал спрашивать, как за Евой ухаживать, чем кормить. Она тогда радовалась, что у Олега наконец-то проснулись отцовские чувства.

Но положенные 48 часов в месяц Елена с дочкой Евой не виделись. Отец чаще всего девочку прятал. А мама после встречи с отцом ребенка уходила с побоями. В полиции разводили руками: «Ничем не можем помочь. Если вас бьют, поехали с нами, направим в больницу для снятия побоев. Не бьют — обращайтесь к приставам». Елена вспоминает: «Однажды он сказал, что предоставит мне Евочку для встречи, если я дам ему 20 тысяч рублей «за охрану ребенка от меня». Он попросил перевести деньги на карту. Я засомневалась, что договоренность будет выполнена. И предложила отдать деньги при встрече. Олег не ответил».

В декабре 2016 года суд вынес решение о проживании дочки с мамой. Только летом 2017 года ей наконец удалось забрать дочь. Но вскоре бывший муж подкараулил Елену с дочкой на прогулке и вырвал ребенка из рук на улице. На день рождения мама отправила Еве по почте подарок: посылка вернулась обратно. На звонки и сообщения Олег не отвечал.

«Ты больше никогда не увидишь свою дочь!» — последнее, что Елена слышала от мужа. Сегодня и Олег, и Ева по заявлению Елены объявлены в федеральный розыск. Мама уже девять месяцев не видела Еву и даже не знает, жива ли она: «Вот говорят, что у нас закон всегда на стороне матери. А в реальности сделать что-то сложно. Мой бывший муж отнюдь не олигарх, у него нет никаких материальных ресурсов. Есть только безнаказанность. Не знаю, что еще придет в его безумную голову. Я очень скучаю по дочке и каждый день надеюсь на чудо. В моих снах мы с ней всегда вместе, играем и смеемся. Я буду бороться за свою Евочку всю жизнь, если это потребуется».

«Дети — заложники взрослой истории. Когда ребенку что-то внушают про другого родителя — это тяжелый для него эмоциональный конфликт, — отмечает семейный психотерапевт Анна Варга. — В сущности-то он привязан и к папе, и к маме, и для него естественно любить их обоих. Если ему внушают какие-то другие, неестественные чувства по отношению к родителю, с которым он не живет, ему очень тяжело. Это своего рода эмоциональное насилие. Он либо начинает скрывать свои переживания, либо присоединяется к внушающему родителю и развивает еще более яркие внушаемые чувства, либо эмоционально рвет с другим родителем.

Эмоциональные разрывы — очень вредная вещь. У такого человека, согласно исследованиям, со здоровьем и работоспособностью хуже, и эмоциональная жизнь беднее, потомства нет. Это удар. Такие разрывы надо заращивать. Ребенок должен посмотреть на этого родителя своими глазами, а не мамиными или папиными. Речь идет даже не о любви и дружбе, а о контакте. Родитель ему может совершенно не понравиться. Но это уже становится его собственным опытом, а не присвоенным чужим. Вот это важно».

За прошедший год около 800 российских детей должны были быть переданы родителям по решению суда. Более 230 пап и мам так и не получили ребенка от бывших супругов. Об этом в апреле на круглом столе в Общественной палате рассказал заместитель начальника Управления организации исполнительного производства Федеральной службы судебных приставов (ФССП) Дмитрий Желудков.

«В большинстве случаев основной причиной семейного киднеппинга является мотив власти, — считает семейный психотерапевт Александр Черников. — Особенно когда родитель, похитив ребенка, сам им не занимается. То есть очевидно — это похищение не ради сына или дочери, а для удовлетворения своего самолюбия. Также возможно, что «похититель» воспринимает расставание с супругом как оскорбление, унижение и старается отомстить, ударив по самому больному. Похищение здесь исходит не из привязанности и любви, а из мотива самоутверждения».

Адвокат по семейным делам Максимилиан Буров разъясняет, что напрямую законодательством семейный киднеппинг не регулируется никак: «Статья 126 УК РФ («Похищение человека») не предусматривает ответственности для родителей: считается, что родитель не может быть похитителем, так как ребенок не осознает подобные действия как похищение. Следовательно, можно обратиться только к статье 5.35 Кодекса об административных правонарушениях («Неисполнение родителями обязанностей по содержанию и воспитанию несовершеннолетних»). Но здесь проблема состоит в том, что ответственность по этой статье символическая, и привлечь к ней можно только в течение двух месяцев с момента составления протокола.

Второй вариант — статья 330 УК РФ «Самоуправство». Мне известно три случая с возбуждением уголовного дела по этой статье. Но до приговора, который вступил в силу, не дошло ни одно. Решение по такой статье тоже символическое и не предусматривает лишение свободы. Даже если дойдет до приговора, кончится все штрафом. Так что реального регулирования этой ситуации у нас никакого нет».

«Да вы ждите, когда ему 18 лет будет, сам приедет»

47-летний Виталий не видел своего сына уже восемь лет. Его бывшую жену Таню осудили в 2009 году по делу об обороте наркотиков. Тогда шестилетний Толя и пропал. Бабушка, которая и привела свою дочь в криминал, забрала его и сбежала из-под подписки о невыезде. Через полгода их нашли в Ярославской области. Бабушку арестовали, а Толю отдали в приют, обещая скоро вернуть папе. «Скоро» затянулось. Папа обежал все приюты, но Толю не нашел. Виталий обращался в самарскую полицию, в прокуратуру, к уполномоченному по правам ребенка. Но ответа нигде не было. Год назад мальчик должен был получить паспорт, отец искал его в базе ФМС. Но человека с таким именем там не оказалось. Была у Виталия информация, что он может быть где-то в Московской области, в закрытом поселке недалеко от Дубны, куда можно попасть только со спецпропуском.

Виталий переехал в Самару из Алма-Аты. Они с Таней оказались соседями: 18-летняя художница и 31-летний физик, который интересовался плазменными технологиями и писал стихи. Они поженились, и через год родился Толя. Ничего не предвещало беды. Виталий вспоминает: «Танины мысли стали уходить все дальше и дальше. Мы начали ссориться. Ей уже нужен был принц на золотом коне. Жаловалась, что мало денег: мама зарабатывает больше. Мы расстались. Ребенка оставили с ней. Я потом дважды пытался оспорить решение, но все откладывалось».

С мамой у Толи были сложные отношения. Она могла поднять на него руку. «Например, перевернул краски ее, — вспоминает отец, — она его долбанет. Толик потом ревет. Карандаш сломал — даст ему подзатыльник: «Что ты делаешь, бестолочь!»» Толик как-то сказал папе про маму с бабушкой: «Я вырасту и взорву их».

Однажды бабушка Людмила Дмитриевна попала в больницу. Виталий с Таней замечали, что с ней происходит что-то странное, но ничего не понимали. В больнице врачи сказали, что у нее психическое заболевание. А потом психиатр подозвал Виталия отдельно и предупредил: «Скоро и у жены вашей будет то же самое».

Виталий ищет своего сына уже восемь лет. За это время он слышал в свой адрес многое: «Да вы ждите, когда ребенку 18 лет будет, сам приедет», «Ты ему не нужен».

«У меня опускаются руки, — объясняет папа Толи. — Психовал часто, что полиция ребенка не искала. Ну что они там: походили, походили, пособирали бумажки. И все на этом заканчивается. Обещали только, что помогут. А потом стопор. Я уже никому не верю… Сдохнуть иногда хочется от такой жизни, от того, что произошло. Но надо бороться до конца. Искать. А что мне еще делать?»

«Был случай, — рассказывает адвокат Максимилиан Буров, — когда папа с официальной зарплатой в 20 тысяч заплатил пять тысяч алиментов, сел в Ferrari и уехал. Обычная практика, и всем плевать. Приставов привлечь за бездействие невероятно сложно. Как вообще приставы кого-то ищут: сидят и обновляют базу. Обновил — не поменялась регистрация, обновил — опять нет, еще раз — ах, должник переехал в другой регион, передаю производство. А если речь идет о розыске, приставы напрямую говорят: «Найдите, и мы приедем». Никакого реального розыска не идет. Более того, есть коррупционная составляющая. На моих глазах однажды пристав вырвал ребенка у мамы из рук. А потом приезжал на исполнительные действия с должником на одной машине.

Судьи тоже себя ведут по-разному. Однажды судья заявила маме во всеуслышание: «Как вы вообще могли бросить такого мужчину?» А там такой был человек — на полном обеспечении родителей, он даже в полицию с папой ходил. А в сообщениях бывшей жене писал: «Я маг, я волшебник, я космос! У меня миссия, а твой адвокат проклят!» И после этого психиатрическую экспертизу предлагали провести маме, а не ему».

***

«Не стесняясь, он всем рассказывал, как купил суд»

В первый раз папа забрал Диану летом 2015 года, когда ей было 6 лет. Он сказал маме Екатерине, что поведет дочку в кино, а сам отправил ее за границу вместе с бабушкой и няней. Денис сообщил Екатерине: «Ребенка я украл, увез в Болгарию. Хочешь, беги в полицию, подавай в суд. Деньги я уже приготовил». Помогать в поисках без решения суда никто не хотел. Мама нашла Диану сама спустя два с половиной месяца в Крыму, охрипшую и с зелеными соплями. Врач ей потом говорил: «Мамаша, вы где были, у вашего ребенка в легких пятна и дыры. Либо пневмонию, либо коклюш пропустили». Екатерина подала в суд. Местожительство ребенка было определено с отцом: «Девочка достигла шестилетнего возраста, и больше в постоянной материнской опеке не нуждается».

Денису 39 лет, он рейдер. С Екатериной они познакомились в августе 2008 года. Она не сразу разглядела его агрессивность: слишком быстро они стали жить вместе и родилась Диана. «Если там твоя семья, живи там», — сказала Екатерина Денису, когда он, как и каждый Новый год, хотел уехать один — отмечать праздник с мамой. Он ударил ее по губам. Она тогда была беременна вторым ребенком. Но перенервничала и случился выкидыш. Окончательно они расстались в феврале 2011 года, спустя два с половиной года совместной жизни. «Мы поругались из-за какой-то ерунды, он меня опрокинул в ванну и стал душить. Няня его оттаскивала, — вспоминает Екатерина. — Потом Денис жил у мамы. Спустя пару месяцев я позвонила ему ради дочери. Он сказал: «Катя, мы с тобой расстались! И вообще, я сплю». Я поставила точку. Диане было полтора года».

Тем не менее, впоследствии Денис мог видеться с дочерью, когда хотел. Даже когда Екатерина снова вышла замуж и родила вторую дочку Мирославу. Но отношения между отцом и матерью нормальными так и не стали.

Рано утром 9 сентября 2016 года на Екатерину и ее дочь напали: Денис, его брат и еще несколько мужчин на двух машинах. Мама вспоминает: «Диана ужасно кричала и так цеплялась за мою шею, что даже повредила позвонки. Свидетель вызвал полицию, но она приехала буквально спустя пару минут после того, как Диану увезли. Если бы я хотя бы еще чуть-чуть продержала ее…» Денис начал атаковать Екатерину со всех сторон. «Не стесняясь, он всем рассказывал, как купил суд, арестовал мое имущество, как разорил моего второго мужа и завел на него уголовные дела, — вспоминает мама Дианы. — Он хотел, чтобы я не работала, не могла продать квартиру, чтобы мне неоткуда было брать деньги на адвоката. Так я не могла заново подать на пересмотр дела. Иначе ему бы пришлось еще один миллион долларов на это потратить».

Диану мама нашла только в декабре 2017 года. В одной из школ подруга увидела ее фотографию у охранников, а под ней номер телефона людей Дениса — звонить, если Екатерина придет. В первую за почти полтора года разлуки встречу Диана кричала своей маме: «Уходи! Ты меня украдешь! Я хочу жить с папой!» Ей нужно было несколько минут, чтобы успокоиться и обнять маму: «Давай каждый день видеться, обещаешь?» Мама с дочкой могли встречаться урывками на площадке у школы и исключительно под присмотром учительницы и водителя. Его чуть не уволили, когда он разрешил им пойти в соседнее кафе. Екатерина приходила каждый день, чтобы хотя бы на пятнадцать минут увидеть ребенка.

Но уже несколько месяцев она не знает, где находится Диана. Папа девочки не дал маме поздравить ее с днем рождения даже по телефону.

Мама Дианы уверена: ребенок Денису особо не нужен. Сейчас Дианой занимаются водитель и няня. «Для него и встречи с ребенком были чем-то вроде галочки: вот он пришел, погулял, сходил с ней куда-то, галочка». Екатерина связывает это с тем, что самого Дениса вместе с его братом мама в детстве забрала у отца: «Он как-то говорил моей маме: »Я так Кате благодарен, что мы расстались, но у нас сохранились хорошие отношения, и она не запрещает мне видеться с дочкой. А вот своей маме я никогда не прощу этого»».

Катя вспоминает — раньше только и делала, что плакала. «Просто была раздавлена и уничтожена, мне не хотелось жить. Диана часто мне снится, разговаривает со мной: »Мамочка, потерпи еще чуть-чуть, мы скоро будем вместе». Я думаю о ней каждую ночь и не могу заснуть. Душа болит. Мне ничего не остается, как бороться за свою дочку. И я готова к борьбе. К Денису у меня совсем нет злости. Мне его жаль. Потому что я понимаю, что Диана ему этого не простит, когда вырастет. Он сам это понимает. Эта боль останется с нами уже навсегда, наверное… Надеюсь, что мы когда-нибудь сможем забыть этот кошмар и жить в мире».

«Иногда киднеппинг связан с детским опытом похитившего родителя. Например, это может быть следствием воспитания, когда ребенок думает, что у него есть особые права и он может не считаться с другими. Такое чувство вседозволенности. Оно развивается, когда один из родителей балует ребенка и все позволяет. Или же человек мог пережить опыт глубокого одиночества и «отвердения» в детстве. Все это приводит к формированию нарциссических черт характера: такой человек воспринимает уход партнера как унижение и умаление его значительности.

Кроме того, мотивом может быть страх потери. К примеру, когда сам «похититель» в детстве перенес опыт запрета на общение с папой или мамой. У него проявляется нежелание снова пережить утрату. Особенно, если впоследствии он активно занимался воспитанием своего ребенка. Он может воспринимать мужа или жену как постоянную потенциальную угрозу отношениям с ребенком и превентивно выстраивает защиту. Совершенно не важно, какими рациональными обоснованиями все это подкреплено. В любом случае, это игры про власть, а не про любовь», — рассказывает психолог Александр Черников.

«А мать буду лишать родительских прав»

Дочь 37-летнего москвича Дмитрия (все имена изменены по просьбе героя) имеет двойное гражданство. Жена сделала ей молдавское, когда первый раз вывезла к родственникам. Потом ему только сказала: «Я оформила нашему ребенку второе гражданство — ты же не против?» А теперь она вывезла Алину из России, хотя Дмитрий успел поставить запрет на вывоз: они проехали через Беларусь. «И вроде бы есть документы, — говорит отец девочки, — но, как оказалось, их можно изменить: одна-две буквы, и ребенка вывезли. И по нашим законам ей за это ничего не будет. А вот в Молдавии за незаконный вывоз ребенка дают от двух до шести лет».

Дмитрий познакомился с Никой на работе в торговой сети в 2009 году. Ему 28 лет, она на четыре года моложе. Через два года они поженились, родилась Алина. «Столько лет мы жили спокойно: я работал, помогал ей встать на ноги, оплатил ее среднее специальное образование, курсы всякие, автошколу. Она подрабатывала, маникюры-педикюры людям делала. Готовила хорошо, вела хозяйство. А когда родилась дочь, начались какие-то непонятки. Как это накрыло мою жену, не понимаю. Нормальная была молодая женщина, активная, веселая. Она стала всего бояться, стала слишком часто ходить в церковь», — вспоминает папа Алины.

Ника ездила на родину три-четыре раза в год, иногда оставалась там на месяц, а потом могла вернуться без Алины. Дмитрий вспоминает: «Посещали иногда такие мысли: вот попаду я в аварию, она вообще обо мне будет заботиться? Не хочет она нести ответственность за семью. Ее несу только я. И я часто чувствовал, что я не нужен». Сам он никогда не был в ее родном селе. До недавнего времени у него не было загранпаспорта. По его подозрениям, дядя жены Богдан «ударился в церковь и похоже стал фанатиком».

Камнем преткновения стала работа. Ника жаловалась мужу: денег не хватает. И предлагала завести второго ребенка. Дмитрий отвечал: «Какие проблемы? Давай хоть сразу третьего, только иди сначала заработай на памперсы». Он так привык: в его семье трудились и папа, и мама. Ника забрала четырехлетнюю Алину и уехала в Молдавию.

Сейчас Алине почти 7 лет. Последний раз отец видел ее в январе: ребенок не знает цифр, ею никто не занимается. Общаться с
отцом дочери первое время разрешали только по телефону. Но в какой-то момент Алина почти забыла русский, начала говорить по-молдавски, а потом и вовсе перестала брать трубку. Дмитрий пытался узнать что-то у местных органов опеки в Молдове, но ему не ответили. От родственников жены только одна претензия: он не обеспечивает ребенка. Вдобавок есть решение российского суда о том, что ребенок будет жить с папой.

«Иногда казалось, вдруг жена завтра позвонит, скажет: «Митенька, все нормально, я здорова, приезжай, бери дочку», — вздыхает Дмитрий. — Но нет, такого не будет. Ну, если жена не станет думать своей головой и заботиться об Алине, я выкраду дочь из Молдавии. А мать буду лишать родительских прав, если она и дальше будет скрывать от меня дочь».

«Родитель, у которого похищают сына или дочь, не представляет реальной опасности. Обычно через ребенка сводятся счеты супругов друг с другом. Это слово в их конфликтном диалоге. Ребенок является таким «расходным материалом», и, как правило, взрослые не исходят из его интересов.

Дети включены в эмоциональное поле семьи. И если там страх, тревога, гнев — ребенок этим заряжается. Он чувствует состояние родителей. Может либо к нему присоединяться, либо очень пугаться (когда, например, гнев он разделить не может). Минимум, что происходит впоследствии, — ему трудно эмоционально сепарироваться от родительской семьи. Также могут появляться сложности в создании семьи собственной», — отмечает психотерапевт Анна Варга.

«В апреле был круглый стол в Общественной палате, который организовало волонтерское движение «STOPкиднеппинг». Мы предложили ввести уголовную ответственность за семейный киднеппинг (понятно, что она должна быть значительно меньше, чем за обычный), а также ограничение в родительских правах за злостное неисполнение решения суда об определении места жительства ребенка. Потому что фактически сейчас такие похитители дают понять, что решение суда — это просто бумага, над которой можно посмеяться, даже не имея значительного административного или финансового ресурса. Здесь, конечно же, интерес не в общении с ребенком. Это просто месть, — утверждает юрист Максимилиан Буров. — Чтобы возвращать мамам детей, их нужно забирать, а если ничего не делать, они сами не материализуются».

Мальчику пять месяцев. У него синдром короткой кишки. За свою жизнь Максим уже перенес четыре тяжелейшие операции. У него удалена часть тонкого и толстого кишечника. В результате обычную пищу организм не усваивает, необходимо внутривенное питание. Для Максима это вопрос жизни и смерти. Питание стоит очень дорого и бюджетом не оплачивается. Нужна помощь. Примите участие в совместном благотворительном проекте Русфонда и «Ленты.ру».

Влада, мама Максима, родилась в Западной Сибири, на полуострове Ямал. Когда она училась в старших классах, в Молдавии заболела ее бабушка. За бабушкой нужен был уход, и Влада с мамой и младшим братом переехали в Молдавию, да там и остались жить, будучи при этом гражданами России.

Родной Ямал навсегда остался в памяти Влады сказочной страной, где небосвод переливается северным сиянием — синими, зелеными, бирюзовыми всполохами.

Владе 18 лет. Внешне ее можно было бы принять за школьницу, если б не взрослый взгляд огромных глаз, то и дело закипающих слезами… Когда Влада была беременна, во время очередного УЗИ врач заметил, что кишечник у ребенка расширен. Будущую маму успокоили: все рассосется, в крайнем случае будет небольшая непроходимость, которую быстро устранят. А через две недели Максимка уже появился на свет в кишиневском Центре матери и ребенка. В первый день ребенок почти не ел, проглотил лишь несколько капель молока, после чего у него начались приступы рвоты с зеленью. Мама тут же забила тревогу, но врачи говорили ей, что малыш так адаптируется к новому питанию.

На следующее утро при осмотре педиатр заметила, что у ребенка живот как камень. Максима в тот же день забрали на операцию. Она длилась около пяти часов. Мальчику удалили почти весь тонкий кишечник. На живот вывели стому. О том, что вырезали и часть толстой кишки, молодой маме даже не сообщили. Прогнозы были самыми печальными: у ребенка почти не было шансов.

В реанимации малыш провел около трех недель. Он таял на глазах.

Питание не усваивалось, мальчика постоянно рвало, он жил на капельницах. Но врачи будто поставили крест на крошечном пациенте: не назначали ни рентгена, ни УЗИ — ничего.

— К нам уже практически не заходили. Иногда заглянут: «Рвало?» — «Да, рвало!» — и дверь закрывалась. Они словно ждали, пока мой сын умрет, — у Влады дрожит голос. — Я поняла, что потеряю ребенка, и начала искать в интернете клинику, где лечат синдром короткой кишки. У меня же российское гражданство, на родине должны помочь! Дозвонилась в московскую Филатовскую больницу и попала на профессора отделения хирургии новорожденных Ольгу Мокрушину. В тот же день мне прислали приглашение на плановую госпитализацию.

И только тогда в кишиневской больнице засуетились. Сделали Максиму рентген и УЗИ и начали отговаривать Владу от поездки в Москву. Препятствовали во всем: не дали выписку из истории болезни, отказались выдать справку для российского посольства, чтобы ускорить оформление свидетельства о рождении и загранпаспорта. Молодую маму пугали полицией: мол, ее действия угрожают жизни ребенка, так как он в тяжелом состоянии и может не перенести перелет. Дошло до того, что в день выписки Максиму отключили капельницу, и малыш несколько часов не получал физраствор.

— В посольстве России мне сделали все документы буквально за 15 минут. Когда в окошко протянули паспорт и свидетельство о рождении Максима, я разревелась. Утром мы полетели в Москву.

В Филатовской Максим сразу попал на операционный стол. Хирургам открылась страшная картина: кишечник в месте анастомоза — соединения толстого и тонкого кишечника — был перекручен, это и стало причиной непроходимости. К тому же образовалось множество спаек. Врачам пришлось выводить две стомы на живот.

— После операции сыночку сразу стало лучше, — говорит Владлена. — Прекратились приступы рвоты. Максимка теперь активный, требует внимания, улыбается, агукает, переворачивается — познает мир.

Через два месяца малышу выполнили плановую реконструкцию кишечника, убрали стомы и поставили катетер постоянного ношения для введения внутривенного питания. За два месяца в Филатовской больнице Максим уже набрал два килограмма.
— Когда сын выздоровеет, я отвезу его на Ямал, чтобы он увидел северное сияние, — мечтает Влада. — А сейчас его жизнь полностью зависит от лечебного питания, которое мы не можем оплатить. Но я верю, что Максиму помогут!

Для спасения Максима Липчана нужно собрать 1 389 150 рублей.

Педиатр Детской городской клинической больницы №13 имени Н.Ф. Филатова Елена Костомарова (Москва): «Максим поступил к нам в состоянии сильного истощения с симптомами кишечной непроходимости. Ребенку была проведена операция по экстренным показаниям, во время которой выяснилось, что у него множественная атрезия (недоразвитие) тонкой кишки. В связи с выраженным спаечным процессом в брюшной полости ребенку была выведена стома. В январе Максиму выполнили вторую реконструктивную операцию на кишечнике. В ближайшие месяцы по жизненным показаниям необходимо внутривенное питание, но со временем мальчик сможет питаться самостоятельно».

Стоимость внутривенного питания на полгода 1 389 150 рублей.

Дорогие друзья! Если вы решите помочь Максиму Липчану, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято.

ПОМОЧЬ МАКСИМУ

Для тех, кто впервые знакомится с деятельностью Русфонда

Русфонд (Российский фонд помощи) — создан осенью 1996 года как благотворительный журналистский проект. Письма о помощи мы размещаем на сайте rusfond.ru, в газетах «Коммерсантъ», «Московский комсомолец», в интернет-газете «Лента.ру», в эфире Первого канала, в социальных сетях Facebook, «ВКонтакте» и «Одноклассники», а также в 148 печатных, телевизионных и интернет-СМИ в регионах России.

За 20 лет частные лица и компании пожертвовали в Русфонд свыше 9,225 миллиардов рублей, на эти деньги возвращено здоровье более чем 18 тысячам детей. В 2017 году (на 2 февраля) собрано 155 362 807 рублей, помощь получили 119 детей. Серьезная поддержка оказана сотням многодетных и приемных семей, взрослым инвалидам, детдомам, школам-интернатам и больницам России.

Фонд организует акции помощи в дни национальных катастроф. Русфонд помог 118 семьям моряков АПЛ «Курск», 153 семьям пострадавших от взрывов в Москве и Волгодонске, 52 семьям погибших заложников «Норд-Оста», 100 семьям пострадавших в Беслане.

Фонд — лауреат национальной премии «Серебряный лучник», награжден памятным знаком «Милосердие» №1 Министерства труда и социального развития РФ за заслуги в развитии российской благотворительности. Руководитель Русфонда — Лев Амбиндер, член Совета при президенте РФ по развитию институтов гражданского общества и правам человека, лауреат премии «Медиаменеджер России» 2014 года в номинации «За социальную ответственность медиабизнеса».

Дополнительную информацию о Русфонде и Отчет о пожертвованиях региональных бюро Русфонда можно найти, перейдя по соответствующим ссылкам.

ПОМОЧЬ МАКСИМУ