Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Ровно 31 год назад — 26 июня 1987 года — вступила в силу Конвенция против пыток, которую подписала и ратифицировала в том числе и Россия. Позднее 26 июня стало Международным днем поддержки людей, переживших пытки.
Законодательно физическое и психологическое истязание человека ради наказания или получения информации запрещено в стране. На практике же пытки оказываются самым простым и эффективным, а поэтому популярным способом добиться любых показаний и решить проблему «висяков». Эта система формировалась годами, к ней причастны все звенья правосудия — от полиции и до судов. предлагает вам проверить свои железные нервы и на мгновенье оказаться на месте человека, который судится с бесчувственной машиной «палочной» системы и пытается добиться компенсации за свои страдания.
«Вместо хаоса, анархии и беззакония появляется прозрачность»
Артем Оганов — теоретик-кристаллограф, минералог, химик, физик и материаловед. С 1998 года он учился и работал в Великобритании, Швейцарии, США, а в 2013 году вернулся в Россию и теперь возглавляет Лабораторию компьютерного дизайна материалов в МФТИ. «Лента.ру» попросила его рассказать, чем он сейчас занимается, изменилось ли что-то за эти годы в российской науке, а также о личных моральных ориентирах и о том, как популяризировать науку.
«Лента.ру»: Вы вернулись в Россию пять лет назад. Зачем? Вы бы согласились снова поехать в США, если позовут?
Оганов: Нет, не согласился бы. Мне нравится жить в России. Надо сказать, мне и в Америке нравилось, но от добра добра не ищут. Я на своем месте, у моей лаборатории великолепные условия работы, и я знаю, зачем я здесь. Когда я жил в США, мне было там хорошо. Американцы — прекрасные люди, мне нравятся американские университеты — своим устройством, многими своими особенностями. Но я периодически задавал себе вопрос: а ради чего я тут? У меня было ощущение, что я загостился в чужом доме, а мой дом нуждается во мне. Нужно, чтобы наш дом тоже был благополучным.
Впрочем, жизнь непредсказуема. Мы не знаем, что будет в России и на Западе даже через пять лет. Очень надеюсь, что здесь все будет очень хорошо, и не будет никакого смысла отсюда уезжать.
Когда вы вернулись, в одном интервью говорили, что в российской науке существует проблема с управленцами и менеджерами, которые совершенно бездарны. За прошедшие годы что-то изменилось в лучшую сторону?
Да, поменялось совершенно однозначно. Я вижу много молодых талантливых управленцев, энергичных, совсем не того типа, как мы привыкли. Молодые начальники подразделений в институтах, молодые деканы, ректоры. Например, новому ректору Менделеевского института 38 лет. Есть интересная инициатива — ректорский резерв. Насколько я понимаю, в Московской школе управления в Сколково собирают людей, которые потенциально могли бы стать ректорами наших институтов и университетов, и проводят с ними разные тренинги, которые должны повысить их квалификацию и готовность.
Как-то меня пригласили выступить на таком тренинге. Это были люди, уже занимающие высокие должности в университетах страны. И тут оптимизма у меня несколько поубавилось: я увидел много тусклых глаз, услышал много странных вещей. Например, люди говорили, что ректор должен получать больше всех, потому что на нем лежит большая ответственность, его могут уволить за любую ерунду, поэтому он должен побыстрее нахапать побольше денег, чтобы ему было на что жить, когда его уволят.
И как изменить такое отношение управленцев к должностям?
Как выпрямить кривое? Никак. Нужно отбирать правильных людей штучно, тех, кто понимают, что руководство — это всегда служение. Когда человек руководит другими, то является не рабовладельцем, а помощником, даже слугой. Чем меньше человек перестраховывается и чем больше занимается делом, тем больше люди его любят и уважают, тем дольше он продержится на своей работе.
Вы не думаете, что такая ситуация сложилась из-за устройства современной системы власти? Люди боятся проявлять инициативу и стараются перестраховаться на всякий случай.
Я так не думаю. Мне кажется, сейчас в России очень благоприятный период — времена, похожие на правление Екатерины II. Страна тогда находилась в несколько раздербаненном состоянии, высокой международной конкуренции и внутренней несобранности. Вдруг Россия получает очень толковых управленцев, которые многократно усиливают ее потенциал, экономика резко идет вверх, армия становится непобедимой, наука достигает вершин. До Екатерины она была большой, но лишь относительно сильной, и с ней никто по сути не считался. Екатерина вознесла Россию так высоко, как никогда ранее. По-моему, сейчас мы наблюдаем аналогичное восхождение нашей страны. Еще несколько лет назад никто в Россию не верил и никто с ней не считался, а сейчас считаются.
Вы думаете, что для науки это важно — чтобы с нашей страной считались?
Да. Это важно для всего, потому что это так или иначе конвертируется потом в экономику. А экономика — это драйвер всего. Я считаю важным то, что в последние 20 лет Россия сильно рванула вперед. Конечно, нам всем хотелось бы, чтобы Россия была еще богаче, чтобы это была самая благополучная страна мира, но чудес не бывает. При Екатерине II тоже не все было гладко. Нужна некая постепенность и эволюционность. Темпы развития России видятся мне достаточно быстрыми. Мы живем в период, когда страна преображается. Вместо хаоса, анархии, беззакония, лжи появляется какая-то прозрачность, понятность.
Помните, как раньше работали ученые? На полставки тут, на полставки там, ни там, ни тут по-настоящему не работая, на самом деле продавая овощи в переходе — просто чтобы не умереть с голоду. Грант перехватили тут, грант перехватили там, всем немного пообещали, ничего не выполнили, написали отчет, сдали, другие отчет приняли. Это ложь, подтасовка, самообман и обман в принципе. Сейчас такого практически нет. Сейчас понятные, логичные и разумные правила.
Вы упомянули, что между Россией и Западом натянутые отношения. Сможет ли российская наука в случае чего существовать отдельно от мировой?
Не сможет. И я по секрету вам скажу, что никогда она отдельно и не существовала, даже в годы холодной войны. Изоляция науки может произойти, но мне бы этого очень не хотелось. Вся мировая наука взаимосвязана и действует как единый организм. Ученые учатся друг у друга, вместе решают какие-то задачи. Если попытаться изолировать науку какой-то одной страны от остального мира, это все равно что отрубить руку от целого организма и наблюдать, как она без него управится. Она умрет.
А что касается натянутых отношений с Западом — загляните в мировую историю да и просто примените здравый смысл: страны всегда конкурируют друг с другом. Мы всегда были конкурентами, просто в различной степени конкурентоспособности. Сейчас конкурентоспособность России выросла, и для многих это неприятный сюрприз.
Это да, но вы не думаете, что когда-нибудь власти могут закрыть гражданам доступ к Всемирной сети? Это же повлияет на науку.
А как можно закрыть интернет?
Как в Северной Корее. У них есть своя внутренняя сеть «Кванмён», там только одобренные государственными цензорами сайты, а доступа наружу нет.
Этот день был бы траурным для российской науки, но я не думаю, что он наступит. Я надеюсь, что у нас хватит здравого смысла не закрывать интернет, а у других стран, которые, может быть, этого хотят, не хватит сил это сделать.
***
Вы неоднократно говорили, что пришли в науку благодаря научпопу. Вы можете популярно объяснить нашим читателям, для чего нужно предсказание новых материалов, какое прикладное значение оно имеет?
Оно необходимо для того, чтобы ускорить создание новых технологий, которые невозможны без новых материалов со сверхсвойствами. Традиционный путь открытия таких материалов основан на методе проб и ошибок. Это не очень научный метод, но за неимением лучшего люди до сих пор пользовались преимущественно им.
Перед нами стоит задача предсказания материалов с оптимальными для того или иного применения свойствами. В случае с одними материалами она решена, в случае с другими — пока нет. Лучше всего современные методы справляются с неорганикой и с физическими (механическими, электронными, и т.д.) свойствами, а не с химическими (такими как растворимость, каталитическая активность и так далее). Но наука не стоит на месте, и такого рода задачи будут решены на нашем веку. Уже сейчас можно предсказывать материалы с оптимальными свойствами среди многих классов веществ. Например, сверхтвердые, магнитные, термоэлектрические и так далее.
Если вы можете предсказать новые материалы со свойствами, которые значительно лучше свойств уже известных, если вы можете сделать это на компьютере — быстро и надежно, вместо того чтобы годами разные институты это делали экспериментально, — это, конечно, лучше. В том числе потому, что дает возможность открыть рекордные материалы, превзойти которые принципиально невозможно.
Какими проектами вы занимаетесь сейчас?
Я работаю над несколькими проектами, среди которых создание новых сильных постоянных магнитов; предсказание новых термоэлектриков — материалов, которые превращают тепло в электричество; новые твердые материалы, которые можно было бы использовать в буровой технике и многих других приложениях. Есть и другие темы, в частности — предсказание новых соединений при высоком давлении и обнаружение новых форм уже существующих лекарственных препаратов.
И, наконец, достаточно новый для меня проект, к которому я все еще не до конца готов психологически — это своего рода приключение для меня: предсказание структуры белков. С одной стороны, это похоже на то, чем я занимался большую часть своей карьеры (предсказание структур веществ). С другой стороны, этот проект сильно отличается, так как обладает биохимической спецификой, а это совсем новая для меня область — с возможными выходами на медицину и многое другое.
Полубизнес
В России действительно много передовых научных проектов. Обычно они востребованы зарубежными компаниями. Видите ли вы интерес к ним со стороны российской промышленности?
Да, конечно. У нас сейчас есть проект с одной нашей крупной нефтегазовой компанией, связанный с разработкой новых материалов для бурения. Сейчас мы ведем переговоры с несколькими другими компаниями по другим проектам. Так что интерес есть, и он растет.
Но, конечно, нужно понимать, что российская экономика пережила такой сильный шок в 90-е годы, что на протяжении практически всех 2000-х российские компании были заняты стабилизацией своего положения, зарабатыванием денег с минимальными рисками и максимальной прибыльностью.
Сейчас что-то меняется?
Да. Но эти перемены займут много времени, потому что нельзя просто так взять и поменять парадигму, которая действовала больше 20 лет. Сейчас бизнес должен думать о том, что будет через 20, 30 лет, — нужна ли тогда еще будет, скажем, нефть? Не нужны ли будут какие-то иные продукты, не ресурсоемкие, а наукоемкие, и как в них вложиться, чтобы потом не потерять. Потому что наукоемкое производство сопряжено с очень большими инвестициями и рисками. Построить фабрику, завод из ничего (тем более связанный с каким-то наукоемким производством) всегда очень затратно. Большие риски происходят от конкуренции. Необходимы квалифицированные ученые, инженеры, бизнесмены. Есть политические риски, связанные с санкциями, с защитой интеллектуальной собственности и так далее. Тут очень много неизвестных. Продавать нефть или уголь гораздо проще, но эта модель не имеет большого будущего. Нефть, возможно, еще долго прослужит людям как источник энергоресурсов и незаменимое сырье для химической промышленности, но на ней одной, скорее всего, страна не сможет стать благополучной, нужна диверсификация экономики.
Вы видите у государства заинтересованность в развитии промышленности, в поддержке бизнеса?
Развивать промышленность интерес есть точно. Вы можете посмотреть сводки — сколько заводов было построено за последние десять лет. Понятно, что темпы реиндустриализации России могли быть и повыше, но они уже впечатляют.
Хотя, конечно, есть трудности. Обновление идет не так быстро, как хотелось бы, но мы видим, что правительство очень хочет восстановить науку. А вот в чем лично я вижу меньше поводов для оптимизма — это частный бизнес.
Но производство — это бизнес.
Ну, не совсем. Бывает государственное производство.
Государственные корпорации — тоже бизнес.
Такой полубизнес. По моему субъективному впечатлению, государство очень серьезно относится к восстановлению науки и индустриального потенциала страны, но все еще недостаточно серьезно относится к частному бизнесу. Мои знакомые бизнесмены жалуются на разные процедурные и законодательные сложности. Многие предпочитают вести бизнес за границей, хотя это, по-моему, тоже сопряжено с рисками — мы все видим, как арестовывают и капиталы, и бизнесменов. Такое ощущение, что слишком большой процент нашей экономики сосредоточен в руках государства и крупного бизнеса, а ведь малый бизнес мог бы дать стране очень многое.
Наши власти часто делают программные заявления о необходимости поддержки бизнеса, упрощения процедур… Это только на словах?
Я не знаю, я же не бизнесмен. Мне об этом судить сложно. Я вам изложил свое субъективное ощущение. Мне кажется, что в случае с частным бизнесом у правительства есть какая-то нерешительность. Боятся дать слишком много свобод, что ли… Наверняка есть какие-то причины, но вот такого всплеска частного бизнеса, который мог бы быть, я не наблюдаю. 15 лет назад едва ли не большинство моих российских знакомых были директорами каких-то мелких компаний. Сейчас я оглядываюсь вокруг — и этих директоров, как и их компаний, почти не осталось.
«Католичество и православие — это одно и то же»
Вы католик. Что для вас вера?
Это две вещи. Во-первых, я верю в Бога, потому что он действительно существует. А во-вторых, вера для меня — система координат. Еще Достоевский писал, что если Бога нет, то все дозволено. Если Бога нет, каждый человек — сам себе бог, и он может сам решать, что хорошо, а что плохо. Съесть соседа, ограбить его, убить, избить — если это в моих интересах — получается, что это хорошо. Если я сам устанавливаю правила игры и у меня своя система координат, а у вас — своя, то единственным законом оказывается право сильного. Я у вас отнял то, что принадлежало вам, потому что, во-первых, я этого хочу, а во-вторых — могу.
Мы видим, что право сильного часто реализуется, сильные нападают на слабых и отнимают у них все, что есть, вплоть до жизни. Но так ведь быть не должно, мы все чувствуем это. К какой бы культуре мы ни принадлежали, мы знаем, что такое хорошо, а что такое плохо. И то, что у всех людей есть одинаковый внутренний голос совести, говорящий, что такое хорошо, а что такое плохо, — это говорит об абсолютности этих правил.
Почему именно католицизм, а не православие? У нас же все-таки православная страна.
Это долгий разговор. Я считаю, что свою веру человек должен определить сознательным выбором. Это не то, что наследуется или навязывается извне. Никто никому ничего не должен, никто не обязан верить или верить так, а не иначе. Для меня католичество стало сознательным выбором. Когда я стал христианином, то искал для себя веру. Вариантов было несколько: православие, католицизм, протестантизм и разные другие христианские конфессии. Дальше я стал мыслить логически и пришел к католичеству.
Сейчас я уже понимаю, что и католичество, и православие — на самом деле одно и то же. Католики и православные поссорились тысячу лет назад по бюджетно-административным причинам. Вероисповедание было привязано к этому конфликту настолько искусственно, что большинство людей даже не в состоянии объяснить различий. Если вы спросите у рядового православного, Святой Дух исходит только от Бога-отца или и от Бога-сына тоже — едва ли многие дадут верный ответ. То же самое касается католиков. Так что разницы нет никакой, и в реальности это одна неделимая церковь.
Но выбрал я католичество в свое время по другим причинам. Это было в начале 90-х годов, и тогда на улицу часто выходили всякие люди с хоругвями и лозунгами «Бей жидов, спасай Россию!» И вот они громче всех кричали, что они и есть православные.
Многие из них до сих пор вполне успешно маршируют.
Лично я о них давно не слышал. Наверное, они в чем-то и православные, но они позорят православие. Реальное православие другое, оно прекрасно. Самый выдающийся человек, которого я встречал в жизни (а я встречал многих), — это Антоний Сурожский, русский православный епископ Великобритании и Ирландии. Я с ним познакомился, когда учился в Лондоне. Общение с ним поставило меня перед вопросом: может быть, мне перейти в православие? Ведь оно так прекрасно! И я не перешел только по той причине, что понял, что католичество и православие — это одно и то же, в этом переходе нет никакого смысла.
А что касается людей с лампасами и хоругвями — каждый человек имеет право заблуждаться. Мы должны дать другим людям возможность прийти через заблуждения к правде. Кстати, об антисемитах расскажу вам историю. Я, будучи по маме евреем, подружился с замечательным химиком-антисемитом. Дело было так: я был приглашенным профессором во Франции, находился там месяц, и одним из сотрудников той лаборатории был российский химик. Он пережил в России самые непростые времена, когда почти всем было плохо и люди искали виноватых. С тех времен он решил, что во всем виноваты евреи. О том, что я по маме еврей, он не знал — фамилия и внешность у меня армянские (мой отец армянин). За первым же обедом он стал мне излагать свою теорию мироздания, согласно которой весь мир опутан щупальцами жутких евреев, которые всем мешают жить.
Я выслушал его, а потом сказал: «И как же мне быть? Я же наполовину еврей. Надеюсь, мои щупальца вас не очень травмируют?» А он, не смутившись, сказал: «Ну, ты же хороший еврей, а я-то про плохих говорю!» Я пробыл там около месяца, мы с ним мило общались, работали, а потом настала пора мне уезжать. И он ко мне подошел, со слезами обнял и сказал: «Слушай, как же я без тебя буду? Ты же мне как родной стал. Буду скучать». И достает из-за пазухи стопку листов: «Вот, прими подарок, всю ночь ксерил — «Протоколы сионских мудрецов»».
Я рассказал эту историю к тому, что, мне кажется, в нашем обществе назрело очень много конфликтов за те голодные жестокие годы, когда люди искали, на кого бы излить свой негатив. Мне кажется, что настало время примирения, когда все люди смогли бы нормально сосуществовать — и, кто знает, может быть, антисемиты перестанут быть антисемитами. Мне кажется, этот процесс уже идет, и об антисемитизме в нашем обществе сейчас я слышу крайне редко. Появилась, правда, фобия по отношению к кавказцам и среднеазиатам — и мне это очень грустно видеть.
«Люди начинают бояться кого-то обидеть»
Если продолжать тему моральных ориентиров, но вернуться к науке: в США сейчас активно муссируется тема гендерной справедливости, и нередко известные ученые вроде Мэтта Тейлора или Джеффа Марси подвергаются остракизму. Что делать, и вообще — проблема ли это?
Это, конечно, проблема, но пока не наша. Происхождение этого гордиева узла известно. Не только в нашем, но и в западном обществе было много несправедливости. Например, притесняли чернокожих, называли их нехорошими словами, унижали, а теперь пытаются скомпенсировать это, не допуская никакого притеснения и обиды для них и перестраховываясь. Сейчас слово «чернокожий» считается обидным и не используется — на всякий случай. Казалось бы, это факт: у этого человека черная кожа, а у этого белая. Но в американском обществе это не принято, и чтобы никто не обиделся — их называют афроамериканцами. Кстати, как называть африканских чернокожих африканцев, я не знаю. Афроафриканцы, что ли?
Просто африканцы — africans.
Afrikaans — это название языка белых колонистов голландского происхождения в Южной Африке. Как на юге, так и на севере Африки бывают белокожие африканцы. Я говорю о том, что навязываются новые и противоестественные нормы языка и поведения, чтобы не обидеть чернокожих, женщин, представителей сексуальных меньшинств. Например, на работе вы не можете похвалить вашу коллегу, сказать ей, что она хорошо одета, потому что это будет воспринято как сексуальное домогательство. Вы не можете разговаривать с ней (если вы мужчина) в кабинете при закрытых дверях, их нужно держать открытыми, чтобы все видели, что там происходит. Мне кажется, это ненормально, люди начинают бояться кого-то обидеть, что кто-то обидится или донесет… Но лучше пусть кто-то обидит случайно сказанным словом, чем все вокруг будут трястись.
Но вы согласны, что существует проблема репрезентации женщин, нацменьшинств и сексуальных меньшинств в науке, что ее нужно решать какими-то регуляциями?
Я не удивлюсь, если некоторые из этих проблем реально существуют (социологи наверняка это изучили), но вряд ли их можно решить навязыванием новых норм языка и странными правилами поведения. Мне проще отвечать за себя, а я живу своей лабораторией, своим коллективом и могу сказать только одно: в нее я беру людей вне зависимости от пола, сексуальной ориентации, цвета кожи, национальности.
Жизнь тем и прекрасна, что мы такие разные. И мне кажется, что когда мы выбираем притеснять большинство, лишь бы меньшинства не обиделись — это проблему не решает, а усугубляет. Когда при приеме на работу, на учебу, вы начинаете учитывать этнический, половой или какой-то еще критерий, то на самом деле вы уже предаете принцип равенства. Равенство — это когда вы оцениваете людей только по профессиональным качествам, талантам. Когда говорят, мол, нужно, чтобы мужчин и женщин было 50/50, — нет, не нужно. Нужно, чтобы на работе людей оценивали только по их таланту, а в обычной жизни — по их человеческим качествам.
Но существует такое понятие, как bias — предрассудок, когда руководитель на основе своих подсознательных социальных установок отдает предпочтение белому гетеросексуальному мужчине.
Если у вас есть такие предрассудки, то вы не очень профессиональный руководитель. Потому что если вы профессиональный руководитель — вы будете оценивать своих сотрудников только по профессиональным качествам.
Банка пива и Дима Билан
Каким образом нужно популяризировать науку в России? Вот, например, ваш портрет появился недавно на банке пива в рамках проекта Made by Russians. Это хороший пример?
Я считаю, что популяризировать науку нужно везде и всюду. Наука — это часть культуры. Вы не можете быть культурным человеком, если не знаете, как устроен наш мир. Ученые должны рассказывать о науке, ведь наука не стоит на месте, она развивается. Ученые должны делиться своими знаниями с людьми. Посмотрите на это с другой стороны: ученые получают деньги из бюджета, который берется из налогов. И у нас есть обязанность дать что-то налогоплательщикам — да, национальный престиж, новые технологии, которые рано или поздно найдут путь к ним, но также рассказать им о науке, об устройстве этого мира, повысив таким образом культуру нашего населения.
Даже на банке пива?
А почему нет? Я вообще пиво не пью, но когда мне это предложили, я недолго думал. Идея состояла в том, чтобы изобразить на банках пива пятерых успешных россиян. Там были знаменитые дизайнер, фотограф, ресторатор и так далее. Ученый среди них был один — я. И я подумал: ну хорошо, если я скажу нет — там не будет ученых, и получится, что успешных российских ученых нет? Пусть будет кто-то, не обязательно я, но предложили мне — и я согласился.
К тому же это заявление абсолютно рыночное: сегодня профессия ученого в России престижна. Зафиксировать этот момент было правильной идеей, что мы и сделали на этой банке пива. Ведь более массового продукта сложно изобрести.
Кстати, в октябре 2017 года меня пригласили участвовать в открытии Всемирного фестиваля молодежи и студентов. И за несколько дней до открытия, когда я уже ехал в Сочи, мне сказали, что открывать это событие я буду дуэтом с Димой Биланом: по задумке организаторов, он должен был что-то петь, а я что-то рассказывать. Было непросто решиться, но я все же решил, что пойду на этот эксперимент. Когда я приехал в Сочи, мне показали сценарий, и идея эта мне очень понравилась. Мы встретились с Димой Биланом, порепетировали (он мне, кстати, очень понравился и как человек, и как профессионал) — и выступили.
Это выступление было в кайф. Мы оба излучали совершенно искреннее удовольствие. Когда камера отворачивалась, он мне подмигивал, всячески веселил. Я, войдя во вкус, даже пританцовывать начал, что мне совсем не свойственно, а потом мы искренне, по-дружески обнялись. Теперь, когда мой трехлетний сын видит по телевизору Диму Билана, он говорит: «Папа, папа, там твоего друга показывают!»
Я думал, что проснусь на следующий день — и в меня полетят помидоры от коллег, которые скажут: «Ты опопсился! Ученому нельзя выступать с поп-певцом». Каково же было мое изумление, когда я получил десятки писем от своих коллег, включая многих академиков и членкоров, в которых они единогласно заявили, что это было потрясающе, что это была лучшая популяризация науки, какую они видели. По-настоящему сильная популяризация предполагает разные форматы.
Ссылки по теме
lenta.ru, 01 ноября 2017
lenta.ru, 07 декабря 2017
lenta.ru, 05 февраля 2014
Почему россияне больше не рвутся в столицу
Статья Ксении Собчак о неприкасаемых в России, жестоких судах и «Брате-2»
Трагическая гибель 36-летней москвички , которая лишила жизни еще и девятимесячную дочь и шестилетнего сына, потрясла россиян. Женщина оставила предсмертную записку, а за несколько минут до случившегося звонила в скорую помощь с жалобами на плохое самочувствие дочери и проблемы с ее кормлением. Как рассказали ее близкие, погибшая психозом и послеродовой депрессией. Тем не менее врачи, по их словам, рекомендовали не класть ее в психбольницу, так как «она потом будет обижаться». Послеродовая депрессия — заболевание, о котором не принято говорить в российском обществе, так как считается, что женщины обязаны испытывать радость материнства после родов. Их жалобы воспринимаются как эгоизм, в результате чего многие годами не получают помощь. По просьбе психоактивистка и журналистка Алена Агаджикова поговорила о заболевании с соосновательницей проекта «Бережно к себе» Ксенией Красильниковой, написавшей «Не просто устала. Как распознать и преодолеть послеродовую депрессию».
«Лента.ру»: В течение 14 лет я переживала разные состояния, одно из них — тревожная депрессия. Поэтому мне сложно представить, каково не знать, что она собой представляет, не чувствовать ее. Другой мир совершенно. И я хотела спросить у тебя для начала: до периода послеродовой депрессии, который ты описываешь в книге, у тебя случались депрессивные состояния?
Ксения Красильникова: Когда я лежала в психиатрической больнице, а я лежала полгода, психиатр разговаривал со мной почти каждый день и подолгу. Врачи мою жизнь изучили досконально. Они делились со мной предположениями, что на основании рассказанного о моей жизни у меня в анамнезе может быть депрессивный эпизод.
На фоне абьюзивных отношений восемь лет назад мне было почти постоянно грустно, я чувствовала, что теряю важные части своей личности. Сильное ощущение тоски и безвыходности, радости я не испытывала. Помимо личностных изменений, начались и существенные изменения внешности. Мне было трудно элементарно следить за собой. А в целом не сказать, что я хорошо помню тот период. Но даже если это был депрессивный эпизод, то он был совершенно другой степени тяжести. Потому что депрессия, которая у меня была после родов, несовместима с жизнедеятельностью вообще. На ее фоне то, что было до этого, меркнет.
Да, это частая проблема: пока депрессия сочетается с твоей жизнедеятельностью, ты справляешься. Социальный фактор играет огромную роль, никто вокруг не говорит, что это может быть патологичное состояние, и ты такая — «ну, наверное, плохое настроение».
Да. В тот период у меня очень сильно сократился круг общения, и это связано как с характером тех отношений, так и с тем, что мои близкие люди в тот период меньше знали о психике в целом и не особо стремились помогать. Моя сестра тогда, чего сейчас я вообще не могу представить, говорила: «Ты чувствуешь себя несчастной, но это твоя жизнь, твой выбор».
Если перейти к твоему острому постродовому периоду, в книге ты писала, что важно отличить депрессию от беби-блюза. Что такое «беби-блюз»?
Беби-блюз — это такое специфическое состояние, которое возникает, после родов. Перемены настроения, ощущение тоски, плаксивости, иногда бывают вспышки гнева. У состояния есть важное отличие от депрессии: оно, как единоразовая акция, заканчивается в течение нескольких дней. Считается, что максимально оно может длиться две недели. Если симптомы беби-блюза продолжаются более двух недель, есть основания для того, чтобы предположить у себя депрессию. Границы зыбкие, но важно и то, что моменты тоски обязательно в какие-то секунды сменяются ощущением радости.
Реально ли родить так, чтобы сохранить психику? Ведь маленький человек — это в любом случае депривация сна, ты никуда от этого не денешься, это физические, гормональные изменения…
Еще все время присутствует рядом беспомощный человек, который орет.
Да, то есть добавляются еще аудиальные, сенсорные перегрузки. Считается, что психические особенности могут проявиться у человека, у которого их ранее никогда не было, под воздействием внешних факторов. И по сути, ребенок — это очень жесткий триггер для любого человека.
Все верно. Именно поэтому существует послеродовой психоз, а это жесточайшее, дико опасное для жизни состояние, и именно на фоне послеродового психоза чаще всего случаются инфантициды (лишение жизни своего ребенка — прим. «Ленты.ру») и расширенные суициды (самоубийство вместе с лишением жизни других людей — прим. «Ленты.ру»). Насколько я знаю, психоз после родов часто бывает первой манифестацией биполярного аффективного расстройства. И реже, но бывает первой манифестацией шизофрении. И с ним связаны две хорошие вещи: во-первых, он случается в одном случае на тысячу, в отличие от депрессии, частотность которой составляет 10-20 процентов. Во-вторых, он купируется быстро. Тут важнее всего быстро попасть в больницу, желательно, чтобы закрыли и полечили, в отличие от депрессии, которая может лечиться год, больше года.
По твоему мнению, не является ли депрессия закономерным продолжением родов как таковых? Ты знаешь матерей, которые родили, и у них не было депрессии?
В моем окружении ни у кого из молодых матерей не было послеродовой депрессии. В том числе у моей сестры-близнеца Насти, несмотря на то, что у нее до этого была клиническая депрессия. Настя была очень травмирована тем, что происходит со мной, и в какой-то момент поняла, что она может меня сейчас потерять. Помню, в предновогоднее время мы, обе беременные, сидели с ней в кафе, а я не могла есть, совсем, никак. Я периодически плакала, говорила, что не могу, что не понимаю, что делать. Она мне говорила, что она рядом. Это была важная поддержка.
Материнство не обязательно сопровождается депрессией, но это не значит, что те матери, у которых депрессии нет, не заслуживают бережного отношения, поддержки, приоритизации (внимательного отношения — прим. «Ленты.ру»). Моя философия состоит в том, что приоритизировать в послеродовом периоде нужно не ребенка, а мать. Даже если она в ментальном порядке.
Приоритизация — хорошее слово. В чем она выражается в твоем случае?
В том, например, что я говорю твердое «нет» разным людям и идеям. Я прошу помощи, когда мне нужно. Если я понимаю, что не могу потянуть какую-то вещь, то говорю, что мы либо откажемся от этой идеи, либо перенесем. Я не требовательна к себе как к матери. Мне нравится, какая я мать, но у меня нет никаких внутренних противоречий, связанных с тем, например, что мой ребенок много смотрит мультики. А я могла бы, как многие делают, убиваться по «развивашкам», еще чему-нибудь. У меня нет страхов, что ребенок будет плохо развиваться, будет недостаточно умным. Я с радостью делегирую заботу о нем своей маме, свекрови, если есть такая возможность. Илья у меня ходит в детский сад, несмотря на то, что еще маленький.
Один из героев твоей книги — твой муж Данила. В России ситуация с мужьями-отцами не самая лучшая. Фигура «отца-мебели», который, даже если не работает или работает очень умеренно, все равно не считает, что должен участвовать в жизни младенца, ребенка, подростка. Выходит, что женщина оказывается без помощи в тот момент, когда физически она не одна. То есть это двойная изоляция. Хочется задать тебе вопрос: как тебе удалось выбрать такого хорошего человека? (Шучу, конечно. Хотя, может и нет.)
А на самом деле, это правда. Впрочем, наличие в партнере «хорошего человека» не гарантирует его осознанность. Тут сочетание различных факторов. Я уже не была готова ошибиться аналогичным образом после того, что со мной было раньше. И мой нынешний муж просто не понимает, как в родительстве можно не быть равноправными партнерами. И в семье. Не знаю, почему у него такая, скажем так, идеология, непохожая на идеологию большинства. Так получилось. Когда у меня случилась послеродовая депрессия, он уволился, потому что кто-то должен был быть с ребенком. У меня были основания еще до родов предполагать, что он не из тех мужчин, которые будут отсутствовать в каком-либо виде. Так и оказалось, и так продолжается до сих пор.
Он эмпатичный в целом человек?
Наверное, можно так сказать. Ту реальность, которая возникла тогда, он просто принял, не задавая вопросов. Больница, врач, жена, которая действительно выглядит плоховато, и тут не нужно какими-то специальными особенностями обладать, чтобы разгадать, что человеку срочно требуется помощь. Я думаю, он просто понял, что в нашей семье случилась беда и нужно вылезать из этой беды.
Про беду. В самом начале ты говорила про послеродовой психоз. Как ты отреагировала на трагедию Людмилы Соколовой?
У меня есть ощущение, что мои близкие триггернулись из-за истории даже больше, чем я, потому что их столкнуло с этой реальностью в трагическом контексте заново. Мне сразу же, узнав о новости, позвонила Настя Чуковская и начала плакать в трубку, кричать: «Как же так, я могла и тебя потерять». И сестра моя, сказала, что прочитала новость и рыдала прямо во время тренировки. Одна моя знакомая, которая читала мою книгу, прислала эту ссылку с новостью со словами: «Ничего себе, а это не шутки!»
В моей книге есть история. Женщина из США убила свою дочь, которой уже было, по-моему, полгода. Сначала попыталась покончить с собой, не получилось, хотя думала, что умрет. И тогда она поняла, что если не уйдет из этого мира сама, то не может допустить, чтобы ее дочь в нем жила. Ее посадили в тюрьму на 10 лет. Выйдя из тюрьмы, она занялась просвещением, связанным с послеродовым расстройством. И через три года после этого, уже выйдя замуж, обретя большой круг поддержки, все равно покончила с собой. У нее была тяжелая депрессия. Я считаю важным говорить, что это смертельно опасно.
Как ты представляешь себе предотвращение таких трагедий на институциональном уровне?
Необходима система перинатальной поддержки. Это когда к женщине приходит педиатр на следующий день после того, как она выписалась из роддома. Да, это есть и в России, и ко мне приходила такая специалистка, но как это было: приходит, перечисляет, что есть нельзя (а есть «нельзя» почти ничего, кроме хлеба и масла, и это антинаучный абсолютно конструкт), говорит, чем мазать пупочную ранку ребенку, и уходит. После чего еще несколько раз приходит уже медсестра.
В других странах в эту систему перинатальной поддержки включено и, в общем-то, является одной из важнейших частей отслеживание ментального состояния матери. Опросники, Эдинбургская шкала [послеродовой депрессии], шкала депрессии Бека — все, что угодно. И элементарная человеческая поддержка, вопросы: «Как вы сами?»
Важнейшая часть — обучение педиатров, неонатологов и гинекологов, чтобы они элементарно знали о возможном психическом расстройстве. Не менее важно искоренение акушерского насилия, потому что оно — прямой путь либо к послеродовой депрессии, либо к послеродовому ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство — прим. «Ленты.ру»), которое тоже очень часто бывает. Да, это абсолютная сказка, неосуществимо.
Создание горячих линий, создание правдивого информационного фона, чтобы из уст авторитетного человека из СМИ, если он зовет к себе человека, который так или иначе с этим опытом столкнулся, не звучали травматичные вещи. Важно, чтобы было финансирование волонтерских программ.
Вы с коллегами сейчас делаете проект о ментальном здоровье матерей. Расскажи о нем.
Он называется . Это проект, который будет содержать в себе очень много разнообразной информации и опыта столкновения с различными ментальными сложностями, связанными с рождением детей, с фокусом на послеродовую депрессию. Будет также онлайн-группа поддержки.
Группа поддержки, которую ведет психолог?
Да. Либо психолог, либо обученный peer councellor, то есть человек, который консультирует тебя в связи с какой-то проблемой не потому, что он эксперт, а потому, что он имел такой опыт. Это как в «анонимных алкоголиках». Такая роль называется по-разному, то есть существуют другие термины для обозначения того же понятия, но это очень хорошо развивающееся направление на Западе, когда ты можешь помогать другим людям, быть помогающим практиком, не имея при этом профессионального образования. Потом у нас будет система обучения для врачей — гинекологов, педиатров, психиатров, потому что есть много даже психиатров, которые ничего не знают о послеродовой депрессии, которые обвиняют, осуждают, газлайтят.
Буквально сегодня мне прислали ссылку на телеэфир, который позвал психолога обсудить случай с Людмилой Соколовой. Психолог с матом сказал, что, когда у человека депрессия, «он лежит ногами к стенке, а когда выходит в окно с детьми, то он ****** (чокнутый)».
Я хотела бы увидеть лицензирование и создание профессиональных этических ассоциаций, которые были бы на государственном уровне закреплены для помогающих практиков. Постоянное переобучение психиатров, потому что у меня были совсем не худшие психиатры в моей государственной больнице, но они ничего не знали, например, о том, что существуют совместимые с грудным кормлением психотропные препараты. Было очевидно, что они не занимаются в своей ежедневной практике изучением исследований психосостояния матерей, и с этим надо что-то делать. И еще, чтобы люди, которые принимают звонки по телефону скорой помощи, проходили минимальное обучение и имели минимальные скрипты, чтобы выявить, задать тайные вопросы человеку, который в остром состоянии.
В Америке и, по-моему, в Австралии есть совершенно поразительные, созданные государством центры, которые специализируются на перинатальных расстройствах и куда могут госпитализироваться женщины с грудными детьми. Женщине зачастую необходимо оставаться под наблюдением из-за суицидального поведения. Такая система дает не расставаться с ребенком, и при этом есть психиатры и психотерапевты, которые максимально глубоко специализируются на этой тематике.
Давай перейдем к твоей книге. Какие были отклики на нее?
Когда у меня выходила книга, я написала пост в Facebook. Мне всегда было трудно писать посты, я не привыкла к социальному обнажению, а тут прям выдала всю правду-матку, и он не хило разошелся. Я стала получать много фидбека. Преимущественно это были, конечно, положительные отклики с благодарностью, что я расшевелила замалчиваемую тему. Потом уже люди начали читать книгу, говорить разное, делиться своими впечатлениями. Были те, кто приходил ко мне в личку сказать «спасибо», были те, кто приходил и задавал дополнительные вопросы, были и остаются до сих пор большие потоки с просьбами помочь.
А от кого исходил хейт?
От разных людей. Но пожелания смерти в свой адрес я увидела от мужчин. Женщины писали преимущественно: «эгоистка, лентяйка, бездельница, зажралась, ребенок — это ж такое счастье, а я вот нюхала пяточки своего малыша».
В связи с трагедией Людмилы Соколовой ты сейчас даешь очень много интервью. Ты сказала, что в твой проект будет входить обучение представителей медиа этичной коммуникации. За последние дни ты сталкивалась с неэтичным поведением журналистов?
На днях я была на прямом эфире одного из телеканалов. В моей голове репутация этого медиа не самая чистая, ну, думаю, посмотрю, что они будут говорить. Не скажу, чтобы мои худшие опасения подтверждались, но журналисты уводили не туда.
Например, к эфиру подключилась моя соавторка Даша Уткина, клинический психолог и доула (женщина, которая обеспечивает непрерывную физическую, эмоциональную и информационную поддержку мамам до, во время и после родов — прим. «Ленты.ру»). Журналисты стали задавать вопросы, кто такая доула, хотя применительно к истории о расширенном суициде это имеет мало значения. И она стала им объяснять. Они пытались ее, а потом меня вывести на выводы о том, что это шарлатанство: «А как они лицензируются? А как вы будете делать вывод о том, профессиональна ли доула?» Я говорю: «Во-первых, я не рожала с доулой, во-вторых, я не собираюсь еще рожать. Почему мне задают такие вопросы? Я пришла не об этом говорить».
Еще сложилось ощущение, что меня пытались представить в странном свете. Кто-то мне говорит: «Не поймите меня неправильно, я не ерничаю. Но если вы говорите, что вы не эксперт по медицине и что вы не эксперт по доулам, вы тогда кто такая?» А потом еще было: «Как понять, что это депрессия, а не обычное женское самодурство?» Я ответила, что не понимаю, что здесь значит слово «женское», потому что послеродовая депрессия бывает и у мужчин тоже, и об этом мало знают.
Но я все равно расцениваю этот медиаопыт как положительный. Именно с точки зрения того, что я в этой ситуации восприняла себя как луч света в темном царстве. И у меня было ощущение, что люди, которые это смотрят, могут соотнестись и увидеть то, что увидела я.
У меня есть ощущение, что происходящее сейчас в медиа вокруг истории Людмилы, эти попытки найти каких-то соседей, которые говорят, что девушка «носила странную шапку» и была «с чудинкой» (реальные цитаты из медиа), — это манипуляция информацией. А доминирующий дискурс в отношении этой истории: «Мать — говно, если баба не умерла, надо было ее убить». Я тебе сейчас прочитаю новость, которую я увидела в сети и сохранила скриншот: «В Москве женщина убила своих маленьких детей, восьмимесячную дочку и трехлетнего сына. Ее тело также нашли рядом. Мальчику после страшного падения удалось выжить, сейчас он в больнице, за его жизнь борются врачи. Уже известно, что дама оставила записку, в которой просила никого не винить в случившемся, особенно супруга. Кстати, в момент трагедии его не было дома».
«Кстати»…
Да! Обвинительная риторика и попытки создать ее искусственно — это для медиа способ набрать популярность. Я считаю, это очень плохо. Это сильно вредит самым разнообразным угнетенным группам населения, а, мне кажется, практически каждый человек в какой-то момент жизни становится представителем угнетенной группы. Если мы говорим о психических особенностях, то с тем или иным видом расстройства сталкивается каждый третий — это статистика . В течение жизни — каждый третий! Это же огромное количество людей. И тем не менее медиа пишут о проблемах вот так.
У тебя не случилось ретравматизации (повторное получение эмоциональной травмы — прим. «Ленты.ру») в связи с активным обсуждением постродовой депрессии в последнее время?
Сегодня я разрыдалась в метро. Не поняла, что именно к этому привело, но я слушала музыку, и там были такие подходящие мелодии и слова… Я, понимаешь, испытываю большое сожаление. Мне кажется, что если бы рядом с ней кто-то был, условная я, другой человек, переживший этот опыт, а в идеале, конечно, профессионал, — то этого можно было бы избежать. Я не могу не сравнивать мою ситуацию с ее ситуацией, что мне повезло, а ей — нет. А могло бы повезти. И, допустим, делай мы медиаработу в этом смысле лучше, было бы больше шансов, что ей бы повезло. Менялась бы повестка — было бы больше шансов… Обучались бы специалисты — ей бы могло повезти.
Две дагестанские журналистки, Светлана Анохина и Аида Мирмаксумова, запустили проект «Отцы и дочки» — это -канал, на котором жительницы Кавказа читают на камеру анонимные письма дочерей к своим отцам. По мотивам незатейливых историй художницы Ася Джабраилова и Татьяна Зеленская создают анимационные ролики. Эти послания — о любви и стыде, прощении и боли, благодарности и одиночестве — настолько обыденны, что никогда не появятся в прессе, отмечают авторы проекта. У них другая задача: дать кавказским женщинам возможность, которой у них никогда не было, — поговорить с отцами, а кавказским мужчинам — наконец их услышать. «Лента.ру» послушала их рассказы и поговорила с создательницей проекта Светланой Анохиной о том, почему разговоры на откровенные темы так важны и как на них реагируют адресаты посланий.
«Я жалела, что у меня нет автомата»
«Мужчины боятся измен, позора и унижения. Мы тоже. Но у нас разные степени страха. Может ли какая-нибудь женщина сказать, что выходит на улицу спокойно и уверенно и, если слышит шаги за спиной и обнаруживает мужскую фигуру, не пугается? Вряд ли. Мы боимся быть изнасилованными, избитыми, изуродованными, мы боимся, что нас убьют», — говорит жительница Махачкалы, шеф-редактор сайта о правах женщин на Кавказе Daptar.ru Светлана Анохина.
Она родилась и выросла в Дагестане, и только когда в 25 лет переехала во Львов, узнала, что есть другая реальность: «Оказалось, что когда на улице подходит мужчина, не нужно делать лицо кирпичом и отбегать подальше, а если поговорить с ним — за это никуда не поволокут». За те 14 лет, что Анохина прожила в украинском городе, она вспомнила только два эпизода уличных домогательств.
Однако в первый же год по возвращении в родную Махачкалу произошло около десяти неприятных историй: «Что-то кричали в спину, хватали за руки, доходило до драки». Однажды ей пришлось отбиваться при попытке затащить ее в машину, причем она стояла на остановке общественного транспорта — в длинном плаще, в темных джинсах, с двумя сумками. «Когда я гуляла с взрослой дочерью по городу, я жалела, что у меня нет автомата в руках», — признается Анохина.
На протяжении полугода она представляла в суде сторону потерпевшей местной жительницы в деле о групповом изнасиловании. Удручала не столько тяжесть преступления и бюрократические проволочки, сколько аргументация адвокатов четырех насильников: пострадавшую обвиняли в аморальности — в перерывах между заседаниями она выходила курить. Это было доказательством того, что изнасилованная — проститутка, которая пошла в суд потому, что не получила денег. «Я не выдержала и спросила: «Вы больные, что ли?». Обвиняемые сидели в четырех метрах от жертвы и корчили рожи, причмокивали, имитировали оральный секс. Она вцепилась в мое предплечье и не отпускала весь процесс. Настолько сильно, что я начала испытывать дикое раздражение: я не знаю, как она держалась, я бы сорвалась уже много раз. Она, видимо, отключила какие-то рецепторы и сидела полуживая», — вспоминает Анохина.
Что еще хуже — эти женщины не находят поддержки и понимания не только в обществе, но даже в своей семье. Бывают случаи, когда родители не пускают замужнюю дочь с ее проблемами на порог. «На Кавказе нет традиции доверительных разговоров между старшими и младшими, а тем более между дочерью и отцом. Девушка вынуждена скрывать все свои беды. Утаивая проблемы, она играет в пользу тех, кто ее шантажирует. Если она обратится в полицию, это тут же станет известно всем», — поясняет причины сокрытия преступлений Анохина. Так что в случае серьезной угрозы кавказская женщина оказывается отрезанной не только от общественной поддержки, от защиты государственных институтов, но и от семьи.
«Недавно в Дербенте ко мне подошла женщина и рассказала о соседской семье, где отец всегда строго отчитывал дочь. Она его страшно боялась: не того, что побьет, — он руки не поднимал, а его суровости и отчуждения, которое между ними возникало в этот момент. Как-то раз она опоздала. Стояла на улице, смотрела на окна и понимала, что лучше умрет, чем увидит ледяное лицо отца. К ней подошел сосед, ее ровесник, и спросил, почему она не идет домой. Она ответила, что боится переступить порог. Он ей предложил бежать с ним. Между ними не было никаких романтических отношений. Она согласилась. В итоге исковеркала себе жизнь. Из-за чего?» — риторически спрашивает дагестанская журналистка.
Слушай, мы ведь так и не поговорили. Не хватило времени. Не хватило всей твоей жизни. Когда я открывала рот и пыталась о чем-то серьезном, о больном для меня, ты и мама расценивали это как попытку попрекнуть вас. (…) А я ведь давно простила. Раньше, чем ты слег. Раньше, чем из коренастого, сильного, грозного мужчины ты превратился в костлявого подростка, который лупит меня кулачком по рукам, когда я меняю ему памперсы. У меня все руки были в синяках, поэтому я сняла браслеты. (Из С.А.)
Страшнее всего, папа, когда ты начинаешь рассказывать нам, своим уже взрослым детям, свои семейные истории. Это придуманные дети из придуманного тобой прошлого. В нем ты заботливый отец и муж, и тебе интересны дети как самостоятельные личности. Но это же неправда. Пап, это же вранье. Правило было одно: мы должны были не отсвечивать. И нас можно было не замечать. Не замечать того, что мы разные: один любит рисовать, другая — танцевать, третья — читать и сочинять истории, четвертая — мастерить. Нас всех отдали в музыкальную школу, скопом, просто потому, что так хотел папа. Я ненавижу пианино. Я к нему тридцать лет не подхожу. (Из Р.Ш.)
«Образ карающего мужчины осточертел»
Испокон веков женщины в Дагестане были центром семьи и никогда — изнеженными домашними куклами. «Они были сильными: косили траву, носили хворост, копали глину, имели право на наследство наравне с братьями», — объясняет Анохина. Но сегодня, помимо религиозных ограничений, которые накладывает ислам, есть еще и влияние древних родовых обычаев — адатов: представлений о том, что правильно и что нет, а также кризис самоидентификации, который затрудняет верную интерпретацию норм и традиций.
«Традиционные ценности были рассчитаны на замкнутые общины, на ситуацию жесткого контроля старшего над младшим, мужчины над женщиной, — поясняет Анохина. — Но даже тогда, что бы в семье ни случилось, ни один посторонний мужчина не смел женщине ни сказать что-то, ни тронуть ее тем более. Сейчас именно эти табу в отношении женщин почему-то сняты, и в сознании людей перемешалось все: адаты, шариат, даже блатные понятия».
Негативную роль играют и крупные СМИ. Заголовки вроде «Отец задушил аморальных дочерей» подспудно допускают идею, что убийство можно оправдать, говорит Анохина. По ее словам, интервью с администраторами пабликов вроде «Карфагена» (разворачивающих травлю кавказских девушек в Сети за их якобы непристойное поведение) без комментариев богословов и духовных лидеров формируют на Кавказе новое понимание роли отца и мужчины, кодекса его поведения в семье и обществе, «которые имеют лишь внешнее сходство с традиционной патриархальностью, а по сути представляют собой полное уродство».
«Мы полагаем, что изначальная роль любого старшего в семье, а особенно на Кавказе, отношения отца и дочери — это защита, — уверена Анохина. — Нам осточертел образ мужчины, который сейчас вырисовывается. Не первозданный, не патриархальный, а заново придуманный: который карает, наказывает, отбирает права. Он якобы за тебя отвечает, но все функции его сводятся к тому, чтобы контролировать и наказывать в случае «неправильного» поведения».
Проект «Отцы и дочки» — это способ найти новый язык в общении с главными мужчинами в жизни девушек — отцами. «Мы хотим показать мужчинам другие модели отношений в семье и обществе. В одном из наших мультфильмов папа принимает единственно верное решение: вступается за дочь, которую односельчане насиловали полгода. Половина села ее шантажировала, и она боялась сказать. Он довел дело до суда и отстоял ее. Для дагестанского отца инициировать процесс над насильниками и выступить в защиту дочери — это большой, сильный поступок».
Спасибо за мантру «Мои девочки не будут зависеть от этих козлов». За то, что мое образование не стало всего лишь моим приданым, а развилось в какую-никакую карьеру. Спасибо за то, что позволил накричать на тебя 15 лет назад на кухне — помнишь, когда решался вопрос, куда же мне поступать. (…) Ты дал мне в безграничное пользование образ строгого кавказского отца, благодаря которому я могу отказаться делать то, чего не хочу. «Мне папа не разрешает» — волшебная фраза, которой я пользуюсь до сих пор. Если учесть то, что называют спецификой региона, ты идеальный отец для меня: пообниматься с папой, отпроситься на свидание или просто пообсуждать, куда катится этот дурацкий мир, — все это такие обычные вещи для нас с тобой. К сожалению, не все чеченские девушки могут сесть с отцом за один стол. Это даже страшно. (Из А.Х.)
Ты, когда выпивал, говорил, что мать меня бросила, что я никому не нужна. А мать рассказала мне, что ты обманул ее, рассказав, что разводишься с супругой. Но не развелся, а только изредка приезжал с друзьями и заставлял зарезать последнего петуха и наварить хинкала. Помню, была еще совсем маленькая, когда ты приехал к нам с матерью и за что-то очень больно меня ударил. Я тогда еще не знала, что ты мой папа, — меня просто больно ударил дядя. (…) А потом и вовсе сдал в интернат, написав отказ. В 14 я осталась одна. Сейчас мне 23, и я до сих пор одна. Ты говорил, что я любимая дочь. Любимых бросают в океан? Выжить или утонуть? (Из И.З.)
«Есть более мужские поступки, чем грохнуть рыдающую дочь»
«Мало кто решается написать, выговориться — это приводит к слезам. Я советую респонденткам брать такой вектор: «Папа, спасибо тебе, что я такая», — говорит Анохина. — Туда войдет все: и уверенность в себе, и неуверенность в себе, и счастье, и одиночество — все. Если взвешенно посмотреть на свою жизнь, станет понятно, какие проблемы и какие победы — от папы. Одна девушка привыкла к мысли, что папа, в общем, на ее стороне, но разбираться с проблемами придется ей самой. И только после его смерти узнала, что он ходил и разбирался с ее бедами, но она об этом не знала. А как бы ее это поддержало тогда!»
Создательница проекта уверена: мужчина, который воспитывает дочь, формирует у нее образ внешнего мира. «Мама — мир внутренний, а отец — внешний, так сложилось в патриархальной кавказской семье. И если она ощущает, что внешний мир ею постоянно недоволен, это ее ломает», — подчеркивает журналистка. В качестве примера такого влияния отца на судьбу она приводит историю своей подруги — талантливой художницы, которая как-то пожаловалась ей, что домашние дела — в частности, готовка, даются ей легко и непринужденно, а когда речь о работе — она боится импровизировать. В беседе выяснилось, что в детстве отец насмешливо говорил ей «Не так уж и бездарно», когда она что-то рисовала, зато восторженно и искренне хвалил, когда она готовила.
Проект состоит из двух частей. Первая — это письма, которые пишут женщины преимущественно из Дагестана и Чечни. Все они разного социального положения, разного возраста: от 20 до 85. Люди пишут, повторяясь и волнуясь, редакторы практически их не правят — важна подлинность. Но на камеру с отрытым лицом читать даже чужие письма большинство дагестанок отказываются. «Опасаются, что подумают про их семьи, узнают по голосу и придут что-то предъявлять родителям. Это жутко», — поясняет Анохина.
Письма доступны на YouTube не только подписчикам, но и двум фокус-группам: мужской и женской, в каждой по десять человек. Сначала мужчины были готовы слушать истории, но потом сломались: восприняли часть откровений как «предательство отцов». Один из них обвинил автора письма в неблагодарности: может быть, у ее отца не было времени, потому что он много работал, негодовал он. «Какого времени? Ведь речь о привычке не говорить о проблемах в доме», — возражает Анохина и добавляет: это еще раз показывает, насколько сложно бывает услышать друг друга.
Но авторы проекта уверены, что их усилия не пропадут зря. Поначалу они вообще сомневались, что женщины будут писать незнакомым людям о том, о чем не решались говорить даже близким, но письма пошли. Значит, это действительно нужно. С мужчинами пока сложнее, но есть вторая, более образная часть проекта, — анимационные ролики. Их рисует Ася Джабраилова (раскадровки предоставили «Ленте.ру»). Мультфильмы будут посвящены историям, которые дагестанские журналистки давно хотели рассказать, но не находили нужной формы. Все они — о том, как отец, брат, близкий родственник публично восставал против навязанной ему роли мужчины-карателя и вопреки ожиданиям социума защищал свою родственницу.
«Наша целевая аудитория — кавказские мужчины, — резюмирует создательница проекта «Отцы и дочки». — Те, кто готов услышать, — а таких не очень много, — услышат. Те, кто не готов, — там наши усилия бессмысленны. Но они могут рассмотреть в мультиках ту роль, которую мы им ненавязчиво предлагаем. Она более мужественная: встать за своего ребенка против всего мира. Это более мужской поступок, чем отвести в безлюдное место рыдающую дочь и грохнуть».
Ты не видел, как рос твой старший внук, а между прочим, он носит твое имя. Вы толком друг с другом не познакомились: ему только годик исполнился. Ты с трудом мог держать его на руках — болело сердце. Но ты мечтал, что он подрастет, и вы пойдете с ним за ручку по берегу моря. Помнишь, как мы там пролазили под вагонами, и я страшно боялась, что поезд сейчас тронется? Всегда пачкалась мазутом. Потом шли в порт — благодаря тебе я знаю все его закоулки. Там была столовка, мы заходили туда перекусить и покупали кильку в желтой упаковке, называемой в народе «братской могилой», вкусная такая. Мама ругалась, что едим всякую дрянь. После твоей смерти у нее пропал интерес ко всему. Мы постепенно перестали отмечать праздники и дни рождения. Через полгода после твоей смерти мы с мамой пошли к типа «святой», которая разговаривает с умершими. Святая оказалась аферисткой. Ты бы очень смеялся, если бы узнал об этом.
Я не хочу писать о своих обидах. Они вдруг стали такими мелкими и ерундовыми. Единственное, что меня огорчает, — это невозможность видеться с тобой. Когда ты умер, все стало очень плохо. В нашей жизни как будто появилась огромная дыра, и оттуда потянуло ледяным холодом. (Из С.Д.)
В четверг, 15 июня, президент России Владимир Путин провел традиционную прямую линию, в ходе которой почти четыре часа общался в телевизионном прямом эфире с согражданами. С одной стороны, мероприятие прошло в привычном темпе и формате. С другой — появились и новшества: некоторым главам субъектов пришлось незамедлительно приступить к решению накопившихся проблем. Да так, чтобы успеть отчитаться до окончания эфира. Кому досталось от президента и чем запомнится этот телемарафон — в материале «Ленты.ру».
Заглянули внутрь России
Прямая линия наряду с посланием Федеральному собранию и декабрьской пресс-конференцией — большой формат, ежегодно используемый для обозначения политического, социального и экономического курса главы государства. Сами граждане к нему подключаются с азартом: в этом году число вопросов вновь приблизилось к двум миллионам. Для сравнения: пятнадцать лет назад все начиналось с нескольких сотен. Большинство из них, как и анонсировали в Кремле, касались социальной сферы, ЖКХ, падения доходов и в целом экономического кризиса. Перчинки добавили реплики, всплывавшие на экране, — интеграция телевизора и интернета.
Владимир Путин начал свое выступление оптимистично: рецессия в России закончилась, и экономика страны перешла к скромному росту. Обозначив, что сильного беспокойства ситуация не вызывает, президент все же большую часть эфира посвятил делам внутренним. И даже отвечая на вопрос про санкции, свернул к разговору о российских сельхозпроизводителях, выигравших от ограничительных мер.
Эту повестку формировали и прямые включения корреспондентов: остров Ольхон на Байкале, перинатальный центр в Уфе, строящийся аэропорт Платов рядом с Ростовом-на-Дону, Балтийский завод в Санкт-Петербурге. С мест доносились жалобы: на плохие дороги, аварийное жилье, нищенские зарплаты. Этот поток перенаправлял весь негатив на региональную власть. Не зря же пресс-секретарь президента Дмитрий Песков говорил о боли, которую испытывают в Кремле, от таких сообщений — потому что местное чиновничество безразлично, бесчувственно и безответственно.
И неспроста Путин вспомнил про «столыпинские галстуки». «Но у нас смертная казнь не применяется, как вы знаете, хотя иногда… — замялся он. — Вы понимаете, что я имею в виду». Не прибегая больше к историческим параллелям, президент все же заставил местные власти хвататься за сердце.
Кто в отставку, кто на свалку — как реагировали на местах
«Владимир Владимирович, где деньги?», — непосредственно в прямом эфире обратился президент к губернатору Ставрополья Владимиру Владимирову, выразив надежду, что глава региона незамедлительно посетит Валентину Соковскую из Краснокумского района, чей дом серьезно пострадал в мае от наводнения. По какой-то причине женщина не получила никакой материальной помощи от местной администрации. Заодно Путин дал поручение генеральному прокурору России Юрию Чайке проверить, куда ушли федеральные средства, выделенные на поддержку пострадавшего от стихии населения. «Очень странно, не укладывается в голове!» — возмутился глава государства.
И тут в СМИ появились сообщения о добровольной отставке Владимирова, что выглядело весьма комично. Однако в пресс-службе главы региона поспешили «категорически опровергнуть» такие новости. А сам Владимир Владимиров поспешил в село Краснокумское, чтобы «лично разобраться в возникшей ситуации».
Скорость реакции продемонстрировали и власти Забайкальского края — после того как прозвучал вопрос от матери-одиночки Натальи Калининой из Оловяннинского района, которая поинтересовалась, могут ли ей, пострадавшей при пожарах весной 2015 года, выделить новое жилье взамен сгоревшего. Она пояснила, что село Шивия, где она проживала ранее, выгорело полностью, местные власти предоставили новое жилье, однако оно оказалось ненадлежащего качества. «Безусловно, мы максимально поможем женщине, разберемся в этой ситуации до мелочей и выполним поручение президента», — отрапортовала глава края Наталья Жданова. В генпрокуратуре региона также взяли дело на карандаш, уточнив, что теперь оно находится на личном контроле прокурора Василия Войкина.
А губернатор Московской области Андрей Воробьев в сопровождении руководителя городского округа Балашиха и вовсе выехал на свалку — проверять состояние Кучинского мусорного полигона, самого крупного в Подмосковье и расположенного в непосредственной близости к жилым домам. «Тоже надо вспомнить «добрым словом» тех людей, которые принимали решение о строительстве в этом месте», — заметил как бы между прочим президент.
Дороги починят, законы подправят, а льготы вернут
Также оперативно, не дожидаясь окончания прямой линии, кубанские власти капитальный ремонт улицы Новороссийской в Краснодаре. В регионе спешно отработали звонок студента Валерия Лебедева, пожаловавшегося Путину на извечную русскую беду. Кроме того, в пресс-службе губернатора отчитались о том, что ситуация с дорогами находится на постоянном контроле Вениамина Кондратьева. И для солидности уточнили: в текущем году на капитальный ремонт дорожного покрытия выделят более 3 миллиардов рублей.
«По обращению к президенту Дарьи Стариковой, завтра еду в Апатиты, проблему Даши и организацию здравоохранения в городе обсудим на месте», — написала глава Мурманской области Марина Ковтун в своем , сразу после того, как 24-летняя жительница Апатитов поведала президенту о проблемах со здравоохранением в городе.
Девушка с диагнозом «рак четвертой стадии» сообщила, что в городе отсутствуют узкие специалисты, за помощью приходится обращаться в соседний Кировск, куда даже скорая не всегда успевает довезти больного пациента. Она также рассказала, что изначально врачи лечили ее от межпозвоночного остеохондроза. Заболевание определили правильно, когда оно развилось в четвертую стадию. После жалобы Стариковой Следственный комитет уголовное дело по статье 293 УК РФ («Халатность»).
Кроме того, президент поручил главам регионов, в том числе и губернатору ХМАО Наталье Комаровой, точное количество попадающих под программу ветхого и аварийного жилья, по его словам, актуальную и острую для всей России. А все потому, что жители городка Нягань рассказали президенту, как им приходится выживать суровыми зимами в вагончиках, ожидая, пока решится их жилищный вопрос.
Сгустились тучи и над Челябинской областью. Глава государства пообещал разобраться в проблеме Светланы Романовой, пожаловавшейся, что после решения об увеличении охранной зоны (со 100 до 150 метров) находящегося рядом газопровода ее обязали снести садовый дом за свои средства и без компенсации. «Тех, кто уже построился в 100-метровой зоне, нужно оставить в покое, а запретить лишь новое строительство», — прокомментировал обращение Путин. В администрации Челябинской области перевели стрелки на федеральное законодательство и все же признали, что «с моральной точки зрения, такие решения нельзя назвать справедливыми».
Под занавес досталось губернатору-долгожителю — главе самарского региона Николаю Меркушкину. Путин, зачитав самостоятельно отобранный им вопрос, заявил, что без внимания ситуацию с ветеранами, которых региональные власти якобы лишают льгот. «Как это губернатор может прекратить выплаты федеральным льготникам?» — удивился президент, пообещав проверить все обстоятельства. И подчеркнул с показной суровостью: «Я хочу, чтобы вы знали, что я обратил внимание».
Перешел на личное
Однако эта прямая линия запомнится не только показательной поркой губернаторов в эфире (дело не новое), но и тем, что Путин решил хоть немного рассказать и о себе самом (а к такому мы не привыкли). «Я, как правило, не распространяюсь о своих делах и своей личной жизни, но, глядя на тебя, не могу не сказать: то же самое произошло и с моим папой», — отреагировал он на рассказ больной раком девушки. Таким примером он пытался ее обнадежить, ведь отец Путина справился с недугом, значит, справится и девушка.
С легкостью рассказав американскому режиссеру Оливеру Стоуну о том, что он уже дедушка, президент России наконец поделился этой радостью и с жителями страны. «У меня второй внук недавно родился», — рассказал он в эфире. И пояснил: «Понимаете, я не хочу, чтобы они росли какими-то принцами крови». А для этого нужно, чтобы они воспитывались в спокойной обстановке без особого отношения со стороны окружающих.
Поделился Путин и особенностью своего характера — хорошенько помнить тех, кто пытался его обмануть. А заодно и мечтами — увидеть, как строился Петербург, как побеждали в войне отцы и деды. «Знаете, я когда хронику смотрю, иногда у меня слезы на глазах выступают», — признался он в сентиментальности. Посмеялся он над вопросом о любимой шутке о себе: «Я ни одной книжки про себя не прочитал, а анекдоты уж точно не запоминаю». И, наконец, заметил, что «слава богу, здоров» на вопрос о том, заболел ли он цифровой экономикой.
«Будет ли еще одна линия с Владимиром Путиным или это последняя?» — задали президенту заключительный вопрос. Но и тут он предпочел отшутиться. «Если будет, то только прямая», — пообещал Путин, так и не раскрыв свои планы на выборы 2018 года.
