Теракты, авиакатастрофы и другие трагедии с многочисленными жертвами «взрывают» интернет и будоражат общественное мнение. Пережив первый шок и немного успокоившись, пользователи соцсетей начинаются выяснять, кто из них правильнее скорбит. Одним кажется, что все делают это слишком показушно. Другим недостает в соболезнованиях патриотического пафоса. Есть и те, кто находит во всем скрытый смысл: раз погибли — видимо, заслужили. Вопрос о том, что разом оборвалось множество неповторимых человеческих судеб, и это в первую очередь личная трагедия каждой семьи, отчего-то быстро уходит на второй план. О том, что такое правильная скорбь, можно ли говорить о мертвых не только хорошо и почему государство часто «присваивает» смерть, «Ленте.ру» рассказала доцент РГГУ, кандидат культурологии Светлана Еремеева, исследователь отношения к смерти.

«Лента.ру»: Прилично ли после трагедии обсуждать мертвых, критиковать их поступки?

Светлана Еремеева: Это правильно, что люди снова стали учиться говорить о смерти. В советское время навык такого разговора был утерян, поэтому сегодня неизбежны эксцессы, у которых есть свой смысл. Так определяются границы и возможности разговора о смерти и о правилах поведения живых по отношению к тем, кто ушел.

Почему вы считаете, что навык был утерян? В советское время о смерти говорили много: не одно поколение выросло на книгах и фильмах о героически погибших пионерах.

Это не были разговоры о смерти, это были разговоры о героизме. В центре этих историй стояли не люди, а прекрасное будущее, за которые эти жизни можно и даже нужно было отдать. Собственно, личного пространства в этих историях даже не предполагалось. Лучшей считалась смерть на благо общества, только тогда она имела значение, только тогда герои отправлялись в бессмертие. Государство присвоило право разговора на эту тему.

Что же осталось гражданам?

Я занималась академическим сообществом России конца XIX — начала XX века, в том числе практиками коммуникации. Одной из таких практик были некрологи. Это всегда было не просто воспоминание о человеке, а описание ценностей того мира, в котором он существовал. У поминальных текстов оказалась и другая сторона: они многое говорили о самом пишущем. О том, что и как этот человек чувствует, почему именно так относится к покойному и его делам. Перед лицом смерти человек беззащитен — он не лжет о себе, ему просто не до этого. Именно через изменение поминальных текстов я увидела, как изменились мои герои — те, чьи тексты я читала — за какие-то десять лет после революции. Активная большевистская практика культурного строительства, направленная прежде всего на перестройку самого человека, оказалась вполне эффективной и для членов академического сообщества.

В чем это проявляется?

Один из моих героев в течение своей жизни написал около 60 некрологических текстов. Во всех есть сквозные, достаточно фундаментальные темы: как устроена наука, кто и как становится ученым, как наука взаимодействует с социумом. До революции это был спокойный и достойный разговор о правильном устройстве жизни, а после революции все меняется. Вопросы, которые как бы ставят, подводя итоги жизненного пути, становятся все менее существенными, да и сами некрологи становятся однообразными.

С дежурными соболезнованиями?

Да. Надо сказать, что раньше формат некролога определялся ситуацией: в зависимости от того, где, для кого, с какой целью он печатался или произносился, он мог быть и в полстраницы, и в несколько десятков страниц. После 1926 года некролог превратился в обычный для нас жанр: несколько дежурных фраз об умершем. Уважение и обращение к личному пространству умершего больше не стояло на повестке дня.

Вы считаете, что это было намеренно?

Специально с некрологами, конечно, никто не боролся, но власть над смертью является частью символического капитала: кто распоряжается смертью, тот властвует над жизнью. Я думаю, что большевики, начав строительство нового человека, новой культуры, это хорошо чувствовали. Выражением такой символической власти позже станет известная формула «десять лет без права переписки». Когда простой смертный не имел права знать, жив близкий человек или мертв, не мог молиться ни за здравие, ни за упокой. Это такой вариант полной власти над душами.

Власть над телами была другой стороной того же процесса. Еще в 1919 году, когда умер известный революционер Яков Свердлов, начал разрабатываться ритуал похорон для государственных деятелей. И этот ритуал довольно скоро был подробно описан. Для тех же, кто представлял меньшую ценность для государства, он просто редуцировался.

Был более скромным?

Не совсем. Другого ритуала, кроме государственного, вскоре просто не стало. Впрочем, в 20-е годы пытались экспериментировать: были гражданские и полугражданские похороны, были даже пионерские, когда юные ленинцы хоронили своих сверстников, но эти истории не получили развития. В результате любая церемония похорон стала определяться государством, а та или иная степень полноты и торжественности ритуала обозначала ценность человека.

А сегодня что происходит?

Сейчас это символическое поле боя, то есть место, где создаются ценности и значения, оказывается иногда местом битвы. В июне 2015 года во время похорон бывшего премьер-министра России Евгения Примакова я наблюдала драматическую ситуацию. Судя по всему, у семьи были свои взгляды на то, чья это утрата. Два дня информации вообще не было — я так понимаю, шла борьба за принадлежность смерти — государственной или приватной. И в результате появился «гибридный» обряд: по телевидению показали только официальную часть прощания, а церемония на кладбище проходила в закрытом режиме. Это важно как свидетельство того, что сегодня может быть поставлен вопрос, вправе ли государство всецело распоряжаться смертью человека, даже если умерший был крупным государственным деятелем.

Прощание с убитым Борисом Немцовым транслировалось, мне кажется, родственники, наоборот, сделали все возможное, чтобы церемония была максимально публичной.

Естественно, это сложное поле. Что касается Немцова — здесь много политических мотивов. Как раз важно было масштабировать его смерть, уйти от частного, и похороны были лишь инструментом для этого. Но, поверьте, мысль о том, что похороны с государственными почестями — лучшее, чем может завершиться земной путь, засела во многих головах. Да и государству не нравится сама постановка вопроса о праве на собственную смерть. Ибо, как я уже говорила, контроль над смертью или хотя бы похоронами имеет отношение к контролю над живыми. Это тоже инструмент, с помощью которого нас изо всех сил пытаются сплотить в коллектив. Желательно патриотический. После гибели Ту-154 в Сочи появились петиции в интернете с требованием присвоить погибшим звания Героев России. Это из той же серии — то есть смерть рассматривается в терминах выполнения коллективного государственного «священного долга».

На Западе ведь тоже есть понятие коллективной смерти, подвига во имя человечества.

Не совсем так. Государственный траур — то есть предписанная общая скорбь — несомненно, есть. А понятия коллективной, братской смерти — уже нет. В Америке после теракта 11 сентября в «Нью-Йорк Таймс» несколько лет выходила рубрика «Портреты горя». Там были очерки о каждом из погибших: что любил этот человек, чем интересовался, чем отличался от других. То есть коллективную катастрофу американцы как бы разбили на множество личных частей, превратив в истории смерти отдельных людей.

Тем самым увеличив значимость каждой отдельной потери?

Конечно. Ведь от того, что они погибли одномоментно, каждый не перестал быть отдельной уникальной личностью. Два года назад в Москве вышла книга американки Моники Блэк «Смерть в Берлине». Она между делом рассказывает потрясший меня и совершенно естественный для нее сюжет. Весной 1945 года шли массированные бомбардировки Берлина, повлекшие за собой массовые жертвы. Людей надо было хоронить. Важнейшей проблемой для близких стало найти гроб. Немцы отдавали за них хлебные карточки, меняли оставшиеся ценные и нужные вещи. Это последнее, что они могли сделать для погибших, — похоронить как полагается, в своем гробу, в своей могиле. И для них русские казались абсолютными варварами, потому что хоронили своих разом в братских могилах. Это совсем другое представление о пространстве смерти — и жизни.

Много споров о том, когда уместно объявлять общенациональный траур. Какие тут могут быть критерии?

Это символический жест власти. Я не знаю, существуют ли какие-то юридические нормы на этот счет, да и должны ли они существовать — или это вопрос этический... Но поскольку решает власть, именно она таким образом присваивает ситуации символический статус. Очевидно, что он не впрямую определяется количеством погибших.

Беда в том, что у нас нет не только культуры государственного коллективного горевания, но и личной культуры. До революции она была, но, возможно, это не только вопрос нашего советского прошлого, но и принципиально иного настоящего во всем мире. Когда-то совершенно точно было известно, какой траур и сколько времени следует носить по родственникам разной степени близости. Условно говоря, по мужу горюют год, по отцу — полгода. И для представителей разных социальных групп были свои правила.

Сейчас что-то из это осталось? Пролетариат скорбит иначе, чем интеллигенция?

Сама структура траура — поминки после похорон, на девятый день и сороковой — одинакова у всех слоев. А вот правил траура уже нет. Какую одежду и как долго носить, что говорить, как себя вести решает каждый сам для себя. На Западе сложилась ситуация, которую один из исследователей несколько десятилетий назад назвал возрождением смерти. И дело не в том, что о смерти снова начали говорить в общественном пространстве. Дело в том, что наступил этап осознания нового момента: смерть приблизилась к человеку и стала зоной его личной ответственности.

В современном мире родственники или даже сам человек могут задолго до предстоящего события решить ритуальные вопросы. На одном из действующих кладбищ Амстердама есть музей похорон. Там представлены семь типов похорон, актуальных (для этого кладбища) на сегодняшний день. Шесть из них связаны с религиозными и этническими традициями, а вот седьмой тип — творческий, когда семья сама предлагает сценарий церемонии. У нас такое представить пока невозможно.

У нас похоронные агентства тоже декларируют индивидуальное отношение к клиентам.

Все индивидуальное отношение сводится к тому, что похоронный агент тебя выслушает. Но репертуар средств очень ограничен. Представлений о том, что такое «своя смерть», у нас нет. Агентства идут по накатанному пути, исходя из общих представлений, как это должно быть. Причем пакетное предложение по умолчанию имеет черты православного обряда: от оформления до отпевания. Я с этим сама столкнулась в прошлом году.

Отказаться нельзя?

Для этого потребуется приложить определенные усилия и все время контролировать ситуацию: как только что-то пытаешься пустить на самотек, сразу возникает религиозная символика. Мы хотели отказаться от православных акцентов именно исходя из личности человека, которого хоронили. Мы пытались представить себе, как ему самому хотелось бы быть похороненным, исходя из всей его жизни. Самым сложным было отказаться от православного убранства в гробу, а временным памятником на могиле все равно оказался крест — других вариантов просто не было. Но существует и другая сторона этой истории: на похоронах были люди, которых никак не назовешь воцерковленными, но они осудили нас за это. По их мнению, получилось «как-то не по-людски».

Партия парламентского большинства провела первый после сентябрьских выборов съезд, на котором единороссы переизбрали своего лидера. Совсем без изменений кадрового состава не обошлось, но главной темой мероприятия стали регионы. Что пообещали россиянам единороссы, почему не говорили о Трампе и откуда на съезде гематоген — рассказывает «Лента.ру».

Предыдущий XV съезд проходил за два с половиной месяца до сентябрьских выборов в Госдуму, по итогам которых ЕР получила в нижней палате парламента конституционное большинство. На мероприятии не царила атмосфера триумфа после недавнего успеха, отмечает президент фонда «Петербургская политика» Михаил Виноградов. По его мнению, это хорошо — «учитывая, чем заканчиваются съезды победителей».

В следующем сентябре более чем в 30 регионах пройдут избирательные кампании разного уровня. Они будут трудными, так как «идеологические противники» правящей партии воспользуются случаем, чтобы досрочно начать президентские кампании, предостерег единороссов председатель партии и премьер-министр Дмитрий Медведев.

Оппонентов ЕР вспоминали с самого начала съезда. Во Владимирской области, когда она была под руководством коммуниста Николая Виноградова, царили «упадничество и уныние», уверяла вице-спикер Госдумы Ирина Яровая в первый день мероприятия, а когда пришла к власти Светлана Орлова, в регионе настал праздник. Владимирский губернатор, общаясь с журналистам, была скромнее в оценках — например, обратила внимание на то, что в регионе на последних выборах была не самая высокая явка.

Всех на Дальний Восток

Исходя в том числе из сентябрьских результатов на съезде выбирали руководящие органы партии. Председатель ЕР остался тем же — единороссы проголосовали за переназначение на этот пост Дмитрия Медведева. Переизбрались также руководители высшего и генерального советов Борис Грызлов и Сергей Неверов.

Часть руководящих постов доверили регионалам. В высший совет одновременно со спикером ГД Вячеславом Володиным вошли глава Крыма Сергей Аксенов, ростовский и тамбовский губернаторы Василий Голубев и Александр Никитин.

Менее высокопоставленные делегаты местных ячеек партии как до, так и после голосования вовсю фотографировались с депутатами Госдумы, у стендов и с плюшевым талисманом партии; их выступления на дискуссионных площадках были особенно эмоциональными. Так, представитель Пермского края рассказал, насколько остра нехватка площадок для подготовки специалистов на заводах: из-за этого молодых парней, бросивших школу или техникум, не могут взять на работу и самостоятельно обучить, в итоге их «забирает улица».

Участникам одной дискуссии напомнили, что действие закона о так называемом «дальневосточном гектаре» с 1 февраля распространится на всех россиян, а не только жителей ДФО. Прозвучало предложение каждому взять по гектару, а на следующем съезде посмотреть, что из этого получится. Уже сейчас регион привлек более 1,3 триллиона рублей инвестиций, завлекал перспективами бурного роста замглавы Минвостокразвития Александр Крутиков.

Хештеги с вареньем

Результаты трудов партии за пять лет и планы на перспективу показали на стендах, cоответствующих предвыборной программе партии. Тут и городские парки, и строительство театров, и детский спорт, и поддержка пенсионеров и детей. Внимание к экспозициям привлекали по-разному: желающие могли сфотографироваться с дощечкой с названием проекта (#ПроектШГП РФ — что означает «Проект Школы грамотного потребителя) и ознакомиться с продукцией местных производителей. На стенде «Дом садовода — опора семьи» расставили банки с домашним вареньем «Груша с апельсиновой стружкой и конъяком в шоколаде» и вареньем «Мужское» (состав ингредиентов не уточнялся). А у «Народного контроля» оставили корзинку, полную гематогена со вкусом колы российского производства.

Недостачу батончиков, которые активно разбирали делегаты и журналисты, потом восполнили аскорбинками. Самый веселый стенд — у «Молодой гвардии», члены которой готовы были даже коллективно прыгать ради запоминающейся фотографии.

На дискуссионных площадках с участием федеральных министров, среди которых оказались глава Минтранса Максим Соколов, министр строительства и ЖКХ Михаил Мень и министра труда Максим Топилин, градус веселья был пониже. Одной из самых насыщенных по повестке стала экономическая секция. По ее итогам единороссы договорились, что «ключевым в настройке налоговой системы должен быть посыл: недопустимо увеличение налоговой нагрузки», заявил глава думского комитета по бюджету и налогам Андрей Макаров.

Он пообещал, что уже на следующей неделе в нижнюю палату парламента будет внесен законопроект, который позволит объединить документы о налоговой, бюджетной и таможенно-тарифной политике. В ходе дискуссии по ЖКХ договорились поработать над созданием компенсационного фонда для обманутых дольщиков, а из обсуждения качества госуслуг родилась идея наказывать судебных приставов за несвоевременное уведомление должников о начатом в их отношении производстве.

Сами все сделаем

Пока единороссы дискутировали и голосовали, весь мир обсуждал инаугурацию 45-го президента Соединенных Штатов Дональда Трампа, которая состоялась 20 января. С его приходом отношения Москвы и Вашингтона должны потеплеть, а санкционная политика — пойти на убыль, прогнозировали многочисленные политики и эксперты. Но на съезде «трампомании» не наблюдалось.

Председатель партии и вовсе призвал «расстаться с иллюзиями» об отмене антироссийских санкций и трудиться на благо страны, которая при любом раскладе планирует кормить себя сама. «Нечего надеяться на чужие выборы, на приход каких-то руководителей иностранных», — подчеркивал Медведев.

Большинство вопросов, поднятых на съезде, так или иначе были связаны с поручениями президента и проблемами, обозначенными им в недавнем послании Федеральному Собранию.

Но самого главы государства на мероприятии не было, хотя Путин не оставил единороссов без внимания: «Всем вам большой привет от президента», — передал Медведев в конце пленарного заседания.

Официальный представитель Кремля Дмитрий Песков признался, что надеется на участие Владимира Путина в следующих выборах главы государства. Сам президент пока старательно избегает конкретики, отвечая на вопросы о своих планах на 2018 год. «Лента.ру» вспомнила, что Путин говорил по поводу президентской гонки, и узнала, когда он может прояснить ситуацию в этот раз.

Гражданин Песков и другие

Во время съемок программы на «Би-би-си» Пескову пришлось в который раз отвечать на вопрос о планах Путина баллотироваться на новый срок. Официальный представитель Кремля напомнил о своем заявлении почти 13-летней давности: перед выборами 2004 года он подчеркивал, что надеется на участие действующего президента в выборах «как гражданин России».

Таких граждан, по данным социологов, в стране примерно две трети. Весной 2015 года электоральный рейтинг президента Путина достиг рекорда — 75-76 процентов опрошенных фондом «Общественное мнение» указывали, что готовы проголосовать за нынешнего главу государства, если бы выборы состоялись немедленно. К весне 2016-го цифры особенно не изменились: ВЦИОМ насчитал 74 процента граждан, готовых поддержать президента. Тогда примерно 15 процентов респондентов не планировали голосовать за Путина, еще 11 процентов не успели определиться.

По словам социологов, россияне обращали внимание на выполнение предвыборных обещаний, которые дал Путин, будучи кандидатом в президенты в 2012 году. Но, судя по всему, для потенциальных избирателей это не определяющий фактор. «Даже среди тех, кто считает, что президент еще не реализовал многие свои предвыборные обещания, Путина готовы поддержать 70 процентов», — отмечалось в материалах ВЦИОМ, опубликованных в прошлом марте.

Президент говорит о своем потенциальном участии в гонке с гораздо меньшей однозначностью. «За эти годы с Путиным все должны были уже привыкнуть к тому, что такого типа решения он откладывает на последний момент, — комментирует интригу политолог Алексей Чадаев. — Он в своем репертуаре».

Как зреет время

Вопрос об участии в выборах поднимался почти на каждой прямой линии или ежегодной большой пресс-конференции президента. В феврале 2008 года, когда до очередного голосования оставалась всего пара недель, во время общения с прессой Путину предложили пофантазировать о своем будущем: «Давайте представим 2018 год, 10 лет, пофантазируем: Ваша должность, в каком городе Вы живете, чем Вы занимаетесь?» «Об этом рано говорить», — в своем фирменном стиле ответил глава государства. И предложил сначала дождаться президентских выборов и нового правительства: «А там видно будет».

Почти то же самое он говорил по поводу долгосрочных планов в 2004-м: «О возможности баллотироваться на такую высокую должность, как президент Российской Федерации, в 2012, 2016 годах либо совсем уже дальше — конечно, сейчас я об этом не думаю».

Но даже когда речь шла о ближайших выборах, Путин не вносил ясности загодя. «Это зависит от общих результатов работы в стране и на президентском, и на правительственном уровне, и на уровне Центрального банка», — подчеркивал президент, отвечая на соответствующий вопрос в декабре 2014-го.

К январю 2016-го определенности не прибавилось. Песков заверял журналистов, что решения по поводу участия в президентской гонке еще не принималось. В сентябре — тоже ничего нового. «Я пока ничего для себя не решил», — вторил самому себе Путин. И добавлял, что сначала надо посмотреть, как реализованы поставленные задачи, а потом уже определяться относительно кампании в 2018-м.

«Любое официальное заявление ограничивает пространство для маневра», — объясняет уклончивость главы государства вице-президент РАСО Евгений Минченко. Он подчеркивает, что важнейший элемент управления политическим процессом — возможность определить место и время. В том числе, видимо, и для запуска президентской кампании.

Нужный момент по состоянию на декабрь 2016-го не наступил: за неделю до Нового года глава государства снова обещал принять решение, когда «время созреет».

Иногда они соглашаются

Не считая досрочных президентских выборов в 2000-м, Путин объявлял о своем участии в гонке не раньше, чем за полгода до ее начала.

Сейчас досрочных выборов, которые могли бы сломать эту традицию, не ожидается. По словам председателя ЦИК Эллы Памфиловой, голосование состоится в марте 2018 года. Провести их раньше, как утверждала глава Центризбиркома, невозможно даже технически. В Кремле уточняли: это возможно, но нецелесообразно.

Последние несколько раз президента тоже выбирали в марте. Перед голосованием 2012 года возглавлявший тогда страну Дмитрий Медведев имел право баллотироваться повторно и не исключал такой возможности. Но в сентябре 2011-го на съезде «Единой России» в качестве кандидата от партии выдвинули тогдашнего премьера Путина, а он (в случае своей победы) предложил Медведеву пост премьер-министра.

Перед выборами 2008 года после двух сроков подряд в Кремле Путин в кои-то веки говорил о перспективах заранее и вполне определенно: идти на третий срок, нарушая конституцию, он не собирался.

А вот на подходе к мартовской кампании 2004 года, когда Путин, как и сейчас, раздумывал над потенциальным вторым сроком, интрига тянулась до последнего. Президент поделился планами как бы невзначай, на декабрьской прямой линии. «Знаю, что вопросов таких много. Мой ответ утвердительный: да, буду баллотироваться и в ближайшее время, повторяю, сделаю официальное заявление по этому поводу», — сказал он, отвечая на очередной вопрос по теме.
.
Тогда до выборов главы государства оставалось всего три месяца.

Хотя на этот раз, вполне возможно, до декабря ждать не придется, предполагает политолог Глеб Кузнецов. По его мнению, Путин может объявить об участии в президентской гонке в мае — в очередную годовщину подписания пакета майских указов. «Годовщина подписания ключевых документов по развитию социальной сферы, так называемых майских указов, мне представляется вполне логичным способом объявить о начале президентской кампании, — отмечает Кузнецов. — Дабы, так сказать, закончить начатое».

В одной только Москве без крыши над головой живут, по приблизительным подсчетам, свыше десяти тысяч человек. Сколько из них замерзает насмерть зимой — подсчитать невозможно: статистика учитывает только общее число умерших от переохлаждения. Как выживают те, у кого нет ни дома, ни денег? Можно ли вернуть этих людей к нормальной жизни, да и стремятся ли они к ней? На эти и другие вопросы «Ленте.ру» ответил руководитель благотворительного проекта «Ангар спасения» службы «Милосердие» Роман Скоросов.

С наступлением холодов для бездомных наступают суровые времена. Одно из немногих мест, где им всегда готовы помочь, — «Ангар спасения»: пункт дневного обогрева для бездомных на Рогожском валу. Люди могут побыть здесь в тепле, помыться, переодеться в чистое и постричься. Но главное — волонтеры всеми доступными способами пытаются вернуть бездомных к нормальной жизни в обществе: помогают с восстановлением документов и покупкой билетов до дома. Увы, далеко не все их подопечные готовы изменить свой образ жизни.

«Лента.ру»: Как проходит ваш день?

Скоросов: Бездомные приходят в «Ангар» с утра, с 10 часов. Люди могут находиться здесь до вечера, ночью мы не работаем. Отапливаемая палатка вмещает одновременно 55 человек. Тут они рассаживаются в тепле и занимаются своими делами, по очереди идут мыться, переодеваться и так далее. Кто-то уходит, кто-то приходит. Пускаем всех, кроме совсем уж неадекватных, чтобы не было конфликтов.

Получается, и пьяный может зайти? Много таких?

Увы, пьют действительно много. Это основная причина, по которой они теряют работу и оказываются на улице в таком бедственном положении, — потому что пьют. Если они говорят, что пьют, чтобы согреться, — это ерунда. Мы стараемся всем разъяснить, что алкоголь не спасает от холода, а только увеличивает риск обморожения, притупляет ощущения.

Многие люди выглядят весьма прилично — и не скажешь, что они бездомные.

Действительно, за последнее время бездомные поменяли свой облик, меньше стало дурно пахнущих и небрежно одетых. Не так, как было пять-десять лет назад. Больных меньше. Мы оказываем доврачебную помощь — это как медпункт в пионерском лагере. Медицинский работник осматривает порезы, синяки. Если что-то серьезное — отправляют в поликлинику для бездомных. Москвичи жертвуют нам вещи, которые мы раздаем. Всем, кто моется, выдают комплект нового нижнего белья и носков. Кормим один раз в день, но это не главное, чем мы занимаемся. Тут место не для кормления.

А что же тогда главное?

Главное — это социальная работа: чтобы человек привел себя в порядок и захотел подняться со дна. В день приходит до ста человек. Кто-то просто помыться, поесть и уйти, кому-то нужна помощь с одеждой, кого-то отправляем домой. Среди бездомных мужчин всегда больше, женщин не так много. Есть и те, кто обращаются за социальной помощью, кому хочется что-то изменить в жизни. Обогрев, помывка, стрижка — это дополнение к тому, чем мы на самом деле занимаемся.

Куда они отправляются вечером из «Ангара»? Не на улице же ночевать в мороз.

Конечно, спросить каждого не представляется возможным. Но у нас есть договоренность с социальным центром в Люблино. Каждому мы предлагаем поехать туда на ночлег. Ночевать в приют уезжают в среднем человек 250. Обязательно записываем их данные, откуда приехали, ведем статистику.

Кто ваши основные клиенты?

В основном это мужчины средних лет из России, Украины и Белоруссии.

Тут сидели девушка и молодой человек, на вид моложе 30. На бездомных совсем не похожи.

Их привел социальный патруль. Они провели несколько дней на вокзале, и их приметили работники. Плачут, хотят домой, в Екатеринбург. Рассказали, что супруги, приехали на заработки в Москву, но не сложилось. А когда заполняли анкету, выяснилось, что они никакие не супруги, что она действительно с Урала, а он из Владимирской области. Познакомились они наверняка здесь. В такой ситуации мы каждого отправляем по месту прописки.

А много ли таких, кто желает бесплатно добраться домой и вообще просит помощи?

Мы отправляем домой ежемесячно около 150 человек, в среднем пятеро в день. Около 30 человек в месяц просят помощи с оформлением документов, 1200 нужна одежда. Ситуацию с переездом решаем чуть ли не за один день, если все понятно. Если действительно случилась беда — уехать вообще не проблема. Главное — прозрачность. А когда начинаются сомнительные истории «я хочу на Урал к девушке», а сам из Подмосковья, то, естественно, мы таких не отправляем. Артистов тоже хватает.

То есть люди, которые попрошайничают в метро с табличками «Помогите уехать домой», на самом деле легко могут выбраться из «безвыходной ситуации»?

Конечно. Никуда они не собираются ехать, просто деньги собирают. И, к слову, домой хотят вернуться далеко не все бездомные. Вот пример. Мужчина приехал в Москву в 2010 году, где-то работал, потом попал в больницу, потерял паспорт. Обратился к нам за восстановлением документов, чтобы снова вернуться на работу, ехать к себе на родину не захотел. Да и зачем? Все-таки он уже больше шести лет тут.

А что происходит с московскими бомжами? Их куда отправлять?

Москвичей среди бомжей из года в год становится все меньше. Москвичи более-менее устроены, для них есть и центры адаптации, и прочее. Бездомных среди москвичей очень мало.

В каких случаях бездомные все же решаются ехать домой?

Причин много, но вот один пример. Человек освободился из мест лишения свободы, приехал в Москву, чтобы пересесть на поезд до Самары, но решил обменять билет и отправиться в Тольятти. Из-за того, что билет электронный, деньги вернули на счет колонии — то есть билет пропал, а деньги ушли. Человек оказался на улице. Хорошо, если есть возможность дозвониться до родных и они смогут помочь. Если же нет — за неделю с ним тут может случиться что угодно. А ему действительно надо домой. Еще один пример: мужчина из Белгорода работал в Подольске. Получил расчет, познакомился с ребятами, выпил, очнулся без денег. Глупая история, но распространенная.

Как вы определяете, когда человек действительно нуждается в помощи, а не пытается сэкономить на билете?

Когда человек обращается с просьбой, он заполняет анкету, чтобы мы понимали, кто он, откуда, есть ли родственники. Всегда стараемся звонить родственникам. Не только для того, чтобы подтвердить информацию. Надо понимать, что многих давно уже не хотят видеть дома. К каждому нужно подходить индивидуально: разговариваем с ним, узнаем, почему он живет на улице. Вернуть человека в общество сложно. Был такой случай: мужчина приехал в Москву из Кирова, забомжевал. Оказалось, что у него там есть дом, где живут его мать и сестра, но они не пускают его, потому что он пропойца. В другом городе есть еще и гражданская жена — она его просто приютила, чтобы по хозяйству помогал. А потом тоже выгнала на улицу — из-за того, что пьет.

Если кто-то видит, как человек на улице бедствует, замерзает, как ему помочь?

Наша мобильная бригада работает там, куда не ездит социальный патруль — за МКАДом. Им звонят по дежурному телефону и говорят, что бездомный замерзает по такому-то адресу. К сожалению, мы не в состоянии заниматься этим круглосуточно, но делаем это по мере возможностей. Не так давно в Facebook пытались уличить благотворительные службы в том, что они не выполняют своих обязательств, что никто не выезжает. Но у нас есть определенные правила и порядок: нельзя позвонить в обед и сказать: «Я утром ехал мимо остановки, там сидел бездомный». Главное — согласие бездомного на помощь. Если он не хочет, чтобы его спасали, мы тут бессильны. Это время, деньги, ресурсы. Не поленитесь подойти к человеку и спросить, нуждается ли он в помощи или просто ждет автобуса.

А если бездомному стало плохо — вызывать ли скорую? Поговаривают, что врачи брезгуют работать с бомжами.

Это не так. Скорая практически никогда не брезгует. Другое дело, что если врачи выяснят, что нет угрозы для здоровья, могут в больницу и не принять.

По вашим отчетам, только на билеты тратится 200 тысяч рублей в месяц. Скольким людям удается помочь на эту сумму? Действительно ли бездомные, вернувшись домой, возвращаются к нормальной жизни?

За год к нам обращается около 8 тысяч человек, а в общей сложности примерно 20 тысяч обращений — многие приходят по нескольку раз. Мы задумались: «Почему они ходят?» Грубо говоря, из двух тысяч человек, приходящих в «Ангар» за помощью, не более ста уезжают, остальные ходят, моются, едят — и так по кругу. Начали задумываться, разговаривать с ними, поднимать анкеты и пришли к выводу, что большая часть людей готова терпеть эти невзгоды, есть где придется, греться по подъездам, лишь бы здесь остаться и где-то как-то подработать, а если повезет — то устроиться на постоянную работу. Потому что там, дома, вообще ничего нет. Им такая жизнь в Москве милее, чем у себя на родине. Там с работой тоже проблемы, но негде бесплатно поесть, помыться и переодеться, а если еще и жилья нет... У нас есть планы мотивировать людей в регионах заниматься социально-психологической помощью, искать бомжам работу и жилье на местах.

Не так давно в холода московские подъезды были заполнены бомжами. Сейчас ситуация изменилась в лучшую сторону. В этом есть и ваша заслуга?

Нам часто звонят с просьбой «очистить подъезд от бездомных», но мы не служба чистильщиков, мы занимаемся помощью. Один звонок мне особенно запомнился своей циничностью. Звонила девушка, по манере разговора интеллигентная. Сказала: «Не могли бы вы убрать от входа в метро бездомных? Я купила за восемь тысяч сапоги, а эти лежат у вестибюля и весь асфальт загадили, мочатся на него, испражняются». Не надо звонить, если вам мешают бездомные. Звонить надо, если хотите помочь.

На дворе 2017 год. В октябре будут отмечать столетие революции, и фигура Ленина на этом фоне вновь становится востребованной. С новой силой звучат разговоры о том, что его идеи по-прежнему актуальны, а многие наши проблемы растут из того, что не все из них были реализованы. Художник-акционист Олег Кулик считает, что вождь мирового пролетариата сегодня не более чем арт-объект, который потерял всякую связь со своими идеями и выполняет совершенно иные, но притом весьма важные функции. В беседе с «Лентой.ру» он рассказал, почему не только мавзолей Ленина, но и сам Владимир Ильич должны оставаться на своих местах как можно дольше.

«Лента.ру»: Чем объясняется ваш интерес к фигуре Ленина?

Олег Кулик: В первую очередь тем, что Ленин не скрыт. Он находится в символическом и политическом центре нашей страны. Это главная площадь, где находятся символы нашего государства: Кремль, храм Василия Блаженного, здесь работает президент — все сходится на этой площади возле этого интересного сооружения, которое связано с современным искусством, с историей.

А еще это по сути единственный в истории человек, который смог воплотить мечту униженных, оскорбленных и маргинальных: взять власть и построить свое государство. Плохо ли, хорошо ли, но они это сделали. Теперь никто не может сказать, что в мире нет справедливости и никогда обиженные и оскорбленные не придут к власти.

Но этого государства больше нет. Что теперь Ленин?

Мало кто обсуждает и, думаю, мало кто понимает, что мы видим на Красной площади. Без эмоций и идеологических предрассудков. А видим мы архитектурное сооружение, напоминающее сооружения символического значения, связанные с культом мертвых или принесения жертв тем или иным богам. Но самое главное, что внутри мы видим не зарытую могилу — там стоит стеклянный саркофаг, я бы даже сказал ларец, учитывая его необычную форму с выгнутыми наружу стеклами. А в нем лежит человек, который выглядит невероятно реально, вплоть до банальностей. Черты лица, волоски, положение рук, одежда… В этом образе нет ничего героического, и в то же время мы не видим никакого тлена. Нет вообще никаких следов времени. Создается впечатление, что человек вот только пришел с работы, лег отдохнуть и спит. Все обыденно и банально…

Полагаю, именно к этому и стремились все поколения специалистов, работавших с телом вождя. Живее всех живых…

Да. Но именно в этой житейской банальности и кроется главная загадка этого артефакта. Эта банальность имеет важнейшую функцию: физически, психологически и как угодно еще убедить нас в том, что Ленин не умер. Не было никакого вскрытия и так далее — он просто спит. Это великий научный эксперимент показывает нам, что он живой.

Но зачем? Тем более теперь, когда идеи ленинизма прочно обосновались на пыльных антресолях истории.

Это очень интересный момент. Давайте шире посмотрим на историю человечества и вспомним таких странных персонажей как Осирис, Бальдр, Адонис, Таммуз славянских Ярилу и Кострому, наконец — любимого нами Иисуса Христа. Все это боги, властители и деятели прошлого, которые умерли, чтобы потом воскреснуть. И после их воскрешения их дела и идеи приобрели величие. Как зерна, брошенные в землю, сперва умирают, а потом дают новые, обильные всходы. Так и идеи, пережив смерть и погребение их носителя, могут возродиться с новой силой.

А Ленина, стало быть, соратники тут задержали?

Да. И пока Ленин такой живой, и мы все можем посмотреть на него, до тех пор невозможен проект по воскрешению СССР. Ведь чтобы воскреснуть, он должен сперва умереть. Тот вселенский дух униженных и оскорбленных, который воплощает Ленин, еще не умер, не разложился, мы видим его дела. И когда он действительно умрет — его дела забудутся, но останется его дух, его идея всеобщей справедливости. И вот тогда этот дух коммунизма возродится с большей силой и станет гораздо страшнее. Поэтому пока он лежит как живой, он каждую минуту несет нам благую весть: расслабьтесь, коммунизм не возродится. Этот призрак больше не бродит по Европе. Он как чернобыльский реактор в своем саркофаге, как джин в лампе. И мы должны сказать огромное спасибо Геннадию Андреевичу Зюганову, который, не сознавая того, сохраняет для нас эту невозможность возрождения коммунизма.

Что если услышит вас Геннадий Андреевич или еще кто?

Значит, он и станет тем источником вселенского зла. И тогда жертвы миллионов невинных людей будут напрасными. Но пока это тело и этот образ не обратятся в прах, они и не возродятся как птица феникс из пепла братоубийственной войны.

То есть Ленин куда безопасней в качестве музейного экспоната, арт-объекта?

В этом и есть великая миссия всего авангарда. А Ленин, как и его мавзолей — прекрасное творение Щусева, — и есть великое произведение авангарда. Вот так его сегодня и надо воспринимать — как произведение искусства, которое защищает мир от соблазна построить государство справедливости и тотального контроля. Государство для людей-роботов, где голова отделена от сердца. Это мы и видим в мавзолее — пустая голова и тело без сердца. Такой идеальный гражданин новой эры искусственного интеллекта. Этого и хотел Ленин, возможно, желая сделать как лучше, чтобы люди были счастливее. Но мы же знаем, что благими намерениями мостится дорога в ад.

Однако не слишком ли большое значение вы придаете мифологии?

Вовсе нет. Давайте вспомним Хрущева, который закопал Сталина. Посмотрите, какой ренессанс этого культа мы переживаем: памятники, дела, институции, созданные Сталиным. Вспомните недавний конкурс «Имя России»… А про Ленина никто не говорит. Его как бы нет. Хотя это именно он перевернул мир, и никакого Сталина без него бы не было. Потому что для его мифа еще не пришло время, он пока еще существует. А все, что вокруг нас существует, привлекает нас куда меньше, чем то, чего нет. Хорошо там, где нас нет. А Ленин есть, он и теперь живее всех живых.

Вас послушать — получается, что сохрани мы для потомков останки Гитлера в музее, так и неонацизма бы не было?

Вполне допускаю. Гитлера прикопали — и всходы пошли. Но с Гитлером, как и с нацизмом, ситуация немного иная, особенно в Германии. Она могла бы быть куда хуже, если бы не одно обстоятельство: Германия, немецкий народ прошли через самоочищение. Страна, которую стерли с лица земли, воскресла и показывает всему миру пример человеческого и технологического возрождения. Через признание ошибок и преступлений. Через осознание. Через покаяние.

Немцы прошли через страшные унижения, через огромную интеллектуальную работу. Пять лет их заставляли откапывать тела евреев, уничтоженных при Гитлере. Они прошли через эту правду и эти факты. Через принятие действительности не такой, какой ее хочется видеть, а такой, какая она есть. Нет в этом ничего страшного. Нестрашно упасть, страшно после этого не подняться и валяться в грязи, заявляя, что так и надо.

А сам по себе Ленин в мавзолее — этот символ разве не может вдохновить кого-то на развитие его идей?

Нет. Дело в том, что миф оживает, кода мы начинаем глубоко в нем копаться. А визуальное искусство — это воплощение мифа в материальной среде, в нашей повседневности. Искусство очень приблизительно передает силу и глубину этого мифа. Не всегда есть возможность выразить это невыразимое.

Мавзолей, кстати, представляется самым точным выражением мироздания. Если вы посмотрите на его пропорции, то увидите, что вся магическая, алхимическая, астрономическая, световая и еще какая угодно культура там идеально воплощены. Люди смотрят на мавзолей, но мало что видят. Мало кто замечает, что он не симметричен. В правом углу нижнего яруса можно заметить странную нишу, которая имеет внутренний выступающий угол, похожий на колонну. Именно в этом месте любил стоять Сталин. Эта ниша, как параболическая антенна, встречала и вбирала ту энергетику, которая исходила от проходящих мимо людей. Прием не новый, его использовали многие архитекторы древности — например, ацтеки.

Но мы этого не замечаем, не думаем о том, что у нас на глазах, видим только символическое и мертвое — то, что живет в наших мечтах.

Другими словами, мавзолей с Лениным лучше на веки вечные оставить на своем месте в качестве «предохранителя»?

Мне кажется, этот вопрос должен решаться в совершенно иной плоскости. В плоскости покаяния и осознания. Чтобы в тот момент, когда этот демон будет захоронен, он не возродился бы и не отравил наши умы. Чтобы не началось очередного построения своего мира униженными и оскорбленными. Униженные и оскорбленные — это очень плохо. Их надо утешать, им надо помогать, но нельзя позволять им строить государство. Потому что они будут унижать и оскорблять других. Это будет не государство справедливости, а государство мести. А у такого государства один закон — всех, кто тебя обижал, надо уничтожить. Увы, это так. Поэтому начинать надо покаяния, с глубокого понимания и осознания истории — как это делалось в Германии. Не надо этого бояться. Не надо искать виноватых. Надо, как немцы, выкопать наших невинно убиенных и забытых покойников, чтобы каждый взял по малой части этой боли, крови и обид. Мы от этого станем только сильнее и лучше.

Но у нас-то сейчас все больше говорят о том, что не стоит ничего и никого выкапывать, чтобы не тревожить и не очернять.

Ну, что ж… Пока так говорят — пусть мавзолей стоит. Как напоминание. Это будет хоть какая-то защита.

Европейский суд по правам человека счел неправомерным «закон Димы Яковлева». В Москве вердикт назвали политизированным и задумались о выходе из-под юрисдикции судебного органа. России не впервой — в конце прошлого года она уже покинула один международный суд. Надо ли выходить из ЕСПЧ и почему, разбиралась «Лента.ру».

Россия нарушила ряд положений Конвенции по правам человека, установив запрет на усыновление российских детей-сирот американцами, заявили в Страсбургском суде. Так называемый «закон Димы Яковлева» попал в ЕСПЧ из-за 45 американцев, которые не смогли закончить процедуру усыновления. Теперь Россия должна выплатить им в общей сложности 75 тысяч евро, не считая издержек.

Это должно заставить российские власти задуматься о выходе из-под юрисдикции Страсбургского суда, убежден первый зампред комитета Госдумы по госстроительству и законодательству Михаил Емельянов: «В любой момент мы можем выйти из Совета Европы, а соответственно, и из ЕСПЧ и Парламентской ассамблеи (ПАСЕ). Но для этого нужна политическая воля».

Россия может покинуть ЕСПЧ, но этот вопрос не стоит на повестке, говорил президент Владимир Путин в 2014-м. Да, решения Европейского суда политизированы, но «пока мы с ними дискуссии ведем», пояснял он. С тех пор, похоже, повестка изменилась.

Вон из судов: Гаага и Страсбург

Подтверждение изменившейся повестки — выход России из соглашения по Международному уголовному суду (МУС), о чем стало известно в ноябре.

«Это позиция, которую заняла страна, руководствуясь именно национальными интересами», — объяснял причины выхода из МУС официальный представитель Кремля Дмитрий Песков. Этому решению предшествовало заявление прокурора Фату Бенсуда о том, что присоединение Крыма к России — война с Украиной и оккупация ее территорий. И без этого ангажированного выпада позиция МУС по некоторым вопросам представляется спорной для Москвы с международно-правовой точки зрения, отмечал глава комитета ГД по международным делам Леонид Слуцкий.

О выходе из-под юрисдикции ЕСПЧ заговорили три года назад. Путин тогда припомнил суду его решение по «делу Илашки» — бывшего молдавского депутата, приговоренного к смертной казни (потом ему изменили приговор на пожизненное заключение) в 1993 году за терроризм в непризнанной Приднестровской молдавской республике. По решению международного суда Москва должна выплатить до полумиллиона евро истцу якобы за то, что вместе с Кишиневом лишила Илашку права на справедливое разбирательство дела. «Мы к этому не имели никакого отношения — там человека в тюрьме держали в Приднестровье, а России присудили за это какой-то штраф. Полный бред», — удивлялся глава государства.

Поводом задуматься об отказе от ЕСПЧ называли также «двойственность правовых трактовок» Страсбурга. После того как в России был принят закон о возможности неисполнения решений Европейского суда в случае, если они противоречат Конституции страны, глава ПАСЕ Анн Брассер предостерегла Москву от подобной практики.

Москва подписала Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод в феврале 1996 года, когда стала членом Совета Европы и таким образом согласилась войти в юрисдикцию ЕСПЧ. Эти соглашения Россия ратифицировала, в отличие от Римского статута МУС, подписанного в 2000-м. Так что де-юре страна не была под юрисдикцией Международного уголовного суда, а потому не только ничего не потеряла, но освободилась от ограничивающих суверенитет обязательств, отмечали специалисты.

При выходе из ЕСПЧ россияне утратят инстанцию для защиты своих прав на международном уровне. Хотя Россия больше не лидирует по числу жалоб, их по-прежнему много. В Минюсте называли следующие данные: в 2010 году более 40 тысяч из 150 тысяч жалоб в ЕСПЧ приходились на России, в прошлом — 9 тысяч из 65 тысяч.

Вместе с тем Москве больше не придется выплачивать ежегодные взносы и компенсации, назначенные судом. По делу акционеров ЮКОСа, например, была обозначена сумма более чем в 1,866 миллиарда евро. Решение об исполнении соответствующего вердикта Конституционный суд России обещал принять, кстати, 19 января.

Ассамблеи и советы: вхожу, но не участвую

Вопрос о принадлежности Крыма, который Россия считает закрытым, — причина разногласий не только в судебных европейских инстанциях. Из-за присоединения полуострова российская делегация оказалась лишенной права голоса в ПАСЕ. А Литва, тоже упомянув Крым, признала российских судей угрозой для безопасности и не пустила на Всемирную конференцию судов, из-за чего председателю КС РФ пришлось жаловаться Путину.

Крымские власти, в свою очередь, собрались направить в ООН резолюцию о нарушении прав человека на полуострове во времена его принадлежности Украине. Однако даже в Совбезе ООН попытки Москвы противостоять антироссийской риторике, нагнетаемой Киевом, вряд ли к чему-либо приведут, отмечал зампред комитета верхней палаты парламента по международным делам Владимир Джабаров.

И все таки, несмотря на понимание ангажированности некоторых решений, России необходимо присутствовать в ООН, считает зампред думского комитета по международным делам Алексей Чепа. «Нам нужно строить отношения со всеми организациями, тем более общественными, но и их отношение к нам должно быть соответствующее», — подчеркивает он.

Хотя Москва и оплатила участие в Парламентской ассамблее в 2017 году, депутаты пока вычеркнули ее из плана международной работы. Вернуться в ПАСЕ российские политики готовы только при условии, что организация изменит регламент и защитит все национальные делегации от подобных ситуаций. Большинство членов ассамблеи не готовы пойти навстречу.

Потеряла Россия и место в Совете ООН по правам человека: по итогам голосования ее опередили Венгрия и Хорватия.

Поговорим при Трампе

«Пусть жену свою учат щи варить», — сказал российский лидер еще в 2008-м году, отвечая на попытки Бюро по демократическим институтам и правам человека (БДИПЧ) навязать условия по наблюдению за выборами. Путин указал организации с неблагозвучным, по его мнению, названием, что Россия не обязана исполнять ее «хотелки».

Но несмотря на жесткую риторику и напряженные отношения, руководители международных организаций не выказывали желания выгнать Россию, и даже наоборот — отмечали ее присутствие как необходимое. Теперь уже бывший генсек ООН Пан Ги Мун называл роль Москвы в урегулировании международных конфликтов, в том числе в Донбассе, критически важной.

«Я говорил и буду говорить и дальше, что для меня в ПАСЕ должны быть представлены все 47 делегаций, а не 46. Я вижу, что вы хорошо понимаете мою позицию, и я намерен продолжать развивать отношения с Госдумой и сотрудничество между РФ и Советом Европы», — заявлял, в свою очередь, глава ассамблеи Педро Аргамунт в ходе последнего визита в Москву.

В основе претензий многих российских политиков к европейским организациям — предвзятость и зависимость от Вашингтона. Тем временем причину разногласий с ЕСПЧ, похоже, можно устранить именно при участии США. Глава президентского совета по правам человека Михаил Федотов понадеялся, что возможен пересмотр «закона Димы Яковлева», если «американская сторона проявит добрую волю».

О готовности к диалогу с Вашингтоном по этому вопросу заявила и спикер Совфеда Валентина Матвиенко. По ее словам, российские парламентарии уже разрабатывают свои предложения по сотрудничеству с американским Конгрессом, однако их время придет, «как только состоится инаугурация избранного президента США Дональда Трампа».

В 2016 году Центр трансплантологии и искусственных органов имени Шумакова сделал 132 пересадки сердца. Мировой лидер по этому виду операций — госпиталь Cedar Sinai в Лос-Анджелесе — за прошлый год сделал 122 пересадки. Директор Центра, академик РАН Сергей Готье, рассказал «Ленте.ру» о том, почему пересадка сердца по-прежнему остается предметом гордости трансплантологов, что мешает развитию детского донорства и стоит ли делать трансплантацию человеку, который сам не желает быть донором после смерти.

«Лента.ру»: Первая пересадка сердца была сделана 50 лет назад. Почему трансплантологи до сих пор так гордятся этими операциями?

Готье: Потенциальные реципиенты сердца — самые «рисковые» пациенты, самые опасные с точки зрения прогноза. Сегодня он еще дышит, а завтра уже «остановился», и все. Трансплантацию сердца пациенту с критической сердечной недостаточностью нужно выполнить в считаные часы. А система помощи таким больным в масштабах всей страны, увы, далеко не идеальна. Это дорогостоящая высокотехнологичная помощь, требующая квалифицированных специалистов.

Это медикаментозная и механическая поддержка сердечной деятельности. Пока эти механизмы частично или полностью берут на себя функцию сердца, больного мы можем «привести в порядок», компенсировать нарушенные функции других органов и таким образом подготовить человека к трансплантации. Мы добились того, что любой пациент, поступающий в наш центр с критической сердечной недостаточностью, доживает до операции и получает донорское сердце. Таких пациентов становится все больше, но возможности центра тоже растут. Процесс не то что бы упрощается, но становится более знакомым и управляемым.

Сколько пациентов не доживает до выписки?

Если говорить о госпитальной летальности «сердечных» пациентов — то это 6-8 процентов среди более-менее сохранных, относительно легких больных. Если же говорить о тяжелых пациентах, которые проходят через механическую поддержку кровообращения, — то в пределах 10-13 процентов. Вполне приемлемая цифра по мировым меркам. Но без нашего вмешательства все те пациенты, которым мы помогаем, умерли бы однозначно, без вариантов.

Донорских органов вам хватает?

Скажем так. Нам удалось построить механизм, который в какой-то степени гарантирует нам сносное обеспечение донорскими органами. Почему сносное? Потому что мы сравниваем наши возможности с развитыми странами Европы и США, где эта система в том или ином виде функционирует уже много лет. У нас же ситуация начала меняться только в 2012 году. Важные решения московского департамента здравоохранения позволили развивать систему посмертного донорства в столице.

За счет чего?

Мы применяем принципы испанской системы. Испания в конце 1980-х годов стала лидером мировой трансплантологии. Наш коллега Рафаэль Матессанс разработал особую систему донорства. Она очень простая. В каждой больнице имеется человек, ответственный за выявление потенциального донора и организацию сохранения жизнеспособности его органов, в том числе и после его смерти. Эта технология называется кондиционированием.

Итог — в Италии и Франции — 25-27 случаев посмертного донорства на миллион населения в год. А у испанцев этих случаев — 34-35. Но и это не потолок: в Хорватии, например, 40. Это свидетельствует не об искусственном создании числа доноров (то, что желтая пресса называет черной трансплантологией, разбором на органы в подвале), а о хозяйском, так сказать, подходе к национальному ресурсу, который можно использовать.

Ну и как приживается испанская система на российской почве?

Испанская система начинается с координаторов (врачей-реаниматологов или среднего медперсонала). Они информируют трансплантационные центры о наличии потенциальных доноров, решают другие вопросы (например, транспортировки), могут влиять на процесс кондиционирования донора — исправлять какие-то недостатки. Но врач работает с уже умершим человеком и тут возникают сложности с моральной стимуляцией. Ты продолжаешь работать с пациентом, понимая, что уже не можешь ему помочь. Поэтому этот труд, как и любой другой, должен быть оплачен.

До недавнего времени в России эту работу медики выполняли бесплатно. Это была добровольная инициатива людей, которые к тому же сталкивались с непониманием коллег. Мы им очень благодарны: они давали нам шанс спасать людей. Но в 2015 году приняли изменения в закон «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», в которых деятельность по кондиционированию доноров признана медицинской и выделено финансирование. Проще стало работать главврачам, которые, даже понимая важность этой работы, раньше не могли ее обеспечить финансово. Думаю, в 2017 году мы увидим увеличение, пусть и не резкое, числа трансплантаций в региональных центрах.

Сегодня, надо полагать, показатели этих центров не самые высокие.

Чтобы органы, полученные в больнице региона, пересадить пациенту в том же регионе, нужно местное учреждение, способное выполнить трансплантацию. Не все клиники сегодня укомплектованы и финансируются в достаточной степени, чтобы делать пересадки сердца. Хотя бы до тридцати операций в год. Но это уже вопрос не только оборудования, но и квалификации хирургов-трансплантологов и реаниматологов. От их подготовки зависит количество эффективных доноров (тех, от которых можно успешно пересадить хотя бы какой-нибудь орган). Главврачи должны выделять деньги на эту работу. Ведь если врач на месте не заинтересован в сохранении донора, если ему проще его «отключить» и отправить в морг — то он так и сделает.

В последние годы регулярно поднимается вопрос об отмене презумпции согласия, при которой донорские органы можно забирать без прижизненного согласия пациента или посмертного согласия его родственников.

На мой взгляд, и его разделяют многие мои коллеги, отмена презумпции согласия — это шаг назад. И сохранить ее, особенно с учетом нашего менталитета и недоверия к медицине, нужно любой ценой. К счастью, отменять презумпцию никто не собирается. Пока во всяком случае. Более того: даже Франция, где действовал принцип испрошенного согласия родственников, сейчас переходит к системе, при которой, чтобы органы после смерти не изъяли, надо заказным письмом направить свой прижизненный отказ в особый государственный орган. Для всех прочих действует презумпция согласия.

Что так? В Европе с ее показателями посмертного донорства наблюдается дефицит органов?

Переизбыток беженцев и мигрантов. Соответственно, снижение общего уровня образования и сознательности населения. Больных больше, потребность в донорских органах выше, а доноров в процентном отношении меньше. Реестр прижизненных отказов нужно обязательно создать и у нас — как юридический противовес презумпции согласия. А заодно и регистр волеизъявлений, где человек будет писать «Я хочу, чтобы мои органы после смерти были использованы». Хотя в такое я верю слабо, но все-таки.

Стоит ли отказывать в трансплантации человеку, который попросил внести его в регистр отказов?

Я считаю это неправильным решением. С точки зрения медицины и логики врача, это неправильно. Это как отказывать в медицинской помощи людям другого вероисповедания. Отказываясь от потенциального донорства, человек мог не подумать, быть под воздействием разговоров или желтой прессы. А потом не нашел времени изменить решение. Или просто забыл. А сегодня он умирает, ему нужно срочно донорское сердце. И что же, дать ему умереть? Это нарушение конституции, этого не должно быть в российском праве.

Возможен ли в России нелегальный оборот органов, в частности продажа и пересадка их иностранцам?

Для того чтобы поставить точку в этом вопросе, отвечу — случаев пересадки российских донорских органов иностранным гражданам или отправки органов за рубеж не было. До 2008 года, а именно тогда было образовано Российское трансплантологическое общество, некоторые центры действительно приглашали иностранных реципиентов для пересадки почки, что имело крайне негативный резонанс среди наших коллег за рубежом. Именно поэтому главным принципом общества был отказ от подобной практики. Наши донорские органы, являясь национальным достоянием, принадлежат только гражданам России.

Восстановление Минздравом института главных внештатных специалистов субъектов РФ обеспечило прозрачность судьбы каждого изъятого органа в виде ежегодно публикуемого регистра трансплантологического общества. А с 2016 года начала функционировать общероссийская система учета. Кстати, деятельность по изъятию и пересадке донорских органов жестко контролируется местными надзорными и правоохранительными органами. Так что разговоры об утечке донорских органов из России такие же досужие сплетни, как и похищение детей для разборки на органы.

Это еще одна чувствительная тема — детская трансплантология. Тут с донорством все обстоит еще хуже?

Инструкция о констатации смерти мозга у детей, позволяющая развивать детское донорство, уже год как действует, но пока ни одного случая забора детских органов в России не было. Это подразумевает обязательное согласие родителей. И дело не в том, что родители отказывают — с ними даже никто из реаниматологов не решается заговаривать об этом. Родители зачастую настроены резко отрицательно, и, разумеется, их можно понять. Важен хотя бы один резонансный случай, например как это было в Италии, когда один погибший ребенок стал донором и сохранил жизнь нескольким малышам. Если такой случай правильно подать, показать людям, что это возможно, что это правильно, что это спасет других детей, то это может сработать.

Что важнее, квалификация врача или правильные инструкции, грамотно выстроенные протоколы лечения?

Бывают очень разные врачи. Вроде бы одинаково квалифицированные, но к одному идут, потому что порекомендовали, посоветовали, а от других больные стремятся при первой возможности уйти. У первого меньше ошибок, лучше результаты. А если такой врач еще, простите, и бабок не дерет с людей, ему вообще нет цены. Каждый, кто обучается тому или иному ремеслу, и врачебному тоже, проявляет те или иные возможности и талант. Один работает «от и до», а другой — «с полетом»: он и «до» сделает больше, и «после» все несколько раз перепроверит.

Это профессионализм, протоколом его не заменить. Был такой случай. В госпитале «Маунт Синай» в Нью-Йорке известный хирург Чарльз Миллер сделал свою 99-ю трансплантацию правой доли печени. Донором был живой родственник пациента, журналист. И этому донору на второй день после успешной операции дежурный молодой врач, вполне по протоколу, удалил зонд и дал поесть. Естественным образом, не через зонд. И донор подавился куском лобстера из супа, а врач не смог его интубировать. Не знал как, не умел, не по протоколу. Донор умер. Развернулась такая кампания в прессе, что Миллер после этого несколько лет работал где-то в Африке. К протоколу еще мозги нужны.

Где берутся врачи с мозгами?

Чтобы были хорошие врачи, нужны хорошие студенты и ординаторы. Были годы, когда уровень образования, и не только медицинского, резко снизился, требования уменьшились, и оплата труда была смешной. Сейчас лучше, но далеко не идеально. Становление врача зависит от того, с кем рядом он работает. Молодежь в нашем центре заинтересована, учится, пытается самостоятельно работать, стремится расти. Но ей нужны правильные учителя. Нужно не только рассказывать, но и показывать, причем демонстрировать не только медицинские манипуляции, но и пример отношения к делу. Если наставник не живет в буквальном смысле на работе, то и его ученики не будут понимать, что и зачем они делают. У них не будет ориентира, дисциплинирующего фактора личного примера. Раньше крупные врачи, руководители больниц при этих же больницах и жили, постоянно контролировали все происходящее и помогали начинающим.