Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Следственный комитет возбудил уголовное дело о халатности в отношении командира пожарного звена, участвовавшего в тушении пожара в кемеровском торговом центре «Зимняя вишня», — по месту его жительства проводятся обыски и вскоре он будет задержан. Когда по подобным резонансным делам начинаются аресты «маленьких людей», создается впечатление, что следствие просто хочет найти виноватых, чтобы поскорее представить результаты своей деятельности обществу. О том, действительно ли это так, «Ленте.ру» рассказал ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения Европейского университета в Санкт-Петербурге Кирилл Титаев.
«Лента.ру»: Найти козла отпущения в России пытаются после любого крупного происшествия. Откуда такая тяга?
Титаев: Эта тяга не только наших силовиков. Правоохранительные органы более или менее во всем мире ориентированы на публичную демонстрацию своей эффективности — кроме совсем уж авторитарных режимов, которые могут себе позволить наплевать на общественное мнение. Поэтому, если существует преступление, имеющее общественный резонанс, то правоохранительные органы пытаются демонстрировать свою эффективность. В странах с другими правоохранительными системами это достаточно часто выливается в так называемые «избыточные аресты», когда арестовывают много людей, а потом, разобравшись, отпускают.
Но в нашем случае, поскольку наша система не умеет отпускать, возникает довольно интересная дилемма: с одной стороны, нужно кого-то арестовать, с другой стороны, понятно, что арестованных потом не отпустишь. Арестовывать влиятельных или очевидно невиновных людей глупо, и поэтому приходится искать некоторый баланс. Находят тех, кто недостаточно влиятелен, чтобы защититься от такого, условно скажем, нападения правоохранителей и, одновременно, тех, кому можно хоть что-то поставить в вину.
В этом плане, учитывая, как у нас регламентированы действия практически всякого человека в любой сфере, обвинить в нарушении некоторых правил, регламентов и так далее можно более или менее любого. Совершенно непонятно — правильно, или неправильно действовал обвиненный начальник звена пожарной охраны, но тот факт, что он что-нибудь да нарушил в ходе своих действий не подлежит сомнению.
Но цепочку нарушителей можно проследить до самого верха.
Как я уже сказал, с сильными подозреваемыми непонятно, куда в итоге предъявлять обвинения. А система отчетности в наших правоохранительных органах устроена таким образом, что реабилитация — ситуация, в которой человеку сначала предъявили обвинение, а потом признали невиновным — влечет очень тяжкие последствия для следователя, с ненулевой вероятностью таковых для его руководителя и того прокурора, который подписывал статкарточку на предъявление обвинений.
То есть, можно сказать, что для них подобные аресты — некий ритуал?
Не ритуал, а типовая практика работы на любом крупном деле.
Как это воспринимает общество? Оно действительно хочет видеть подобные результаты работы правоохранителей?
Мы не знаем, как конкретно этот факт воспринимает общество, но в целом социум с симпатией относится к жестким правоохранительным мерам. Например, есть такой широко известный феномен, как резкое ужесточение приговоров у судей, идущих на переизбрание в тех странах, в которых судей избирают. За некоторое время до того, как начинается очередная избирательная кампания, судьи начинают выносить все более жесткие приговоры, особенно по резонансным делам, чтобы понравиться публике, и эта тактика работает.
Значит, общество просто требует наказаний, и кого — неважно? Но мне кажется, что простой человек, наблюдающий, скажем, за тем же делом «Зимней вишни», может запросто проассоциировать себя с этим самым командиром пожарного звена — ведь он тоже работает и совершает подобные ошибки на рабочем месте. Не будут ли его симпатии на стороне пожарного? Ведь его могут точно так же в один прекрасный момент посадить.
Это эмпирический вопрос, на который у нас нет сейчас ответа. Но на уровне здравого смысла я могу вам обосновать любую из позиций — за и против.
Обоснуйте, пожалуйста.
Одну вы уже великолепно обрисовали сами. Вторая же, особенно если все это будет подано определенными СМИ, состоит в том, что изначально мы все были неправы, проблема не в пожарной охране, не в том, что пожар случился, а в том, что его начали неправильно тушить. Соответственно, люди погибли именно поэтому. В общем-то, представить такого человека, как этот командир пожарного звена, страшным и неадекватным несложно. Можно найти какие-то данные, скажем, о его прогулах или каких-то других служебных проступках. Общество может отнестись к нему по-разному, в зависимости от грамотной работы медиа.
После трагедии в Кемерове люди собрались на митинг, на котором сразу же стали предъявлять претензии не к владельцам здания, не к пожарным в первую очередь, а к властям. Не стала ли эта достаточно неожиданная реакция населения причиной того, что стрелки начали переводить все ниже и ниже?
Я бы не сказал, что эта реакция была странной для трагедии такого масштаба. Вопросы разной степени громкости звучат к властям всегда. Просто большая часть трагедий с таким количеством жертв была связана либо с чем-то слегка осуждаемым — вроде пожара в ночном клубе «Хромая лошадь», — либо с высокорисковыми сферами, такими как авиаперевозки, в которых люди ожидают, что может случиться что-то плохое, и там далеко не всегда так ярко выплескивается подобное народное недовольство.
Сказались ли народные волнения на действиях следователей — это вопрос, ответа на который у нас нет и, наверное, никогда не будет. Но логика состоит в том, что без всякого недовольства социума правоохранительные органы работают по той схеме, по которой они всегда работали. Поэтому искать тут дополнительные факторы, побуждающие их действовать таким образом, нет никакого смысла. Грубо говоря, если бы это были не десятки погибших, а, скажем, 20 отравившихся не в Кемерове, а в Новокузнецке, которые дней 20 пролежали в больнице с пищевым отравлением, логика правоохранительных органов была бы плюс на минус той же самой.
Вы говорили, что в других странах происходит нечто похожее…
Не во всем — похожее в том, как работают правоохранительные органы и в том, как общество требует наказания.
Нужно ли что-то менять в плане действия наших силовых структур по таким делам?
В идеальном мире понятно, что в таком случае должно идти очень долгое расследование, позволяющее реконструировать ход событий. Там одни экспертизы должны длиться очень долго. Нужно много чего изучить, довольно сложным образом реконструировать. После этого уже можно устанавливать конкретных виновников. И я даже вам скажу страшную вещь: их может не оказаться. Ведь все это может быть просто роковым стечением обстоятельств, когда каждое отдельное действие не приводило к последствиям, за каждое из них отвечал отдельный человек, и его нарушение не тянет на уголовно наказуемое деяние, но случайный комплекс разных событий привел к тому что произошло. Виновных в уголовно-правовом смысле может и не быть.
Стоит ли их тогда искать?
Конечно. Смотрите, если у вас есть некоторые симптомы, позволяющие предположить, что у вас, скажем, рак. Вам нужно сдать 20 болезненных анализов и потратить месяц своего времени, хотя врач вам честно говорит: вероятность этого заболевания у вас составляет около 20 процентов. Стоит ли в этой ситуации тратить время и деньги, чтобы сдавать анализы? Мне кажется, да, поскольку речь идет об очень серьезном деле. Так же и тут. Возможно, есть конкретный виновник, и его выявление позволит каким-то образом приблизиться к восстановлению справедливости и, вероятно, одновременно обнаружить некую регулярную практику нарушений, предупреждение которой позволит снизить вероятность повторения таких трагедий в будущем.
Но когда смотришь на происходящее в России, кажется, что это стрельба во все стороны, из-за которой страдают не то чтобы очевидно виновные люди.
Мы не знаем, действительно ли они виноваты или нет, и не можем уверенно предполагать, что у самих силовиков сейчас тоже есть стопроцентная уверенность в том, что некто виновен. Соответственно, сейчас это действительно бомбардировка по площадям, из которой, может быть, что-то полезное и выйдет, но такова более или менее типовая практика.
То есть говорить, что это делается для того, чтобы выслужиться перед начальством, нельзя?
Возможно, это тоже присутствует, но мы об этом не знаем — никто не сидит в голове конкретных следователей — и не имеем понятия о том, какие указания они получили.
С окончанием Великой Отечественной войны с фронта вернулись, по разным данным, от 21 до 25 миллионов человек. Их встретили слезами, цветами, помпезными речами и красочными плакатами. Но очень скоро государство сделало все для того, чтобы фронтовики перестали существовать как некая социальная группа. Историк Марк Эдель (Mark Edele) провел масштабное исследование отношения советской власти к ветеранам. Архивные материалы и беседы с фронтовиками легли в основу книги «Советские ветераны Второй мировой: Общественное движение в авторитарном обществе 1941-1991». «Лента.ру» изучила его работу и поговорила с автором о том, как и почему советская власть не спешила воздать должное ветеранам, создавая свое описание великой войны.
Неудобные победители
Победа дорого обошлась советскому народу: на войне погибло, по разным данным, от 25 до 27 миллионов. Большую часть погибших составили гражданские, но и с фронтов не вернулись по крайней мере 7,8 миллиона военных. Согласно официальной статистике, 3 миллиона граждан остались инвалидами.
Экономическое состояние страны также оставляло желать лучшего: немцы сравняли с землей 1710 городов и более 70 тысяч сел. Как отмечает в своем исследовании Марк Эдель, моральный дух народа-победителя тоже был не на высоте. Ожидания тех, кто считал, что после войны власть повернется к народу и его жизнь действительно станет лучше и свободнее, не оправдались. Крестьян загоняли в колхозы, интеллигенцию держали в страхе, а фронтовики-орденоносцы прямиком с войны отправились на трудовой фронт, без каких-либо льгот, привилегий и почестей, на которые они, безусловно, имели право. И, что куда важнее, имели смелость и мужество заявить об этом праве.
Но появление новой активной социальной группы, пользующейся авторитетом в обществе, в планы политического руководства СССР не входило (к маю 1945-го в стране было примерно 20-25 миллионов фронтовиков, что составляло 12-15 процентов всего населения). Поэтому воина-победителя, привыкшего смотреть смерти в лицо, поднимаясь в атаку, предстояло вернуть к рутине мирной жизни, в которой ему была уготована роль слесаря 2-го разряда, в которой от личного мужества уже ничего не зависело и предстояло выполнять распоряжения людей, с которыми он никогда бы не пошел в разведку.
Чтобы как-то смягчить этот переход, воспоминания о войне государство пыталось заместить мечтами о прекрасном завтра, которые активно предлагал масскульт. Но еще слишком болезненными были травмы, нанесенные войной. Поздний сталинский режим без особого успеха пытался заменить память о людских страданиях и преодолении эпосом, в котором воспевалась роль Сталина как победоносного главнокомандующего.
После войны День Победы был объявлен нерабочим днем, но просуществовал в таком статусе недолго и в 1948 году вновь стал рабочим. Марк Эдель в беседе с «Лентой.ру» сказал, что, с его точки зрения, это было неким компромиссом: с одной стороны, власть отрицала широко распространенную идею о том, что она что-то должна фронтовикам (и населению страны в целом) за победу над нацизмом, с другой — хотела праздновать победу как одно из величайших своих достижений. «Делая этот день и праздничным, и рабочим, Сталин просто показывал народу: это больше моя победа, чем ваша», — пояснил Эдель.
После смерти Сталина в 1953 году и периода относительного забвения в хрущевские времена брежневское политбюро решило по иному подойти к использованию пропагандистского потенциала военной темы. Тогда впервые появился образ и культ Великой войны и народа-победителя. При этом боль, страдания и подвиг отдельного человека задвигались на второй и даже на третий план. Вкратце изменение государственного нарратива относительно победы можно описать так: под руководством Сталина советский народ победил немецко-фашистских захватчиков и спас мир. При Хрущеве диктатор из него исчез, и теперь уже Коммунистическая партия, скорее вопреки, чем благодаря вождю, вела советских людей к победе. «В брежневские времена Сталина очень осторожно снова ввели в историю Великой Отечественной в качестве эффективного менеджера, руководившего военными действиями», — заключил историк.
Религия войны
Впрочем, не стоит думать, что нотки помпезного культа появились в нарративе Великой Отечественной именно при Брежневе, — первые решения такого толка принимались еще при Хрущеве. Правильнее видеть брежневский период как время, когда «религия войны», зародившаяся в 1945 году, стала повсеместной.
Квазиметафизическая система памяти и общности с павшими на поле боя теперь включала не только пантеон героев и злодеев, но и полноценный набор ритуалов, маленьких и больших, повторяющихся из года в год. Но культ Победы состоял не только из государственной пропаганды, оперирующей абсолютными понятиями добра и зла, и развивался не только благодаря решениям политбюро. Эта была живая религия, глубоко укоренившаяся в сознании народа, который подсознательно пытался справиться с памятью об ужасах войны, заместив ее ритуалами.
Празднование двадцатилетия Победы в 1965 году стало воплощением государственного дискурса и социальной психологии в отношении этого события. Положительные отзывы населения убедили руководство страны в том, что власть стоит на правильном пути. В речи 1964 года, посвященной Дню Победы, Брежневу, только принявшему бразды правления, не пришлось изобретать ничего нового: набор необходимых образов и речевых оборотов существовал давно, как и пантеон героев военного времени, который практически без изменений дошел до перестройки. Генсек также упомянул в своей речи миллионы «неизвестных участников войны», обезличивая подвиг конкретного солдата. День Победы вновь стал нерабочим, как до 1948 года.
Все к станку
Учитывая, что война была названа Великой Отечественной, удивительно, насколько трудно было фронтовикам получить признание и официальный статус. Победителей встретили фанфарами и громкими речами, но это продлилось недолго. От них ждали одного: чтобы они поскорей влились в производственный процесс и совершали новые подвиги уже на трудовом фронте.
Согласно официальной статистике, 2,6 миллиона солдат и офицеров остались калеками. Эти цифры существенно занижены, поскольку получить инвалидность в то время было очень непросто. Пенсии инвалидов войны были жалкими, медицинская помощь и обеспечение протезами оставляли желать лучшего, — государству они были важны только как рабочая сила.
Деление инвалидов на три группы в этом смысле имело вполне практический смысл. Первая категория предполагала полную нетрудоспособность. Вторая — трудоспособность в определенных условиях. Третья (включала потерю одного органа или конечности) означала выполнение трудовых обязанностей в обычной рабочей обстановке. Третья категория была наиболее предпочтительной, если не было возможности избежать присвоения инвалидности. После войны в третью группу записали 68 процентов солдат-калек.
Даже после смерти Сталина, с началом оттепели, советская власть не спешила давать ветеранам льготы и даже не позволяла им создавать собственные объединения. Советский комитет ветеранов войны (СКВВ) появился в 1956 году, но основная его задача заключалась в пропаганде международного ветеранского движения, а не в помощи соотечественникам, прошедшим войну. Статус ветерана был институционально утвержден лишь в 1978 году.
Три составные части
Марк Эдель отмечает, что советская власть ожидала от ветерана полной демобилизации и отсутствия каких-либо притязаний. Цель, по его мнению, была проста: как можно скорее ликвидировать ветеранов как отдельную социальную группу.
— Частично это был вопрос власти, — пояснил историк. — Учитывая, что большинство мужчин в стране служили в армии во время войны, сильное ветеранское движение означало, что у граждан появлялась возможность влиять на политику государства. Это не было в интересах Сталина, который первым столкнулся с «ветеранской проблемой».
К тому же это был вопрос идеологии. Согласно канону марксизма-ленинизма, ветераны не были социальной группой с общими интересами (как, например, рабочие, крестьяне и «страта» интеллигенции). И если у этой группы не было общих интересов — значит, ее не существовало.
Наконец, Эдель отметил финансовый вопрос. Учитывая количество ветеранов в стране, на введение основных льгот для них просто не хватало средств. «Поэтому все льготы и пособия, существовавшие до 1948 года, были отменены, за исключением пособий по инвалидности, которые были существенно урезаны, — рассказал историк. — Их вернули только при Брежневе, когда количество ветеранов в стране сильно уменьшилось».
Такой комитет нам не нужен
Еще когда Великая Отечественная была в разгаре, в СССР начали появляться союзы инвалидов, комиссованных с фронта. Один из них — Союз инвалидов Отечественной войны, организованный в Казахской ССР, был запрещен летом 1944 года. Позиция этого объединения была объявлена властями «абсолютно некорректной».
В сентябре того же года в нескольких районах Москвы по инициативе Московского военного совета были организованы комитеты офицеров-инвалидов войны, о чем сообщили некоторые газеты. Центральный комитет партии практически немедленно начал расследование — оказалось, что действия местных властей не были согласованы с высшим руководством. 15 сентября 1944 года Секретариат ЦК объявил, что публикации, появившиеся в прессе, являются ошибкой, и предупредил московские партийные организации о «нецелесообразности» таких комитетов. Та же судьба постигла и другие объединения ветеранов, организованные как во время, так и после войны.
Советская пресса писала, что подобные организации создаются в капиталистических странах для того, чтобы бороться за трудовые права ветеранов, тогда как в СССР такой проблемы не существует — соответственно, и необходимости в них нет. Более того, авторы публикаций утверждали, что такие объединения способствуют разделению советского народа на касты.
Эта позиция сохранялась и после смерти Сталина, хотя Хрущев все же немного ослабил давление на ветеранов. В середине 1950-х годов при военкоматах были созданы комитеты, помогающие реинтеграции демобилизованных солдат, в числе которых было немало фронтовиков.
Политическая сила
Советский комитет ветеранов войны получил относительную свободу на создание региональных ячеек (районных и городских советов) только при Брежневе, в 1965 году. Несмотря на то что они вроде бы должны были находиться под контролем государства, очень скоро советы стали жить собственной жизнью и способствовали развитию ветеранского движения.
К 1975 году оно объединяло миллионы ветеранов и грозило стать реальной политической силой. Партия предсказуемо не стала этого терпеть и в 1976 году произвела «перезагрузку» СКВВ, напомнив организации, что ее основной целью является международная пропаганда. Организационную структуру союза урезали, распустив особо активные советы и а другие взяв под жесткий контроль.
К середине 1980-х годов, однако, подход государства к ветеранским объединениям снова изменился: они доказали свою лояльность и стали частью политической системы (например, в Съезде народных депутатов 1988 года принимали участие 75 представителей Всесоюзного совета ветеранов). С этого момента местные организации получили статус и полноценное признание.
Что сделает наш соотечественник, круто разбогатев? Отличная тема, чтобы проявить осведомленность или фантазию: от тропических островов и футбольных клубов до шампанского «на всех» по 500 евро за бутылку в Монте-Карло, от столичных гонок без правил до трогательного утиного домика на даче… Впрочем, можно вспомнить и другие примеры: Савва Морозов строил образцовые общежития для рабочих и давал деньги на революцию, Николай Алексеев открыл больницу, Павел Третьяков — картинную галерею… Скажете, все это было давно и нынче так никто уже не поступает? Вот совсем свежий пример: нижегородский предприниматель, бывший военный Владимир Герасичкин создал на собственные деньги зоопарк. И не какой-то там контактный зверинец для экзотического удовольствия, а один из лучших городских зоопарков России, а теперь еще собирается построить исторический музей. Как ему это удалось, а главное — зачем предприниматель Герасичкин таким образом тратит свои «кровные», выяснял корреспондент «Ленты.ру».
Жирафы, пумы, крокодилы и огромный павильон «Амазония», в котором южноамериканские птицы и зверьки вертятся прямо под ногами. Несколько видов лемуров, в том числе редчайшие вари, по миллиону рублей за особь. Семь гектаров, 1200 животных, 200 сотрудников, 7 кафе, аттракционы, детские площадки, выставка раритетных автомобилей и мотоциклов. Второе место в России после Новосибирского зоопарка и главная достопримечательность Нижнего Новгорода по версии популярного сайта о путешествиях TripAdvisor. И все это создал один человек, не владелец трансатлантической корпорации или алюминиевых заводов, а бывший военный, на собственные деньги и всего за 14 лет.
Завоевать доверие летучей лисицы
— Смотри, смотри, видишь, у нее детеныш под крылом, как серая пчела, — безошибочно узнает молодую мать среди полутора десятков похожих друг на друга как капли воды летучих лисиц хозяин и директор «Лимпопо» Владимир Герасичкин. — На днях родила. Она его под крыло как сумку вешает и летит есть.
И точно, одна из лисиц, вылитый миниатюрный волк с крыльями, перекладывает из-под одного черного бархатного крыла под другое совсем крошечного детеныша, очень похожего на помесь темно-серой пчелы и микродракулы.
Летучие лисы отделены от посетителей стеклом, с остальными животными и птицами, которые за решетками, директор разговаривает. Он заставил выбраться из домиков десятка четыре птиц, насвистывая каждой совершенно особым образом. На его запах и голос из глубины вольеров выходили ламы, тапиры, зебры, росомахи и прочие звери, названий которых я даже запомнить не смог. Медведь, которого публика давно и безуспешно пыталась заставить встать с лежанки, сам пошел к директору, а самка белорукого гиббона так просто бросилась обниматься.
Конечно, нижегородское «Лимпопо» втрое меньше знаменитого московского зоопарка по территории, и животных здесь 1200 против 7500 в столице, но каждый павильон, каждая клетка, детская площадка, копии фигур с острова Пасхи, газон и дорожка здесь настолько оригинальны и органично вписаны в общее пространство, а звери так активны и плодоносны, что самые высокие оценки зоопарка не удивляют.
Ларек на шестом километре
На самом деле никаких мыслей о зоопарке до 40 лет у Владимира Герасичкина не было. Он родился в 1960 году в деревне в Могилевской области. Срочную службу в армии прошел в Нижнем Новгороде. После армии закончил Уссурийское высшее военное автомобильное командное училище и вернулся в свой 16-й корпус ПВО, в Нижний, где от рядового дослужился до командира части.
— В начале 90-х нам, военным, практически перестали платить, — вспоминает он. — Зарплата была мизерная, да и ту давали раз в два-три месяца. А тут жена родила сына. Стоял вопрос выживания, и я начал заниматься извозом — по вечерам, после службы. С 19 до 24 часов рублей 50 зарабатывал. На еду хватало, но проблему нищеты не решало. Необходимо было что-то придумать.
Став вечерним таксистом, Владимир заметил, что водителям по вечерам в городе негде поесть. А если выехать за город, то после 19 часов не работают даже обычные магазины. Герасичкин решил заполнить пробел — поставить на дороге ларек–закусочную. Отпуск потратил на строительство ларька. Освободил стоявший на дачном участке железнодорожный контейнер, купленный списанным за копейки. С помощью сварочного аппарата вживил в контейнер боковую часть автобуса ПАЗ в качестве витрины. Обшил получившийся павильончик плитами ДСП, покрасил и поставил на Московской трассе, в шести километрах от города.
За быстрорастворимой китайской лапшой, за булочками с горячей сосиской, укропом, израильским кетчупом и майонезом стали выстраиваться очереди: таксисты, дальнобойщики, бригады скорой помощи — все, колесившие по вечерним дорогам Нижнего. С начала существования ларек начал приносить по 10 тысяч долларов в месяц. И это в те времена, когда двухкомнатную квартиру в Москве можно было купить за 20 тысяч.
Страшные деньги
— Девяносто второй год, пять километров от города, деньги… Наверняка пытались грабить?
— Бывало дело, и не раз, — кивает Герасичкин. — Спасало, наверное, то, что я военный, не боялся их и никогда ничего не давал. Гораздо тяжелее ситуация была с ментами: вот эти наезжали серьезно и постоянно. Но ничего, как-то справился.
Владимир не бросил службу, но вечера после основной работы, выходные и отпуска проводил в своем ларьке, помогая продавщице. Он говорит, что сейчас вряд ли кто-то может себе представить, что такое зарабатывать 10 тысяч долларов в месяц в начале 90-х, после того как всю жизнь до этого сводил концы с концами.
— Это страшные деньги, — вибрирует пальцами директор зоопарка. — От них можно было сойти с ума. Это не образ — я серьезно. У меня довольно знакомых, которые в те годы стали хорошо зарабатывать и очень хорошо тратить. Они буквально подсели на дорогие поездки, вещи и автомобили. И в итоге остались ни с чем. Я, в отличие от других, вовремя понял, что большие деньги — опасная ловушка. Тратить их я не стал. Решил для себя, что самая лучшая защита от магии денег — это все реинвестировать, заставлять деньги работать.
Отбил ушастого
Через два года там же, на Московском шоссе, Владимир построил кафе «Черный кардинал». Его местоположение, а именно выезд из Нижнего Новгорода в сторону Москвы, давало ряд преимуществ. Нижегородские чиновники, провожая московскую инспекцию, прощались с «ревизорами» именно в «Черном кардинале». Владимир даже построил для таких «церемоний» отдельный зал. А еще позаботился о хорошей кухне, вежливом персонале и уютных интерьерах. В результате он не только расширил свой бизнес, но и оказался на короткой ноге с городскими чиновниками, в том числе начальником милиции, главным врачом и так далее, вплоть до губернатора.
В 2000-м году Владимир Герасичкин закончил службу в армии. Оставаться на сверхсрочную не стал — по несогласию, как он говорит, с новой грабительской политикой высшего руководства. Примерно в то же время руководитель торгового отдела Московского района Нижнего Новгорода попросил Герасичкина построить кафе в Сормовском парке. Мол, власти требуют.
— Я приехал, простоял полдня, народу почти никого, — Владимир вспоминает, как чуть не прошел мимо своего будущего дела. — Пошел в администрацию, говорю: клиентов нет, строить в этом месте не для кого.
— Да это просто апрель сейчас, — не согласилась администрация. — А летом будет толпа.
— Хорошо, я приехал на майские, выкосил траву, поставил мангал, прилавок с напитками, в итоге наторговал на 3 тысячи рублей — копейки. Опять пошел в администрацию, а там меня снова стали уговаривать поставить кафе именно в этом месте. Договорились в итоге, что я продолжу торговать под открытым небом два месяца. Если не будет клиентов — на том с Сормовским парком и закончим.
— Там в лесу вороны сову убивают, — сообщил вышедший как-то из лесу местный забулдыжка.
— Где там? — среагировал Герасичкин.
— Дай бутылку пива — скажу.
Владимир выдал бутылку и побежал в указанном направлении. Вороны атаковали ушастого совенка со всех сторон. Он был еще почти цел, но уже терял силы. «Даже кусался уже небольно», — с улыбкой вспоминает Владимир. Герасичкин отбил у ворон совенка и отнес совенка, обзвонил всех друзей, пытаясь выяснить, чем его кормить. Выяснил, выходил и поместил в специально изготовленный вольер в своем открытом кафе.
Птица счастья
Ушастый совенок так полюбился нижегородцам, что клиентура нового кафе стала расти — приходили поесть и на совенка посмотреть. А Владимир обзавелся репутацией доктора Айболита. Вскоре лесники предложили приютить сироток-бельчат, и кафе приросло вольером с белками. Владимир сам выкармливал их из пипетки. Потом привели диких кабанят, и появился вольер с полосатыми свинками. На день рождения Владимиру неожиданно подарили двух енотовидных собак, а откуда взялись кролики — он уже и вспомнить не может.
Сегодня трудно сказать, зоопарк вырос из кафе или кафе развилось благодаря зоопарку: они росли в симбиозе. Но когда на третий год работы в Сормовском парке, рядом с кафе, которое уже было не уличным, а закрытым, появились верблюды, волки и олени, перед Владимиром встал вопрос: что важнее?
— Я всегда хотел делать что-то полезное, всегда считал себя в долгу перед страной и людьми, — рассказывает Владимир. — Долг перед страной я выплатил службой в армии. Для себя, для семьи и для клиентов у меня была сеть кафе — процесс отлаженный, прибыли достаточные. Пришло время что-то сделать для остальных сограждан.
Зоопарк, к слову, первое время был бесплатным. Однако необходимость покупать корма (медведь, тигр и лев съедают больше чем на 2 тысячи рублей в день каждый), лечить животных, убирать территорию и восстанавливать ее после актов вандализма на собственные средства оказалось обременительно. 14 лет назад появились входные билеты, но и они до сегодняшнего дня не окупают круглогодичного содержания животных. Прибыль в «Лимпопо» дают в основном аттракционы и кафе.
В огромном кабинете Герасичкина в здании администрации зоопарка «Лимпопо» на полочках стоят более 600 фигурок сов. В благодарность той первой, которая подарила ему дело жизни.
Пять миллионов за «девочку»
Прежде чем начать расширять свой зоопарк, Владимир побывал во многих зоопарках страны, встречался с директорами и научными сотрудниками, узнавал, как содержать тех или иных животных, как обустроить рептилий и рыб. Ездил в зарубежные зоопарки, разбирался, как устроены вольеры, залы с ночными животными, террариумы, как решается проблема кормления животных посетителями.
— Я вообще как китаец, — смеется Герасичкин. — Если что хорошее где увижу — обязательно у себя это сделаю. Вот этих зайцев (скульптура — четыре зайца вытягивают из воды зайчонка) я увидел на открытке. А вот это устройство я сам придумал. Видите, написано: «Птицы часами стоят на одной ноге. А сколько простоишь ты?» Вот сюда ребенок встает на одну ногу и секундомер начинает отсчет. Датчик пришлось в Сарове заказывать — гражданские предприятия не смогли изготовить.
Чуть не забыл: прямо по территории зоопарка разгуливают 30 павлинов и бессчетное количество цесарок. А на контактной территории козлы, овцы и гуси, если дать им хлеба, берут доброжелателя в кольцо, и спасаться приходится бегством.
Директор сам разрабатывает архитектурные особенности зоопарка, дизайн вольеров и павильонов. Метод у него такой: сначала поездить, узнать, как живут, например, жирафы в различных зоопарках, затем сесть на стул на отведенную для жирафа территорию и посидеть так денек. Представить себе, где жираф будет спать, как будет бегать, в каком месте посетители захотят его покормить, как сделать вольер удобным, оригинальным и выдержать в едином для зоопарка стиле.
И вот вольер готов. По размеру не меньше московского. Его обитательница жирафиха — последнее приобретение зоопарка. Имена людей, пожертвовавших деньги на павильон, написаны на стене. Чем больше денег — тем больше шрифт. Самый щедрый, Лимаренко Валерий, пожертвовал 70 тысяч. Ну а пять миллионов за саму «девочку» заплатил Владимир, который теперь готовится к следующему финансовому удару: покупке жирафа-«мальчика».
Коллекционер и депутат
Думаете, Владимир Герасичкин на втором жирафе успокоится? Он вообще не готов успокоится на зоопарке. Уже полтора года он работает городским депутатом, занимается экологией и социальной политикой.
— Я на днях вернулся из Минска — это удивительный город, — в голосе директора появляется откровенное раздражение. — Бордюрчики ровненько стоят, на улицах ни соринки, на газонах в принципе нет следов автомобильных шин. У нас же машины ставят прямо на газоны, бычки кидают под ноги, пиво пьют на улице, зачастую еще и ребенка за руку ведут…. Анархия какая-то, каждый творит что в голову придет, и попробуй сделать замечание — сразу в драку лезут. Но я всегда делаю замечания — для меня это правило. Зимой идет снегоуборочная машина, и снег с реагентами на газон отваливает, потом на этом газоне трава больше не растет. А тут еще один коллега-депутат, фамилию называть не буду, предложил экономить — перестать газоны стричь! Пусть, мол, трава сама растет. У меня просто зла не хватает. Вы были в Европе? Видели, как благоустроены территории? Жить хочется! Газоны пострижены, деревья кронированы, где-то чище, где-то грязнее, но уж точно лучше, чем в Нижнем. Ладно Европа, они богатые, но Минск беднее нас в разы. Что это за город такой, наш Нижний?
Параллельно с ведением зоопарка и заботами о городе, который ему давно стал родным, Владимир готовится открыть здесь исторический музей. Прямо на территории зоопарка. Фантазии? Отнюдь нет.
На самом деле достаточно просто построить здание и разложить экспонаты по полкам. У него готова коллекция орденов и медалей — сотни и сотни. Собраны отличительные знаки, огромное собрание металлических и бумажных денег из разных стран. В шкафу висят образцы военной формы начала прошлого века, по коробкам разложены погоны всех званий и родов войск начиная с Первой мировой. У него большая коллекция оружия и более 200 отреставрированных радиол в деревянных корпусах. Десятки восстановленных раритетных автомобилей и мотоциклов — и это только то, что я успел посмотреть.
— Вы на себя что-нибудь тратите? — спрашиваю, когда мы снова выходим в зоопарк.
— А мне ничего не нужно, — смеется щетинистый, худощавый, совсем не дорого одетый господин Герасичкин. — Ну, лежит у меня некая сумма на случай болезни близких. Что еще человеку надо? А вот доброе имя оставить после себя очень хотелось бы.
Добрым людям много достается. Причем чаще в плохом смысле этого слова. Вот живут они в Самаре, любят друг друга, не курят, не пьют, вовремя ходят на работу, у них есть прекрасная дочь Ира Смирнова и планы на будущее. Казалось бы, вот так и должно быть. Но нет. У дочери в восемь месяцев начинаются эпилептические приступы, да еще долгие, по часу. Ей становится все хуже, врачи и лекарства не помогают, и что теперь делать, как с этим жить дальше? Рубрику «Жизнь. Продолжение следует» ведет Сергей Мостовщиков.
За 12 лет перепробовали уже все, что только можно, принимали все противосудорожные препараты, какие есть в России, даже с помощью Русфонда ездили в Германию на обследование, а потом установили девочке так называемый стимулятор вагуса — приспособление, которое воздействует на блуждающий нерв и гасит приступы. Но толку немного, ребенок все равно страдает. Как еще помочь? И спрашивается: за что вот это вот все? Почему именно добрым людям дается столько печали? Видимо, потому что именно они и делают добрые дела, на которых стоит весь этот мир радости и слез. Об этом мы разговариваем с Аллой Смирновой, мамой Иры:
— Родители мои познакомились на Камчатке. Отец поехал после армии работать на пассажирском теплоходе, а мама моя приехала туда из Самары — раньше-то вот так вербовались, чтобы заработать. Ну вот там они поженились, я там родилась, а когда мне был месяц, они переехали сюда, в Самару. Так что ничего я не помню про Дальний Восток. Остались только открытки с Камчатки, на них какие-то сопки. Но я, знаете, в этом смысле не романтик. Мне все равно, что за окном, лишь бы меня окружали близкие и любимые люди.
Самара так Самара. Я здесь окончила педагогический институт, поработала немножко в школе учителем начальных классов. У меня вообще две только страсти — готовить и дети. Я даже в восьмом классе собиралась пойти на повара, но все мои учителя говорили, что я с ума сошла. Учишься, говорят, хорошо. Куда тебе поваром на всю жизнь? Отговорили. Ну и куда деваться, поступила в пединститут, пошла работать к детям. А в 90-е начались проблемы с деньгами, у меня к тому же начал пропадать голос. Классы были большие, наговоришься вот так. И вот один раз голос пропал, второй раз. Пришлось менять направление.
Пошла в торговлю — она тогда активно развивалась. Сначала администратором в меховом магазине, потом — в спортивном. Вот там мы с мужем и познакомились, он там работал. Все было нормально, все хорошо. Активный образ жизни, здоровье, спорт. Никто и не думал, и не ведал, что может быть что-то не так, что вообще существуют больные дети. Мы все делали правильно. И повенчались, и, когда Иришка родилась, имя ей дали по святцам, и 40 дней прошло — мы ее покрестили, и крестных хороших набрали, и развивалась она, росла хорошо, была вся такая кудрявая, пухленькая, глаза голубые. Дед у нас все говорил: германская кукла. А в семь месяцев она заболела, простудилась. И ночью у нее был первый судорожный приступ.
Я проснулась, потому что услышала какое-то постанывание. Смотрю: вся правая сторона у нее, рука, нога — все дергается. Схватили ее, не поймем, что случилось. Вызвали скорую. И понеслось: больницы, больницы, больницы. Сначала-то думали на температуру, что это она спровоцировала. А потом, после года, приступы начались и без температуры. Лечились здесь, у самарских врачей. Пили все, что они прописывали, но ничего не помогало. Потом появился у нас интернет. Я стала рыться в нем до такой степени, что компьютер мне постоянно присылал сообщения: «Вы робот, вы робот, мы вас заблокируем». Но в результате сошлись с одним московским врачом.
Съездили к нему, он подобрал нам другой препарат. Месяц продержались без приступов. Потом они опять начались, врач назначил другую схему. И так это и продолжается. Сегодня мы перепробовали и перепили уже все, что есть в России, включая препараты тысяч по десять за пачку. А приступы не проходят. Мы оказались в тупике. Хоть занимайся контрабандой и ищи способы привезти какие-то незарегистрированные в России препараты из-за границы.
В первый раз нам помог Русфонд, мы съездили на обследование в Германию. Там нас как следует посмотрели, назначили лечение. Иришка начала принимать лекарство, на следующий день у нее не стало приступов. Мы просто парили от счастья. Пять дней еще нас наблюдали, скорректировали дозировку, все было хорошо. Но мы вернулись — и приступы начались опять. Две недели продержались, а потом опять все по новой. Какое-то свойство организма — сначала действует препарат, а потом не действует. Почему — никто не может понять.
Следующей нашей попыткой была установка стимулятора вагуса, с которой нам тоже помог Русфонд. Устанавливали мы его в Уфе. Под кожу вживляется специальный аппарат, небольшой, как таблетка, и есть магнит, который надо подносить к нему, если начинается приступ. Вроде как приступ должен проходить. Но, видимо, у нас такие они сильные, что не проходят. Правда, первые полгода, надо сказать, у Иры днем приступов не было. Мы думали: слава богу, хоть днем ей теперь полегче. А с января что-то у нас опять ухудшение. Было уже два дневных приступа, а ночью-то постоянно. Поедем вот скоро опять в Уфу, подрегулировать стимулятор. Может удастся что-то заново настроить.
Трудно все это. Даже меня, знаете, настроить непросто. Вот только муж мой умеет выводить меня из критических состояний. Сделает мне внушения — становится немного легче. Раньше-то было просто невыносимо. Мы инвалидность ребенку до шести лет не оформляли. Даже произнести слово «инвалид» или «эпилепсия» я не могла — слезы градом. Помогло то, что со временем все вокруг стало вращаться только вокруг эпилепсии. Познакомилась с мамочками, у которых такие же проблемы, походила на психологические тренинги. Я преодолела внутри себя какой-то барьер, прошла через страх. Говорю себе все время, что на любой яд есть противоядие, что выход всегда есть, даже когда ты в тупике.
Есть, конечно, вот этот вопрос: почему? Почему это случилось именно со мной и моим ребенком? И как на него ответить? Мы пересмотрели всю свою жизнь, начиная с сознательного возраста. Что не так? Где не так? Невозможно это понять. Да и как понять, кого понять? Все изменилось полностью. И ты прежний к тебе нынешнему, наверное, уже не имеешь отношения. Все лишнее и ненужное исчезло. Остались только любовь и печаль. Но это немало. Это и есть целая жизнь.
Сразу две партии из системной оппозиции напомнили о себе громкими демаршами. Либерал-демократы учинили перепалку в Госдуме и покинули зал заседаний, а коммунисты почти покусились на устоявшийся крымский консенсус. Эксперты уверены, что градус критики резко поднялся в связи с грядущими выборами: партии надеются перехватить потенциальные протестные голоса.
На одну сцену не встану
На митинге-концерте в честь третьей годовщины присоединения Крыма Госдума была представлена в урезанном составе. «Сегодня на нашей сцене не все фракции», — признал со сцены на Воробьевых горах лидер думских единороссов Владимир Васильев.
Не было представителя КПРФ, хотя коммунисты все-таки отправились в составе парламентской делегации на полуостров. За день до мероприятия лидер партии Геннадий Зюганов заявил, что КПРФ не примет в нем участие, так как не хочет демонстрировать единство с властью. Он посетовал, что думское большинство в лице ЕР не пропускает социальные законопроекты коммунистов, а в годовщину Крыма на массовых мероприятиях пытается «продемонстрировать, что все под их руководством стоят в один ряд».
За такой выпад сторонникам Зюганова тут же досталось от конкурентов. «Коммунисты России» назвали отказ участвовать в митинге-концерте «позором» и заявили, что воссоединение с Крымом, «как и 9 Мая», — праздник, когда объединяются все россияне и «в одном строю» стоят представители самых разных политических взглядов.
В прошлом году, когда концерт проходил на Васильевском спуске, Зюганов выступал со сцены вместе со своими коллегами из других думских фракций. Парламентарии держались так называемого крымского консенсуса: начиная с 2014 года, Госдума была в основном едина по вопросам присоединения полуострова, отношений с Украиной и взаимных с западными странами санкций.
Хотя демарши коммунисты все-таки устраивали. Так, наряду с другими партиями парламентской оппозиции, в конце прошлого года КПРФ не поддержала закон о федеральном бюджете на ближайшую трехлетку. А в сентябре партия не признала результаты выборов в Госдуму по Москве.
Усилия не пропали даром. КПРФ воспринимается избирателями как гораздо более оппозиционная партия, по сравнению, например, с ЛДПР, говорит политолог и политтехнолог Аббас Галлямов. «КПРФ — это такая идеологическая оппозиция системе в целом», — отмечает он.
Въеду в Кремль и буду вешать
Думские либерал-демократы, однако, готовы бороться с коммунистами за право быть самой оппозиционной партией из допущенных в парламент. Так, на прошлой неделе у ЛДПР возникли серьезные претензии к выборам в совет депутатов Рузского городского округа в Подмосковье, назначенных на конец марта. Там сняли с гонки весь список либерал-демократов.
На пленарном заседании в минувшую среду Жириновский заявил, что на кандидатов от ЛДПР оказывалось давление и набросился на единороссов, утверждая, что это «подкупленные депутаты». «И вас под суд отдадим. В марте следующего года въеду в Кремль, я буду вас расстреливать и вешать!» — пообещал он и вывел фракцию либерал-демократов из зала. Однопартийцы последовали призыву покинуть помещение почти мгновенно — как будто только этого и ждали.
Позже Владимир Вольфович пояснил, что «говорил о мафии, о преступности», и к депутатам его выпады не имеют никакого отношения. Случай в Подмосковье решили разобрать на комитете по федеративному устройству, который пришел к выводу, что неприятности в Рузе вызваны внутренними проблемами ЛДПР. Семь из 11 кандидатов в списке партии отказались участвовать в выборах, а по закону при отзыве более половины кандидатур регистрация списка отменяется.
Но повод, похоже, был непринципиален для бессменного лидера либерал-демократов. В тот же день ближе к обеду он накинулся на министра труда и соцзащиты Максима Топилина, поставил ему за работу тройку с минусом и покинул зал пленарных заседаний во второй раз.
«Они и резче выступали, — комментирует инцидент директор Международного института политической экспертизы Евгений Минченко. — Достаточно вспомнить очень жесткий конфликт после сентябрьских выборов 2015 года». Осенью 2015-го либерал-демократы тоже покидали зал в полном составе. Конфликт, как и на прошлой неделе, был связан с выборами. Жириновский назвал депутата от ЕР, фигуристку Ирину Роднину бессовестной, когда речь шла об итогах единого дня голосования. За три года до этого фракция покидала пленарку после перебранки из-за проекта заявления о протестных митингах.
«Сейчас они готовятся к президентским выборам, плюс у них региональные выборы в сентябре», — напоминает Минченко. По его мнению, здесь есть за что побороться: «Протестные настроения в обществе по большому счету усиливаются».
Сбоку от интриги
В третьей оппозиционной парламентской партии — «Справедливой России» — на выступления коллег смотрят сдержанно. «Здесь прослеживается больше интрига, чем политическая борьба, — говорит эсер, первый зампред комитета по госстроительству и законодательству Михаил Емельянов. — Я плохо представляю, что демарш Жириновского может кого-то убедить в его оппозиционности, а уж тем более жест Зюганова». Парламентарий полагает, что это скорее «внутриэлитные разборки, нежели реальная оппозиционная деятельность». Его партия «вообще здесь сбоку стоит» и не участвует во всех этих играх, подчеркивает Емельянов.
Справороссы, впрочем, не чурались громких акций в прошлом. В апреле 2012 года фракция СР покинула зал во время выступления Владимира Путина, на тот момент — премьер-министра. Партийцев не устроила оценка ситуации с выборами мэра Астрахани, высказанная главой кабмина. В том же году они вышли с пленарки во время обсуждения законопроекта о штрафах на митингах.
Хотя едва ли эти выступления эсеров — как и регулярные выпады ЛДПР — могут сравниться с акциями коммунистов. В 2001-м, к примеру, они довели спикера Геннадия Селезнева до гипертонического криза, когда блокировали трибуну и с криками «Позор!» сорвали выступление главы Минэкономразвития Германа Грефа по Земельному кодексу.
Насколько «Справедливая Россия» оппозиционна или лояльна власти, не могут определить даже их избиратели, говорит политолог Аббас Галлямов. «Единственное достоинство эсеров — минимальный антирейтинг. Поскольку партия такая невнятная, очень мало людей могут сказать, почему они любят СР, и очень мало — почему не любят их», — отмечает эксперт.
Либерал-демократам тоже непросто обосноваться в протестной нише — ведь все знают, «что Жириновский, в принципе, поддерживает курс Путина», говорит Галлямов. Но партии все равно будут пытаться демонстрировать критический настрой — особенно с учетом того, что более или менее сдержанная стратегия на думских выборах себя не оправдала. «Результаты оппозиционные партии показали слабые, соответственно, в преддверии президентских выборов они уходят в оппозицию», — подчеркивает политолог. Хотя не до конца ясно, где эти партии находились в промежутке между президентскими кампаниями.