Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Двенадцатилетняя Диана из города Зима Иркутской области уже полгода сама не ест, не пьет, не сидит без опоры, не ходит и не говорит. После страшной автокатастрофы девочка может только лежать, поднимать левую руку и кивать головой. Врачи обещают, что со временем Диана научится ходить и говорить. Сейчас же нужно восстановить часть черепа с глазницей с помощью специального имплантата. Он стоит дорого, родители девочки после аварии сами проходят реабилитацию и живут на крошечные выплаты по больничным. Кроме нас Диане помочь некому.
Последнее, что успела сказать маленькая сестренка Дианы — пятилетняя Ангелина: «Ой, какой снег! Красиво, как в раю!..» Через секунду машина, в которой ехала семья Ермаковых, лоб в лоб столкнулась с черным джипом, выскочившим на встречную полосу на огромной скорости. Удар был страшный. Машину Ермаковых смяло в гармошку, она вылетела в кювет, перевернулась и завалилась на бок. Посыпались осколки стекол…
Екатерина, мама девочек, смогла выбраться сама. В состоянии шока она кидалась к проезжающим мимо автомобилям и звала на помощь.
В разбитой машине остались ее муж, Ангелина и Диана. У мужа были сломаны руки и ноги, он не мог пошевелиться. Дети неподвижно сидели сзади: Ангелина в детском кресле, а Диана — пристегнутая ремнем безопасности. В руках она держала любимую игрушку — тряпичную куклу-подушку с ручками, ножками и глазками. Кукла вся была залита кровью.
После чудовищной аварии маму, папу и Диану отвезли на скорой в ближайшую районную больницу. А Ангелину отвезли в морг…
Во время аварии у Дианы особенно пострадала левая часть головы. В медицинской карте девочки записано: «открытая черепно-мозговая травма, ушиб головного мозга, перелом лобной кости с переходом на глазницу, открытый перелом нижней челюсти, травма шейного отдела позвоночника…».
В районной больнице Диане сделали трепанацию черепа и удалили обломки лобной кости и верхнего края орбиты. Через трое суток ее на санитарном вертолете доставили в Иркутск, в детскую больницу. Здесь провели еще несколько операций — удалили безнадежно травмированный левый глаз, вставили в горло трахеостому, установили датчик, контролирующий внутричерепное давление.
После операции девочку подключили к аппарату искусственной вентиляции легких, кормили через зонд. Родителям врачи сказали, что она не выживет.
— Но я знала, что Диана выкарабкается, и молилась каждый день, – говорит Екатерина.
Ровно через месяц после аварии Диана вышла из комы. Когда она смогла дышать сама, врачи изменили прогноз: жить будет, но останется «овощем».
— А я все равно верила, что дочка меня узнает. Когда мы пришли с мужем к Диане, я спросила ее: «Где мама?» — она посмотрела на меня. «А где папа?» — и она взглянула на мужа.
В конце февраля Диану отправили в Иркутский областной хоспис. Здесь девочка пробыла два с половиной месяца — ей делали массаж, с ней занимались социальный педагог, реабилитолог и психолог.
Постепенно Диана смогла кивать головой, жестами отвечать на вопросы и глотать еду.
Месяц назад Диане подарили железную доску с магнитными буковками. И на днях девочка сложила слово «жаль».
Родители Дианы проходят лечение в своем городе Зима. Два раза в месяц они приезжают навестить дочку в Иркутске.
— Каждый день мы общаемся с Дианой по скайпу, — говорит Екатерина. — Мы спрашиваем, а она нам кивает. Когда Диана впервые увидела на экране свое лицо после аварии, она расплакалась и выключила компьютер. Но потом мы сказали, что ей поставят на лоб специальный имплантат, а мы с папой накопим деньги на искусственный глазик — и она будет такая же, как до аварии.
Сейчас Диане необходима операция по восстановлению черепа. Ее проведут по госквоте. Но дефект очень большой, поэтому бесплатная титановая пластина ей не подходит. Врачи рекомендуют имплантат Custombone, который будет изготовлен специально для Дианы и со временем синтезируется в ее собственную костную ткань.
Диана очень ждет эту операцию, после которой она будет учиться сидеть, стоять и ходить.
— К тебе можно? — спрашиваю девочку.
Диана смотрит на меня одним глазом и поднимает пять пальцев — значит «можно».
— У тебя что-нибудь болит?
Поднимает два пальца. Это значит «нет».
– А чего ты хочешь больше всего? — спрашиваю ее напоследок.
Диана берет свои магнитные буквы и складывает слово «домой».
Заведующий отделением нейрохирургии Городской Ивано-Матренинской детской клинической больницы Андрей Ливадаров (Иркутск): «Диана остро нуждается в операции по реконструкции черепа. Мы установим девочке специальный имплантат Custombone, изготовленный индивидуально. Со временем имплантат заместится собственной костной тканью».
Стоимость имплантата 889 700 рублей.
Русфонд (Российский фонд помощи) создан осенью 1996 года как благотворительный журналистский проект. Письма о помощи мы размещаем на сайте rusfond.ru, в газетах «Коммерсантъ», интернет-газете «Лента.ру», эфире Первого канала, социальных сетях Facebook, «ВКонтакте» и «Одноклассники», а также в 170 печатных, телевизионных и интернет-СМИ в регионах России.
Всего частные лица и компании пожертвовали в Русфонд свыше 11,684 миллиардов рублей, на эти деньги возвращено здоровье более чем 20 тысячам детей. В 2018 году (на 21 июня) собрано 749 785 816 рублей, помощь получили 1140 детей. В 2017 году Русфонд вошел в реестр НКО – исполнителей общественно полезных услуг, получил благодарность Президента РФ за большой вклад в благотворительную деятельность и президентский грант на развитие Национального регистра доноров костного мозга.
Серьезная поддержка оказана сотням многодетных и приемных семей, взрослым инвалидам, а также детдомам, школам-интернатам и больницам России. Фонд организует акции помощи в дни национальных катастроф. Русфонд помог 118 семьям моряков АПЛ «Курск», 153 семьям пострадавших от взрывов в Москве и Волгодонске, 52 семьям погибших заложников «Норд-Оста», 100 семьям пострадавших в Беслане.
В понедельник, 3 апреля в Санкт-Петербурге в результате теракта в метро погибли 10 человек. Еще около 40 были ранены. Вечером того же дня в Александровском саду в Москве была организована акция памяти погибших. Пришли люди со свечами и цветами. То же самое происходило на Сенатской площади в Санкт-Петербурге. Могут ли теракты существенным образом изменить настроения граждан и повлиять на политическую повестку, отразится ли происходящее на отношениях власти и общества, «Ленте.ру» рассказали психологи, политологи и социологи.
Теракт в реальном времени
Сергей Ениколопов, кандидат психологических наук, профессор Московского института психоанализа
Думаю, после этого теракта, как и после тех, что были до него, многие люди будут подвержены посттравматическим стрессовым расстройствам. И самое печальное, что это могут быть не только непосредственные участники событий, но и опосредованные — например, те, кто наблюдал за происходящим по телевизору или в интернете. Однако все это проявится через три месяца, не раньше. И это еще одна большая проблема. Потому что если, например, прямой участник — свидетель, полицейский или врач вдруг станут раздражительными, перестанут спать ночами, они, вполне вероятно, смогут соотнести свое состояние с недавним терактом. А вот те, кто переживал и сочувствовал, следя за информационными сообщениями, не поймут, в чем дело.
По степени эмоциональности теракты в общественном транспорте, да еще в таком массовом, как метро, производят куда большее воздействие, чем, например, авиакатастрофы. Пассажиров много, все происходящее фиксируется на телефоны и тут же выкладывается в сеть, в репортажах слышны крики и стоны. Что можно показать по авиакатастрофе? В лучшем случае обломки. А репортаж теракта — практически теракт в реальном времени, с пострадавшими и большим количеством подробностей. Это действует намного сильнее.
Нормальное отношение к метро у пассажиров восстановится примерно через неделю-полторы. Сейчас все боятся спускаться в подземку. Ездить, конечно, будут, поскольку все учатся, работают, автомобиль не у каждого. Но в ближайшие дни граждане будут пытаться минимизировать свои поездки.
Адаптация ко всему
Вячеслав Тарасов, врач-психиатр, специалист по массовому сознанию
Конечно, со временем развивается адаптация к подобным трагедиям. Мы имеем этому наглядный пример — государство Израиль. Там арабские террористы совершают бесчисленные нападения, тем не менее Израиль продолжает жить и радоваться жизни, насколько это возможно. К террористической угрозе тоже возникает привыкание. И в качестве примера можно взять не только Израиль, но и Москву. Москва адаптировалась. Мы понимаем, что в крупном городе, в столице, это возможно. Но мы же не избегаем общественных мероприятий, мы не отказываемся от посещения людных мест, от пользования метрополитеном. У человека все равно вырабатывается привычка. Ну и мы же все русские люди — и у нас у всех есть такой «авось»: «Это произойдет с кем-нибудь, но не со мной». Это тоже в нашем менталитете, и это тоже не надо сбрасывать со счетов.
Что касается политической активности граждан, то, наверное, где-то теракты могут на нее повлиять, но в России очень тонкая специфика: у нас народ террористическими актами не запугать и хаос не внести. Есть специфика русского — вернее, российского менталитета. Такие вещи — они не действуют с точки зрения политики на наше население — это совершенно бессмысленный, абсурдный и не ведущий никуда путь. Если кто-то пытается террористическими актами в нашей стране чего-то добиться в политическом плане — это абсолютно глупый вариант. Здесь это невозможно в принципе, такого у нас никогда не будет. Это особенность нашей страны, особенность нашего политического процесса и мировосприятия.
Теракты стали фоном
Екатерина Шульман, политолог, доцент Института общественных наук РАНХиГС
По опыту предыдущих терактов надо сказать, что они очень болезненно воздействуют на общественное мнение и на медиасреду, но длится это приблизительно недели две. Потом фон сглаживается. По социологическим данным длительного эффекта не видно. Длительное воздействие имеют не сами теракты, а ответные меры: запрет на рейсы в Египет и Турцию после того, что там случилось — это да. Это имеет значение, а не сами теракты. Как ни цинично это звучит, но теракты затрагивают только тех, кого непосредственно касаются.
Мы живем в ситуации перманентной террористической угрозы: в метро у нас небезопасно, самолеты взрываются. Много чего происходит. В этом смысле нас можно сравнить с Израилем, потому что и у нас теперь теракты — постоянный фоновый режим. Поэтому говорить о том, что в них есть что-то чрезвычайное (прошу прощения, если кого-то обидела), не стоит. Посмотрите новостные ленты. Был ли у нас хоть год, когда не случалось либо теракта, либо подозрения на теракт? Одно дело если бы у нас была мирная жизнь, и вдруг — раз, что-то взорвалось, все изумились, политическая обстановка изменилась. Нет же такого. Все привыкли, что последние 15 лет у нас неспокойно.
Эффект «сплочения вокруг флагов», консолидации общества перед лицом внешней угрозы присутствует. Но он краткосрочный. Когда теракты происходят время от времени, возникает эффект утомления: «Мы все сплачиваемся и сплачиваемся, а безопасности от этого не прибавляется». При этом любой террористический акт так или иначе ведет к усилению полномочий центральной власти и спецслужб.
Время претензий
Лев Гудков, социолог, директор «Левада-центра»
Чтобы понять, меняют ли теракты отношение общества к власти, нужно смотреть на развитие событий во времени. Первая реакция, конечно, ужас, страх, поддержка государства. По опыту предыдущих терактов можно сказать, что примерно через месяц напряжение уйдет, и начнется нарастание претензий к власти. Появится больше гипотез и сомнений в официальной версии, но в принципе все будет определяться доступом к информационному источнику. Те, кто больше сидит в интернете, станут критичней относиться к официальным объяснениям. Те, кто дальше от сети, — сельское население, пожилые — традиционно примут на веру официальную версию.
Появятся и конспирологические теории о том, что неспроста теракт произошел в год перед президентскими выборами. После терактов в 1999 году на улице Гурьянова в Москве появились даже книги о том, что власть могла сама все это организовать. Тогда эти версии поддерживало около 12 процентов населения. И сейчас, конечно, пойдут подобные разговоры, тем более что эта трагедия произошла слишком плотно по времени к уличным протестам. Насколько распространенной станет конспирологическая версия на этот раз — сказать не могу.
Надо сказать, что после крымских событий и патриотического подъема претензий к власти у населения сильно поубавилось, но с осени прошлого года мы начинаем фиксировать снижение этой эйфории. Теракт может усилить эту тенденцию.
Пермская гимназия номер 4 стала известна на всю страну после того, как повысила проходной балл для поступающих девочек. Для них условием приема стал результат 69,1 балла, для мальчиков — 65,7. Директриса Татьяна Дьякова объяснила разницу тем, что девочки более прилежные в детстве, но именно мальчики в результате «становятся лидерами» и «управляют страной», — поэтому, по ее логике, им нужны преференции. Школу проверила прокуратура, однако суд не обнаружил дискриминации в этой очевидно дискриминационной ситуации. Позже, уже в июле, глава Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства протоиерей Дмитрий (Смирнов) заявил, что женщины «слабее умом», а люди вроде Марии Кюри — это редкость. По просьбе «Ленты.ру» преподавательница Школы культурологии НИУ ВШЭ Элла Россман разбиралась, кто формирует стереотипы о мальчиках и девочках и как они влияют на детей в будущем.
Усвоенные стереотипы
Слова директрисы Татьяны Дьяковой симптоматичны. Кто не слышал в своей жизни формулу: мальчикам нужно помогать, потому что они «медленно созревают, зато потом…»? Ее в разных вариациях повторяют учителя, родители и школьные психологи. Но в этой формуле нарушена причинно-следственная связь.
Современных социологов очень занимает вопрос, как в социальном плане сделан наш пол, какие представления о нем (зачастую не имеющие ничего общего с биологией или особенностями гормональной системы человека) сконструированы обществом и культурой. Многие из этих представлений работают так же, как другие массовые заблуждения — вроде тех, что солнечное затмение приносит беду, а разбитая посуда — счастье. И вместе с другими массовыми заблуждениями они оказываются чрезвычайно живучими и переходят из поколения в поколение.
В социологии социализация — это процесс становления личности, усвоения индивидом ценностей, норм, установок, образцов поведения, присущих данному обществу, социальной группе. Социализация происходит, когда ребенок контактирует с другими людьми и постепенно обучается правилам (гласным и негласным), принятым в его сообществе. В той или иной степени человек социализируется всю жизнь (особенно когда меняет окружение — например, переезжает в другой город или страну), однако основные нормы и ориентиры закладываются у нас еще в детстве.
Как и многие другие общественные нормы, стереотипы о мужчинах и женщинах мы приобретаем в процессе взросления. Исследователи выделяют разные источники таких идей — это и родители, и другие значимые для ребенка взрослые, вроде учителей и наставников в спортивных командах. Стереотипы транслируются в книжках, в мультфильмах, в медиа, они все время присутствуют в информационном поле, внутри которого растет ребенок. Постепенно он их интериоризирует, то есть присваивает, и начинает ориентироваться в окружающем мире при помощи этих установок.
Но идеалы мужественности и женственности — нестабильны и меняются со временем, различаются от страны к стране, от народа к народу. Даже у представителей разных классов и социальных слоев внутри одной нации эти идеи могут разниться: мальчик из семьи московской интеллигенции вряд ли будет отвечать представлениям о мужественности, принятым в среде рабочих металлургического завода, и наоборот. Англичанка в юбке-карандаше, руководящая небольшим отделом в рекламном агентстве, вряд ли вызовет вопросы у современников, а в викторианском обществе одно ее появление скандализировало бы приличную публику.
Причин изменения гендерных норм в обществе немало, в их числе — многолетняя работа активисток женского и феминистского движения, без которых у нас сегодня не было бы возможности учиться и работать, где нам хочется, или самостоятельно определять, с кем встречаться и жить, за кого выходить замуж и когда разводиться, сколько детей иметь и иметь ли их вообще.
Кроме того, гендерные нормы могут резко изменяться вместе со сменой власти и режима в стране, хороший пример — постсоветское пространство, где мутации представлений и установок мы можем наблюдать буквально в режиме реального времени.
При этом можно выделить и идеи, которые объединяют все общество или даже несколько обществ. Например, для западного мира на протяжении веков был свойствен идеал инициативного, активного в публичной сфере мужчины и заботливой и чувствительной, но по большей части пассивной и ведомой, ориентированной на семью и детей женщины. Те, кто нарушали эти представления, вызывали страх и отторжение, практически бессознательное желание «поставить человека на место» — в том числе самыми жесткими методами.
Непростая математика
Как именно влияют на нас стереотипы и насколько сильно это влияние, демонстрирует, например, эксперимент социального психолога из Стэнфорда Клода Стила. Вместе с коллегами Стил набрал две группы студентов, мужчин и женщин, в основном второкурсников, сильных в математике.
Студентам дали несколько тестов по математике и сконструировали разные социальные условия тестирования. Одно из проверочных заданий предварили небольшим вступлением: первой группе студентов сказали, что оно демонстрирует разницу между мужчинами и женщинами в их способностях к математике. Второй группе объяснили, что тестирование не показало различий между людьми разного пола по этому предмету. Студентки показали себя гораздо хуже студентов, когда тест предварили вступлением о гендерных различиях — и это при том, что в обеих группах участники были примерно одинакового уровня. Дальнейшие эксперименты (как вариации этого опыта, так и другие эксперименты, например, с афроамериканцами, на которых транслировали расовые стереотипы) только подтвердили догадку: установки, которыми предваряют тест, сильно влияют на то, как студенты себя проявят.
В эксперименте Стила студенты показывали разный результат в зависимости от того лишь, что им говорили перед тестом. Сложно переоценить, какое влияние на нас и наши успехи оказывают слова и идеи, которые транслируются постоянно, день за днем, год за годом.
Есть и исследования, которые фиксируют подобные изменения. Например, длительное наблюдение детских психологов Франчески Мунтони и Яна Ретельсдорфа из Гамбургского университета показывает: представления родителей о мальчиках и девочках влияют на то, как дети учатся читать.
Исследовались случаи 1508 школьников из 60 школ Германии. На протяжении почти двух лет психологи анкетировали учеников и их родителей, чтобы зафиксировать, влияют ли представления взрослых на успехи детей в чтении. Выяснилось, что гендерные стереотипы родителей определяли, насколько дети верили в себя и в свои силы, какие задачи они считали особенно важными и, как результат, предопределяли их успехи. В частности, идея о том, что девочки более предрасположены к чтению, приводит к тому, что они и вправду обгоняют в этом навыке мальчиков, причем по всей стране. Работать эта схема может и негативно: мальчики не уверены в своих силах в чтении из-за расхожих идей об их не особо блестящих способностях на раннем этапе, и потому могут показывать худшие результаты.
Вполне возможно, что то же самое особое прилежание девочек — следствие женской гендерной социализации (ЖГС). Нас с раннего детства учат быть более аккуратными и дисциплинированными, эти черты считаются естественными и натуральными для женщин по рождению.
«Исчезновение» одаренных
Что точно влияет на девочек сегодня, так это отсутствие достаточной поддержки со стороны взрослых и сверстников. Исследования социологов и психологов все больше подтверждают простую догадку: женщины реже становятся президентами, менее представлены в бизнесе и науке именно потому, что с детства им отказывают в уме, лидерстве и блестящем будущем, а жизненные перспективы зачастую ограничивают домом и семьей.
Начинания и таланты девочек игнорируют, в их одаренность не верят — или даже создают реальные препятствия на пути к знаниям, как в случае с пермской гимназией. Возникает феномен «исчезновения» одаренных женщин (https://digitalcommons.du.edu/cgi/viewcontent.cgi?article=1003&context=tls_doctoral): мы видим множество талантливых девочек в дошкольных учреждениях и школах, но на каждом следующем этапе цепочки «университет-работа-карьерный рост» женщин становится все меньше и меньше. Они оседают на непрестижных работах или полностью исчезают из поля зрения, уходя в семью и личную жизнь.
Интересно, что даже те достоинства, которыми девочки очевидно для всех обладают (такие как прилежание и усердие, например) — для многих недостаточны для того, чтобы стать лидерами. Или, как в нашем случае, чтобы поступить в престижную школу. В мальчиках же, даже если они пока «не дотягивают», находят скрытый потенциал и огромные возможности.
В нашей стране также есть исследования механизмов гендерной социализации в российском контексте. Например, социологи из ВШЭ Ольга Савинская и Анастасия Чередеева провели серию интервью и выяснили, что представления о мужском и женском, о том, чем девочки и мальчики «должны» заниматься и как себя вести, прививают с самого раннего, несознательного возраста — еще в дошкольных учреждениях, где и мальчикам, и девочкам предлагают чрезвычайно узкие рамки «нормальности» и однообразные роли (грубо говоря, «снежинки и пираты», и никак не наоборот). Маленькие девочки оказываются в этой системе особо уязвимыми — от них требуют постоянно искать одобрения со стороны других, быть максимально послушными и тихими и интересоваться очень ограниченным числом предметов и тем. Такое однообразие может мешать индивидуальному развитию детей, особенно, если систему поддерживают и дома.
Также нельзя обойти вниманием исследование социолога из ВШЭ Ольги Исуповой — старшей научной сотрудницы Института демографии НИУ ВШЭ. Она опрашивает девочек из «хороших семей» — учениц и выпускниц престижных московских гимназий и лицеев, а также их родителей и родителей школьников из престижных учебных заведений Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода и Соликамска. Пилотные интервью показали, что от девочек из «хороших семей» в России требуют практически невозможного: образованности, красоты, хороших манер, удачной карьеры, ориентации на семью, «незаурядной силы духа», — и все это одновременно.
Завышенные ожидания со стороны родителей подкрепляются общественными стереотипами и высокими стандартами, предъявляемыми девочкам в школах. Их все время оценивают, заставляют соответствовать новым и новым идеалам и жестко критикуют за малейший проступок. Многообразие требований и нежелание выделять из них приоритетные и факультативные невротизирует старшеклассниц, воспитывает страх ошибки и оставляет для них чрезвычайно ограниченное пространство свободы, не говоря уже о времени на отдых и собственные увлечения.
При этом «светлое будущее», ради которого все старания, крайне туманно. Родители и сами не знают, чего ожидать их дочерям в дальнейшем. Получается, что девочкам часто приходится прилагать сверхусилия в условиях непонятных задач и перерабатывать ради неясных перспектив и чужих ценностей.
Стереотипы против мальчиков
Работы о специфике гендерной социализации в нашей стране и за ее пределами начали появляться в России довольно давно. Этнографию детства и, в частности, особенности социализации детей в разных обществах, изучал еще в 1980-е годы советский социолог Игорь Кон. В 1988 году он выпустил монографию «Ребенок и общество», где описывал в том числе особенности гендерной социализации. А в 2009 году вышла его книга «Мальчик — отец мужчины», посвященная специфике воспитания мальчиков в разные времена и тому, как нормы, привитые в раннем детстве, влияют на мужчин всю их жизнь.
Из этой книги и из перечисленных выше исследований можно сделать еще один вывод: гендерные стереотипы вредят и мальчикам. В прошлом году Американская психологическая ассоциация выпустила специальную брошюру с советами о том, как психологам работать с клиентами-мужчинами и мальчиками, учитывая специфику их мужской гендерной социализации (МГС).
Кроме всего прочего, там описывается, как традиционные представления о мужественности и гендерных ролях негативно влияют на жизнь мужчин. Требования сдерживать эмоции, например, мешают здоровым образом переживать стрессы и, как следствие, могут приводить к агрессии по отношению к окружающим, злоупотреблению наркотиками и алкоголем.
Установка самостоятельно, «по-мужски», решать все проблемы, даже непосильные, не позволяет вовремя получить необходимую помощь — в том числе медицинскую (отсюда в том числе низкая средняя продолжительность жизни мужчин). В брошюре рассказывается, как психолог может помочь мужчине или мальчику научиться выражать свои чувства и налаживать отношения с окружающими мирным путем.
Эксперименты по полному отказу от различения мальчиков и девочек в воспитании все же редкость: речь по большей части идет не о полном стирании разницы между мужчинами и женщинами, а о том, чтобы сделать жизнь более свободной от сковывающих представлений и дать людям любого пола возможность проявлять себя в разных областях, будь то семья или наука, искусство или политика, бизнес или воспитание детей.
При этом россиянам приходится особенно сложно: им необходимо растить детей в ситуации, когда школа и другие общественные институты все чаще эти стереотипы транслируют. Например, детей учат лженаучным идеям вроде телегонии (опровергнутая теория о том, что на «генетическую память» женщины влияют все ее предыдущие сексуальные контакты), — множество подобных утверждений можно найти в учебнике «Нравственные основы семейной жизни», который рассчитан на старшеклассников и должен подготовить их к «созданию крепкой многодетной счастливой семьи».
Мы сами можем не замечать все те установки, к которым приучены с детства. И в первую очередь важно анализировать собственный опыт: вспоминать, что нам говорили в детстве, кто это говорил и как это влияло на вас, наблюдать за своим окружением и идеями вокруг, а затем обсуждать все это с ребенком и учить его критически осмыслять действительность — с самых ранних лет.
Большинство жителей России (68 процентов) считают, что в действующую Конституцию России нужно внести поправки. В прошлом году показатель положительно ответивших составлял 66 процентов, а в 2013 — 44 процента. Более чем четверть века назад жители страны проголосовали за ее текст на всенародном голосовании. Принятие новой Конституции положило конец конституционному кризису, самым острым эпизодом которого стали кровавые события октября 1993 года. С тех пор текст неоднократно корректировали. Накануне Дня Конституции «Лента.ру» предлагает читателям проверить, как хорошо они помнят Основной закон, а также узнать о нем что-то новое.
Сформированные веками системы воспитания и образования подрастающих поколений исходят из постулата, что детей нужно учить доброму, разумному и вечному. Например, считается, что будущим гражданам желательно прививать любовь к родителям и Родине, а также уважительное отношение к обществу и его институтам. При этом данные образовательные стандарты можно смело отнести к мировой общеобразовательной практике.
Однако некоторые российские учебные материалы учат прямо противоположным вещам, а именно — нарушать закон и обманывать правоохранительные органы, ну и привирают «по мелочи». Сложившуюся коллизию изучила «Лента.ру».
Какого общества знание?
Вышеуказанные примеры попадаются в прессе достаточно часто, но один из них просто поражает воображение. Речь идет о школьном учебнике «Обществознание» за авторством А. Ф Никитина и Т. И. Никитиной для седьмого класса. В нем школьникам рассказывают о беспомощных и мстительных полицейских, а рекомендации для детей противоречат Конституции и другим законам страны.
Чтобы не быть голословными, можно привести пример: в разделе «Полиция на страже правопорядка» учебника рассказывается история, согласно которой трое полицейских на дежурстве практически мгновенно погибают от рук злоумышленников, пытаясь проверить подозрительный автомобиль.
«Выстрелы раздались неожиданно. Преступники, сидевшие в “Жигулях”, стреляли метко, прямо в голову. Лейтенант и сержант были убиты на месте. Водитель стал стрелять из автомата, но также был сражен точными выстрелами профессиональных убийц… Их хоронили через три дня. Собралось много друзей, товарищей по работе. Плакали жены, матери, дети. Товарищи по службе поклялись отомстить убийцам…», — говорится в учебном пособии.
То есть, по версии авторов учебника, полицейские не только не могут выполнить задачу по обеспечению безопасности, но и занимаются местью вместо расследования преступления (как какие-то бандиты).
Внимания заслуживает также, какими иллюстрациями сопровождает издательство разделы о работе полицейских. На одной из таких картинок полицейский силой удерживает ребенка над землей, в то время как другой подросток убегает. Под этой иллюстрацией авторы рассказывают, что «не следует провоцировать сотрудников полиции». «Сотрудник полиции имеет право лично или в составе подразделения (группы) применять физическую силу, в том числе боевые приемы борьбы», — уточняют в учебнике. Можно лишь предполагать, что же такое ребенок на иллюстрации сделал полицейским, что те решились применить к нему «боевые приемы борьбы».
К слову, устрашающее действие на иллюстрации прямо противоречит тому же закону «О полиции», в котором говорится о соблюдении прав и свобод гражданина сотрудниками МВД.
Своеобразно интерпретируют в учебнике и Конституцию России. «Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников», — говорится в главном законе страны. Авторы «Дрофы» в нарушение Конституции с детства учат ребенка подчиняться: «Нежелание сотрудничать со следствием может отрицательно сказаться на приговоре (решении) суда».
Примечательно, в учебнике пишут и о том, что обманывать полицейских — хорошо. В качестве примера приводится история сердобольной старушки, в «гости» к которой пришел бандит. Сначала она готова была отдать ему все до последнего, кроме вещей больной дочери, потом бандита она разговорила, а когда к ним нагрянула давно следившая за вором полиция, бабушка его «отмазала». Правоохранители пытались убедить старушку: «Да он же вор, мы совершенно точно знаем, что он хотел вас обворовать». Но по каким-то своим причинам бабушка решила полицейских обмануть и прикрыла бандита: «Это абсолютно порядочный, достойный молодой человек».
Сам собой напрашивается вывод, что вольная трактовка законов и образа сотрудника правоохранительных органов может привести к тому, что школьники-подростки, которым предназначен учебник, во-первых, будут воспринимать полицейских как слабых, но злобных и жестоких представителей власти, во-вторых, не смогут защитить свои права, когда это действительно потребуется. Зачем это делается, остается загадкой.
Рецидив
Надо сказать, что в 2015 году уже был скандал с теми же авторами. Тогда читатели обнаружили, что, согласно заявлениям учебника по «Обществознанию» для восьмого класса издательства «Дрофа», инвалиды с психическими заболеваниями не являются личностями, так как личность — это человек, способный учиться, трудиться, общаться с себе подобными, заботиться о них, участвовать в жизни общества и иметь духовные интересы. После чего составители учебника писали: «Представьте себе человека, с раннего детства страдающего серьезным психическим заболеванием. Он не способен к учению, труду, созданию семьи, ко всему тому, что образует духовный мир личности. Говоря иначе, он не является личностью». Комментарии, как говорится, излишни. Одно можно добавить, что в свое время такие рассуждения уже имели место быть. Однако их пресек Нюренбергский процесс.
На этом фоне ошибка, которую допустило издательство «Вентана-Граф» (также входит в корпорацию «Российский учебник») в пособии по русскому языку, выглядит просто невинной. Несоответствие представлений издателей с общепринятой географией обнаружили астраханские школьники. Именно они обратили внимание на то, что в упражнении на тему «Сложноподчиненные предложения» сообщается, что «город Астрахань расположен на месте впадения Волги в Черное море» (автор Алексей Шмелев). Ну а что? Учебник же по русскому языку — насчет географии можно не заморачиваться.