Совсем скоро процесс усыновления в России может быть значительно усложнен. Причем, речь не об иностранных гражданах, а об обычных россиянах. Всех кандидатов в приемные родители в России хотят обязать пройти психологическое обследование. Это требование содержится в законопроекте об усыновлении, наряду с целым рядом других требований, ограничений и запретов. Таким способом государство собирается заступиться за бедную падчерицу перед злой мачехой. Однако один из главных экспертов в области усыновления адвокат и научный директор института семейных просветительских и правовых программ (ИСППП) Антон Жаров, участвовавший в доработке этого законопроекта, полагает, что в нынешнем виде документ станет своеобразным «законом », направленным против россиян и загонит сирот обратно в детдома. Об этом и многом другом он рассказал в беседе с корреспондентом .
«Лента.ру»: Есть ощущение, что в стране пытаются принять еще один «закон Димы Яковлева». Только уже для своих. Все как бы из лучших побуждений, но… Как его действие сказывается на нынешней ситуации? Известно, что число усыновлений российских детей иностранными гражданами существенно сократилось.
Антон Жаров: Если ретроспективно смотреть, то та людоедская история привела к целому ряду последствий, в том числе позитивных: помогло улучшить устройство детей внутри России. Как говориться, случился пожар, погибли люди, но остальные купили себе огнетушители.
Международное усыновление остается последним шансом для детей. Оно допускается через двенадцать месяцев после того, как ребенок попадет в базу. Обычно так много времени он в ней не проводит: заберут куда-то в Россию.
Есть ли у уполномоченных органов какие-то негласные установки в отношении иностранцев?
Да, ни в коем случае не давать. Это не указание даже, а общее представление. Но сейчас меня больше волнует продвижение законопроекта, который может стать аналогом «закона Димы Яковлева» для моих сограждан.
Все настолько плохо? Вы же сами участвовали в его разработке?
Да, участвовал. Но не в разработке — автора я не знаю сам — а в доработке рабочей группой в Министерстве просвещения. С законопроектом я не согласен, но формулировки писать помогал. Лучше это сделаю я, чем кто-то совсем безграмотный. Проблема в том, что документ основан на неверных предпосылках и внести в него необходимые поправки нам — экспертам — пока почти не удается.
Каких?
Проблема в слишком упрощенном взгляде. Кажется, что если будут лучше отбирать опекунов, то количество преступлений против детей уменьшится. Но, во-первых, оно и так исчисляется лишь десятками в год, а во-вторых, никто никогда и никак не доказал, что эти преступления вызваны «плохим отбором», а не ситуативными проблемами, например.
И получается, что в нынешнем своем виде законопроект призван задолбать, ограничить приемных родителей и отбить желание у тех, кто хочет ими стать. Идеологически он про то, что дети должны жить в детдомах.
Но в какой-то мере подозрительное, снисходительное или даже негативное отношение к таким семьям существует не только у чиновников, но и в самом обществе? Все мы с детства знаем сказки про злых мачех, мучающих падчериц.
Да, многие обыватели так и думают: «набрали детей и зарабатывают на этом». Получается, что выплаты, предусмотренные государством, ставят приемным родителям в вину, словно они что-то воруют. А ведь и детей, и деньги, связанные с этим, не приемные родители выпрашивают, их дает государство. Не хотите — не давайте, но сначала официально выплатить деньги, а потом кричать «понабрали»? Похоже на претензии к пенсионеру за «большую» пенсию из-за большого стажа: «наработал тут»!
И что делать?
Такое отношение нужно менять. В США, к примеру, государство даже спонсируют фильмы и мультфильмы, в которых положительно отражается тематика жизни детей в приемных семьях.
К примеру, в «Ледниковом периоде» есть персонаж — ленивец Сид. Он введен туда специально для того, чтобы рассказать о поведении приемного подростка.
Ясно. Когда читаешь, что в российском законопроекте речь идет о широком вовлечении психологов в работу с кандидатами в приемные родители, то это тоже воспринимается как прогресс. Даже сомневаешься, что законопроект будет поддержан по экономическим соображениям, учитывая курс на повсеместное сокращение бюджетных расходов. За чей счет, к примеру, будет проводится обследование и сколько это будет стоить?
В первой редакции к пояснительной записке к законопроекту прилагалась стандартная бумажка, в которой говорилось, что на реализацию положений документа не потребуется бюджетных расходов.
Теперь из текста убрали частичку «не», но расчетов, думаю, еще нет. В Подмосковье в качестве пилотного проекта уже
действует такой центр, где работают психологи. За счет бюджета региона. Но это дико дорогое удовольствие. И, разумеется, даже в Московской области все условно «хорошо» — в районах ближе к Москве, и уже не очень — в районах подальше.
А вот где найдет бюджет на этих всех «госпсихологов», например, Смоленск или Абакан — не знаю.
Кто продвигает эту законодательную инициативу?
Это внезапно решил, что можно выявить среди потенциальных родителей потенциальных преступников.
Как вы понимаете, если бы такие технологии или методики действительно существовали, то у нас бы стояли вместо тюрем небоскребы с психологами.
Общественное обсуждение и апробацию этот документ прошел?
Нельзя назвать обсуждением, когда можно лишь выразить свое мнение, но задать конкретные вопросы и получить на них ответы нельзя.
Апробация идет, но из нее нельзя сделать никаких выводов. Вот, к примеру, в ХМАО за год проведено 84 обследования и одного человека отсеяли. Это уже означает, что инструмент не работает. Не так ли?
И никто не может сказать — один отсеянный — хорошо или плохо? А вот то, что все остальные прошли — это как оценивать? Негативных последствий нет, ведь никто не умер и не заболел, но от потребления гомеопатии тоже вреда никакого нет, как и пользы.
Почему вы сами занялись этой темой?
Есть категория населения, за которую ни «а», ни «б» сказать некому. Это дети, чьи законные представители — директора детских домов, которые никогда не встанут и не закричат: «что вы делаете, вы так остановите усыновление!» У этих чиновников другие задачи. У них подушевое финансирование и так далее.
Судя по тому, что происходило в последнее десятилетие, позиция государства заключалась в том, чтобы раздать всех детей в семьи и закрыть детдома. Теперь, усложняя процесс усыновления, оно больше к этому не стремится?
Когда министром образования был , мы получили школы приемных родителей и возможно даже излишнюю финансовую поддержку замещающих семей. Детские дома при нем закрывали. Теперь пришли люди с другим подходом. К примеру, называет приемных родителей «так называемыми родителями» — это уже говорит о некоем прохладном к ним отношении.
Вопросами опеки и попечительства руководит Татьяна Синюгина — профессионал и хороший человек, но она всю жизнь работала в органах опеки и никогда не смотрела на происходящее со стороны родителей.
Сколько детей живет в приемных семьях, а сколько — в детдомах?
В замещающих семьях (под опекой или в приемной семье) у нас живет 430 тысяч несовершеннолетних, а в детдомах — 40 тысяч детей (это оставшихся без попечения родителей и еще более 30 тысяч — по заявлению родителей).
А раньше?
Раньше в учреждениях было 100 и даже 120 тысяч детей, оставшихся без попечения родителей. Только я бы не стал сильно радоваться. На позитивной статистике отражается снижение численности детского населения вообще и активности выявления ребят, оставшихся без попечения родителей.
С демографией понятно, а почему стали меньше выявлять?
Может быть стали лучше работать с кровными семьями, а может специально стараются меньше забирать. Если раньше приходили, видели грязь дома и забирали, то сейчас органы опеки, напуганные передачами Малахова, не торопятся. Им статистика не нужна, а вернее, у губернаторов есть данные о числе детдомовцев — и чем их меньше, тем ситуация в регионе, получается, благополучнее.
Вы считаете, что забирать детей у кровных родителей нужно чаще?
Семья, заходящая в кризис, как правило, сама из него не выбирается. С ней нужно заниматься, может быть без каких-то радикальных решений, но заниматься. Вот, что нам необходимо. А у нас что-то начинается, когда уже слишком поздно.
Почему?
Многое зависит от того, сколько лет будет ребенку, когда его мама и папа сменят работу на алкоголизм. Если два года, то семья попадет в поле зрения органов опеки к семи годам, в лучшем случае. Так уж сложилось, что о младенцах и школьниках государство с обществом заботится больше.
И вот, повторюсь, когда взрослые уже напрочь отвыкли работать, готовить, убираться и ухаживать за детьми, приходят сотрудники полиции и опеки. Часто все на что они способны — это кричать и угрожать: устройся на работу, перестань пить или у тебя детей заберут. Но человек в таком состоянии не может взять и измениться. Он, для начала, попросту не доверяет этим людям в погонах.
А как по-другому с ними говорить?
На самом деле алкоголик — это тоже человек, с которым нужно уметь договариваться. Есть НКО, способные этим заниматься, хотя, конечно, видя субъекта, который ненавидит все и вся, да еще и гробит ребенка, никаких желаний, кроме как накричать, не остается. У простого обывателя.
Среди сотрудников опеки и полицейских тоже есть специалисты. По крайней мере, опытные люди точно.
Да, но они выступают в качестве контролеров там, где нужны помощники. Они разговаривают языком требований, пока не лопнет терпение. В итоге ребенка забирают из семьи в возрасте восьми лет — и найти новую ему будет значительно труднее. Приемные родители охотно разбирают малышей, а те, кто способен взять восьмилетку или десятилетку, понимают, что у него уже сформированы свои представления о семье.
Я к тому, что есть дети, которых нужно отбирать в два года. И тогда проблем не будет ни у них, ни с ними. Вернее, проблем будет значительно меньше.
Какова ситуация в детдомах? Может там уже лучше, чем во многих бедных российских семьях?
Дети не должны попадать в такие заведения, какими бы современными и прекрасными они ни были, а если попали, то как можно быстрее должны их покидать, — эту позицию разделяют все специалисты и в России и за рубежом.
Впрочем, складывается ощущение, что но нынешнее руководство Минпросвещения так не считает. Жизнь детей в детдомах, а также их социализация после выпуска — тема, которую почему-то уже давно толком не исследуют. Видимо боятся.
В конце 90-х НИИ проанализировала статистику и получилось, что лишь 10 процентов выпускников таких учреждений успешно социализировались, у остальных возникли серьезные проблемы с алкоголем, законом и так далее. С тех пор много воды утекло, конечно, и ситуация изменилась. Сиротам стали хоть и с грехом пополам выдавать жилье.
А как вы относитесь к таким семьям, где по десять и более детей живет? Это уже похоже на маленький детдом.
Бывают очень добрые, заботливые и трудолюбивые многодетные родители. От них прямо сплошной позитив исходит. Прямо не семья, а картинка. Чиновники радуются и говорят: «давайте им еще двоих ребят дадим и еще троих и еще…» В результате этих прекрасных людей доводят до такого состояния, что они просто физически не способны все на себе тянуть.
В этот критический момент кто-то начинает такие семьи ругать, кто-то — оправдывать. На самом деле надо задуматься о том, кто и зачем им столько детей дает? Кто их доводит до черты и как их выводить из кризиса?
Вы говорили, что инициатором нынешнего законопроекта является Следственный комитет, что таким образом предполагается снизить преступность в приемных семьях. Это действительно большая проблема?
Речь идет о двух десятках преступлений в год. Всего. А приемных детей у нас, напомню, 430 тысяч. Но и эти двадцать дел никто толком не проанализировал, чтобы выявить какие-то закономерности. Я уверен, что в большинстве случаев речь шла о таких семьях, к которым у органов опеки никаких претензий не было, куда как положено приходили проверяющие и так далее.
Аналитики нет, но есть законопроект, и Следственный комитет отчитался с его помощью перед президентом.
А какой у Минпросвещения интерес, сказать сложно. Но сейчас мы видим, что у них в подчинении остаются лишь школы и садики, а тут будет создана целая структура психологов и всевозможных начальников над ними.
Есть, видимо, и угроза новых коррупционных поборов за правильное заключение психолога, например.
Законопроект не прошел независимую экспертизу по данной теме по какой-то причине. Было бы интересно, чтобы о нем сказали сертифицированные специалисты на официальном или неофициальном уровне. Я полагаю, что там есть коррупционные риски.
Мы говорим про опасность сокращения числа потенциальных усыновителей. А сколько их сейчас?
Минпросвещения приводит цифры, что у нас 40 тысяч детей и 40 тысяч родителей в очереди, но на самом деле очередь из родителей — это понятие умозрительное. Нет такой официальной федеральной очереди за детьми.
Вы приходите в региональный банк данных Москвы, Тулы или Тамбова. Встали везде на учет, как желающие взять приемного ребенка, а потом поехали в Рязань, нашли там мальчика или девочку и забрали. Все. Вы будете после этого писать в другие банки данных, чтобы вас сняли с учета? Нет, вам уже не до этого.
А Тамбов вас подсчитывает и где-то через год вам пишут, что, мол, есть подходящие кандидатуры, пригласят к себе. Только тогда они узнают, что вам уже ничего не надо. Поэтому очередь усыновителей — это очередь из мертвых душ.
Более того, это не очередь за носками, мол, хоть какие-то да достанутся. Тут все по-другому устроено. Может вы и хотите принять ребенка, но сейчас нет такого в банке данных, или вы его еще не нашли. А вернее сказать, что вы с этим ребенком друг друга еще не встретили.
Школу приемных родителей считают едва ли не самым успешным проектом в сфере усыновления. Как много людей после ее окончания отказываются от усыновления?
Сейчас это пытаются узнавать таким образом, что звонят директору каждой школы и спрашивают, но откуда он знает? Людей выпустили и они выпали из его поля зрения.
В нашей школе приемных родителей порой до трети выпускников принимают решение как минимум отложить это дело, признают себя неготовыми. Плохого тут ничего нет. Наоборот, человек, значит, задумался хорошенько, и мы ему помогли.
Получается, что отбор уже ведется и не надо никаких новых обследований?
У нас есть выпускное собеседование. В комнате с человеком сижу я, как руководитель, и психолог, с которым он прошел все испытания. Мы у человека спрашиваем — считает ли он себя готовым к тому, чтобы взять ребенка, а потом мы ему говорим, что вот с нашей точки зрения есть такие и такие вопросы, на которые ему лично хорошо бы обратить внимание. Даем ему рекомендацию — как эти вопросы решить.
Все это работает, только если вы сказали об этом человеку глаза в глаза и при сохранении конфиденциальности. Если я это изложу на бумаге и отправлю в органы опеки, то школу можно закрывать.
Почему?
Туда больше никто не придет или не расскажет о себе ничего правдиво.
Но если его обяжут, то куда он денется. А вы уже как опытный человек можете и по внешнему виду какие-то выводы сделать?
Послушайте, такие понятия как «странный человек» или «подозрительный человек» никакого смысла не имеют. Вернее, следует говорить, что все мы странные с чьей-то точки зрения.
Люди, у которых семьи и дети, очень отличаются друг от друга, и поэтому мы просто не можем всерьез определять «годность» человека к отцовству или материнству. Мы так до евгеники дойдем, до селекции.
Да, далеко не каждый человек может заниматься балетом, управлять пассажирским лайнером или ловить преступников, но почти все могут создать семью и стать родителями.
Но ведь к приемным родителям все же есть требования.
Да, годность в приемные родители сегодня определяется внятными требованиями. Мы действительно не можем доверить ребенка человеку, когда у него очень маленький доход, имеются некоторые, в том числе психические, заболевания или три отсидки за убийство.
Но даже эти формальные ограничения не являются абсолютными. Иногда суд в интересах ребенка может не применять их в конкретном случае. Это правильно, и для появления таких исключений из правил была проведена серьезная работа.
Может не стоит так сгущать краски. Начнут эти исследования проводить под копирку, только ради формальности. И никто не пострадает.
Так не получится. Допустим, женщина успешно прошла психолога и оформила опеку, но в течении нескольких следующих лет в ее голове что-то происходит, что выливается в некую трагедию. Вот этот специалист, который ее обследовал, он какую-то ответственность понесет?
Думаю, вполне, раз инициатором закона стал Следственный комитет. Так что, психологи, держитесь! Два десятка случаев в год по стране все равно будет. Сейчас пока сотрудники опеки отдуваются. Начальство их спокойно сливает и даже не пытается защитить.
Печально, но психологи должны понимать, на что идут.
Есть в Подмосковье огромный центр, который занимается психологическим обследованием кандидатов в приемные родители. Заключения оттуда попадают сразу в опеку, а люди еще перед процедурой дают письменное согласие довериться специалисту. Таким образом, оспорить решение об отказе в суде уже практически невозможно.
Можно сказать, что людей просто обманывают, получая это добровольное согласие. Так и говорят: добровольное-то добровольное, но если не пойдете, то заключение мы вам не дадим. И многие верят.
А можете привести пример из жизни?
Вот характерный пример. Женщине, являющейся многодетной матерью, отказали в опекунстве, потому что у нее «вакуум в сфере красоты, природы и искусства». А еще специалистам не понравилось, что у них с мужем нет согласия по поводу того, какого ребенка брать. Муж за то, чтобы взять девочку в возрасте от 9 до 12 лет, а жена — от 5 до 9 лет.
Они должны были составить какой-то прямо портрет? Реальный человек, который мне нужен, который станет мне мужем или женой, может значительно отличаться от моих представлений и идеалов. Это очень личное. И теперь я должен этот идеал защищать перед каким-то не мной выбранным психологом? Доказывать, что у меня нет «вакуума в красоте»?
Какие еще проблемы есть в этом законопроекте?
Смена места жительства семьи только с разрешения опеки. Это нарушение одного из базовых прав, прописанных в конституции, которое нельзя оправдать заботой о ребенке.
И что такого? Люди часто идут на ограничение своих прав для достижения нужных им целей.
Во-первых, дело в доверии. Нельзя доводить подозрительность до абсурда. Давайте тогда будем раз в две недели приходить домой к приемным семьям и делать смывы с посуды, проверять, насколько качественно она помыта, ведь ребенок может заболеть дифтерией?
Во-вторых, как в жизни происходит переезд? Вот я живу в Магадане и решаю с семьей переехать в Москву. Продаю квартиру там и покупаю здесь в кредит. Затем — мы переезжаем. Я устраиваюсь на работу и потихоньку делаю ремонт. Если у меня приемный ребенок, то я сообщаю о себе местному органу опеки. Оттуда приходят люди и проверяют бытовые условия. Нормальная схема.
А как все должно выглядеть после принятия закона? Я, не продавая жилье в Магадане, должен купить что-то подходящее по метражу в Москве, сделать там ремонт и еще уговорить столичные органы опеки написать положительный акт. На одних перелетах туда-сюда разоришься. А кто в это время будет сидеть с ребенком, если ты его воспитываешь в одиночку?
Мы такими ограничениями напрямую влияем на судьбу живых людей. Вот, женщина, воспитывающая приемного ребенка, встретила достойного мужчину, захотела переехать к нему, а орган опеки ей согласия не дал. И к чему это может привести? К тому, что она так и останется одинокой?
Формально государство исходит из приоритета интересов ребенка.
Никто не рассматривает вариант, когда переезд вызван интересами самого приемного ребенка: лечить, учить и даже просто жить удобнее по многим факторам именно в столичном регионе. Например, дети с орфанными заболеваниями часто могут получить помощь только в одной больнице на страну, и это, как правило, Москва или Петербург. Будем квадратными метрами измерять просто возможность выжить?
Но доверие, на которое вы сделали акцент, может не оправдаться?
Никто не предлагает доверять слепо, но барьеров уже хватает, а вот помощи — нет. Я не про деньги. Большие выплаты, порой, привлекают непорядочных людей. Я про качественное сопровождение.
Какое?
Законопроект предусматривает целый институт сопровождения, и приемные родители наивно думают, что это будет такая избушка, куда посадят психолога, педагога, юриста и соцработника, готовых оказать им помощь.
На самом деле сопровождение, которое уже апробируется в Москве, подразумевает появление еще одного контролера, который будет приходить не раз в полгода, как сотрудник опеки, а раз в месяц.
Реальное сопровождение, реальную помощь люди получают в НКО. Вот какая социальная услуга наиболее востребована у приемных семей? Няня на час, чтобы мама могла уйти из дома, оставив детей тому, кому их можно доверить.
Но государство таких няней предоставить не хочет. Оно лучше пришлет психолога, который расскажет, что еще этой уставшей матери нужно сделать. И каждый такой визит — это только лишний стресс: квартиру вымой, детей причеши…
Какие-то правки в законопроект вам внести все-таки удалось?
Мы добились того, чтобы человек мог выбрать организацию, в которой будет сопровождаться. Еще оттуда убрали пункт о плане адаптации ребенка в семье, который должен был в обязательном порядке спускаться опекуну.
Как грядущая реформа коррелирует с тем, что происходит на Западе?
Европа прошла очень большой путь в сфере защиты детей — и у каждой страны он разный. Я не говорю, что заграницей все идеально. Важно, что мы не можем напрямую этот опыт у нас использовать. Только частично.
Отмечу, что общим там является доверие людей к государству и государства к людям.
