Ругаться матом в России считается неприличным, но представить человека, который совершенно не использует матерные слова в повседневной жизни, довольно сложно. Однако мало кто интересуется, почему некоторые слова однажды стали запретными и что, собственно, в них плохого. записала лекцию кандидата филологических наук, научного сотрудника филфака Ирины Качинской, в которой она объясняет, как эротика проникала в русский язык, почему матерщина особенно неприличной считается в исполнении женщин и какая загадка кроется во фразе «[**] твою мать».
В народной культуре все, что связано с телесным низом, может получать прямые названия, но может подвергаться переносам и так называемой эвфемизации. Эвфемизм — это слово-заместитель, оно используется вместо какого-то другого слова, которое почему-либо неудобно произносить, иногда по политическим, иногда по этическим соображениям.
Скажем, много лет я даже не понимала, о чем речь, когда на севере, где я в основном и работаю, говорили «на себе пришло» или «рубаху на себе носить». Оказалось, что это о менструации. Есть местные анекдоты, когда женщины друг с другом разговаривают, и одна другой говорит: «Ну ты что, рубаху еще носишь?» Другая ей отвечает: «Нет, не ношу уже лет пять». А муж говорит: «Ну как же не носишь, ведь ты даже спишь в рубахе».
Такого рода переносов и эвфемизмов очень много, но иногда, конечно, какие-то специальные слова, выражающие реальную наготу, как и само стремление к обнажению тела, у деревенского населения и у старшего поколения не вызывают никакого почтения. Они резко осуждаются.
«Весь голый человек идет, груди-то прижаты маленько, задница закрыта, я говорю: снели бы все да и ходили бы так, наголец. Страм, форменный страм!»; «По телевизору страм показывают — аж тошнит! Пошли кино смотреть: все наги, а молодые, кто смотрели, усиживать не могли на месте».
В то же время эротика в рамках культурной традиции (в фольклоре и не только) воспринимается как нечто смешное и забавное. Например, деревенские женщины видят нагие портреты в картинной галерее. Они рассказывают о том, как они ездили в Ленинград и как в музей водили: «Нас еще по всем портретам провели в Ленинграде: женки голые, титочки торчат — мы хохотали». То есть с точки зрения народной культуры обнажение — это неприлично, но смешно. Непристойные предложения, которые мужчина делает женщине (или парень девушке), в форме частушки выглядят как одобряемое озорство, но в жизни рассматриваются как грубое нарушение этики.
«Мы пришли на медосмотр, он [то есть врач] мне сказал: «Ты подождешь». Что такое? Я отошла в сторонку. «А пойдем, мне надо половые чувства!» Я шарики раскрыла [в смысле глаза], изумилась вся. Я молода совсем была: двадцать-то годов было мне. Я говорю: «Ак чего это! Вот беда-то, вот беда-то!»»
То есть ни на какие «половые чувства» категорически никто не собирался отвечать, но в эротическом фольклоре отражена та же смеховая культура, как и, скажем, во времена Ренессанса. Здесь переплетается возможное и невозможное: дети матерятся и взрослые тоже, все заняты желанием сношаться (в том числе старики и старухи), постоянно возникают нелепые пары (девушка связывает себя со стариком, со старухой — парень). Очень силен антиклерикальный мотив: название половых органов распространяется на предметы, животных, людей; половые органы персонифицируются, живут собственной жизнью; переплетается высокое и низкое, ругательства и божба, заговорные традиции, пародия на заговоры, религиозные обряды, пародия на них — и так далее.
Теперь представим латынь, русские непристойные аналоги и русские пристойные слова. Русских пристойных, конечно, гораздо больше. «Гениталии»: непристойного нет; пристойное — «половые органы». «Пенис», «фаллос»: русское непристойное — [***], хер, елда, елдак; русское пристойное — член. «Тестикулы» (яички): русское непристойное — муди, муды, муде; пристойные — яйца, яички.
Так выглядит сейчас язык телесного низа. Выделено (в квадратных скобках, — прим. «Ленты.ру») запрещенное слово. Остальное, в общем-то, тоже может относиться к мату.
То же самое с женским половым органом. «Вагина»: русское непристойное — [*****]; пристойного нет. «Клитор»: русское непристойное — секель (сикель); пристойного нет. «Бедра и тазовая часть тела сзади»: русское непристойное — жопа; русское пристойное — зад (попа, попка).
Но ведь не везде есть соответствие, скажем так, анатомии и народной традиции. Возникает вопрос: что такое мат?
Мат, а по-научному — обсценная лексика (от латыни «обсценный» — «непристойный», «безнравственный») — это табуированные, запрещенные слова. Выделяют от четырех до восьми матерных слов или корней. В первую очередь это слова, обозначающие телесный низ: половые органы — женские ([*****] и «манда») и мужской ([***] и примыкающий к нему «хер»), мужские семенники, яички («мУди» или «мудИ»), а также глагол, обозначающий совокупление. Сюда же причисляют название распутной женщины [*****], хотя первоначально это слово к обсценной лексике вовсе не относилось. Для распутных женщин в народной культуре существует огромное количество слов — несколько десятков, наверное.
Так как все матерные слова относятся к телесному низу, запрещенными они стали тогда, когда вся тема телесного низа оказалась запрещена.
Многие люди считают матерными некоторые другие, особенно обидные слова, употребляемые в брани. Например, «пидорас» (именно в таком варианте, отличном от «педераста»). По некоторым опросам, многие считают матерным и его, но запрещены всего четыре слова (половые органы мужчины и женщины, процесс совокупления и распутная женщина — прим. «Ленты.ру»).
Почему-то именно относительно этих четырех Роскомнадзор решил, что их произносить нехорошо, и поэтому я буду использовать вместо них эвфемизмы: вместо мужского полового органа буду говорить «хрен» или «член», вместо женского буду говорить «звезда». «Распутную женщину» вообще упоминать не нужно, потому что она к эротике не имеет прямого отношения.
Происхождение (по-научному — этимология) самого слова «мат» не вполне ясно, но носители русского языка, безусловно, связывают матерную брань с материнством: «отцовской матерью ругаться научились», «материнством выведешь меня», «я и матушку загну», «ну пиши, бог простит меня про все матушки написанные, про батюшки написанные».
Происхождение этих слов — одна из самых сложных загадок. Тут надо быть очень осторожными, знать много близкородственных и связанных между собой языков, знать сложные фонетические переходы и соответствия, которые менялись в разные эпохи. Кроме того, рядом постоянно живут или когда-то жили люди, принадлежащие к различным нациям, говорящим на разных языках, и по-соседски они вполне могли заимствовать друг у друга какие-то слова.
Но точно доказано, что все матерные слова, безусловно, принадлежат к славянской, русской лексике. Еще, скажем, в XIX веке почему-то считалось, что это татарские заимствования, но все-таки мат относится к общеславянской лексике.
Однако у многих из этих слов неясная, «темная» этимология. То есть она не доказана, существует много противоречащих друг другу гипотез. К примеру, до сих пор не установлено происхождение обоих названий женских половых органов. Название мужского полового органа и слово «хвоя» восходят к одному корню в значениях «ветка», «побег», «кол». Глагол [*****] во всем славянском мире давно используется именно в значении «совокупляться», но первоначально, по-видимому, значил «бить», «ударять», «толкать». Как и многие другие эвфемизмы, которые вдруг оказались запрещенными, слово [*****] (распутная женщина) матом не считалось. Его запретили, видимо, из-за частотности. Кстати, слово «блин», которое одно время было чрезвычайно распространенным, — эвфемизм именно этого слова, но этимологически оно восходит к значению «обман», «пустяк».
Реальное происхождение того или иного слова бывает сложно установить, и носители языка часто занимаются так называемой народной этимологией, или наивной этимологией. То есть они на свой вкус сближают похожие, как им кажется, слова.
Такое сближение слов по звучанию — один из принципов языка поэзии, например, но только к настоящей науке этот принцип не имеет отношения. Так, этимологи не уверены, что происхождение слова «мат» связано с матерью. Зато народ уверен.
В народной культуре существует целый фольклорный пласт, связанный с эротикой: частушки, свадебные песни, сказки (которые назвал «заветными»), заговоры, загадки, пословицы и поговорки. Так, например, в «Русских заветных сказках» Афанасьева, изданных первоначально в Германии, используются разные фольклорные формы обсценной лексики в заговорах.
Например:
«Осы вы, осы, каленые носы, сидите в гнезде, как [***] в [*****]».
«Клюй, рыпка, клюй, на собачей [***]. Клевать не будешь — тебе [***] не видать. Вот такийи наговоры. И помогат другой рас».
«Змею хер круцю, змею хер круцю, не оддаш потери — круце заверцю».
Но встретились и пародии на заговор:
«Болели зубы год, болели зубы два; стало зубам легче — стану за член держаться крепче».
«Святой Нестор, сведи ее вместе, сустав на сустав поставь, для члена место оставь».
«Лес сваливали, упала да расшиблась, а тут парень говорит: «Повторяй девка: шла по перелазу, валилася, звезда оголилася, кровь остановилася».
Среди жанров, включающих эротику, встречаются предложения, высказывания, содержащие акростих (текст, в котором первые буквы слов или строчек образуют какое-либо слово или фразу — прим. «Ленты.ру»):
«Пелагея Ивановна забыла дома азбуку».
Еще есть такие загадки, которые воспринимаются как крайне непристойные, хотя вроде бы все хорошо. Очень много примеров, когда провоцируется неприличное слово, но отгадка, конечно, невинная.
Игра слов проявляется и в производстве рифм. Неприличное слово может сопровождать имя, то есть являться дразнилкой при имени. Она встречается в рифмованном присловье.
«Ондрей, держы [***] бодрей!»; «Олеша-Олеша, хероф ноша»; «Лизавета — хер тибе за это»; «Зафтра субота, хер не робота»; «Укроп, петрушка, фсякая херушка» и т.д.
Очень часто обсценное слово становится словом-эхом, парным сочетанием с помощью финала — суффикса и окончания, подстраиваясь под основное слово. Очень часто слово-эхо появляется в диалоге. Это, конечно, связано с неограниченными словообразовательными возможностями обсценной лексики. «К херу! — Ф стару веру!»
Но чаще всего мат используются в частушках «с картинками». «Картинки» — это хулиганские или непристойные слова. Чаще это масленичные частушки. Я думаю, что эвфемизм «с картинками» вместо мата связан с игральными картами, где очень часто на рубашке изображались непристойности. То же самое — песни «с картинками».
В 90-е годы вышло много эротических и фольклорных сборников. Был переиздан сборник Афанасьева «Заветные сказки». Он состоит из эротических сказок, как, например, сказка про посев членов.
В то время выходили еще такие сборники, как «Ладомир» и «Русский эротический фольклор» от XVII до XX века. В последнем дан текст двух масленичных песен. Он вполне эротический. А в конце книги даже дается список эвфемизмов для мужских гениталий, например: баран, батарея, белое перо, боровок, булавочка и так далее.
Здесь уже достаточно много эвфемизмов, которые появляются в подобных текстах. Но надо сказать, что это далеко не все они.
В 90-е вышло также большое количество словарей, связанных с матом. Самый большой словарь мата составил . В нем два тома: том первый — мужской половой орган, том второй — женский. В этом словаре целый том посвящен фразеологии. Эта фразеология, конечно, имеет отношение далеко не только к эротике, но и к брани, например.
Первоначальные значения слов, обозначающих половые органы, выходят далеко за пределы. Все знают основное значение этих слов, но обычно они используются в совершенно других значениях, обладают очень высокой экспрессией. Бывают слова нейтральные, а бывают яркие, выразительные. То есть обсценная лексика — это лексика очень эмоциональная, экспрессивная. Она обладает невероятным словообразовательным потенциалом. При этом корни слов теряют связь со своим первоначальным, основным смыслом, становятся пустыми, а значение слова получают за счет служебных частичек — морфем, суффиксов, приставок.
Один из первых словарей, который вышел в 90-е годы, носит очень удачное название — «За пределами русских словарей». Алек Флегон (британский публицист — прим. «Ленты.ру») не лингвист, и поэтому у него в этом словаре такая сборная солянка: там не только мат и эротика, но и какие-то совсем непонятные слова. Причем очень часто он эти слова неправильно атрибутирует. Например, он приводит строку из Галича: «Я гулял с этой падлою». В качестве начальной формы он дает слово «падла» как прилагательное, хотя понятно, что это существительное.
В общем, лингвисты совершенно справедливо ругают этот словарь, тем не менее Флегон был тем, кто дал толчок к появлению таких словарей.
Еще один — «Словарь бранных слов и выражений в русской литературе» — составлен по литературным текстам, от Баркова и Пушкина до наших дней. В нем приводятся примеры из литературы. Здесь используются, конечно, не только матерные слова, но и просто бранные.
«Русская заветная идиоматика», написанная под псевдонимом Василий Буй. Буй — это, соответственно, тоже эвфемизм. Этот словарь — лингвистический, сделанный специалистом, но, мне кажется, в нем учтены далеко не все значения.
Близкий к этим словарям — очень небольшой, недавно появившийся в Петербурге «Ругайтесь правильно». В нем даются объяснения различным конструкциям с примерами из литературы.
Сферы использования мата и причины его употребления многообразны. Специалисты называют различные функции употребления обсценной лексики в речи: повышение ее эмоциональности, разрядка психологического напряжения, оскорбление, унижение адресата речи, демонстрация раскованности, независимости говорящего, демонстрация пренебрежительного отношения к системе запретов, демонстрация принадлежности говорящего к «своим» — и так далее.
«Я как разъярюсь, расстроюсь и матом скажу — тоже грех. Иногда матькаюсь — когда в досаду. Не скажу, что мы не матькались. Лошадь не идет — матькаемся. Я сама обрижалась (ухаживала за скотом), я сама так матюкалась. А как без матюков? А этот мат у нас безобидный. Он, как говорится, для связки слов: для смеху вворачивали матюга. Я не люблю матерятся. Если к делу только вытерню».
Обширная фразеология связана с матерной бранью. Ругаются большим, великим матом, посылают на большие матюги, выпускают большую мать. Что конкретно имеется в виду под «большими матюгами» — не всегда очевидно. Большими, круглыми, грубыми матюками, матюшками, самым большим матом чаще всего являются посылы, но в нашем случае это формула «послать на [***]». Именно большие матюги в первую очередь подвергаются заменам. Ну, например, «на хер» — это маленький матюг, а «на [***]» — уже большой.
Большими матюгами может считаться использование любого обсценного корня, в том числе стандартные трехчленные или двухчленные ругательства.
«Раньше как ругались? Холера да сатана. Теперь все больше большим матом, самым большим: на три буквы».
«Дрыгай пол, дрыгай пол, дрыгай потолочина. Так ведь там матюшки. Уходи, такая мать, пока не поколочена».
Иногда, впрочем, ни большое, ни тем более малое ругательство не предполагает наличие обсценной лексики, что не уменьшает экспрессивность высказывания. Малое ругательство — чирий тебе в горло, а большое — сто чирьев в горло. Мы видим, что проклятья могут быть и без мата.
Женщины бранятся, хотя именно на них накладывается особый запрет материться. Существует и запрет материться при женщинах.
Сейчас мы разберемся, что означает фразеологизм «[**] твою мать», что в переводе означает «имел твою мать».
Возникает большой вопрос, как понимать первое слово — то есть «имел». Кто имел эту самую мать? Я, ты или он? В прошедшем времени отсутствует категория лица, и три лица смешиваются. Самая известная версия объяснения смысла этого фразеологизма принадлежит Борису Андреевичу Успенскому. Рассмотрев обширный материал древних рукописей и современных полевых записей, он связал это выражение с культурой земли-матери, с культом Богородицы и родной матери.
Субъектом действия, не зафиксированным в русском варианте, но сохранившимся в некоторых славянских языках, он считает пса. То есть Успенский предполагает, что субъект действия здесь — некий «он» (например, пес), и «он» имел твою мать.
В архангельских говорах, как и в рукописях, отсутствуют примеры четырехчленного варианта фразеологизма. Но если принять во внимание подобную гипотезу, утерянным первым членом мог быть не только пес, но и черт. Это уже мои предположения.
Может быть, существовала вариативность: пес, черт, бес, дьявол, леший и прочие. Тогда смысл выражения «[**] твою мать» заключается в оскорблении собеседника. Кто-то — пес, черт, леший — был с твоей матерью. Следовательно, ты — незаконнорожденный. Отсюда выражения «чертов сын», «чертовы дети», «собачьи дети», «песьев сын».
Исследователь Ковалев приводит ссылку на Зеленина. Он писал: «Так называемая матерная русская брань равносильна, собственно, бранным выражениям: молокосос, щенок и т.д., подчеркивающим юность и неопытность объекта брани».
Ругающийся выставляет здесь себя как бы отцом того, кого он бранит, неприличная формула матерной ругани означает, собственно, «я твой отец», точнее — «я мог быть твоим отцом!». Получается как у Киплинга: «Мы с тобой одной крови — ты и я».
Но Ковалев полагает, что субъектом действия в этом трехчлене является первое лицо. Это выражение можно отнести к концу эры матриархата и складыванию патриархата. Значение его уже в ту пору было отнюдь не похабным, а скорее имущественным.
Обладающий матерью рода становился хозяином рода, поэтому древнее значение выражения необходимо было понимать как «я теперь ваш отец» или «я теперь хозяин всего, что вам принадлежало». Но переосмысление субъекта действия с первого лица на третье считается более поздним. Скорее всего, первичным было выражение с «Я». Я склонна считать так же, потому что тогда объясняется, почему особый запрет материться и произносить эту формулу накладывался именно на женщин. Если женщина произносит эту фразу, то она вообще теряет смысл, причем даже с грамматической точки зрения.
Хотя на самом деле в этом трехчлене может заменяться каждое слово. Свои грамматические и эвфемистические варианты имеет глагол «ети» (так он произносился в древности). Притяжательные местоимения могут быть не только «твою», но и «вашу», а также «его», «ее», «их». Подвергается разнообразному варьированию конечный вариант: вместо слова «мать» может быть очень много всяких других вариантов. Эвфемизация классического варианта этого выражения, возможно, вытекает из необходимости сохранить общую экспрессию при уменьшении грубости выражения без использования собственно обсценных слов.
Я считаю, что для того, чтобы эвфемизм был узнаваем, нужны особые маркеры: фонетические, грамматические и синтаксические. Самым частотным является фонетический маркер, то есть эвфемизм начинается со звука «йот», после которого идет гласная «о» или «э»: ерш, ех, еж, елки, еклмн, едри, едрить, екуть, япона мать, японский городовой и прочее. «Оставили, ерш твою мать, сумочку»; «Едрить твою мать». Существует также грамматический маркер. Это, например, слова «грёб» или «грёбаный»: «грёб твою мать»; «мать твою за ногу»; «мать твою душу»; «едрить твою налево».
Как приличные слова превращаются в неприличные? С одной стороны, эвфемизмы не считаются нецензурными. Они существуют для того, чтобы грубое слово заменить негрубым. С другой стороны, можно наблюдать, как частотный эвфемизм принимает на себя все функции обсценного слова, и уже новое слово становится запретным.
Такова судьба, например, слова «хер». Первоначально это название буквы «Х» в кириллическом алфавите. Это слово использовалось в качестве эвфемизма. Например, у одного из классиков XVIII века было: «Херы с покоями сплетались по стенам». На самом деле это описание картин непристойного содержания, которые висели на стенах. Постепенно слово «хер» оказалось полным аналогом основного слова, включая все переносные значения, всю фразеологию, и сейчас это слово многими считается столь же неприличным.
Или, например, слово «дрочить» тоже первоначально имело два значения: первое — тереть, трением очищать («до того весь день дрочишь эту потолоку, да поту шеркаешь»), второе — потакать кому-то, потворствовать капризам, баловать, нежить («дрочат, потворят родители, маленького тешат», «бабушка его дрочит», «корову дрочишь», «лошадь дрочишь»). Всем известен также глагол «трахаться», первоначальное значение которого — ударять, бить. Сейчас оно стало основным заместителем глагола, обозначающего соитие.
Слово «давать» основывается на многозначности: «Я, бывало, всем давала, сидя на скамеечке, не подумайте плохого — из кармана семечки».
Но первоначально слово «дать» или «давать» выступало как вспомогательный глагол при инфинитиве или существительном, и значение словосочетания зависело от них:
«Я бы этому начальнику дала бы поити, кабы дал такую справку на работу не идти».
«Загорелись наши бани, загорелись вьюшки — наши девушки скупые не дают звездушки».
«Выделывала, выкомаривала, старику звезды дала — не разговаривала».
Произошла компрессия, такое сжатие, когда дополнение стало необязательным, и глагол «дать» или «давать» получил самостоятельное значение — позволять, совершать половой акт, вступать в интимные отношения:
«Она сама его лезет — сама дает».
«Загуляла я пятнадцать, задавала я семнадцать, замуж вышла девятнадцать».
«Помню — был, помню — просил, не помню — дала или нет».
Эвфемизмы могут быть устойчивыми, а могут оказаться окказиональными. Вот анекдот, основанный на игре слов:
«Мужик говорит: «У меня мягкой да сыр». Она говорит: «О, давай!» А у него мягкой да сырой от».
Мягкой — небольшой круглый хлеб, субстантивированное существительное. То есть девушка льстится на подарки и надеется, что ей предлагают еду, а на самом деле ей предлагают коитус, совокупление, и дается описание мягкого и сырого пениса.
Слово «секс» в сегодняшнем распространенном значении, связанном с коитусом, в англоязычных странах появилось лишь в 1929 году, а слово «сексуальный» — в 1959 году. По данным Национального корпуса русского языка, употребление слова «секс» резко возрастает с 60-х годов XX века, а пик приходится на начало XXI века. Оно встретилось, скажем, в 1000 документов из 115 000, было употреблено чуть больше 4000 раз среди 283 500 000 слов. То есть нам кажется, что все только о сексе и говорят и что это такое распространенное слово, а оказывается, что не все, не всегда и не очень часто.
Те синонимы, которые были до слова «секс» (совокупление, интимная жизнь, половой акт, сношение, связь), выражают то же самое, но они до сих пор в употреблении. Это нужно всегда иметь в виду, потому что некоторые словосочетания оказываются невозможными из-за этого вторичного значения. Например, нельзя сказать «помещик находится в связи со своими крестьянами», потому что «находиться в связи» значит иметь половые связи. Также к подобным словам можно отнести «гулять», «блудить», «давать», «жить», «спать», «грешить», «проникать», «драть» и так далее.
«Девки окуня ловили, все емалися за хвост. Не могли дождаться Пасхи — нагрешили в Великий пост».
«Спите-спите, тетушки, спите и молодушки, дочерей ваших дерут, нету вам заботушки».
«Кто копейку, кто пятак, кто и выторкает так».
«Меня сегодня кликали и вчера все кликали — дура я, не пошла, не то бы да натыкали».
«Была молода, да можно пощупать, да можно покопать».
«Ваше дело — не рожать: сунул, плюнул и бежать».
Иногда в качестве эвфемизма используется глагол, грамматически схожий с обсценным:
«Ой, тошно мне, нелюбимый на мне, меня горюшко берет, не любой меня скребет».
Могут также использоваться идиомы:
«Через тын, через забор ходил к сударушке во двор, на тисовую кровать ходил полозья загибать».
Нам может быть даже непонятно, что это эвфемизмы. Иногда вместо слова может возникать пауза или междометия, сопровождаемые жестом: «У Романа два кармана, у Романихи — мешок. Он Романихе… до самых до кишок». Отгадка — «засунул до самых до кишок».
Существуют и многочисленные загадки с невинной отгадкой. «И в стоячку, и в лежаку промеж ног толкал горячку». Это просто веник в бане. «Хай да махай, да селедку пихай, тычи да мочи, на край волочи». Это о подъеме ведра из колодца.
Эротическая литература известна с глубоких времен. В русской литературе мат — значительный культурный пласт. И хотя он подспудный, потаенный, непроизносимый, каждый культурный человек обязан быть с ним хорошо знаком. Эротика и мат не всегда пересекаются, однако в поэзии метафоры бывают даже куда более изощренными, чем в народной культуре.
Матерная поэзия была особенно популярна в XVIII-XIX веках. В первую очередь это так называемая барковщина — непристойные сочинения, приписываемые . Больше всего известны сборники нецензурной поэзии «Девичья игрушка» и «Девичьи шалости». Туда вошли «Гаврилиада», «Тень Баркова» Пушкина и юнкерские поэмы Лермонтова. Эротические стихи имеются практически у всех крупных поэтов. Грань пристойности и непристойности бывает разной у Есенина и Маяковского, у Кибирова и Пелевина, у Лишковского и Сорокина, даже у Шнура. Хотя его поэзия меня не привлекает, потому что когда у него девушка явно с консерваторским образованием поет, пардон, [*****] (женский орган), происходит игра в народ, и меня это смущает.
В языке эротики происходит некая глобализация, упрощение, усреднение. Мы все чаще используем слова латинского происхождения, что скоро будет характерно и для деревенской культуры. Было время, когда молодежь очень много материлась на улицах. Из-за такого частого употребления матерные слова могут стать общеупотребительными, потеряв свою экспрессию. Но я думаю, этого не произойдет.
Требуется ли новый язык для того, чтобы говорить с детьми о сексе? Пока нам хватает двух направлений: использования терминов из языка медицины и эвфемизации. Последняя во многом связана с игрой слов, которая, как мне кажется, продолжается до сих пор в любой культуре. Но каждая пара может придумывать свой язык любви. И это будет гораздо интереснее, чем называть вещи своими именами.
Топонимов и фамилий, которые произошли от эвфемизмов, тоже много. У меня, например, был знакомый по фамилии Дураков. Когда он женился, то взял фамилию жены. Хотя плеяда артистов Дуровых даже не думала менять свою фамилию. То же самое с матерными фамилиями. Иногда они даже не воспринимаются как непристойные. Например, фамилия Удин произошла от слова «удить». Это могло быть эвфемизмом, а могло и не быть.
Нейтральный язык все-таки существует, поэтому на русском мы можем говорить о сексе не только медицинскими терминами или матом. Но двусмысленность возникает именно при использовании слов с многозначностью, поэтому с ними нужно быть очень осторожными.
