На протяжении последних нескольких лет регулярно появляются новости о том, что россияне не могут позволить себе покупать мясо. Одновременно с этим Росстатом зафиксирован стабильный рост производства отечественной мясной промышленности. «Лента.ру» и «Мираторг» разбирались, что могут в этой ситуации сделать производители и как правильно экономить на жизненно важном продукте.

Сытые времена заканчиваются — мясо из ежедневного продукта питания превращается в дорогостоящий товар. С 2014 года реальные доходы россиян упали почти на 11 процентов. Каждый десятый россиянин не в состоянии питаться мясом хотя бы раз в два дня. В сегодняшних реалиях обычное мясо становится деликатесом. Вместе с тем прилавки магазинов заставлены продуктами, которые вынуждены оказаться выброшенными.

По данным Национального союза свиноводов, потребление говядины снижается: если в 2005-м оно составляло в среднем около 17,1 килограмма на человека в год, то в 2017-м было на уровне 13,5 килограмма. В том числе за прошедшие пять лет потребление уменьшилось на 2,9 килограмма на человека. В качестве сравнения: в 1990 году на говядину приходилось примерно 45 процентов потребления мяса в целом — около 34 килограммов. Такая динамика связана с тем, что говядина остается самым дорогим видом мяса. В связи с этим россиянам приходится переходить на свинину и курицу.

Высокую стоимость говядины объясняет долгий производственный цикл. В отличие от курицы и свиньи, которых можно вырастить за 35 и 200 дней соответственно, рост и откорм бычка на мясо занимают минимум полтора года. Именно поэтому сроки окупаемости проектов с участием крупного рогатого скота являются самыми длинными в сельскохозяйственной отрасли.
Особенности климата, суровые зимы и необходимость дополнительных расходов делает российское мясо чуть более дорогим, чем поставляемое из стран Латинской Америки. Если средняя цена килограмма импортной говядины на апрель 2019 года составляла 318 рублей, то отечественная говядина в среднем стоила всего лишь на 18 рублей дороже — 336 рублей за килограмм. Однако даже такая небольшая разница в цене компенсируется качеством и свежестью российского продукта, а также, что важно, — усиленным контролем за производством.

В наши дни, когда у клиентов есть широкий выбор, производителю просто невыгодно поставлять мясо сомнительного качества. Именно поэтому отечественные производители, например «Мираторг», на своих фермах специально выращивают элитных черных абердин-ангусов, породу, признанную лучшей на мировом рынке. За свою жизнь абердин-ангусы трижды меняют свой рацион. Первые полгода телята проводят с матерями на молочном вскармливании, а после плавно переходят на питание свежей травой на пастбищах. Когда бычки в возрасте года достигают веса в 350 килограммов, их переводят на специальную площадку для откорма, где зерно становится основой их диеты. Этот постепенный переход с травы на зерновые культуры позволяет животным набирать до полутора килограммов мяса в день. Чтобы обеспечить бесперебойную поставку зерна, «Мираторг» начал самостоятельно на своих землях изготавливать корма. Это позволяет производителю быть уверенным в том, что бычки питаются натуральными продуктами без добавления ГМО.

Длинный производственный цикл и огромное вложение труда тысяч людей делают говядину не самым дешевым продуктом. Но это именно тот случай, когда за высокой ценой стоит достойное качество.

Как привлечь к своему продукту внимание в условиях жесткого контроля качества

Одним из лучших способов привлечь производителей мяса к своему продукту, является сокращение всех затрат, не связанных с понижением качества, то есть автоматизация производства, поиск эффективных логистических решений, отказ от работы с посредниками в пользу создания и поддержания производственной цепочки «от поля до прилавка». Ретейлерам придется идти к созданию собственных цехов по производству как охлажденных мясных полуфабрикатов, так и готовой мясной и деликатесной продукции.

Повышение качества выпускаемой продукции и стремление к достижению ее максимальной натуральности представляется приоритетным направлением в мясной промышленности и для других добросовестных производителей. Это позволит не только привлечь клиентов на внутреннем рынке, но и завоевать доверие иностранных партнеров, нуждающихся в российском мясе.

Как обеспечить себя мясом, не потеряв половину зарплаты

В сложившейся ситуации перед многими российскими домохозяйствами встает вопрос — как обеспечить себя мясом исходя из скромного бюджета?

Есть несколько простых способов экономии:

Попробуйте альтернативные стейки, которые в 2-3 раза дешевле, нужно лишь правильно их приготовить. Альтернативные стейки вырезаются из совершенно разных частей туши, таких как лопатка (топ-блейд), пашина (стейк фланк и скерт), кострец (пиканья, рамп), поясничная часть (сирлоин стейк) и других.

Обратите внимание на субпродукты — печень и сердце. При правильном приготовлении они могут стать основой для многих вкусных и полезных блюд.

Готовьте один раз на несколько дней вперед. Это сэкономит не только ваши силы и время, но и позволит покупать меньше продуктов. Например, можно покупать говядину в вакуумной упаковке, у которой длительный срок хранения — ее хватит на несколько блюд.

Помочь россиянам в правильном питании при умеренных затратах могут и сами производители. Например, на сайте «Мираторга» можно ознакомиться с рецептами разных блюд из мяса — в том числе бюджетных.

Одним из секретов приготовления полезных блюд из говядины является правильное использование различных частей туши. И если домохозяйство не может позволить себе каждый день готовить стейки, то это не повод отказываться от говядины в целом. Например, из говяжьей голяшки на кости можно приготовить бюджетное и изысканное итальянское блюдо для всей семьи — оссобуко в томатном соусе.

Современный покупатель старается избегать поисков ответов на вопрос «Как приготовить это?» — ему нужно готовое решение. В условиях нынешнего многообразия выбора продукции потребитель будет выбирать только того производителя, который знает своего покупателя и даст ему то, что нужно.

Рядом с аэропортом Жуковский утром 15 августа прямо в поле кукурузы жестко приземлился Airbus A321 «Уральских авиалиний» с 226 пассажирами на борту. По предварительным данным, причиной ЧП стало попадание птиц в двигатели, один из которых отвалился. В результате самолет не подлежит восстановлению, пострадали более 70 человек, но никто не погиб, и уже это многие назвали настоящим чудом. Сколько в этом действительно чудесного, а сколько — профессионализма пилотов, «Лента.ру» спросила у члена комиссии при президенте страны по вопросам развития авиации, заслуженного летчика России Юрия Сытника.

«Лента.ру»: Как часто происходят подобные случаи? Все сегодня вспомнили, например, «Чудо на Гудзоне» в 2009 году, когда экипаж благополучно посадил самолет A320 на воду в Нью-Йорке. Была еще посадка Ту-124 на Неву в 1963 году…

Юрий Сытник: Примерно каждые пять лет бывает такая сложная ситуация, когда большое количество птиц попадает в двигатели, и они из-за этого отказывают. Кто-то разбивается, кто-то вот так, как произошло сейчас, удачно сажает самолет, спасая пассажиров, себя и репутацию страны. Поэтому в нашем сегодняшнем случае повезло нам всем.

А геройские действия экипажа не поддаются никакой негативной оценке. Только восхищенные возгласы! Во-первых, они молодые ребята. Во-вторых, это самообладание, выучка, мужество. И в-третьих — прекрасное летное мастерство. Задержись пилот хоть на несколько секунд с отдачей ручки управления от себя, не перейдя на ручное управление, мы могли бы получить очередную катастрофу.

Этот парень подобрал площадку с воздуха, перекрыл питание в двигатели, отключил электрооборудование, выключил систему кондиционирования, выключил аккумуляторы, погасил скорость в воздухе, подвел на минимальной скорости самолет к кукурузному полю и, как лялечку, нежненько-нежненько посадил его в это поле без крена, без больших углов по тангажу. И пассажиры при этом комфортно себя чувствовали.

Так как он не выпустил шасси, нечему было втыкаться в крылья, и топливо осталось в баках-кессонах. А топлива было прилично: ему нужно было лететь два с половиной часа до Симферополя, плюс еще на час. Это где-то, наверное, 15-16 тонн топлива. Плюс 240 пассажиров было на борту. Поэтому экипаж — молодцы, ребята правильные.

Есть в России, оказывается, еще и школы подготовки летного состава, и есть летчики грамотные. Это вызывает восхищение, и это большой подарок нам всем к празднику 18 августа, к Дню авиации.

А что происходит с авиационным двигателем, когда туда попадает птица?

Во-первых, гнутся лопатки, прекращается нормальная подача воздуха в камеру сгорания. Нехватка кислорода приводит к помпажу двигателя и пожару. Вылетают какие-то детали за счет больших оборотов двигателя — а это 16 тысяч оборотов в минуту. Общий вес каждого двигателя достигает трех тонн.

Представьте: во вращающиеся детали врезаются тела этих чаек, каждая из которых весом полтора и более килограммов. Все это мгновенно превращается в труху, происходит возгорание, ненормальная работа, тряска, вибрация и, в конце концов, двигатель просто отваливается.

Вы упомянули о том, что в баках-кессонах было много топлива. Как вы полагаете, каким образом удалось избежать связанных с этим серьезных последствий? Проще говоря, почему топливо не загорелось?

А потому, что экипаж выполнил все так, как учили. Потому что эти два летчика оказались умницами, профессионалами с большой буквы! Это потомственные летчики, которые мечтали о небе, любят самолеты, любят свою профессию, поэтому и действовали профессионально.

5 мая этого года в аэропорту Шереметьево человек не смог посадить исправный самолет с работающими двигателями! Ручка управления болталась от борта до борта. Разрушающая перегрузка была больше пяти единиц.

Это говорит о мастерстве пилотов. Это разные люди были: здесь — летчики с большой буквы, а там, в Шереметьево, оба — … Это большая разница!

Многие наши летчики способны такое повторить — так ювелирно посадить самолет?

Большинство.

Если акцентировать внимание на том, что посадка была именно на поле, — это опаснее, чем посадка на воду?

Очень опасно и очень сложно. Одно неверное движение, одна ошибка — и была бы катастрофа. В грунт бы зарылись, потеряли бы крылья, развалился бы фюзеляж, загорелся бы, погибли бы люди.

А здесь, я говорю, летчик проявил лучшие свои качества. Самолет был на ручном управлении, без компьютерной поддержки, без поддержки программного обеспечения на посадке. Он без всего остался — двигатели выключены, электрооборудование выключено, топливо перекрыто, аккумуляторы выключены. Вот что парень сделал!

На одном фото видна довольно крупная вмятина на носу. Как вы думаете, откуда она?

Ну-ка, просуньтесь так по полю! Где-то какой-то бугорок, где-то кочка, камень какой-то попался. Вмятина! Это хорошо, что не разорвало, не разрезало пополам этот самолет. На скорости в 300 километров в час, как вы думаете, легко ли без шасси?

А если на пути самолета в поле попадется какой-нибудь пень, что тогда?

Пень как ножом разрезал бы самолет, вспыхнуло бы топливо, и все погибли бы. Любой пенек, большой камень, дерево, столб, линия электропередачи, автомобиль попался бы — все! Представьте, на такой скорости столкнуться — самолет ведь это нежное создание. Все немедленно разваливается. А здесь поле было выбрано правильно — мягенькое, и мягенько он самолет посадил. Умничка мальчишка! Дамир Юсупов — герой! И второй летчик, Георгий Мурзин, тоже молодец.

Извините за довольно обывательский вопрос, но все же почему они не могли дотянуть до взлетно-посадочной полосы? Там ведь совсем немного оставалось.

Один двигатель выведен из строя пожаром, другой потерял тягу. На чем тянуть? На соплях и на одном крыле? Здесь уже не до этого. Тут дай Бог поле подобрать. Тянуть не на чем было.

Вы говорили, что у нас большинство летчиков смогут такое повторить. А как это отрабатывается?

Это отрабатывается в училище, это отрабатывается пилотами-инструкторами, когда их готовят на каждый самолет. Это отрабатывается при вводе командира корабля в строй. Ему рассказывают эти случаи. Производится анализ всех подобных случаев, удачных и неудачных посадок. Изучаются предыдущие ошибки летчиков, которые написали эти наставления собственной жизнью и собственной кровью.

Если человек правильно относится к своей профессии, он изучает все эти случаи, выбирает все самое главное для себя и отрабатывает потом все это на тренажере, постоянно перед каждым взлетом проигрывая ситуации, которые могут сложиться: с отказом одного или сразу двух двигателей, что он будет делать и так далее.

Все это позволяет в критической ситуации не думать, а выполнять эту программу машинально. Такие способы пилотирования и подготовки не каждому летчику присущи. Подобные люди становятся великими летчиками.

А может, стоит прежде всего усовершенствовать систему отпугивания птиц? Может, это она в Жуковском не сработала?

Это мы, люди, вторгаемся в жизненное пространство птиц. Небо принадлежит не только нам. Оно принадлежит природе, принадлежит Земле. И птицы находятся в своей стихии. Это мы к ним лезем, и нам надо научиться рядом с ними летать.

В России вот-вот разгорится лекарственный кризис. Предложения некоторых политиков лечиться корой дуба, отваром боярышника, использовать радикальную «аскорбинку» или «марганцовочку» становятся более чем актуальными. Во многих регионах практически нет денег на покупку препаратов для льготников, и в результате многим пациентам чиновники отказывают в лечении. Как и почему это происходит — в материале «Ленты.ру».

Жизненная экономия

У 30-летнего электрика Сергея Дружинина, жителя деревни в Сосновском районе Нижегородской области, две маленькие дочки. А еще более 30 доброкачественных опухолей в мозгу, почечная недостаточность, перебои в работе сердца. В анамнезе — несколько инсультов, постоянные боли в руках и ногах. По прогнозам, скоро он может ослепнуть и оглохнуть. Сергей болел почти всю жизнь, но что с ним — в сельской больнице понять не могли. Год назад один из врачей, наткнувшись в научном журнале на интересное медицинское исследование, порекомендовал на всякий случай сделать генетический тест. Анализ обнаружил у Сергея наследственное заболевание — синдром Фабри, нарушение обмена веществ, из-за которого «летят» все органы. Поломку компенсирует специальное лекарство, которое следует принимать пожизненно. Месячный курс — 600-800 тысяч рублей.

— Рекомендации по лечению Дружинину дали в московской клинике нефрологии, где наблюдают практически всех российских пациентов с синдромом Фабри. Их сегодня около 200 человек, — поясняет Елена Хвостикова, директор центра помощи больным редкими заболеваниями «Геном». — Мы оплатили все расходы семьи на обследования.

В Сосновской центральной районной больнице, к которой прикреплен Дружинин, приняли экспертное заключение о его болезни и дали справку, что согласны с результатами консилиума о необходимости лечения. По действующему закону государство должно обеспечивать нуждающихся жизненно важными лекарствами. Однако в Нижегородском областном минздраве, куда пациент обратился, отказали. Руководство Сосновской ЦРБ вскоре тоже отозвало свой положительный ответ по поводу рекомендованной терапии, сославшись на то, что он ошибочный. В их районной больнице нет компетентных специалистов, которые знают о специфике Фабри.

Новый медицинский консилиум был инициирован региональными чиновниками и состоялся в больнице Нижнего Новгорода. Участвовали в нем 22 специалиста: доктора, юристы и организаторы здравоохранения. По словам Елены Хвостиковой, это больше напоминало публичную экзекуцию.

— Представьте комнату, где за столами сидят члены комиссии в белых халатах и костюмах, — рассказывает Елена. — Сергея попросили раздеться донага и запустили в этот кабинет. Как должен был чувствовать себя взрослый мужчина?

Несмотря на то что после инсульта у Дружинина имелись проблемы, невролог — 70-летний доктор с большим стажем (как представили его собравшимся) проблем у пациента не обнаружил. Официально Сергея симулянтом вроде бы не признали, однако необходимости в спецлечении региональный консилиум не усмотрел. Позже доктору, посоветовавшему когда-то Дружинину пройти генетический тест, вынесли выговор и лишили премии. Сейчас Дружинин при поддержке правозащитников судится с региональным Минздравом. Но процесс небыстрый. Пациентские организации договорились об оказании Дружинину гуманитарной помощи — лекарство ему пока жертвуют производители.

— Поскольку препарат токсичен и должен вводиться внутривенно, фармпредставители не имеют право отдавать его в руки Сергею, поэтому они заключили договор с региональной больницей, что будут поставлять лекарство для Сергея туда, — объясняет Хвостикова. — В больнице, согласившейся ему помогать, начались проверки одна за другой. Мы расцениваем это как давление на лечебное учреждение, чтобы оно отказалось от гуманитарной лекарственной помощи. Чиновникам было бы лучше, если бы Сергей умер. Нет человека — нет проблемы.

Делай как я

Опыт Нижнего Новгорода по экономии средств на лекарства начали с успехом перенимать другие регионы. Неделю назад в Сургуте точно по такой же схеме отказали в лечении Инне Становой. В конце прошлого года у 35-летней женщины нашли болезнь Помпе. Это тоже редкий генетический синдром, в результате которого у человека разлагаются мышцы.

Многие думают, что генетические патологии проявляются сразу после рождения. На самом деле нет. Можно долгое время считать себя практически здоровым, завести семью, родить детей (у Инны подрастает 15-летняя дочь), а в один прекрасный день — раз, и тебе уже тяжело поднять чашку с чаем. Чтобы преодолеть небольшой пролет лестницы в десяток ступеней, уходит сначала час, а потом и вовсе без посторонней помощи нельзя ступить ни шагу.

За год цветущая, не жаловавшаяся прежде на здоровье женщина превратилась в инвалида второй группы. Инне повезло в том, что диагноз поставили почти сразу: знающие врачи заподозрили неладное и посоветовали ехать на консультацию в Москву, в федеральный НИИ неврологии. Единственное лекарство, которое может помочь, стоит минимум 6 миллионов рублей в год.

С рекомендациями федерального института Становая обратилась сначала в свою поликлинику, оттуда ее отправили в городскую больницу на стационарную диагностику. Месяц Инну держали в больнице «на обследовании». Как поясняют в пациентских организациях, по закону 30 дней — максимальный срок, после которого медицинские чиновники должны определить и обосновать программу терапии. В последний день больница созвала врачебный консилиум, который постановил, что в лечении нет необходимости: состояние Инны соответствует норме. Один из критериев динамики заболевания Помпе — сила мышц. Три месяца назад в Москве в НИИ неврологии Становой выдали заключение: два балла из пяти возможных. В Сургутской больнице не согласились и поставили пять баллов.

— Было очень унизительно, когда врачи отводили глаза и говорили: у вас все хорошо, вы отлично себя чувствуете, — голос Инны слегка дрожит. — Я их спрашиваю: как же хорошо, если мне трудно в руке удержать фен и даже по прямой самостоятельно пройти десять метров — уже требуются усилия? Чтобы встать со стула, мне нужна помощь мужа или дочери. Мы уже заказали инвалидную коляску, так как самой ходить трудно.

Правозащитники из «Генома» потребовали провести телемедицинскую консультацию с НИИ неврологии.

— На прямой линии был профессор, который специализируется на синдроме Помпе, — продолжает Инна. — Он сказал, что у пациентов с такими же, как у меня, параметрами прогрессирование происходит в течении трех-шести месяцев. Обычно нарушается дыхание, и человека подключают к аппарату искусственной вентиляции легких. Потом отказывают глотательные мышцы, а затем — полная обездвиженность. Лекарство может затормозить процесс. Но уже случившиеся разрушения необратимы.

Скорбный список

По словам президента ассоциации больных редкими и жизнеугрожающими заболеваниями «Спасти и сохранить» Лилии Яруллиной, отказов от государственных структур в предоставлении лечения становится все больше. Если больным нужны препараты дороже 50 тысяч рублей, почти всегда их приходится выбивать через суд.

— У нас сейчас идут пять судебных процессов, в которых мы требуем обеспечить нуждающихся препаратами, — рассказывает Лилия Яруллина. — Чиновники отказываю больным под разными надуманными предлогами. Суды пока еще выигрывать у нас получается, однако процесс обычно тянется несколько месяцев, и даже при положительном судебном решении еще минимум полгода уходит на то, чтобы добиться его исполнения.

Юристы «Спасти и сохранить» пытались привлекать региональные власти к ответственности за затягивание исполнения судебного решения, но административный штраф за это — 50 тысяч.

— Если учитывать, что месячная стоимость лекарства в несколько раз больше, чиновники еще и экономят бюджет, затягивая время, — поясняет Яруллина. — Часто бывает, что проблема решается естественным образом: месяцами не получая нужного лекарства, пациент умирает.

В «Спасти и сохранить» ведут список тех, кто не дожил. За прошедший год он пополнился минимум на четверых.

— В Липецкой области от идеопатической легочной гипертензии умерла девушка, — перечисляет моя собеседница. — В Ижевске тоже от гипертензии скончалась молодая женщина, в Нижнекамске — 17-летний юноши с тиразанимией. В Уфе умирают больные с легочной гипертензией. Все они сражались с региональными чиновниками за лекарства, но не смогли выиграть войну.

Сражаются за жизнь далеко не все. Некоторые пытаются мирно решить проблему, чтобы не обострять обстановку.

— У нас одна мама каждые две недели ходит на прием к заместителю министра здравоохранения Татарстана, — рассказывает Лилия Яруллина. — Она сама врач и ждет, что к ней проявят корпоративную солидарность. У ее 20-летней дочери диагностировали орфанную болезнь. Лекарство власти отказываются оплачивать — оно стоит 140 тысяч ежемесячно. В устном разговоре чиновники сочувствуют, но жалуются, что денег нет. Рекомендуют идти в благотворительный фонд. Но лекарства нужны не разово, а постоянно. На взрослых почти не жертвуют.

Скорбные списки есть практически в каждой пациентской правозащитной структуре. Больше всего потерь в фондах, помогающим орфанным (редким) больным. В России орфанной считается патология, которая встречается у одного из десяти тысяч человек. В федеральном реестре орфанных болезней официально сегодня числятся 16 тысяч человек. Обеспечивать их лекарствами должны две программы: «7 нозологий» и «24 нозологии». Первую финансирует федеральный бюджет, и она выполняется. Ответственность за другую, самую большую, возложена на регионы. Годовая стоимость таблеток для одного человека — от 2 до 100 миллионов рублей. Чем «реже» болезнь — тем дороже лечение. Если в регионе живет несколько «орфанников», на их лечение может уйти большая часть местного бюджета здравоохранения.

В 2017 году в региональных бюджетах на покупку лекарств для страдающих редкими патологиями было запланировано 15 219,7 миллиона рублей, дефицит составил 38 процентов от нужного (9 356,9 миллиона). Но, по словам правозащитников, реальные потребности местных бюджетов на дорогостоящие препараты в несколько раз превышают данные госстатистики.

Официальный список редких болезней — далеко не полный. Множество патологий туда не вошли. Взять ту же легочную гипертензию. В российском «орфанном» перечне — лишь одна из ее форм, хотя их больше десятка. «Несписочным» больным приходится годами доказать свое право на препараты.

Способы борьбы

Из-за нехватки средств региональные чиновники творчески подходят к ликвидации лекарственного дефицита. В Псковской области, например, власти покупают «дорогим» больным квартиры в Москве. В столице с лекарственным обеспечением тоже не все гладко, но явно лучше, чем в большинстве российских городов.

Власти Орловской области объявили о намерении создать специальный благотворительный фонд, который будет работать с пациентами, нуждающимися в дорогом лечении. Предполагается, что наполнять его будут представители бизнеса и промпредприятий, но как относятся к этой перспективе будущие благотворители — не уточняется.

Но всех переплюнули власти в Саратове. Местная прокуратура требует признать Саратовскую региональную организацию больных сахарным диабетом… иностранным агентом. Хотя стоимость инсулина для диабетиков вроде бы не так высока, они берут массовостью: в регионе 82 тысячи человек страдают сахарным диабетом. Учитывая, что в среднем ежемесячные затраты на одного больного составляют 22 тысячи рублей (по подсчетам самих пациентов), итоговая сумма набирается немалая.

Тест-полоски и инсулин, которые должны пациентам выдавать бесплатно, часто задерживали. В результате общественники за 11 месяцев прошлого года направили 23 обращения в Росздравнадзор. Видимо, чиновникам надоело терпеть это безобразие. В заключении эксперта, которое прокуратура представила в местный суд, сказано, что пациентская организация своими действиями «формирует предпосылки к дискредитации органов власти» и «передает зарубежным партнерам информацию о так называемых болевых точках региона». Судебные заседания до сих пор продолжаются, но результат налицо: саратовские диабетики практически перестали жаловаться.

Ищите на свалке

По данным опроса Общероссийского народного фронта и Фонда независимого мониторинга «Здоровье» (участвовали 4600 врачей из 85 регионов), 62,4 процента респондентов считают доступность льготного лекарственного обеспечения в своем регионе низкой. Почти две трети врачей (68,8 процента) не выписывают льготные рецепты из-за отсутствия лекарственного препарата в аптеках. А 33,7 процента респондентов сообщили, что администрация лечебных учреждений принуждает врачей выписывать пациентам конкретные препараты или же устанавливает негласный запрет на их выписку.

— Объяснения властей, что у них недостаточно средств на лекарства, имеют неправовую природу и не могут быть приняты во внимание, — говорит президент «Лиги защиты пациентов» Александр Саверский. — Если они серьезно говорят о том, что денег нет, пустите меня посмотреть, как и на что тратится бюджет. Я найду то, чего не хватает. Просто знаю, где искать. Самое банальное — это проанализировать хотя бы торги, на которых ведутся закупки льготных препаратов. В разных регионах стоимость одного и того же лекарства может отличаться в 40 раз.

Доводы Саверского небезосновательны. Даже если бегло промониторить прессу, можно найти немало сообщений о том, куда уходят деньги. В Санкт-Петербурге в конце прошлого года сотрудники МВД раскрыли хищение онкогематологических препаратов, предоставляемых пациентам по федеральной программе «7 нозологий». Схема проста: сотрудники одного из городских онкодиспансеров выписывали своим пациентам «лишние» препараты. Больные и не догадывались об этом. Эти лекарства потом могли участвовать в госзакупках уже в других регионах — через фирмы-однодневки. По предварительным данным, таким способом «в подполье» ушли 1364 упаковки препаратов. Ущерб составил более 50 миллионов рублей.

Директор фармакологической компании «Полисан» Евгений Кардаш, выступая на ежегодном форуме «Право на лекарство», заявил, что вторичная продажа лекарств по подобной схеме — рутинная практика.

Другая рутина — то, что власти не знают своих потребностей. В результате из регионов поступают новости о выброшенных на свалку дорогостоящих лекарствах. В Волгограде активисты Народного фронта нашли в мусоре шесть коробок с раствором для диализа у пациентов с терминальной стадией почечной недостаточности. Стоимость каждой коробки — более 1,4 тысячи рублей.

В Чебоксарском районе в овраге возле деревни Устакасы обнаружены две тонны просроченного «Новопассита» и средства для сердечников «Бисопролол». Калининградский Минздрав в прошлом году потратил 44 процента выделенных на лекарства средств зря: на эти деньги были приобретены таблетки для граждан, умерших с 2013-го по 2017 год.

В Татарстане, по данным республиканской Счетной палаты, в прошлом году льготными лекарствами были обеспечены 28,7 процента онкобольных, за три года не получали бесплатные препараты 90 процентов пациентов с офтальмологическими заболеваниями, 80 процентов с туберкулезом и 50 процентов астматиков. Нужные препараты все это время пылились на складах. За три года бюджетное госпредприятие, занимающееся закупкой лекарств для льготников Татарстана, выбросило на помойку препараты на 21,4 миллиона рублей.

Был бизнес — пришлось отказаться. Была машина — сожгли конкуренты. Была квартира — теперь они ютятся в лачуге на окраине Новосибирска, в садовом товариществе, где главная улица называется Линия Ж. Плохо Юшковым оттого, что у них так много всего убавилось? Если рассуждать логически, то конечно. Но вот у дочери их Лизы ничего не было, и вдруг на тебе — новости: на голени появилась какая-то шишка. Думали вначале, это из-за того, что девочка подвернула ногу на физкультуре. Но потом выяснилось, что это опухоль, саркома Юинга. Потребовалась не просто химиотерапия, а нужно было удалить кость и на ее место установить имплант. Не было у Юшковых на это денег, но нашлись добрые люди, помогли. Вот и думай: если раньше было, а потом не стало — беда это или наоборот? Рубрику «Жизнь. Продолжение следует» ведет Сергей Мостовщиков.

Дочь пока что хромает, но здорова и, кажется, влюблена. Муж ковыряется в гараже, строит магазин — думает, весной приедут дачники, может, и наладятся дела, заведутся деньжата, станет маленько потеплее. Жизнь на Линии Ж продолжается. О ней и рассказывает Нина Юшкова:

— Я родилась в селе в Читинской области, это Забайкалье. В семье было 12 детей: два мальчика, остальные — девочки. Жили мы бедненько. Но дом был большой, четыре комнаты. Размещались как-то. Кто-то замуж выходил, уезжал. А братья оставались с родителями. Я была предпоследняя из всех, так что мне приходилось все делать. Младшая-то у нас ничего не делала, она была самая любимая, самая изнеженная.

Ну вот. Время пришло, я уехала. К сестре в Алтайский край. Там вышла замуж, но первый муж у меня умер, на машине разбился. Познакомились тогда мы с Геной. Как-то по-простому, в кафе. Познакомились, родилась Лиза. А потом он уехал на заработки сюда, в Новосибирск, и нас с собой забрал, так мы здесь и живем.

Работали тут риелторами. Снимали сначала частные дома, потом немного разжились, двухкомнатную квартиру сняли, потом переехали в другую, получше. Подзаработали — купили машину. Но ее сожгли конкуренты. Объявления же клеишь все время свои, а чужие сдираешь, что же делать. Вот и получается конкуренция. Решили перебраться сюда, на правый берег. Был у нас материнский капитал — родилась же вторая дочь, Ангелина. Ну и деньги кое-какие еще были отложены. Купили здесь недостроенный дом, второй этаж уже сами достраивали. Думали еще сделать ремонт…

Думали, да вот не успели. Начались все эти проблемы с Лизой, стало не до работы и не до ремонта. Я по больницам с ней все время. Муж пошел по стройкам зарабатывать, но там много не наживешь. Пробовали открыть тут магазин, но все у нас ушло на то, чтобы аренду заплатить. Так что мы съехали оттуда. Сейчас вот муж пытается что-то построить — может, к весне будет у нас свой магазин, а там посмотрим. Пока перебиваемся, справляемся с черной полосой.

С Лизой как вышло. Было ей 14 лет, и вот летом, где-то в июне, случился у нее единичный приступ эпилепсии. Она на улице стояла, и вдруг ее всю покорежило, она упала, забилась вся. Увезли ее, проверили всю, нашли только шишечку на левой ноге, такой бугорок. Она ногу до этого подвернула на физкультуре. Я еще сказала тогда: вы нам просветите ее, эту шишечку. А врач говорит: «Это не наши проблемы». Так мне ответила. Выпишем, говорит, и идите к хирургу. Мы и пошли. В конце августа это уже было. Сделали там снимок, и сразу подозрение на саркому. А потом уже все анализы подтвердились. Саркома второй стадии.

Я не знала, что такое саркома. Искала. И в Москву обращалась, и в Германию — везде. А потом как-то приехала к соседу за одним документом, он мне говорит: тут в Новосибирске есть хирург, который делал уже операцию с саркомой, только на руке. Я побежала туда, записалась к этому хирургу. Он нас посмотрел и дал свое согласие. Нужно было удалить поврежденную кость и на это место поставить специальный протез — имплант из Германии. И вот с этим протезом нам, спасибо, помогли добрые люди, через Русфонд собрали. Своих денег у нас на него не было.

До операции мы сделали восемь курсов химиотерапии и после операции еще восемь. Сейчас вот уже почти год прошел, мы анализы снова сдали все, поедем скоро смотреть, что и как. Будут врачи решать — либо нам поддержку назначать, новую химию, это если с ножкой все хорошо. Либо, может, лучевую терапию. Посмотрим. Нам вот говорили, что после операции хромать Лиза будет месяца четыре, не более, а она у меня до сих пор почему-то хромает. Не знаю. Тяжело ей. Где-то около часа приходится нам с ней до школы ковылять пешком. А так-то туда идти отсюда минут 15-20.

Но мы не унываем. Что унывать-то? Лиза — она вообще молодец. Я, бывало, выбегу из больницы, где мы с ней лежали, и на улице поплачу. А она ничего. Сильная девочка. Тоже, наверное, как я. Зайду к ней в комнату, она слезы — раз, быстренько так вытрет, и все у нее хорошо. Вот так — втихушечку, никогда меня не расстраивает. Так и живем. Немножко тяжеловато, конечно, но это просто время такое пришло. Оно, конечно, страшно иногда. Но и от страшного есть толк. Я, например, пока Лиза на химии лежала, на 20 килограммов похудела на нервной почве. А муж на 15. Это же хорошо. Лучше, чем толстыми ходить. Будем худыми и красивыми. Так вот. Жизнь, она и есть жизнь. Какая есть, той и радуемся.