В Бутырской тюрьме завершилась многолетняя реставрация православного Покровского храма, построенного знаменитым архитектором Матвеем Казаковым в конце XVIII века. Еще десять лет назад церковь находилась в ужасном состоянии и мало чем отличалась от окружающих ее тюремных блоков, одним из которых она и была в советские годы. Храм восстановили на средства частного лица, бизнесмена Алексея Шмидта. В беседе с «Лентой.ру» он рассказал о своем выборе, о вере, о внутренних переменах, которые происходят с людьми в неволе, и о том, что испытывает человек, покидая Бутырский тюремный замок.
«Лента.ру»: Почему вы решили заняться восстановлением храма в Бутырке? Согласитесь, весьма специфическое место.
Шмидт: Все началось на дне рождения известного актера Эммануила Виторгана, куда был приглашен начальник этой тюрьмы Сергей Вениаминович Телятников. Мы с ним там познакомились. Я не знал, кто он по должности. Сидели за одним столом, общались. Это был 2013 год.
Разговорились, и он пригласил меня на экскурсию в Бутырскую тюрьму. Я был удивлен, насколько это интеллигентный человек, крайне начитанный, очень много знающий о тюремной системе, и не только российской, но и мировой, потому что много общается с зарубежными коллегами.
Во время экскурсии Телятников привел меня в храм, который тогда находился в ужасном состоянии, и сказал, что у него есть мечта его восстановить. Эту церковь 250 лет назад знаменитый архитектор Матвей Казаков построил вслед за возведением самого Бутырского тюремного замка.
Потом он мне показал старые записи о том, сколько людей в 1930-е годы, во время Большого террора, прошли через Бутырку, скольких увезли на Бутовский полигон. И я тогда сказал, что постараюсь помочь. Не с целью замолить мои или чьи-то еще грехи, но в память об этих безвинно погибших людях. Я поделился этой идеей со своим другом Давидом Якобашвили (бизнесмен, сооснователь компании «Вимм-Билль-Данн» — прим. «Ленты.ру»), и он ее поддержал и активно участвовал на всех этапах.
Репрессии 1930-х коснулись вашей семьи?
Моей не коснулись, но очень серьезно повлияли на семьи моих знакомых, моих друзей. Это трагедия, страшное преступление, жертвой которого стала элита страны — люди, воспитанные еще в кадетских корпусах, имевшие четкое представление о чести и достоинстве. Множество талантливых людей, передовых специалистов сгноили в тюрьмах и лагерях. Не только интеллигенцию, но и опытных военных, да и простых людей, крепко стоявших на земле, хранивших веру отцов.
Двадцать лет назад говорили, что данные о жертвах террора занижены, теперь же все чаще твердят обратное. Те, кто славит Сталина как выдающегося государственного деятеля, утверждают, что рассказы о ГУЛАГе — это мифы. Что вы думаете об этом?
Думаю, что цифры по жертвам репрессий занижены. Террор был куда масштабнее, чем мы себе представляем. Тех, кто сегодня превозносит Сталина, я считаю крайне недалекими людьми. Происходило уничтожение собственного народа, и относиться к этому следует именно таким образом, без попытки что-то приукрасить и кого-то обелить задним числом.
Однако тюремный храм — это не мемориал, им будут пользоваться нынешние арестанты, а не жертвы террора и их родственники.
Отчасти я руководствовался желанием помочь каждому человеку, попавшему в тюрьму. Он не может выйти, ему часто не у кого просить помощи. Даже те, кто не верил в Бога на воле, пытаются найти его в заключении. Теперь у них есть еще и возможность прийти на службу. Многим посещение храма очень помогает.
Чем именно?
Происходили порой какие-то события, которые вполне можно считать чудесными. Несколько человек из хозотряда (хозяйственными работами в СИЗО занимаются осужденные, отбывающие наказание на территории тюрьмы — прим. «Ленты.ру»), посещавшие службы и помогавшие при строительстве, стали превращаться из маргиналов в нормальных людей, а потом получили условно-досрочное освобождение, хоть и не просили об этом. Парень один ни во что не верил и был по-своему сдвинутым, но стал ходить в храм и со временем стал алтарником — помощником священника на службах, таким, знаете, набожным послушником. Все это мы видели во время реставрации. Видели, как результаты нашей работы воздействуют на людей — такое реальное перевоспитание или исправление человека.
Вы же взрослый, опытный человек. Вы и правда верите, что такие люди могут меняться, перевоспитываться?
Человек, конечно же, может измениться. Это происходит либо одномоментно, либо очень долго. Он к этому идет, сталкиваясь с какими-то знаками, совпадениями, подводящими его к определенным мыслям и решениям. Другое дело, что многие люди не хотят меняться. Для внутренних перемен нужно перебороть эгоизм, нужна сила воли. На это в реальности оказываются способны единицы.
У вас было представление о том, как должен выглядеть обновленный храм?
Была задумка сделать церковь просторной, светлой, и она удалась — благодаря окрашенным в белый цвет стенам, куполу, столь же светлому иконостасу. Чтобы людям там дышалось легко, как на свободе.
Однако большая часть работ невидима для глаз. К примеру, керамогранитные полы с подогревом и автономным отоплением. В любое время года в храме поддерживается необходимая температура, чтобы сохранить росписи и чтобы внутри было уютно.
У вас прежде был опыт реконструкции таких объектов?
Работал одно время на Крайнем Севере, занимался жилищным строительством. Много читал об этом. Опыта реставрации или реконструкции не было. Но в итоге проект получился успешным и в плане качества, и экономически. Никто не верит, сколько было на эту работу потрачено, потому что вышла очень небольшая сумма — около 16,5 миллиона рублей, включая затраты на иконостас и роспись.
Недорого, если учесть размеры храма.
Во-первых, никто не украл ни одного рубля. Это по определению было невозможно. Руководил работой мой друг, директор компании Филипп Моносов, который затем был награжден грамотой от Русской православной церкви.
Во-вторых, мы очень внимательно подошли к выбору художников, проводили собеседования, искали тех, кто душой болеет за свое дело, а не только ищет прибыли. И эти люди, которых я подобрал сам, потом действительно работали от души. А мы, в свою очередь, им исправно платили. Через художников нашли и мастеров, изготовивших иконостас. У нас были некоторые чертежи, поэтому иконостас выполнен в стиле, характерном для конца XVIII века — того времени, когда был построен храм. Немножко по размерам, правда, получился больше, чем думали, но это ничего не испортило: иконостас выглядит очень легким, при том что изготовлен из массива дерева. Там все всерьез и надолго.
Роспись получилась шикарная, сюжеты уникальные: о жизни святых в лагерях ГУЛАГа. Люди работали над росписью день и ночь в течение восьми месяцев. Но куда больше времени ушло на подготовку стен: где-то снимали более позднюю штукатурку, а в некоторых местах был уже голый кирпич.
Статус закрытой территории как-то осложнял работу?
Действительно, Бутырская тюрьма — это объект с особым режимом. Туда не так просто пройти, привезти стройматериалы и так далее. Но начальник СИЗО лично занимался этими административными вопросами. Также нас поддерживало московское и федеральное руководство службы исполнения наказаний.
А как относились к вашей работе криминальные авторитеты?
Сказали, что я делаю очень большое и благое дело. Спрашивали, нужна ли помощь. Но я отвечал, что нет.
Я вложил в этот храм свою душу — так же, как и начальник СИЗО. Думаю, люди, находящиеся в тюрьме, это поняли. Ведь ни до, ни после нас никто бы этот храм для них не отремонтировал. А сейчас работы выполнены качественно. Я надеюсь, на века.
Разделяете ли вы мнение, что четверть, треть или даже половина людей в Бутырке содержится безвинно?
Вряд ли там находятся совсем невиновные, но есть те, кому неправильно назначили меру пресечения до суда. Они могли бы оставаться под подпиской о невыезде или под домашним арестом. Таких около 20 процентов постояльцев изолятора. Государству и налогоплательщикам не пришлось бы их содержать.
Адвокаты часто жалуются, что их клиентов заключают под стражу за экономические преступления, хотя, по мнению законотворцев, этого делать не следует.
Я вообще считаю, что есть мошенничество — когда преступники обманывают людей, чтобы забрать последнее, и есть разборки между крупными компаниями — когда вопросы должны решаться в гражданско-правовом поле, в арбитраже.
Как вы относитесь к Русской православной церкви?
Я считаю, что без нее России уже давно не было бы. Это хребет нашего государства. Те негативные частные случаи, которые периодически описывает пресса, я просто не беру в голову. Везде бывают перегибы, и церковь не может быть исключением.
Я лично знаком с митрополитом Иларионом. Это очень интересный, умнейший, талантливый человек: пишет музыку, дирижирует.
Существует теософская идея о том, что все религии говорят об одном и том же. Вы согласны с этим?
Да, я приверженец идеи о том, что все религии вышли из одной. Различия, которые отделяют нас от католиков, мусульман, иудеев и буддистов, весьма незначительны и в будущем будут сглажены. Но это произойдет не раньше того времени, когда все люди начнут говорить на одном языке.
И все же вы занимаетесь восстановлением именно православного храма.
Другого в Бутырке просто нет. Но мы также обустраиваем молельную комнату для мусульман и синагогу. Все в согласии с требованиями исламского духовенства и раввинов. Сейчас также ведем переговоры с буддистами, хотим и им обустроить специальное помещение. Там сидят люди, исповедующие все традиционные для России религии, и у всех должна быть возможность для духовного роста.
Однако говорить о том, что мы все в душе политеисты, наверное, не стоит. Мы, православные, идем своим путем. Мама у всех одна, папа у всех один, и своих родителей люди не меняют — даже те, кто с ними не в ладу. Слишком много явных и скрытых нитей соединяют родных людей. Так же и с религией.
Вы воцерковленный человек, соблюдаете посты?
Не пощусь, то есть считаю, что поститься надо душой и в каких-то поступках. А что касается пищи —
многие не понимают, что пост был придуман для того, чтобы помочь пережить голодные периоды года, когда из припасов, кроме картошки и капусты квашеной, ничего не остается.
Конечно, определенные ограничения в питании полезны для здоровья, но их можно придерживаться в любое время. И еще я против фанатизма в вере — то есть неосознанности в словах и поступках, когда люди кричат на улицах или выставках, что они за то или против этого. К религии это никакого отношения не имеет.
Вас крестили в детстве?
Нет, я принял крещение уже в зрелом возрасте, во Франции. Таинство проводил православный епископ Каннский Варнава. К этому моменту я понимал, что это моя религия.
Почему вы просто не передали деньги в один из фондов, которые вместе с РПЦ занимаются восстановлением храмов?
Я вообще считаю, что не надо помогать каким-то фондам. В окружении любого из нас, если постараться, можно найти людей, нуждающихся в нашей поддержке и помощи. Лучше я буду помогать этим людям. Помощи от фондов, даже самых крупных, не так уже много. И всегда есть люди, обиженные на них: почему вы тому-то человеку не помогли, и так далее. Нужно стремиться к адресной помощи. И в случае с Бутырским храмом мы не создавали никаких дополнительных организаций. Собрали деньги со своих зарплат, премий, каких-то сбережений.
Покажут ли восстановленный Бутырский храм патриарху?
Да, наверное, осенью. Духовник патриарха отец Илий меня знает, и знает, что я занимался храмом. Так что, я думаю, и ему, и главе нашей церкви будет интересно посетить это место.
А вообще из десяти человек, которых я приглашаю туда на экскурсию, обычно соглашается только один. Объяснение простое: это негатив, я туда не хочу. Я говорю им: есть тюрьма — место, где ты не хочешь оказаться, но когда ты ее увидишь — то поймешь, чего именно хочешь избежать, и избавишься от лишних страхов.
К тому же, так сказать, по закону физики, приходя со своим маленьким негативом в тюрьму, вы избавляетесь от него: большой негатив Бутырки поглощает собой все остальное.
В подтверждение этого мне неоднократно говорили о невероятном ощущении радости жизни, возникающем при выходе из Бутырки на улицу: уже и дождь не дождь, и работа по-другому идет.
Можете применить к этому выражение «от тюрьмы и от сумы не зарекайся»?
Конечно. За то время, пока я занимался храмом, в Бутырку попали несколько человек, которых я знаю лично.
Одно время высказывались идеи реконструкции Бутырского замка с перепрофилированием его под иные цели. Вам было бы интересно этим заняться?
Не думаю, что это хорошая идея. Как ни отбеливай стены Бутырки, она никогда не станет развлекательным центром или домом отдыха. В лучшем случае она останется историческим памятником.
