Двадцать лет назад цветущие в советские годы московские предприятия стали дышать на ладан. Проходя по огромным территориям заводов и простаивающим цехам, заваленным хламом складам, чиновники и коммерсанты не знали, что делать. Столичный инженер Юрий Зобов стал одним из тех, кто сумел разобраться и спасти свой родной «Московский инструментальный завод» на посту коммерческого директора. В беседе с корреспондентом «Ленты.ру» он рассказал, как сумел сделать предприятие прибыльным, о мечте вновь сделать отечественную промышленность великой и о том, как это может быть связано с его победой в конкурсе «Лидеры России».

Как вам удалось преодолеть тоску и безысходность, в которую погрузились тогда многие прежде прославленные столичные заводы? Ведь был же соблазн смириться с мнением, что никакие предприятия столице, переключившейся на торговлю, теперь попросту не нужны?

Нам повезло с собственниками. Им хотелось любой ценой сохранить производство. Это главное. То есть когда с начала 2000-х производство стало убыточным, оно стало дотироваться акционерами.

Так было и с некоторыми другими предприятиям. Разве это не тупиковый путь?

Да, но дело было не в том, что наша продукция вдруг стала никому не нужна. Мы располагались в центре столицы, нам нужно было платить рабочим и инженерам конкурентноспособную зарплату, чтобы те не ушли в сферу торговли и обслуживания. В итоге зарплатный фонд перекрыл стоимость того, что производилось.

Как вы выбрались из этой петли?

К 2017 году мы смогли несколько перестроить структуру затрат и резко поднять объем производства, в разы увеличив портфель заказов. Это привело к положительной рентабельности и стало доказательством для нас, а также — для собственников, что предприятие наше может быть прибыльным.

Коллеги утверждают, что это и ваша личная заслуга.

Не считаю себя каким-то гением. Здесь речь идет о командной работе, которая основана на общей заинтересованности в том, чтобы предприятие не только сохранилось, но и развивалось. Успех был обеспечен тем, что нашлось достаточное количество сотрудников, согласившихся на больший объем работы, и управленцев среднего звена, готовых взять на себя ответственность за новые участки деятельности, — дополнительно к уже существующим.

Как и когда вы сами попали на завод?

В 2000 году я оканчивал Московский автомеханический институт и пришел на предприятие по объявлению в журнале о том, что требуется инженер-конструктор. Меня сразу определили в пятый цех, где работали выходцы из моего вуза. Этот цех пользовался большим авторитетом на заводе — «что ни человек, то личность».

Так и проработали на одном предприятии до сегодняшнего дня?

Потом коллектив разделился. Я ушел вместе с его частью и шесть лет был начальником бюро подготовки производств в фирме, конкурировавшей с заводом. Поработал и в представительстве немецкой инструментальной компании.

И как возникло желание вернуться?

Встретился с генеральным директором завода, который еще меня на работу принимал. Он сказал: «Хватит бегать и продавать импортное». Предложил стать начальником того самого пятого цеха. Это был 2009 год. Я согласился — и вот уже десять лет тружусь здесь.

Теперь вы уже коммерческий директор. А вообще ваша история, скорее, исключение из правил: молодые инженеры уходят с именитых заводов, получив минимальный необходимый опыт, чтобы больше зарабатывать. Это известная проблема, а есть ли у нее решение?

Да, инженер после выпуска из вуза какое-то время учится. Пару лет на предприятии он получает те знания и навыки, которые не мог приобрести, будучи студентом. Потом наступает момент, когда от него идет первая отдача, а дальше человек либо снижает к себе требования, либо ищет другую работу. Этот момент нужно не упустить и замотивировать новым уровнем ответственности, — руководящей деятельностью, к примеру.

Участие в конкурсе «Лидеры России» для вас тоже попытка выйти на новый уровень?

Да, в плане личностного роста. Поучаствовать предложила супруга. В первом сезоне дошел до полуфинала. Затем было участие аналогичном конкурсе на Кубани. И вот теперь — второй сезон.

Когда было труднее всего? Что у не удалось в первый раз?

В первый раз было не совсем понятно, что и как нужно делать. Сложнее всего было на стадии записи видеорезюме. На этом этапе, кстати, более половины участников отсеялись. Здесь нужно было о главном профессиональном достижении рассказать и объяснить — зачем идешь на конкурс. На эти вопросы не так уж просто самому себе ответить честно.

Теперь вы уже пришли за победой?

Да, есть настрой на победу. Но вообще, чем дольше находишься в этой соревновательной среде, тем интереснее становится. Я прочувствовал на себе, каковы были результаты отбора конкурсантов с наиболее широким кругозором. Уже в полуфинале мы с ребятам порой до половины четвертого утра засиживались, беседуя друг с другом.

Значит, родственные души?

Да! Удивительно интересные люди, которые, с одной стороны, накопили определенный жизненный и профессиональный опыт, а с другой — открыты к новому и настроены на постоянное саморазвитие. Отсюда и желание вместе что-то делать, заниматься интересными проектами.

С кем из наставников вы бы хотели поработать в случае победы на конкурсе?

Пока, может быть, рано называть фамилию. Этот человек непосредственно связан с той отраслью, в которой я работаю. Хочется и с ним поработать, и попробовать изменить ситуацию, в которой находятся наши предприятия.

Какую?

Сегодня мы пытаемся бороться с международными компаниями поодиночке, и на длинной дистанции, думаю, борьба будет проиграна. Если по станкостроению есть целенаправленные программы по консолидации всего этого производственного сектора, то в инструменте такого движения нет.

В итоге даже в оборонной промышленности до 80 процентов инструмента используется импортного, что довольно опасно.

То есть вы выступаете за создание какой-то единой корпорации по производству инструмента?

Я считаю, что это было бы правильно. Нужно выращивать национального чемпиона, который смог бы с иностранцами конкурировать хотя бы на внутреннем рынке.

Вашем заводу, наверное, еще и Китай проблемы доставляет?

Эта проблема возникает перед нами только сейчас. У Китая снижаются темпы роста производства — и китайские производители вынуждены идти во все более мелкие и узкоспециализированные сегменты рынка.

Раньше мы не чувствовали этой конкуренции, так как производим специализированный инструмент, к примеру, какие-то вещи, сделанные специально под технологию определенных металлургических и трубных заводов.

Мы спаслись производством штучного товара. Стараемся, чтобы наша продукция обладала какими-то уникальными качествами. Все это подразумевает мелкие серии и очень внимательное отношение к потребностям заказчиков.

Ценовую конкуренцию с Китаем по стандартной продукции, конечно, мы выдержать не сможем.

В рамках конкурса «Лидеры России» вы взяли на себя проект, связанный с помощью детдомовцам из Москвы и Подмосковья. Какие проблемы есть у этих ребят, учитывая, что они живут в наиболее благополучных регионах, и вряд-ли останутся в будущем без работы и крова над головой?

По мнению психологов, у них не хватает мотивации к достижению результата в долгосрочной перспективе, не хватает опыта конкурентной борьбы в условиях, когда конечный результат не виден, скрыт за горизонтом.

Другая проблема, которая есть и у ребят, растущих в семьях, — нехватка навыков общения, самопрезентации, построения коммуникации в группе.

Но ведь они активнее взрослых общаются в соцсетях.

Получение полноценного образования и построение профессиональной карьеры без личного живого общения пока невозможно. Повседневная жизнь тоже во многом связана с необходимостью выходить из дома на улицу и вступать в контакт с разными людьми. Да и про отношения между девушками и юношами забывать не будем.

Учить детей общаться и двигаться к сложным целям — это звучит абстрактно. А что-то более приземленное?

Сейчас мы находимся только на подготовительном этапе. Проводим первые встречи с ребятами из школы-интерната в Сергиево-Посадском районе Московской области. Собираем информацию о том, с чем они хотят связать свое будущее после выпуска. Рассказываем, как меняется рынок труда: какие специальности сегодня и завтра будут востребованы, а какие — нет. Объясняем, к примеру, что потребность в бухгалтерах и водителях уже в обозримом будущем может отпасть почти полностью.

Организовали экскурсию в головной офис одной крупной сотовой компании в Москве, где в том числе с ними пообщались сотрудники HR, рассказали о требованиях к своим сотрудникам.

Теперь планируем деловую игру и мастер-класс по самопрезентации, а еще футбольный матч проведем.

В глобальном плане необходимо ориентировать ребят на постоянное саморазвитие, а не на прирастание к какой-то одной специальности. Все мы с вами еще не раз сменим профессию.

Конкурс «Лидеры России» — это главный проект платформы «Россия — страна возможностей». Целью его создания называют развитие социальных лифтов для активных граждан. Впервые состязание проводилось в прошлом году. В марте нынешнего года определился 31 финалист второго сезона, заявку на участие в котором подавали более 227 тысяч человек. В этом году обязательным условием для допуска к финалу стало выполнение социально ориентированного проекта. Поддержку «Лидерам России» оказывает президент Владимир Путин. «Это процесс взросления государственного аппарата, работы с ним, — отметил глава государства на большой пресс-конференции в декабре 2018 года. — Мы сейчас стараемся это делать, видите, проводим различные конкурсы среди молодых, у нас проводится кадровый конкурс "Лидеры России"… Из этой когорты уже, по-моему, человек двенадцать или пятнадцать стали губернаторами, два министра федеральных, пять или шесть заместителей министров».

Никита Печеркин живет в деревне Ивановке Кемеровской области. Сразу после рождения у мальчика обнаружили тяжелейший порок: магистральные сосуды были неправильно подключены к желудочкам сердца. Ребенка спасли кемеровские кардиологи, сделавшие радикальную операцию. Но после нее возникло осложнение — сужение легочной артерии и аорты, нагрузка на сердце резко возросла. Сейчас Никите нужна срочная операция, иначе правый желудочек сердца перестанет работать — это прямая угроза жизни ребенка. Операцию проведут по госквоте, но дорогие расходные материалы она не покрывает. Отец мальчика умер, мама одна воспитывает двоих детей, денег у нее нет.

Когда Никиту выписывали из поселкового роддома, Зоя, его мама, устроила забастовку. Так и сказала: «Не уйду отсюда, пока не позовете кардиолога!» В медицинском заключении, которое выдали Зое, значилось, что ребенок «полностью здоров».

Оставалось только раздать нянечкам конфеты с цветами, сесть в такси и уехать домой. Но Зоя видела: с Никитой происходит что-то страшное. Ни о каком «полном здоровье» не могло быть и речи. Она сама работала медсестрой и повидала всякое. Поэтому точно знала: если носогубный треугольник у малыша синеет, потом бледнеет, а после чернеет — это SOS!

В конце концов вызвали профессора кардиологии из областного центра. Она обследовала малыша и сказала, что вряд ли довезет Никиту до Кузбасского кардиоцентра.

— У вашего ребенка уровень кислорода в крови почти в два раза меньше нормы. Ему осталось жить от силы полтора часа.

— Везите! — сказала Зоя.

Всю дорогу в реанимобиле она уговаривала своего маленького сына не умирать.

И он вытерпел. Не умер.

В Кемерово Никиту привезли в критическом состоянии, тут же обследовали и поставили диагноз: транспозиция магистральных сосудов сердца. Мальчика сразу отправили на операционный стол и провели вспомогательную операцию — для подготовки к последующему хирургическому лечению.

Основную, радикальную операцию Никите провели на открытом сердце через три дня. Она была тяжелая, длилась несколько часов, но бригада хирургов осталась довольна результатом.

После выписки из больницы Зоя раз в месяц возила Никиту в кардиоцентр в Кемерово на обследование. Первые четыре месяца после операции сердце сына работало как часы. А потом вдруг кардиолог заметил, что у Никиты резко повысилось давление в сосудах легких. Мальчика тут же госпитализировали и обнаружили у него сужение легочной артерии и аорты.

В пятимесячном возрасте Никите провели вторую полостную операцию — устранили сужение магистральных сосудов.

Эту операцию малыш перенес очень тяжело: долго был в реанимации, его подключили к аппарату искусственной вентиляции легких, после чего у Никиты появились хрипы, затрудненное дыхание.

Про детский сад кардиологи запретили даже думать: с таким сердцем любая простуда опасна для жизни. Никита сильно переживал — ему очень хотелось играть с ребятами, но приходилось сидеть дома.

Спустя два года у мальчика снова повысилось давление в легочной артерии — это означало, что артерия снова сужается и препятствует нормальному кровообращению. Никита ослабел, от любой незначительной нагрузки появлялась одышка и синели губы.

Зоя обратилась в Национальный медицинский исследовательский центр (НМИЦ) имени академика Е.Н. Мешалкина в Новосибирске. Там Никиту тщательно обследовали и сказали, что у ребенка прогрессирует сердечная недостаточность, из-за повышенной нагрузки на сердце правый желудочек может полностью отказать. Требуется устранить дальнейшее сужение сосудов сердца и легких. Это можно сделать в ходе эндоваскулярной операции, с помощью специальных стентов.
Никита так и не ходит в школу — у него нет сил, мама занимается с ним дома сама. В последнее время мальчик практически не выходит на улицу. Лежит на кровати и разглядывает фотографии папы, который умер, когда ему был всего годик.

— А если у меня лопнет сердце, я тоже умру? — спрашивает Никита у мамы.

— Сердце не может лопнуть, — успокаивает сына Зоя. — Мы его обязательно вылечим.

Она уже оформила Никите госквоту, но ее хватает только на покрытие стоимости операции и части расходных материалов. На дорогие стенты и остальные расходники денег нет. Между тем откладывать операцию уже нельзя: сердце Никиты работает на пределе. И снова подает сигналы SOS!

Для спасения Никиты Печеркина не хватает 779 804 руб.

Детский кардиохирург отделения врожденных пороков сердца НМИЦ имени академика Е.Н. Мешалкина Артем Горбатых (Новосибирск): «В первые дни жизни Никите была выполнена анатомическая коррекция сложного порока сердца — транспозиции магистральных сосудов. В пять месяцев ребенка прооперировали повторно — устранили возникшее сужение аорты и легочных артерий. Но спустя несколько лет вновь образовались стенозы (сужения) аорты и главных ветвей легочной артерии. В связи с этим увеличивается нагрузка на правый желудочек сердца, отмечен высокий риск его необратимой дисфункции. Пока есть возможность избежать этого опасного осложнения, нужно провести эндоваскулярную операцию: устранить сосудистую патологию путем стентирования суженных участков. Такая малотравматичная операция позволит мальчику быстро восстановиться и вернуться к обычной жизни».

Стоимость стентов и расходных материалов — 779 804 рублей.

Дорогие друзья! Если вы решите помочь Никите Печеркину, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято.

ПОМОЧЬ НИКИТЕ

Для тех, кто впервые знакомится с деятельностью Русфонда

Русфонд (Российский фонд помощи) создан осенью 1996 года как благотворительный журналистский проект. Письма о помощи мы размещаем на сайте rusfond.ru, в газетах «Коммерсантъ», интернет-газете «Лента.ру», эфире Первого канала, социальных сетях Facebook, «ВКонтакте» и «Одноклассники», а также в 171 печатном, телевизионном и интернет-СМИ в регионах России.

Всего частные лица и компании пожертвовали в Русфонд свыше 12,893 миллиардов рублей, на эти деньги возвращено здоровье более чем 23 тысячам детей. В 2019 году (на 6 марта) собрано 268 678 329 рублей, помощь получили 318 детей. В 2017 году Русфонд вошел в реестр НКО – исполнителей общественно полезных услуг и получил благодарность Президента РФ за большой вклад в благотворительную деятельность. В ноябре 2018 года Русфонд выиграл президентский грант на издание интернет-журнала для потенциальных доноров костного мозга «Кровь5». Президент Русфонда Лев Амбиндер – лауреат Государственной премии РФ.

Серьезная поддержка оказана сотням многодетных и приемных семей, взрослым инвалидам, а также детдомам, школам-интернатам и больницам России. Фонд организует акции помощи в дни национальных катастроф. Русфонд помог 118 семьям моряков АПЛ «Курск», 153 семьям пострадавших от взрывов в Москве и Волгодонске, 52 семьям погибших заложников «Норд-Оста», 100 семьям пострадавших в Беслане.

Фонд — лауреат национальной премии «Серебряный лучник», награжден памятным знаком «Милосердие» №1 Министерства труда и социального развития РФ за заслуги в развитии российской благотворительности. Руководитель Русфонда — Лев Амбиндер, член Совета при президенте РФ по развитию институтов гражданского общества и правам человека, лауреат премии «Медиаменеджер России» 2014 года в номинации «За социальную ответственность медиабизнеса».

Дополнительная информация о Русфонде и Отчет о пожертвованиях региональных бюро Русфонда.

В финале всероссийского конкурса «Лидеры России» оказалось немало госслужащих, а некоторым, в частности директору департамента инвестиционных проектов Министерства по делам Северного Кавказа Сослану Абисалову, удалось даже занять первое место среди всех участников в своем федеральном округе. Жалоб на нечестное судейство не поступало, стало быть, российские чиновники оказались способны составить интеллектуальную конкуренцию представителям бизнеса и науки. Сослан Абисалов рассказал корреспонденту «Ленты.ру» о секрете своего успеха.

«Лента.ру»: В разных сферах еще с советских времен бытует выражение «работать некому — одни начальники кругом», а мы имеем дело с конкурсом, который призван помочь молодым и талантливым управленцам. Может, нам нужны не «Лидеры», а «Исполнители России»?

Абисалов: Никакого противоречия тут нет. В стране глобальная нехватка управленцев — людей, способных, во-первых, показать, как надо делать, или заменить исполнителя, а во-вторых, организовать все так, чтобы все работало и в их отсутствие.

Когда кругом начальники и работать некому — это и есть неумение организовывать процессы, то есть проявление слабости управленческого звена.

Хорошо. С чем связан управленческий кризис в России и когда он возник?

Стремительное развитие технологий в последние десятилетие, которое не думает прекращаться и сегодня, уничтожило прежние медлительные линейные подходы к управлению персоналом: со всеми этими изолированными кабинетами и общением через заваленные бумагами столы секретарш.

В наше время хороший начальник — это человек, который готов увеличивать зону своей ответственности за счет освоения еще чуждых ему вчера задач. Вот таких людей очень не хватает, а так-то понятно, что кабинеты начальников в стране не пустуют.

А если конкретизировать?

Сегодня цифровая экономика и технология блокчейна — это данность, с которой нужно работать, но людей, способных на это, у нас в России еще очень мало.

В регионах остро ощущается нехватка специалистов, способных руководить сложными проектами. Силами министерства мы пытаемся как-то изменить ситуацию: проводим семинары для местных управленческих команд и так далее. Проблема еще в том, что талантливых людей быстро переманивают из госсектора в бизнес большими зарплатами.

«Лидеры России» — это лекарство?

Глобальную проблему ежегодной «инъекцией» в 300 человек едва ли решишь. Более того, это история скорее не про профессиональные, а про личные лидерские качества и умение себя подать.

Но без крайностей! Меня, помню, предостерегали участники прошлогоднего состязания, что будет тяжело общаться в группах, что все замотивированы на победу и тянут одеяло на себя. Такого в моих командах не было.

Узнал множество хороших ребят. Недавно встречались с теми, кто в Москве. Люди абсолютно из разных сфер. Это, наверное, самое главное, что дает конкурс.

Сотня человек получит менторов, триста — грант, но зато тысячи неординарных людей получат новые знакомства с такими же, как они.

Однако обратить внимание на тех ребят, которые были недооценены ранее, конкурс тоже помогает.

Вы всегда хотели стать чиновником?

В детстве я несколько раз менял свои планы на будущее, но уже с позднего школьного возраста я интересовался сферой госуправления.

По образованию я математик, так что подход к этому делу у меня, характерный для технарей, то есть без жажды власти или привилегий.

Возможно, что по этой причине сразу же после того, как я пришел на госслужбу, в 2007 году, мне доверили работу с инвестициями.

Что изменилось в вашей сфере за 12 лет?

Я смотрю на это со стороны государства. 2008-й и 2009-й — были тучные годы с точки зрения бюджетных возможностей, потом ситуация изменилась, и в Северной Осетии, и в целом на территории всего Северного Кавказа. В 2010-х годах стали реализоваться более крупные проекты, такие как Олимпиада в Сочи, которые затрагивают множество секторов экономики. После 2014 года, как и по всей стране, произошли изменения, связанные с внешнеполитической ситуацией: импортозамещение и так далее.

Если говорить о нашей деятельности сейчас, то мы отвечаем за комплексное социально-экономическое развитие Кавказа. Здесь и туристический кластер, и сельское хозяйство, и промышленность. Заботимся о молодых курортах, таких как Архыз, например.

В чем главная задача вашего ведомства?

Создать условия для того, чтобы бизнесом у нас было заниматься удобно.

И получается? Чем вы конкретно помогаете предпринимателям?

У нас ежегодно на 15-20 процентов вырастает турпоток. Это один из важных показателей для оценки нашей работы. Помощь мы оказываем всестороннюю: финансовую, организационную, интеллектуальную. У министерства имеются свои финансовые ресурсы. Еще мы помогаем привлекать средства из программ отраслевых ведомств и вообще отовсюду, откуда можем.

То есть вы видите какое-то интересное частное начинание и стараетесь использовать все имеющиеся на рынке возможности для его развития?

Да, мы исходим из тех приоритетов, которые определили сами жители Северного Кавказа, учитывая особенности региона. Это в первую очередь сельское хозяйство и туризм. В этих сферах мы поддерживаем бизнес активнее, создаем особые экономические зоны.

А курортами в Чечне вы тоже занимаетесь?

Да, там создаются новые курорты, такие как Ведучи. О нем уже достаточно много говорят в СМИ. Лучше скажу, что сейчас пока мало озвучивается в прессе: у нас большие планы по развитию туризма на Каспийском море.

Какие?

Только что я вернулся из Астрахани, где проходило большое мероприятие по теме организации морского туризма. Тема очень перспективная.

Круизный туризм активно развивается во всем мире, а у нас пока не очень. Был период запустения. Теперь что-то возрождается, но пока есть серьезная преграда в виде устаревшего круизного флота. Думаем над ее устранением.

С туризмом ясно. Отдых на Кавказе в особой рекламе не нуждается. А новый проект в промышленной сфере можете привести в пример?

В Кабардино-Балкарии реализуется большой проект по возрождению разработки вольфрам-молибденового месторождения. Это добыча стратегически важного металла для страны, который во всех твердых сплавах используется, в том числе в оборонной промышленности.

Сейчас проект перешел в активную фазу. С помощью конкурса определился недропользователь.

Как с таким большим и беспокойным хозяйством вы нашли время на участие в конкурсе «Лидеры России»? Почему решили участвовать?

Первый этап был заочный. Я почти уверен, что если бы нужно было сразу куда-то ехать, то я бы на это не пошел. А так садился за задания после работы.

Потом конкурс стал меня затягивать. Когда прошел первый, второй, третий этапы уже тяжело стало остановиться. Потраченные усилия тебя уже по-хорошему держат. К тому же мы участвуем вдвоем с супругой и оба прошли в финал.

Многие рассматривают конкурс как способ построения карьеры. У вас с этим, похоже, проблем нет?

Не мой случай, да. С работой и задачами на ближайшее время все в порядке. Для меня это возможность испытать себя и получить образование с помощью гранта, а еще пообщаться, поучиться у заслуженных людей — наставников. В будущем, возможно, это отразится и на карьере.

Кроме того, я работаю в сфере инвестиций, а это предполагает постоянный поиск, расширение кругозора. Нам нельзя застаиваться в чем-то одном, упираться в одну точку.

А какое образование вы бы хотели получить, пользуясь победой в конкурсе?

Пройти программу, связанную с обучением по ведению современного бизнеса. Госуправлению я уже на работе научился. Пока не загружаю себя мечтами. Сейчас меня ведет спортивный интерес.

Как вы готовитесь к финалу?

За месяц, думаю, ничего существенно сделать с собой не получится. Умнее, по крайней мере, не станешь. Я активно занимаюсь своей обычной работой.

Не боитесь проиграть на глазах у подчиненных, да и всей страны?

Проиграть я не боюсь. Я думаю, что это не оценка моих профессиональных качеств.

Соперники у вас попались серьезные? Как вам удалось занять первое место по федеральному округу?

Большая часть вопросов, которые мне попались в полуфинале, хорошо мне знакома по работе. Единственное, в чем возникла сложность, так это в общении с теми, с кем я попал за один стол.

Почему?

Порой было тяжело доносить мысли, объяснять вещи, которые мне представляются само собой разумеющимися.

Все равно ведь получилось лучше, чем у многих.

Наше министерство ведь не отраслевое, а территориальное, и мне по работе приходится общаться со специалистами из самых разных сфер. Речь идет о больших деньгах. Здесь нельзя себе позволить доверять вслепую и не вникать в детали работы тех или иных предприятий. Отсюда и постоянное расширение кругозора, углубление знаний в самых разных областях.

Нужно и хорошее базовое образование. Детство за книгами провели?

У нас на Кавказе так не получится, чтобы ребенок только за книжками сидел... И футбол, и занятия борьбой были. Чтобы быть умным, книг хватит, но лидеру нужно иметь решительность и стойкость, которые прививаются спортом.

Конкурс «Лидеры России» — это главный проект платформы «Россия — страна возможностей». Целью его создания называют развитие социальных лифтов для активных граждан. Впервые состязание проводилось в прошлом году. В марте нынешнего определился 31 финалист второго сезона, заявку на участие в котором подавали более 227 тысяч человек. В этом году обязательным условием для допуска к финалу стало выполнение социально ориентированного проекта. Поддержку «Лидерам России» оказывает президент Владимир Путин. «Это процесс взросления государственного аппарата, работы с ним, — отметил глава государства на большой пресс-конференции в декабре 2018 года. — Мы сейчас стараемся это делать, видите, проводим различные конкурсы среди молодых, "Лидеры России" у нас проводится конкурс кадровый… Из этой когорты уже, по-моему, человек двенадцать или пятнадцать стали губернаторами, два министра федеральных, пять или шесть заместителей министров».

Российский чиновник воспринимается массовым сознанием как человек по природе инертный, безынициативный. С недавних пор к этому образу добавилось еще и неумение публично выражать свои мысли. Одной из причин, по которой иногда очень талантливый человек (к примеру, заслуженный спортсмен) способен превратиться в персонажа гоголевской «Шинели», является иллюзия компетентности. О способах борьбы с ней «Лента.ру» побеседовала с одним из финалистов конкурса «Лидеры России» — заместителем министра экономического развития Северной Осетии Феликсом Гадзаовым.   

«Лента.ру»: С чем связана некая твердолобость бюрократии?

Феликс Гадзаов: Человек тяжелеет, сидя в своем кресле в удобном кабинете. У него формируется некое комфортное окружение. За несколько лет он либо подтягивается до него, либо укрепляется во мнении, что он самый умный. В таком случае и возникает иллюзия компетентности. Главный вопрос в том, как помочь управленцу понять состояние, в котором он пребывает, и подтолкнуть его к саморазвитию. И здесь отличным подспорьем является конкурс «Лидеры России».

Зачем вам, заместителю министра, состязаться с кем-либо без уверенности в победе?

Это справедливый вопрос. Многие управленцы так и размышляют. Кому-то было лень даже снять видеоролик для первого заочного испытания. Кто-то просто боялся репутационных издержек — в том случае, если результат окажется неудовлетворительным. Я вообще считаю, что было бы неплохо сделать конкурс «Лидеры России» обязательным для управленцев в госсекторе с предоставлением результатов для анализа вышестоящему руководству.

Здесь можно получить ценный опыт масштабирования своей деятельности. Безусловно, «Лидеры России» — это не история про трудоустройство на хорошую должность, но конкурс дает возможность человеку, который находится на своей траектории развития, выйти на качественно новый уровень.

Это, по-видимому, и мотивировало вас участвовать в нем?

Да. «Лидеры России» — это сегодня самый эффективный социальный лифт для человека, который хочет и чувствует в себе силы двигать недвижимое и при этом не боится брать на себя ответственность. Кроме того, в прошлом году я уже участвовал в этом конкурсе, но дошел только до полуфинала и после этого сделал «работу над ошибками». Было огромное желание доказать себе и окружающим, что полуфинал — это не потолок для меня.

Что изменилось в «Лидерах России» в сравнении с прошлым годом, когда конкурс проводился впервые?

Оптимизировали методы оценки. Появился ретест и социальный проект, который внес новую струю.

Какое испытание далось вам труднее всего?

Дистанционный этап. Логические, числовые и вербальные тесты особых затруднений не вызывали. Сложнее давались вопросы на знание России, так как ответы на многие из них остались глубоко в памяти, а освежить их все за короткий промежуток невозможно.

Но в целом вторая попытка далась легче?

Я бы не сказал. Очные испытания создавали мощное психологическое напряжение. Два дня работы, требующей постоянной концентрации, мобилизации знаний и навыков, непрерывной коммуникации в разных группах, с разными людьми выматывали не хуже спортивных соревнований.

Судя по тому, что написано о вас на республиканском сайте, вы имеете опыт научной работы. Он вам пригодился?

Да. В 24 года я защитил кандидатскую диссертацию по теме: «Промышленно-торговая политика как фактор развития экспортного потенциала отрасли». Прошло полтора десятка лет, и вряд ли эта работа столь же актуальна. Вместе с тем годы спустя я только укрепился во мнении, что экспортный потенциал необходимо развивать с акцентом на промышленность. Только маленькие страны могут выживать за счет туризма, а России без развития промышленного потенциала не обойтись.

Что касается записи в резюме «кандидат экономических наук», как оказалось, она не особенно интересует работодателей. Я тоже особой тяги к научной деятельности не испытывал. Как выпускник  факультета международных отношений, я мечтал стать дипломатом.

И, судя по всему, у вас получилось. По крайней мере, вы работали в Австралии. Расскажите, как вам удалось туда попасть.

Пришлось приложить немало усилий для этого. Три года я проработал в представительстве МИД РФ во Владикавказе, затем по итогам конкурсного отбора был утвержден на вакантную должность в генконсульство РФ в Сиднее, хотя мне говорили, что человеку из региона, который не является сотрудником центрального аппарата министерства, светит разве что командировка в Грузию. Для меня это был первый выезд за рубеж, и в итоге я пробыл в Австралии четыре года.

Это много или мало?

У меня был годовой контракт, который трижды продлевался. Так получилось, что на момент моего отъезда из Австралии я был одним из самых опытных дипломатов, потому что за четыре года успел поработать практически на всех направлениях деятельности генконсульства. За время моего пребывания сменилось несколько генеральных консулов, состоялся первый официальный визит президента России в Австралию. Поэтому я, конечно, мог еще продлить контракт, но у меня родился ребенок — нужно было вернуться домой и посвятить какое-то время семье.

Как эта работа на вас повлияла?

Это был очень важный для меня период жизни. Опыт, который я получил во время работы в МИД России, помогает мне до сих пор. Это жесткая, но очень эффективная школа. Дипломат остается дипломатом круглые сутки, а не только в рабочие часы. Ты не имеешь права на ошибку, на неряшливый вид, некорректные действия, слова, жесты. Нужно держать осанку в прямом и переносном смысле. В Австралии меня несколько раз повышали в должности и дважды — в ранге. Сложились хорошие отношения со многими коллегами из МИДа, которые сохраняются по сей день.

А что вам запомнилось о самой Австралии?

Это одна из самых комфортных для проживания стран мира, которая всегда в топе рейтингов по уровню жизни и счастья своих жителей. Я уверен, что все это реально сделать и у нас в России, просто нужно больше работать и хотеть изменить ситуацию к лучшему.

Это смелое заявление. Расскажите о социальном проекте, за который вы взялись в рамках конкурса управленцев.

Я занимаюсь восстановлением забытых с советского времени горных туристических маршрутов на Кавказе и вовлечением в эту работу волонтеров, а также детей из семей, оказавшихся в сложной жизненной ситуации. Хотелось собрать вместе этих детей и волонтеров — ребят с активной жизненной позицией, чтобы одним показать важность общественно полезной волонтерской деятельности, а другим — необходимость вовлечения в такую деятельность ребят из неблагополучных семей. 

Мы организовали большой поход в районе села Камата — это примерно 1400 метров над уровнем моря. На детей это произвело большое впечатление, многие из них в итоге захотели стать гидами. Хотя, безусловно, мы очень переживали, ведь шли в горы с ребятами в возрасте от 6 до 16 лет. 

Большие затраты потребовались на этот проект?

Небольшие. Представители бизнес-сообщества с радостью откликнулись на просьбу помочь в реализации этого проекта. Потребовалась подготовительная работа с архивными документами. В эти карты и записи было вложено много сил и таланта. Радовала возможность вернуть чьи-то идеи к жизни, тем самым наведя мосты между поколениями.

Есть ли какой-то отклик, интерес от туристического сообщества к тому, что вы делаете?

Пока прошло немного времени, выводы делать рано, но интерес есть. Администрация Ирафского района была под большим впечатлением от мероприятия. Другие районы республики тоже заинтересовались проектом.

В планах — восстановить еще несколько маршрутов, которые были выявлены в архивах. Один из них мне особенно интересен, так как проходит через древнее село Галиат, в котором жили мои предки. Там сохранился целый каменный город.

Как попасть на эти тропы туристам? Нужно куда-то обращаться?

Нам пришла в голову идея создать специальное приложение для мобильных устройств, с помощью которого можно будет дистанционно изучить маршрут и познакомиться с достопримечательностями, а потом ориентироваться на маршруте при помощи GPS даже в офлайн-режиме.

Чем вы занимаетесь в региональном министерстве экономического развития?

Задач перед минэком традиционно стоит много. Я курирую участие региона в национальных проектах, госпрограммах РФ, адресную инвестиционную программу, развитие конкуренции, торговли, поддержка СОНКО и ряд других направлений. Мне самому всегда были интересны инновации, информационные технологии, и подспудно я занимаюсь внедрением  в работу новых технологий, где это возможно. Вернее, занимался. В процессе участия в конкурсе «Лидеры России» я решил оставить государственную службу.

И куда вы планируете податься?

Буду развиваться в частном секторе, где на данный момент больше возможностей для творчества, реализации своего потенциала и идей. Я уже вышел на должность финдиректора в крупную региональную строительно-промышленную корпорацию.

Что же такое произошло на конкурсе, после чего вы решились на этот шаг?

Человек вроде бы понимает свои возможности и компетенции, но при этом ему сложно объективно оценивать их уровень. Конкурс помог мне понять, как реально соотносятся мои знания и навыки с тем, что происходит вокруг, помог осознать, что комфортное кресло без понятной траектории дальнейшего развития и реальных возможностей изменить мир вокруг себя не очень меня привлекает. Настоящий лидер должен постоянно развиваться, должен стараться повышать градус своей полезности, должен иметь возможность и желание влиять на свою жизнь и жизнь окружающих людей.

Что вы посоветуете тем, кто хочет в следующем году участвовать в конкурсе?

Желательно заниматься в течение всего года, работать над общей эрудицией. Догадаться или отделаться общими фразами на дистанционном этапе не получится. На очном этапе важно держаться золотой середины между стремлением максимально полно продемонстрировать свои компетенции и желанием быть вежливым, уступчивым и доброжелательным. Крайности, как правило, приводят к отрицательному результату. И самое главное — не бояться участвовать в конкурсе. 

Как семья относится к вашим начинаниям?

Конечно, приходилось тратить свободное время на подготовку и выполнение заданий, расходовать личные средства на участие в полуфинале. Предстоят расходы и на участие в финале. Но семья всегда меня поддерживает во всех начинаниях. И этот конкурс — не исключение. Я это очень ценю.

У вас появились друзья? Насколько конкурс способствует этому?

Появляются новые связи, знакомые, но в рамках СКФО люди скорее объединяются по принадлежности к одному региону. К примеру, из Северной Осетии было около 20 человек — в прошлом году и в нынешнем. Эта региональная команда благодаря конкурсу сплачивается и начинает эффективнее взаимодействовать по возвращении домой. На межрегиональном уровне люди, как мне кажется, воспринимают друг друга больше как соперники, что отражается и на качестве общения.

Есть ли среди наставников те, с кем вы хотели бы поработать?

Я бы выделил главу МИДа Сергея Викторовича Лаврова и руководство Администрации президента РФ. 

Но скорее важен обратный процесс: кого из наставников ты заинтересуешь. Этот человек может разглядеть в тебе некий потенциал, которого ты сам в себе не замечаешь или не придаешь ему значения, дать нужные советы, подкорректировать индивидуальную траекторию или придать необходимый импульс для развития.

У вас есть вопросы или предложения к организаторам?

Судя по отзывам, можно было бы предусмотреть механизм компенсации затрат на участие в полуфинале и финале для финалистов или победителей конкурса, а также разрешить представителям регионов направлять средства образовательного гранта в том числе на переезды и проживание в период обучения, потому что основная доля образовательных программ предлагается столичными вузами и бизнес-школами. В организационном плане — увеличение числа экспертов, оценивающих действия участников в группах, хотя бы до двух человек позволило бы более достоверно осуществлять оценочные мероприятия.

Конкурс «Лидеры России» — это главный проект платформы «Россия — страна возможностей». Целью его создания называют развитие социальных лифтов для активных граждан. Впервые состязание проводилось в прошлом году. В марте нынешнего определился 31 финалист второго сезона, заявку на участие в котором подавали более 227 тысяч человек. В этом году обязательным условием для допуска к финалу стало выполнение социально ориентированного проекта. Поддержку «Лидерам России» оказывает президент Владимир Путин. «Это процесс взросления государственного аппарата, работы с ним, — отметил глава государства на большой пресс-конференции в декабре 2018 года. — Мы сейчас стараемся это делать, видите, проводим различные конкурсы среди молодых, "Лидеры России" у нас проводится конкурс кадровый… Из этой когорты уже, по-моему, человек двенадцать или пятнадцать стали губернаторами, два министра федеральных, пять или шесть заместителей министров».

Совсем скоро процесс усыновления в России может быть значительно усложнен. Причем, речь не об иностранных гражданах, а об обычных россиянах. Всех кандидатов в приемные родители в России хотят обязать пройти психологическое обследование. Это требование содержится в законопроекте об усыновлении, наряду с целым рядом других требований, ограничений и запретов. Таким способом государство собирается заступиться за бедную падчерицу перед злой мачехой. Однако один из главных экспертов в области усыновления адвокат и научный директор института семейных просветительских и правовых программ (ИСППП) Антон Жаров, участвовавший в доработке этого законопроекта, полагает, что в нынешнем виде документ станет своеобразным «законом Димы Яковлева», направленным против россиян и загонит сирот обратно в детдома. Об этом и многом другом он рассказал в беседе с корреспондентом «Ленты.ру».

«Лента.ру»: Есть ощущение, что в стране пытаются принять еще один «закон Димы Яковлева». Только уже для своих. Все как бы из лучших побуждений, но... Как его действие сказывается на нынешней ситуации? Известно, что число усыновлений российских детей иностранными гражданами существенно сократилось.

Антон Жаров: Если ретроспективно смотреть, то та людоедская история привела к целому ряду последствий, в том числе позитивных: помогло улучшить устройство детей внутри России. Как говориться, случился пожар, погибли люди, но остальные купили себе огнетушители.

Международное усыновление остается последним шансом для детей. Оно допускается через двенадцать месяцев после того, как ребенок попадет в базу. Обычно так много времени он в ней не проводит: заберут куда-то в Россию.

Есть ли у уполномоченных органов какие-то негласные установки в отношении иностранцев?

Да, ни в коем случае не давать. Это не указание даже, а общее представление. Но сейчас меня больше волнует продвижение законопроекта, который может стать аналогом «закона Димы Яковлева» для моих сограждан.

Все настолько плохо? Вы же сами участвовали в его разработке?

Да, участвовал. Но не в разработке — автора я не знаю сам — а в доработке рабочей группой в Министерстве просвещения. С законопроектом я не согласен, но формулировки писать помогал. Лучше это сделаю я, чем кто-то совсем безграмотный. Проблема в том, что документ основан на неверных предпосылках и внести в него необходимые поправки нам — экспертам — пока почти не удается.

Каких?

Проблема в слишком упрощенном взгляде. Кажется, что если будут лучше отбирать опекунов, то количество преступлений против детей уменьшится. Но, во-первых, оно и так исчисляется лишь десятками в год, а во-вторых, никто никогда и никак не доказал, что эти преступления вызваны «плохим отбором», а не ситуативными проблемами, например.

И получается, что в нынешнем своем виде законопроект призван задолбать, ограничить приемных родителей и отбить желание у тех, кто хочет ими стать. Идеологически он про то, что дети должны жить в детдомах.

Но в какой-то мере подозрительное, снисходительное или даже негативное отношение к таким семьям существует не только у чиновников, но и в самом обществе? Все мы с детства знаем сказки про злых мачех, мучающих падчериц.

Да, многие обыватели так и думают: «набрали детей и зарабатывают на этом». Получается, что выплаты, предусмотренные государством, ставят приемным родителям в вину, словно они что-то воруют. А ведь и детей, и деньги, связанные с этим, не приемные родители выпрашивают, их дает государство. Не хотите — не давайте, но сначала официально выплатить деньги, а потом кричать «понабрали»? Похоже на претензии к пенсионеру за «большую» пенсию из-за большого стажа: «наработал тут»!

И что делать?

Такое отношение нужно менять. В США, к примеру, государство даже спонсируют фильмы и мультфильмы, в которых положительно отражается тематика жизни детей в приемных семьях.

К примеру, в «Ледниковом периоде» есть персонаж — ленивец Сид. Он введен туда специально для того, чтобы рассказать о поведении приемного подростка.

Ясно. Когда читаешь, что в российском законопроекте речь идет о широком вовлечении психологов в работу с кандидатами в приемные родители, то это тоже воспринимается как прогресс. Даже сомневаешься, что законопроект будет поддержан по экономическим соображениям, учитывая курс на повсеместное сокращение бюджетных расходов. За чей счет, к примеру, будет проводится обследование и сколько это будет стоить?

В первой редакции к пояснительной записке к законопроекту прилагалась стандартная бумажка, в которой говорилось, что на реализацию положений документа не потребуется бюджетных расходов.

Теперь из текста убрали частичку «не», но расчетов, думаю, еще нет. В Подмосковье в качестве пилотного проекта уже
действует такой центр, где работают психологи. За счет бюджета региона. Но это дико дорогое удовольствие. И, разумеется, даже в Московской области все условно «хорошо» — в районах ближе к Москве, и уже не очень — в районах подальше.

А вот где найдет бюджет на этих всех «госпсихологов», например, Смоленск или Абакан — не знаю.

Кто продвигает эту законодательную инициативу?

Это Следственный комитет внезапно решил, что можно выявить среди потенциальных родителей потенциальных преступников.

Как вы понимаете, если бы такие технологии или методики действительно существовали, то у нас бы стояли вместо тюрем небоскребы с психологами.

Общественное обсуждение и апробацию этот документ прошел?

Нельзя назвать обсуждением, когда можно лишь выразить свое мнение, но задать конкретные вопросы и получить на них ответы нельзя.

Апробация идет, но из нее нельзя сделать никаких выводов. Вот, к примеру, в ХМАО за год проведено 84 обследования и одного человека отсеяли. Это уже означает, что инструмент не работает. Не так ли?

И никто не может сказать — один отсеянный — хорошо или плохо? А вот то, что все остальные прошли — это как оценивать? Негативных последствий нет, ведь никто не умер и не заболел, но от потребления гомеопатии тоже вреда никакого нет, как и пользы.

Почему вы сами занялись этой темой?

Есть категория населения, за которую ни «а», ни «б» сказать некому. Это дети, чьи законные представители — директора детских домов, которые никогда не встанут и не закричат: «что вы делаете, вы так остановите усыновление!» У этих чиновников другие задачи. У них подушевое финансирование и так далее.

Судя по тому, что происходило в последнее десятилетие, позиция государства заключалась в том, чтобы раздать всех детей в семьи и закрыть детдома. Теперь, усложняя процесс усыновления, оно больше к этому не стремится?

Когда министром образования был Дмитрий Ливанов, мы получили школы приемных родителей и возможно даже излишнюю финансовую поддержку замещающих семей. Детские дома при нем закрывали. Теперь пришли люди с другим подходом. К примеру, Ольга Васильева называет приемных родителей «так называемыми родителями» — это уже говорит о некоем прохладном к ним отношении.

Вопросами опеки и попечительства руководит Татьяна Синюгина — профессионал и хороший человек, но она всю жизнь работала в органах опеки и никогда не смотрела на происходящее со стороны родителей.

Сколько детей живет в приемных семьях, а сколько — в детдомах?

В замещающих семьях (под опекой или в приемной семье) у нас живет 430 тысяч несовершеннолетних, а в детдомах — 40 тысяч детей (это оставшихся без попечения родителей и еще более 30 тысяч — по заявлению родителей).

А раньше?

Раньше в учреждениях было 100 и даже 120 тысяч детей, оставшихся без попечения родителей. Только я бы не стал сильно радоваться. На позитивной статистике отражается снижение численности детского населения вообще и активности выявления ребят, оставшихся без попечения родителей.

С демографией понятно, а почему стали меньше выявлять?

Может быть стали лучше работать с кровными семьями, а может специально стараются меньше забирать. Если раньше приходили, видели грязь дома и забирали, то сейчас органы опеки, напуганные передачами Малахова, не торопятся. Им статистика не нужна, а вернее, у губернаторов есть данные о числе детдомовцев — и чем их меньше, тем ситуация в регионе, получается, благополучнее.

Вы считаете, что забирать детей у кровных родителей нужно чаще?

Семья, заходящая в кризис, как правило, сама из него не выбирается. С ней нужно заниматься, может быть без каких-то радикальных решений, но заниматься. Вот, что нам необходимо. А у нас что-то начинается, когда уже слишком поздно.

Почему?

Многое зависит от того, сколько лет будет ребенку, когда его мама и папа сменят работу на алкоголизм. Если два года, то семья попадет в поле зрения органов опеки к семи годам, в лучшем случае. Так уж сложилось, что о младенцах и школьниках государство с обществом заботится больше.

И вот, повторюсь, когда взрослые уже напрочь отвыкли работать, готовить, убираться и ухаживать за детьми, приходят сотрудники полиции и опеки. Часто все на что они способны — это кричать и угрожать: устройся на работу, перестань пить или у тебя детей заберут. Но человек в таком состоянии не может взять и измениться. Он, для начала, попросту не доверяет этим людям в погонах.

А как по-другому с ними говорить?

На самом деле алкоголик — это тоже человек, с которым нужно уметь договариваться. Есть НКО, способные этим заниматься, хотя, конечно, видя субъекта, который ненавидит все и вся, да еще и гробит ребенка, никаких желаний, кроме как накричать, не остается. У простого обывателя.

Среди сотрудников опеки и полицейских тоже есть специалисты. По крайней мере, опытные люди точно.

Да, но они выступают в качестве контролеров там, где нужны помощники. Они разговаривают языком требований, пока не лопнет терпение. В итоге ребенка забирают из семьи в возрасте восьми лет — и найти новую ему будет значительно труднее. Приемные родители охотно разбирают малышей, а те, кто способен взять восьмилетку или десятилетку, понимают, что у него уже сформированы свои представления о семье.

Я к тому, что есть дети, которых нужно отбирать в два года. И тогда проблем не будет ни у них, ни с ними. Вернее, проблем будет значительно меньше.

Какова ситуация в детдомах? Может там уже лучше, чем во многих бедных российских семьях?

Дети не должны попадать в такие заведения, какими бы современными и прекрасными они ни были, а если попали, то как можно быстрее должны их покидать, — эту позицию разделяют все специалисты и в России и за рубежом.

Впрочем, складывается ощущение, что но нынешнее руководство Минпросвещения так не считает. Жизнь детей в детдомах, а также их социализация после выпуска — тема, которую почему-то уже давно толком не исследуют. Видимо боятся.

В конце 90-х НИИ Генпрокуратуры проанализировала статистику и получилось, что лишь 10 процентов выпускников таких учреждений успешно социализировались, у остальных возникли серьезные проблемы с алкоголем, законом и так далее. С тех пор много воды утекло, конечно, и ситуация изменилась. Сиротам стали хоть и с грехом пополам выдавать жилье.

А как вы относитесь к таким семьям, где по десять и более детей живет? Это уже похоже на маленький детдом.

Бывают очень добрые, заботливые и трудолюбивые многодетные родители. От них прямо сплошной позитив исходит. Прямо не семья, а картинка. Чиновники радуются и говорят: «давайте им еще двоих ребят дадим и еще троих и еще...» В результате этих прекрасных людей доводят до такого состояния, что они просто физически не способны все на себе тянуть.

В этот критический момент кто-то начинает такие семьи ругать, кто-то — оправдывать. На самом деле надо задуматься о том, кто и зачем им столько детей дает? Кто их доводит до черты и как их выводить из кризиса?

Вы говорили, что инициатором нынешнего законопроекта является Следственный комитет, что таким образом предполагается снизить преступность в приемных семьях. Это действительно большая проблема?

Речь идет о двух десятках преступлений в год. Всего. А приемных детей у нас, напомню, 430 тысяч. Но и эти двадцать дел никто толком не проанализировал, чтобы выявить какие-то закономерности. Я уверен, что в большинстве случаев речь шла о таких семьях, к которым у органов опеки никаких претензий не было, куда как положено приходили проверяющие и так далее.

Аналитики нет, но есть законопроект, и Следственный комитет отчитался с его помощью перед президентом.

А какой у Минпросвещения интерес, сказать сложно. Но сейчас мы видим, что у них в подчинении остаются лишь школы и садики, а тут будет создана целая структура психологов и всевозможных начальников над ними.

Есть, видимо, и угроза новых коррупционных поборов за правильное заключение психолога, например.

Законопроект не прошел независимую экспертизу по данной теме по какой-то причине. Было бы интересно, чтобы о нем сказали сертифицированные специалисты на официальном или неофициальном уровне. Я полагаю, что там есть коррупционные риски.

Мы говорим про опасность сокращения числа потенциальных усыновителей. А сколько их сейчас?

Минпросвещения приводит цифры, что у нас 40 тысяч детей и 40 тысяч родителей в очереди, но на самом деле очередь из родителей — это понятие умозрительное. Нет такой официальной федеральной очереди за детьми.

Вы приходите в региональный банк данных Москвы, Тулы или Тамбова. Встали везде на учет, как желающие взять приемного ребенка, а потом поехали в Рязань, нашли там мальчика или девочку и забрали. Все. Вы будете после этого писать в другие банки данных, чтобы вас сняли с учета? Нет, вам уже не до этого.

А Тамбов вас подсчитывает и где-то через год вам пишут, что, мол, есть подходящие кандидатуры, пригласят к себе. Только тогда они узнают, что вам уже ничего не надо. Поэтому очередь усыновителей — это очередь из мертвых душ.

Более того, это не очередь за носками, мол, хоть какие-то да достанутся. Тут все по-другому устроено. Может вы и хотите принять ребенка, но сейчас нет такого в банке данных, или вы его еще не нашли. А вернее сказать, что вы с этим ребенком друг друга еще не встретили.

Школу приемных родителей считают едва ли не самым успешным проектом в сфере усыновления. Как много людей после ее окончания отказываются от усыновления?

Сейчас это пытаются узнавать таким образом, что звонят директору каждой школы и спрашивают, но откуда он знает? Людей выпустили и они выпали из его поля зрения.

В нашей школе приемных родителей порой до трети выпускников принимают решение как минимум отложить это дело, признают себя неготовыми. Плохого тут ничего нет. Наоборот, человек, значит, задумался хорошенько, и мы ему помогли.

Получается, что отбор уже ведется и не надо никаких новых обследований?

У нас есть выпускное собеседование. В комнате с человеком сижу я, как руководитель, и психолог, с которым он прошел все испытания. Мы у человека спрашиваем — считает ли он себя готовым к тому, чтобы взять ребенка, а потом мы ему говорим, что вот с нашей точки зрения есть такие и такие вопросы, на которые ему лично хорошо бы обратить внимание. Даем ему рекомендацию — как эти вопросы решить.

Все это работает, только если вы сказали об этом человеку глаза в глаза и при сохранении конфиденциальности. Если я это изложу на бумаге и отправлю в органы опеки, то школу можно закрывать.

Почему?

Туда больше никто не придет или не расскажет о себе ничего правдиво.

Но если его обяжут, то куда он денется. А вы уже как опытный человек можете и по внешнему виду какие-то выводы сделать?

Послушайте, такие понятия как «странный человек» или «подозрительный человек» никакого смысла не имеют. Вернее, следует говорить, что все мы странные с чьей-то точки зрения.

Люди, у которых семьи и дети, очень отличаются друг от друга, и поэтому мы просто не можем всерьез определять «годность» человека к отцовству или материнству. Мы так до евгеники дойдем, до селекции.

Да, далеко не каждый человек может заниматься балетом, управлять пассажирским лайнером или ловить преступников, но почти все могут создать семью и стать родителями.

Но ведь к приемным родителям все же есть требования.

Да, годность в приемные родители сегодня определяется внятными требованиями. Мы действительно не можем доверить ребенка человеку, когда у него очень маленький доход, имеются некоторые, в том числе психические, заболевания или три отсидки за убийство.

Но даже эти формальные ограничения не являются абсолютными. Иногда суд в интересах ребенка может не применять их в конкретном случае. Это правильно, и для появления таких исключений из правил была проведена серьезная работа.

Может не стоит так сгущать краски. Начнут эти исследования проводить под копирку, только ради формальности. И никто не пострадает.

Так не получится. Допустим, женщина успешно прошла психолога и оформила опеку, но в течении нескольких следующих лет в ее голове что-то происходит, что выливается в некую трагедию. Вот этот специалист, который ее обследовал, он какую-то ответственность понесет?

Думаю, вполне, раз инициатором закона стал Следственный комитет. Так что, психологи, держитесь! Два десятка случаев в год по стране все равно будет. Сейчас пока сотрудники опеки отдуваются. Начальство их спокойно сливает и даже не пытается защитить.

Печально, но психологи должны понимать, на что идут.

Есть в Подмосковье огромный центр, который занимается психологическим обследованием кандидатов в приемные родители. Заключения оттуда попадают сразу в опеку, а люди еще перед процедурой дают письменное согласие довериться специалисту. Таким образом, оспорить решение об отказе в суде уже практически невозможно.

Можно сказать, что людей просто обманывают, получая это добровольное согласие. Так и говорят: добровольное-то добровольное, но если не пойдете, то заключение мы вам не дадим. И многие верят.

А можете привести пример из жизни?

Вот характерный пример. Женщине, являющейся многодетной матерью, отказали в опекунстве, потому что у нее «вакуум в сфере красоты, природы и искусства». А еще специалистам не понравилось, что у них с мужем нет согласия по поводу того, какого ребенка брать. Муж за то, чтобы взять девочку в возрасте от 9 до 12 лет, а жена — от 5 до 9 лет.

Они должны были составить какой-то прямо портрет? Реальный человек, который мне нужен, который станет мне мужем или женой, может значительно отличаться от моих представлений и идеалов. Это очень личное. И теперь я должен этот идеал защищать перед каким-то не мной выбранным психологом? Доказывать, что у меня нет «вакуума в красоте»?

Какие еще проблемы есть в этом законопроекте?

Смена места жительства семьи только с разрешения опеки. Это нарушение одного из базовых прав, прописанных в конституции, которое нельзя оправдать заботой о ребенке.

И что такого? Люди часто идут на ограничение своих прав для достижения нужных им целей.

Во-первых, дело в доверии. Нельзя доводить подозрительность до абсурда. Давайте тогда будем раз в две недели приходить домой к приемным семьям и делать смывы с посуды, проверять, насколько качественно она помыта, ведь ребенок может заболеть дифтерией?

Во-вторых, как в жизни происходит переезд? Вот я живу в Магадане и решаю с семьей переехать в Москву. Продаю квартиру там и покупаю здесь в кредит. Затем — мы переезжаем. Я устраиваюсь на работу и потихоньку делаю ремонт. Если у меня приемный ребенок, то я сообщаю о себе местному органу опеки. Оттуда приходят люди и проверяют бытовые условия. Нормальная схема.

А как все должно выглядеть после принятия закона? Я, не продавая жилье в Магадане, должен купить что-то подходящее по метражу в Москве, сделать там ремонт и еще уговорить столичные органы опеки написать положительный акт. На одних перелетах туда-сюда разоришься. А кто в это время будет сидеть с ребенком, если ты его воспитываешь в одиночку?

Мы такими ограничениями напрямую влияем на судьбу живых людей. Вот, женщина, воспитывающая приемного ребенка, встретила достойного мужчину, захотела переехать к нему, а орган опеки ей согласия не дал. И к чему это может привести? К тому, что она так и останется одинокой?

Формально государство исходит из приоритета интересов ребенка.

Никто не рассматривает вариант, когда переезд вызван интересами самого приемного ребенка: лечить, учить и даже просто жить удобнее по многим факторам именно в столичном регионе. Например, дети с орфанными заболеваниями часто могут получить помощь только в одной больнице на страну, и это, как правило, Москва или Петербург. Будем квадратными метрами измерять просто возможность выжить?

Но доверие, на которое вы сделали акцент, может не оправдаться?

Никто не предлагает доверять слепо, но барьеров уже хватает, а вот помощи — нет. Я не про деньги. Большие выплаты, порой, привлекают непорядочных людей. Я про качественное сопровождение.

Какое?

Законопроект предусматривает целый институт сопровождения, и приемные родители наивно думают, что это будет такая избушка, куда посадят психолога, педагога, юриста и соцработника, готовых оказать им помощь.

На самом деле сопровождение, которое уже апробируется в Москве, подразумевает появление еще одного контролера, который будет приходить не раз в полгода, как сотрудник опеки, а раз в месяц.

Реальное сопровождение, реальную помощь люди получают в НКО. Вот какая социальная услуга наиболее востребована у приемных семей? Няня на час, чтобы мама могла уйти из дома, оставив детей тому, кому их можно доверить.

Но государство таких няней предоставить не хочет. Оно лучше пришлет психолога, который расскажет, что еще этой уставшей матери нужно сделать. И каждый такой визит — это только лишний стресс: квартиру вымой, детей причеши...

Какие-то правки в законопроект вам внести все-таки удалось?

Мы добились того, чтобы человек мог выбрать организацию, в которой будет сопровождаться. Еще оттуда убрали пункт о плане адаптации ребенка в семье, который должен был в обязательном порядке спускаться опекуну.

Как грядущая реформа коррелирует с тем, что происходит на Западе?

Европа прошла очень большой путь в сфере защиты детей — и у каждой страны он разный. Я не говорю, что заграницей все идеально. Важно, что мы не можем напрямую этот опыт у нас использовать. Только частично.

Отмечу, что общим там является доверие людей к государству и государства к людям.

Финалистом второго сезона главного отечественного конкурса для молодых управленцев «Лидеры России» стал заместитель главного архитектора международной IT-компании Acronis Борис Восканов. Как оказалось, он один из создателей систем электронных дневников для школ и электронной очереди в детсады, которыми пользуются по всей стране. Борис вырос в Белгороде. Сам построил свою карьеру и стал успешным руководителем, несмотря на свойственные программисту-интроверту скромность и замкнутость. «Лента.ру» побеседовала с Воскановым о том, каково ему быть в «Лидерах России», социальной ответственности российского IT и о многом другом.

«Лента.ру»: Как вы узнали о конкурсе?

Борис Восканов: Я узнал о конкурсе случайно. Участвовал и в прошлом году. Дошел до полуфинала. Состязания помогли мне выявить свои слабые места, но в то же время удалось познакомиться с большим количеством замечательных людей.

Что это за слабые места и почему вы решили участвовать во второй раз?

Конкурс дал большой заряд энергии. Захотелось получить еще один такой заряд. Потом я же в течение года работал над собой и было желание проверить — удалось ли что-то изменить.

А слабые места… К примеру, мы садились для работы в группе за один стол в прошлом году — абсолютно незнакомые друг другу люди — и вот кого-то все слушали, а кого-то игнорировали. Для меня было непонятно, как это происходит.
Умение убеждать также у кого-то было, а у кого-то нет.

На обывательском уровне считается, что эти качества у человека врожденные и их не натренируешь.

Мне кажется, что тут 50 на 50. Умению убеждать точно можно научиться.

Вы работали программистом многие годы, а сейчас, будучи руководителем, больше этим не занимаетесь?

Сейчас программирование для меня — это занятие вне основной работы, как хобби. На работе редко такая удача бывает.

Вас можно назвать интровертом? Вряд ли вы сами стремились к руководящей работе. Не тяготит ли она вас?

Да, я человек, который черпает энергию не в общении с другими, а внутри себя. Мне достаточно легко находить общий язык с разными людьми, но если этого много, то я устаю больше, чем от другой работы. Начальником я стал, предложив себя на роль руководителя проекта, то есть мне не предлагали, и я не желал стать главным над людьми — это предполагалось подспудно.

То есть к управлению подошли как к новой форме программирования.

Да. Плюс хотелось контактировать с заказчиком, транслировать без потерь его идеи и желания коллегам. При этом я чувствовал себя порой наименее компетентным в определенных сферах среди своих сотрудников.

Когда вы учились в вузе, то наверняка испытывали соблазн как можно скорее зарабатывать деньги в сфере IT созданием сайтов, системным администрированием и так далее. Как вам удалось этим переболеть и стать именно программистом?

Да, мне повезло, что еще во время учебы удалось попасть в коллектив, который занимался именно программированием. Это, по сути, была научная работа. Там я работал на полставки и получал чисто символическое вознаграждение.

Но сокурсников эта проблема коснулась?

Да, я учился в родном Белгороде. Компаний, работающих в IT-сфере у нас было совсем немного, даже на конец 2000-х, поэтому многие шли делать простенькие сайты.

А мне вновь повезло. Благодаря преподавателю я попал в проект электронного дневника для школ, работа над которым велась более года.

Команда была небольшая, молодая, энергичная, что компенсировало недостаток опыта.

Позднее появился проект электронной очереди в детские сады, и мне доверили его вести как старшему программисту.

Эта очередь тогда, как известно, вызывала кучу проблем, была связана с определенными коррупционными рисками. Результаты нашего труда помогли снять социальную напряженность хотя бы в этом вопросе.

Вы создавали эти программы заново или адаптировали уже существующие программы? Тогда в других регионах электронные дневники и очереди в детсады уже были?

Широких аналогов еще не существовало. Несколько систем создавались параллельно друг другу в разных регионах страны: в Санкт-Петербурге, на Алтае. Мы об этом узнали уже потом, когда начали выходить на всероссийский уровень. Тогда только мы стали друг с другом знакомиться. Я имею в виду команды разработчиков.

Значит, делали с нуля.

И общались с чиновниками, учителями, уточняя, что именно им нужно.

А от простых родителей отклик получали?

Электронный дневник, когда я пришел, уже разрабатывался, я лишь присоединился к его созданию. А вот проект с очередями делался на моих глазах — с нуля и в сжатый срок. За три месяца.

После его запуска мы общались с людьми через сервис техподдержки. Но для меня главным откликом стали звонки и сообщения от друзей, которые с помощью нашей программы записывали своих детей в садики. Это было очень приятно.

Как появилось желание уехать из Белгорода в Москву?

Запущенные нами проекты работали и развивались, появились команды, которые их поддерживали. Возможно, мне не хватило кругозора, чтобы найти большие интересные задачи там, в Белгороде.

Я и мои коллеги чувствовали себя самоучками. Очень хотелось посмотреть, как профессионалы занимаются подобными задачами, покрутиться в этом внутри и с новым опытом, возможно, вернуться домой.

И куда вы попали?

В компанию Digital October Group. Тогда она занималась интерактивным телевидением. Меня привлекло, что она работала с большими международными телекомпаниями. Такими, к примеру, как Eurosport. Со временем я стал вести несколько проектов.

Тяжело было устроиться?

Труднее, но интереснее всего было устраиваться позднее на работу в компанию Ingram Micro. В течение трех месяцев я прошел порядка семи собеседований. Там я сначала был менеджером проекта, потом руководителем небольшой команды и, наконец, руководителем департамента перспективных разработок.

Не было ли вам неприятно, что ваш труд в большой компании не столь ощутим, как в Белгороде?

Да, здесь элемент героизма, когда человек закрывают собой сразу несколько направлений. Однако в большой компании у тебя больше возможностей к росту и развитию за счет контакта с людьми, у которых можно многому научиться. Во-вторых, ты можешь реализовывать более масштабные проекты.

Теперь я работаю в компании Acronis.

А хотели бы попасть в «Яндекс» или Google?

Это очень интересные и классные компании, но ни в одну из них я был не пошел. Есть более интересные для меня лично сферы в IT.

Можете рассказать, чем занимаетесь непосредственно сейчас?

Руковожу подразделением, которое занимается производством продуктов, в компании, которая работает как для физических лиц, так и для крупных заказчиков: BMW, Bosch, гоночная серия Williams.

Моя задача следить, чтобы эти продукты, как говорится, не тормозили. Мы с коллегами чем-то похожи на аудиторов: делаем очень хорошую экспертизу, помогающую решать сложные технические проблемы, и проводим обучение, а также налаживание дальнейшего рабочего процесса.

Я стараюсь объяснять разработчикам, как сразу же писать хороший программный код, а не дорабатывать и подправлять некие полуфабрикаты.

Отстает ли сегодня IT-сфера в России от западной?

Когда я переезжал из Белгорода в Москву, то думал, что в столице все на несколько порядков выше и меня такого отсталого никуда не возьмут. Оказалось, что здесь сидят такие же ребята и на том же уровне работают. То же самое произошло по приходе в Ingram Micro. У них несколько офисов разработки: в Индии, России, США, Испании.

Отставания в данной конкретной области у нас нет. Более того, программирование — одна из тех сфер, где российские компании очень конкурентоспособны и делают продукты мирового уровня.

С того времени, как вы стали программистом, многое в IT поменялось. Часто вам приходится переучиваться и как это делается?

Тренды в IT-сфере меняются каждые полтора — два года. Это касается механизмов внутренних, смены популярных языков программирования, развития мобильных технологий. Есть, конечно, базовые вещи, которые практически не меняются, и были освоены нами еще в университете.

Если сравнивать себя с собой же пятилетней давности, то я, конечно, очень сильно поменялся в профессиональном плане.

В чем еще особенность нашей сферы, так это в том, что любые образовательные курсы очень быстро устаревают, поэтому здесь почти всегда речь идет о самообучении. Это подразумевает постоянное чтение каких-то статей, научных материалов, посещение актуальных конференций.

Проект «Лидеры России» воспринимается как состязание для гуманитариев, ведь здесь все начинается с каких-то совсем общих вопросов, не имеющих практического смысла. Тяжело вам было в это погружаться, учитывая, что ваш ум заточен на решение конкретных технических проблем?

Мне хватило общей эрудированности. Видимо, мне повезло: в голове сохранились знания, полученные еще в школе.

Как вы оцениваете конкурс с технической программной стороны?

К дистанционному этапу замечаний нет. Сделать систему, которая на такой объем пользователей будет стабильно работать, — это похвально. Есть небольшие претензии к ретесту. Так получилось, что моя жена не прошла как раз из-за технической неполадки. Это ошибка в коде. Жульничества не было.

Оптимисты считают, что внедрение таких систем, как электронные очереди в детсадах и подобных им, способны решить проблему хаоса, дезорганизации и даже коррупции в жизни российского общества. Пессимисты — что и в программе можно прописать такие ходы, чтобы обеспечить доступ к услугам нужным людям, минуя все очереди. А что думаете вы?

Мне нравится сфера IT именно ее системностью и прозрачностью. Здесь ты всегда можешь докопаться до истины, найти ошибку. Но есть и другая крайность, когда все определено и управляется машинами до самых мелочей. Люди — существа творческие и систематизировать все не нужно. Только те сферы, где человек не совершенен.

Но заставить систему лгать ведь можно?

Конечно. Можно написать программу, которая будет обманывать и для всех будет показывать одно, а для особого человека — что-то другое. Это как ядерная энергетика — ее можно направить в любое русло.

У вас есть мечта, которую бы вы хотели осуществить в будущем? Какой-нибудь небывалый проект?

Совместить IT-направление с медицинским, чтобы это были проекты по продлению жизни, борьбе с неизлечимыми болезнями. Мы движемся к улучшению человека за счет новых технологий. В перспективе 15-20 лет я бы хотел работать в этом направлении.

Вы не думаете, что сильное влияние консервативных религиозных сил не позволит вам заниматься этим в России. Могут же и законодательный запрет принять соответствующий?

Я не могу себе представить, чтобы церковь ополчилась на аппарат МРТ, который спас много жизней. Можно опасаться новых технологий, как и любого другого мощного инструмента. Но лучше научиться грамотно пользоваться, чем отказаться от них вовсе.

Расскажите о вашем социальном проекте в рамках конкурса «Лидеры России».

Я с детства занимался разными видами спорта, но заниматься чем-то продолжительное время не довелось. А после университета увлекся регби благодаря коллеге. Это отличный вид спорта, который у нас в России недооценивается.

Мне он настолько понравился, что еще в Белгороде я стал по выходным заниматься со школьниками. Договорился с администрацией учреждения. Проводил по шесть уроков каждую субботу. И друзей по команде привлекал.

Я видел, как эти занятия стали сближать ребят из разных классов, которым раньше не о чем было и поговорить друг с другом.

Теперь моя идея в том, чтобы объединять в команды обычных школьников с ребятами, оказавшимися без попечения родителей или из трудных семей, а еще подключить студентов Белгородского технологического университета.

Чем это поможет детям?

В основе регби лежат определенные ценности. В отличие от футбола, здесь почти невозможно решить исход игры в одиночку. Тут ценнее умение играть в команде. Это довольно жесткий вид спорта, что, на мой взгляд, очень сближает партнеров по клубу.

В результате вы дружите и на поле, и по жизни. Хочу, чтобы и эти дети дружили друг с другом и вне границ стадиона.

А травматизм?

Люди без предварительной физической подготовки выйти на поле и играть со всеми на уровне не смогут. Более того, это травмоопасно. Синяки перестаешь замечать через год.

Насколько вы полезный игрок в команде? Уютно чувствуете себя на поле?

В Белгороде любительский клуб был создан англичанами, которые работали в городе. В Москве я попал в самый старый любительский клуб, где занимаются экспаты и бывшие профессиональные игроки, члены национальных сборных. Здесь я почувствовал, конечно, разницу в уровне игры. Но на поле меня выпускают, и с партнерами по команде отношения сложились отличные.

С кем из именитых наставников вы бы хотели поработать в случае победы в конкурсе?

Я просмотрел весь список этих заслуженных людей, и только один из них глубоко связан с IT-сферой — это Александр Мамут. Но, наверное, можно многому научиться и у других наставников конкурса.

Конкурс «Лидеры России» — это главный проект платформы «Россия — страна возможностей». Целью его создания называют развитие социальных лифтов для активных граждан. Впервые состязание проводилось в прошлом году. В марте нынешнего года определился 31 финалист второго сезона, заявку на участие в котором подавали более 227 тысяч человек. В этом году обязательным условием для допуска к финалу стало выполнение социально ориентированного проекта. Поддержку «Лидерам России» оказывает президент России Владимир Путин. «Это процесс взросления государственного аппарата, работы с ним, — отметил президент на большой пресс-конференции в декабре 2018 года. — Мы сейчас стараемся это делать, видите, проводим различные конкурсы среди молодых, у нас проводится кадровый конкурс «Лидеры России»… Из этой когорты уже, по-моему, человек двенадцать или пятнадцать стали губернаторами, два министра федеральных, пять или шесть заместителей министров».