Совсем скоро процесс усыновления в России может быть значительно усложнен. Причем, речь не об иностранных гражданах, а об обычных россиянах. Всех кандидатов в приемные родители в России хотят обязать пройти психологическое обследование. Это требование содержится в законопроекте об усыновлении, наряду с целым рядом других требований, ограничений и запретов. Таким способом государство собирается заступиться за бедную падчерицу перед злой мачехой. Однако один из главных экспертов в области усыновления адвокат и научный директор института семейных просветительских и правовых программ (ИСППП) Антон Жаров, участвовавший в доработке этого законопроекта, полагает, что в нынешнем виде документ станет своеобразным «законом Димы Яковлева», направленным против россиян и загонит сирот обратно в детдома. Об этом и многом другом он рассказал в беседе с корреспондентом «Ленты.ру».

«Лента.ру»: Есть ощущение, что в стране пытаются принять еще один «закон Димы Яковлева». Только уже для своих. Все как бы из лучших побуждений, но… Как его действие сказывается на нынешней ситуации? Известно, что число усыновлений российских детей иностранными гражданами существенно сократилось.

Антон Жаров: Если ретроспективно смотреть, то та людоедская история привела к целому ряду последствий, в том числе позитивных: помогло улучшить устройство детей внутри России. Как говориться, случился пожар, погибли люди, но остальные купили себе огнетушители.

Международное усыновление остается последним шансом для детей. Оно допускается через двенадцать месяцев после того, как ребенок попадет в базу. Обычно так много времени он в ней не проводит: заберут куда-то в Россию.

Есть ли у уполномоченных органов какие-то негласные установки в отношении иностранцев?

Да, ни в коем случае не давать. Это не указание даже, а общее представление. Но сейчас меня больше волнует продвижение законопроекта, который может стать аналогом «закона Димы Яковлева» для моих сограждан.

Все настолько плохо? Вы же сами участвовали в его разработке?

Да, участвовал. Но не в разработке — автора я не знаю сам — а в доработке рабочей группой в Министерстве просвещения. С законопроектом я не согласен, но формулировки писать помогал. Лучше это сделаю я, чем кто-то совсем безграмотный. Проблема в том, что документ основан на неверных предпосылках и внести в него необходимые поправки нам — экспертам — пока почти не удается.

Каких?

Проблема в слишком упрощенном взгляде. Кажется, что если будут лучше отбирать опекунов, то количество преступлений против детей уменьшится. Но, во-первых, оно и так исчисляется лишь десятками в год, а во-вторых, никто никогда и никак не доказал, что эти преступления вызваны «плохим отбором», а не ситуативными проблемами, например.

И получается, что в нынешнем своем виде законопроект призван задолбать, ограничить приемных родителей и отбить желание у тех, кто хочет ими стать. Идеологически он про то, что дети должны жить в детдомах.

Но в какой-то мере подозрительное, снисходительное или даже негативное отношение к таким семьям существует не только у чиновников, но и в самом обществе? Все мы с детства знаем сказки про злых мачех, мучающих падчериц.

Да, многие обыватели так и думают: «набрали детей и зарабатывают на этом». Получается, что выплаты, предусмотренные государством, ставят приемным родителям в вину, словно они что-то воруют. А ведь и детей, и деньги, связанные с этим, не приемные родители выпрашивают, их дает государство. Не хотите — не давайте, но сначала официально выплатить деньги, а потом кричать «понабрали»? Похоже на претензии к пенсионеру за «большую» пенсию из-за большого стажа: «наработал тут»!

И что делать?

Такое отношение нужно менять. В США, к примеру, государство даже спонсируют фильмы и мультфильмы, в которых положительно отражается тематика жизни детей в приемных семьях.

К примеру, в «Ледниковом периоде» есть персонаж — ленивец Сид. Он введен туда специально для того, чтобы рассказать о поведении приемного подростка.

Ясно. Когда читаешь, что в российском законопроекте речь идет о широком вовлечении психологов в работу с кандидатами в приемные родители, то это тоже воспринимается как прогресс. Даже сомневаешься, что законопроект будет поддержан по экономическим соображениям, учитывая курс на повсеместное сокращение бюджетных расходов. За чей счет, к примеру, будет проводится обследование и сколько это будет стоить?

В первой редакции к пояснительной записке к законопроекту прилагалась стандартная бумажка, в которой говорилось, что на реализацию положений документа не потребуется бюджетных расходов.

Теперь из текста убрали частичку «не», но расчетов, думаю, еще нет. В Подмосковье в качестве пилотного проекта уже
действует такой центр, где работают психологи. За счет бюджета региона. Но это дико дорогое удовольствие. И, разумеется, даже в Московской области все условно «хорошо» — в районах ближе к Москве, и уже не очень — в районах подальше.

А вот где найдет бюджет на этих всех «госпсихологов», например, Смоленск или Абакан — не знаю.

Кто продвигает эту законодательную инициативу?

Это Следственный комитет внезапно решил, что можно выявить среди потенциальных родителей потенциальных преступников.

Как вы понимаете, если бы такие технологии или методики действительно существовали, то у нас бы стояли вместо тюрем небоскребы с психологами.

Общественное обсуждение и апробацию этот документ прошел?

Нельзя назвать обсуждением, когда можно лишь выразить свое мнение, но задать конкретные вопросы и получить на них ответы нельзя.

Апробация идет, но из нее нельзя сделать никаких выводов. Вот, к примеру, в ХМАО за год проведено 84 обследования и одного человека отсеяли. Это уже означает, что инструмент не работает. Не так ли?

И никто не может сказать — один отсеянный — хорошо или плохо? А вот то, что все остальные прошли — это как оценивать? Негативных последствий нет, ведь никто не умер и не заболел, но от потребления гомеопатии тоже вреда никакого нет, как и пользы.

Почему вы сами занялись этой темой?

Есть категория населения, за которую ни «а», ни «б» сказать некому. Это дети, чьи законные представители — директора детских домов, которые никогда не встанут и не закричат: «что вы делаете, вы так остановите усыновление!» У этих чиновников другие задачи. У них подушевое финансирование и так далее.

Судя по тому, что происходило в последнее десятилетие, позиция государства заключалась в том, чтобы раздать всех детей в семьи и закрыть детдома. Теперь, усложняя процесс усыновления, оно больше к этому не стремится?

Когда министром образования был Дмитрий Ливанов, мы получили школы приемных родителей и возможно даже излишнюю финансовую поддержку замещающих семей. Детские дома при нем закрывали. Теперь пришли люди с другим подходом. К примеру, Ольга Васильева называет приемных родителей «так называемыми родителями» — это уже говорит о некоем прохладном к ним отношении.

Вопросами опеки и попечительства руководит Татьяна Синюгина — профессионал и хороший человек, но она всю жизнь работала в органах опеки и никогда не смотрела на происходящее со стороны родителей.

Сколько детей живет в приемных семьях, а сколько — в детдомах?

В замещающих семьях (под опекой или в приемной семье) у нас живет 430 тысяч несовершеннолетних, а в детдомах — 40 тысяч детей (это оставшихся без попечения родителей и еще более 30 тысяч — по заявлению родителей).

А раньше?

Раньше в учреждениях было 100 и даже 120 тысяч детей, оставшихся без попечения родителей. Только я бы не стал сильно радоваться. На позитивной статистике отражается снижение численности детского населения вообще и активности выявления ребят, оставшихся без попечения родителей.

С демографией понятно, а почему стали меньше выявлять?

Может быть стали лучше работать с кровными семьями, а может специально стараются меньше забирать. Если раньше приходили, видели грязь дома и забирали, то сейчас органы опеки, напуганные передачами Малахова, не торопятся. Им статистика не нужна, а вернее, у губернаторов есть данные о числе детдомовцев — и чем их меньше, тем ситуация в регионе, получается, благополучнее.

Вы считаете, что забирать детей у кровных родителей нужно чаще?

Семья, заходящая в кризис, как правило, сама из него не выбирается. С ней нужно заниматься, может быть без каких-то радикальных решений, но заниматься. Вот, что нам необходимо. А у нас что-то начинается, когда уже слишком поздно.

Почему?

Многое зависит от того, сколько лет будет ребенку, когда его мама и папа сменят работу на алкоголизм. Если два года, то семья попадет в поле зрения органов опеки к семи годам, в лучшем случае. Так уж сложилось, что о младенцах и школьниках государство с обществом заботится больше.

И вот, повторюсь, когда взрослые уже напрочь отвыкли работать, готовить, убираться и ухаживать за детьми, приходят сотрудники полиции и опеки. Часто все на что они способны — это кричать и угрожать: устройся на работу, перестань пить или у тебя детей заберут. Но человек в таком состоянии не может взять и измениться. Он, для начала, попросту не доверяет этим людям в погонах.

А как по-другому с ними говорить?

На самом деле алкоголик — это тоже человек, с которым нужно уметь договариваться. Есть НКО, способные этим заниматься, хотя, конечно, видя субъекта, который ненавидит все и вся, да еще и гробит ребенка, никаких желаний, кроме как накричать, не остается. У простого обывателя.

Среди сотрудников опеки и полицейских тоже есть специалисты. По крайней мере, опытные люди точно.

Да, но они выступают в качестве контролеров там, где нужны помощники. Они разговаривают языком требований, пока не лопнет терпение. В итоге ребенка забирают из семьи в возрасте восьми лет — и найти новую ему будет значительно труднее. Приемные родители охотно разбирают малышей, а те, кто способен взять восьмилетку или десятилетку, понимают, что у него уже сформированы свои представления о семье.

Я к тому, что есть дети, которых нужно отбирать в два года. И тогда проблем не будет ни у них, ни с ними. Вернее, проблем будет значительно меньше.

Какова ситуация в детдомах? Может там уже лучше, чем во многих бедных российских семьях?

Дети не должны попадать в такие заведения, какими бы современными и прекрасными они ни были, а если попали, то как можно быстрее должны их покидать, — эту позицию разделяют все специалисты и в России и за рубежом.

Впрочем, складывается ощущение, что но нынешнее руководство Минпросвещения так не считает. Жизнь детей в детдомах, а также их социализация после выпуска — тема, которую почему-то уже давно толком не исследуют. Видимо боятся.

В конце 90-х НИИ Генпрокуратуры проанализировала статистику и получилось, что лишь 10 процентов выпускников таких учреждений успешно социализировались, у остальных возникли серьезные проблемы с алкоголем, законом и так далее. С тех пор много воды утекло, конечно, и ситуация изменилась. Сиротам стали хоть и с грехом пополам выдавать жилье.

А как вы относитесь к таким семьям, где по десять и более детей живет? Это уже похоже на маленький детдом.

Бывают очень добрые, заботливые и трудолюбивые многодетные родители. От них прямо сплошной позитив исходит. Прямо не семья, а картинка. Чиновники радуются и говорят: «давайте им еще двоих ребят дадим и еще троих и еще…» В результате этих прекрасных людей доводят до такого состояния, что они просто физически не способны все на себе тянуть.

В этот критический момент кто-то начинает такие семьи ругать, кто-то — оправдывать. На самом деле надо задуматься о том, кто и зачем им столько детей дает? Кто их доводит до черты и как их выводить из кризиса?

Вы говорили, что инициатором нынешнего законопроекта является Следственный комитет, что таким образом предполагается снизить преступность в приемных семьях. Это действительно большая проблема?

Речь идет о двух десятках преступлений в год. Всего. А приемных детей у нас, напомню, 430 тысяч. Но и эти двадцать дел никто толком не проанализировал, чтобы выявить какие-то закономерности. Я уверен, что в большинстве случаев речь шла о таких семьях, к которым у органов опеки никаких претензий не было, куда как положено приходили проверяющие и так далее.

Аналитики нет, но есть законопроект, и Следственный комитет отчитался с его помощью перед президентом.

А какой у Минпросвещения интерес, сказать сложно. Но сейчас мы видим, что у них в подчинении остаются лишь школы и садики, а тут будет создана целая структура психологов и всевозможных начальников над ними.

Есть, видимо, и угроза новых коррупционных поборов за правильное заключение психолога, например.

Законопроект не прошел независимую экспертизу по данной теме по какой-то причине. Было бы интересно, чтобы о нем сказали сертифицированные специалисты на официальном или неофициальном уровне. Я полагаю, что там есть коррупционные риски.

Мы говорим про опасность сокращения числа потенциальных усыновителей. А сколько их сейчас?

Минпросвещения приводит цифры, что у нас 40 тысяч детей и 40 тысяч родителей в очереди, но на самом деле очередь из родителей — это понятие умозрительное. Нет такой официальной федеральной очереди за детьми.

Вы приходите в региональный банк данных Москвы, Тулы или Тамбова. Встали везде на учет, как желающие взять приемного ребенка, а потом поехали в Рязань, нашли там мальчика или девочку и забрали. Все. Вы будете после этого писать в другие банки данных, чтобы вас сняли с учета? Нет, вам уже не до этого.

А Тамбов вас подсчитывает и где-то через год вам пишут, что, мол, есть подходящие кандидатуры, пригласят к себе. Только тогда они узнают, что вам уже ничего не надо. Поэтому очередь усыновителей — это очередь из мертвых душ.

Более того, это не очередь за носками, мол, хоть какие-то да достанутся. Тут все по-другому устроено. Может вы и хотите принять ребенка, но сейчас нет такого в банке данных, или вы его еще не нашли. А вернее сказать, что вы с этим ребенком друг друга еще не встретили.

Школу приемных родителей считают едва ли не самым успешным проектом в сфере усыновления. Как много людей после ее окончания отказываются от усыновления?

Сейчас это пытаются узнавать таким образом, что звонят директору каждой школы и спрашивают, но откуда он знает? Людей выпустили и они выпали из его поля зрения.

В нашей школе приемных родителей порой до трети выпускников принимают решение как минимум отложить это дело, признают себя неготовыми. Плохого тут ничего нет. Наоборот, человек, значит, задумался хорошенько, и мы ему помогли.

Получается, что отбор уже ведется и не надо никаких новых обследований?

У нас есть выпускное собеседование. В комнате с человеком сижу я, как руководитель, и психолог, с которым он прошел все испытания. Мы у человека спрашиваем — считает ли он себя готовым к тому, чтобы взять ребенка, а потом мы ему говорим, что вот с нашей точки зрения есть такие и такие вопросы, на которые ему лично хорошо бы обратить внимание. Даем ему рекомендацию — как эти вопросы решить.

Все это работает, только если вы сказали об этом человеку глаза в глаза и при сохранении конфиденциальности. Если я это изложу на бумаге и отправлю в органы опеки, то школу можно закрывать.

Почему?

Туда больше никто не придет или не расскажет о себе ничего правдиво.

Но если его обяжут, то куда он денется. А вы уже как опытный человек можете и по внешнему виду какие-то выводы сделать?

Послушайте, такие понятия как «странный человек» или «подозрительный человек» никакого смысла не имеют. Вернее, следует говорить, что все мы странные с чьей-то точки зрения.

Люди, у которых семьи и дети, очень отличаются друг от друга, и поэтому мы просто не можем всерьез определять «годность» человека к отцовству или материнству. Мы так до евгеники дойдем, до селекции.

Да, далеко не каждый человек может заниматься балетом, управлять пассажирским лайнером или ловить преступников, но почти все могут создать семью и стать родителями.

Но ведь к приемным родителям все же есть требования.

Да, годность в приемные родители сегодня определяется внятными требованиями. Мы действительно не можем доверить ребенка человеку, когда у него очень маленький доход, имеются некоторые, в том числе психические, заболевания или три отсидки за убийство.

Но даже эти формальные ограничения не являются абсолютными. Иногда суд в интересах ребенка может не применять их в конкретном случае. Это правильно, и для появления таких исключений из правил была проведена серьезная работа.

Может не стоит так сгущать краски. Начнут эти исследования проводить под копирку, только ради формальности. И никто не пострадает.

Так не получится. Допустим, женщина успешно прошла психолога и оформила опеку, но в течении нескольких следующих лет в ее голове что-то происходит, что выливается в некую трагедию. Вот этот специалист, который ее обследовал, он какую-то ответственность понесет?

Думаю, вполне, раз инициатором закона стал Следственный комитет. Так что, психологи, держитесь! Два десятка случаев в год по стране все равно будет. Сейчас пока сотрудники опеки отдуваются. Начальство их спокойно сливает и даже не пытается защитить.

Печально, но психологи должны понимать, на что идут.

Есть в Подмосковье огромный центр, который занимается психологическим обследованием кандидатов в приемные родители. Заключения оттуда попадают сразу в опеку, а люди еще перед процедурой дают письменное согласие довериться специалисту. Таким образом, оспорить решение об отказе в суде уже практически невозможно.

Можно сказать, что людей просто обманывают, получая это добровольное согласие. Так и говорят: добровольное-то добровольное, но если не пойдете, то заключение мы вам не дадим. И многие верят.

А можете привести пример из жизни?

Вот характерный пример. Женщине, являющейся многодетной матерью, отказали в опекунстве, потому что у нее «вакуум в сфере красоты, природы и искусства». А еще специалистам не понравилось, что у них с мужем нет согласия по поводу того, какого ребенка брать. Муж за то, чтобы взять девочку в возрасте от 9 до 12 лет, а жена — от 5 до 9 лет.

Они должны были составить какой-то прямо портрет? Реальный человек, который мне нужен, который станет мне мужем или женой, может значительно отличаться от моих представлений и идеалов. Это очень личное. И теперь я должен этот идеал защищать перед каким-то не мной выбранным психологом? Доказывать, что у меня нет «вакуума в красоте»?

Какие еще проблемы есть в этом законопроекте?

Смена места жительства семьи только с разрешения опеки. Это нарушение одного из базовых прав, прописанных в конституции, которое нельзя оправдать заботой о ребенке.

И что такого? Люди часто идут на ограничение своих прав для достижения нужных им целей.

Во-первых, дело в доверии. Нельзя доводить подозрительность до абсурда. Давайте тогда будем раз в две недели приходить домой к приемным семьям и делать смывы с посуды, проверять, насколько качественно она помыта, ведь ребенок может заболеть дифтерией?

Во-вторых, как в жизни происходит переезд? Вот я живу в Магадане и решаю с семьей переехать в Москву. Продаю квартиру там и покупаю здесь в кредит. Затем — мы переезжаем. Я устраиваюсь на работу и потихоньку делаю ремонт. Если у меня приемный ребенок, то я сообщаю о себе местному органу опеки. Оттуда приходят люди и проверяют бытовые условия. Нормальная схема.

А как все должно выглядеть после принятия закона? Я, не продавая жилье в Магадане, должен купить что-то подходящее по метражу в Москве, сделать там ремонт и еще уговорить столичные органы опеки написать положительный акт. На одних перелетах туда-сюда разоришься. А кто в это время будет сидеть с ребенком, если ты его воспитываешь в одиночку?

Мы такими ограничениями напрямую влияем на судьбу живых людей. Вот, женщина, воспитывающая приемного ребенка, встретила достойного мужчину, захотела переехать к нему, а орган опеки ей согласия не дал. И к чему это может привести? К тому, что она так и останется одинокой?

Формально государство исходит из приоритета интересов ребенка.

Никто не рассматривает вариант, когда переезд вызван интересами самого приемного ребенка: лечить, учить и даже просто жить удобнее по многим факторам именно в столичном регионе. Например, дети с орфанными заболеваниями часто могут получить помощь только в одной больнице на страну, и это, как правило, Москва или Петербург. Будем квадратными метрами измерять просто возможность выжить?

Но доверие, на которое вы сделали акцент, может не оправдаться?

Никто не предлагает доверять слепо, но барьеров уже хватает, а вот помощи — нет. Я не про деньги. Большие выплаты, порой, привлекают непорядочных людей. Я про качественное сопровождение.

Какое?

Законопроект предусматривает целый институт сопровождения, и приемные родители наивно думают, что это будет такая избушка, куда посадят психолога, педагога, юриста и соцработника, готовых оказать им помощь.

На самом деле сопровождение, которое уже апробируется в Москве, подразумевает появление еще одного контролера, который будет приходить не раз в полгода, как сотрудник опеки, а раз в месяц.

Реальное сопровождение, реальную помощь люди получают в НКО. Вот какая социальная услуга наиболее востребована у приемных семей? Няня на час, чтобы мама могла уйти из дома, оставив детей тому, кому их можно доверить.

Но государство таких няней предоставить не хочет. Оно лучше пришлет психолога, который расскажет, что еще этой уставшей матери нужно сделать. И каждый такой визит — это только лишний стресс: квартиру вымой, детей причеши…

Какие-то правки в законопроект вам внести все-таки удалось?

Мы добились того, чтобы человек мог выбрать организацию, в которой будет сопровождаться. Еще оттуда убрали пункт о плане адаптации ребенка в семье, который должен был в обязательном порядке спускаться опекуну.

Как грядущая реформа коррелирует с тем, что происходит на Западе?

Европа прошла очень большой путь в сфере защиты детей — и у каждой страны он разный. Я не говорю, что заграницей все идеально. Важно, что мы не можем напрямую этот опыт у нас использовать. Только частично.

Отмечу, что общим там является доверие людей к государству и государства к людям.

Стремительное обновление подвижного состава Московского метрополитена повлекло за собой масштабные изменения и в подходе к его сервисному обслуживанию. Кто и как готовит вагоны столичной подземки к выходу в рейс, что такое сервисный контракт жизненного цикла и как он влияет на развитие транспортной системы города в целом — в материале «Ленты.ру».

Повсеместное обновление

Метрополитен остается самым востребованным видом транспорта в городе и бьет все рекорды популярности: только за 2019 год пассажиропоток вырос на 60 миллионов человек по сравнению с 2018-м, составив 2,56 миллиарда пассажиров. Ежемесячный рекорд по пассажиропотоку в метро был установлен в январе этого года: он составил почти 157 миллионов пассажиров, увеличившись на миллион человек по сравнению с аналогичным периодом 2019 года.

Высокий темп работы метрополитен держит даже в ситуации с распространением коронавирусной инфекции: несмотря на снижение пассажиропотока (по данным департамента транспорта Москвы на 31 марта, пассажиропоток снизился более чем на 80 процентов по сравнению с аналогичным периодом прошлого года) из-за того, что жители города вынуждены соблюдать режим самоизоляции, подземка продолжает работать в штатном режиме и принимает беспрецедентные меры по противодействию распространения вируса. Так, поверхности, с которыми пассажиры контактируют чаще всего, дезинфицируются каждые 1,5-2 часа. Особое внимание уделяется ручкам входных дверей, кассовым зонам, турникетным комплексам, поручням эскалаторов. Автоматы по продаже билетов обеззараживаются каждый час, клининговые машины промывают платформы всех станций метро дважды в сутки — днем и в ночное время в ходе генеральной уборки.

Подвижной состав, в свою очередь, проходит ежедневую многократную дезинфекцию с помощью рекомендованных Роспотребнадзором средств, которые уничтожают широкий спектр бактерий и вирусов, а в современных вагонах — например, в вагонах моделей «Москва» и «Ока» — прямо в движении, автоматически происходит обеззараживание воздуха благодаря ультрафиолетовым лампам.

Такая популярность метро говорит об эффективной и качественной работе этого вида транспорта даже в кризисное время и задает администрации подземки и столичным властям высокие темпы его дальнейшего развития. За последние десять лет в метро Москвы стало на 81 станцию больше, построено 155 километров новых линий, в дальнейших планах — еще 185 километров линий и 76 станций. Это позволит, по оценкам чиновников, почти вдвое увеличить размеры метрополитена по сравнению с 2010 годом и добиться того, что 95 процентов москвичей будут проживать рядом со станциями метрополитена.

Еще одно направление работы — обновление подвижного состава: за последние десять лет он был обновлен на 57 процентов благодаря закупке 2997 новых вагонов. Среди них — инновационные вагоны «Москва», в том числе поезд модификации 2019 года.

«Москва» на линии

Впервые поезда «Москва», которые выпускает «Трансмашхолдинг» на подмосковном предприятии «Метровагонмаш», появились в столичной подземке в апреле 2017 года на Таганско-Краснопресненской линии. С их появлением облик московского метро стал еще более современным и инновационным.

Сквозной проход между вагонами в поезде «Москва» позволяет пассажирам равномерно занимать места в салоне, а также заранее перейти в начало или конец поезда для дальнейших пересадок или выхода в город. Вместе с тем благодаря сквозному проходу вместимость поезда увеличивается на 15 процентов при одинаковом уровне комфорта поездки.

При этом пространство салона поезда «Москва» зонировано: производители предусмотрели индивидуальное деление сидений, зональную подсветку, по всему поезду — функциональную и удобную систему поручней.

Каждый вагон оборудован USB-станциями, которые используются для подзарядки мобильных устройств, предоставляется доступ к беспроводному Wi-Fi подключению к интернету и установлены сенсорные интерактивные мониторы, с помощью которых можно составить маршрут поездки в метрополитене.

Все эти преимущества поезда не только позволили улучшить качество поездок в метро, но и задали высокие требования к сервисному обслуживанию поездов. Именно поэтому поставки подвижного состава для метро по контракту жизненного цикла получили особую популярность — ведь никто не знает технику лучше, чем те, кто ее создал.

Вся жизнь

Главная особенность контракта жизненного цикла заключается в том, что поставщик должен не только выпустить вагоны, но и обслуживать их в течение всего срока эксплуатации. При этом контракт жизненного цикла четко предусматривает штрафные санкции в случае обнаружения неисправностей подвижного состава, а также при возникновении ситуаций, нарушающих режим работы метро.

Эту практику метрополитен Москвы ввел еще шесть лет назад, когда в феврале 2014 года объявил конкурс на поставку 832 вагонов в течение трех лет. Согласно условиям контракта, победитель (им впоследствии стал «Метровагонмаш») получает право поставлять новые вагоны для столичного метрополитена, но затем обеспечивать качественное обслуживание вагонов в течение 30 лет — всего срока эксплуатации.

А еще раньше — в январе 2014 года — был объявлен пилотный проект обслуживания вагонов по контракту жизненного цикла в депо Новогиреево, которое обслуживает Калининскую линию. Его участником также стал «Метровагонмаш», который взял на обслуживание в течение 30 лет 248 вагонов, поставленных в 2012 году, и показал преимущества контрактов этого типа на практике. Перед запуском проекта заместитель мэра Москвы Максим Ликсутов отметил, что это качественное нововведение существенно улучшит работу по обслуживанию подвижного состава подземного транспорта и сэкономит от 15 до 20 процентов расходов в год.

Уже в 2018 году столичный метрополитен заказал у «Трансмашхолдинга» 498 вагонов «Москва» по контракту жизненного цикла.

«Если раньше у каждого депо на балансе были собственные сервисные службы, работающие отдельно друг от друга, то теперь всем обслуживанием техники стала заниматься компания-производитель, централизовав и унифицировав этот процесс, — говорит технический директор ООО «Метровагонмаш-Сервис» Денис Литвинов. — Таким образом вся система сервисного обслуживания столичного метрополитена была переведена на новый уровень, отвечающий новым потребностям подземного транспорта».

Эта компания была создана в 2018 году на базе дирекции сервисного обслуживания «Метровагонмаша». Сегодня сервисные центры «Метровагонмаш-Сервис» организованы в десяти депо, в них работает около 1500 человек, которые обслуживают почти 2700 вагонов моделей «Ока» и «Москва».

Комплексный подход

Для эффективного обслуживания современного подвижного состава необходимы сотрудники, обладающие соответствующей квалификацией. В рамках подготовки специалистов у «Метровагонмаш-Сервиса» есть существенное преимущество: контакт с производственной площадкой — непосредственно «Метровагонмаш» — и ее конструкторским бюро.

«Подготовка наших специалистов к сервисным работам проходит на самом высоком уровне, поскольку мы располагаем всей конструкторской документацией и знаем технологию производства, — отмечает технический директор «Метровагонмаш-Сервис» Денис Литвинов. — Поэтому каждый сотрудник максимально быстро вникает в сервисное обслуживание».

В «Метровагонмаш-Сервисе» работают выпускники профильных учебных заведений — в том числе выпускники Московского института инженеров транспорта, для которых работа с современными технологическими решениями не требует дополнительной адаптации.

Помогают в сервисном обслуживании поездов метро и новые цифровые технологии. Например, мобильное приложение «Мобильный ремонт» позволяет систематически и централизованно получать всю необходимую информацию по конкретному направлению работы. Кроме этого, такой помощник позволяет избавиться от бумажного документооборота и в разы увеличить скорость и эффективность работы каждого сотрудника.

Кроме того, во время обслуживания каждый вагон проходит тщательную проверку с помощью специального программного обеспечения, установленного на ноутбуке, проводится анализ состояния всех систем и оборудования, и в случае выявления отклонений, недочетов или неисправностей они моментально устраняются.

Именно такой ответственный и комплексный подход в работе позволяет обеспечивать пассажирам безопасность и комфорт, а метрополитену — стабильный выход составов на линию, отмечают в «Метровагонмаш-Сервисе».

Ускоряя прогресс

Шестилетний опыт работы по контракту жизненного цикла показал, что такая форма сотрудничества очень эффективна. Метрополитен снимает с себя большую часть нагрузки по сервисному обслуживанию, а город и пассажиры получают уверенность в том, что техника будет ездить, а не простаивать: завод-изготовитель полностью несет ответственность за то, что в случае поломки ее максимально быстро восстановят.

«Главное преимущество такого контракта (контракта жизненного цикла — прим. «Ленты.ру») — это возможность получить наилучшее соотношение цены и качества оборудования, а также его обслуживание», — подтверждал ранее в интервью «Вечерней Москве» сопредседатель Межрегиональной общественной организации «Город и транспорт» Александр Морозов.

Поставщик подвижного состава между тем может рассчитывать на долгосрочную загрузку своих сервисных дивизионов на много лет вперед и на гарантированные доходы в течение всего срока действия контракта. И это, в свою очередь, позволяет производителю инвестировать средства в развитие и модернизацию производственных линий, а также в разработку новых высокотехнологичных продуктов с учетом всех современных требований к комфорту и эффективности транспорта.

«Требования столицы, которая активно обновляет транспортный комплекс и покупает самые современные технические решения, задают поставщикам подвижного состава высокую планку соответствия по качеству, а такие прогрессивные механизмы взаимодействия с поставщиками, как контракт жизненного цикла, создают условия для дальнейшего развития», — подчеркивает Андрей Васильев, заместитель генерального директора «Трансмашхолдинга» по развитию пассажирского транспорта.

Помимо дальнейшей модернизации вагонов «Москва» для столичного метрополитена, «Трансмашхолдинг» и входящие в его состав предприятия работают над новой модификацией поезда «Иволга», который сегодня курсирует по маршрутам Московских центральных диаметров; создает новый модельный ряд некупейных пассажирских вагонов с персонализированным пространством, а также купейных одноэтажных и двухэтажных вагонов для российских железных дорог.

По данным Росстата, каждый седьмой житель России живет за чертой бедности. Согласно статистике, в 2016 году количество людей, чьи доходы ниже прожиточного минимума, увеличилось за год на 300 тысяч и достигло 19,8 миллиона человек. Официально чиновники ведут свои подсчеты, отталкиваясь от среднего минимального дохода — 9961 рубль. Однако ученые считают, что государственная методика определения бедности устарела и не отражает реальной картины. Социологи считают, что недостаточно просто учитывать тех, кто не дотягивает до прожиточного минимума. Эта группа неоднородна, и в ней надо выделять нищих, малоимущих и «уязвимых». О том, много ли в России тех, кто беднее бедного, и почему неравенство страшнее нищеты, «Ленте.ру» рассказала заведующая Центром стратификационных исследований Института социальной политики НИУ ВШЭ Светлана Мареева.

«Лента.ру»: Вы хотите утешить малоимущих тем, что у них не все так плохо?

Мареева: Мы хотим посмотреть, как реально живет общество, где проходит граница по доходам между группами, как они различаются с точки зрения качества и уровня жизни, о чем думают, о чем мечтают. Сейчас в России абсолютный подход к определению бедности: ее устанавливают по прожиточному минимуму. В среднем сумма около 10 тысяч на человека. Такая методика вызывает много вопросов. Она задает, по сути, черту минимального стандарта выживания. Все, кто ниже нее, считаются бедными. Но эта черта устанавливается декларативно.

Разве экономисты не считают, сколько нужно человеку, чтобы выжить?

Прожиточный минимум рассчитывается на основании потребительской корзины. Но многие замечают, что состав корзины может быть разным не только для детей и трудоспособных, но и, например, зависит от типа поселения. На селе нужен один набор товаров и услуг, в городе — другой, да и стоимость у них будет разной. Естественно, потребительская корзина не взята с потолка, но не отражает реальную картину того, что человек покупает, в чем нуждается. Если завтра прожиточный минимум увеличится на 10 рублей — количество бедных вырастет, но это же не значит, что в жизни этих людей что-то изменилось.

Информационная служба общественного телевидения России провела опрос среди граждан на тему, сколько им нужно денег, чтобы не чувствовать себя бедными.

В среднем получилось 27 991 рубль в месяц на человека — три прожиточных минимума. Самые большие расходы — у жителей Москвы, Камчатки, Сахалина, Алтая: им требуется от 40 до 50 тысяч в месяц. Дорого обходятся продукты и услуги ЖКХ. В Калуге, Санкт-Петербурге, Кемерово, Калининграде готовы тратить 30-40 тысяч. В Иркутске, Карелии, Ставрополе, Вологде, Подмосковье могут уложиться в 20-30 тысяч. Жителям Адыгеи, Бурятии, Карачаево-Черкесии, Крыма, Тывы и Кургана достаточно 15-20 тысяч рублей, чтобы не чувствовать себя нищими. Некоторые респонденты прокомментировали свое социальное самочувствие. «Лента.ру» собрала наиболее интересные комментарии и ответы.

Как же объективно определить пороги бедности?

Мы предлагаем в дополнение к официальному абсолютному подходу использовать и относительный подход, основанный на медианном доходе. Черта бедности тут не задается априори — строится общее распределение доходов в обществе. Затем ищется точка, которая делит общество на две равные части по уровню доходов. Этот срединный доход показывает типичный стандарт жизни для данного общества. И дальше можно определить, кто в силу своих доходов может его поддерживать, а кто — нет (обычно черта бедности проводится на уровне 60-70 процентов этого среднего медианного дохода).

Мы в рамках такого подхода выделили в российском обществе три основных слоя: низкодоходные, среднедоходные и высокодоходные. И эти группы тоже дробим на несколько частей. Вроде бы так же ориентируемся на доходы, но смысл в том, чтобы напрямую связать их с типичным для нашего общества стандартом жизни.

Что такое типичный стандарт?

То, что имеет хотя бы половина россиян. В российских условиях это прежде всего дом или квартира (в большинстве случаев приватизированные или унаследованные). Другая недвижимость: у низкодоходных в основном это просто участки, зачастую полученные от государства, а среднедоходные и высокодоходные имеют дачи, летние дома, вторые квартиры. Но это меньшинство, и это не стандарт. Не являются нормой и сбережения, даже небольшие. С другой стороны, наличие автомобиля у нас уже входит в стандарт. Из товаров длительного пользования нормой является наличие в домохозяйстве телевизора, холодильника, стиральной машины, пылесоса и кухонной техники. В последние годы в этот набор входят также мобильный телефон и ноутбук или компьютер.

Самарская область. Мы в детскую больницу часто кладем детей из соседних сел. Без заболеваний. Просто подкормиться. Придумываем им диагнозы, и они неделю лежат на казенном питании. Иначе их семьям не выжить — работы нет, денег нет. Обычно мы так весной делаем, когда зимние эпидемии проходят, а летние несчастные случаи еще не начались, и койки пустые.

Реальная цифра медианного дохода в этом году — сколько?

По данным Росстата, медиана составляет около 23 тысяч рублей на человека. Соцопросы, которыми мы пользуемся, показывают более низкие суммы — примерно 15 тысяч. Граница, за которой идут низкодоходные, то есть те, кто не может поддерживать типичный для общества уровень жизни, — 11 тысяч. Но это в среднем, так как мы используем корректировки в зависимости от регионов и от типа поселения. Например, на селе доход для поддержания того же уровня жизни может быть меньшим, чем в городе. Низкодоходных мы также делим на тех, кто находится в глубокой бедности, просто бедности и уязвимы к бедности. Последние вроде бы бедными не являются, но риски оказаться в их числе у них очень велики.

Какой уровень доходов в России преобладает?

Больше всего тех, чьи доходы от 0,75 до 1,25 медиан. Это как раз та группа, которая демонстрирует типичный стандарт жизни всех россиян. Для этого года — примерно 11-18 тысяч на человека. Стандарт их жизни очень скромен, но это далеко и не стандарт выживания — они обеспечены и товарами длительного пользования, и недвижимостью, и автомобилями. В целом же модель по доходам сегодня выглядит так: около 30 процентов составляет неблагополучное население (бедные или с высокими рисками бедности), около 40 процентов — та самая средняя, медианная группа, и, наконец, еще около 30 процентов — относительно благополучные слои, чьи доходы выше средних как минимум на четверть. Их положение более устойчиво. Но и самая низкодоходная группа, имеющая ниже четверти медианы на человека, составляет порядка 1,5 процента. То есть крайней бедности, связанной с выживанием, у нас практически нет, но высока доля бедных и уязвимых к бедности.

Кризис как-то повлиял на численность этих групп?

В начале кризиса часть медианной группы сползла к низкодоходным слоям, а доля бедных возросла. Но общая картина остается той же: крайняя бедность для нашего общества нехарактерна, основная масса населения концентрируется вокруг медианы.

Чем наши бедняки отличаются от западных?

Есть такой термин — «западный средний класс». Это методика Всемирного банка, которая позволяет сравнивать между собой развитые страны. Берется линия бедности США и применяется к другим странам — те, кто не беден по этим стандартам, как раз и относятся к «западному среднему классу». Но по таким критериям у них 13,5 процентов бедных, а у нас — 46 процентов.

Да, по вашей методике у нас как-то все лучше выглядит.

Надо понимать, что линия бедности в Европе и США количественно проходит на другом уровне. Доходы бедных там выше, чем у нас в стране.

Недавнее высказывание вице-премьера Ольги Голодец о том, что российская бедность — трудовая и этим отличается от других стран, на многих произвело впечатление. Но, судя по социальным сетям, жители той же Америки или Германии тоже недовольны низкими зарплатами. В чем разница?

Проблема в том, что у нас минимальный размер оплаты труда ниже прожиточного минимума. То есть на государственном уровне заложена ситуации, когда человек работает, но все равно оказывается в бедности. И это почва для конфликта, потому что в общественном восприятии ситуация, когда человек честно работает, но еле сводит концы с концами, нелегитимна и несправедлива.

Бийск Муж на двух работах водителем, я на полторы ставки воспитателем, трое детей, дача с огородом, детей и не видим толком, растут как сорняки, не голодаем, а куртки купить всем сразу не можем, в отпуск поехать не можем и платные кружки тоже не можем. О своей одежде не говорю, донашиваем что есть, хорошо сейчас в моде застиранное и в дырах — обахромил, и как будто так и надо.

Статистика утверждает, что по сравнению с 2000 годом уровень жизни россиян вырос в два-три раза. Но почему люди этого не ощущают, почему жалуются?

Действительно, статистика показывает, что с 2000-х годов доходы выросли у всех, в том числе у малообеспеченных и у бедных. Покупать стали больше. Типичный набор тех же бытовых приборов в домохозяйствах пополняется. Но это количественные показатели. Качественные же изменения — возможность самому выбирать свой образ жизни, обеспечить будущее детям, добиться значимых изменений в жизни — есть только у верхней, благополучной трети населения. Для представителей нижних доходных групп ничего не меняется. И люди это ощущают. Сегодня у тебя денег стало побольше — купил кухонный комбайн. Завтра доходы уменьшились — и ты экономишь. Послезавтра снова доходы выросли. Все это не дает перспективы и уверенности, не увеличивает пространство жизненных шансов.

Жить стали лучше, но не веселее?

Можно и так сказать. Есть еще одна важная проблема: субъективная бедность. Это когда сам человек отмечает, что у него плохое материальное положение, и по уровню доходов он, в его мнении, беден. И многие исследования показывают, что объективная и субъективная бедность совпадают далеко не полностью. Бывает, что человек с низким доходом совсем не ощущает себя малообеспеченным, и наоборот.

С бедными понятно — оптимизм спасает. Но почему богатые прибедняются?

Факторы объективной бедности — это то, что связано прежде всего с положением на рынке труда: образование, квалификация, профессиональная позиция и т.д. Однако на субъективную бедность это почти не влияет. Факторы влияния тут — несовпадение ожиданий и реальности, ощущение отсутствия контроля над своей жизнью. Если у людей возникает ощущение, что в силу обстоятельств они ничего не могут сделать, у них нет никаких возможностей улучшить свое социальное положение, то независимо от уровня дохода они чувствуют себя бедняками.

По результатам соцопросов до кризиса у россиян менялось отношения к бедности — от сочувствия к презрению. Что сейчас?

В последние докризисные годы отношение к бедным действительно ухудшалось. С чем было связано сочувствие в 1990-е годы? Бедность была массовой, и состав бедных существенно не отличался от небедных. Но по мере экономического подъема бедные стали превращаться в группу с иным типом и характером занятости, уровнем образования, образом жизни. Это привело к изменению отношения к ним остального населения. И причины бедности россияне все чаще усматривают не во внешних причинах, как это было в начале 2000-х годов, а в поведении и образе жизни самих бедных.

И еще надо понимать, что россиян больше беспокоит проблема массовой малообеспеченности, а не бедности. Когда россияне говорят о помощи бедным, они имеют в виду не поддержку тех, кто находится на социальном дне, а прежде всего тех, кто честно работает, но из-за низких зарплат не может улучшить свое положение. В целом за последние 15 лет бедность в общественном сознании перестала быть болевой точкой, больше вопросов и беспокойства вызывает растущее неравенство. Бедность — где-то далеко. А неравенство — это про тебя, какое бы положение в обществе ты ни занимал.

Иркутская область Я учитель английского, немецкого, русского и литературы в сельской школе. Зарплата 12 тысяч. Вместе с дочками-подростками хожу убирать богатые коттеджи неподалеку в поселке. Им льстит, что у них уборщица может и ребенку с русским подсказать, и сочинение проверить, и по-английски поговорить. А я боюсь — говорят, школу закроют. И я в 38 лет с красным дипломом буду уборщицей?