Почти 200 тысяч россиян живут под угрозой лишения свободы и иных форм гонений со стороны государства из-за религиозных убеждений. Охота на них началась после официального запрета организации «Свидетели Иеговы» два года назад. Известная своим бескопромиссным пацифизмом организация находится в одном списке с ИГИЛ. На недавней встрече с правозащитниками президент России Владимир Путин подтвердил, что речь идет о христианах, преследование которых вызывает недоумение. Однако обыски, задержания и аресты продолжаются. Об этом «Ленте.ру» рассказали супруги осужденных по 282-й «экстремистской» статье верующих, пожелавшие остаться анонимными, и представитель «Европейской ассоциации Свидетелей Иеговы» Ярослав Сивульский.

«Лежать! Не двигаться!»

Евгения, Саратов

В нашей семье мы с мужем были командой, делали все сообща. Я долгое время занималась художественным оформлением на свадьбах, а сейчас выполняю различные заказы в качестве художника-оформителя. Но большую часть дел он как глава семьи выполнял сам и справлялся со своей ролью замечательно. Оплата жилья, налоги, ежемесячные покупки — все лежало на его плечах. Теперь это все на моих.

Мой муж родился и вырос в Узбекистане, приехал в Саратов в 2002 году. Его старший брат первым познакомился с Библией, к нему приходили «Свидетели Иеговы» и рассказывали о вере. Потом он передал своей сестре полученные знания, а та уже поделилась с моим мужем.

Супруга арестовали 12 июня 2018 года. Задержание до сих пор не могу вспоминать без содрогания. Мы спускались на парковку в торговом центре, когда из фургона выскочили вооруженные люди в масках и закричали: «Лежать! Не двигаться!» Я думала, что мне сломают шею. На мужа надели наручники. Первые несколько секунд я не могла понять, кто эти люди: воры, преступники? Нас посадили в машину, на которой не было никаких опознавательных знаков, и повезли в непонятном направлении. Муж спросил куда, но его быстро заткнули.

Потом нас привезли в отделение ФСБ, где нужно было предъявить документы, а затем отвезли в квартиру наших родителей, в которой мы проживали на тот момент. Там уже проводился обыск, изымалась техника, отбирались телефоны. Забрали даже детские рисунки моей сестры, мои школьные записи, пытаясь найти там какие-то шифры!

Искали весь день. Нашим соседям спилили дверь по ошибке. Они были на даче, и их квартира несколько дней стояла без двери, и за ней никто не следил. Вечером меня отпустили, а мужа отправили в СИЗО.

Когда у нас проводили обыски, отец спросил, почему супруга задерживают, на что ему ответили, что Верховный суд запретил организацию, и мы нарушаем закон, продолжая ее исповедовать. В суде выяснилось, что мужа арестовали за совместные песнопения с другими верующими.

Мой муж собирался с другими верующими для обсуждения насущных вопросов. Их в Саратове достаточно много: точное количество я не знаю, но в конфессии более 30 человек. С самого начала говорилось, что закон затронет исключительно юридические лица, но мой муж не является юридическим лицом, и мы до сих пор в недоумении, почему его все-таки взяли под стражу.

С другой стороны, «Свидетели Иеговы» всегда подвергались гонениям. Подобное было при Гитлере и Сталине. Иисус Христос говорил, что его последователи будут преследуемы.

Решение по делу против супруга еще не вынесено. Судебное производство снова продлили на четыре месяца, сколько продлится это расследование — я не знаю. Следователь неоднократно говорил, что будут привлекаться еще люди по этому делу, и угрожал мужу, что меня посадят, если он не подпишет все показания. Все это время мне запрещают его увидеть, хотя по закону нам разрешены свидания.

Хотелось бы, чтобы супругу дали хотя бы более мягкую меру пресечения — как домашний арест. Датчанину Кристенсену дали в итоге шесть лет заключения. И это не было для меня сюрпризом, потому что я очень внимательно следила за судебным процессом.

«В СИЗО удивляются, что про него никто не забывает»

Мария, Красноярск

Мой муж русский, в 90-е он жил с родителями в Чеченской Республике. Когда там начались военные действия, его семья не успела выехать, и он попал в плен. До этого он не был таким верующим человеком. В такие моменты люди всегда обращаются к Богу, и он задался такими вопросами: «Есть ли Творец? Что я должен делать, чтобы он мне помог?» Он чудом выжил. Потом ему удалось найти Библию в мусульманской республике, а затем он познакомился со «Свидетелями Иеговы», которые помогли ему растолковать смысл некоторых понятий.

Потом он уехал в Красноярск. Здесь религиозная конфессия довольно большая: в ней находится около тысячи человек. Муж совместно с другими верующими проводил церковные богослужения.

Сама я училась на медицинскую сестру, работаю по специальности более 30 лет, в основном — операционной медсестрой. К вере я пришла благодаря супругу.

Его арестовали 3 июля 2018 года в аэропорту, когда мы собирались лететь к друзьям в один из городов России. Во время оформления багажа к нам подошли два сотрудника ФСБ и сказали, что нужно досмотреть личные вещи. Мужа отвели в специальную комнату, где допрашивали несколько часов, потом увезли в отделение по непонятному адресу.

Нам с адвокатом все-таки удалось выяснить, где он находится, но, когда мы туда приехали, нам заявили, что «такого человека нет». Потом выяснилось, что супруг просил позвонить мне по телефону и вызвать адвоката, но ему постоянно отказывали.

На суде сказали, что за нами следили целый месяц и прослушивали телефонные звонки. Сказали даже, что знали о том, что в последний день мы были на рыбалке. Мы вообще не были в курсе и даже не замечали эту слежку.

Сейчас супруг в СИЗО, дело еще на рассмотрении. Нам не дают видеться, постоянно отказывают в свиданиях. Два раза я подавала заявление, следователь постоянно отказывает. Подала жалобу в Ленинский суд, там тоже молчат.

Время от времени к мужу подсаживают оперативников, которые притворяются преступниками и пытаются разузнать какую-либо информацию о нем. В письмах он часто пишет о том, что в СИЗО все направлено на подавление личности.

Ему оказывают большую поддержку: пишут письма люди из разных стран, другие верующие, которые нас даже не знают. Последние письма были из Австралии и Израиля, например. Присылают множество детских рисунков, и даже офицеры в СИЗО удивляются, что про человека никто не забывает, хотя он находится под стражей уже более пяти месяцев.

Когда все закончится, мы не собираемся уезжать — мы здесь уже очень давно живем. Мой муж сказал, что после всех судебных процессов будет добиваться реабилитации своего честного имени с помощью ЕСПЧ.

«Хотелось бы, чтобы власти разобрались»

Ольга, Тюмень

Для детей стало большим потрясением то, что их доброго и заботливого отца арестовали. У них теплые и дружеские отношения, они до сих пор не могут понять, почему он в СИЗО.

Мы с мужем стали верующими почти одновременно. Начали читать Библию, стали узнавать, что Библия — это слово Бога, что Иисус Христос не только умер за нас, но и хотел, чтобы мы жили, как он. И благодаря новым знаниям мы захотели как-то радовать Бога. Исследуя Библию, мы стали свидетелями по убеждению, увидели множество заповедей, стали размышлять и поняли, что мы во многом схожи со «Свидетелями Иеговы».

Никакой религиозной деятельности мы не осуществляли, так как живем под Тюменью — просто жили в соответствии со своими убеждениями. Мужа обвиняют в том, что он участвовал в богослужениях, но такого никогда не было — тут просто нет коммуны.

Арест произошел 22 июля 2018 года. Мы были в гостях у подруги, общались, пили чай, как вдруг позвонили наши соседи и сказали, что в наш двор ломятся. Соседка выбежала — увидела людей в масках. Они прошли к нам, велели собираться и отвезли домой, где проводили обыск в течение восьми часов.

Когда я собирала характеристики на мужа для следствия, то соседи писали, что он честный человек. Одна из соседок отметила, что он единственный выразил ей соболезнования, когда умерла ее мама.

Следственные действия ведутся больше полугода. У нас есть возможность свиданий: в ноябре мы виделись два раза, было дано разрешение на телефонный звонок.

В СИЗО многие недоумевают, почему его повязали. Один из парней, которого увезли на суд, написал ему такую записку: «Андрей, ты хороший человек, надеюсь, у тебя все будет хорошо». Я тоже постоянно пишу ему письма, уверяю его в том, что он ни в чем не виноват. Очень важно, чтобы он помнил об этом. На прошлое свидание привозила его старенькую маму, в следующем месяце повезу сыновей.

«Тюрем не хватит»

Представитель «Европейской ассоциации Свидетелей Иеговы» Ярослав Сивульский

«Лента.ру»: 20 апреля 2017 года Верховный суд принял решение признать 395 местных религиозных организаций «Свидетели Иеговы» экстремистскими на территории России. Это значит, что теперь их деятельность запрещена, а имущество должно быть передано государству. Отразился ли запрет деятельности организации на жизни простых людей?

Сивульский: Как ни убеждал Минюст судью и всех сидящих в зале во время судебного процесса, что запрет будет касаться только юридических лиц, на деле начались многочисленные политические репрессии. Все вылилось в обыски и задержания частных лиц. На практике мы видим, что инициатива исходит в основном от ФСБ: она ставит себе цель преследовать обычных верующих, когда те собираются читать Библию или петь песни. Сейчас подобные действия расцениваются не как религиозные, а как преступные. Уже 106 обвиняемых и подозреваемых, 44 уголовных дела, 25 человек сидят в СИЗО. Кто-то под домашним арестом, кто-то под подпиской о невыезде. Еще недавно в Крыму был масштабный рейд с обысками и задержаниями: на один дом «набросилось» немыслимое количество силовиков — около 25 человек.

Другими словами, речь идет о массовых преследованиях.

И каждую неделю поступают данные о новых обысках, задержаниях, арестах, уголовных делах по всей стране. Да, это обычные верующие, не связанные ни с каким видом экстремизма: они в армию-то не идут, потому что им чуждо какое-либо насилие!

Но экстремизм не всегда связан с насилием.

Мы против любого насилия. Кроме того, мы исповедуем уважение ко всем конфессиям.

Вы сами давно свидетель Иеговы?

С самого детства. Мои родители тоже были свидетелями, и они были сосланы за это еще в советское время. А потом и мне самому пришлось отсидеть полтора года из-за нежелания идти в армию. Это были еще 80-е годы. А сейчас меня обвиняют в экстремизме.

Напомните, в чем вас обвиняли в суде?

В том, что мы считаем свою религию истинной. Но такой же точки зрения придерживаются и православные христиане, и мусульмане. Новый перевод Библии «Свидетелей Иеговы» был запрещен в 2016 году. Это тоже является преступлением — читать не ту Библию.

Также все сводилось к тому, что суд говорил о том, что в публикациях религиозной организации есть некоторые высказывания, которые можно интерпретировать как язык превосходства одной религии над другой. В одной из наших публикаций есть биография женщины, которая находилась в духовном поиске. Она посетила католический храм, потом была в протестантском, потом пришла к свидетелям, и здесь ей ответили на все ее вопросы, касающиеся Библии. Эксперт усмотрел язык превосходства в том, что протестантская и католическая церковь были якобы поставлены в невыгодном свете, потому что они не смогли ответить на духовные вопросы этой женщины, а «Свидетели Иеговы» смогли. И эта публикация попала в список экстремистских.

Таких текстов тысячи, и на их основании были ликвидированы сначала местные религиозные организации, а затем и вся конфессия. Мы видим, что государство просто поставило своей целью ликвидировать целую религиозную общину из 175 тысяч последователей. По сути мы вернулись в советские времена, когда правительство точно так же преследовало разные религии, но тогда это происходило, потому что люди верили в Бога, а это было неприемлемо с идеологической точки зрения.

Но были и претензии более приземленного характера, касающиеся запрета на определенные виды медицинского вмешательства для последователей вашего учения?

В судебном решении медицинские аспекты не присутствуют. Наши оппоненты пошли путем применения закона об экстремистской деятельности. Был разработан такой план, который предполагал сначала запрет книг и публикаций, а затем выявление этой литературы у членов общины.

Стражи порядка сами стали приносить «запрещенку» с собой и тут же «находить». Есть множество видео, где можно увидеть, как силовики подбрасывают публикации из списка в зал «Свидетелей Иеговы», как наркотики, потом их обвиняют и ликвидируют. Другими словами, все претензии к «Свидетелям Иеговы» связаны с оценкой наших публикаций так называемыми экспертами, привлеченными силовиками. Кампания по устранению верующих была хорошо продумана и спланирована от начала до конца. Так как не было других причин ликвидировать свидетелей, была выбрана вот эта модель и поэтапно воплощена в жизнь.

Каким было отношение государства к «Свидетелям Иеговы» до запрета литературы?

Мы действовали в современном российском государстве со дня его возникновения. Были зарегистрированы как конфессия и проходили все перерегистрации. Успешно прошли экспертизу Минюста в 2007 году. Никаких признаков экстремизма и разжигания розни у нас не находили. Мы существовали открыто на глазах у государства.

Построили много недвижимости в регионах, большой управленческий центр. Что вдруг изменилось спустя 25 лет? Почему вдруг мы стали экстремистами, не меняя мировоззрения и образа жизни? Это риторические вопросы.

Но ответить на вопрос, когда именно начались гонения, неожиданно трудно, потому что еще в 2009 году был первый судебный процесс в Таганроге, когда 34 публикации были признаны экстремистскими. Для нас отсчет начался с этого момента. После этого экстремистскими были также признаны некоторые местные религиозные организации, затем веб-сайт. Потом было предупреждение от Генеральной прокуратуры. Это не было случайностью или чем-то спонтанным.

Есть ли какая-то точка бифуркации, когда вы поняли, что дальше будет только хуже?

Самое первое дело было в мае 2017 года, связанное с гражданином Дании Деннисом Кристенсеном. Его обвинили в продолжении экстремистской деятельности ликвидированной по суду организации, но, будучи иностранным гражданином, он не мог быть ее членом с юридической точки зрения. В тюрьму Деннису присылают детские рисунки, письма со всего мира. Недавно суд приговорил его к шести годам лишения свободы за экстремизм.

По сути, все истории похожи: собрались два-три верующих, к ним врываются в дом, все конфискуют, публикации вменяются в вину, и начинается долгое, нудное расследование.

Как живут «Свидетели Иеговы» в условиях гонений? Они скрывают свою веру от окружающих, проводят тайные встречи?

Первые христиане тоже жили в условиях гонений. Так что это состояние воспринимается нами как нечто нормальное, вернее, как то, через что прошел сам Иисус Христос, его апостолы и их ученики. Христос так и говорил: «Меня гнали и вас будут гнать, меня ненавидели и вас будут ненавидеть».

С другой стороны, трудно осознать, что в XXI веке в европейском государстве могут преследовать верующих за то, что они читают не такой перевод Библии, какой принято. Происходит разрыв сознания, и люди, попавшие в тюрьму, просто отказываются верить в реальность происходящего. К слову, зэки, которые встречают там наших братьев, тоже считают подобное небылицей.

С одним свидетелем было такое: сокамерники несколько месяцев не верили, что он сидит в СИЗО за свои религиозные убеждения. А когда разобрались, то перед ним даже извинялись и постарались, как могли, создать ему льготные условия.

Многие ли отказались от своих убеждений и отреклись от веры под угрозой лишения свободы?

Есть такие люди, но многие из них, как выясняется, были заранее внедрены в организацию для сбора информации в интересах третьих лиц. Но у тех, кого я знаю лично, вера только укрепляется, а преследование становится подтверждением того, что они находятся на правильном пути. Они не теряют бодрость, не соглашаются на сотрудничество со следствием. Еще в нацистской Германии, когда свидетели попадали в концлагеря, они могли выйти оттуда, просто подписав отказ от веры, но они были готовы умереть за свои убеждения, как Иисус Христос или первые христиане. Настоящая вера не подвергается давлению, человек лишь становится сильнее.

Еще сто или, может, тысячу посадят, но все 170 тысяч не посадишь. Тюрем не хватит.

Есть ли рекомендации от руководства организации к ее членам о действиях в нынешних условиях: предписание покинуть страну и так далее?

Никакого указания уезжать нет. Это личное дело каждого. У оставшихся одни проблемы, у уехавших — другие. Быть мигрантом в чужой стране, просить о политическом убежище? Серьезное решение.

А есть в западных странах уже какие-то документы, в которых прописана возможность предоставления убежища «Свидетелям Иеговы» из России? Или каждый случай рассматривается индивидуально?

В основном уезжают в Финляндию, Германию, Италию, Испанию и Латвию. В иммиграционных органах этих стран все уже осведомлены о том, что происходит у нас. Есть правозащитные организации, которые тоже держат ситуацию на контроле.

Многие ли уехали?

Точной цифры нет, по каким-то обрывочным данным можно судить о пяти тысячах человек.

Как за границей сегодня относятся к «Свидетелям Иеговы», пытаются ли запрещать, ограничивать?

«Свидетели Иеговы» очень широко распространены в Европе, и везде их деятельность считается абсолютно законной. В Италии свидетели — это вторая по численности конфессия после католиков. В Германии существует наравне с лютеранами и евангелистами и обладает особым правовым статусом, который позволяет собирать налоги и работать в школах.

У тех, кто приехал в статусе беженцев, иногда есть проблемы с оформлением документов, но мы ни разу не слышали о случаях, чтобы кто-то был обратно возвращен в Россию.

А что говорят там, когда узнают, что в России вы занесены в один список с радикальными нацистскими организациями?

Иностранцы впадают в шок от таких рассказов.

Есть ли какие-то вещи, которые скрывающийся от властей свидетель утаить не может? Какие-то символы, с помощью которых его, условно говоря, легче вычислить в толпе?

Наколок на теле у нас нет. Крестиков мы не носим. Но чаще всего на прямой вопрос: «Являешься ли ты "Свидетелем Иеговы"?» — верующий ответит так же прямо: «Да!» Даже под угрозой смерти или тюрьмы. Подобное происходило в истории первых христиан. Все они были мучениками за веру. Таким путем и действуют наши правоохранители: просто спрашивают, и все.

Да и не пытаются наши братья и сестры скрываться. Ведь они понимают, что ничего дурного не делают. Власть меняется, а наши убеждения остаются.

То есть они надеются, что отношение к ним здесь в скором времени изменится, и ждут этого?

Моего отца признали жертвой репрессий и выплачивали компенсацию. Наступит момент, когда и наше государство признает свою ошибку и исправит ее.

Есть ли официальное решение ЕСПЧ по проблеме преследования «Свидетелей Иеговы» за экстремизм в России?

Еще нет. Нами подана 41 жалоба. В приоритетном порядке идет рассмотрение дела о запрете управленческого центра организации. Надеюсь, что постановление не заставит себя долго ждать.

«Свидетелей Иеговы» большинство россиян ассоциирует с улыбающимися молодыми людьми, которые обходят квартиры, предлагают поговорить о Боге и раздают брошюры. Таких обходов теперь не практикуется, но ведь миссионерская деятельность совсем не прекратилась?

Да, заниматься этим, как прежде, «Свидетели Иеговы» не могут. С другой стороны, последователь Христа не может полностью отказаться от миссионерства, иначе он перестанет быть верующим. Среди друзей, дальних родственников, соседей эта работа продолжается. С недавних пор, правда, участились случаи проникновения в группы верующих агентов-провокаторов, что немного огорчает.

Не было ли у вас разочарования в том, что многие обычные люди не оказали поддержку свидетелям?

Я не был разочарован, а был даже удивлен тому, что поддержка была. Многие пытались повлиять на эту ситуацию: правозащитники, ученые. Кто-то, конечно, поддерживал запрет, но у нас есть понимание того, что даже если люди выступают за запрет в каких-то опросах, то чаще всего это просто жертвы пропаганды, которая на протяжении многих лет очень качественно рисовала «Свидетелей Иеговы» в глазах общества врагами.

Чем отличается нынешнее преследование от того, что было в советские времена?

В СССР были, конечно, более масштабные преследования. Чего стоит только одновременная высылка восьми тысяч семей «Свидетелей Иеговы» из западных регионов страны в Среднюю Азию и Сибирь. Ну и по количеству заключенных: тогда это были сотни людей, а сейчас десятки.

Однако у сегодняшнего дня есть и свои негативные отличия. Я помню с детства, как к нам приходили с обысками. Тоже искали запрещенную литературу, но никогда ничего не подбрасывали. Сейчас же такое происходит сплошь и рядом.

Повторю: в советское время при обысках ничего не подбрасывали и маски-шоу не устраивали. Приезжала небольшая группа милиционеров, сотрудник госбезопасности. Приходили безоружные, знали, что имеют дело с людьми мирными. А теперь ломают двери, врываются с отрядом спецназа. Обращаются как с опасными преступниками.

У нас на сайте есть ролик, на котором видно, как задерживали пожилого свидетеля Иеговы в Крыму. У него, кстати, есть удостоверение жертвы политических репрессий. К нему ворвались, руки заломили. А человеку уже под 80 лет. Он упал. Все это ужасно.

Кто, на ваш взгляд, может быть заказчиком или инициатором борьбы со свидетелями и некоторыми протестантскими церквями в России: РПЦ или спецслужбы, которые видят в вас западную агентуру?

Кто стоит за притеснениями, трудно сказать, так как государство у нас довольно неоднородное. По факту в основном действовала Генеральная прокуратура. Вопрос к ним, почему так происходило, потому что перед законом все конфессии равны, и ни одна не имеет приоритета над другой. Даже вот процесс по запрету Библии чего стоит: есть закон, который дает иммунитет священным текстам на предмет рассмотрения законодательства, но эксперты и суд нашли аргументы, чтобы обойти этот запрет и признать, по сути, абсолютно такую же Библию с небольшими лингвистическими уточнениями, которые были сделаны с учетом современного русского языка, экстремистской. Тут явно виден заказ государства на конкретную религиозную конфессию.

Многие говорят, что за запретом стоит православная церковь. Мы этого не утверждаем. Но РПЦ в лице митрополита Илариона официально приветствовала решение о запрете нашей организации после того, как он уже состоялся на практике.

ФСБ также проявляет большую активность по преследованию верующих. Ситуация похожа на идентичную в Советском Союзе: я тогда был ребенком, и моего папу посадили в тюрьму на семь лет. Нас сослали в Сибирь. Так что эта практика мне хорошо знакома, все повторяется. Но если какой-то заказ и присутствовал, то нигде, ни в каком документе это, конечно, не отражается.

Однако для нас эти интриги интереса не представляют. Наша позиция в том, что мы живем в правовом государстве, по крайней мере, это декларируется. У России есть конституция, есть закон, защищающий свободу совести и религиозные меньшинства.

Как вы считаете, будут ли другие религиозные организации подвергаться гонениям?

Трудно судить, как это будет, но тенденция на удушение религиозной свободы есть. Невольно напрашиваются некоторые исторические параллели: в прошлом веке в Германии первыми сначала были запрещены «Свидетели Иеговы», потом все остальные конфессии. Мы знаем, чем это закончилось. Не может быть свободы у какой-либо одной религии. Если нет свободы у «Свидетелей Иеговы», то ее нет для всех.

Уже появляются сообщения о том, что те или иные люди разных конфессий подвергаются гонениям и обыскам. Мне недавно на научной конференции рассказали, что силовики пришли в баптистский храм и начали арестовывать людей, подозревая, что среди них есть бывший свидетель.

У «Свидетелей Иеговы», в отличие от православных христиан, нет института епископов, без которых не может существовать церковь. Другими словами, если останется свободный доступ к интернету, человек может начитаться определенной литературы и стать иеговистом, даже если все общины прикроют.

Чтобы стать «Свидетелем Иеговы», нужно пройти какой-то этап изучения Библии, осознать то, что хочет от нас Всевышний. Это можно сделать самому, но все равно необходимо выйти на контакт с уже существующей общиной, встречаться с собратьями по вере. Такую модель поведения создал сам Христос, а мы призваны ему подражать.

То есть рядовые «Свидетели Иеговы» продолжают встречаться тайком?

Да, для совместного чтения Библии. Но это не такие собрания, как прежде, а частные встречи на квартирах, в которых порой участвуют несколько человек: друзей и дальних родственников.

Силовики любят проводить свои акции устрашения как раз во время таких мероприятий.

Как и во время встреч воров в законе. Существование церковной организации еще предполагает сбор средств. У свидетелей это сохранилось?

Были добровольные пожертвования, да. Сейчас что-то такое продолжает существовать в частном порядке между членами общин.

А как относятся к происходящему молодые иеговисты, которым сложнее вести частную жизнь и приходится чаще попадаться на глаза организациям и чиновникам, ответственным за воспитание и идеологию?

У «Свидетелей Иеговы» крепкие семьи. И наши дети часто отличаются от сверстников. Так было и раньше. Новая трудность связана с получением альтернативной службы. Ребятам отказывают в этом праве, объясняя тем, что «Свидетели Иеговы» теперь запрещенная организация и религиозные убеждения ее членов никого не интересуют. Такой вот парадокс: юношей на основании того, что они экстремисты, силком тянут в ряды вооруженных сил.

Что еще грозит свидетелю Иеговы в России, кроме задержания и обвинений в экстремизме?

Суд рекомендовал изымать детей из семей «Свидетелей Иеговы». Верховный суд России! Также поступали по отношению к нашим братьям и сестрам в фашистской Германии. Вот до чего мы дошли.

Борьба с абортами — одна из важнейших практик для сохранения нации. В этом уверены члены организации «Женщины за жизнь», которые собрались в московском отеле Marriott, чтобы отпраздновать трехлетие фонда. «Лента.ру» побывала на торжестве и делится впечатлениями от увиденного и услышанного.

Зал «Высоцкий» открылся в гостинице Marriott, что на Новом Арбате, недавно. Палас свежий, потолок гладкий, портьеры еще не успели запылиться. Посередине зала, у окна, стоит сцена — здесь будут вручать премию «Амбассадор защиты жизни до рождения» и праздновать третью годовщину фонда поддержки материнства и детства «Женщины за жизнь», выступающего за «защиту жизни до рождения» под девизом «Сохрани в себе Человека!» (то есть, грубо говоря, против абортов). По углам красуются пучки розовых шариков, организаторы заканчивают последние приготовления. Корреспондент «Ленты.ру» заглядывает в зал, но на него никто не обращает внимания. Наконец подбегает девушка-организатор и, заверив, что тут «все в розовом, позитивненько», возвращается к своим делам.

Постепенно начинают прибывать гости, и среди них много беременных женщин и детей. Прямо в фойе мамам делают свежую укладку, в то время как дети бегают друг за другом и громко галдят. На столе лежат две таблички. На одной из них написано «Супермать — суперженщина», а на другой — «Живи, балдей, рожай детей». В сторонке, у столов с яствами, стоят две девушки.

— Вот она мне говорит: я, мол, сделаю аборт, а потом рожу. А потом жалеть будет! — говорит одна.

— Да, и, главное, не хотят осознавать свою вину, не хотят слышать! — вторит ей другая.

— Надо с ними разговаривать, заставлять говорить, слушать… — дает совет первая.

Постепенно в зале становится тесно. Прибывшие здороваются и сразу же приступают к «водным процедурам», благо на отдельном столике их уже ждет батарея бокалов с вином и армянским коньяком. На сцену бодро выбегает актер театра и кино Артур Смольянинов, а также поднимается женщина с ребенком. «Скажи что-нибудь», — обращается к ребенку актер. Ребенок молчит. «Молчание порой даже важнее, чем слова!» — резюмирует Смольянинов. Он приветствует аудиторию, замечая, что не только «женщины за жизнь», но и «примкнувшие к ним мужчины», да и вообще, «люди за жизнь». «800 спасенных матерей и детей!» — восклицает он и приглашает на сцену «генерального директора фонда, ведущую телеканала "Спас" и просто прекрасную женщину, мать четверых детей Наталью Москвитину».

Москвитина — рыжеволосая женщина в эффектном облегающем зеленом платье. «Это все благодаря тебе! Стоишь, как будто просто шампанского зашла треснуть, как будто ни при чем», — смеется Смольянинов, пока она поднимается на сцену. «С мужчиной, конечно, лучше не спорить, это наша политика», — начинает Москвитина, при этом замечая, что фонд поддерживают «лучшие мужчины». Она призывает расслабиться гостей, обещая им «френдли обстановку», — ведь все люди, которые здесь собрались, «борются за что-то правильное» и повышают демографию страны. Смольянинов подчеркивает, что лучшая награда за все это — «ребята, которые здесь носятся».

Вышедшая вслед на сцену Вера Лекарева, член экспертного совета комитета по делам семьи, женщин и детей Государственной Думы, подчеркивает, что без мужчин в деле продвижения семейных ценностей никак и не без гордости заявляет, что уже отпраздновала золотую свадьбу с мужем. Она подчеркивает, что, по словам нашего президента, самое главное — это «любовь, семья, дети», которые являются «стратегическим запасом страны». Лекарева обещает, что имя Москвитиной будет вписано золотыми буквами в историю России.

Советнику заместителя губернатора Архангельской области Алексею Алтынцеву тоже есть чем похвастаться — в его регионе за пять лет количество абортов снизилось в полтора раза. Он зачитывает обращение от губернатора Архангельской области Игоря Орлова, в котором подчеркивается, что «нет ничего важнее главных ценностей, которые создает по своей природе женщина»: здоровая семья, рождение детей и нравственные устои. По его словам, несмотря на то что времена меняются, женщина остается «главной хранительницей духовных ценностей», и поддержка женщин должна быть всесторонней.

Смольянинов обращается к аудитории с важным предложением: всем, кто сейчас собирается выступать, нужно взять «по бокальчику», чтобы произнести красивый тост. Он приглашает на сцену Александра Малькевича, председателя комиссии по развитию информационного общества, СМИ и массовых коммуникаций ОПРФ, президента Фонда защиты национальных ценностей. «Возьмите стаканчик, ну если вам нетрудно, — попутно упрашивает его актер. — Ну возьмите, пожалуйста, правда! Так будет бодрее, веселее!»

Малькевич предельно серьезен. Он обводит нахмуренным взглядом зал — понятно, что разговор предстоит далеко не веселый. «Не забудьте выпить потом обязательно, после речи», — вновь напутствует его Смольянинов, прежде чем уступить ему место перед микрофоном. Малькевич адресует «низкий поклон» в адрес «наших женщин, которые в составе фонда бьются за сохранение нации».

«Мне как журналисту, который попал в санкционный список США за то, что я рассказываю правду о том, что там происходит, и знает, как там относятся к детям — особенно к детям нерожденным, — хочется все силы приложить со своими единомышленниками, чтобы никогда эта западная зараза не оказалась здесь», — продолжает он. После этого он вспоминает «те законы, которые буквально прямо сейчас подписываются и вводятся в США и предлагаются для распространения во всем мире». По его словам, и в Нью-Йорке, и в штате Вирджиния теперь аборт по закону разрешен «даже после рождения ребенка». «И вот такие демократические ценности они пытаются навязать нам!» — восклицает Малькевич. Но, как говорит журналист, смотря в лица красивых, умных и замечательных женщин и суровых мужчин, он понимает, что «мы этого никогда не допустим во имя нашего будущего, во имя наших замечательных детей». «Наша задача — сохранить и преумножить эту красоту, которая есть в нашем народе», — завершает свою речь Малькевич, поднимая бокал за собравшихся.

Мероприятие продолжается. Президент общенационального Союза НКО Александр Айгистов, помимо поздравлений фонда отмечает, что сам «появился на свет благодаря "советской пропаганде против абортов"». Москвитина вручает премию комитету «Колыбель» из Иваново, члены которого «не боятся говорить, что аборт — несомненное зло». Протоиерей Дмитрий Рощин передает Москвитиной благословение от патриарха Кирилла, с которым та несколько раз беседовала (что является, по словам священника, «большим достижением в общественной жизни»). Первую часть программы завершает хор мам — женщин в красных передниках, поющих колыбельную.

«Мы поняли, что баю-бай уже пора готовиться, — говорит Смольянинов, запрыгивающий на сцену вслед за мамочками. — А может и не пора… Нет, еще полвосьмого, можно еще беспредельничать!» Он приглашает к микрофону женщину по имени Слада, которая должна от первого лица рассказать о том, как фонд помог ей сохранить ребенка. Но Слады не видно. «У нас есть Слада?.. Слада-неполада!.. Она есть, но ее как бы нет, так вообще часто в жизни бывает», — каламбурит Смольянинов. Вместо женщины на сцену выходят двое мужчин. Один из них — председатель организации «Офицеры России», Герой России генерал-майор Сергей Липовой, а другой — тоже Герой России, Андрей Звягинцев.

«Когда Всевышний создавал российскую женщину, он в нее вложил все, что у него было: красоту, мудрость, целеустремленность, здоровье, — начинает Липовой. — И поэтому только про российских женщин говорят, что они готовы войти в горящую избу, коня на скаку остановить, за своих детей любого уничтожить — даже львице пасть порвать!» Но в то же время он призвал помогать таким женщинам, когда они попадают в «сложную жизненную ситуацию, в которой нужно твердое плечо». «Нашей стране нужны новые пахмутовы, добронравовы, жуковы — нужна элита, и команда Натальи Викторовны именно этим и занимается!» — отметил он. Напоследок Звягинцев и Липовой произнесли: «Господа офицеры, за наших женщин нам выпить пора. Гип-гип ура!», — опрокинули бокалы и спустились в зал.

***

Выступлений было еще много. Нашлась женщина по имени Слада с ребенком, которая со слезами на глазах благодарила фонд за поддержку. Исполнительный директор Национальной родительской ассоциации Лариса Санатовская подчеркивала необходимость полной семьи, где есть отец и мать, а также говорила о сложнейшей операции на плоде, проводимой внутриутробно. Смольянинов объявлял музыкальную паузу, вызывая хор поющих мам. «Мамы! Вы поющие или вы пьющие? А, непьющие? Ну тогда выходите! — кричал он, призывая коллектив на сцену. — А что, петь нечего? Ну давайте что-нибудь из Раммштайна, духоподъемное!» Мамы смущенно говорили, что они кормящие и потому не пьющие, а потом пели «нетрадиционную» песню в стиле регги.

В конце мероприятия еще одна женщина, которой фонд помог сохранить ребенка, благодарила собравшихся со сцены. Вероятно, немного захмелевший Смольянинов наклонился к ребенку. «Ууу, глаза! Тебя как зовут, глаза?» — спросил он у полугодовалого малыша, который сидел на руках у мамы, подставив ему микрофон. Ребенок секунд пять смотрел на актера, а потом, улыбнувшись, начал медленно лизать устройство. «Девчонки, рожайте еще, нам по кайфу!» — воскликнул Смольянинов. Мероприятие переходило в свою неофициальную фазу.

По данным Минздрава, среди самых распространенных психических заболеваний — неврозы. Самая нестабильная психика — у сибиряков. Жители кавказских регионов — наиболее стрессоустойчивы. Как на ментальном здоровье сказывается экология и этническая принадлежность, «Ленте.ру» рассказал руководитель отдела эпидемиологических и организационных проблем Центра имени Сербского Борис Казаковцев.

«Ленте.ру»: Сколько в России психически больных?

Казаковцев: Признаки нарушения психического здоровья в той или иной степени имеет каждый третий россиянин. В систематической психиатрической помощи нуждаются примерно 3-6 процентов населения.

Чем чаще всего страдают?

На первом месте расстройства непсихотического характера. Ими страдают более 2 миллионов человек. Далее идут психозы и состояния слабоумия (1 097 909 человек). Чаще всего встречаются органические психозы, слабоумие, шизофрения. На третьем месте — умственная отсталость (862 176 человек). Самая распространенная — легкая форма умственной отсталости.

Пол, возраст на риск возникновения заболевания влияют?

Психическими заболеваниями чаще болеют подростки и молодые люди до 35 лет. У молодых в основном диагностируются депрессии, неврозы, шизофрения. В старшем возрасте: деменция, болезнь Альцгеймера. Эта тенденция не только в России, но и во всем мире.

Есть ли особенности по регионам?

По депрессиям на первом месте Сибирский федеральный округ — 96,6 случая на 100 тысяч человек, в Центральном — 87,1, в Южном — 73,1, а вот на Северном Кавказе — всего 34,9 случая. Шизофрения чаще встречается в Центральном округе, 370,9 случая на 100 тысяч. Дальше Уральский федеральный округ (343,2 на 100 тысяч) и Сибирский (343,1 на 100 тысяч). Регионы Северного Кавказа — снова на последнем месте по распространенности.

Разница значительна. С чем это связано?

Причины — загадка, мы сегодня даже предположить не можем. По идее, чтобы выдвинуть гипотезу, нужны специальные исследования по медико-географическим данным.

Возможно, это перекосы системы учета? Врачи уже давно скептически относятся к медицинской статистике, поступающей от кавказских регионов.

Что касается психических расстройств, я не думаю, что там большое передергивание. Скорее всего, влияет уклад, формировавшийся веками. Семейные отношения там более стойкие. Это говорит о том, что люди больше привязаны к нормальному традиционному образу жизни.

Многочисленные исследования говорят и о том, что существуют этнические группы, в которых принято скрывать психические болезни. Но это в основном касается тяжелых расстройств. А развитие тех же депрессий, неврозов — во многом зависит от воспитания.

Есть ли различия в заболеваемости между крупными и провинциальными городами, селами?

Раньше была колоссальная разница между городом и деревней. Но сейчас это сходит на нет. Процесс урбанизации в последние десятилетия идет неуклонно. То есть городские привычки, уклад — добираются и в провинцию. А вот на Северном Кавказе — наоборот — преобладает патриархальный уклад до сих пор, почему и сохраняются старинные обычаи. Возможно еще и поэтому картина в плане психической заболеваемости там более спокойная на фоне остальных регионов.

На первом месте в списке болезней — непсихотические расстройства. Что это значит?

Когда человек понимает, что с ним что-то происходит. В принципе, он может самостоятельно обратиться к врачу. То есть это те расстройства, которые не достигают уровня психоза. Чаще всего это фобии и различные навязчивые состояния, а также панические и стрессовые расстройства. Около десяти процентов россиян страдают от депрессий.

Если у человека постоянно плохое настроение, то вы советуете сходить на всякий случай к врачу?

Как правило, обращаются сначала к врачам общей практики, неврологам. Часто при депрессиях жалуются на неприятные ощущения, боли различных локализаций. Все это на фоне пониженного настроения. Непрофильный врач должен эти симптомы распознавать и предлагать пациенту обратиться к психотерапевту или психиатру.

Для многих поход к психиатру — это что-то запредельное.

Действительно, психиатрия до сих пор — стигма. Надо пытаться работать с человеком, уговаривать. Есть специальные технологии психообразования. Их в мире используют уже не одно десятилетие. Смысл в том, чтобы образовывать в плане психического здоровья не только самого пациента, но и его родственников. Потому что во многом судьба пациента, его общение со специалистами зависит от отношения к этому со стороны семьи. А другой подход — это просвещение населения в целом.

Насколько обоснованно ставятся диагнозы? Многие считают, что депрессии и неврозы — это, скорее, дань моде, чем болезни.

Мода бывает на все, в том числе и на это. Поэтому и нужен специалист, чтобы разобраться. Но все-таки, по данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), число слабо выраженных и среднего уровня депрессий растет. Но во многом это связано с успехами лечения именно психозов. То есть тяжелое расстройство, допустим, бред — уходит. А состояние переходит в депрессию. Но это, конечно, самое простое объяснение.

От чего растет количество непсихотических болезней?

Причины самые разные: наследственность, экология, психогенная составляющая. Часто депрессия возникает у переживших психические и физические травмы, особенно черепно-мозговые, ампутацию конечностей и т.д.

В настоящее время большое значение имеет миграционный фактор. Очень много беженцев и мигрантов в мире. Это не может не сказаться на психическом самочувствии. Уже давно замечено, чем стабильнее состав населения, тем меньше депрессий выявлено. Сибирь у нас до сих пор покоряют, поэтому на людей влияют переезды, разлука с семьей, невозможность комфортно обосноваться на новом месте.

Экология каким образом влияет?

Экологическая система человека включает социальные, экономические, политические, культурные и антропогенные характеристики. Для психического здоровья наиболее значимы перинатальные факторы: течение беременности у матери. А также родовспоможение, детские инфекции, травмы и отравления.

Если не лечить депрессию — это чем-то может грозить? Или все же «само пройдет»?

Бывает по-разному. Легкая депрессия — плохое настроение — редко может развиться до уровня психоза. Не все психические расстройства требуют медикаментозной поддержки. Иногда бывает достаточно психотерапевта. Считается, что легкая депрессия способствует интеллектуальной продуктивности. Но на мой взгляд, это предрассудок.

Можно ли сделать вывод, что психическое здоровье россиян становится все хуже и хуже?

Я бы сказал — все наоборот. Первичная заболеваемость психическими расстройствами у нас начинает снижаться уже где-то с 2005 года. И не только в виде легких расстройств, но и включая три группы самой распространенной патологии: непсихотичекие психические расстройства (включая неврозы и расстройства личности), деменции, умственная отсталость. В среднем снижение произошло на 15-20 процентов. По отдельным диагнозам — до 40 процентов.

Почему? Стали лучше лечить, диагностировать?

Прежде всего это связано с улучшением качества жизни. От организации здравоохранения уровень распространения психических расстройств зависит не больше чем на 10-15 процентов. То есть это тот случай, когда пациент курсирует между врачами, проблему его выявить не могут. Соответственно, время идет, а состояние человека ухудшается. А остальные 80-90 процентов причин психических расстройств — по большей части социальные: голод, безработица, семейные дрязги и прочее.

Сейчас кризис, социально нестабильное время — это разве не должно негативно сказываться на росте психических болезней?

Реакции на всякие невзгоды у человека чаще всего отставлены. То есть это происходит не мгновенно, а спустя какое-то количество времени, может быть даже и лет.

Допустим, при тяжелой черепно-мозговой травме психическое расстройство возникает быстро, практически сразу. Инфекции (корь, коклюш, бактериальная дизентерия, грипп, сальмонеллез, вирусные гепатиты, эпидемический паротит, менингококковые инфекции) в детском возрасте, которые могут запустить риск болезни, те же перинатальные травмы — обычно отстоят от самого психического расстройства на 5-10 лет.

Социальные причины психических расстройств какую могут дать отсрочку?

Вопрос изучен очень слабо. Например, в начале 1990-х, когда рухнул СССР, начались перестройка и кризис, в целом в стране стала расти заболеваемость психическими расстройствами. Продолжалось это вплоть до 2005 года. Сейчас наблюдается снижение. Что дальше будет — сложно предугадать.

Есть ли какие-то трудности в организации лечения?

Административных трудностей особых нет. Наоборот — сейчас во многих сельских центральных районных больницах есть стационарные отделения, психиатрические кабинеты. Так что доступность улучшается. В городе же изначально особых проблем с этим не было. Скорее всего проблема в том, что недостаточно проводится просвещение населения.

Структура выявления психических болезней в России отличается от других стран?

Допустим, во Франции организация системы здравоохранения напоминает российскую. Там также участковый принцип. Если сравнивать по структуре заболеваемости, то разницы практически нет. Но нужно понимать, что все же страны некорректно сопоставлять. В России в области психиатрии государственная статистика наблюдения существует с 1960 годов. И все это время она проводится примерно по одной схеме. В Евросоюзе, пожалуй, кроме Дании, такого мониторинга нигде не организовано.

Статистическое наблюдение там ведется в основном за стационарными пациентами. Амбулаторных, как правило, не учитывают. В основном зарубежная статистика о психическом здоровье граждан — это телефонные опросы, анкетирование. И по определенным формулам полученные данные экстраполируются на все население. При такой методике не исключена грубая погрешность.

Можно ли сказать, в каких странах какие психические расстройства наиболее распространены? Допустим, россияне больше страдают шизофренией, а у французов — биполярное расстройство?

По данным Всемирной организации здравоохранения, среди стран не существует каких-то тенденций к определенному виду болезни.

То есть нет национальной предрасположенности к каким-то психическим отклонениям? Например, литераторы очень любят писать о тонкой организации русской души, которая постоянно тоскует...

Что значит — русские? Славянская группа составляет 90 процентов всего населения России. То есть славянские национальности доминируют. Возможно, есть какие-то эмоциональные особенности, но это не является определяющим для развития патологии.

Почему не является? Вот, допустим, научно доказано, что представители финно-угорской этнической группы имеют предрасположенность к суициду.

Это правда, но у финно-угорского населения предрасположенность к суицидам вовсе не из-за наличия депрессии. Просто у них такая установка, менталитет. Это считается проявлением доблести и геройства. То есть это опять же вопросы психологии, а не какая-то этническая патология.

Пять лет назад, 16 марта 2014 года, жители Крымского полуострова проголосовали на референдуме, после которого Республика Крым и Севастополь стали российскими регионами (что, впрочем, не признается большинством стран). Этому предшествовали противостояние в Севастополе, столкновения в Симферополе, где были жертвы, появление на полуострове «вежливых людей» и напряженные переговоры с военными, подконтрольными Киеву. «Лента.ру» решила выслушать главных участников тех событий и записала их монологи. Они рассказали, как сумками возились деньги, «ковались щиты» для самообороны и как ее бойцы готовились встречать «поезда дружбы» с Украины. В материале «Ленты.ру» — их слова без оценок со стороны редакции.

Сергей Цеков, сенатор от Республики Крым

С мая 2003 года — председатель общественной организации Русская община Крыма, с февраля по март 2014 года — заместитель председателя Верховного Совета Автономной республики Крым.

Если конкретно, дата, с которой я понял, что мы в России, — это 27 февраля, ночь. Ночью мне позвонил один из депутатов Верховного Совета и сказал, что здание занято вооруженными людьми. Это было около четырех часов ночи, может быть, плюс-минус полчаса. Я позвонил Сергею Валерьевичу Аксенову, сказал ему об этом. Он мне перезвонил через 20-30 минут. Сказал: да, здания заняты, над ними подняты российские флаги. Когда я услышал, что подняты российские флаги, я понял, что мы в России.

Если глубоко подумать над тем, что происходило, то к этому событию — я могу сказать как председатель Русской общины Крыма — мы готовились более десяти лет. Правда, мы не ожидали, что при нашей жизни это произойдет. Ну, а если еще ближе, то, конечно, это работа Верховного Совета Крыма, партии «Русское единство» и Русской общины Крыма (две последние организации — это фактически единое целое) в период после начала переворота на Украине. Это где-то с конца ноября. Но ключевая все-таки дата — ночь на 27 февраля. Хотя предыдущие события [обеспечили] определенную подготовку […]. В этот период мы много ездили в Россию, общались, говорили. Нам, правда, никто ничего не обещал там, не говорил. Все спрашивали: а как вы?

О митинге возле здания Верховного Совета Крыма 26 февраля 2014 года

26 февраля с утра мы, придя на заседание Президиума Верховного Совета Крыма (заседания проходили практически ежедневно или по несколько раз в день), увидели, что под зданием собираются представители меджлиса (организация запрещена в России по решению суда — прим. «Ленты.ру»), крымские татары. Мы почувствовали, что все серьезно, потому что их количество увеличивалось. В тот момент я позвонил Сергею Валерьевичу Аксенову и Михаилу Сергеевичу Шеремету. Сказал: похоже, что татары здесь затевают провокацию. Похоже, что это провокация против Верховного Совета Крыма. Что надо оказать им противодействие, надо подтягивать наших представителей, тем более что мы к тому времени ополчение уже в значительной степени сформировали — 23 февраля было формирование. Посовещались, решили, что надо делать. Стали подтягивать своих представителей к зданию Верховного Совета Крыма. Было очень много людей, которые просто пришли по зову сердца, понимая, что все серьезно. К нашей акции присоединились тысячи крымчан, и произошли столкновения под зданием Верховного Совета Крыма.

Но тогда, в этот день, 26 февраля, кто бы что ни говорил — те, кто говорит, что с этого началась «крымская весна», — я думаю, лукавят или не понимают, какие процессы тогда происходили. Тогда мы не получили того результата, который хотели получить. Мы должны были провести сессию Верховного Совета Крыма и отправить в отставку правительство [председателя Совета министров Крыма Анатолия] Могилева. Но, к сожалению, смелых депутатов оказалось меньше половины. Мы не получили кворума, не провели сессию, и в тот день вечером мы не знали, как события будут развиваться дальше. Мы узнали об этом только после того, как над зданиями Верховного Совета и Совета министров были подняты российские флаги. Тогда нам стало все понятно.

О силах самообороны Крыма

Они [силы самообороны Крыма] долго формировались, они формировались […] где-то с декабря. Уверенность была, что Крым мы защитим. Просто мы чувствовали — до этого в Крыму такого не было — большую консолидацию прежде всего славянской части населения. Раньше у нас были проблемы с членством в партии, с членством в Русской общине Крыма. У нас много было людей, но мы хотели гораздо большего. Многие годы мы хотели выйти на массовое движение. Когда мы начали формировать ополчение, мы увидели, что численность наша резко возросла. Мы обратили внимание на то, что приходили очень серьезные люди — отцы семейств, зрелые люди, которые в этой жизни состоялись уже... И они приходили к нам и говорили, что надо объединяться, надо защищаться. То есть [они] ожидали — и обоснованно ожидали, что националисты, после того, что они сделали в Киеве, обязательно направятся в Крым. Они об этом говорили откровенно. Мы знали, что мы защитимся. В принципе, даже не имея каких-то заверений со стороны России, мы были уверены, что если начнется реальная защита — а мы понимали, что это вообще может закончиться не просто толкотней, а очень серьезными вещами, вооруженными столкновениями, — мы как-то верили в то, что Россия нас поддержит в критической ситуации.

Сергей Аксенов, глава Республики Крым

В феврале-марте 2014 года — глава украинской партии «Русское единство», депутат Верховного Совета Крыма.

В январе 2014 года уже было понятно, что беспорядки на майдане закончатся для Украины очень плохо. В Крыму поддерживали законную власть, потому что у людей еще оставалась надежда, что Янукович остановит скатывание страны к гражданской войне. Но с каждым днем эта надежда таяла. Люди видели, как президент заигрывает с мятежниками, как сдает позицию за позицией, и все больше осознавали, что могут рассчитывать только на себя, что только единство и решительные действия самих крымчан позволят нам сохранить мир и согласие на полуострове. 28 января в Симферополе прошел массовый митинг, собравший тысячи людей. Организатором митинга выступила партия «Русское единство». Его участники потребовали остановить государственный переворот, обеспечить безопасность граждан, восстановить дружеские отношения с Россией. Думаю, что этот митинг можно считать точкой отсчета «крымской весны».

Поворотных моментов, на мой взгляд, было три. Первый — это государственный переворот в Киеве 21 февраля 2014 года и бегство Януковича. После этих событий государство Украина, учрежденное в 1991 году, фактически перестало существовать. Законной власти в стране не было. Второй момент — митинг 23 февраля, когда началось формирование народного ополчения Крыма. Крымчане показали, что они готовы дать отпор государственному перевороту и взять судьбу республики в свои руки. Третий решающий момент, который, наверное, правильнее назвать точкой невозврата — это митинг 26 февраля. В тот день в ходе беспорядков, организованных экстремистами из «Правого сектора» и Меджлиса, погибли и пострадали люди.

О том, к чему готовились в Крыму до вмешательства России

В те дни Крым действительно стоял на пороге масштабного гражданского конфликта. Скажу честно: мы готовились к худшему. Мы понимали, что мятежники готовы на все ради того, чтобы удержать власть. Но вряд ли до начала трагедии Донбасса кто-то мог допустить, что армия будет расстреливать из пушек мирное население. Люди готовились к мирным протестам, а не к боевым действиям, не к тому, что их будут убивать. В то время как мятежники изначально планировали физическое уничтожение инакомыслящих. Наверное, можно сказать, что это было их «преимущество» — преимущество бандита, внезапно нападающего на жертву. Если говорить о Крыме, то мы, конечно, надеялись на моральную и дипломатическую поддержку России, но не думали, что будет прямая помощь. Появление «вежливых людей» стало неожиданностью для всех.

О противостоянии с меджлисом

По сути это был конфликт между сторонниками и противниками государственного переворота. Замечу, что в составе народного ополчения были люди разных национальностей. Одной из рот командовал крымский татарин, другой — армянин. Но меджлис изо всех сил пытался перевести политический конфликт в межнациональную плоскость. Лидеры этой организации накручивали людей, распространяли информацию о том, что против крымско-татарского народа якобы готовятся провокации, а Верховный Совет 26 февраля будет рассматривать вопрос о присоединении Крыма к России. На самом деле на тот момент этот вопрос в повестке дня не стоял.

Хочу подчеркнуть, что изначально нашей задачей было не победить, а избежать столкновений, развести людей, не допустить кровопролития. Мы были готовы применять силу против националистов, приехавших из других регионов Украины, но не против крымчан, вне зависимости от национальности. И, как показали последующие события, это был абсолютно правильный подход. Если бы наши земляки — и русские, и крымские татары — в те февральские дни не проявили терпение и выдержку, ситуация могла бы развиваться по совсем другому сценарию, с большим количеством жертв. К слову, меджлисовские пропагандисты в дни, предшествовавшие референдуму, распускали самые дикие слухи — вплоть до того, что крымских татар якобы будут депортировать, если Крым станет российским. Но ни пропаганда, не попытки запугивания не сработали. Подавляющее большинство крымчан всех национальностей поддержали воссоединение с Россией.

Об украинских военных и кованых щитах самообороны

Главной задачей было не допустить проникновения в Крым провокаторов майдана с материковой Украины и не дать местным экстремистам раскачать ситуацию. Сил для этого у нас было достаточно. Огнестрельного оружия у самообороны не было, в основном подручные средства — щиты, изготовленные крымскими кузнецами, и так далее. Противостоять украинским военным с таким вооружением мы, конечно, физически не могли. Рассчитывали на другие методы. Прежде всего — на убеждение, ведь большинство военных были крымчанами. А в составе самообороны было немало отставников, лично знакомых с офицерами украинских частей. Впоследствии это нам очень помогло.

О сторонниках переворота в Киеве среди крымских элит

Большая часть крымских политиков и депутатов во главе председателем Верховного Совета Владимиром Андреевичем Константиновым с самого начала выступили против Майдана. Сторонники Майдана были в крымском парламенте в абсолютном меньшинстве. С декабря 2013 года по февраль 2014-го Верховный Совет сделал ряд публичных заявлений и обращений, в которых призвал Януковича остановить беззаконие и привлечь организаторов беспорядков к ответственности, а крымчан — быть готовыми встать на защиту полуострова. В том же ключе высказывались лидеры пророссийских организаций полуострова. Киеву ясно дали понять, что если власть в стране захватит Майдан, Крым с этим не смирится. Другой вопрос, что часть чиновников разных уровней во главе с экс-премьером Крыма Анатолием Могилевым были готовы сдать мятежникам все и вся в обмен на гарантии личной безопасности и сохранения своих активов. Такие персонажи были и в депутатском корпусе. К сожалению, иуды были, есть и будут всегда и везде. Но в большинстве своем люди ясно осознавали свою ответственность перед крымчанами, перед историей и вели себя достойно.

Ольга Тимофеева, сенатор от Севастополя

В 2014 году — старший преподаватель кафедры информационных систем Севастопольского национального технического университета. 23 февраля 2014 года участвовала в митинге «Народной воли» на площади Нахимова в Севастополе, где выступила в поддержку избрания Алексея Чалого главой городского исполнительного комитета. На том же митинге объявила о переходе всей власти в городе к исполнительному комитету.

Для меня «крымская весна» началась осенью 2013 года. Потому что осенью 2013 года, когда шла активизация [усилий] по вовлечению Украины в европейскую ассоциацию, жители Севастополя впервые обратились к депутатам всех уровней, представляющих Севастополь, — районным, городским, вплоть до депутатов Верховной Рады — с требованием определить свою позицию и, соответственно, будущее Севастополя: евроассоциация или Таможенный союз, так как не видели перспектив Севастополя на этом евроассоциационном пути. Это письмо получило название «Письмо шестидесяти девяти». Команда, которая сложилась при проработке и продвижении этого письма, собралась вокруг Алексея Михайловича Чалого. В январе мы стали просто прогнозировать и планировать варианты: что будет, если… И фактически стали моделировать ситуацию, что будет, если произойдет смещение законно действующего президента Украины. Как в такой ситуации будем вести себя мы и как должен поступить город.

О реакции на переворот в Киеве

События развивались стремительно. Наша группа готовила митинг 23 февраля. Изначально этот митинг готовился в поддержку Единого фронта юго-востока Украины. 22 февраля в Харькове состоялся съезд депутатов всех уровней «Партии регионов» с юго-востока. Основная тема — формирование единого фронта юго-востока «Фашизм не пройдет». Митинг планировался именно в поддержку такого форума. Но потом произошло элементарное предательство депутатами «Партии регионов» своих избирателей. Съезд не пришел ни к каким решениям. Решение было одно — что каждый регион выбирается как может. И тогда мы стали склоняться к тому, что придется защищать город по самому жесткому сценарию, и, следовательно, нужно быть готовыми принять ответственность на себя.

О том, когда настал переломный момент

У меня понимание переломности момента было 24 февраля, после целого дня попыток предательства со стороны администрации города Севастополя, попытки ареста Чалого, попытки взболтать ситуацию. Жители города ответили очень дружно: буквально в течение часа после попытки ареста Чалого у администрации было уже несколько тысяч человек, а к вечеру, когда севастопольцы переламывали ситуацию, у городского Совета, который вынудили собраться для принятия решения о создании координационного совета по жизнеобеспечению города, было уже несколько десятков тысяч. Самые скромные подсчеты дают 20-30 тысяч, иногда даже больше.

Это было именно народное волеизъявление. Там все понимали, что в случае чего придется рассчитывать на себя. Но, как правильно сказал недавно командир «Беркута» (во время встречи с севастопольцами и в Киеве он часто так шутил), «севастопольцы — это как заградотряд». Когда наступают на Севастополь — за нами только море. Севатопольцы всегда стоят до конца, потому что некуда отступать. Момент понимания того, что будет ситуация развиваться и что мы начали двигаться в сторону России, для меня наступил 24 февраля, когда решение о координационном совете было принято под давлением жителей города. И понимание того, что севастопольцы не отступят, что мы сделали свой шаг, свой выбор и дальше будем стоять до конца. Но, конечно, была надежда на родину — что все-таки ей удастся нас защитить. И что все вместе мы из этой ситуации выберемся.

О подготовке к обороне

До 27-го была ситуация безвременья, непонимания. Хотя уже 26 фвраля севастопольский «Беркут» выдвинулся на Перекоп для того, чтобы встать в первую линию обороны, обезопасить полуостров от возможного проникновения диверсионных групп со стороны Украины. То есть вот этот момент принятия решения — что с нами войска специального назначения, что милиция присягнула севастопольцам — это все было 24 февраля. Это переломный момент, продолжение народного веча. А 25-26 февраля было принятие решения по созданию войск специального назначения Севастополя, потому что первый приказ координационного совета был о создании подразделения специального назначения «Беркут». Дальше присягнули на верность внутренние войска, который тоже были мятые-клятые на Майдане. И дальше было формирование массовых отрядов самообороны, подключение сразу всех ветеранов вооруженных сил, Черноморского флота, и дальше уже шло по цепочке формирование эшелонированной обороны… Естественно, в этот период не было вмешательства Черноморского флота. Это все формировалось на уровне внутреннего сопротивления.

Дмитрий Белик, депутат Госдумы от Севастополя

Во время событий 2014 года был депутатом Севастопольского городского совета, с 4 марта по 13 мая 2014 года исполнял обязанности главы администрации Севастополя.

Для меня это не «крымская», а «русская весна», потому что это правильное название. В результате этого события мы получили два новых субъекта — Крым и город-герой Севастополь, который я представляю. Для меня она началась 22 февраля, когда в Севастополь вернулись сотрудники спецподразделения «Беркут» и когда севастопольцы встречали их с цветами на центральной площади. На площади Нахимова севастопольцы встречали наш «Беркут» с распростертыми объятиями, как настоящих героев, в отличие от того, что было в тот момент в другой части Украины. Во Львове этих сотрудников — таких же — ставили на колени на площади, предварительно взяв в заложники их семьи. Поэтому для меня 22 февраля — это тот день, когда началась «русская весна».

На следующий день, 23-го, был митинг «Народной воли» в Севастополе, и отсюда, собственно говоря, началось все патриотическое движение. Для меня внутренне 22 февраля был переломным моментом, когда все уже поняли, что по-другому не будет. И эти ребята все — подразделения, командиры, офицеры — буквально через день уехали, перекрыли въезды в Крым. Они были первые, кто организовал блокпосты. Уже потом появилась самооборона. Для меня одна из ключевых ролей принадлежит в том числе и «Беркуту». Мы понимаем, что ключевых ролей много: и без нашего президента этого бы не произошло, и без огромного желания людей простых — севастопольцев и крымчан...

О референдуме и о том, как договаривались с украинскими военными

Никто не знал, чем это закончится. Все, кто участвовал в «русской весне», — простые жители, политики, которые приезжали к нам на тот момент. И я не знал. Я с конца февраля руководил исполнительной властью города, был назначен Алексеем Михайловичем Чалым, по распоряжению руководства городской администрации. Мы не знали, чем это закончится, но мы понимали, что другого пути нет. Жить в том государстве, где над парламентом Украины развивается красно-черный флаг — не желто-блакитный, а красно-черный — по сути, флаг фашистской организации УНА-УНСО (запрещена в России по решению суда — прим. «Ленты.ру»), или нацистской, как хотите. Мы понимали, что дальше путь один — вперед, в Россию, и другого быть не может. А уж как получилось — слава богу, что так получилось. Что мирно, без выстрелов, без крови люди сами пришли на референдум.

Я никогда в жизни не видел ни на каких выборах, чтобы люди с восьми утра занимали очередь, потому что я сам объезжал избирательные комиссии, и мне довелось вместе с коллегами руководить оргкомитетом по подготовке референдума. Я сам видел. Говорить нам сегодня могут что угодно и кто угодно, но я видел это своими глазами. С какими глазами люди шли на избирательные участки! Даже дедушка — его вели двое молодых ребят, видимо, внуки, сказал такие слова, которые запомнились: «Я пойду проголосую, а если завтра умру — то умру у себя на родине». Это на самом деле был огромный подъем севастопольцев и крымчан. Они действительно хотели вернуться домой, это было основное желание у всех. И «Беркут», и городской Совет, который принимал решение, и те депутаты, которые остались там, из 76, по-моему, 46 человек, принимали ключевые решения по проведению референдума о недоверии к киевской власти. Вот это каждый на своем месте делал. И люди, которые участвовали в определенных спецоперациях, когда нужно было договариваться с украинскими военными частями... Ведь было крайне важно договариваться, чтобы нигде не прогремели выстрелы, потому что это была бы уже совсем другая история.

Рядом со мной находится мой друг, тоже депутат Государственной думы Дмитрий Вадимович Саблин. Он редко об этом рассказывает, но на самом деле он в определенных таких операциях участвовал, и благодаря его терпению, смелости и длительным переговорам с военными частями украинскими на Перевальном были достигнуты договоренности, что выстрелы не прозвучат. По сути, оружие было сложено. И таких моментов было очень много, они одновременно происходили, параллельно друг другу, а потом сложились в эту цепочку… И решение президента, когда был внесен соответствующий документ в Совет Федерации... Было решение в «вежливых людях», которые на самом деле просто остудили горячие головы националистов с Украины. И у всех отпало желание делать какие-то провокации. Люди действительно воспринимали наших ребят, «вежливых людей», как своих, как родных. Это был фактор стабильности. Это на самом деле так, потому что все равно градус накала был очень высок. И градус патриотизма был высок. Все равно люди переживали, что могут быть какие-то провокации, приезд сюда «поездов дружбы» и так далее.

О противниках воссоединения с Россией

Я таких разговоров не слышал, и даже не хотел бы сейчас об этом говорить. Может быть, кто-то и думал об этом, но сегодня я бы говорил о благодарности тем депутатам городского Совета, которые принимали решение. Были такие депутаты, которые уехали в Киев, они и сейчас там живут. Была часть людей, которые считали по-другому. Но они как раз не представляли мнение большинства людей, мнение севастопольцев. Я руководил исполнительной властью, и я благодарен тем людям, которые эти три недели отработали, не дрогнули, исполняли свои обязанности. Ведь при всем при этом нужно было обеспечивать работу.

О сумках с наличными

Было очень много нештатных ситуаций: банкоматы отключались приватовские (украинского «Приват-банка», принадлежавшего олигарху Игорю Коломойскому — прим. «Ленты.ру»), а у людей там зарплатные карточки, представляете? Я как сейчас помню, как мы сумками — сейчас об этом можно говорить — деньги возили на тот же «Севтроллейбус», зарплату выдавали людям. Было очень много нештатных ситуаций. Если бы те люди, которые работали в исполнительной власти, повели себя по-другому, то, конечно, «русская весна» все равно шла бы своим ходом, но нам важно было обеспечить безупречную работу городского хозяйства. Должны были местись улицы, вывозиться мусор, ходить транспорт — и так далее, и тому подобное. А на самом деле нестандартных ситуаций было хоть отбавляй. Поэтому тем людям, который исполняли свои обязанности, я очень благодарен — всем, кто работал тогда. Это на самом деле такая история, которая бывает раз в сто лет, а может, и в тысячу.

Михаил Шеремет, депутат Госдумы от Республики Крым

В период государственного переворота в Киеве возглавлял Симферопольскую городскую организацию украинской политической партии «Русское единство», в 2014 году стал командующим народным ополчением Крыма.

«Крымская весна» началась с Майдана, началась с того, когда убивали людей на майдане, когда под Корсунью разбили все наши автобусы, жгли и тоже убивали, избивали людей. Фашистскими методами гонялись за ними по полям. Мы, партия «Русское единство», были с ними на связи, хотя их отправляла «Партия регионов», которая была до этого и бросила людей на произвол. «Крымская весна» началась с «Беркута», который вернулся весь побитый, с разбитыми стеклами автобусов, униженный — их ставили там на колени, издеваясь над ними за то, что они честно выполняли свой долг. Вот с этих моментов и началась «крымская весна». «Крымская весна» началась после заявлений политиков о том, что Крым будет либо безлюдным, либо украинским. Там много факторов, которые всколыхнули, возмутили общественность нашего полуострова. Но они [жители Крыма] с этим мириться были не согласны. И, конечно же, оказали сопротивление той фашистской хунте, которая путем кровавого переворота в конечном итоге пришла к власти. И мы видим то бесчинство, которое сегодня творится на Украине. Мы видим, что идет кровопролитная гражданская война. Мы помним заявление Порошенко, который говорил, что он президент мира. А на самом деле он — президент войны. И там, где Порошенко, пахнет порохом и смертью.

О том, к чему готовилась самооборона

Ощущение было одно: что мы должны делать то, что должны. Что должны делать настоящие мужчины? Защищать своих родных, близких, свою землю. А там уже будь что будет. У нас никаких ощущений не было и понимания конечного, что мы вернемся домой, в Россию, на начальном этапе тоже не было. И те люди, которые были со мной, которые начинали это всю эту «крымскую весну», — фактически это были смертники.

О национальности «крымчане»

Межнациональные конфликты на территории нашего полуострова разжигались неоднократно. Были систематические попытки играть на межнациональных конфликтах. Нас постоянно пытались делить (это украинская предыдущая власть, я имею ввиду господина Януковича), разводить по национальным квартирам. Но им это не удалось. Не удалось и следующим — людям, которые путем вооруженного переворота пришли к власти. И не удастся впредь. У нас была одна на всех национальность — крымчане. Это нас спасло и уберегло мир и благополучие нашего полуострова. У нас, конечно же, никогда не было такого, чтобы наши крымчане, крымские татары, партия «Русское единство» проводили одновременно в одном месте митинг. Это было целенаправленное столкновение. Но это было столкновение со стороны меджлиса и со стороны «Правого сектора» (организация запрещена в России — прим. «Ленты.ру»), которые в большом количестве прибыли 26 февраля на полуостров и фактически организовали эти столкновения. Четко — впоследствии мы отследили — руководили, отсекали, бросали битые стекла, ножи, заточки... Это все их методы.

О притеснении ветеранов при Януковиче

Это своеобразная игра была. У них не только интриги в отношении Крыма происходили в таком формате. Это происходило по всем позициям, в том числе с националистами, с которыми они заигрывали. Дело в том, что партия «Русское единство», симферопольскую организацию которой я возглавлял, проводила акции по всей Украине, начиная от Днепропетровска и заканчивая Львовом. И мы всю эту вакханалию видели. Я помню, как в партию «Русское единство» обратился Алексей Петрович Маханюк, герой Советского Союза. Он сказал: «Вы делаете много добрых дел, уважаете ветеранов, почитаете их. Но во Львове мы возложить цветы на могилы своих павших товарищей не можем. Мы ходим либо за неделю до 9 мая, либо после 9 мая через неделю, потому что нас избивают, срывают ордена». Для нас это было, конечно, потрясение. И когда мы прибыли с акцией «Дороги Победы» (руководил этим мероприятием нынешний глава республики, в то время лидер «Русского единства» Сергей Аксенов, успешный бизнесмен, он изыскивал средства, чтобы ветераны Великой Отечественной войны со всей Украины отдохнули в Крыму, в наших санаториях), мы встретились с Алексеем Петровичем. Жесткий боевик там происходил. И [сотрудники] СБУ гнались за нами, и националисты... Но мы свои задачи выполнили. Мы с ветеранами прибыли на холм Славы, где герои Советского Союза захоронены, поклонились им, возложили цветы и развернули Знамя Победы.

После этого мероприятия, когда нам били стекла и прокалывали колеса, нападали на нас, Сергей Валерьевич от партии «Русское единство» обратился к Януковичу с заявлением обратить внимание и немедленно отреагировать на ту вакханалию, которая творится в западных областях Украины. И в Киеве, когда мы ездили туда на акцию в защиту русского языка, происходила аналогичная вакханалия. Но господин Янукович хотел играть в какие-то непонятные игрища, которые обернулись в итоге Майданом, который мы с вами лицезрели. Он хотел противопоставить: вот националисты, а вот «Партия регионов». Вроде «мы лучше, мы не такие радикальные, просто коррупционеры». Но вот доигрался.

Дмитрий Саблин, депутат Госдумы от Москвы, глава севастопольского отделения «Единой России»

В феврале-марте 2014 года вел переговоры с представителями украинских воинских частей, расквартированных на полуострове.

Там [на переговорах] были командиры всех передовых частей украинской армии… Напряженно было, непросто. Но понимание мы нашли, что судьбу Крыма должны решать жители Крыма и Севастополя. Это главное, что было на переговорах.

Вопрос применения оружия не стоял. Но, конечно, вопросов было очень много… Ситуация непростая была, разговор был длительный. Я надеюсь, что большинство офицеров осталось служить в российской армии, и у них все в порядке. Я искренне надеюсь, что это так.

Я думаю, что в Крыму и в Севастополе никто не хотел признавать власть в Киеве. Это сто процентов. Я не знаю таких людей, кто бы этого хотел. Просто многие не остались в Крыму или в Севастополе чисто по личным, по семейным причинам. Подавляющее большинство всех, кто был в том числе во власти в этот период в Крыму и в Севастополе, были с народом, они понимали, поддерживали, способствовали, даже если лично не участвовали.

Васви Абдураимов, председатель совета общественно-политической организации «Милли Фирка»

В феврале-марте 2014 года организация стала единственным крымско-татарским объединением, открыто и публично призвавшим крымских татар принять участие в референдуме и проголосовать за присоединение Крыма к России.

Прежде всего мы являемся продолжателями традиций национального движения крымских татар, которое всегда ставило задачу восстановления Крымской АССР в составе Российской Федерации. Это было выполнение программной задачи нашего движения. Это во-первых. Во-вторых, мы всегда себя считали неотъемлемой частью большого социокультурного пространства, включающего территорию бывшего Советского Союза. Ныне это Российская Федерация, СНГ и так далее. Поэтому для нас это такая же наша страна, как и для русских, допустим, и для других народов. И ничего сверхъестественного нет в том, что мы всегда исповедовали теснейшую интеграцию Украины с Россией в рамках действовавшего тогда большого договора, считая, что Украина должна неизбежно оставаться частью нашего социокультурного пространства, а не западного, которое ей навязали через различные структуры. Они сейчас пытаются любыми путями оторвать Украину от нашего мира. И для нас нет ничего сверхъестественного в том, что мы поддержали возвращение Крыма в Россию.

Об отношениях крымских татар с украинской властью до 2014 года

Дело в том, что мы находились в процессе возвращения, восстановления своих прав. К сожалению, в тот период — украинский, несмотря на то, что Крым и крымские татары как часть населения Крыма в составе независимой Украины находились почти четверть века, не было сделано де-юре ни одного документа, который регламентировал бы реабилитацию и восстановление прав репрессированного крымско-татарского народа и других этнических сообществ Крыма. И одной из задач Крымско-татарского народного фронта, одним из основателей которого стала наша организация в 2010 году, стало принятие на Украине закона о реабилитации. Мы показывали пример того, что в Российской Федерации есть Конституция, закон о реабилитации репрессированных народов, закон о реабилитации жертв политических репрессий, которые позволяют в целом решать основные насущные проблемы всех репрессированных народов. Вот этого мы требовали от Украины. До последнего времени она всеми фибрами своих государственных институтов препятствовала началу этого процесса. В основном поэтому, в общем-то, они получили то, что получили.

О том, что было бы в Крыму, если бы Россия не пришла

Если бы Россия ушла вместе с Черноморским флотом (а такие планы — увести Черноморский флот из Севастополя и неактивный приход России в Крым — в самых высших эшелонах власти прорабатывались), кровавое месиво было бы похлеще, чем сейчас в Донбассе. Я в этом абсолютно убежден. Все годы на «независимой» Украине препятствием для любых попыток столкнуть лбами различные национальные и конфессиональные сообщества и культуры, гарантом того, что они не пройдут, был Черноморский флот в Севастополе. А когда пришла Россия со своим укладом, со своей властью, со своей мощью, вопрос кровопролития был снят с повестки дня. Абсолютно.

В управлении МВД по Комсомольску-на-Амуре проводят проверку деятельности феминистки и постановщицы активистского театра-балагана «Мерак» Юлии Цветковой. Формальным поводом для надзора стал ее детский спектакль о гендерных стереотипах «Розовые и голубые», который доносчики посчитали пропагандой гомосексуальных отношений среди несовершеннолетних. Подозрение властей также вызвали антимилитаристские танцевальные постановки «Пражская весна» и «Благослови Господа и амуницию его» и феминистский паблик «Комсомолка». «Лента.ру» записала рассказ Цветковой о том, почему региональные активистки привыкли к угрозам «показать настоящее насилие» и как отдел по борьбе с экстремизмом проверяет детские танцы и рисунки.

«Вы что, против Советского Союза?»

Все, кто нас знают давно, сходятся в том, что происходит что-то абсолютно безумное. У нас есть ученики, которые занимаются с нами почти 16 лет — начиная с посещения маминой студии раннего развития.

Наш театр — это я, актеры и администратор, моя мама. Мы очень маленькая компания в очень маленьком городе и единственный молодежный театр такого плана: он не классический, а горизонтальный (равноправный) и активистский — мы показываем социальные проблемы и ищем их решение. Театр создали год назад и решили назвать «Мерак», с ударением на первый слог: в переводе с сербского это значит «кайф», «удовольствие от мелочей жизни».

Актеры — 21 ребенок в возрасте от шести лет. Они пишут стихи, вкладываются в сценарии, создают декорации, придумывают танцы. Я как режиссер задаю общую канву, а дальше отдаю творчество им: вот в этой сцене, как вы чувствуете, как должно быть? Какой диалог здесь просится? Какими бы словами вы сказали это? Как бы станцевали? Кому-то странно, что я с детьми на равных общаюсь, но я считаю, что так и нужно. Мы работаем в технике импровизации, форум-театра, стиля гага и свободного танца.

Все было хорошо до февраля, пока мы не решили показать четыре танцевально-театральные постановки, которые готовили полгода. Две постановки идут в один день, две — в другой, и чтобы как-то объединить их, мы придумали назвать их фестивалем. Это был бы первый фестиваль активистского искусства в крае. За неделю до спектакля раздался звонок из администрации. На следующий день в Доме молодежи, площадке, которая была уже утверждена, нам сказали, что время на наши даты занято, и так будет еще полгода.

Телефонный разговор длился больше часа. Чиновники шли по пунктам нашей афиши: спектакль называется «Розовые и голубые» — почему? У вас написано «можем повторить» — вы что, против Советского Союза? Нас попросили объяснить, что мы имеем в виду под словом «личность»… Видимо, что-то им не понравилось. На других площадках нам также стали не рады.

После публикации новости о срыве фестиваля нам вновь позвонили из администрации, сказали, что мы их не так поняли, что нас на самом деле поддерживают. И пригласили на личную встречу, где дали понять, что, если мы опровергнем данную информацию, нам помогут найти помещение. Так как я не люблю, когда на меня давят, и считаю, что ничего плохого не сделала, рассказав о взаимосвязи их звонка и внезапных отказов в проведении спектаклей, я не стала ничего опровергать. Дальше пошли допросы детей.

«Детей боятся, как каких-то страшных диссидентов»

Если честно, я думала, что вопросы вызовет название антимилитаристской постановки «Благослови Господа и амуницию его». Это перевод песни Сержа Танкяна, солиста группы System of a Down. Он часто высказывается против войны и оружия. Под его песню мы танцуем центральный танец этого спектакля. Это для нас насущная проблема: все мальчики, которые приходят в нашу студию, которая существует больше 20 лет, пытаются вначале пронести игрушечные пистолеты. Но у нас на оружие, даже игрушечное, запрет. Почему? Мы пытаемся осмыслить. В танце мы показываем, что у одного появился «пистолет», у другого тоже — как защитное средство, а у третьего — автомат, и атмосфера начинает накаляться. Это, конечно, сатира и утрирование, но и самый драматичный спектакль.

На тот момент, когда мы его задумали, случился расстрел в колледже в Керчи. Дети были напуганы, история сильно их задела, мы много говорили, что они думают об этой ситуации, как этого можно было избежать. С ними совсем не обсуждали эту ситуацию в школе. Хотя с подростками в принципе мало говорят... Финал они придумали сами и показали, как можно было этого избежать.

«Пражская весна» — постановка по «Весне священной» Игоря Стравинского. Мы делаем оммаж двум хореографиям: Нижинского и Бежара — под музыку Джона Кейджа. Так совпало, что задумка появилась во время 50-й годовщины ввода советских войск в Чехословакию, и у меня эти две «весны» соединились в тему прав человека, противостояния подавлению. Темы простые и очевидные, но, когда ты растешь в маленьком городе типа Комсомольска, они кажутся очень далекими и запретными. Но это все только мои смыслы, внутреннее, не для зрителя — дети просто танцуют «весну». Все! Шестилетки полуавтономно бегают и прыгают.

В постановке «Неприкасаемые» мы 15 минут показываем историю травли в школе и детском саду. Многое рассказали сами дети, осмысляя свой опыт. И чем больше мы говорим, тем им легче справляться с этим.

«Голубые и розовые» — это спектакль, посвященный демонстрации стереотипов о девочках и мальчиках. По сценарию, сначала мы проговариваем все клише: что девочки любят розовый цвет, а мальчики — голубой, что мальчики — грязнули, а девочки убирают за ними, что мальчики — защитники и воины и не должны плакать, а девочки — будущие матери и мечтают только о муже, что девочки и мальчики никогда не поймут друг друга. Это все в легком танцевальном формате. Мы показываем, что от «мальчик дергает тебя за косичку — значит ты ему нравишься» один шаг до «бьет — значит любит».

Дальше мы предлагаем решение: один из мальчиков танцует, как бы выпуская свои эмоции, а остальные начинают следовать его примеру и понимать, что танцуют они или нет — не делает их больше или меньше парнями. Девочки делятся мечтами: кто-то хочет стать бизнесвумен, кто-то — режиссершей, и называют имена великих женщин: первой женщины, взошедшей на Эверест, первой женщины, получившей Оскар, и так далее.

Для искушенной публики западной части России это, наверное, очень наивный уровень, но для нашего города это актуально: например, на днях наша радиоведущая Татьяна Жмеренецкая заявила о том, что хочет стать мэром города, и ее уволили, возмутились, что слишком «неженские» амбиции. Женщина — дома сиди, борщи вари. В финальной сцене ребята говорят: я личность, я мечтаю о том-то или люблю то-то.

Самое интересное, что я даже не думала о коннотации названия, которую увидели в полиции. Его придумал ученик. Я общалась с ЛГБТ-активистками, и никто так никогда себя не называл, поэтому для меня голубой и розовые — это цвета. Честно, если бы были сомнения, я бы даже не стала использовать эти слова.

Нашим актерам от шести до 17 лет, а нас боятся, как каких-то страшных диссидентов. Мы чудом нашли женщину, заинтересованную в молодежном современном театре, которая не испугалась предоставить нам площадку. Мы намерены провести фестиваль, как и планировали, 16 и 17 марта. Но зрителей некуда посадить: не можем найти людей, которые дадут стулья. Один человек сначала сказал «да», а потом, видимо, испугался.

«Рисовала радугу по собственному желанию»

Сотрудница полиции, которая пришла ко мне на работу, не смогла произнести, по какому поводу проверка. Заявление было о пропаганде ЛГБТ среди несовершеннолетних. Она показала бумажку и покраснела.

На даче показаний мне пояснили, что я в местном отделении по борьбе с экстремизмом и терроризмом. На меня написали три заявления: за пропаганду гомосексуальных отношений среди несовершеннолетних, разжигание ненависти к мужчинам и, кажется, экстремизм.

Допрос длился почти четыре часа.

Сначала мне предъявили скриншоты разных записей и фото с моей страницы и пабликов «Одуванчиковое поле», на котором я пишу об очень простых вещах: контрацепции, ВИЧ, презервативах, о которых, к сожалению, далеко не все подростки знают. И еще «Комсомолка» — о проблемах феминизма. Там я, кстати, вообще не пишу про мужчин — это паблик про женщин.

Один из скриншотов был с прошлогоднего мастер-класса, на котором девочка рисовала картину, а на этой картине оказалась радуга. Мне пришлось в двух абзацах писать, что моя несовершеннолетняя ученица рисовала радугу по собственному желанию, без давления и принуждения.

Дальше мы застряли на фразе «гендерные стереотипы». Сотрудник полиции подумал, что гендер — значит трансгендеры. Я объяснила, что такое гендерные стереотипы, что я подразумеваю под этим термином, какие есть примеры стереотипов, прям как на школьном экзамене.

Затем мне предъявили скриншот с моей негативной оценкой закона о пропаганде ЛГБТ, и я описала проблемы преследований лесбиянок в Чечне, «коррекционных» изнасилований. Также ответила, рассказывала ли я об этом детям и платят ли мне международные организации (нет).

Оперуполномоченный спрашивал, веду ли я пропаганду, что такое секс-просвет, кому и зачем он нужен, что такое феминизм, что такое интерсекциональный феминизм... В конце мне пришлось ему описывать, что я считаю традиционными семейными ценностями, какого я мнения о семье. Я написала, что я не против традиционных семейных ценностей, я за любовь, принятие, теплоту. Эта нелепая объяснительная уместилась на четырех листах.

Потом начались преследования детей и нападки в их адрес. По-другому я назвать это не могу.

«К тебе полиция, пойдем»

Сотрудники полиции, которые ведут дело, с трудом понимают, о чем спрашивают. И эта неумелость только нагнетает атмосферу.

10 марта они пришли к нашим ученику и ученице. Почему именно их выбрали, непонятно. У нас в театре 17 подростков, которые учатся в разных школах. К самым старшим и самым младшим не пошли.

15-летнюю девочку вызвали после уроков из дома и в течение двух часов допрашивали пятеро взрослых: двое полицейских и трое сотрудниц школы. Давили на нее, доходило до полуоскорблений: расспрашивали о том, что такое ЛГБТ, знает ли она, что это такое, откуда узнала, веду ли я пропаганду, призываю ли я спать девочек с девочками, а мальчиков — с мальчиками. Темы с ней обсуждали такие, что впору было ставить «18+», но все это было без присутствия родителей.

13-летнего мальчика оставили после уроков. Вызвали к директору со словами: «К тебе полиция, пойдем». Никто не успел сориентироваться, позвать родителей. Предъявляли лайки, которые мне поставили под каким-то постом, который я уже не помню. Но это же ребенок! Какой-то уровень абсурда запредельный. Расспрашивали их друг о друге, может, как-то выбрали через контакты в телефоне.

Когда на следующий день пришли к другому нашему ученику, мы предупредили, чтобы сразу звонил родителям. Он позвонил папе, который работает участковым. И с ним уже говорили не два часа, а двадцать минут, более нейтрально и вежливо.

Напуганы все. Когда вас два часа допрашивают, естественно, страшно. Уходить из театра пока никто не собирается, потому что все в курсе моей деятельности, знают, что моя позиция — против насилия, и я отношусь одинаково и к мальчикам, и к девочкам. Но детей, во-первых, сама тема пугает, потому что они еще дети и не прошарены во всех этих вопросах, а во-вторых, давление: они боятся, что что-то не то скажут и подставят меня.

Мы с родителями сейчас ищем какие-то юридические основания, за что нас преследуют, сели изучать законы.

«Отматывайте лет на 50 назад»

До недавнего времени наш театр все очень любили и говорили, какие мы классные. У нас были две уникальные для нашего города постановки полностью на английском языке про историю английского. В Драматическом театре мы показывали танцевальную постановку о проблемах подростков «Эволюция»: как на беззаботных детей начинает давить общество, но в итоге проблемы преодолеваются, и друзья помогают — все это под стихи одной из наших участниц. Помогали детям с инвалидностью для местной организации «Маяк надежды». Неплохой для года деятельности послужной список!

Дети растут, проблемы, встающие перед ними, становятся сложнее. В первую очередь — это домашнее насилие. У меня были черные месяцы, когда на меня валились эти истории, и я плакала от бессилия. Это очень страшно: папа бьет маму, папа бьет меня, папа бьет брата. Вопросы гендерных стереотипов им также близки: на моих 15-летних учениц уже сейчас давят вопросами, «когда замуж, когда рожать планируешь, зачем тебе карьера». Гомофобия тоже сильна: я знаю, что есть ЛГБТ-подростки, и не могу представить, насколько им сложно одним справляться. У нас очень опасные улицы, как, наверное, в классической провинции.

Город у нас наполовину заводской, наполовину бандитский. Когда вы слышите «Комсомольск», отматывайте лет на 50 назад. Это не современность, это прошлый век. Я думаю, больше всего проверяющих насторожило, что я говорю про активизм и феминизм. Эти слова пугают людей.

В нашем фем-сообществе только я и пара волонтерок. Моя аудитория в паблике — тысяча с лишним подписчиц, а в городе — от двух до двадцати человек. Именно столько человек приходят на мероприятия. К сожалению, пока такая аудитория. Это детский масштаб.

Но хейтеров всегда было хоть отбавляй. Когда я решила провести лекцию про абьюз, были угрозы: придем и покажем, что такое настоящее насилие. Вместо этого пришла группа женщин, которая саботировала лекцию передергиваниями в духе «жертвы сами виноваты».

Срывали даже женское чаепитие. Мы хотели его провести женским кругом, без мужчин, чтобы поговорить о наших проблемах. Мужчины начали писать: мы придем и «покажем» феминизм. Поступило столько угроз, что испугались и сами девочки, и площадка, с которой мы договорились провести чаепитие, и нас попросили не приходить.

Я уже перестала реагировать на угрозы убийством. Сейчас, пока мы с вами говорим, мне пришло три сообщения от какого-то молодого человека, где из цензурных — только слово «ты». Вчера в сообществе нашей студии написал мужчина, угрожающий нас убить за «разврат детей». Это общий фон.

После того, как меня четыре часа допрашивали в полиции про феминизм и секс-просвет, я почувствовала себя причастной к хештегу #феминизмНЕэкстремизм. Полгода назад я его писала по делу Любови Калугиной, когда меня это все даже близко не касалось. Одно дело — читать о преследованиях активистов, а другое — попасть в них. Мне все говорят: зачем ты это делаешь? Кому это нужно? История с полицией заставляет задуматься, в каком государстве мы живем. Но я могу назвать как минимум 21 человека, которому это нужно. На самом деле, даже больше.

Больше всего меня пугает, что дети начали думать, что они правда сделали что-то не так. Я говорю: вы верите в то, что мы делаем? Да. Вы видите что-то плохое? Нет. Но вся ситуация вокруг оказывает психологическое давление. Это очень страшный прецедент, потому что детям как будто по рукам настучали. Они правда рвут жилы на этих спектаклях, ставят их, вкладывают туда огромное количество сил. Они искренне ищут способы, как можно менять мир к лучшему. Эти дети очень тонкие, чуткие, дружные, волонтерят, ездят в детские дома, поддерживают разные социальные проекты. Они сильно загружены: учатся на пятерки, пишут олимпиады и посреди своей занятости успевают прийти потренироваться четыре часа на физически тяжелых репетициях.

И тут им взрослые говорят: активизм — это плохо, активизм — это зло. Даже не до конца понимая, что такое активизм. И когда приходят за неделю до фестиваля и говорят: «Уходите» — это прямо стресс и для них, и для меня. Они очень переживают.

Я уже три дня не сплю и не ем, нахожусь на грани нервного срыва. Меня снова вызывают в отдел по борьбе с экстремизмом. Телефон прослушивают и срывают звонки с адвокатом. Но я мечтаю открыть в своем городе женский кризисный центр, альтернативную независимую школу, где детей не будут гнобить и травить, и дальше продвигать театр. В конце весны мы сделаем постановку по книге Светланы Алексиевич «Соло детского голоса» о детях во время Второй мировой войны, а летом поставим новый английский спектакль.