Психические заболевания протекают по-разному. Кто-то верит в мировой заговор, другим кажется, что их медленно убивает некая болезнь, наведенная извне. Есть люди, у которых заболевание протекает без опасности для общества, есть буйные. Каждый из них ищет объяснение своему состоянию, и многие находят его в «Московском комитете экологии жилища». «Лента.ру» рассказывает о том, как эти люди поверили в то, что их облучают «психотронными аппаратами».

Мама

Мама открыла дверь и вошла в квартиру. Лицо ее ничего не выражало, обычно аккуратно уложенные волосы растрепаны, шапки не было. Оказывается, какая-то шпана ограбила ее — отобрала сумку. В сумке практически ничего не было, но она была ошарашена и потрясена до глубины души. Недавно развалился СССР, а теперь еще и это. На следующий день она с уверенностью заявила, что сумку отобрал сын соседей с пятого этажа — она якобы слышала сквозь перекрытие, как они это обсуждают. Через день оказалось, что у соседей есть прослушивающий аппарат — они слышат все, о чем говорят в квартире.

По прошествии пары недель прослушивающий аппарат превратился в визор, с помощью которого соседи через потолок видели все, чем занимаются люди внизу. Поэтому мама строго-настрого запретила сыну смотреть новый дорогой телевизор — ведь свет экрана могут «зарегистрировать», а потом взломать дверь и вынести технику и ценности.

Наконец, через два месяца все встало на свои места. Мама слышала голоса соседей с пятого этажа вовсе не ушами, они проникали напрямую в мозг. Она уже забыла про шпану и ограбление, ведь проблема была куда серьезнее: сверху засели агенты спецслужб, в руках которых было страшное оружие — психотронное. С помощью него они читали мысли мамы, внушали ей свои установки, а также «жгли тело лазером», причиняя ей нестерпимую боль. По ее словам, это был большой государственный эксперимент. Власти проводили «психотронный террор» населения.

Сначала мама пыталась воевать — ходила в милицию, в другие госструктуры, писала заявления, жаловалась, что в квартиру на пятом этаже приходят полулюди-полузвери, жертвы генетических экспериментов. Утверждала, что видела своего умершего отца, которого психотронщики выкрали, после чего промыли ему мозги, а потом заставили работать дворником. Потом мама более-менее успокоилась и поняла, что слушать ее все равно никто не будет. Она перестала говорить дома о психотронном терроре, но в ящиках письменного стола множились листы бумаги, исписанные убористым и аккуратным почерком. Все злодеяния спецслужб, все мысли, которые «внушали» ей «пси-операторы», все «генетические эксперименты» были описаны в них. Она продолжала вести эту хронику до самой своей смерти.

В другом ящике лежала брошюра, отпечатанная на ротапринте. На ее обложке красовалась черно-белая иллюстрация — рисунок, сделанный определенно не профессиональным художником. На нем были вперемешку изображены лица людей, искаженные муками, параболические антенны и прочие ужасы. Подобную литературу можно было без труда найти на многочисленных московских книжных развалах.

Война с психотронными мельницами

С началом эпохи гласности в СССР, в страну стала открыто поступать и распространяться информация, доступа к которой у советских граждан прежде не было. Помимо очевидных позитивных результатов, это привело к тому, что население познакомилось с учениями всевозможных сект и различными конспирологическими теориями. Одной из них была теория о существовании психотронного оружия, устройств, позволяющих тонко контролировать работу тела и мозга подопытного на расстоянии.

Впервые термин «психотроника» предложил использовать французский инженер Фернан Клерк для описания парапсихологических явлений в связке с современными технологиями и явлениями. Его популяризовал чешский ученый Зденек Рейдак, определив как «междисциплинарную область научных знаний, которая изучает опосредованные сознанием и процессами восприятия дистантные взаимодействия между живыми организмами и окружающей средой». В сущности, это была все та же парапсихология, но новый термин должен был избавить эту область псевдонауки от негативных коннотаций. Задачи ее не поменялись — ими остались изучение телепатии и прочих экстрасенсорных способностей.

В России же новый термин взяли на вооружение в 1993 году физиолог Игорь Винокуров и профессор биофизики Георгий Гуртовой, авторы книги «Психотронная война. От мифов к реалиям». Начиная с концепции Рейдака, они переходили к всемирному заговору, в котором участвуют власти и спецслужбы разных стран. Комбинируя домыслы и факты, а также вольно интерпретируя их, они повествовали о тайном плане властей разных стран и некоей «мафии», которые применяют «психотронное оружие», способное подчинять воле «пси-операторов» людей. С помощью него специалисты якобы читают мысли, внушают их подопытным и производят иные воздействия на жертву, таким образом превращая ее в зомби.

(Справедливости ради стоит заметить, что Винокуров также является автором книги «Ужас: иллюстрированное повествование о нечистой силе», в которой таким же образом описывает столкновение очевидцев с чертями, полтергейстом и прочими паранормальными явлениями в отрыве от высоких технологий.)

«Психотронная война» стала настольной книгой борцов с зомбированием населения. Если раньше эти люди не могли понять, откуда у них берутся голоса в голове и почему их состояние здоровья постоянно ухудшается, то теперь все было ясно — это государство испытывает психотронное оружие на ни в чем не повинных гражданах в целях подготовки к глобальному противостоянию держав.

Вскоре в Москве появилась и первая организация людей, сопротивляющихся «зомбированию» — «Московский комитет экологии жилища». Его активисты устраивали митинги и пикеты, писали петиции в государственные органы, призывая власти «прекратить геноцид собственного народа».

Он существует до сих пор. «Граждане, проснитесь! Вас превращают в рабов, биороботов, встаньте на защиту ваших детей и внуков. Пора кончать с творящимся произволом и беззаконием, осуществляемым правительством с криминальными спецслужбами и правоохранительными органами и установить законность и порядок в стране», — гласит заявление, размещенное на главной странице сайта организации. Подобные объединения есть и в других городах России, а также за рубежом.

Комитет охраны тепла

Воскресным декабрьским утром 2016 года «Комитет» собирается на очередной круглый стол. Его члены встречаются на одной из станций московского метро. Большинство — люди за 60 лет, одетые опрятно, но достаточно безвкусно. Впрочем, есть молодой человек и девушка лет 25-30.

Вскоре появляется глава организации — Алла Петухова. Она тут же интересуется, есть ли у корреспондента «Ленты.ру» документы, подтверждающие его личность и место работы, — а то якобы были уже случаи, когда спецслужбы подсылали к ним своих людей. Однако она их так и не проверит, довольствуясь словами о том, что они есть.

Пожилая женщина в ярко-красном пальто и очках в оправе леопардовой расцветки сразу заводит разговор о том, как сложно заставить стороннего наблюдателя поверить в то, что человека облучают. Но кто? «Мафия в связке с госструктурами, конечно», — уверенно заявляет она. Скоро в разговор вмешивается молодой человек, знающий, в чем дело: это нужно масонам, Ротшильдам и прочему мировому правительству, чтобы делать людей послушными зомби — так ведь ими проще управлять.

«Я хожу на концерты, когда к нам приезжают мировые звезды, и они всегда смотрят в зал ровно мне в глаза», — внезапно говорит он. К беседе присоединяется немолодая женщина с выкрашенными в ярко-рыжий цвет волосами. Оказывается, молодому человеку это только кажется — все в его голове. Она тоже сталкивалась с такой иллюзией, «наведенной пси-операторами». «Я однажды сижу в вагоне метро, и тут появляется американский военный, проходит и выходит через другую дверь», — приводит она пример такого наваждения. Разумеется, большинство присутствующих уже как минимум несколько лет «облучают», «жгут лазером», а также применяют к ним другие методы дистанционного воздействия.

Наконец группа начинает двигаться к месту проведения круглого стола. На улице с корреспондентом «Ленты.ру» заговаривает еще одна пожилая женщина. Она тараторит, стараясь выложить как можно больше информации о том, как против людей применяют «торсионные поля, меняя спин электронов». Как она говорит, на нее саму воздействие не оказывается, однако она беспокоится о детях. Женщина раскрыла заговор государства: Единый государственный экзамен (ЕГЭ) введен для того, чтобы испробовать на несовершеннолетних гражданах России технологии зомбирования. Когда участники собрания подходят к подъезду жилого дома, она сразу же показывает на панель с камерой видеонаблюдения, установленную рядом с дверью — по ее словам, это еще один «излучатель».

Круглый стол проводится в обычной квартире московской многоэтажки. Гостей много, некоторые приехали из других городов. Первой слово берет Алла Петухова, произнося, видимо, уже привычные слова: власти ничего не делают, людей убивают. «У нас от облучения рождаются дети с 47-й хромосомой, сразу с онкологией, у нас люди, не понимая, что с ними происходит, бегут в поликлиники, к врачам, которые начинают им выписывать дорогие лекарства», — вещает она.

Но препараты не помогают, и причина тому — конечно же, психотронное оружие, созданное на основе разработок нацистского ведомства Анненербе. Заговор глобальный — мировые элиты проводят подобные испытания по всему свету, «чтобы народ был как быдло, а они — как пастухи, которым бы он подчинялся».

«Мы с вами и собрали этот круглый стол, чтобы разработать резолюцию и обратиться с ней к правительству, чтобы были приняты какие-то меры по поводу того, что, значит, хватит людей уничтожать», — говорит Петухова.

Следующей выступает Тамара Третьякова, кандидат технических наук, собирающаяся продемонстрировать методы облучения людей на фото и видео. Она долго пытается включить телевизор, в который воткнута флешка с материалами, но у нее ничего не получается, поскольку женщина направляет пульт от устройства вверх. «Может, батарейка слабая?» — предполагает один из присутствующих. «Нет, вырубают! Мы с такой ситуацией не в первый раз сталкиваемся», — с усмешкой заверяют его более «опытные» товарищи.

Коварный телевизор все же удается победить. Начинается демонстрация психотронных ужасов: вот распухшая нога, вот горб Третьяковой, который ей «нарастили», вот линолеум, испещренный темными точками, — это в него «стреляли лазером пси-операторы».

В комнате начинается долгая и продолжительная дискуссия о том, как это все понимать и кто в этом виноват. Присутствующие высказывают самые разные мнения. Как это ни странно, хотя они чрезвычайно противоречивы, участники собрания очень скоро сводят их в единую картину, в которой, помимо заговора мафии и спецслужб, находится место даже инопланетянам.

Петухова представляет следующего оратора: «очень уважаемый человек Вячеслав Павлович», пожилой мужчина с валдайским колокольчиком в руках. Он начинает объяснять, на каких частотах «психотронщики» влияют на организм «жертв».

— Три года назад я всех удивлял у нас в Химках, — рассказывает он. — Я брал крышку, вот такую обычную, на кухне. Я ее стукнул, а она у меня, вместо того, чтобы ровно затихать, вот так делала: «вау-вау-вау!» Я думаю: да что такое? Иду дальше, везде смотрю — то же самое. Потом это исчезло, и я подумал, вот у церковных колоколов тоже ведь должна быть неравномерность в звуке! Так вот, электромагнитная волна, она всегда тянет акустику, если проходит через вещественную среду. Происходит наложение и вырисовывается та низкая частота модуляции. А сейчас это «вау-вау-вау!» только у этого колокольчика.

В подтверждение своих слов Вячеслав Павлович звонит в колокольчик. Все прислушиваются, а корреспондент «Ленты.ру» начинает пробираться к выходу. У дверей его ловит Тамара Третьякова и, пока тот одевается, рассказывает о своей жизни.

Эксперименты над ней якобы начали ставить еще в 1978 году, когда она работала в Научно-исследовательском институте автоматических систем. В советские времена Третьякова не понимала, что с ней происходит, жаловалась в милицию, и ее пытались положить в психбольницу. Только в 1990-е годы, войдя в состав «Московского комитета экологии жилища», она поняла, кто за всем этим стоит. На прощание Третьякова дарит старую книгу — «Тайное оружие информационной войны: Атака на подсознание». Она вся исчеркана пометками, и в ней лежат скомканные листки бумаги. На одном из них написано: «ВПК — 592, ФСБ — 218, МВД — 1719».

Четыре человека

Годы проходят, а людей, верящих в то, что на них испытывают психотронное оружие, меньше не становится, и это не только «Московский комитет экологии жилища». Интернет предоставляет богатые возможности по распространению информации о «психотерроре». Одни активисты создают видеоролики, в которых другие находят все больше подтверждений своей теории, и пишут пространные тексты, распространяя их по соцсетям. «Лента.ру» поговорила с некоторыми из тех, кого «облучают психотронным оружием».

Вячеслав

На странице «ВКонтакте» — мужчина 1977 года рождения. Он байкер, интересуется историей, у него, судя по всему, много друзей. «Облучать» его начали два года назад — по его словам, «это сверхвысокочастотное навязывание, которое основано на принципах НЛП». Выдает очень много псевдонаучной информации. Считает, что психиатры находятся в сговоре со спецслужбами и все знают.

Сергей

Голос тихий и безразличный. Говорит, что «подвергается воздействию» уже семь лет: разговаривает «с собой, но, по-настоящему, не с собой», а с кем — даже не может представить. «Разговоры в основном о суициде: ты должен повеситься, тебе конец придет рано или поздно, на работе тебе долго не проработать», — поясняет он. Неоднократно обращался к психиатрам, они выписывали ему лекарства, которые не помогали. Прочитал в книгах и интернете о том, что это могут быть психотронные аппараты. Его выгоняли с работы, однажды избили:

— Вначале под окнами ходили, орали, потом какой-то звук прошел, сказал, «я там этот, супермаг» и так далее. Я подумал — ну ладно, ну и что, это у меня все в башке. А потом со мной в таком плане начали общаться, и я не знаю… — немного сбивчиво повествует Сергей. — Я работу из-за этого поменял, потому что иногда невыносимо. Кукольный театр, который на улице ходит там… Набьют морду впятером, и все. И куда я пойду работать такой? Невыгодно меня держать на такой работе, не то чтобы высокооплачиваемой, но, по крайней мере, с достатком.

Татьяна

Говорит очень быстро, несвязно. Жила в городе Сланцы, в 2002 году переехала в Питер. Утверждает, что ей «сделали дистанционно операцию на головном мозге», в результате чего она «несколько лет слышала движение всех ультразвуков, инфразвуков, рентгеновского излучения».

— Мне показывали, как высверливают потолок прямо насквозь. При мне забивали в потолки вот эти микросхемы. Я слышала, как звенит намазанный нанотехнологиями (они бесцветные) телеэкран, — заявляет она.

Татьяна общается с другими «жертвами». Встречалась с женщиной, у которой вдоль позвоночника «спиралью с огромной скоростью проносится вихрь, вызывая нестерпимую боль, и на работе, и на улице». «Ребята, которые ее сопровождали, — это в основном молодежь, человек шесть, — говорит она. — Наверно, кто-то из них показал мне этот вихрь, поток энергии вдоль позвоночника». Очень рада, что СМИ наконец-то поднимают тему «психотронного оружия».

Лиля

По телефону говорить не согласна, общается в личной переписке. Говорит, что ее «облучают» с 1993 года. Утверждает, что в различные участки ее туловища, в различные внутренние органы «из окружающей атмосферы с силой втыкаются вовнутрь силовые остронаправленные электрические лучи». Обращалась к психиатрам, которые сказали, что «не рассматривают воспаление стенки мочевого пузыря от электрических втыканий». В конце разговора заявляет: «Прямо сейчас мне в правую грудь втыкают силовые электрические лучи, я это отчетливо осязала».

Все в кучу

Большинство таких людей верят, что причины их страданий — вовсе не какая-то таинственная сверхъестественная сила, а современные военные технологии, которые государство и некая мафия испытывают на людях. В подтверждение своих слов они приводят существование таких американских разработок, как Система активного отпора, акустический излучатель LRAD и установка HAARP.

«Люди валят в кучу акустические пушки, микроволновые генераторы и проект по изучению полярных сияний. Тут сложно что-то сказать. Но глядя на этих активистов, начинаешь и правда верить, что нас всех облучают. Потому что вот они, жертвы», — комментирует главный редактор научно-популярного издания N+1 Андрей Коняев.

Действительно, Система активного отпора представляет собой микроволновый излучатель, предназначенный для разгона несанкционированных демонстраций. Единственный эффект, который она производит, — вызывает нестерпимое жжение на коже человека, стоящего рядом. LRAD тоже применяется для разгона толп, только принцип действия его иной — он издает высокий звук на частоте 2,5 кГц. Терпеть его просто невозможно, но никакого конкретного влияния на психику он не производит и производить не может.

Наконец, HAARP, хотя и выглядит, на взгляд конспиролога, чрезвычайно подозрительно, — как площадка, равномерно утыканная странного вида антеннами, — действительно используется для изучения ионосферы Земли. Использовать эту установку для «управления погодой» или, тем более, для влияния на разум масс людей невозможно — это противоречит науке как таковой.

История болезни

Почему же тогда «жертвы психотронного оружия» свято верят в то, что оно существует? «Фабула бреда практически всегда актуальна, — поясняет врач-психиатр, кандидат медицинских наук Петр Каменченко, — она меняется вместе с основными приоритетами общества». В средние века основной фабулой бреда были черти, ведьмы, сатанинский шабаш и так далее. Люди считали, что они подвержены влиянию нечистой силы. «Сто лет назад больные верили, что люди из Кремля берут кал на палочке и передают его запах через электричество», — добавляет заведующий отделением оказания интенсивной психиатрической помощи психоневрологического диспансера №13 Артем Гилев.

В 80-е годы были очень популярны КГБ или ЦРУ. Люди считали, что на них воздействуют какими-то особыми механизмами или лучами, чтобы вызвать у них определенные действия. Когда в 1988 году перестройка вступила в свою силу, то основной темой стали экстрасенсы — воздействие на человека при помощи всяких паранормальных возможностей.

«В психиатрии существует синдром открытости Кандинского-Клерамбо, — говорит Каменченко. — Человек считает, что ему внушают какие-то мысли или, например, определенные его действия всем известны — он что-то подумал, а все уже об этом знают». Это один из основных симптомов параноидной шизофрении. Во время нее люди испытывают ощущение воздействия на себя. Им кажется, что ими управляют, что это не их мысли, они наведенные (так называемые автоматизмы). В то же время им кажется, что их мысли знают все.

При этом, вовсе не обязательно такой человек будет выглядеть безумным с точки зрения общества. «У него может быть монотематический бред, при котором никакие другие стороны его жизни не страдают», — объясняет Гилев. Человек сможет адекватно разговаривать, нормально работать, у него все будет хорошо, но на тему психотронных аппаратов он станет реагировать неадекватно.

Телевизор

Люди, верящие в то, что их «облучают», «просвечивают», «жгут», «внушают мысли», — чрезвычайно разные. Некоторые из них более адекватные, некоторые — менее. У каждого такого человека своя картина мира. Борьба с «психотронной войной» позволяет объединиться им в одну группу — ведь ни родственники, ни государство не относятся к их состоянию всерьез. Жалобщиков, которые приходят в государственные ведомства за помощью, либо не замечают, либо откровенно смеются над ними.

Федеральные СМИ редко поднимают тему душевного здоровья — для них таких людей как будто бы и нет. Впрочем, изредка «Московский комитет экологии жилища» получает свою долю внимания, как это было в 2013 году, когда один из центральных телеканалов снял фильм о «психотронном оружии», подтверждающий все опасения Аллы Петуховой и компании. Тут были и упомянутые выше американские разработки, и заявления активистов, поданные так, как будто авторы ленты общаются не с больными людьми, а с носителями важной информации.

Был даже «изобретатель психотронного оружия». За него выдали одного психотерапевта, разработавшего сомнительную методику лечения наркомании. Однако некоторые его фразы, вольно помещенные в контекст сценария фильма, звучали как загадочное откровение.

Так и получается, что надеяться этим людям не на кого. В отсутствие помощи от государства и общества и при нагнетании истерии в СМИ, они будут сбиваться в коллективы, где станут совместно генерировать самые безумные теории заговора, объясняя ими свое состояние. В случае возникновения проблем со здоровьем,«психотронщики» не обратятся к врачу, поскольку опытные товарищи скажут им, что все медицинские работники тоже участвуют в заговоре, да и что сделает доктор, если тебя жгут лазером и «закручивают вихрь вокруг позвоночного столба»?

* * *

В последние годы мама практически не обсуждала с сыном психотронную войну, однако, когда тот жаловался на головную боль или другое недомогание, понимающе кивала и говорила: «Ну ты же знаешь, в чем дело. Когда-нибудь все это откроется и ты еще вспомнишь меня». За ухом она всегда носила моток медной проволоки, чтобы нейтрализовать воздействие губительного психотронного излучения.

У мамы изо рта часто пахло ацетоном — вероятно, она страдала от сахарного диабета, но отправить ее к врачу было невозможно, ведь она знала, «на кого они работают», а при вызове скорой немедленно писала отказ, даже тогда, когда лежала практически при смерти. Психиатрические клиники отказывались от нее — пациент не представлял угрозы для общества. 20 июня 2011 года Лариса Андреевна Карпова отправилась на дачу полоть сорняки, и там у нее произошел острый приступ диабета. Сын обнаружил тело матери через три дня.

Работа федеральных медицинских центров — под угрозой. Сейчас лечение в них финансируется напрямую из Минздрава. Однако с января средства будут выделяться через Фонд обязательного медицинского страхования (ФОМС). Тарифы страховщиков на лечение онкологических заболеваний, например, в десятки раз меньше реальных затрат. Это означает, что медучреждения неминуемо столкнутся с дефицитом лекарств. О том, как госполитика в области здравоохранения отражается на пациентах, «Ленте.ру» рассказал заместитель директора Федерального научно-клинического Центра детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачева, онколог, доктор медицинских наук, профессор Алексей Масчан.

«Лента.ру»: В вашем центре регулярно бывает президент Владимир Путин. Неужели у клиники, к которой приковано такое внимание, могут быть финансовые проблемы?

Алексей Масчан: Как все федеральные научные центры, мы до сих пор финансировались напрямую из Минздрава за счет квот на высокотехнологичную медицинскую помощь (ВМП). С нового года квоты отменят и все будет проходить через фонд ОМС. И мы теперь находимся в тревожном ожидании.

Почему?

В правилах ФОМС указано, что оплачиваются лишь законченные случаи. А что это такое? Есть стандарты. Например, лечение детей со злокачественными опухолями костей и мягких тканей предусматривает операцию и курсы химиотерапии. Хирургическое вмешательство требуется не всем больным. Но если операции не было, случай считается незаконченным.

За него не заплатят?

Заплатят, но не всю предусмотренную сумму. Мы написали в ФОМС о том, что это в корне неверно. Нам ответили, что инструкция есть инструкция. Раз должны оперировать, то делайте, как написано в российских стандартах, и не имеет значения, что мы в лечении руководствуемся международными протоколами. Кроме моментов, касающихся лечения, немало вопросов и по формированию тарифов. Законченный случай с операцией оценивается в 120 тысяч рублей. Этого, мягко говоря, недостаточно. Потому что только стоимость препаратов в день для больного может составить 100 тысяч рублей. На лечение детской онкологии по ОМС выделяется меньше средств, чем на проведение того же ЭКО.

Минздрав по квотам давал больше денег?

Квоты на высокотехнологичную помощь не предполагали жестких границ, как в случае ФОМС. Давался определенный бюджет. И мы в его рамках могли действовать свободно. Допустим, выделили средства по квоте для 10 человек. Кто-то прошел без осложнений, на их лечение затратили меньше средств. А кому-то потребовалась дополнительная помощь. Сейчас так лавировать уже не получится.

Получается, что в других больницах соблюдают спущенные сверху инструкции и, условно говоря, оперируют, хотя больному это может повредить?

Когда ребенку не показана операция, варианта у больницы три: врать и писать, что они что-то провели; нормально не лечить; обращаться к благотворителям. То есть государство заведомо создает невыполнимые правила игры для тех, кто хочет качественно помогать больным. Вы знаете о том, что у нас большая разница в стоимости лечения онкологии между регионами? Она значительна даже в соседних областях. Чем отличается житель условной Тюмени и Красноярского края от того же жителя Иваново?

Наверное, тем же, чем богатые семьи отличаются от нищих.

Вопрос в том, кто сделал эти регионы бедными или богатыми. Недра Красноярского края кому принадлежат — региону или всей стране? Экономисты и властители дум, за которыми мы шли в 90-е годы, на самом деле как были торговцами цветами в душе, так ими и остались. Только теперь они не сотнями рублей ворочают, а миллиардами. А нравственный уровень — абсолютно как у фарцовщиков.

В стране уже второй год активно проходит программа импортозамещения лекарств и медтехники. На вас это как-то сказывается?

Мы всегда пользовались хорошими западными реагентами для анализов донорской крови. Когда начались разговоры про отечественных производителей, экономию, решили попробовать дешевые российские. Год тестировали. Сэкономили за счет этого два миллиона рублей. Однако был получен высокий процент ложнопозитивных результатов, что привело к необходимости отказываться от доноров и перепроверять всех остальных на иностранных препаратах. Потратили 2,5 миллиона рублей. То есть на 500 тысяч больше, чем составила «экономия».

Как будете обходить правило, которое обязывает госучреждения при закупках выбирать продукцию российских производителей?

Пока не знаем. У нас была возможность в критических ситуациях прибегать к помощи благотворителей. С нами работает фонд «Подари жизнь». Но благотворителям сейчас очень трудно. Если не говорить о четырех-пяти самых крупных фондах в стране, для остальных каждый собранный миллион пожертвований — большой успех. Законы о госзакупках, где определенным компаниям даются неоправданные преимущества, рушат рынок. Зачем российским производителям бороться за качество, зачем снижать цены, зачем с кем-то конкурировать, если у них и так обязаны все купить? А с закупками отечественных материалов бывает до смешного. У нас в июне в День защиты детей был президент Владимир Путин. Но перед его визитом приехали сотрудники федеральной службы охраны. Мы на них надели белые халаты от отечественных производителей. Халаты у них в плечах треснули.

Плохая ткань или большие сотрудники?

Расползается ткань. И к тому же «импортозамещенные» халаты жутко колючие. Или взять, например, бахилы. Казалось — чего уж проще. Это ведь не томограф и не аппарат УЗИ. Обычный целлофановый мешок. Купили российские. Надеваются с третьего раза. Потому что первые два «носка» рвутся. Вот такое качество.

Центр Димы Рогачева — лучшая детская онкологическая клиника в стране. Значит, по определению тут должны лечиться или хотя бы консультироваться родственники высокопоставленных чиновников. Они тоже используют все отечественное?

Мы всех лечим одинаково. У нас пока есть возможность предоставить всем качественное лечение, соответствующее международным протоколам. Это опять же заслуга благотворителей. Но вы правы. Когда заболевает кто-то из «великих», звонят: «А что нам делать? Посоветуйте кого-то за границей, чтобы мы могли купить самое лучшее лекарство, не подделку».

В прошлом году детские онкологи написали открытое письмо в Минздрав с требованием запретить лечить рак у детей дженериками. А недавно министр здравоохранения Вероника Скворцова призвала всех доверять отечественным производителям. Вы доверяете?

Знаю два-три крупных отечественных производителя, в отношении которых я изменил точку зрения. Я специально ездил на производство, встречался с руководством. Они, заработав деньги на госзаказе, уже перешли от изготовления дженериков к наукоемким лекарствам. И это уже выходит за рамки простой наживы, в чем я их раньше подозревал. Однако, кроме этих компаний, есть такие, за которых гроша ломаного никто не даст.

Уже стало традицией, что онкологи ежегодно устраивают международные встречи и рассказывают свои новости. В детской онкологии есть прорывы?

Революционных прорывов нет. Детская онкология уже достигла невиданных результатов. Например, если у взрослых выживаемость при лейкозах составляет 30-40 процентов, у детей — 70-90 процентов. Мы бы хотели, чтобы все дети выздоравливали. Мы мечтаем и о том, чтобы сделать процесс лечения менее болезненным и травматичным. Но сегодня врачи, убивая детский рак, осознанно рискуют, что лет через 20-40 у бывших пациентов могут возникнут осложнения.

Например, одно из самых излечимых онкологических заболеваний — лимфома Ходжкина. В программу лечения, помимо химиотерапии, входит облучение грудной клетки. Оказывается, что у болевших девочек в дальнейшем риск развития рака молочной железы увеличен в 40 раз. Старые детские гематологи-онкологи говорят, что теперь никогда они не будут говорить о пациентах, что они выздоровели. Будут говорить, что выжили. Согласитесь, выздоровление и выживание — немного разные вещи. Поэтому поиски путей наименее травматичного лечения — это не менее важная для нас задача.

Минздрав в этом году отказался включать в список жизненно важных лекарств (ЖНЛВП), которые могут закупаться для государственных клиник, новые препараты. Если в вашей сфере «нет прорывов», значит вас это не затронет?

Мы уже несколько лет бьемся над тем, чтобы в список ЖНЛВП попали препараты, которые могли бы увеличить прогноз больных иммунной тромбоцитопенией. На нашем рынке эти лекарства обращаются уже семь лет. Пациентов, которым они требуются, всего 60-70 на всю Россию. Но это заболевание очень коварно. Одно из осложнений — постоянная угроза кровоизлияния в головной мозг.

Лекарства дорогие?

Стоимость зависит от веса пациента — от 160 до 320 тысяч рублей в месяц. Сейчас мы вынуждены лечить детей токсичными «старыми» дешевыми препаратами, но если подсчитать суммарные затраты на лечение, а именно на госпитализацию и лечение осложнений заболевания, то оказывается, что инновационные препараты в итоге дешевле. Не говоря уже о том, что качество жизни при их применении несравненно выше.

В этом году не только ни один из по-настоящему прорывных препаратов не вошел в список жизненно необходимых, он вообще не был расширен. А это значит, что государственные больницы не смогут их закупать. Зато в списке всякая чушь, наподобие настойки боярышника. Или лекарства, эффективность которых никто не исследовал. Те же арбидол или амиксин. Я ради интереса смотрел публикации в зарубежных журналах по этим препаратам. Их нет! А качество клинических данных, опубликованных в России, настолько безобразно, что даже обсуждать там нечего.

В то же время действительно жизнеспасающие препараты, направленные, например, на лечение РМЖ, меланомы, для поддержки пациентов после трансплантации почек, для пациентов с диабетом добавлены не были, хотя предварительное положительное решение комиссии по ним было получено. При этом важно отметить, что механизм включения препаратов в список ЖНВЛП — это возможность для государства зафиксировать цены производителей на нижней границе диапазона, что существенно экономит бюджетные средства.

Если исключить «фуфломицины» — хватило бы сэкономленных средств на жизнеспасающие лекарства?

Полностью, думаю, нет. Но можно было бы существенно сэкономить. Мы тратим в десятки раз меньше, чем развитые страны на здравоохранение и на лекарственное обеспечение. Ссылки на то, что бюджет надо экономить, — в пользу глупых. Превратив человека в инвалида, впоследствии государство потратит гораздо больше денег на его содержание.

Сейчас все обсуждают ситуацию с онкологической клиникой №62 в Москве. Вернее, анализ ее закупок. Препараты, которые больница самостоятельно закупала, оказались в десять раз дешевле, чем те же самые, но купленные централизованно, городом. В регионах так же?

Такой масштабной разницы в ценах я нигде не встречал. В России все происходит с точностью до наоборот. История с этой больницей — просто классика. Первоначально декларируется, что централизация, оптимизация — меры в целях снижения затрат. В результате издержки повышаются в разы. А из самой больницы, которая лучшая в стране, выгоняют главного врача. А ведь он заслуживает звания Героя России куда больше, чем некоторые, уже получившие эту награду.

Сегодня врачи на профессиональных интернет-форумах часто обсуждают вопрос, сообщать ли пациенту о новых методах лечения, если они не входят в программу госгарантий. Получив такую информацию, больные пишут в Минздрав, жалуются, а начальство в результате наказывает доктора, который «проболтался».

Вопрос как у Сергея Довлатова: «Стоит или не стоит в гостях красть серебряные ложки». Пусть те врачи, которые считают, что пациенту не нужно знать лишнего, сами когда-нибудь окажутся в роли больных и им также кто-то не скажет о современных возможностях лечения. У нас что — врачи какая-то высшая каста по сравнению с другими людьми? Почему они должны решать, что пациенту знать, а что нет? Конечно, надо говорить. Тем более что люди становятся все более и более читающими, интернет открыт для всех. Такие дискуссии в медицинском сообществе — настоящее скудоумие. Это остатки тоталитарного сознания. Тоталитарного в том смысле, что кто-то может решить за человека, что ему надо знать, а что нет.

Почему ваши коллеги из других больниц молчат о проблемах в здравоохранении?

Если в регионе врач рот открыл, его выгонят, и работы он потом не найдет.

Почему-то вспомнилась фраза Зои Космодемьянской.

Которая сказала: «Всех не перевешают»? Достаточно повесить одного. Это законы управляемого общества.

В России вот-вот разгорится лекарственный кризис. Предложения некоторых политиков лечиться корой дуба, отваром боярышника, использовать радикальную «аскорбинку» или «марганцовочку» становятся более чем актуальными. Во многих регионах практически нет денег на покупку препаратов для льготников, и в результате многим пациентам чиновники отказывают в лечении. Как и почему это происходит — в материале «Ленты.ру».

Жизненная экономия

У 30-летнего электрика Сергея Дружинина, жителя деревни в Сосновском районе Нижегородской области, две маленькие дочки. А еще более 30 доброкачественных опухолей в мозгу, почечная недостаточность, перебои в работе сердца. В анамнезе — несколько инсультов, постоянные боли в руках и ногах. По прогнозам, скоро он может ослепнуть и оглохнуть. Сергей болел почти всю жизнь, но что с ним — в сельской больнице понять не могли. Год назад один из врачей, наткнувшись в научном журнале на интересное медицинское исследование, порекомендовал на всякий случай сделать генетический тест. Анализ обнаружил у Сергея наследственное заболевание — синдром Фабри, нарушение обмена веществ, из-за которого «летят» все органы. Поломку компенсирует специальное лекарство, которое следует принимать пожизненно. Месячный курс — 600-800 тысяч рублей.

— Рекомендации по лечению Дружинину дали в московской клинике нефрологии, где наблюдают практически всех российских пациентов с синдромом Фабри. Их сегодня около 200 человек, — поясняет Елена Хвостикова, директор центра помощи больным редкими заболеваниями «Геном». — Мы оплатили все расходы семьи на обследования.

В Сосновской центральной районной больнице, к которой прикреплен Дружинин, приняли экспертное заключение о его болезни и дали справку, что согласны с результатами консилиума о необходимости лечения. По действующему закону государство должно обеспечивать нуждающихся жизненно важными лекарствами. Однако в Нижегородском областном минздраве, куда пациент обратился, отказали. Руководство Сосновской ЦРБ вскоре тоже отозвало свой положительный ответ по поводу рекомендованной терапии, сославшись на то, что он ошибочный. В их районной больнице нет компетентных специалистов, которые знают о специфике Фабри.

Новый медицинский консилиум был инициирован региональными чиновниками и состоялся в больнице Нижнего Новгорода. Участвовали в нем 22 специалиста: доктора, юристы и организаторы здравоохранения. По словам Елены Хвостиковой, это больше напоминало публичную экзекуцию.

— Представьте комнату, где за столами сидят члены комиссии в белых халатах и костюмах, — рассказывает Елена. — Сергея попросили раздеться донага и запустили в этот кабинет. Как должен был чувствовать себя взрослый мужчина?

Несмотря на то что после инсульта у Дружинина имелись проблемы, невролог — 70-летний доктор с большим стажем (как представили его собравшимся) проблем у пациента не обнаружил. Официально Сергея симулянтом вроде бы не признали, однако необходимости в спецлечении региональный консилиум не усмотрел. Позже доктору, посоветовавшему когда-то Дружинину пройти генетический тест, вынесли выговор и лишили премии. Сейчас Дружинин при поддержке правозащитников судится с региональным Минздравом. Но процесс небыстрый. Пациентские организации договорились об оказании Дружинину гуманитарной помощи — лекарство ему пока жертвуют производители.

— Поскольку препарат токсичен и должен вводиться внутривенно, фармпредставители не имеют право отдавать его в руки Сергею, поэтому они заключили договор с региональной больницей, что будут поставлять лекарство для Сергея туда, — объясняет Хвостикова. — В больнице, согласившейся ему помогать, начались проверки одна за другой. Мы расцениваем это как давление на лечебное учреждение, чтобы оно отказалось от гуманитарной лекарственной помощи. Чиновникам было бы лучше, если бы Сергей умер. Нет человека — нет проблемы.

Делай как я

Опыт Нижнего Новгорода по экономии средств на лекарства начали с успехом перенимать другие регионы. Неделю назад в Сургуте точно по такой же схеме отказали в лечении Инне Становой. В конце прошлого года у 35-летней женщины нашли болезнь Помпе. Это тоже редкий генетический синдром, в результате которого у человека разлагаются мышцы.

Многие думают, что генетические патологии проявляются сразу после рождения. На самом деле нет. Можно долгое время считать себя практически здоровым, завести семью, родить детей (у Инны подрастает 15-летняя дочь), а в один прекрасный день — раз, и тебе уже тяжело поднять чашку с чаем. Чтобы преодолеть небольшой пролет лестницы в десяток ступеней, уходит сначала час, а потом и вовсе без посторонней помощи нельзя ступить ни шагу.

За год цветущая, не жаловавшаяся прежде на здоровье женщина превратилась в инвалида второй группы. Инне повезло в том, что диагноз поставили почти сразу: знающие врачи заподозрили неладное и посоветовали ехать на консультацию в Москву, в федеральный НИИ неврологии. Единственное лекарство, которое может помочь, стоит минимум 6 миллионов рублей в год.

С рекомендациями федерального института Становая обратилась сначала в свою поликлинику, оттуда ее отправили в городскую больницу на стационарную диагностику. Месяц Инну держали в больнице «на обследовании». Как поясняют в пациентских организациях, по закону 30 дней — максимальный срок, после которого медицинские чиновники должны определить и обосновать программу терапии. В последний день больница созвала врачебный консилиум, который постановил, что в лечении нет необходимости: состояние Инны соответствует норме. Один из критериев динамики заболевания Помпе — сила мышц. Три месяца назад в Москве в НИИ неврологии Становой выдали заключение: два балла из пяти возможных. В Сургутской больнице не согласились и поставили пять баллов.

— Было очень унизительно, когда врачи отводили глаза и говорили: у вас все хорошо, вы отлично себя чувствуете, — голос Инны слегка дрожит. — Я их спрашиваю: как же хорошо, если мне трудно в руке удержать фен и даже по прямой самостоятельно пройти десять метров — уже требуются усилия? Чтобы встать со стула, мне нужна помощь мужа или дочери. Мы уже заказали инвалидную коляску, так как самой ходить трудно.

Правозащитники из «Генома» потребовали провести телемедицинскую консультацию с НИИ неврологии.

— На прямой линии был профессор, который специализируется на синдроме Помпе, — продолжает Инна. — Он сказал, что у пациентов с такими же, как у меня, параметрами прогрессирование происходит в течении трех-шести месяцев. Обычно нарушается дыхание, и человека подключают к аппарату искусственной вентиляции легких. Потом отказывают глотательные мышцы, а затем — полная обездвиженность. Лекарство может затормозить процесс. Но уже случившиеся разрушения необратимы.

Скорбный список

По словам президента ассоциации больных редкими и жизнеугрожающими заболеваниями «Спасти и сохранить» Лилии Яруллиной, отказов от государственных структур в предоставлении лечения становится все больше. Если больным нужны препараты дороже 50 тысяч рублей, почти всегда их приходится выбивать через суд.

— У нас сейчас идут пять судебных процессов, в которых мы требуем обеспечить нуждающихся препаратами, — рассказывает Лилия Яруллина. — Чиновники отказываю больным под разными надуманными предлогами. Суды пока еще выигрывать у нас получается, однако процесс обычно тянется несколько месяцев, и даже при положительном судебном решении еще минимум полгода уходит на то, чтобы добиться его исполнения.

Юристы «Спасти и сохранить» пытались привлекать региональные власти к ответственности за затягивание исполнения судебного решения, но административный штраф за это — 50 тысяч.

— Если учитывать, что месячная стоимость лекарства в несколько раз больше, чиновники еще и экономят бюджет, затягивая время, — поясняет Яруллина. — Часто бывает, что проблема решается естественным образом: месяцами не получая нужного лекарства, пациент умирает.

В «Спасти и сохранить» ведут список тех, кто не дожил. За прошедший год он пополнился минимум на четверых.

— В Липецкой области от идеопатической легочной гипертензии умерла девушка, — перечисляет моя собеседница. — В Ижевске тоже от гипертензии скончалась молодая женщина, в Нижнекамске — 17-летний юноши с тиразанимией. В Уфе умирают больные с легочной гипертензией. Все они сражались с региональными чиновниками за лекарства, но не смогли выиграть войну.

Сражаются за жизнь далеко не все. Некоторые пытаются мирно решить проблему, чтобы не обострять обстановку.

— У нас одна мама каждые две недели ходит на прием к заместителю министра здравоохранения Татарстана, — рассказывает Лилия Яруллина. — Она сама врач и ждет, что к ней проявят корпоративную солидарность. У ее 20-летней дочери диагностировали орфанную болезнь. Лекарство власти отказываются оплачивать — оно стоит 140 тысяч ежемесячно. В устном разговоре чиновники сочувствуют, но жалуются, что денег нет. Рекомендуют идти в благотворительный фонд. Но лекарства нужны не разово, а постоянно. На взрослых почти не жертвуют.

Скорбные списки есть практически в каждой пациентской правозащитной структуре. Больше всего потерь в фондах, помогающим орфанным (редким) больным. В России орфанной считается патология, которая встречается у одного из десяти тысяч человек. В федеральном реестре орфанных болезней официально сегодня числятся 16 тысяч человек. Обеспечивать их лекарствами должны две программы: «7 нозологий» и «24 нозологии». Первую финансирует федеральный бюджет, и она выполняется. Ответственность за другую, самую большую, возложена на регионы. Годовая стоимость таблеток для одного человека — от 2 до 100 миллионов рублей. Чем «реже» болезнь — тем дороже лечение. Если в регионе живет несколько «орфанников», на их лечение может уйти большая часть местного бюджета здравоохранения.

В 2017 году в региональных бюджетах на покупку лекарств для страдающих редкими патологиями было запланировано 15 219,7 миллиона рублей, дефицит составил 38 процентов от нужного (9 356,9 миллиона). Но, по словам правозащитников, реальные потребности местных бюджетов на дорогостоящие препараты в несколько раз превышают данные госстатистики.

Официальный список редких болезней — далеко не полный. Множество патологий туда не вошли. Взять ту же легочную гипертензию. В российском «орфанном» перечне — лишь одна из ее форм, хотя их больше десятка. «Несписочным» больным приходится годами доказать свое право на препараты.

Способы борьбы

Из-за нехватки средств региональные чиновники творчески подходят к ликвидации лекарственного дефицита. В Псковской области, например, власти покупают «дорогим» больным квартиры в Москве. В столице с лекарственным обеспечением тоже не все гладко, но явно лучше, чем в большинстве российских городов.

Власти Орловской области объявили о намерении создать специальный благотворительный фонд, который будет работать с пациентами, нуждающимися в дорогом лечении. Предполагается, что наполнять его будут представители бизнеса и промпредприятий, но как относятся к этой перспективе будущие благотворители — не уточняется.

Но всех переплюнули власти в Саратове. Местная прокуратура требует признать Саратовскую региональную организацию больных сахарным диабетом… иностранным агентом. Хотя стоимость инсулина для диабетиков вроде бы не так высока, они берут массовостью: в регионе 82 тысячи человек страдают сахарным диабетом. Учитывая, что в среднем ежемесячные затраты на одного больного составляют 22 тысячи рублей (по подсчетам самих пациентов), итоговая сумма набирается немалая.

Тест-полоски и инсулин, которые должны пациентам выдавать бесплатно, часто задерживали. В результате общественники за 11 месяцев прошлого года направили 23 обращения в Росздравнадзор. Видимо, чиновникам надоело терпеть это безобразие. В заключении эксперта, которое прокуратура представила в местный суд, сказано, что пациентская организация своими действиями «формирует предпосылки к дискредитации органов власти» и «передает зарубежным партнерам информацию о так называемых болевых точках региона». Судебные заседания до сих пор продолжаются, но результат налицо: саратовские диабетики практически перестали жаловаться.

Ищите на свалке

По данным опроса Общероссийского народного фронта и Фонда независимого мониторинга «Здоровье» (участвовали 4600 врачей из 85 регионов), 62,4 процента респондентов считают доступность льготного лекарственного обеспечения в своем регионе низкой. Почти две трети врачей (68,8 процента) не выписывают льготные рецепты из-за отсутствия лекарственного препарата в аптеках. А 33,7 процента респондентов сообщили, что администрация лечебных учреждений принуждает врачей выписывать пациентам конкретные препараты или же устанавливает негласный запрет на их выписку.

— Объяснения властей, что у них недостаточно средств на лекарства, имеют неправовую природу и не могут быть приняты во внимание, — говорит президент «Лиги защиты пациентов» Александр Саверский. — Если они серьезно говорят о том, что денег нет, пустите меня посмотреть, как и на что тратится бюджет. Я найду то, чего не хватает. Просто знаю, где искать. Самое банальное — это проанализировать хотя бы торги, на которых ведутся закупки льготных препаратов. В разных регионах стоимость одного и того же лекарства может отличаться в 40 раз.

Доводы Саверского небезосновательны. Даже если бегло промониторить прессу, можно найти немало сообщений о том, куда уходят деньги. В Санкт-Петербурге в конце прошлого года сотрудники МВД раскрыли хищение онкогематологических препаратов, предоставляемых пациентам по федеральной программе «7 нозологий». Схема проста: сотрудники одного из городских онкодиспансеров выписывали своим пациентам «лишние» препараты. Больные и не догадывались об этом. Эти лекарства потом могли участвовать в госзакупках уже в других регионах — через фирмы-однодневки. По предварительным данным, таким способом «в подполье» ушли 1364 упаковки препаратов. Ущерб составил более 50 миллионов рублей.

Директор фармакологической компании «Полисан» Евгений Кардаш, выступая на ежегодном форуме «Право на лекарство», заявил, что вторичная продажа лекарств по подобной схеме — рутинная практика.

Другая рутина — то, что власти не знают своих потребностей. В результате из регионов поступают новости о выброшенных на свалку дорогостоящих лекарствах. В Волгограде активисты Народного фронта нашли в мусоре шесть коробок с раствором для диализа у пациентов с терминальной стадией почечной недостаточности. Стоимость каждой коробки — более 1,4 тысячи рублей.

В Чебоксарском районе в овраге возле деревни Устакасы обнаружены две тонны просроченного «Новопассита» и средства для сердечников «Бисопролол». Калининградский Минздрав в прошлом году потратил 44 процента выделенных на лекарства средств зря: на эти деньги были приобретены таблетки для граждан, умерших с 2013-го по 2017 год.

В Татарстане, по данным республиканской Счетной палаты, в прошлом году льготными лекарствами были обеспечены 28,7 процента онкобольных, за три года не получали бесплатные препараты 90 процентов пациентов с офтальмологическими заболеваниями, 80 процентов с туберкулезом и 50 процентов астматиков. Нужные препараты все это время пылились на складах. За три года бюджетное госпредприятие, занимающееся закупкой лекарств для льготников Татарстана, выбросило на помойку препараты на 21,4 миллиона рублей.