Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
В понедельник, 15 мая, в Пекине завершился двухдневный форум «Один пояс — один путь», собравший более полутора тысяч участников из 130 стран. Председатель КНР Си Цзиньпин обратился к лидерам мировых держав с призывом отказаться от протекционизма в пользу глобализации. Если из экономических инициатив Китая можно извлечь пользу и для России, пренебрегать этим безрассудно, считает российский президент Владимир Путин. О своем видении ситуации в мировой политике и экономике он рассказал на пресс-конференции с журналистами. Чего стоит бояться России, а чего нет — в материале «Ленты.ру».
Накануне все гости саммита посетили торжественный гала-ужин в пекинском Большом театре. Большим здесь было и искусство: китайцы с уже привычным размахом демонстрировали великолепие национальной музыки и танца. Амбициозные планы нашли отражение даже в десертах на торжественном ужине: сладкие верблюды шли караваном сквозь песчаные барханы пустыни, чтобы все помнили о величии древнего Шелкового пути и предвкушали новую дорогу. Российский президент к этому путешествию готов присоединиться.
Масштабные планы Китая — своевременная инициатива, поделился своим видением Владимир Путин во время общения с журналистами. Он сделал ремарку, смысл которой сводился к тому, что инициатива настолько хороша, что принадлежит уже не только Китаю, но и всем, кто собрался на форуме.
Представители крупного бизнеса, в том числе европейского, в кулуарах делились своими впечатлениями, в частности, с российским президентом. По словам Путина, практически все сошлись во мнении, что необходим материк стабильности среди моря неопределенности. В США — острая политическая борьба, в Великобритании запущен процесс выхода из Евросоюза, да и в ЕС много проблем, перечислял он тревожные звоночки по всему миру.
Рассуждая об экономической мощи, которую демонстрирует Поднебесная, Путин заметил, что действия Китая не направлены на поглощение, и решения, которые принимаются Москвой и Пекином, будут совместными, а значит — не пойдут во вред. «Россия не та страна, которая чего-то боится, — напомнил Путин. — Если это идет нам на пользу и на развитие нашей экономики, то ничего плохого. Грех не воспользоваться такими возможностями».
В ближайшие несколько месяцев в Москве будут готовиться к визиту председателя КНР. В начале июля подпишут договоры, детали которых обсуждались в Пекине. Совместная задача — не только увеличить товарооборот, но и изменить его структуру. Россия, помимо природных ресурсов, хочет поставлять и технологии. Но при этом работа над газопроводом «Сила Сибири» идет по плану, споры о стоимости топлива устранены. «Практически все решено», — заметил Путин. В целом, по его словам, Россию не очень волнует и цена нефти: «Чувствуем себя спокойно, уверенно. Нас, честно говоря, даже цены не особенно пугают, потому что мы все проблемы закроем объемами».
Президента спросили и об испытаниях баллистической ракеты, успешно проведенных 13 мая Пхеньяном. Для России этот пуск угрозы не представлял, но Москва категорически против таких испытаний, повторил позицию России президент. Он призвал к переговорам с Северной Кореей. «Нужно возвращаться к диалогу с КНДР, прекратить ее запугивать», — сказал Путин и напомнил о периоде, когда КНДР заявила о прекращении своей ядерной программы, но тогда у всех участников переговоров не хватило терпения. «Думаю, к этому нужно вернуться», — подытожил Путин.
К диалогу Путин призывал и в ситуации с сирийскими курдами, несмотря на непримиримое к ним отношение президента Турции Реджепа Тайипа Эрдогана. «Мы обсуждали этот вопрос, он высказывал озабоченность в этой связи», — рассказал Путин о недавнем общении с Эрдоганом в Сочи. Курды, на взгляд российского президента, являются существенным фактором в Сирии и принимают участие в борьбе против «Исламского государства» (террористическая организация, запрещенная в России).
«Мы считаем себя вправе поддерживать с ними рабочие контакты — хотя бы для того, чтобы избегать возможных столкновений и ситуаций, которые могут создавать угрозы для наших военнослужащих», — подчеркнул Путин. В этой ситуации у турецких партнеров России нет поводов для беспокойства.
Без упоминания Соединенных Штатов не обошлось и в разговоре о хакерских атаках с требованиями выкупа, произошедших по всему миру 12 мая. В России кибератакам подверглись телекоммуникационные компании «МегаФон» и «ВымпелКом», под ударом оказались и государственные орган: хакеры пытались также взломать серверы Минздрава и МВД, атаки на электронную инфраструктуру зафиксировали Сбербанк и РЖД. Ущерба они не нанесли, но в целом ситуация тревожная, считает Путин.
«Что касается источника этих угроз, по-моему, руководство Microsoft прямо заявило, что первичным источником этого вируса являются спецслужбы Соединенных Штатов. Россия здесь совершенно ни при чем. Мне странно слышать в этих условиях что-то другое», — подчеркнул российский лидер. Главная проблема, на его взгляд, в том, что «джинны, выпускаемые из бутылки подобного рода, особенно создаваемые в спецслужбах, потом могут наносить ущерб даже их авторам и создателям».
Лишь на один вопрос российский президент ответил немногословно: о его планах на участие в предвыборной кампании. Не пришло ли время поделиться своими намерениями? «Нет», — сказал он как отрезал. И отправился в Иркутск — инспектировать ситуацию с пожарами в регионе.
Удалось ли советской власти изменить чувства человека? Или все это было наносным? Как и почему постсоветский человек ощущает реальность и испытывает те или иные эмоции? На эти вопросы попытались ответить участники дискуссии, прошедшей в Еврейском музее при поддержке Фонда Егора Гайдара. Дискутировали поэт, прозаик и переводчик Сергей Гандлевский, а также доктора филологических наук Александр Марков и Олег Лекманов. В роли арбитра выступил политолог, психолог, президент фонда «Перспектива» Леонид Гозман. «Лента.ру» публикует наиболее интересные эпизоды дискуссии.
Чувствую или притворяюсь?
Гозман:
В какой степени государство влезает в наши чувства? Вообще, что оно позволяет, а что нет — чувствуется. У Твардовского были такие замечательные строки: «В ущерб любви к отцу народов — любая прочая любовь». Насколько все это так?
Гандлевский:
Я не совсем в курсе, насколько государство всерьез сейчас, в данный момент лезет в душу к согражданам, потому что у меня уже 3-4 года нет телевизора (а я слышал, что там происходит нечто серьезное). Почти всегда в России власть была не сахаром (да и всюду вообще), но идея влезать в сознание людям достаточно молодая, ей примерно 100 лет.
Когда я готовился к сегодняшней встрече, то вспомнил, что, будучи молодым советским, когда я читал письма Пушкина, меня удивила запись поэта по поводу встречи с Николаем I, царем, которого люто ненавидели такие замечательные люди и потрясающие писатели, как Толстой и Герцен, сказавший, что тот оставил после себя «моровую полосу». Николай I действительно подарком не был. В письме он обращается к царю: «Ныне, с надеждой на великодушие Вашего Императорского Величества, с истинным раскаянием и твердым намерением не противоречить моими мнениями общепринятому порядку (в чем я готов обязаться подпиской и честным словом…»
Даже такому несимпатичному человеку, как Николай, совершенно не знакомому с пафосом свободы (недаром он в конце своего царствования одел в мундиры даже учителей), не приходило в голову заставить Пушкина изменить свои мысли. Он взял с поэта слово, что тот будет помалкивать, о том, что у него на душе. Но уже в 1921 году мятежный поэт Блок, не переносивший всякую власть и государство, в своей «пушкинской речи» говорит о чем-то качественно новом. Если раньше цензура мешала поэту донести до публики свое мнение, то теперь она лезет в сознание поэта, пробует давать ему уроки относительно того, что ему писать и как, что со стороны государства — далеко не норма. Так что происходило это не всегда и происходит не везде.
Лекманов:
Я думаю, что особенность советского проекта и того, что делает государство, заключалась в том, что писателю не только стали говорить, чего он не должен писать, но и что он должен писать. Раньше условный «договор» выглядел так: писатель не должен высказываться напрямую против церкви и власти, писать порнографию и так далее. А что он там напишет про природу, любовь — это ему не диктовалось.
Что касается советского проекта, то в нем это произошло не сразу, можно говорить о некоей эволюции. Впрочем, можно назвать конкретную дату для литературы — 1934 год, первый Съезд советских писателей, когда их просто построили в ряд. Была создана структура, иерархия, и все писатели подчинялись высшему начальству, которое, в свою очередь, подчинялось Сталину. Этой структурой было очень удобно управлять.
Можно просто посмотреть в газеты того времени. Начинается какая-нибудь кампания — например, по Зощенко-Ахматовой — и немедленно, по щелчку следует очень организованная реакция. Сначала реагирует «Литературная газета», потом другие газеты. Потом на местах, в любом городе (скажем, Липецке), в своей региональной организации, литераторы начинают тоже искать своих Зощенко и Ахматову и осуждать их. Была создана такая машина.
Помимо всего прочего, писателю стали диктовать, как писать, потому что никто толком не понимал, что такое социалистический реализм, который провозгласил Максим Горький на первом съезде. Некоторые писатели из тех, которые приняли советскую власть, были в страшном отчаянии. Те же Олеша и Бабель до этого писали достаточно сервильные вещи, но хотя бы изощрялись по части того, как это делать, с какими кружевами. А им сказали: «Спасибо, не надо, пишите то, что мы хотим».
Писатель должен был, описывая, скажем, белую птицу, после этого как-то выйти на тему советской власти. Если он писал про любовь между мужчиной и женщиной (что не очень поощрялось), то она обязательно должна была быть какой-нибудь непутевой дояркой, а он — бригадиром, который исправит ее. В общем, писателю, художнику стали жестко диктовать, что и как он должен делать.
Можно по-разному относиться к тому, что творилось в 90-е годы, но нельзя не отметить, что это было время, когда государство не лезло ни к писателям, ни к читателям в головы. Вспомните программу «Куклы», «Итоги» с Евгением Киселевым — как они по Борису Николаевичу проходились, как ни ругали! А он, сжав зубы, скрепя сердце терпел все это, по-моему, ни одной программы не закрыли тогда.
Для меня отчетливым сигналом того, что все изменилось в плохую сторону, стало возвращение советского гимна. Это было совершенно не обязательно — говорили, что спортсменам трудно стоять под Глинку… Тут мне стало ясно, что снова начинается нечто подобное.
Марков:
Мне всегда поражало, что в русской истории контроль над чувствами начался очень рано. Можно вспомнить XVIII век и шутов Анны Иоанновны, или интерес Екатерины II к тому, действительно ли Ломоносов был искренен, когда писал оду на день восшествия ее на престол, или споры по поводу переводов псалмов Ломоносовым, Державиным и Сумароковым — нет ли там политической пропаганды? Вопрос стоял не только о литературных формах, но и о том, правильно ли чувствуют все эти люди.
В этом смысле советский Союз писателей, где тоже выясняли искренность писателя, насколько искренне он написал про тех же доярку и бригадира, был ли у него действительно социалистический блеск в глазах. Именно это началось довольно рано. Это не значит, что в Западной Европе были менее жесткие системы, они просто были дифференцированные по разным группам. Тогда как в России это выглядело как некоторая единая структура.
Но если в XVIII-XIX веках отношения поэта и царя восходили к множеству библейских или общечеловеческих образцов, то в советское время это были не ролевые, а нормативные отношения. Любая доярка должна была осуждать Пастернака, потому что это было нормативно. К этому население, конечно, приучали, и достаточно успешно — распознавать не своего, именно потому, что он чувствует неправильно. А в чем это выражается? В советское время было замечательное выражение «культурный человек». Закурил французский аристократ там, где советскому человеку не положено, — ему говорят, мол, вы ведете себя некультурно. Сел нога на ногу — то же самое.
Слово «культура» в советское время приобрело именно этот смысл — контроль над чувствами. Не над телесными привычками, не над чувственностью как рефлексивной позицией, когда человек сам выбирает для себя, быть ему расслабленным или сосредоточенным, а именно над чувством. Вот этим условный советский человек отличается от условного западного. Потому что советский привык, что контролируют не только его чувственность, не только обязывают вести себя определенным образом в одном обществе, а другим — в другом, но контролируют его чувства. «Я должен чувствовать по-советски», как в советском кино, где раздается песня и сразу человек начинает бодро идти, танцевать. То есть непосредственно передается чувственный импульс, в котором задействованы непосредственно и разум, и даже телесные привычки.
Контроль над чувствами воспитывался десятилетиями, и если сейчас мы видим его возвращение — то только потому, что он никуда не уходил. Олег совершенно прав относительно ельцинской эпохи, которая пыталась жить по-человечески, но, с другой стороны, если посмотреть на нее глазами широких масс, которые и делают выбор, все было наоборот. Им 90-е запомнились как время обязательного канона, тогда как современность воспринимается как нечто деклассифицированное. Хочешь — сиди в интернете, хочешь — не сиди. Поэтому мы, в том числе пытаясь понять, почему народ не протестует против блокировки Telegram или Европейского университета, должны учитывать народное видение того, что происходило с культурой.
Гандлевский:
У меня есть история, практически притча на эту тему. Я еду в Саратов, в новейшие времена, лет 15 назад, с хрестоматийной советской семьей — у меня полное впечатление, что я на экране какого-то советского фильма. Усаживают меня на нижнюю полку, куриную ногу дают, сами крепкие, толстые, румяные, улыбчивые. Выходим в тамбур с этим человеком, разговариваем. Я понимаю, что у них дом — полная чаша, у них есть дача, он рыбак, у него моторка… Мы находим общий язык. Я спрашиваю его: «Вы откуда?» — «От родни едем, из Белоруссии». — «И как там?» — «Очень хорошо!»
Я оторопел, а он стал объяснять, почему хорошо: потому что человек знает, для чего утром встает. Это очень хорошие люди, которые скучают по пожизненной сверхзадаче. Им в тягость быть просто обывателями, они хотят чего-то, что они увидели в Белоруссии.
Марков:
Действительно, это так, но мне кажется, что это качество все-таки воспитанное, а не естественное. Я все время вспоминаю необходимость этого чувство благодарности — ты должен быть благодарен родине за то, что она тебя вскормила. Этим мы попрекали Бродского и других «отщепенцев».
Это нахождение своей позиции, возможности быть ради какой-то цели сродни тому чувству благодарности. Оно считывается как естественное, почти животное, инстинкт. Ты встаешь и радуешься солнцу, испытываешь благодарность родителям, но на самом деле это не биологические, а очень хорошо воспитанные идеологией чувства.
Новый патриархат
Гозман:
Можете описать, какая любовь и какая неприязнь была правильной и неправильной для советского человека? Не любовь к партии, а к другому человеку? Неприязнь к соседу, который что-то не так делает?
Марков:
Ясно, что нормативы сталинского, хрущевского или брежневского общества — что такое любовь, как заключается брак, что такое семья, крепкой ли она должна быть, любящей или нет — они изменяются. Если говорить о том, что оставалось константой, то я бы сказал, что это особым образом созданный новый патриархат, отличающийся от старого — хотя бы потому, что она была основана не на гендерных различиях (товарищ женщина могла вполне вести себя как патриарх).
Но чем отличается патриархальная семья от семьи современного типа? Прежде всего тем, что ее глава обеспечивает выживание, как это и бывает в примитивных сообществах (не важно, мужчина или женщина, это может быть мать-одиночка или женщина-лидер). Он или она должны регламентировать все стороны жизни, потому что если хоть какая-то из них будет не регламентирована, то семейство не выживет. Наконец, патриархальная семья пытается имитировать жизнь в некоем большом сообществе, не принадлежа к нему. Она исходит, например, из того, что она городская (если переехала в город) или имеет хозяйство (если деревенская) — не будем забывать, что настоящего хозяйства в колхозах не было, так же как и в наших городах люди долго сохраняли деревенские обычаи.
Имитации было очень много. Оба моих собеседника упоминали доярок, но при этом не учитывали, что доярка — по-настоящему, технологическая профессия. Первоначальный замысел состоял в том, чтобы на американском оборудовании доить корову, и хотя он не соответствовал реальности, все равно доярка считалась представителем некоей технологичной высокоинтеллектуальной среды. Конечно, это никак не относилось к социально-экономической реальности, но так был устроен этот патриархат, претендующий на то, что она осуществляет современное хозяйствование. Что патриарх — это хозяин своего полиса или хозяйства, хотя ни полиса, ни хозяйства, ни политики не было.
Чувствовать нутром
Гозман:
Требование правильных чувств — это не только когда писатель описывает, как птичка поет. Оно гораздо шире, и занимался им не только Союз писателей, но и НКВД. Потому что в правоприменительной практике Советского Союза людей репрессировали за неправильные чувства. Когда репрессировали за оговорки и описки (например, «Сралин» вместо «Сталин»), в НКВД так и считали — значит, он таким образом думает, раз пишет подобное. Значит, он не любит товарища Сталина. Самому вождю никакой угрозы от того, что этот человек, который допустил опечатку в типографии или случайно подтерся газетой с его портретом, не было. Единственное, что было, — это примитивное, безграмотное приписывание чувства. Но органы занимались контролем чувств и репрессиями за неправильные чувства.
Но требования к человеку быть «культурным» — это вернулось! Я сам видел, как замечательная женщина нашего времени, депутат Госдумы Яровая, автор многих «прекрасных» законов, дискутировала с одним американцем, не подставным, настоящим журналистом. Вот, они спорят, и он выходит за трибунку, где стоял, чтобы апеллировать к ней. А она ему говорит: «Вы не в Америке, у нас так себя не ведут, встаньте нормально!» Это не 30-е годы, это сейчас.
Скажите пожалуйста, как вы думаете, в какой степени советской власти удалось не просто заставить людей имитировать чувства, насколько их действительно получилось изменить, изменить их содержание? Любовь советского человека к своей жене, подруге, мужу, другу; ненависть советского человека к своему личному врагу — она такая же, какая была до 1917 года? Или они изменили что-то по сути?
Марков:
У Оруэлла есть замечательно слово bellyfeel — чувствовать нутром. Не знаю, насколько ему был известен советский аналог этого термина, который противопоставлялся как мозгу, рациональному подходу, так и старой культуре чувств. Нужно заметить, что старая культура чувств вырабатывалась веками. Я все время вспоминаю коллеж социологии, который действовал в Париже предвоенного времени и противопоставил всей мифологии тысячелетних рейхов реальное исследование о происхождении чувств любви, дружбы и так далее. Как они изобретались на перекрестках культур, как в свое время арабская поэзия сформировала канон влюбленности и многое другое.
Что сделала советская власть — это разрешила людям иногда не использовать мозг и чувства. Иногда, конечно, они могут тонко мыслить, чувствовать, влюбляться, любить своих детей, родственников, дружить, но иногда разрешается включить «нутро» и выключить все остальное. Это выражается во многом. Например, для меня как для филолога, искусствоведа, это проявляется даже в самой манере речи и письма. Поспешные обобщения, незакругление мысли, бурление образности в наших пластических образцах — вместо созерцательного переживания.
Это очень важно. Когда смотришь на нашу городскую среду после любого другого города, безобразия не меньше. Везде вывешивают какие-то огромные пластиковые цветы — в Израиле, в Швейцарии, в США в последние два года установился собянинский стиль. Но при этом у нас он становится каким-то особенно недовершенным, как будто он всклокотал в руках, вырвался, а дальше за этим ничего не последовало. Это не часть какой-то стратегии.
Лекманов:
Ощущение такое, как будто мы — князья духа, которые, может быть, из космоса прилетели, а, может быть, состоим в рядах французской академии и несколько высокомерно, со стороны изучаем советского человека. Кто мы, собственно, такие (я про себя сказать хочу)? Конечно, положив жизнь на борьбу с этим, мы остаемся советскими людьми. И в этом смысле неприятно, но нужно ловить себя на том, что все меняется не так уж сильно.
Например, есть такая штука, как Facebook (да и вообще любая социальная сеть). И вот происходит что-то хотя бы немного неординарное, где трудно сказать сразу да или нет. Естественно, каждый из нас ловит себя на том, что хочется почитать: а что вот этот сказал? И вот этот, сбоку? А потом присоединиться к одной из уже прозвучавших мыслей.
Это одна из черт человека — не только советского — очень трудно быть свободным. И в этом смысле очень интересна история Сергея [Гандлевского] о белорусе. Интересно понять: хорошо ли быть свободным?
Я почти дописал книжку про писателя Венедикта Ерофеева, автора «Москва — Петушки». Он пытался быть человеком абсолютно свободным — отчасти от природы, отчасти это качество он сам в себе выпестовал. И в том числе эта свобода вела не только к удивительным поступкам, но и к вещам, от которых берет оторопь, а вовсе никакая не радость.
Я пытаюсь нащупать то мое место, где моя свобода не переходит в боль для других людей, с одной стороны; с другой стороны, не реагировать стадно; третье, самое важное, — не говорить со стороны, высокомерно. Я сам это начал, когда говорил про доярку. Легко сказать «доярка» — а сам ты кто?
И наконец, хочу сказать, что абсолютно не понятно, что делать в сегодняшней ситуации. Мы говорим о ельцинской эпохе — но это такой короткий промежуток времени. Ни к какой свободе она никого не приучила. И какую, оказывается, власть имеет телевизор над человеком! Достаточно что-то сказать с экрана, и это будет. Помните советское выражение «по телевизору не соврут»?
А у нас начинается разговор, который мы ведем постоянно: «Ну давайте будем потихонечку воспитывать себя, или наших студентов и школьников, учить их быть людьми…» Господи, да все это уже делали в течение последней половины XIX века народники, например! Ни к чему это не привело. У меня совершенно отчаянное ощущение безвыходной ситуации.
Гандлевский:
Хочу с лету возразить. Один известный человек мне сказал: «15 минут. Включил телевизор. Это очень убедительно». Это один из самых независимых известных мне современников-интеллектуалов — не доярка, не советский человек. Это как Пушкин встречает на прогулке царя и говорит: «Я почувствовал подлость в каждой жилке». На него это произвело очень сильное впечатление, он говорит об этом в нескольких томах, это не однократное упоминание. То есть в гениальном, абсолютно независимом, умнейшем человеке первая реакция была, как у нас при встрече с участковым — «упало все вниз».
Конечно, чтобы выйти из этого круга самоуничижения, надо заниматься собой, а не доярками. Мне кажется, нет полной параллели между нынешней жизнью и нынешней зашоренностью с тем, что было в советское время. Все-таки сейчас мы живем в принципиально ином государстве. Тогда была пирамида, в которой предполагалось наличие истины наверху. Ее обслуживала каста жрецов. Сейчас я выношу за скобки, верили мы этим жрецам или нет, но все это было устроено вполне по-египетски.
Сейчас у нас понятия истины не существует. Кто смел — тот и съел. Прав тот, кто у нефтяного крана. Я не занимался этим вопросом, но предполагаю, что по таким правилам живет мафия. И вот эти попытки найти национальную идею — это как когда обросшие жирком мафиози пытаются провести некоторое благообразие. Это другая страна и другая власть.
Гозман:
Национальную идею сформулировал Владимир Путин в 1999 году. Журналистка BBC три раза спрашивала Путина в 1999 году о том, что власти будут делать, если поймают Басаева. Что может ответить первый человек в государстве на такой скучный и очевидный вопрос? В первый раз он говорил, что у нас правовое государство, что будет суд и так далее. Во второй раз повторил, а в третий вспылил и сказал «в туалете поймаем, мы и в сортире их замочим». Как мне говорили, он очень переживал, что председатель правительства не должен говорить таких слов, но выяснилось, что он именно эти слова и должен говорить. Потому что национальной идеей была не когниция, а чувство. И сейчас то, что объединяет людей в качестве национальной идеи это чувство — чувство неприязни ко всему миру, превосходства, самоуверенности и так далее. Вот это и есть национальная идея, они ее нашли.
На этой неделе начался отбор на конкурс управленцев «Лидеры России» — уже второй по счету. В прошлом сезоне победителями конкурса стали 103 человека. Из них двое стали губернаторами, трое — заместителями федеральных министров. На это раз принять участие в нем смогут граждане абсолютно любой страны. Только за первые сутки на участие в конкурсе было подано более 24 тысяч заявок. Цифры и факты о конкурсе в инфографике «Ленты.ру».
Годовалую Сашу спасет срочная операция на трахее
Российских раковых больных решили поделить на богатых и бедных. Что происходит?
Секс, каким мы его знаем, исчезнет. Может, это и к лучшему
Президент США Дональд Трамп отдал приказ нанести ракетный удар по сирийскому аэродрому Шайрат после химатаки в провинции Идлиб. В инциденте без расследований обвинили правительственные войска Сирии: призыв Кремля разобраться в ситуации услышан не был. Разногласий Москве хватает и в отношениях с другими странами, причем у некоторых из них взаимоисключающие интересы. «Лента.ру» поинтересовалась у российских политиков, с кем Москве следует подружиться в первую очередь, особенно на фоне обострения ситуации.
Президент России Владимир Путин расценил ракетный удар актом агрессии, совершенным в нарушение международных норм под надуманным предлогом. В Кремле и правительстве подчеркнули, что Трамп действует вразрез с предвыборными обещаниями.
Предстоящий визит в Москву госсекретаря США Рекса Тиллерсона не выглядит обнадеживающим: по данным СМИ, он намерен выдвинуть России обвинения в поддержке режима сирийского лидера Башара Асада. После разговора с Тиллерсоном, кроме того, отменил поездку в Россию глава МИД Великобритании Борис Джонсон. Проявили себя и противоречия с Турцией, поддержавшей ракетный удар.
Проблемные ситуации у Москвы есть и с другими государствами, в том числе ближайшими соседями. В этом направлении, однако, диалог идет значительно активнее. В 2017-м Путин уже дважды принял у себя нового президента Молдавии Игоря Додона, совершил турне по странам Средней Азии — заехал в Киргизию, Таджикистан, Казахстан. В начале апреля российский лидер провел встречу с белорусским коллегой Александром Лукашенко, по итогам которой удалось урегулировать давний спор в нефтегазовой отрасли. Впрочем, уже после визита в Москву Лукашенко заявил, что Россия не готова к созданию полноценного Союзного государства.
Какие еще противоречия есть у России с другими странами и какие из них следует устранять в первую очередь?
Две главные угрозы — террор и фашизм
Франц Клинцевич, первый замглавы комитета Совета Федерации по обороне и безопасности:
«Украина — это для нас самая серьезная, самая болезненная проблема. Это проблема номер один. Для нее есть одно решение — надо, чтобы те, кто сегодня поддерживает фашизм, перестали это делать. Когда это произойдет, выстроятся отношения и с Европой, и с США.
Проблема сирийского урегулирования не менее важна, так как связана с терроризмом. Не было бы нас в Сирии, террористических актов уже давно было бы у нас значительно больше.
Соединенные США взрастили это зло. Они до конца не понимают, надеются, что они слишком далеко и к ним не прилетит [террористическая угроза]. Прилетит ко всем, если это не вырубить. Необходимо совместно решить проблему международного террора, и тогда все остальные вопросы будут решены автоматически».
У нас противоречий нет
Владимир Джабаров, первый зампред комитета Совета Федерации по международным делам:
«У нас практически ни с кем противоречий нет. Это к нам некоторые страны предъявляют какие-то претензии, на мой взгляд, необоснованные. В частности, это территориальные претензии со стороны Японии (речь идет о споре по Курильским островам — прим. «Ленты.ру»). Есть некие территориальные претензии со стороны Эстонии.
Но есть политические разногласия, главным образом — с Соединенными Штатами и странами НАТО. Эти вопросы надо решать: чем дольше мы не можем найти общий язык, тем хуже для всего мирового сообщества. Если бы мы смогли договориться по борьбе с международным терроризмом, ИГИЛ (запрещена в России), наверное, давно бы уже была повержена.
По Турции я бы не сказал, что у нас много проблем. Мы находим общий язык, и наши отношения восстановились после известных событий (инцидента со сбитым российским бомбардировщиком Су-24). Украинский вопрос мог бы быть давно урегулирован, если бы наши европейские партнеры не подливали масло в огонь».
Мощнейшая сила — союз славянских государств
Казбек Тайсаев, член комитета Госдумы по делам СНГ, евразийской интеграции и связям с соотечественниками:
«Нам необходимо решать вопрос с Украиной, потому что союз трех славянских государств — Россия-Белоруссия-Украина — это будет самый мощный экономический и политический союз в мире.
Мы должны также максимально развернуться к решению проблем Армении. Сейчас там прошли выборы, пророссийские силы набрали 54 процента голосов. Другие не являются нашими соперниками, но мы должны поддержать пророссийский силы.
Укрепление взаимоотношений с республиками постсоветского пространства считаю первоочередной нашей задачей. Безусловно, вопрос с Грузией необходимо решать, мы в свое время упустили эту работу, и американцы сегодня господствуют там. На Руси всегда говорили, что ближний сосед — дороже родственника.
Кроме того, мы максимально должны поддержать корейский народ и Северную Корею. Отношения с Китаем также необходимо развивать».
Работа по всем фронтам
Алексей Чепа, зампредседателя комитета Госдумы по международным делам:
«Нам надо выстаивать отношения с Турцией, потому что есть круг вопросов вокруг Сирии. Самый острый вопрос — это Украина, но быстро мы его не решим, потому что для этого необходима воля руководства Украины. Сегодня мы ее не наблюдаем.
Та эйфория, в которой находились многие политики, когда победу на президентских выборах одержал Дональд Трамп, прошла. Но сегодня надо выстраивать отношения с США — не только в антитеррористической борьбе, но и в других направлениях, в частности внешнеторговых.
Нам нужно продолжать выстраивать отношения со второй экономикой в мире — Китаем. У нас с ними в последние годы отношения успешно развиваются, и нужно продолжить работу в этом направлении. Необходимо налаживать отношения и с Европарламентом. До сих пор мы лишены площадки в Парламентской ассамблее Совета Европы».
Пусть сами решают
Сергей Цеков, член комитета Совета Федерации по международным делам:
«Один из самых непростых вопросов — это наши взаимоотношения с Украиной. Безусловно, это касается и статуса Крыма. По моему мнению, со сменой каждого руководства Украины ситуация по Крыму будет смягчаться. Будет приходить понимание того, что Крым — часть России.
С США у нас вопросы все решенные. Я не считаю, что у нас с Соединенными Штатами плохие отношения, вот у них с нами — да. Это пусть они думают, как выстраивать с нами отношения. У многих стран Евросоюза с нами плохие отношение. Не у нас с ними, а у них с нами, потому что они что-то там выдумывают, и рисуют из нас страшилку, и делают из нас врага. Пусть они сами эти проблемы решают, а нам чего решать».
Много соседей — много работы
Андрей Климов, зампред комитета Совета Федерации по международным делам:
«У нас нет вопросов в отношении со многими странами. У нас хорошие дипломатические отношения с большинством стран. Мы огромная страна, мы не Люксембург и не США, у которых только два соседа. Мы должны планомерно действовать на всех направлениях. Для таких стран, как Россия в первую очередь, какая-то одна страна быть не может».
Мирославе полтора года, и половину своей жизни девочка провела в больницах. Виной тому сразу два врожденных порока развития кишечника. Малышка перенесла несколько тяжелейших и очень сложных операций. Операции прошли успешно, но сейчас Мирославе жизненно необходимо внутривенное питание, стоимость которого слишком высока для простой самарской семьи, а государственных квот на него не предусмотрено. Со временем малышка будет есть самостоятельно, как любой другой ребенок, но до этого ей нужно не умереть с голоду. Примите участие в благотворительном проекте Русфонда и «Ленты.ру».
15 часов в сутки Мирослава проводит под капельницами. К счастью, уже дома — с мамой, папой и четырехмесячной сестренкой Лизой. У Мирославы слишком короткий кишечник, он не способен всасывать все, что необходимо растущему организму. Девочка понемногу ест смеси, но основное питание у нее внутривенное. Трубки, по которым в организм поступают необходимые для жизни вещества, достаточно длинные, не сковывают движений, с ними можно даже ходить по комнате.
— Мирослава очень любит музыку, — говорит мама девочки. — Музыка звучит в нашем доме весь день, и дочь пританцовывает в такт. Особенно обожает рэп. Когда слышит свою любимую Ники Минаж — задирает вверх ножки и начинает энергично ими махать. Маленькая Лиза смотрит на сестру и тут же все повторяет. У нас начинается «дискотека в памперсах». А вот грустную музыку и Джастина Бибера Мирослава не любит — сразу скисает и требует, чтобы включили что-нибудь повеселее.
Страшный диагноз Мирославе поставили еще до рождения, когда ее мама была на 12-й неделе беременности. На УЗИ врач долго изучала изображение плода на своем мониторе, а потом повернулась и сказала:
— Видите эту маленькую петельку на животе? Похоже, у вашей дочери гастрошизис — щель в передней брюшной стенке, из которой выпадают петли кишечника. С этим не живут.
Родители с таким вердиктом не согласились и на прерывание беременности не пошли.
Когда Мирослава появлялась на свет, под окнами роддома уже стояла машина реанимации, чтобы немедленно отвезти ее в больницу на операцию.
Операцию сделали в тот же день, но часть кишечника все-таки успела погибнуть. Кроме того, оказалось, что у Мирославы не только гастрошизис, но и врожденное укорочение тонкого кишечника. В результате после операции в Самаре у малышки осталось всего 25 сантиметров тонкого кишечника (при норме примерно полтора метра) и часть толстого. С этого момента девочка живет с диагнозом «синдром короткой кишки».
Врачи вывели Мирославе на переднюю брюшную стенку часть толстого кишечника — стому. Есть Мирослава не могла — сразу начиналась рвота, поэтому кормили ее с помощью капельниц. Чтобы малышка случайно не выдернула катетер, ее туго заматывали с ног до головы в пеленки. Без движения она пролежала в реанимации два с половиной месяца. Девочка таяла на глазах и желтела: начались проблемы с печенью. Самарские врачи с хирургической частью лечения справились хорошо, а вот подобрать внутривенное питание не смогли. Их прогноз был неутешителен: «Девочка проживет в лучшем случае еще два месяца».
Родители обратились за помощью в областной Минздрав, и в четыре месяца Мирославу на борту санитарной авиации доставили в Москву. У трапа самолета во Внуково их уже ждала машина МЧС, она домчала Мирославу до Российской детской клинической больницы (РДКБ), у врачей которой большой опыт в лечении синдрома короткой кишки. В Москве малышке быстро подобрали нужное питание и начали лечить печень. Постепенно печень пришла в норму, Мирослава стала набирать вес. Маме объяснили, как самой обходиться с системой внутривенного питания, и отправили домой набирать вес для следующей операции — девочке предстояло удлинить кишечник, чтобы организм научился функционировать как у здоровых людей. Но до этого момента еще нужно было дожить. Внутривенное питание стоит огромных денег, и государство его не оплатило. В конце прошлого года читатели Русфонда собрали для Мирославы необходимую сумму и спасли девочке жизнь.
Летом Мирославе провели в РДКБ долгожданную операцию: убрали стому и удлинили кишечник до 40 сантиметров. Время парентерального питания сократили с 20 ежедневных часов до 15. Врачи говорят, что перспективы у Мирославы хорошие, но без внутривенного питания пока никак не обойтись. И закупить его самостоятельно у семьи девочки по-прежнему нет никаких возможностей.
— Иногда были страшные моменты отчаяния — просто опускались руки, — говорит мама Мирославы. — Зато теперь я знаю, что означает фраза «дети — это счастье». Любые дети — счастье. Мирослава — это огромное счастье, огромное-преогромное!
Детский хирург РДКБ Юлия Аверьянова (Москва): «У Мирославы сложный вариант синдрома короткой кишки. В июле девочке была выполнена операция по удлинению тонкого кишечника. Сейчас Мирослава находится на реабилитации дома, но до полной адаптации ей пока еще жизненно необходимо внутривенное питание».
Цена парентерального питания и лекарств 1 165 548 руб. 37 090 рублей собрали телезрители ТРК «Терра». 6850 рублей собрали наши читатели. Не хватает 1 121 608 рублей.
Дорогие друзья! Если вы решите помочь Мирославе Шиловой, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято.
Для тех, кто впервые знакомится с деятельностью Русфонда
Русфонд (Российский фонд помощи) — создан осенью 1996 года как благотворительный журналистский проект. Письма о помощи мы размещаем на сайте Rusfond.ru, в газетах «Коммерсантъ», «Московский комсомолец», в интернет-газете «Лента.ру», в эфире Первого канала, в социальных сетях Facebook, «ВКонтакте» и «Одноклассники», а также в 174 печатных, телевизионных и интернет-СМИ в регионах России.
За 21 год частные лица и компании пожертвовали в Русфонд свыше 10,439 миллиардов рублей, на эти деньги возвращено здоровье более чем 18 тысячи детей. В 2017 году (на 19 октября) собрано 1 368 708 287 рублей, помощь получили 2125 детей, протипировано 7960 потенциальных доноров костного мозга для Национального регистра.
Фонд организует акции помощи в дни национальных катастроф. Русфонд помог 118 семьям моряков АПЛ «Курск», 153 семьям пострадавших от взрывов в Москве и Волгодонске, 52 семьям погибших заложников «Норд-Оста», 100 семьям пострадавших в Беслане.
Фонд — лауреат национальной премии «Серебряный лучник», награжден памятным знаком «Милосердие» №1 Министерства труда и социального развития РФ за заслуги в развитии российской благотворительности. Руководитель Русфонда — Лев Амбиндер, член Совета при президенте РФ по развитию институтов гражданского общества и правам человека, лауреат премии «Медиаменеджер России» 2014 года в номинации «За социальную ответственность медиабизнеса».