Архитектурные ансамбли Санкт-Петербурга завораживают горожан и гостей города. Но в то время как одни постройки вызывают неподдельный восторг, другие — горячие споры и противостояние жителей, властей и девелоперов. В постсоветские годы родилось множество мифов относительно его внешнего вида, и сегодня вопросы застройки Петербурга окутаны легендами почище древнерусских былин. Изначально застройкой города на Неве руководил лично Петр I, считается, что дальше город развивался и застраивался по созданному им плану. разбиралась — где правда, а где вымысел.
Один из самых распространенных мифов о застройке Петербурга связан с высотностью зданий: якобы в городе запрещалось строить дома выше Петропавловского собора. Чтобы опровергнуть или подтвердить его, а также другие домыслы, углубимся в историю.
Построенный на болотах колоссальными усилиями город, ставший столицей государства, должен был символизировать новую могущественную Россию. Петр I не только пытался создать новый центр, но и показать всему миру военную и культурную мощь империи. Важнейшей задачей в это время было укрепление экономических и культурных связей с Европой, а основным движущим механизмом строительства — абсолютная политическая воля самодержца. Возведение города-порта на Балтике осложняли неблагоприятный климат, отсутствие инфраструктуры, болотистая почва, сложный рельеф местности — дельта Невы.
Застройка доминант осуществлялась по планам, лично контролируемым и утверждаемым монархом. Эта традиция, кстати, сохранялась вплоть до революции 1917 года.
Силуэт Санкт-Петербурга, или «небесная линия», начал формироваться с первых десятилетий истории города. Создавался он в соответствии с предпочтениями царя. Облик складывался за счет контраста между ординарной застройкой и крупными доминантами, которыми становились наиболее важные здания. Город застраивался в соответствии с единым планом, причем дома следовало размещать фасадами по «красным линиям застройки», то есть император старался представить, как сейчас сказали бы, «товар лицом». Облик города создавали иностранные архитекторы. Но Петр I заботился и о том, чтобы развивалась российская архитектурная школа, поэтому у европейских зодчих, как правило, были русские ученики.
Перед основателем Санкт-Петербурга стояло две важнейших задачи: создать первый в России образцовый европейский город и обезопасить его от пожаров — главного бедствия европейских городов того времени. Самые красивые здания должны были располагаться так, чтобы их видели с прибывающих кораблей гости города. Швартовавшиеся в порту суда должны были проходить наиболее презентабельные кварталы. Главной точкой торговли и портовой жизни, а значит и распространения всех новостей, была территории стрелки Васильевского острова, Петропавловской крепости и прилегающие районы.
Именно поэтому город застраивался со стороны Балтики, откуда суда проходили мимо красивых набережных. Первые «образцовые» набережные появились на Васильевском острове и противоположной стороне Невы. Прилегающие к ним территории Петр I велел застраивать приближенной знати. Причем, дома надлежало строить исключительно каменные. Однако планы по созданию каменной столицы требовали целой армии мастеров. Откуда же их взять? Петр нашел нетривиальное решение проблемы: в 1714 году издал указ о запрещении каменного строительства по всей России, кроме Санкт-Петербурга. Оставшиеся без работы каменщики со всей страны сами стали стекаться в столицу. Хотя необжитая территория нового города мало их привлекала, поэтому многих сгоняли насильно. Кирпичи были очень дорогими.
Существенная часть зданий, несмотря на строжайший запрет, строилась из дерева с имитаций камня в покраске и штукатурке. Свой вклад в красоту Петербурга внесли знатные вельможи — они строили свои дома по утвержденной технологии и там, где им разрешали в рамках общего плана застройки города. Наиболее сложные задачи — осушение болот, создание ансамблей соборов, монастырей и государственных зданий — решались за счет государственной казны.
В первой половине XVIII века рядовая застройка Петербурга была в основном одно- и двухэтажной. Почти все относящиеся к тому времени высотные здания представляли собой ярусные башни, в некоторых случаях увенчанные шпилями. Петр не пытался ограничивать их высоту, наоборот, старался сделать их максимально высокими. Петропавловский собор, остающийся символом Петербурга, изначально достигал 110 метров, а в XIX веке был перестроен до 122,5 метра. Первому архитектору города, итальянцу Доменико Трезини было приказано построить здание, превосходящее по высоте московские, — колокольню Ивана Великого и Меншикову башню. Вслед за собором были построены и другие высокие здания: Троицкая и Исаакиевская церкви, Адмиралтейство, Партикулярная верфь, Конюшенный и Литейный дворы, Кунсткамера.
Но все они были ниже Петропавловского собора. В России вплоть до середины XX века, а в Петербурге еще дольше (до начала 2000-х) — он оставался самым высоким зданием. Видимо, отсюда и родилось неверное представление о якобы действовавших в Северной столице ограничениях на высоту застройки.
При этом самые высокие сооружения возводились благодаря российским монархам. Одними из главных символов Петербурга постпетровской эпохи стали здания в стиле елизаветинского барокко. Обер-архитектор императрицы Елизаветы Петровны Франческо Растрелли известен каждому, главным образом, в связи с одной из его поздних работ — Зимним дворцом, где сегодня расположен . Под руководством Растрелли был перестроен Екатерининский дворец, создан ансамбль в Петергофе. На закате карьеры Растрелли отметился еще одним шедевром — комплексом Смольного монастыря. Изначально предполагалось, что комплекс зданий начнется с колокольни, высота которой составит около 160 метров, таким образом, комплекс стал бы самым высоким в Европе. Для сравнения — это треть небоскреба Лахта-центра или, примерно, высота здания (МИД) в Москве. Однако этим планам не суждено было сбыться: возведению помешала война с Пруссией. Проект высокой колокольни свернули полностью, а строительство Смольного монастыря замедлилось. Завершал работу над архитектурным ансамблем ученик Растрелли — Юрий Фельтен. Проект был закончен лишь в XIX веке и имел максимальную высоту зданий в 84 метра.
Самые красивые здания Петербурга строились по прямому указу российских монархов либо самых приближенных и влиятельных вельмож. Но и тогда в обществе не было единства в понимании прекрасного. Так случилось при создании архитектурного облика стрелки Васильевского острова. Она начала застраиваться еще при Петре I. Стрелка должна была стать культурным и деловым центром города. Для этого архитектором Трезини в 1719-1721 годах был создан проект постройки здесь правительственных учреждений — здания коллегий, биржи, гостиного двора и собора.
В начале 1720-х вдоль Большой Невы заложили фундаменты под Кунсткамеру, дворец царицы Прасковьи Федоровны, позднее отданный . Северный берег оставался портовым районом, даже после того, как здесь уже были построены Гостиный двор, дома Апраксиных, Демидовых, Нарышкиных, Лопухиных. В 1730 годы в этих зданиях разместились биржа, таможня и склады.
Страсти разгорелись вокруг строительства нового здания биржи, которое должно было отвечать потребностям растущей российской экономики. Изначально проект был поручен любимцу императорского двора — архитектору Джакомо Кваренги. Им построено едва ли не самое большое число дошедших до нашего времени знаковых зданий в Петербурге, в том числе в 1783-1789 годы по его проекту на берегу Большой Невы были созданы главное здание Академии наук и вогнутая часть северного пакгауза. Он также проектировал здание Эрмитажного театра, где до конца жизни имел квартиру.
Тем не менее, выполненный в модном палладианском стиле проект биржи оказался под огнем критики — купцам оно решительно не нравилось, говорили, что здание не соответствует духу Петербурга. В результате новую биржу создал менее титулованный, но не менее талантливый французский архитектор Тома де Томон. По легенде, идея с планировкой Стрелки пришла, когда ему подавали завтрак на подносе с парой кофейных чашек и кофейником посередине. Так родился ансамбль из классического здания биржи и ростральных колонн со статуями морских божеств у подножия. Этот проект пришелся по душе общественности. Впрочем, постройка напоминает некоторые известные архитектурные сооружения. Поэтому специалисты иногда и до сих называют де Томона модным плагиатором. Война 1812 года снизила популярность французского архитектора, ансамбль стрелки Васильевского острова завершали другие зодчие. А здание Петербургской биржи по проекту Кваренги было разобрано, что не мешало великому зодчему продолжать строить здания, которыми мы любуемся по сей день.
Вопрос о высоте застройки не закреплялся в строительных регламентах Петербурга вплоть до середины XIX века. Возникновение этого документа было связано с периодом начала активного жилищного строительства в городе, сопровождавшегося массовым появлением 5-6 этажных зданий. Регламент ограничивал максимальную высоту новых гражданских построек (причем не имел никаких привязок к высоте Петропавловского собора).
До начала XX века все строительство в России базировалось на сословных принципах: в соответствии со званиями и чинами владельцев домов. В качестве ориентира для гражданского строительства была взята высота Зимнего дворца до венчающего карниза — в тот момент 11 сажень или примерно 23,5 метра. Строить жилье выше запрещалось. «Высотный регламент, введенный в практику петербургского строительства в середине XIX века, непреложно соблюдался вплоть до революции 1917 года. Норма, установленная высотным регламентом, не распространялась на культовое зодчество. Допускалось превышение предельной высоты гражданских построек при устройстве жилых мансард и создании локальных силуэтных акцентов в виде небольших башен, шпилей или бельведеров. Исключительно техническими требованиями диктовался выбор высоты труб заводов и фабрик, а также таких промышленных объектов, как водонапорные башни или элеваторы. Строгость установленных ограничений не помешала, однако, появлению в предреволюционные годы в Петербурге таких диссонирующих с исторической средой высотных сооружений, как «железо-стеклянные» световые фонари над зданиями Музея училища Штиглица и Главного штаба», — рассказывает , профессор Института живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е. Репина Российской академии художеств.
Тогда же, в середине XIX века, была утверждена так называемая квартальная застройка: высота возводимых зданий не должна была превышать ширину улицы, на которой они расположены. Позднее строительный устав включили в Свод законов Российской империи, который просуществовал вплоть до образования СССР. Он закрепился в том числе благодаря строительству гармоничных зданий, пристраивавшихся к Зимнему дворцу и образовавших комплекс императорской резиденции. Ограничения по высоте не распространялись на культовые сооружения и промышленные предприятия.
В современной культурной столице России споры по поводу целесообразности строительства того или иного здания — дело привычное. Вспомните дискуссии вокруг «Охта-Центра» или изменение панорамы стрелки Васильевского острова из-за строительства высоток в районе ДК имени Кирова. Эксперты признают, что проблема сохранения исторической застройки в Петербурге, как и в других российских мегаполисах, всегда требует компромиссного решения и диалога. Тем более, если ее доля велика. Для города на Неве это особенно актуально: если в среднем в российских городах сохранилось не более 10 процентов исторической капитальной застройки, в Санкт-Петербурге — почти треть.
Что же будет предопределять дух города в нынешнем столетии? «Петербург по замыслу был уникальным градостроительным экспериментом, ничего подобного до Петра никто не решался делать. Существовали колонии, где завоеватели с помощью градостроительства навязывали свои порядки. Петр же использовал архитектуру и градостроительство как способ добровольной интеграции двух больших культур. Доказательство невероятного успеха этого эксперимента — невероятный расцвет русской культуры в последующие столетия. Петербург подарил миру великую литературу и великую авангардную живопись и архитектуру. И сегодня у города может быть только “хороший путь” — возвращение к лучшим европейским практикам. Город должен не просто строить лучшее из того, что может предложить Европа. Он должен вернуться к европейским градостроительным приемам, которые позволили бы создать среду, адекватную потребностям современного человека — предсказуемую, эстетически интересную и разнообразную, комфортную для горожанина, открывающую возможности для взаимодействия людей и бизнесов. Вредно думать, будто мы можем строить дома-гетто или дома-пародии на архитектуру прошлых веков, и при этом процветать. Не надо забывать, что история успеха большинства современных городов — это история, в первую очередь, градостроительного успеха», — полагает Мария Элькина, архитектурный критик, куратор выставки «Петербург 2103».
«Есть удивительные памятники, которые важно и нужно сохранять. Но есть зона, непригодная для качественного жилья изначально. Воссоздавать в изначальном виде эти здания невозможно. Они не соответствуют никаким современным нормам — от санитарных до противопожарных», — поясняет управляющий партнер юридической фирмы CLC . Она также напоминает о «теории разбитых окон», появившейся в США почти 40 лет назад и многократно проверенной практикой. Исследования показали, что мелкие правонарушения (граффити, мусор, разбитые окна), а также в целом неухоженные и запущенные территории способны порождать не только социальную напряженность, но и преступность, провоцируя людей на худшее поведение. «Очаговая встройка в такие зоны, включая ветхие и депрессивные кварталы советского периода, только усугубляет социальную ситуацию», — уверена Шатихина.
Кроме того, как правило, в таких районах живут социально неустроенные граждане и мигранты. Аварийные дома оказываются фактически заселенными, при этом выпадая из-под контроля государства — местных властей и . «Мы видим это не только на примерах нашей страны, но и в Европе. Этнически организованное расселение в целом является фактором, снижающим криминальные риски. Мигранты, рассредоточенные же по очагам ветхости и депрессивности, не имеют устойчивых связей даже внутри своих общин и диаспор, что делает их невидимками, появляющимися лишь в криминальных сводках», — отмечает эксперт.
Председатель совета директоров девелопера Setl Group также признает проблему ветхого жилья в Петербурге. «Я здесь родился и вырос и всегда испытываю сожаление, если доводится видеть такие неблагополучные места. Работать с этой проблемой можно и нужно, но механизмы требуются достаточно сложные. Сегодня мы сталкиваемся со случаями единичного строительства, которые, как правило, для инвестора связаны с высокими рисками выхода за грань рентабельности», — говорит он.
Шубарев подчеркивает, что «говорить в подобных проектах о прибыли как самоцели неверно», это работа на будущее города. Поэтому, по его словам, важно широко обсуждать такие проекты, искать гибкие решения, при которых инвестору будет интересно подключаться к зонам старой застройки и создавать комфортную среду для горожан.
