Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Когда Павел Грудинин, директор Совхоза имени Ленина, стал кандидатом в президенты от КПРФ, немногие знали, к какой политической силе он принадлежит. Несмотря на свои взгляды, он не состоит в Коммунистической партии России. Тем не менее он является участником площадки ПДС НПСР, на третьем съезде которого в поселке Совхоза имени Ленина побывал корреспондент «Ленты.ру».
Поселок Совхоза имени Ленина — квартал, который расположен недалеко от станции метро «Домодедовская». На въезде, на небольшом постаменте, стоит заботливо покрашенный старый трактор, знаменующий, видимо, предыдущие достижения совхозников. Улочки чистые, по ним чинно прогуливаются мамаши с колясками. Иногда возникают гигантские скульптуры выращиваемых предприятием сельскохозяйственных культур. Почти на каждом столбе красуется металлическое изображение земляники.
Идиллию субботнего утра нарушал Центр культуры квартала, в котором кипела жизнь: там готовились к началу III съезда Постоянно действующего совещания Национально-патриотических сил России (ПДС НПСР). Возле оранжевого здания толпились делегаты и гости мероприятия, жарко обсуждая важные вопросы, касающиеся судьбы родины, на стенах Центра висели большие плакаты, приклеенные белым скотчем: «Руки прочь от наших территорий и акваторий!», «Южные Курилы — русская земля! Сами освоим свои острова», а также «Сдача Южных Курил = ГОСИЗМЕНА!» За происходящим строгим взглядом наблюдал внушительных размеров каменный Ленин, сидящий неподалеку на каменной скамье.
В вестибюле здания шумно и многолюдно. Здесь можно было встретить совершенно разных персонажей, преимущественно старшего и пожилого возраста. Вот проверяет пропуска подтянутый мужчина в форме, напоминающей мундиры членов общества «Память». Вот в небольшом кругу общается человек средних лет с окладистой черной бородищей, косичкой, в высокой меховой шапке. Вот регистрируется у стойки только что прибывший правнук Сталина Яков Джугашвили.
После раздевалки и предъявления входного удостоверения делегаты съезда попадали в небольшой предбанник, где к ним тут же подбегала женщина и начинала громко вещать: «Сбор средств в помощь политзаключенным! Полковнику Квачкову!» Оттуда собравшиеся попадали в другое помещение — Музей клоунов, расположившийся в здании Центра культуры совхоза имени Ленина. Тут они могли расслабиться и продолжить общение, а также посмотреть на всевозможные статуэтки, марионетки, картины, шаржи и прочие изображения клоунов. Здесь же для участников были выставлены батареи бутылок с водой «Земляничные поляны».
В зале прибывшие потихоньку занимали места под песни из советских фильмов. «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко!» — проникновенно призывал голос из прошлого. Корреспондент «Ленты.ру» занял место у прохода. За ним села компания бодрых стариков, которые обсуждали повестку мероприятия, а также последние заявления таких важных персон, как Анатолий Вассерман.
Впрочем, вскоре они перешли на более расслабленные вещи: один из них стал рассказывать соседу, как любит творчество юмористов из группы «Уральские пельмени».
— Вот, знаешь, у них номер такой есть, там Снегурочка у Деда Мороза спрашивает: кто моя мать? — сказал он.
— Наверное, Баба Яга? — предположил второй.
— Да! А папа — леший. А бабушка курит трубку!
— И что?
— Ну, как — что? Курит трубку! Ее бабушка — Сталин! — пояснил непонятливому товарищу первый.
«Уважаемые патриоты! — послышался голос из динамиков. — У нас тут в холле, там, где клоуны, есть небольшая студия, где можно записать обращение к зрителям для трансляции на YouTube. Там девушка сидит, зовут Ира». Выступающий немного замешкался, а потом внес поправку: «Ну как, то есть она не совсем девушка…» Зал ответил сдержанным смехом, а сидящие позади корреспондента «Ленты.ру» прокомментировали: «Вот уж удружил так удружил!»
Заседание началось. Прежде всего собравшимся показали небольшой видеоролик, в котором утверждалось, что истинный рейтинг кандидата в президенты России Павла Грудинина составляет 40 процентов, а вовсе не 12 — столько, сколько он получил на выборах президента России. Далее диктор сообщал «обобщенные данные экзитполов, которые проводил ЦИК России».
Согласно его словам, на 17:00 18 марта явка составила 61 миллион человек, из которых за Путина проголосовали 32 миллиона человек, а за Грудинина — 24 миллиона, затем в 18 часов картина якобы поменялась. При явке 65 миллионов за Путина было подано 48 миллионов голосов, а за Грудинина — 7 миллионов. Каким образом данные экзитполов были конвертированы в голоса избирателей, диктор не сообщал, но, по его мнению, все было понятно: «кандидата от народа» лишили десяти, а то и более миллионов голосов, а значит, итоги выборов признавать нельзя.
Казалось бы, пора уже было и начать, но выступления членов президиума предварило голосование за повестку дня, формирование комиссий и прочее. Еще около 20 минут были посвящены нудному процессу подсчета голосов, хотя желающих поспорить с президиумом практически не было. Под конец процесса огласили число собравшихся: 413 человек.
Первым слово взял Владимир Филин, координатор ПДС НПСР и заместитель председателя избирательного штаба Грудинина. «Мы сегодня обсуждаем выборы, которые должны были изменить ход истории, — сказал он. — К сожалению, они не изменили его». Филин отметил, что историческое событие произошло в тот момент, когда КПРФ и ПДС НПСР приняли решение объединить свои силы и совместно выдвинуть в качестве кандидата на должность президента России Павла Грудинина.
Итоги выборов он предложил не признавать и отметил, что за время выборов у организации появилось множество отделений, которые должны активизироваться во время региональных выборов. «ПДС НПСР — это не движение, это площадка, где собираются разные организации и вырабатывают общую позицию, и мы как раз сейчас хотим перейти от площадки к движению», — сказал в завершении своей речи Филин. Он заявил, «мы будем дальше двигаться по этому пути, и нас с этого пути не свернуть».
В это время по рядам начали передавать брошюру «Путь из тупика» некоего «Комитета национального прорыва», в которой обрисовывалась «программа постиндустриальной модернизации России». Ее авторы призывали к созданию низовых структур управления — самофинансируемых общин и рефедерализации страны.
Вслед за брошюрой по рядам пустили и прессу. Это была газета «Родник трезвости», на которой стоял штамп «За сухой закон». Заголовки на первой полосе были громкими: «Хмельные запахи шизофрении» и «Эпидемия парения». Помимо этого, в газету были вложены листовки, отпечатанные на обратной стороне рекламных листовок ООО «Завод Гидропром». Одна из них гласила, что «толерантность — это НЕ терпимость к другой культуре и конфессии», а также содержала заявление, согласно которому «суть толерантности — терпимость ко Злу». Другая раскрывала суть явления «телегония» (она же «память матки»), согласно которому (если верить листовке), если девушка жила с негром, но не имела от него детей, будучи женой белого человека, она все равно может родить негритенка.
К счастью, со сцены такие заявления пока не звучали. Следующим на трибуну поднялся Юрий Болдырев, представившийся как один из организаторов переговорного процесса, приведшего к выдвижению Грудинина в президенты. Он признал, что участники ПДС НПСР и КПРФ сами допустили ошибки, но призвал к объединению и обсуждению их, а также выработке программы дальнейших действий на будущее. Болдырев призвал к объединению всех сил, выступающих «за нашу страну, против уничтожения нашей страны».
Под бурные и продолжительные аплодисменты на сцену поднялся Павел Грудинин. «Я за последние месяцы так навыступался, что попросил Владимира Ивановича [Филина] поставить меня последним, но он все-таки сжалился и поставил меня третьим», — сказал он. Поблагодарив собравшихся, он передал им слова благодарности Геннадия Зюганова, «который ни в какую реанимацию вчера не попал» и находится в больнице на плановом обследовании.
Грудинин заявил об убежденности в том, что «мы с вами не проиграли». При этом он сразу оговорился, что никто и не ожидал, что предвыборная кампания будет простой, — все знали, что выиграть будет невозможно, однако при этом сделали все, чтобы «достойно провести это сражение». «Но общие боевые действия не закончены, они только начинаются!» — заметил Грудинин, опять же, отметив рост региональных организаций НПСР.
Он заявил о непризнании «этого процента, который написал ЦИК». Грудинин также призвал к работе над ошибками. «Я миллионером… то есть, миллиардером стал из-за ошибки, точно», — в том числе посетовал он. Когда эта работа проведена, организация, по мнению Грудинина, будет выигрывать «и региональные, и избирательные кампании по всей России».
После этого он перешел к благодарностям родственников политзаключенных, в частности — полковника Квачкова. «Я президенту на встрече сказал, что ситуация с Квачковым ненормальная. Ну, он действительно не знал, что тот находится в местах лишения свободы, и сказал, что разберется!» — сказал Грудинин. Из зала послышался заливистый смех. «Да я вам правду говорю, у него действительно неподдельное удивление было! — продолжил бывший кандидат в президенты. — Он говорит: «Так его же выпустили!»» Зал не верил, но Грудинин настаивал: это то, что он видел, и выразил надежду, что совместные действия участников организации помогут привлечь внимание власти к проблеме.
Он снова вернулся к теме грядущих «сражений», сказав, что люди, облеченные властью, «не понимают, что мы реально стоим на краю пропасти». Грудинин убежденно заявил, что наверху не хотят доводить ситуацию до выхода людей на улицы, но хотят, чтобы люди «консолидировались вокруг идей, которые мы обрисовали в «20 шагах»», и призвал ни в коем случае не разрывать союз с КПРФ. «Я уверен в том, что мы победили. Надеюсь на дальнейшее плодотворное сотрудничество», — завершил он свою речь.
На этом все не закончилось — съезд только начинался. Долго выступали представители регионов, рассказывали о предвыборной программе, об ошибках и удачах. После перерыва обсуждали создание движения НПСР, долго спорили о нюансах, волновались о судьбе организаций, которые должны будут в него войти. Все это длилось еще почти четыре часа. Наконец, подвели итоги съезда: выборы назвали недействительными, исковое заявление в Верховный суд на эту тему подготовили, движение, несмотря на множество разногласий, создали и разошлись — до следующего съезда.
По официальным данным, сегодня 22 миллиона из 146 миллионов россиян считаются бедными. Один из главных рисков нищеты — это дети: чем их больше, тем больше шансов у семьи оказаться за чертой бедности. Избранный на новый срок президент Владимир Путин объявил главной задачей правительства борьбу с бедностью. В чем уникальность российской бедности и почему в первую очередь надо ликвидировать детскую нищету, «Ленте.ру» рассказала заведующая лабораторией Института социального анализа и прогнозирования (ИНСАП) РАНХиГСЕлена Гришина.
«Лента.ру»: Количество бедных растет?
Гришина: По данным Росстата, у нас сейчас около 20 миллионов бедных. Бедность в России снижалась с 2000-го по 2012 год, затем начала постепенно расти. В 2016-м уровень бедности вырос с 10,8 до 13,4 процента по сравнению с 2013 годом. Это обусловлено сокращением реальных доходов населения. Но самое печальное, что этот рост особенно выражен среди несовершеннолетних. Как показывает статистика, в 2016 году доля бедных детей составляла 22 процента — то есть среди детей бедных в полтора раза больше, чем среди основного населения.
Если ребенок бедный — значит, и вся его семья испытывает лишения?
Чем больше детей в семье, тем выше риск лишений. Семьи с детьми — самая массовая группа бедных. Они составляют более половины от общего количества семей, чьи доходы ниже прожиточного минимума. Например, среди семей, которые не могут оплатить непредвиденные расходы, ничего не продавая и не занимая, доля имеющих на иждивении одного-двоих детей составляет 66 процентов. Но если детей трое и больше, этот риск увеличивается до 78 процентов. По нашим данным за 2017 год, половина всех многодетных семей в России — бедные. При этом среди обычных семей с детьми за чертой бедности — 25 процентов, то есть в два раза меньше.
Резкий рост курса доллара и инфляция, которые мы наблюдаем в последнее время, могут привести к увеличению доли бедных?
Цифры говорят о том, что в 2017 году, по сравнению с 2013-м, реальные денежные доходы населения снизились на 11 процентов. В феврале этого года они начали расти. Как ситуация будет дальше развиваться в связи с международной политикой — не берусь предсказывать. Но хочется оптимистично смотреть на жизнь.
Какими доходами располагают бедные семьи?
Стандартное определение бедности по Росстату — это доход ниже прожиточного минимума. В разных регионах он свой. Сумма зависит еще и от категории населения: работающие, пенсионеры, дети. В третьем квартале 2017 года прожиточный минимум в среднем составлял 10 328 рублей на человека. Грубо говоря, складываем все имеющиеся доходы и делим на количество членов семьи. Если полученный результат меньше — семья за чертой.
Можно ли назвать самые бедные регионы в России?
Традиционно это Республика Тыва: там доходы почти половины населения ниже регионального прожиточного минимума. Также к бедным территориям можно отнести Алтай, некоторые регионы Кавказа.
Бедность бывает разная. Кому-то не хватает денег на продукты, а кто-то в кино не может пойти. О каком уровне бедности идет речь?
В прошлом году мы проводили исследование характеристик депривационной бедности, то есть бедности по лишениям. Более половины домохозяйств с детьми из-за недостатка средств не могут поменять старую мебель на новую; около трети имели в течение года задолженность по оплате жилищно-коммунальных услуг; примерно 20 процентов не могут позволить себе хотя бы через день есть блюда из мяса, птицы, рыбы.
То есть голодают?
Особенность российской ситуации в том, что у нас большая группа семей балансирует на грани. Они либо над чертой бедности, либо чуть-чуть под ней. Сейчас примерно 20 процентов семей с детьми имеют доход чуть ниже полутора прожиточных минимумов на человека. Это значит, что при малейших экономических сложностях — потеря работы кормильцами, болезнь — эти семьи сразу же попадут в категорию бедных. При этом помочь «балансирующим» выбраться из ямы гораздо легче, чем тем, кто в ней сидит давно.
Потому что у них еще не сформировалась привычка к бедности?
Да, речь тут скорее идет о малодоходности. Но если государство такие семьи не будет поддерживать, то постепенно может сформироваться социальное дно. Зарубежные исследования показывают, что дети, выросшие в бедности, с большей вероятностью так и остаются бедными. Потому что у них отсутствовали стартовые условия, чтобы занять в жизни лучшую позицию. У детей из бедных семей не создан человеческий капитал: у них хуже образование, так как их семьи не могут оплачивать им репетиторов, водить на платные кружки. У них часто хуже здоровье, так как у родителей нет возможностей водить их к платным врачам и покупать дорогостоящие лекарства. То есть у детей из бедных семей не заложен фундамент для жизни.
Чтобы помочь таким семьям, мы предлагаем государству применять другие подходы для социальной поддержки. Сейчас в основном используется монетарный принцип, то есть статистика бедности учитывает лишь доходы. Но это не дает государству сформировать представление о факторах бедности, что именно требуется таким семьям. Поэтому для определения бедности правильнее будет использовать многокритериальный принцип.
Какие критерии вы предлагаете учитывать для характеристики бедности?
Мы рассматривали семь направлений депривации: имущество, питание, финансовое положение, здоровье, социальная интеграция, образование и развитие детей, жилищные условия. Как показало исследование, низкие риски депривации наблюдаются в семьях, где родители имеют высшее или неполное высшее образование, семьях с работающими отцами, а также у тех, кто проживает в городах-миллионниках.
Высокие — у неполных и многодетных семей, а также у тех, где родители имеют образование ниже начального профессионального или старше 50 лет. Анализ показал, что 26 процентов семей с высокими депривационными рисками переживают социальную исключенность из общества. У многих нет родственников и знакомых, которые могут помочь деньгами или услугами при возникновении проблем.
Почему? У них маргинальное окружение, которое не хочет им помогать?
Тут ситуация проще, мне кажется. Это раньше домохозяйство состояло из нескольких поколений. И бабушки, и прабабушки, и дедушки — все жили в одном доме, все друг другу помогали. Но сейчас уже не так. В больших городах самостоятельные семьи испытывают сложности с помощью.
У родителей существует большой запрос на поддерживающие услуги от государства. Например, сопровождение детей на кружки, прогулка с детьми, пока мама что-то делает по хозяйству, доставка детей в поликлинику. Это все очень востребовано. Если это социально уязвимые семьи, то у них нет ресурсов, чтобы найти для этих целей няню.
Уровень образование вы указываете в числе главных рисков бедности. Но у нас в последнее время складывается стереотип, что от диплома мало что зависит.
Наличие диплома — практически базовое требование сегодня при устройстве на работу. Когда у людей действительно очень низкий уровень образования, они могут быть заняты, как правило, только неквалифицированным трудом либо попадают в сферу неформальной занятости и сразу же лишаются защиты Трудового кодекса. К тому же у людей с серыми доходами — двойной риск. В некоторых регионах сейчас стали отказывать в социальной помощи гражданам, которые не могут официально подтвердить свою занятость. Там приняты программы, в соответствии с которыми гражданин трудоспособного возраста лишается права на получение детских социальных выплат, если он не может принести формальную справку с работы или с биржи труда.
Такие чиновничьи установки можно расценивать как людоедские.
Их можно понять. Случаи, когда люди занимаются бизнесом, получают существенный, но недекларируемый доход и претендуют на социальную помощь государства, не так уж редки. Официальные справки о занятости могли бы стимулировать людей выбираться из тени. Но это может сработать только при условии возможностей для перехода работника в формальный сектор экономики. Если у человека недостаток образования — кто его на работу возьмет? Или, допустим, мать не имеет возможности выйти на официальную работу, так как не с кем оставить детей, а в детсадах мест нет. Значит, государству необходимо больше работать над созданием программ адресной социальной помощи.
Адресная социальная помощь у нас в последние годы активно пропагандируется. Разве не все регионы успели на нее перейти?
Сейчас под воздействием бюджетных ограничений регионы переходят на адресную поддержку достаточно активно. Давно реализуемые программы — это региональные пособия на детей до 16 лет из малоимущих семей и жилищные субсидии. Эти пособия, как правило, предоставляются с учетом нуждаемости.
С учетом сегодняшней экономической ситуации регионы заинтересованы вводить как можно больше критериев нуждаемости. Но беда в том, что эти критерии применяются в основном к семьям с детьми. Для остальных получателей социальной помощи это редко используется.
Почему?
Допустим, взять чернобыльцев или ветеранов. Если будут выплачивать соцпомощь не всем, сразу возникнут вопросы: ограничивают компенсацию за причиненный ущерб здоровью или меньше оценивают заслуги? То есть у чиновников просто не хватает отваги ввести критерии нуждаемости для заслуженных категорий. Получается, что семьи с детьми — одна из немногих категорий, которые регионы могут трогать.
Предполагалось, что адресность даст возможность больше помогать нуждающимся. А на деле государство, наоборот, уменьшает количество получателей бюджетной поддержки. Но при этом размер соцпособий тоже не растет, а с учетом инфляции фактически снижается.
Такая проблема есть, но она существует не отдельно в каких-то регионах, она общая, и связана в основном с дефицитом бюджетных средств и с несовершенством законодательства. Действительно, критерии нуждаемости задумывались для того, чтобы повысить размер помощи тем, кому она необходима. Сейчас те же региональные пособия на детей до 16 лет в среднем менее 500 рублей. Это практически ничего. Вряд ли эта сумма поможет преодолеть семье финансовый кризис.
Нужна перестраивать систему. Не завязываться лишь на материальных выплатах, а развивать социальные услуги и предоставлять целевые сертификаты с учетом нужд семьи. Допустим, сломалась у многодетной семьи стиральная машина… Регионы могли бы сделать какие-то целевые сертификаты на приобретение товаров длительного пользования для семей.
Чем отличается структура бедности в России от других стран?
Одно из отличий — у нас много работающих бедных, то есть людей, которые работают, но у них маленькие зарплаты. В других странах обычно риск оказаться в бедности выше у тех, кто не находится на рынке труда. То есть работа там — значимое преимущество, шанс выбраться из ямы.
Есть ли в других странах нестандартные практики помощи малообеспеченным семьям с детьми?
Кроме пособий, на Западе очень распространены программы социального контракта: это когда государство оказывает нуждающимся помощь на каких-то определенных условиях. В России в некоторых регионах это также практикуют, но пока широко такой способ помощи не распространен. Например, в сельской местности дают средства на организацию подсобного хозяйства. Семья покупает корову, растит ее, продает молоко. Или выделяются средства на покупку швейной машины, чтобы они могли шить и продавать свою продукцию.
Такая помощь более эффективна?
Считается, что да. Такие программы дают стимул к преодолению трудной жизненной ситуации. То есть мы даем нуждающемуся не рыбу, а удочку.
Не только почитать, но и посмотреть — в нашем Instagram
подписаться
23:19, 11 декабря 2019
«Название нашей страны — самый большой допинг»
Фото: Сергей Лютых
В подмосковном «Лужки.клубе» состоялся товарищеский матч с участием звезд отечественного спорта — представителей пяти поколений спортсменов, прославивших себя и школу сперва советского, а потом и российского хоккея. Почетным гостем и главным судьей этого мероприятия стал президент Международной федерации хоккея на льду Рене Фазель. Зрителями игры стали начинающие хоккеисты — первоклашки из детской спортивной школы «Лужки», для которых действующие члены национальной сборной провели мастер-класс, их родители и корреспондент «Ленты.ру».
«В Мексику поедем!»
«Лужки.клуб» совсем не похож на большой спортивный комплекс олимпийского типа, как в Сочи или в Москве. Это уютный Дом отдыха на берегу Истры, окруженный лесом. Никаких ледовых арен с трибунами на десятки тысяч зрителей, никаких огромных парковок и площадей с памятниками, фонтанами. Все очень тихо и по-домашнему. Но именно этот клуб с именем, звучащим, как уменьшительно-ласкательная вариация «Лужников», за несколько последних лет благодаря компании «Норникель» превратился в Дом русского хоккея, особо полюбившийся Александру Якушеву, Владиславу Третьяку, Вячеславу Фетисову, Павлу Буре и другим спортсменам, чьи имена знает весь мир, знают все, кто хоть немного интересовался этим видом спорта.
«Скоро каникулы, да? Чем займетесь? Куда поедете?» — спрашивает Вячеслав Фетисов у окруживших его мальчишек-семилеток в одной из раздевалок «Лужков».
«В Мексику поедем!» — выкрикнул один из самых озорных ребят, бодро распихивавших друг друга плечами на подступах к живой легенде.
«Ничего себе! Прямо в Мексику?» — улыбнулся Фетисов.
«Нет уж, тренироваться будем все каникулы. На лыжах кататься», — строго ответил за мальчишку его отец, наблюдавший за этой сценой со стороны.
Но Фетисов не поддержал родительскую интонацию. Уж кто, как не он, знает, что значит месяцами не покидать спортивных баз. Хоккеист продолжал улыбаться и гладить детей по головам, будто Дед Мороз в своей яркой красной форме, которую еще не снял после матча. Подарки детям (хоккейные вымпелы) занесли его помощники — игроки национальной сборной.
И вот в наставлениях к этим молодым людям, представляющим сегодня лицо главной команды России, Вячеслав Александрович был уже построже. «Помните, что самым большим допингом для нас было название нашей страны или нашей команды, нашитое на форме. Да, эта надпись на груди была для нас важнее собственной фамилии, нашитой на спине», — отметил Фетисов.
Свои слова о преданности команде он уже сотни, если не тысячи раз подтверждал на поле, и этот слишком теплый для декабря день не стал исключением. В качестве капитана Фетисов привел команду «Красных» к победе, став автором двух голевых передач, а еще сделал от лица товарищей по сборной СССР 80-х годов замечание Федерации хоккея за просчеты в подготовке к мероприятию.
«Если фото- и видеоматериалы нашего поколения вам нужны, то мы все необходимое можем предоставить», — намекнул он на недостаточность отражения заслуг его ровесников при подготовке плакатов и роликов к нынешнему товарищескому матчу.
«Наш человек, хоккейный!»
Ребенка чаще всего приводят в спорт родители, и это всегда стоит им большого труда, сил, которых почти не остается в суете ежедневных забот. Люди, для которых хоккей стал профессией, а тренерская работа — смыслом жизни, это прекрасно понимают, поддерживают и тех, кто только вступает на лед, и тех, кто готов везти малышню на стадион вместо заслуженного отдыха на диване.
Так, в «Лужках» постоянно придумывают разные интересные мероприятия, чтобы разбавить тренировочные будни. В этот раз они переплюнули сами себя, пригласив для проведения мастер-класса действующего тренера по развитию российской сборной канадца Даниэля Бохнера.
Несколько мощных ударов клюшкой по борту — и несколько десятков пацанят, оставив свои забавы и перепалки на льду, собрались вокруг канадца, с любопытством разглядывая этого молодого и энергичного человека, больше по своей экспрессии и внешнему виду похожего на итальянца.
«Надо, чтобы в вас энергия была, чтобы вы были сегодня заведенные все на тренировке! Запредельная энергетика — наше первое правило!» — начал Бохнер.
Второе озвученное канадцем правило: «Всегда улыбаться».
«Третье правило: внимание. Очень важно, чтобы вы внимательно смотрели, что вам показывает тренер, как он просит выполнить упражнение, и только после этого начинали его выполнять», — заключил приглашенный тренер и начал разминку.
Гонять мальчишек по льду Бохнеру помогали члены российской сборной. Мастер-класс для детей стал для них испытанием на деликатность. Их учили завоевывать лед, круша всех и вся на своем пути, а теперь ребятам приходилось тщательно смотреть, делая каждый шаг, чтобы не задеть кого-нибудь из малышей.
Бохнер же по тренерской закалке чувствовал себя куда увереннее, отвешивая шуточные поджопники «заснувшим» ученикам. Здесь были ребята и семи, и шести лет. Некоторые только встали на коньки, и увлекать их традиционными хоккейными упражнениями было непросто.
Но и для таких находили занятие. Один из самых маленьких игроков ухватился двумя руками за клюшку тренера, и тот, улыбаясь, пытался стряхнуть его, но парень держался крепко. Это пока единственное, как он мог проявить свой бойцовский характер.
«Во! Наш человек, хоккейный!» — крикнул, глядя на эту сцену, один из ассистентов.
За стеклом вокруг арены, щелкая фотоаппаратами и камерами смартфонов, стояли родители юных игроков.
«Нашему Пете еще нет семи лет, но уже тренируется около года. За это время он здорово научился кататься на коньках. Он доволен, ему нравится заниматься тем же видом спорта, что и папа», — говорит Светлана Ломакина.
Ее супруг — хоккеист-любитель. В семье трое мальчишек, и в хоккей пошел самый младший из них — остальные футболисты. Мама говорит, что это совсем не за тем, чтобы ему успешно отбиваться от старших!
«Петя уже мне говорит, что когда он выходит на лед после школьных занятий, то все заботы и усталость остаются за бортом», — отмечает его папа, целясь в игроков из фотоаппарата с огромным объективом.
Шестилетний мальчик уже знает весь состав хоккейного ЦСКА, узнает на поле Капризова и Телегина.
Ломакин-старший играет в объединенной московской хоккейной корпоративной лиге. Он вышел на лед уже зрелым мужчиной, 12 лет назад. Теперь занимается три раза в неделю. «Просто собрались как-то погонять шайбу, и переросло в постоянное хобби. Этот спорт снимает стресс», — пожал он плечами.
Любительская Ночная хоккейная лига подарила таким, как Ломакин, вторую молодость. Мужчины, с малых лет следившие по телевизору за игроками советской ледовой дружины еще Тарасовской сборки, взяли клюшки и устремились вслед за своими героями. На товарищеских матчах они уже встают против или плечом к плечу с Игорем Ларионовым, Алексеем Касатоновым, Валерием Каменским.
«Это задело ребят»
Самые известные в России любители хоккея — президент Владимир Путин и министр обороны Сергей Шойгу. Однако есть люди, которые настолько вросли в команды профессионалов, что дальше уже некуда. Так, за «своего» легенды хоккея уже воспринимают главу «Норникеля» и председателя попечительского совета НХЛ Владимира Потанина.
«Самый опасный номер 61 — Владимир Потанин», — сказал капитан проигравшей на товарищеской встрече команды «Белые» Игорь Ларионов после игры. Он при этом улыбался, но все же не шутил.
Участников матча распределили между командами «Красные» и «Белые» так, чтобы в каждой были и те, кто постарше, и молодые ветераны спорта, а также члены нынешней сборной.
Все они игроки одной легендарной «Красной машины», но, играя друг с другом даже по-товарищески, все же стремились победить — таков уж хоккей.
В первом периоде явное преимущество было за «Красными». Первую шайбу уже на третьей минуте забил Павел Буре — его имя мальчишки с трибуны выкрикивали чаще всего. Ассистировал Русской ракете Владимир Потанин, ставший автором второго гола, уже с подачи Буре.
До конца двадцатиминутки шайба еще дважды попала в ворота «Белых», но Могильный и Ларионов, забив по одному голу, успели сократить дистанцию в счете до 4:2.
Во втором и третьем периоде команда Игоря Ларионова подтянулась, но так и не смогла доиграть хотя бы до ничьи. Однако скучным матч не назовешь — со счетом-то 11:9! Несколько человек отметились двумя забитыми шайбами. Среди них был и Владимир Потанин.
В роли тренера «Красных» выступил Александр Якушев. В свои 72 года он практически все 60 минут игры простоял на ногах, внимательно следя за происходящим на поле. Вот тебе и выставочный матч!
Надо отметить, что введенный в Зал хоккейной славы в 2018 году Якушев немало удивил зрителей «Лужков» на прошлогоднем розыгрыше «Кубка Легенд». Его ветеранский «Спартак» впервые за уже многолетнее существование этого турнира одолел звездных ветеранов ЦСКА. Та игра, при всем своем «товарищеском» формате, выдалась напряженнее, чем иной финал в КХЛ.
«На предыдущем турнире мы проиграли ЦСКА с очень крупным счетом. Это задело ребят, которые так не привыкли проигрывать. Они настроились, собрались психологически. Победа стала их заслугой. Они не то что на 100 процентов, а на 150 процентов выкладывались, — прокомментировал Якушев тот успех. — В спорте побеждает иногда настрой, побеждает самоотдача и в конечном счете спортивная злость».
Все эти качества, по словам Якушева, бывают и у некоторых любителей, к примеру, у Потанина. «Он очень много тренируется и на каждой тренировке отдается полностью в любом моменте и в единоборстве тоже, — говорит тренер. — Учитывая, что Владимир Потанин поздно встал на лед, нельзя сказать, что он обладает таким же мастерством, как Павел Буре и Вячеслав Фетисов, но он не то что не мешает, а уже хорошо вписался в эту пятерку, в свое звено, и показывает приличный уровень хоккея».
Однако сам игрок под номером 61 утверждает, что в глаза Якушев его так не нахваливает.
«Тренер ругает в основном. Медленно катаешься, мало борешься, плохо бросаешь. Тренер, у него всегда одна история», — отмечает Потанин.
Глава «Норникеля» тоже заметил, что эта игра имеет «вполне себе реальный рисунок». Этим она и приносит удовольствие зрителям и участникам. Потанин также подтвердил, что новый розыгрыш «Кубка Легенд» состоится в грядущем январе.
«У нас в хоккее политики нет»
На трибунах за игрой ветеранов следили еще две живые легенды — Владислав Третьяк и Владимир Юрзинов, лучший вратарь и один из самых выдающихся тренеров.
«Я здесь самый старший и самый счастливый, потому что я сегодня увидел всех своих друзей, всех своих ребят, — рассказал Юрзинов. — Я им всем благодарен за то, что они умели не только сами играть достойно, но и объединять, создавать новые команды, будучи их капитанами. И эти команды знал весь мир! Дай бог, чтобы эти наши встречи не заканчивались, чтобы мы держались друг за друга».
Жизнь показала, что не только русские, но и хоккеисты всех стран стараются держаться друг за друга даже в непростых международных политических условиях.
«У нас в хоккее политики нет, — говорит Владислав Третьяк. — Был такой случай, когда Евросоюз дал указание не проводить чемпионат в Белоруссии, но в итоге все приехали: и американцы, и канадцы. Никто не бойкотировал. Поэтому на сегодняшний день в хоккейной федерации, в отличие от других, никакой политики нет».
Как человек, всю жизнь отдавший спорту, Третьяк, безусловно, переживает из-за очередного допинг-скандала, лишившего его соотечественников многих возможностей на главных международных состязаниях. «Конечно, флаги и гимны — это важно, но надо все сделать, чтобы наши спортсмены выступали, ведь они готовятся к этому с раннего детства», — подчеркнул он и добавил, что, как бы то ни было, никакое мировое первенство по хоккею сейчас немыслимо без сборной России.
Следственные изоляторы и исправительные колонии остаются местами максимальной концентрации «русского ада». Жалоба за жалобой, проверка за проверкой по существу на ситуацию не влияют. Крайней новостью из «того мира» стало привлечение к уголовной ответственности бывшего начальника «образцовой» ИК-7 в Карелии, на которую прежде жаловался активист Ильдар Дадин и где якобы не нашли ничего противозаконного. Теперь выяснилось, что в учреждении действовала система пыток и вымогательств. Источники в правоохранительных органах считают, что это нормально, объясняя особенности «красных зон» и их отличие от «черных». От этого становится еще страшнее. За решеткой люди не живут, а выживают. Умирают и рождаются заново, но уже навсегда другими, чуждыми и ненужными обществу. Рассказы бывших заключенных, попавших в этот ад из обычной городской интеллигентской среды, — в материале «Ленты.ру».
Ешь свое
Илья:
В тюрьмах у нас ужасно с питанием. Почему у нас и есть до сих пор такие вещи, как передачки в тюрьмах, чего ни в одной европейской тюрьме нет, — потому что это способствует проносам незаконных вещей. А у нас это есть, потому что в тюрьмах кормят так, что, если будешь жить на одной баланде, за год можешь желудок испортить.
Баланда — это общее название супа. У меня на «Водниках» (СИЗО №5 «Водник») был такой замечательный борщ. Если ты его за 15 минут не съешь, он уже никак не идет. Через полчаса в него можно ложку воткнуть. Там сейчас комбижиры, которые привозят в больших синих бочках и грузят во всю арестантскую еду. Они норму по калорийности выполняют: заливают все жиром, еда ужасно жирная. Зато для отчетности идет — жиры есть, углеводы есть, белки есть.
Роман:
Еда была плохая. Я ж там больше двух лет просидел. И могу сказать, что со временем становилось лучше. Когда я заехал, была совсем жесть с едой. Суп представлял собой желтую желеобразную субстанцию с маленькими кусочками соевого мяса, которые мы называли «вискасом». На второе там рыба — баландер прикатывает бочки с этой рыбой, он еще не открыл кормушки, мы уже знаем, что это рыба, потому что запах тошнотворный по всему коридору шел. Эта рыба называлась «братская могила». Казалось, что в эту бочку кинули гранату и там это все сработало — месиво из костей, чешуи, глаз. Это есть было можно, только находясь под угрозой голодной смерти. Если у тебя есть передачи, то ты кушаешь передачи и не берешь, конечно, всю эту гадость. К 2008-му стало лучше. При мне сменилось, по-моему, три начальника тюрьмы. Каждый предыдущий уходил с коррупционными скандалами. Я помню, зимой 2007-го нас кормили две недели подряд все время килькой в томате. На завтрак была килька перемешана с кашей, на обед был суп из этой же кильки, а на ужин — чистая килька. Ходили слухи, что эта была какая-то гуманитарка, просроченную кильку представили как гуманитарку и нас пичкали этой килькой.
Александр:
Когда я сидел на Петровке, 38, то там давали зеленые щи с яйцом и сосиски с пюре. Там дают то же самое, что в столовой для полицейских. Если же сравнивать «Бутырку» и колонию, то в колонии было получше. Но если усреднить, то в местах заключения у нас дают невкусно приготовленное, но совершенно здоровое питание. На нем вполне можно жить и не надо прикидываться… Если люди на воле сидели на диетах и не ели после шести, то для них это все легко будет.
Питание — это едва ли не единственный в российских тюрьмах момент, который неукоснительно соблюдается. Только в исключительных случаях происходят такие показательные акты, когда человек не хочет, к примеру, в чем-то признаться администрации, его могут лишить обеда. Но ужин, при этом давали. Надо понимать, что мусора фсиновские — невероятные трусы.
У кого поддержка с воли, тем совсем неплохо. Был у меня знакомый в колонии, которому то и дело передавали курицу, утку. И он так и жил на них. Хотя есть ограничения, по-моему, 30 килограммов за два месяца. Но если не совать туда романов Виктора Гюго, то жратвы через передачки можно получать много.
Мне никто ничего не передавал. Некому было. И ничего — выжил.
Следи за базаром
Илья:
Мне там по-русски подчас было разговаривать не с кем. Если брать московские тюрьмы, 80 процентов населения — это азиаты и кавказцы. У меня был момент, когда я был в камере единственным носителем русского языка.
Еще у зэков вообще есть любимая игра — морально пожирай соседа. 20 мужиков сидят запертые в помещении 30 квадратных метров. И им нечего делать. Они сидят там годами. Они ищут косяки, придираются к неправильным словам.
Роман:
Зимой заезжали в большом количестве бомжи, им нужно было где-то перезимовать, и они воровали бутылку коньяка в магазине, зная, что по [статье] 158 («Кража») получится как раз месяца три-четыре, чтобы они перезимовали. Они заезжали со вшами и всем свойственным им бэкграундом. Вваливались в камеру чудовища, которых нужно было отмывать, давать одежду. Сейчас уже, по-моему, в московских тюрьмах в камеру попадают, пройдя санобработку — душ, прожарку вещей. При мне такого не было — как взяли, так он и зашел.
Александр:
Новичков подкалывают, могут сделать уборщиками на первых порах, еще неопущенными. Многое зависит от того, в какую камеру ты попадаешь. Если там три-четыре человека, куда я попал, то там ничего такого не будет. В таких камерах сидят экономисты, бизнесмены и так далее.
А если камера на 40 человек, то там бывает всякое. Не всегда предсказуемое. Вот был случай с моим товарищем, который попал в такую камеру, где активные первоходы решили доконать ботанов. А он уже сидел прежде и попытался свое слово вставить, что это «не по понятиям». Закончилось тем, что его просто отселили.
Если в тюрьму попадает тотальный ботан — это объективно ужасно. Только в очень редких случаях таких не трогают. Но бывают же ученые-физики, которые занимаются боксом?
Федор:
В камере обязательно найдутся пять-шесть кавказцев, которые будут творить намаз. Забираются на свои эти койки, кладут простыню и молятся. В остальное время они могут нещадно материться, чего Коран не позволяет. Это все такое же лицемерие, как и во многом тюремное православие.
Как только ты войдешь, никто не наедет сразу. Будут вопросы: «Ты кто?» На это идет ответ: «Человек». «Ну проходи, рассказывай». Перед этим — два-три дня изолятора, и ты вроде даже немного рад попасть к людям. Так вот слева от входа на полу сидит человек — это опущенный. Об этом нужно знать, с таким человеком нельзя здороваться, хотя тот должен по правилам сам сказать.
Сразу человека в какую-то категорию ставить не будут. Некоторые долго живут как подвопросники или полупидоры.
Опущенными чаще становятся те, кто где-то и как-то проявил неосторожность, рассказал о чем-то неправильном: что такое французский поцелуй или о том, как он изменял жене, и так далее. Такое категорически делать нельзя — это грязно. Лагерный закон, как ни парадоксально, базируется на святом. Маму, как известно, там нельзя оскорблять словесно даже.
Не болей
Илья:
Потянул как-то спину, я даже встать не мог. Недели полторы писал заявление в медкабинет: «Хелп ми! Пи***ц». Лечился своими методами — обматывался. Когда у меня спина более-менее прошла, я ходить начал, меня вызвали к врачу. Мы с ней посмеялись, я сказал, что все хорошо, она предложила мазь. Не, какую мазь, лечат все зеленкой… В общем, сказала: «Молодец, правильно сделал».
Инна:
Здесь [на воле] человек никому не нужен, а там тем более. Общество не задумывается, но мы оттуда получаем туберкулез. Западный мир уже забыл, что это такое. Были мы в датской тюрьме, спросили, были ли у них случаи туберкулеза: врач напрягся и вспомнил, что за свою 40-летнюю практику был там один случай. А здесь рассадник, и они выходят обратно в общество.
Роман:
Нужно есть сало, потому что без него сдохнешь там, заболеешь туберкулезом. Жирная пища помогает как профилактика туберкулеза. Старый каторжанский способ, еще с царских времен.
Федор:
В «Бутырке» каждое утро приходил доктор, мы с ним сдружились, шутили без конца. Мне нужны были капли для носа, и он мне их приносил. У других, слышал, было хуже. В колонии мне везло: я не болел. Но я слышал, что можно было раздобыть нафтизин, анальгин или кетанов. Зэки хотят попасть в санчасть, чтобы закосить от работы. Никакого лечения там нет, но зато можно целый день лежать.
Александр:
Больница мордовлагерская — это тихий ужас. Я попал в приемное отделение, которое было кошмарным бараком на 20-30 человек. И вообще, вся больничка — это какой-то огромный деревянный дом. Ощущение машины времени усиливали подводы, вывозившие оттуда трупы. На лошадях!
В хирургическом отделении, правда, было чисто. Но лечения все равно не было. Стоматолог, к примеру, там говорит: «Я могу только выдирать зубы, а не лечить их».
Переправить тяжелобольного заключенного в ту больницу, где ему могут оказать соответствующую его болезни помощь, практически невозможно. Это один случай из тысячи. Хотя по закону такая возможность есть.
В тюремной же больнице все рассчитано на то, что никто не будет проверять (по-хорошему), жаловаться. Помню зэкам кричали: «Вы что, сюда лечиться приехали?»
Читай и учись
Илья:
Несмотря на название — исправительные колонии, — они никого не исправляют. Их задача — охранять и поддерживать порядок. Если человек не задумается сам об образовании, ему не придут и не скажут. Если у него не окончена школа, ему, конечно, намекнут, что надо бы школу окончить. А так нет, зачем.
Но ведь исправление приходит через образование и осознание, что жить нужно по-другому. А когда ты живешь в лагере, где есть блатные и мусора, и тем и другим на фиг не нужен ты одухотворенный, возвышенный, им нужен скот, которым можно легко управлять. Что будет после выхода, их не волнует. Их задача — охранять.
Инна:
Что такое тюрьма? Это лишение свободы. В России вместе с лишением свободы человека лишают практически всех конституционных прав: права на здравоохранение, медицинское обслуживание, про образование даже не будем говорить, право на справедливое судебное разбирательство, право на содержание в человеческих условиях. Берите Конвенцию по правам человека — практически под каждым пунктом можно ставить российскую тюрьму.
Роман:
В камере нечем заняться. Ты читаешь в основном, что же еще делать. Там говенная библиотека, но всяко можно какую-нибудь классику найти и перечитать. То, что в детстве прессом в школе в тебя затолкали, в 13 лет сложно воспринимать, а в тюрьме ты переосмысливаешь культурное наследие великого русского народа — читаешь книги.
Много думать можно, много человеческих историй узнаешь, понимаешь, что [русский] народ в очень хреновой форме. Многие неграмотные, в прямом смысле неграмотные, люди с трудом умеют писать.
Александр:
В колонии я сидел с перуанцем Виго. Он не знал ни слова по-русски. Я только несколько слов мог сказать на испанском, и поэтому общались мы с ним на итальянском языке. Я его учил русскому, а он меня испанскому. Вот тебе и самообразование. Мы смотрели с ним фильмы на английском языке о Модильяни, Пикассо, Жане Кокто. Как? Их как-то присылали в тюремную церковь.
Виго был вор по призванию, и он попался в аэропорту Шереметьево, потому и загремел в мордовскую колонию. Для него кража была драйвом. Первые слова, которые он выучил на русском, были матерные.
Федор:
Никакого воспитания и исправления там нет. На 100 процентов. Антивоспитание есть. Колония только развращает. Если тебе нужно получить среднее образование, то пожалуйста. Этим еще совок славился. В нашей «школе», помню, отсутствовал только иностранный язык. Уроки по 15-20 минут. Все это невероятно примитивно. Все это профанация.
Когда изучалась «Поднятая целина», то директриса с толстыми ляжками, которая вела литературу, коверкала фамилии персонажей: не Нагульнов, а Нагульный и так далее.
Заработай
Илья:
Есть работа, но это «использование». Минимальная ставка в моей тюрьме была 20 рублей в месяц. Я работал на хлебопекарне и получал 700 — это очень большие деньги. Что можно купить на 20 рублей в месяц? Ничего. Там цены в 3 раза выше, чем в магазинах.
Александр:
Максимум на зоне можно заработать, если, к примеру, ты бригадир (на местном сленге «бугор») — тысячу рублей. В среднем же — триста рублей. Антирекорд, который мне известен, — 3 рубля 40 копеек. В месяц. И все это всерьез выписывается. Денег на руки не дают, но ты можешь прийти в магазин и на выписанную сумму отовариться. Только цены в мордовском лагерном магазине где-то в полтора раза выше, чем в супермаркете на воле.
Федор:
Можно замутить бизнес без гарантий. Я не имею в виду известные разводы по телефону. Нормальное дело под крышей администрации колонии. Это возможно, когда у человека есть серьезные подвязки на воле и умение находить общий язык с мусорами. Они разрешат запускать фуры с каким-то товаром и одновременно будут тебе завозить десять кур, а порой и бутылочку водки.
Такое было в нашей колонии с зэками Жирновым и Горюновым. Они замутили пилораму. Потом она сгорела, естественно. Эти истории успеха заканчиваются одинаково: начальник колонии решил их обобрать, не отпускать по УДО. Они на начальника стуканули, рассказали, какой он взяточник и так далее. Ну и вот, они до сих пор сидят, а он на пенсии себе гуляет.
Не геройствуй
Федор:
Бьют тех, кто пытается быть героем. Я даже не могу этого точно описать. Когда человек пытается жить, как на воле: дерзить начальству, не подчиняться, качать права. Такие раздражают администрацию, а у нас, наверное, большинство зон уже «красные», то есть там руководят мусора и добиваются подчинения насилием.
Помню такое, что человека пальцем не тронули. Унизили чисто словесно, запугали. Заставили раздеться и засунуть голову в унитаз, угрожая опустить.
Александр:
Из-за того, что я умел печатать на компьютере, меня взяли в отдел безопасности. Нас было таких двое. Долго я там не продержался, правда. И вот как-то мусор приказал мне выйти из кабинета, и я слышал, как он там бьет зэка за что-то. А что значит бьет? Сначала слышу удар, потом падение. Затем человек встает, его опять бьют, и он опять падает. И так какое-то время продолжается.
Были случаи, когда следы такого воспитания оставались на лице человека. Вообще, насилие не воспринимается в тех местах, как нечто неприемлемое. Мол, так и надо.
Перед столовой стоял флаг на улице, и туда в непогоду любили выставлять провинившихся. И вот этот человек стоял под приливным дождем или в метель два, четыре, а бывало и восемь часов! Как потом греться, сушиться? Для этого места-то нет.
И весь этот беспредел стал ответом, как мне кажется, на то, как первое время при мне зэки обращались с мусорами: едва ли на хер их не посылали, потому что зона была «черная». И правил в ней смотрящий, а не начальник. Но на моих глазах колония «покраснела». И теперь, к слову, смотрящий по Мордовии — человек по кличке Ева, которого считают ссученным, то есть прислуживающим мусорам.
Освобожденные, но прокаженные
Илья:
Почему я работаю в фонде? Меня взяли по благотворительности. Проблема в чем? Почему в стране более 30 процентов рецидивов уголовников? Потому что им деваться некуда.
Бывшему заключенному найти работу — это очень сложно. Если у тебя еще такие «замечательные» статьи, как у меня, — это практически невозможно. Потому что у нас государственная экономика в стране. Для бизнеса, который почти всегда очень тесно связан с государством, и уж тем более для государства моя политическая статья стремная. Никто не будет разбираться. Зачем? Тебя судили по политическим статьям: «Свят, свят, свят, уйди!»
И это не только политзэкам, заключенным в принципе найти работу сложно. Я после освобождения пару месяцев промыкался. И устроился в бар работать на окраине Отрадного. Даже по меркам Отрадного — задница. Там разливуха в основном была. Почему пошел работать? Вопросов не задавали, даже трудовую книжку не спрашивали. Смены 13-14 часов, и зарплата по 1200 рублей за смену. Но вариантов не было.
Под Новый год надоели, уволился, искал, ничего не нашел, отчаялся и пришел к дебильному, на мой тот взгляд, методу — написал в Facebook. Столько предложений за один день я никогда не получал. Меня взяли по благотворительности — «болотник» сидит без работы, нужно куда-то деть. Сейчас во многих неправительственных организациях даже шутка такая есть — у каждого по 1-2 «болотника» есть в штате, потому что нас до фига.
Инна:
В нашем государстве нет программ по ресоциализации. В Москве есть два-три социальных приюта, например «Востряково». Там предоставляют вакансии — понятно, что это не «белые воротнички», а трудовые специальности, но хоть что-то. Но это касается только тех, кто до тюрьмы проживал в Москве, — из других регионов просто не примут сюда.
Федор
Зэку перед самым освобождением дают адрес ночлежки, так как он не может остаться без крова. И мне дали, но у меня было жилье в Москве. А тем, кто селится в ночлежку, подбирают работу: уборщиком, дорожным рабочим.
Как ни странно, но для некоторых работодателей люди с тюремным прошлым — интересная экзотика. Они больше смотрят на то, как одевается, как разговаривает человек, пьет ли напропалую.
Александр:
Я был журналистом и им остался. Знакомый мой был поваром до отсидки. Вышел и снова стал поваром. Думаю, что вопрос необходимости ресоциализации встает, если человек отсидел 10-15 лет. А когда четыре года, то мало что изменится. Хотя, конечно, 80 процентов твоих бывших друзей и знакомых от тебя отворачиваются, и ты можешь потерять какую-то связанную со знакомствами работу.
Cтань другим
Илья:
В тюрьме ужасно сокращается словарный запас. Я, когда вышел из тюрьмы, понял, что слов не помню.
Инна:
Человек, который столкнулся с нашими следствием и судом, никогда не станет прежним. Мы видим больше, чем вы. Мы видим, где опасность ходит рядом, мы видим, как легко туда попасть. Обычному человеку даже в голову не придет, что здесь и сейчас он нарушает закон.
Роман:
Тюрьма накладывает отпечатки на личность. Постоянные рассказы про тюрьму, кто там кем был, про подельников, «красная» тюрьма — не «красная», «черная» — не «черная». Они зацикливались, считали, что тюрьма — самая главная часть их жизни, и они должны без конца преподносить ее публике все в новых и новых красках.
Александр:
В колонии были такие лицемеры или идиоты. Один такой приговаривал: «Мне нравится здесь». Но человек не должен жить вот так — это же понятно. Тюрьма — это наказание. Даже если ты не совершил того, за что тебя осудили, а таких процентов 25-30, то наверняка ты сделал что-то другое плохое. Я настолько устал от своей крайне правильной жизни, что, попав за решетку, подумал: «Как хорошо».
Но у меня не было ни жены, ни детей, ни родителей. Тем, у кого они есть, значительно тяжелее.
Федор:
Иногда снится, что я снова на зоне. И это не всегда кошмар. Колония — это жестокий мир, и людей она делает жестокими, но за собой перемены я не улавливаю. Там рушатся представления о человеческом братстве. Не утопии, нет. Все мы ведь думаем о том, что вот станет тебе плохо на улице и ты позовешь на помощь прохожего. А там ты видишь, как люди могут жить «каждый сам за себя». Вот это полное отключение эмпатии пугает сильнее, чем пытки.
Перед Днем Победы и традиционным чествованием участников Великой Отечественной войны 91-летняя ветеран из Ставрополя Раиса Фоменко с маленькими правнуками готовится к выселению из своего дома в никуда. Несмотря на общественный резонанс, Русской православной церкви удалось убедить суд признать заключенный Фоменко и районной администрацией договор социального найма недействительным, и в ближайшее время «реституция», начатая больше десяти лет назад, будет завершена. «Лента.ру» разбиралась в новых деталях старого сюжета и выясняла, как выглядит милосердие в исполнении религиозных служителей.
«Как будто в другом государстве живем»
«Ситуация у нас настолько патовая, что я от этой неизбежности и ужаса приехала в Москву. Рассчитывала, что, может быть, хотя бы обратят внимание, потому что — ну, забирает Церковь», — взволнованно начинает рассказ 60-летняя ставропольчанка Тамара Шимко. Последние десять лет она воевала с местной епархией за дом, который построила вместе с мужем, где родились ее внуки и живет 91-летняя мама, ветеран Великой Отечественной войны. Битва проиграна: дома у них больше нет. Летом семье предстоит выселение.
Когда-то, в 1992 году, из полуразвалившегося барака на Октябрьской улице было видно небо. Дожди и снег падали сквозь дырявую крышу бывшего швейного цеха, принадлежавшего в советские годы психиатрической больнице, прямо на дощатый пол. Руины были выставлены краевым комитетом по имуществу на Товарно-сырьевую биржу за 110 тысяч рублей (по тогдашнему курсу — около 100 долларов), но их никто не торопился покупать: два претендента, увидев лот, отказались от конкуренции. Врачам-микробиологам Тамаре и Игорю Шимко выбирать не приходилось — дешевле ничего не было. В Ставропольском противочумном институте, где они работали, перестали платить, а сына, дочь и пожилых родителей, с которыми они жили в маленькой 23-метровой квартире, нужно было кормить. Они купили барак, залатали крышу, провели канализацию, поставили отопительный котел и, используя свои знания, наладили производство популярных в то время шампуней от вшей.
Дом, куда они в итоге переехали с детьми, ожил, и к нему — увы, предсказуемо, из-за расположения в центре города — проявили интерес криминальные круги.
«Там у нас как: длинный коридор и комнаты. Приходили с пистолетами. «Да тут же можно дом свиданий организовать — давайте, ребята, подвиньтесь». Как только ни отбивались от них, — до сих пор с содроганием в голосе вспоминает Тамара Шимко. — Если бы бандюги отняли, Церкви пришлось бы сейчас забирать бордель».
Тогда дом отстояли. В 1996 году Шимко перевезли туда родителей и решили официально сделать его жилым. Администрация Октябрьского района утвердила акт приемки нового помещения по соседству с филиалом краевой психиатрической больницы. Жизнь шла своим чередом: дети росли, Шимко сменили профиль фирмы и начали оказывать услуги по дезинфекции, дезинсекции и дератизации, средства для которых закупали в Москве (дома их держали в упаковках и вели бухгалтерию), а деньги вкладывали в ремонт — и все было относительно благополучно, пока в 2006 году не пришел иск от митрополита Феофана с требованием освободить помещение. Оказалось, что до революции здесь был игуменский корпус Иоанно-Мариинского женского монастыря, в котором жили монахини.
«Видите широкий зеленый газон? Вот там ставьте палатки и живите», — посоветовал священнослужитель, вспоминает Тамара.
Начались долгие и утомительные тяжбы. В краевом суде, где у Феофана был знакомый судья, Церковь выиграла. Дом передали в федеральную собственность. Но, разобравшись, что это жилое помещение, вернули городу, а город, вопреки ожиданиям РПЦ, разрешил Шимко приватизировать их же собственное жилье. Пока врачи и их сын Дмитрий вновь получали свидетельства о праве собственности, а Раиса Фоменко как ветеран войны заключала договор социального найма, митрополита Феофана после нескольких скандалов перевели в Челябинск. Но Церковь не сдавалась, подавала на городскую администрацию иски и, наконец, уже при новом мэре, в феврале 2017 года добилась своего: районный суд признал ничтожными все права собственности и договоры, апелляционный краевой суд оставил решение в силе, а краевая прокуратура отказалась рассматривать жалобы.
Тамара Шимко поехала искать правды в Москву. Но в Генеральной прокуратуре на приеме у прокурора Зои Красовской ее ждал сюрприз.
«Захожу — все стены иконами обвешаны. Как только она услышала о Церкви, посмотрела на меня, как будто я детоубийца. «Вы знаете, в чем вы не правы? В том, что помещение сделали жилым», — отрезала она. Но нам это одобрило государство! «Ничего не знаю. Церкви нужно отдать, все», — сказала она. Я сидела так, как будто меня били плетью», — с трудом подбирая слова, пересказывает Шимко пятиминутный разговор.
Обращения в другие инстанции — Следственный комитет, Администрацию президента, Общественную палату и Верховный суд — также не увенчались успехом. В высоких кабинетах 60-летней ставропольчанке попеняли на то, что она наняла плохих юристов. «Да хоть золотых! Там все работает через администрацию. Все суды под ней. У нас два адвоката, такие доводы, но никто не слышит! Как будто в другом государстве живем», — устало возмущается она.
Паломничество Тамары Шимко в столицу все же не было бесплодным: она дошла до Покровского монастыря на Таганке, чтобы поклониться мощам святой Матроны Московской. Несмотря на затяжной конфликт с Церковью, она не разорвала с ней связь. «Понимаете, моя вера никак не связана с Феофанами! Просто церковники на нашей вере делают деньги. Дошли до того, что за крещение ребенка берут пять тысяч рублей», — нетипично для православного человека поясняет ставропольчанка.
Вернувшись домой, она во второй раз стала бабушкой (а Раиса Фоменко — прабабушкой). Ее муж Игорь Шимко не дождался этого события: он умер 7 января в два часа дня. Кандидат медицинских наук был убежденным атеистом и, хотя никогда не высказывался против икон в доме, перед смертью запретил себя отпевать: не хотел, чтобы в их комнату заходили ставропольские священнослужители — или, как он их называл, попы. Тамара послушала его и заказала заочное отпевание. «В такие дни, как Пасха и Рождество, уходят самые светлые и чистые люди… Игорь Борисович был очень порядочный человек, это на самом деле так. И хотя при этой жизни он был неверующим человеком, Бог призвал его именно в Рождество Христово, вот в чем дело», — говорит вдова и надолго умолкает. 15 января должен был состояться суд о выселении, но из-за смерти Игоря Шимко его отложили на полгода.
«Памятник Шредингера»
Схема, по которой государство отнимает собственность у россиян в пользу Церкви, довольно проста: достаточно признать нужный объект памятником (иногда — дополнительно лишить статуса жилого помещения) и зафиксировать нарушения эксплуатации этого памятника, после чего можно признать приватизацию незаконной «по вновь открывшимся обстоятельствам». Как правило, ответчиком выступает администрация города, которая фактически разделяет интересы истца. Единственный минус такого способа — долгая реализация: выселение людей из нужных истцу объектов длится годами.
Впервые массово этот прием был обкатан на Валааме больше десяти лет назад, еще до вступления в силу закона «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения». Правда, ситуация была немного проще: в 1992 году решением карельского правительства все имущество Валаамского государственного историко-архитектурного и природного музея-заповедника («обремененное» людьми) было передано Церкви, оставалось лишь избавиться от «обременения».
Тогда остров покинули сотни человек — по словам Филиппа Мускевича, бывшего сотрудника заповедника, который приехал на Валаам в конце 1980-х с женой и детьми, на них «начались гонения»: монастырь, получивший в собственность даже муниципальные хутора, последовательно закрывал музеи, клубы, школы, магазины, ларьки, где местные жители работали десятилетиями. В середине 90-х начались судебные иски о выселении работника музея Андрея Софрина — он умер после того, как в его жилье устроили погром; в начале нулевых — уже против семьи Мускевича. Он последовательно выигрывал иски от Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, но на очередной кассации, в 2007 году, судьи неожиданно приняли во внимание «нежилой» статус жилого по всем документам здания бывшего трапезного корпуса Воскресенского скита и решили защитить права собственника, выселив Мускевичей из их единственного жилья. Аналогичная участь позже постигла еще несколько семей.
Ставропольской и Невинномысской епархии пришлось труднее. Когда в 2006 году районный суд отклонил первый иск тогдашнего митрополита Феофана, неугодную семью обвинили в мошенничестве, вспоминает Тамара Шимко: «Игоря, моего мужа, обвинили в том, что он вступил в преступный сговор с главврачом больницы: что они купили швейный цех и клуб за небольшие деньги. «Афера» не подтвердилась: продавала же не больница, а краевой комитет по имуществу. Дело по результатам проверки не возбудили — не нашли оснований. Но, как говорится, осадочек остался: на рассмотрении повторного иска Феофана судья припомнил, как на нас подавали иск о мошенничестве».
Дело пошло в гору после того, как в 2007 году губернаторским постановлением № 62 барак неожиданно оказался в списке памятников истории культуры Ставропольского края. В документе говорилось, что дом по адресу улица Октябрьская, 233 в является игуменским корпусом Иоанно-Мариинского женского монастыря 1850 года постройки и подлежит государственной охране.
Именно к этому аргументу, а также к тому, что семья Шимко нарушала условия эксплуатации «памятника», апеллировали юристы монастыря. Как «Ленте.ру» сообщили в епархии, «Шимко не исполняют требования законодательства Российской Федерации по сохранению и охране объектов культурного наследия, а также не соблюдают и нарушают правовой режим использования земельного участка, осуществляя на его территории запрещенную режимом деятельность, нарушают и изменяют границы объекта культурного наследия, чем причиняют памятнику и земельному участку вред, который ухудшает их состояние». Что имеется в виду — они пояснить не смогли.
Более того, в администрации города «Ленте.ру» сообщили, что «документов и сведений о том, что данное имущество является памятником истории и культуры Ставропольского края, предоставлено не было». Однако аргумент оставался ключевым на всех последующих судебных заседаниях.
В краевом управлении по сохранению и государственной охране объектов культурного наследия вопрос «Ленты.ру», каким образом было принято решение о включении бывшего общежития для монахов, разрушенного практически до фундамента, в список памятников, был проигнорирован, хотя в прошлом году начальница управления Татьяна Гладикова утверждала, что претензий к владельцам дома нет и признаков незаконной хозяйственной деятельности, о которой говорили в епархии, ее подчиненные не фиксировали.
Странную ситуацию с домом без охранного ордера, который является памятником лишь формально, для церковных аргументов на судебных прениях, объясняет его бывшая собственница. Вникнуть в эту логику с ходу непросто: «На суде представительницу епархии спросили о планах на это здание. Она ответила: «Ну как же, построим гостиницу». Понимаете? Будет гостиница! Поэтому обременение как памятнику и не делают. Им потом барак нужно будет снести, иначе они смогут только ремонтировать его, не больше».
Ни в епархии, ни в администрации города эти сведения не опровергли и не подтвердили. «Пока здание монастырского комплекса не будет передано в собственность епархии, никаких планов на его использование у епархии нет и быть не может», — уклончиво сообщили представители РПЦ. В администрации Ставрополя лишь заметили, что спорный дом находится в «территориальной зоне Ж-3», в которой, по результатам публичных слушаний, можно разместить объект для гостиничного обслуживания не выше трех этажей.
Акт милосердия
Накопить на квартиру дочь Раисы Фоменко уже не сможет: несмотря на то, что их с мужем бизнес все еще держится на плаву и приносит около 50 тысяч рублей в месяц (после выдачи зарплат бухгалтеру, энтомологу и дезинфекторам), она выплачивает кредиты и фактически содержит внуков. «Сын у меня стоматолог, работает на государевой службе — с зарплатой в 10 тысяч. И невестка такая же, сейчас в декрете, — вздыхает она. — И потом, почему я должна это делать, когда столько денег и сил вложено в наш дом? Это наше, понимаете, наше! И мы должны это отдать и жить на улице!»
Почему — «Ленте.ру» пояснили в пресс-службе епархии: «Вопрос о передаче Ставропольской епархии помещений и территории Иоанно-Мариинского женского монастыря стоит на повестке дня более 20 лет. Все эти годы епархия неоднократно обращалась в соответствующие органы государственной власти с просьбами и официальными обращениями о передаче монастырского комплекса, в том числе Игуменского корпуса, который входит в состав объектов памятников, имеющих историко-культурное значение. В 2003 году решением Священного Синода статус Иоанно-Мариинского женского монастыря был восстановлен. В одном из корпусов началась богослужебная жизнь. Тогда же возобновились обращения о передаче Иоанно-Мариинского женского монастыря Ставропольской епархии. С администрацией города Ставрополя Ставропольскую епархию связывают доброжелательные рабочие отношения».
Еще год назад пресс-секретарь Ставропольской епархии Лолита Склярова заверяла корреспондента «Ленты.ру», что «если Раисе Ивановне негде жить, если ее кто-то выселяет, то Русская Православная церковь готова проявить самый большой акт милосердия — оставить ее в этом доме, если ей там нравится, (…) взять на себя попечительство за этой женщиной и обеспечить ей достойный уход».
Теперь на вопрос, является ли гуманным выселение трудившейся в войну медработницей Раисы Фоменко с несовершеннолетними правнуками из их дома, представители РПЦ отвечают так: «Мы уважаем ее возраст и заслуги перед Отечеством, но она не воевала, как неоднократно указывают ее родственники и заголовки статей. Раиса Ивановна Фоменко является тружеником тыла Великой Отечественной войны. Много ли вы знаете работников тыла в России, которые бесплатно получили в собственность 500 квадратных метров жилья и 50 соток земли?»
В администрации города о перспективах ставропольчан, находящихся под угрозой выселения, тоже говорят туманно, ссылаясь на статью 105 Жилищного кодекса России, согласно которой «жилые помещения в общежитиях предоставляются из расчета не менее шести квадратных метров жилой площади на одного человека».
Тамара Шимко объясняет ситуацию проще: им предоставят договор на муниципальное жилье. «Это ночлежки, иначе говоря. С тараканами, клопами, обшарпанные. Мы там будем жить, пока не умрем. Приватизировать это будет нельзя. Но так, что вроде не под забором — «живите, пока не сдохнете»», — с горечью резюмирует женщина. И после паузы внезапно вспоминает: «Знаете, как церковники радовались, когда у нас были похороны! Они думали, что мама умерла. Так и сказали растерянно: «Ну надо же, умер Игорь Борисович». Думаете, принесли соболезнования?»