Жители Дальнего Востока все чаще говорят о том, что людской поток в Россию со стороны КНР растет, если не по экспоненте, то в геометрической прогрессии. Форпостом проникновения китайской туристической, а следом — экономической экспансии в Сибирь стал Иркутск. Петр I в свое время прорубил «окно в Европу», построив Санкт-Петербург. Сегодня китайцы обстоятельно и неторопливо прорубают свою «форточку в Россию» через Иркутск. Отсюда они уже определили два основных направления продвижения — западное и южное. Из Иркутска китайцы сначала едут на Байкал, в Листвянку и на остров Ольхон. Потом — дальше по стране, в Москву и Санкт-Петербург. Отрицать отсутствие этой экспансии глупо — следом за толпами китайских туристов приходят бизнесмены, строящие в Приангарье свои магазины и гостиницы на берегу Байкала, покупатели сибирской тайги, сотрудничающие с бригадами «черных лесорубов». Говорят, они уже начинают присматриваться к «дальневосточным гектарам». Насколько реальна «желтая угроза»? Зачем китайцы сюда приезжают и что ищут в России? Как к этому относятся местные жители — в репортаже «Ленты.ру».

Новый «шелковый путь»

Февраль в Иркутске выдался лютым — с начала месяца стоят 30-градусные морозы. Китайских гостей это не пугает. Их любимый маршрут известен любому горожанину — вдоль по Карла Маркса, свернуть на Ленина (это центральный перекресток города) и чесать по прямой до 130-го квартала — клином врезающийся в центр города туристический оазис. Раньше здесь полуразвалившийся частный сектор утопал в грязи и мусоре, но восемь лет назад его полностью снесли, заасфальтировали и построили торгово-развлекательный заповедник со стилизованными под старину избушками, целиком отданными под кафе, рестораны, сувенирные магазины, и большой ТРЦ «Модный квартал».

Летом этот «шелковый путь» так забит жителями Поднебесной, что кажется, их пропорции к количеству аборигенов составляют один к одному. Но даже в морозы большие туристические автобусы стоят на улице Карла Маркса, на остановках общественного транспорта и в соответствии с культурной программой, — у филиалов краеведческого и художественного музеев. Китайцев тем не менее больше интересуют ценности материальные. Они бродят группами по пять-десять человек от магазина до магазина, легкомысленно помахивая фирменными пакетиками.

Внутри большого ювелирного магазина у прилавков суетится группа туристов. У дверей, сложив на груди руки и наблюдая за подопечными слегка снисходительно, ждет гид — юная девушка Лена. Она охотно поддерживает беседу.

— С китайцами я работаю всего второй раз, и у меня нет к ним негатива. Местных раздражает, что они галдят, ходят толпами. Да, они ездят большими автобусами, массово, но точно также ведут себя по всему миру. Когда работаешь с маленькими группами, они абсолютно адекватные, дружелюбные, милые, — сделают селфи с тобой, что-то подарят. Они абсолютно такие же, как мы, — откровенничает она. — Мы очень близки по культуре туризма — мы так же мусорим, мы такие же шумные. Неприятие русскими — это, наверное, психологический эффект, когда раздражает собственное утрированное отражение в зеркале.

Она открывает маленькую тайну — почему вдруг Сибирь стала так популярна в Китае. Несколько лет назад популярный китайский певец Ли Джанг написал и спел песню про Байкал, стилизованную под национальные русские мотивы. По сюжету, парень расстался с любимой девушкой при обстоятельствах непреодолимой силы. Они очень страдали в разлуке и спустя много лет случайно встретились на Байкале.

— Китайцы реально от нее «тащатся», ходят по берегам Байкала и слушают ее постоянно в наушниках, — утверждает Лена. — Они действительно считают Байкал частью своей культуры и истории и отчасти — своей территорией. Но в этом есть доля смысла, так как впервые о Байкале — Бэй Хэй, Северном озере — упоминается в китайских летописях. Понятно, что все это — территория России, но связь с Китаем очень тесная, и она есть. Им хочется верить, что они здесь не чужие.

Как сообщила руководитель Агентства по туризму Иркутской области Екатерина Сливина, с января по август 2018 года Байкал посетили 1,2 миллиона туристов. А за последние пять лет иностранных туристов стало приезжать в Иркутск больше, чем на 30 процентов. Подавляющее большинство из них — жители КНР. Рост количества туристов напрямую связывается с введением безвизового режима для группового въезда граждан КНР в РФ. Для сравнения — в 2016 году в области побывали больше 26 тысяч, в 2017 году — 23,5 тысячи китайских туристов.

Большой шоппинг

Все помнят времена, когда дешевым китайским ширпотребом были забиты магазины и барахолки. Раньше челноки ездили с огромными баулами в Маньчжурию за копеечным текстилем и скобяными товарами первой необходимости. Но в последние годы система сломалась — теперь к нам «затариваться» приезжают сами китайцы.

Говорят, они стали возмутительно богаты. «Виноват» в этом не только экономический бум в КНР. Есть и чисто иркутские особенности. Китай колоссально заработал на росте популярности криптовалют. Иркутск находится близко к Китаю, и здесь очень дешевая электроэнергия — спасибо каскаду ГЭС на Ангаре. Иркутск не так давно объявили «всероссийской столицей майнинга». Так вот, все майнинговые фермы иркутские криптовалютчики покупали в соседнем Китае.

Сегодня в Иркутске можно зайти в любой супермаркет и обнаружить там толпу китайских туристов. Китайцы скупают кондитерские изделия, очень любят шоколад, зефир и орехи. Но это по мелочи. Они едут в Иркутск за брендовой европейской одеждой — купить ее здесь стоит гораздо дешевле, чем в Европе, учитывая дорогу, скажем, до Италии. Также они очень любят российскую ювелирку и косметику.

— Захожу в «Рив Гош» — там треть иркутян и две трети китайцев, — рассказала женщина, прислушивавшаяся к нашему с Леной разговору. — Причем русские стоят у прилавков с бюджетной косметикой, а китайцы — только около элитной — «Шанель», «Клоранс». Они знают, что это не подделка. Если я захочу купить себе палетку «Урбан Дикей» и закажу ее на «Алиэкспресс», это будет стопроцентная подделка, которую нельзя наносить на кожу. А здесь это будет точно натуральное, фирменное. И они это прекрасно понимают.

Впрочем, это понимают и наши продавцы — и задирают цены именно в расчете на китайского покупателя.

— Туристы меня иногда спрашивают, сколько стоит соболиная шуба. Я не знаю, но отвечала — ну, тысяч четыреста, как, например, моя машина, — рассказывает гид Лена. — Вы знаете, в ТЦ «Комсомолл» есть меховой магазин «Шиншилла». В общем, я как-то решила узнать для себя цены, зашла туда. Длинная в пол шуба со скидкой летом стоила 2 миллиона 700 тысяч рублей. Без скидки — три миллиона. Конечно, на цену влияет и то, что она проделала путь монгольского кашемира — соболь баргузинский, но изделие пошито в Италии, — а на продажу вернулось сюда. Дешевле шуба соболиная, но местного покроя — 800 тысяч рублей. У меня был шок — она стоит, не как моя машинка, а как новый «Лендровер». Я разговорилась с хозяйкой, и она рассказала: к ней приходят гиды, приводят китаяночек, они покупают эти шубки, и хозяйка им предлагает гешефт — приведете за руку еще одного покупателя, я вам на руки, налом, дам десять процентов стоимости.
Представляете, 270 тысяч рублей можно получить на руки, просто приведя еще одного покупателя!

Встречают по одежке

Нужно понимать, что все китайцы разные. Очень сильно видно разницу между массовым и элитным туризмом — об этом можно судить хотя бы по одежде. Иногда в Листвянке (поселок на берегу Байкала в 30 минутах езды от Иркутска — прим. «Ленты.ру») можно увидеть большие группы китайских туристов, и видно, что люди собирались и надевали на себя свое все самое хорошее и яркое, но это дешевые и некачественные подделки брендов с «Алиэкспресса» — аляповатые блестящие очки «Ray Ban», сумки «Michael Kors». Это низший класс — говорят они едут с севера Китая, из Маньчжурии. Но есть и совершенно другие. Они приезжают небольшими группами, по специальным приват-турам.

В обычном уличном павильоне продавщица поведала случай, когда молодая китаянка не понимала, сколько стоит мороженое в Иркутске и пыталась заплатить за него тысячу рублей. То есть для нее это было нормально, а вовсе не дорого. Сейчас наблюдается расслоение, богатые начинают осваивать Байкал и едут сюда сами вне основного турпотока. Приват-туры численностью пять-шесть человек сейчас становятся все более популярными. Им нужно, чтобы в любой момент на трассе машину остановили в понравившемся месте, где они могли бы спокойно погулять и пофотографировать что-то совершенно обычное: голубое небо, солнце, березы, засыпанные снегом.

— У богатых обычный набор с собой — айфон, гоу-про и большая профессиональная камера. И фотографии они делают качественные. На самом деле они делают для Сибири огромный пиар. Это все выкладывается в соцсети. И любой желающий, посмотревший эти фото, может зайти на сайт местного туроператора и заказать себе поездку. Почти нет таких турфирм, которые отказываются работать с китайцами, — рассказывает Вадим, организатор туров для китайских туристов.

Местные жители признают — да, они недолюбливают китайцев. Китайцы демонстрируют некоторое неуважение к культуре, возможно, по незнанию. Например, в сакральном месте байкальского острова Ольхон, на горе Шаманка, шумят и мусорят, тогда как по местным поверьям на нее вообще нельзя забираться. Но это, скорее, недоработка гидов. Всех раздражает, что они мусорят всегда и везде. Бросить одноразовый носовой платок, которыми они постоянно пользуются — для них это норма. Рассказывают, что когда ходишь по весеннему льду Байкала, везде валяются «железные пакеты» (согревающие пакеты, в которых при доступе воздуха железная крошка вступает в реакцию с кислородом и вырабатывает тепло). Они засовывают эти пакеты себе под одежду, в сапоги и варежки, а потом выбрасывают под ноги.

— Я знаю, что на Ольхоне есть гостевые дома, которые принципиально не работают с китайцами, потому что они оставляют кучи грязи, упаковки, все затоптано. И еще они все сушат на обогревателях — хозяева боятся, что что-нибудь загорится. Но люди разные, с разным уровнем культуры, — рассказывает Алина, владелица небольшого гостевого домика на Ольхоне.

Однако при этом нельзя отметить и другое мнение — тех, кто общается с ними непосредственно. Они говорят, что китайцы — очень позитивные и открытые люди. Их не пугает скромный сервис и слабо развитая инфраструктура. Они легко пробуют копченую неизвестно где и как рыбу, они не предвзяты. Они в восторге от снега и льда, получают от всего настоящее удовольствие. Очень любят русскую культуру, особенно песни, «Катюша» для китайцев — это вечный хит.

Девочки-китаянки очень «няшные». Они ходят в своих розовых шубках, шифоновых юбках и легких угах, без варежек и шапок, в меховых наушниках, все — с селфи-палками. По ним не видно, что они мерзнут, они совершенно комфортно себя чувствуют на тридцатиградусном морозе. Они могут снять эту шубку, сесть на льдину, позировать и фотографироваться. При этом все на них зарабатывают. Рассказывают, что на пароме на Ольхон недобросовестные гиды могут брать с каждого туриста группы по тысяче рублей, тогда как билет… бесплатный. Нет никакого билета.

Империя наносит ответный удар

Видимо, ответом на недоброжелательное и одновременно потребительское отношение стала некоторая реорганизация туристической отрасли уже со стороны самих приезжающих. Известно об этом мало. В магазине изделий из нефрита и полудрагоценных камней на улице Ленина продавщица на вопрос, хорошо ли она зарабатывает на туристах из Китая, с неожиданным раздражением заявила:

— Да они и не заходят к нам! У них свои китайские гиды, которые их водят по своим, — китайским магазинам. Они стремятся бизнес замкнуть на самих себя — и налоги здесь не платить, и чтобы деньги туристов уходили к китайским же бизнесменам!

Действительно, многие иркутские продавцы «сувенирки» рассказывают про магазины, в которые местных просто не пускают. Что китайские группы едут не на местную инфраструктуру, а со своими гидами, в свои гостиницы. На Ольхоне есть китайская гостиница «Байкал Хан», при ней — одноименный ресторан. Одна из местных жительниц утверждает:

— Ко мне приехала подруга из Иркутска, мы решили попробовать китайской кухни. Пошли в этот ресторан, но нас сразу же на входе завернули обратно. Сказали, что ресторан только для проживающих в отеле.

Но существует более «мягкое» мнение — ситуация не такая критичная, как рассказывают русские гиды, это раздутая история. Действительно, есть китайские гостиницы, и есть китайские гиды, но нет полностью замкнутого на себя бизнеса. Например, утверждается, что местные отельеры не получают с них денег, но в то же время многие гостиницы на Ольхоне имеют круглогодичную загрузку именно благодаря китайским туристам. Это можно заметить по изменению кухни гостиниц — у многих появляется рис, фунчоза, морская капуста.

—Есть модель, когда в Китае тур-лидер сам собирает группу, что-то обещает, продает тур и сам едет бесплатно — они ему оплачивают эту поездку. Если группа большая — он берет с собой пару гидов. Но! В этом случае тур-лидер связывается с нашей турфирмой, никакая левая турфирма в Китае этот тур ему не продает. Хотя, может быть, уже есть и такое. Но об этом нужно спрашивать у китайских тур-лидеров, а они вряд ли расскажут, — резюмировал организатор туров Вадим.

По данным статистики, туристы из Китая в среднем приезжают на Байкал на срок до 3-5 дней. Подавляющее большинство после этого едет дальше — в европейскую часть страны. Половина из них возраста 20-40 лет, 30 процентов — от 40 до 50 лет. 50 процентов — женщины, 40 процентов — мужчины, 10 процентов — дети. По убывающей за китайцами количественно следуют гости из Южной Кореи, Германии и Франции (туристы, которых приезжает более тысячи в год). На Байкал приезжают от пятисот до тысячи туристов в год из США, Монголии, Швейцарии, Японии и Великобритании.

Земельные участки как «горячие точки»

Листвянка — маленький поселок на правом берегу Байкала, где из него берет начало Ангара, уже года два как стал местом активной битвы местного населения с китайскими захватчиками, — здесь идут земельные войны. Аборигены уверены, что китайцы на корню скупают здесь участки под свои гостиницы.

Один из таких агрессоров стоит рядом мной. Господин Джан, которого его русские работники называют просто Женя — владелец одной из гостиниц. К нему привела долгая дорога через Листвянку.

Она началась с обычного продуктового магазинчика. Продавщица в магазине не смогла точно сказать, какие гостиницы в поселке принадлежат китайцам, но саму нацию она активно недолюбливает, не стесняясь в выборе выражений:

— Везде срут и уезжают. Мусорят, харкают, не понимают, если им сделаешь замечание. Рыбу съел, тут же в магазине плюнул, — ну это что за свинья-то? В магазин заходят просто посмотреть. Все потрогать, понюхать, плюнуть и уйти. Кроме того, они носят майки, а на майках надписи — «Сибирь — китайская земля».

Это интересная местная легенда, фактических доказательств которой найти не удалось, но от этого она не стала менее живучей. Местные жители с удовольствием и в подробностях рассказывают, что в Листвянку время от времени приезжают группы туристов в одинаковых майках — однотонных, белых или желтых, на которых иероглифами, черными или синими, написано: «Байкал — великое китайское море!» Вроде кто-то из гидов им перевел…

Легенда или нет, но прошлым летом в Листвянке силами местного гражданского сопротивления, которое возглавляет композитор Евгений Кравкль, создатель Театра авторской песни, на улицах появились растяжки: «Байкал — священное море России». И говорят, что это такая «ответочка» местных жителей именно на те самые принты на майках.

Чтобы оценить степень китайской интеграции в местную инфраструктуру, пришлось сначала прицениться к земле.

— К вам обращаются китайцы с просьбой продать землю? — покупая нелегальную рыбу для поддержания разговора, спросили мы во дворе одного из домов, где аппетитно шкворчала коптильня с омулем, а на воротах висело объявление о продаже дома.

— Нет. Звонят в основном русские. Спрашивают, за сколько продаю участок. Я им цену говорю, они сразу — ну, мы подумаем. И пропадают. У меня семь соток, продаю за полтора миллиона. Год уже продаю. Дорого, наверное…

Еще как дорого — как выяснилось чуть позднее, это цена не за участок, а за одну сотку. Алена, жена китайца, живущего в Листвянке, говорит, что в Китае пять человек на место и переизбыток денежных знаков, а у нас — пустой рынок. И тогда они поехали с этими деньгами сюда, в Листвянку. Китайцы очень сильно разогрели рынок недвижимости на Байкале. Раньше участок земли на берегу продавался за два-три миллиона рублей — и считалось, что это дорого. Сейчас на первой линии никто не продает ниже одного миллиона за одну сотку. И рассчитано это именно на китайцев. В среднем построить здесь гостиницу стоит порядка 40 миллионов рублей. Для русского это огромные деньги. Для китайцев, видимо, нормально…

— Много участков продается?

— Ну, объявления висят… Гостиницы их есть — по улице Гудина, в переулке Шторкмана. Господи, только проснешься утром, гул стоит уже с четырех утра. Их завозят автобусами. Конечно, мы не хотим, чтобы китайцы были на Байкале…

Но есть люди, которые хорошо на этом зарабатывают. Обычная ситуация — бабушка умерла, остался домик, его можно продать. Лучше всего платят китайцы. В отличие от других стран, по нашему законодательству иностранцы могут быть собственниками земли. Сейчас по разным частным источникам, в Листвянке от 25 до 40 земельных участков принадлежат китайцам. Китайских работающих гостиниц — 12, но это те, которые работают уже давно (так что глупо говорить, что в последние два года началась активная и массовая китайская экспансия). Самая известная — «Мандарин» — работает уже полтора десятка лет, и никому она не мешала. В последние годы из-за повышения турпотока она начала достраиваться, расти, но это тоже попало в волну общего недовольства, — и сейчас ее продают.

Три процента китайского бизнеса

На центральной улице Листвянки идет строительство, хотя и не должно. Недавно приезжала прокурорская проверка, строители попрятались, но стройку все равно запретили. Мы приехали через несколько дней после этих партизанских боев — на стройке лениво работали меланхоличные таджики.

Хозяйка мини-гостиницы рядом со стройкой, пожимает плечами:

— Строят. Ничего не боятся. Копошатся. Сначала бурно начали, потом, видимо, прижали их. Но все равно строят.

— Как вы к этому относитесь?

— Да не то, что бы конкуренты… Они при строительстве склон горы снесли. Это тоже негативно сказывается, говорят, радиация какая-то пошла. Неправильно это. И вообще китайцев много стало. Как туристы пусть ездят. Но не жить же. Они скупают земли. Строят такие махины, будут приезжать, как к себе…

При этом мэр поселковой администрации утверждает, что присутствие китайского бизнеса в Листвянке составляет три процента от того, что там работает. Правда, сам мэр Александр Шамсутдинов сейчас находится под домашним арестом за то, что незаконно выдавал разрешения на строительство индивидуальных жилых домов в поселке в границах центральной экологической зоны Байкальской природной территории. На Booking указано около 80 гостиниц в Листвянке, и китайских — среди них почти нет. С другой стороны, можно легко заметить, что толпы китайцев выходят из центральной гостиницы «Маяк», то есть они селятся и в русских отелях. На стройках работают русские, в крайнем случае — таджикские бригады, как и на всех стройках Иркутска. То есть, опять зарабатывают на этом аборигены.

Разговор с господином Джаном

Женя-Джан согласился поговорить легко, заранее попросив прощения за не очень правильный русский язык.

— Как вы относитесь к начавшимся в отношении китайского бизнеса проверкам?

—Моя жена — гражданка России, это она хозяйка бизнеса. Мы давно его начали, уже пять-шесть лет. Но у нас живут не только китайцы, недавно немцы были, другие туристы, кто хочет смотреть Байкал.

Русская жена Валерия объясняет:

— Дом уже был построенный, в нем и до нас была гостиница, мы его купили. И никаких проблем не было. Это первый год, когда начались такие проверки.

Активное недовольство, выросшее в протесты местного населения, по срокам совпадает со строительством новой гостиницы. С главной улицы Листвянки есть поворот в Крестовую падь, и на этом повороте стоят две одноименные гостиницы. Рядом началось строительство еще одной, китайской. Есть версия, что русским владельцам гостиничного бизнеса не понравилась намечающаяся конкуренция. И тут понеслось…

— Лежачий поза и попали в бури, — вздыхает Джан (видимо, прямой перевод с китайского на русский «Никого не трогали, и все равно начались проблемы» — автор). — Какой китаец, какой русский — мы вообще не знали, кто что строил на берегу, что горы резали. Мы вообще тут ни при чем. Проверки начались с конца позапрошлого года. Прокуратура приехала и проверила. Проверяют пожарные, проверяют скважины, лицензию. Что касается пожарной безопасности, то они нам сами сказали, что у нас все отлично. Что у других людей нормы не соблюдаются. Какие-то были мелочи, но мы их сразу исправили. Мусорный бак поставили. Все журналы завели, все записываем. Пытаемся все делать по закону.

— Чем вызвано ваше стремление жить в России? Почему не делать свой бизнес в Китае?

— Я не знаю, как в Китае, — отвечает Женя-Джан. — Я сам из Даляня, но больше 20 лет, с конца 90-х, живу в России. Дети, жена — все здесь. В Китае бизнесом не занимался. Я учился в Новосибирске на строителя, из Новосибирска в Иркутск позвал двоюродный брат, предложил совместно открыть гостиницу. Приехал сюда. С будущей женой познакомился по работе. Двое детей.

— С местными китайскими бизнесменами общаетесь?

— Нет. Китайской общины нет. Наверное, каждый сам по себе.

Отношение к китайскому бизнесу в Листвянке разное, но не едино негативное. Есть группа, неформальными лидерами которой являются Евгений Кравкль (сам он это отрицает) и его жена Соня. Они искренне «топят» под лозунгом «Не отдадим свою землю!» Очень хорошие люди, искренние, любят Байкал. У них нет меркантильных интересов. Зато есть версия: искреннее недовольство засильем китайцев в Листвянке — в основном из-за строительства новых китайских гостиниц, а не количества туристов — используют в своих целях и искусственно раздувают местные отельеры. Пытаются избавиться от китайской конкуренции.

В Сибири, от Дальнего Востока до Урала, живут 37 миллионов человек — на 78 процентах площади страны живут и 25 процентов населения. Это приблизительно население двух китайских городов. Так что в Сибири страх перед «желтой угрозой» давний. Экономическая экспансия происходит — это факт. У них есть деньги, а российское законодательство позволяет обосновываться на этой земле всем, кто захочет.

Что касается ксенофобии, то в Сибири она невозможна, как социальное явление из-за исторически сложившегося здесь интернационала. Это изначально бурятская земля, которую не так давно освоили русские и немедленно стали наполнять ее, добровольно и принудительно, ссыльными и вольнопереселенцами. В Иркутской области, как в доменной печи, сварился стабильный сплав из бурятов, русских, украинцев, белорусов, татар. И даже поляков, у которых до сих пор есть национальная деревня Вершина в Боханском районе.

Как своей особенностью в Иркутской области гордятся тем, что на ее территории прижилась община пихтинских голендров — выходцев из Германии, которые несколько столетий прожили на границе Польши и Белоруссии, а затем, во время столыпинских реформ, переселились в Сибирь. Так что китайскими туристами сибиряков ни разозлишь, ни удивишь. А бытовое раздражение от толп туристов…

— Хорошо, китайцы распродадут свой бизнес в Листвянке — и что с ней будет? Будут другие автобусы, другие толпы. Запретят строить гостиницы — китайцы обидятся и уедут. Достраивать никто не станет — так и будут торчать эти долгострои. Кому будет лучше? — допытывался у меня один из собеседников, пожелавший остаться анонимным. — Вот и получается, как в анекдоте: «Не люблю я китайцев!» — «Ты просто не умеешь их готовить»…

Почему российские школы лучшие в мире, как изменятся выпускные экзамены и почему нужно поднимать престиж преподавателей — обо всем этом министр образования России Ольга Васильева рассказала на встрече с предпринимателями в Торгово-промышленной палате. «Лента.ру» записала основные тезисы ее выступления.

О качестве образования и консерватизме

Мы подходим к тому, чтобы поднять наше образование на достойный уровень, на котором оно всегда было, есть и будет. Российское, имперское, советское образование всегда славилось своим качеством. В этом меня нельзя переубедить. Оппоненты заявляют, что сегодня в Европе одно из лучших образований предоставляет Финляндия. Но мало кто знает, что в 1809 году, войдя в состав Российской империи, финны полностью переняли содержание и методику нашего образования. После 1917 года методика у них осталось, однако наполнилась новым содержанием.

Меня упрекают в консерватизме. Но образование должно опираться на весь имеющийся опыт. Для формирования инженеров, банкиров, промышленников нужна основа — ее дадут литература, история, языки. А потом на это уже наращивается все остальное. Без гуманитарной составляющей воспитать хорошего инженера невозможно. Человеку, который не знает своих корней, своих основ, трудно работать.

О воспитании и личном примере

Если говорить об истории педагогики, кроме обучения всегда в наших школах стояла на первом месте воспитательная функция. Как маленький человек встретит взрослую жизнь, к чему он будет готов, что у него будет в сердце, в голове — так он и пойдет по жизни. Это основополагающий момент.

У нас с малых лет начинается антикоррупционное образование. Ни в детсаду, ни в школе нет ни одного педагога, который бы сказал ребенку: «Возьми чужое». Образцы нашей литературы тоже говорят о нравственности. Но маленькому человеку важно, что если мы сказали «черное» — это на самом деле должно быть черным. А если ребенок видит другое в реальной жизни — толку не будет. Нужно подавать пример. Если сказали «нельзя» — значит, и сами не должны так поступать.

О престиже преподавателей

Наша основная задача — вернуть высочайшую социальную роль учителя, его значимость. Если мы меняем содержание образования, то мы прежде всего должны помочь учителю профессиональной подготовкой, должны освободить его от огромного количества бумаг, которые дублируют всевозможные сайты. Что касается последнего — об этом уже разговор был, регионам даны поручения. Дело за малым: проверить, как они выполняются.

Упал престиж профессии не только школьного учителя, но и профессора вуза. Я с этим столкнулась лично. Была на встрече историков, которым слегка за 30. Они задавали вопросы. Один кандидат наук спросил: «Ольга Юрьевна, почему профессор, пусть даже известный, который входит в аудиторию к студентам два раза в месяц, получает как преподаватель, работающий ежедневно?» — «Но ведь это профессор, которого знает весь мир, — отвечаю я. — Он посвятил свою жизнь служению науке». Молодой ученый продолжает: «А зачем нам лишние деньги тратить? Можно было бы сэкономить. Материал в книгах есть, студенты могут и в интернете все найти». В последнее время очень часто можно услышать разговоры о старых преподавателях: «Их лекции давно устарели. Я все и так могу прочитать». Может, и прочитаешь. Но ведь ту школу поколений, которую несет в себе этот ученый, то, что он дает вместе со своим жизненным опытом, больше нигде невозможно получить. Я тогда ответила молодому коллеге: «Этого не будет никогда, потому что от личности зависит все».

О том, чему учить

Первая проблема школ — это наши ФГОС (федеральные государственные образовательные стандарты — прим. «Ленты.ру»). Они сегодня затрагивают учеников с первого по шестой класс, однако слабы по содержанию. То есть мы не знаем, что в конце каждого класса должен знать и уметь ребенок по каждому из предметов. Поэтому первая задача, которая стоит сегодня перед Минобрнауки и которая сейчас осуществляется, — наполнить стандарты.

Есть и другая проблема — учебники. В федеральном перечне их сегодня 1276. Можно перейти из школы в школу, сесть за парту в седьмом классе и не понять ничего, потому что школьные программы часто не похожи друг на друга. Поэтому перечни учебников должны строиться исходя из концепции предмета. Они должны быть подготовлены по всем школьным дисциплинам до конца 2017 года.

Об умении говорить

Сегодня в экзамене для девятиклассников по русскому языку (ГИА — прим. «Ленты.ру») единственное новшество, которое мы вводим, — устная часть. Я считаю, что страхи, что из-за этого у ребенка или учителя увеличится нагрузка, совершенно напрасны. Мы сегодня констатируем: наши дети очень мало говорят. Чаще всего урок проходит в форме монолога преподавателя. Дети у нас замечательные, но нужно развивать функциональное чтение через понимание. Ребенок читает параграф, а затем тезисно пересказывает, о чем он. Сейчас они не могут этого делать, потому что прививать это умение надо еще с детского сада. Вспомните, как раньше с малышами разбирали литературное произведение: они его читали, слушали, пересказывали. А сейчас и в школах не говорят, и в институтах. Оправдывают тем, что диалоги и монологи для современного человека неактуальны — сейчас ведь интернет. Но это не так. Чтение — это развитие интеллекта и дальнейшей деятельности. Ничего невозможно, если ты не работаешь над собой.

О натаскивании на ЕГЭ

В этом году у нас тестовая часть экзамена осталась только в иностранном языке. Из новшеств — правда, это скорее можно назвать возвращением к старому — проверочные работы у выпускников. Они будут идти в течение недели по тем предметам, по которым не сдается ЕГЭ. Для меня важно вернуться к тому времени, кода каждый школьный предмет был любимым, каждый был важен. Натаскивание на ЕГЭ надо исключить. Если последние три года школы мы посвятим тренировкам детей на ЕГЭ в ущерб всему остальному — получим достаточно урезанный результат. Президент Владимир Путин поставил задачу: в нашей стране каждый ребенок должен иметь базовый курс знаний по всем предметам. А уже потом углублять эти знания в тех областях, где он достигает результатов, — будь то инженерные науки, гуманитарные или естественно-научная деятельность.

О школьных зданиях

Сегодня у нас в стране 42 тысячи школ, из них 26 тысяч — сельские. Большая часть школьных зданий построена 40-50 лет назад. И есть большая проблема по наполнению школ. Больше 23 тысяч детей обучаются у нас в третью смену. Больше всего — в Чеченской Республике и Дагестане. И очень мало — 700 человек — в Сибири. С одной стороны, это хорошо — говорит о том, что детей становится больше. Но в XXI веке третья смена выглядит странно. Эту проблему решаем. В 2017 году на строительство школ из федерального бюджета выделено 25 миллиардов рублей.

О доступности высшего образования

В системе высшего образования сегодня три ключевые проблемы: доступность, практичность и качество. Что касается доступности — в этом году будет беспрецедентное количество бюджетных мест. На каждые 100 выпускников 11 классов приходится 57 мест. Из них 46 процентов отдано инженерным специальностям. Мы на девять процентов подняли набор в педвузах и на восемь процентов — в медицинских. Нам необходимы врачи в сельской местности. И тут важен момент, по которому очень хочу, чтобы меня услышали: взаимодействие с бизнесом. С этого года мы запускаем целевой прием студентов во всех вузах по трехстороннему договору между студентом, вузом и предприятием или муниципальным учреждением. Учреждение, направляющее студента, должно поддерживать его социально: платить повышенную стипендию, решать проблемы с жильем. А затем выпускник должен не менее трех лет отработать на этом предприятии. Это не прямое возвращение обязательного распределения — это целевой набор, который был и в советское время. Просто сейчас будем более активно его использовать.

По данным Всемирной организации здравоохранения, Россия заняла первое место в Европе по количеству новых заражений ВИЧ. Впрочем, в российском Минздраве это отрицают: по данным властей, в стране ежегодно проверяют более 30 процентов россиян. Тем не менее показатели международной организации сошлись со статистикой Роспотребнадзора. Одной из причин эпидемии является низкая осведомленность о вирусе, и зачастую отрицание ВИЧ становится опаснее самого ВИЧ. Именно так сегодня считает Анна Королева. В феврале ей исполнится 52 года, из них последние девять она живет с ВИЧ. «Лента.ру» записала ее монолог о ВИЧ-диссидентстве, медицинской безграмотности и жизни с положительным статусом.

«Познакомились на православном форуме»

Слово «ВИЧ» я впервые услышала в 1984 году, когда заканчивала школу: учитель нам преподнес этот вирус как болезнь, от которой люди умирают, и сказал, что распространен он только в Америке — среди наркоманов и черных. В Советском Союзе его, разумеется, быть не могло. Это все, что я знала до того, как заразилась. Я была уверена, что меня это никогда не коснется, потому что я не в Америке, не принимаю наркотики и не чернокожая.

На момент знакомства с моим «дарителем» (партнер, передавший вирус — прим. «Ленты.ру») я была свободна, мне было сорок лет, и я собиралась строить новую семью. Первый брак распался из-за смерти младшего ребенка. Мы с мужем не смогли преодолеть эту травму и с помощью психотерапевта пришли к выводу, что наиболее безболезненное решение для нас обоих — развод. Есть те, кто говорит, что брак от этого только крепнет… Я не верю. Я не смогла. Умер ребенок не по моей вине, но мне до сих пор сложно об этом говорить.

С Николаем (имя изменено — прим. «Ленты.ру») мы познакомились на православном форуме, оба воцерковленные. Ему было под пятьдесят, вдовец и совершенно удивительный человек: умен и крепок во всех отношениях, никогда не сдается и умеет принимать решения — волевой характер. Он меня покорил.

Чем старше, тем больше свидания становятся похожи на собеседования. Когда тебе за сорок, конфетно-букетный период уже не такой романтичный. Мы не так говорили про чувства, как восемнадцатилетние влюбленные, — гораздо больше внимания уделялось материальным вопросам: как мы будем жить, где, на что… Конечно, много говорили о Боге, посещали святые места, узнавали друг друга. Меня ничто не настораживало в нем. Ни к каким группам риска он не относился, наркотики не принимал, гепатитом не болел, с маргиналами не общался.

О его диагнозе я узнала на третьем или четвертом свидании. Он сказал просто: «Если хочешь — мы будем дальше продолжать знакомство, если не хочешь — разойдемся сразу». Я его любила, и ответ был для меня очевиден.

«Дети не получились — получился ВИЧ»

Вскоре я познакомилась с его мамой. Она работала фельдшером, и когда я начала расспрашивать про ВИЧ, уверенно заявила: «Да все это ерунда, просто пониженный иммунитет, не бери в голову». И, действительно, глядя на Колю, никак нельзя было сказать, что он чем-то болен. Он вставал рано утром, читал молитву, делал зарядку: ставил руки на косточки и отжимался, пока я сидела у него на спине! Можно ли вообще представить, что больной человек способен на такое?

«Это выдумки и заговор!» — говорила его мама, а я верила: она же все-таки медицинский работник. Тогда мне и в голову не могло прийти, что нужно как-то самой узнать, что это такое на самом деле. Мать Николая была ВИЧ-отрицательной и не верила, что это вообще нужно лечить. Она относилась к группе тех самых ВИЧ-диссидентов, которые ответственны за смерти других людей: умирают по вине их взглядов. Но тогда я этого не знала.

С Николаем мы долго жили отдельно, но мне очень хотелось детей. Мы поехали в Санино (Владимирская область) к Черниговской иконе Божьей Матери. Я посоветовалась со своим батюшкой. Он знал и меня, и Николая — мы ходили в один храм. Батюшка стоял у алтаря и так на меня смотрел, когда мы получали благословение на брак, как будто хотел крикнуть: «Не делай этого!» Но так ничего и не сказал, потому что это было мое решение.

Мы обвенчались. Это было летом, на [день памяти] Сергия Радонежского, в любимом храме, по благословению батюшки и без близости вне брака. Мы были серьезно настроены и хотели детей… Дети не получились — получился ВИЧ.

Вскоре я увидела, как из-за отсутствия лечения состояние ВИЧ переходит в состояние СПИД. Это был шок. Буквально в течение двух недель из крепкого и мощного человека Коля превратился в полную развалину, потерял более 20 килограммов, все его оппортунистические заболевания (заболевания, вызываемые условно-патогенными вирусами или клеточными организмами — прим. «Ленты.ру») проявились одновременно, а температура поднималась до сорока и не сбивалась ничем!

Было очень страшно. В какой-то момент количество вирусов в крови начинает зашкаливать, и иммунитет резко падает. То есть если до брака у него был иммунный статус около 1000 клеток, то после — резко упал до 100 клеток. От такого скачка состояние может ухудшиться настолько, что человек, который утром еще нормально соображал и довольно неплохо держался, вечером может просто мимо горшка ходить и лежать пластом. Все это происходит очень резко.

Мой муж фактически умирал на моих глазах. Тогда-то я, наконец, открыла интернет и начала копать. Оказалось, что ВИЧ — это не просто пониженный иммунитет, как утверждала его мать. Я узнала, что есть центры по профилактике СПИДа. Я была в ужасе, схватила мужа и приволокла его в московский центр, где ему срочно выписали терапию. Настоять на лечении тогда было легко, потому что он уже фактически умирал. Терапия ему сразу начала помогать, он очень быстро восстанавливался, и уже через месяц мы вернули его в прежнее состояние. Он снова стал крепкий, сильный, мощный, восстановил свою мускулатуру и начал поддерживать себя в таком состоянии не только тренировками, но и АРВТ (антиретровирусная терапия — прим. «Ленты.ру»). И тогда у меня уже не осталось никаких сомнений, что ВИЧ — есть, и его надо лечить, чтобы не умереть.

Мои первые анализы показали отрицательный результат, но постепенно что-то стало происходить с моим организмом: горло болело, температура часто поднималась до 37,5, постоянные простуды… Я поняла, что заразилась. Сдала кровь на ПЦР — результат показал «плюс».

Вместе мы прожили три года. Сейчас мы не вместе, разошлись по обстоятельствам, с болезнью не связанным, и говорить об этом не могу, потому что это не моя тайна, но, когда ему позволяет работа, он звонит и благодарит за то, что я спасла его.

«Отец умирал от рака, а у матери был СПИД»

После разрыва с «дарителем» мой первый супруг, Борис, снова сделал мне предложение. Все это время он ждал меня. Сам он не женился, потому что я для него была единственной любовью. Он знал о моем новом диагнозе, но это его не остановило. В мае 2014 года мы поженились во второй раз.

Однако мы и года не прожили вместе. В ноябре у него нашли рак легких. Нашему сыну Жене тогда было 22 года, он учился и работал. Когда Борю положили в больницу, он приходил после работы — больше некому было: все родственники от нас отвернулись из-за ВИЧ, я же работала на две ставки. Сыну тогда нужно было и учиться, и папу переворачивать, и бегать по врачам и аптекам, и зарабатывать деньги. А мое здоровье рухнуло, начался дефицит клеток — мне поставили диагноз СПИД.

Онкология в России — это про деньги. Когда тебя спрашивают, будешь делать отечественную химию или немецкую, то, естественно, ты выбираешь немецкую, потому что на ней твой близкий человек проживет дольше. Так и у нас было. Боря сломал бедро, потому что кости уже распадались от метастазов. В больнице меня спросили: «Так оставляем или ставим штифт?» Я, конечно же, сказала ставить.

Захожу я как-то в палату и вижу: Боря лежит под трубками, ему откачивают воду из легких, сын, уставший, с синими кругами под глазами, стоит рядом с койкой. В дверях стоят заведующая и лечащий врач, молча смотрят. Потом они отходят на обход, и лечащий врач говорит заведующей: «Вы парня видели? Я не знаю, что бы со мной было, если бы отец умирал от рака, а у матери был СПИД». Заведующая не смогла даже ответить.

В августе Борис умер. На его похороны не пришел ни один наш родственник. Некоторые пособолезновали по телефону и этим ограничились. Причем все знали, что он умер от рака! Но отношение ко мне, видимо, помешало им проститься. Мы хоронили Борю втроем: я, сын и его друг. Они оба были в форме и отдали последнюю честь. Все было красиво. Даже в такой страшной беде, как смерть, самые близкие отвернулись от меня.

Когда мы похоронили Бориса, у меня случился нервный срыв. Иммунный статус — 320 клеток, иммунитет упал, организм совершенно не справлялся. Я пошла в МГЦ (Московский городской центр по профилактике и борьбе со СПИДом — прим. «Ленты.ру»), мне дали терапию. Правда, хреновую. На один из препаратов у меня оказалась аллергия, пришлось менять… Для меня это был стресс. Помню, как я стояла перед столом, на котором лежали таблетки, и понимала, что попадаю в зависимость от банального наличия препарата в аптеке. Мне стало страшно, что могут начаться перебои с поставками, и в аптеке просто не окажется тех таблеток, которые мне подходят: с возрастом надо подбирать такое лечение, чтобы оно сочеталось с другими лекарствами.

Такое уже было. Я принимала препарат Эдюрант, и вдруг произошли какие-то перебои с поставками. Мне пришлось на протяжении двух месяцев покупать терапию на свои деньги. Увы, это очень тяжело, когда приходится жить на одну пенсию. Врачи сказали: «Либо покупайте Эдюрант сами, либо принимайте другую схему». А на нее у меня аллергия. Что делать? Я купила. А сын тогда только заканчивал юридическую академию. Денег у нас не осталось, и мы месяц питались картошкой, макаронами и хлебом. Но я не могла не купить, потому что иначе пришлось бы принимать те таблетки, от которых ломота по всему телу и гриппоподобное состояние.

Однажды в коридорах нашего центра один представитель маргинальных слоев общества нервно закричал: «Если мне сейчас не дадут терапию, я на тот свет один не уйду, я еще человек сто за собой унесу». Он просто сидел в очереди, озлобленный, больной, было видно, что уже на грани. Наверное, от этой злости и появляются всякие новости про иглы в метро…

«После вас всю мебель придется обновлять»

У меня остался только сын. Постепенно со мной оборвали контакты все прежние знакомые и родственники, и я погрузилась в полный вакуум, потому что решила не скрывать свой диагноз. Бывало, звоню по телефону подружке, а она бормочет в трубку: «Ой, Ань, это ты? Что-то плохо слышно… Потом перезвоню…» И не перезванивала. Некоторые «перезванивают» уже несколько лет.

Я дружила с матерью друга сына, мы часто ходили друг к другу в гости, а когда у нее случился инсульт, поддерживала ее в больнице. И как-то мы решили прийти к ним по традиции на 8 Марта, и тут сын получил от друга звонок: «Жень, вы не приезжайте, мы новые стулья только купили, а после вас всю мебель придется обновлять». Дружили они с третьего класса. На этом их дружба закончилась.

Некоторым даже стыдно сказать, что они меня знают, они боятся мне лайк поставить! Одна знакомая говорит: «А вдруг все подумают, что я тоже такая?» Боже, ну какая — «такая»? Какая?! Все старые подружки отказались от общения со мной из-за моего статуса. Одна даже прямо сказала: «Не могу себя пересилить». Она мне тогда книгу одалживала, и после таких слов я ей ее сразу вернула. «Не забудь с хлоркой помыть», — сказала я ей напоследок.

Очень тяжело было дома одной, и я решила завалить себя работой репетиторской (я бывшая преподавательница): набрала учеников и давала по пять уроков в день без выходных. Но и это не помогло, и тогда я пошла к батюшке в храм. Правильно сказал Маркс: «Религия — опиум для народа». Причем опиум в хорошем смысле, потому что это лучшее средство от депрессии. Вера — это такой пластырь, который помогает ранам быстрее срастаться. Батюшка посоветовал продать квартиру и купить новую, потому что надо было физически покинуть то место, в котором было столько плохого. Переезд в другой район мне действительно помог. Стены перестали давить, и я постаралась мысленно отключиться.

Когда я вернулась на старое место работы, мое пальто повесили отдельно. Налили воды в пластиковый стакан и начали разговаривать сквозь зубы, без особого желания. Это было так странно осознавать: вчера я была педагогом высшей категории и примером для всех, а сегодня — изгой. Животный страх за свою жизнь подавляет чувство эмпатии.

Сейчас я в квартире сына, потому что моя попала под реновацию. Ему 26 лет, он несет службу и поддерживает меня абсолютно во всем. Иногда у меня даже складывается ощущение, что Женя знает об этой болезни больше, чем я: он постоянно что-то читает из англоязычных источников, знает всех врачей, ходит со мной по разным клиникам. На вопросы, как ему живется с ВИЧ-положительной мамой, он всегда отвечает: «Отлично! Она мне как была мамой, так и осталась».

«Нет такой болезни, это все от уныния»

Все думают, что ВИЧ — это болезнь геев и проституток. У меня есть знакомая, кандидат наук, ей уже 76 лет, и она до сих пор думает, что ВИЧ — «это какая-то штука, которая берется из наркотиков». Даже кандидат наук не знает, что этот вирус можно подцепить через нестерильный инструмент, и наркотики тут ни при чем!

В 2015 году мне позвонил директор фонда «СПИД.Центр» Антон Красовский. Он узнал обо мне из социальных сетей, как раз тогда у нас были перебои с препаратами. Я написала об этом пост в интернете, от души, эмоционально — и этот текст выстрелил. Мне стали писать люди, предлагали свою помощь, советовали что-то. Красовский предложил принять участие в круглом столе на телеканале, посвященном Дню памяти умерших от ВИЧ. Потом мне начали звонить люди из моего окружения и спрашивать совета. Начала проводить встречи, чтобы люди знали, что такое ВИЧ и как с ним жить. Многие не имеют никакого отношения к маргинальным слоям и нуждаются в поддержке, как и я в свое время. Волонтерская работа стала реабилитацией для меня.

На встречах, которые я посещаю в целях просвещения людей, мы проводим тест «У меня ВИЧ — обними меня». Последний раз после двухчасовой встречи ко мне подошли обняться только три человека из сорока! Причем в аудитории было много медиков! Не надо демонизировать эту болезнь. Да, приходится следить за своим здоровьем, и УЗИ я делаю не раз в три года, а раз в полгода. Но это позволяет вовремя углядеть другую болезнь, если она, не дай бог, появится.

Есть принцип «Н = Н» — «неопределяемый = не передающий». При неопределяемой вирусной нагрузке можно не заразить партнера и родить здоровых детей. Одна моя подруга, тоже ВИЧ-положительная, родила троих здоровых детей, муж у нее — ВИЧ-отрицательный. И если бы мне сейчас предложили отмотать время назад, я бы опять вышла замуж, но заставила бы своего «дарителя» пить таблетки, чтобы вирусная нагрузка у него была неопределяемая. Только тогда я бы смогла позволить ему жить половой жизнью без презерватива.

Но я решила, что, если уж Бог послал мне эту болячку, то надо это использовать, чтобы помогать людям, которые попадают в ту же ситуацию и не знают, что делать. Сейчас я работаю волонтером, хожу на встречи и посещаю храм на Долгоруковской. Мне нравится моя христианская община — это отдельный мир, в котором царят добро и взаимопомощь. К моему диагнозу там относятся нормально, а среди прихожан есть даже врачи, которые интересуются моим здоровьем. Постепенно убеждения людей меняются, и батюшки тоже начинают о многом задумываться.

Наиболее прогрессивные начинают организовывать встречи с медиками и ВИЧ-положительными прихожанами, чтобы давать людям ответы на эти вопросы. Тем не менее до сих пор остаются такие, как протоиерей Дмитрий Смирнов, который считает, что нет такой болезни, это все от уныния и касается одних только геев. Однако большинство ВИЧ-положительных, по последним данным, — это гетеросексуальные пары. К геям у меня нет никаких предубеждений, если их отношения основаны на любви. Среди моих знакомых есть пара ВИЧ-положительных мужчин нетрадиционной ориентации, которые ведут нормальный образ жизни: лечатся, путешествуют, занимаются наукой. И когда я с ними общаюсь, то меня меньше всего волнует, какой они ориентации.

У меня всегда с собой справка о неопределяемой вирусной нагрузке. Ношу ее на случай, если вдруг придется скорую вызывать, но готова и людям с ВИЧ-отрицательным статусом показать, ведь почти на каждом шагу сталкиваюсь с отторжением до сих пор. Недавно делала визитки, а на них написано, по какому вопросу я волонтер. Парень, который их печатал, спросил, что за проект. Я рассказала о повышении уровня осведомленности россиян о ВИЧ. А он нахмурился и говорит: «А, да это же болезни проституток!» Я спокойно у него спрашиваю, почему он так решил, а он мне: «Ну меня-то это не касается». И посмотрел на меня сверху вниз, как будто я сама — проститутка. Я ему ответила: «Если что — звоните».

Тем же вечером пошли с сыном покупать обувь. Я полезла в кошелек на кассе, и у меня выпала одна из визиток. Девушка за прилавком оказалась очень разговорчивая и, увидев карточку, сразу же начала расспрашивать: «Ой, а это вы? А чем вы занимаетесь?» Софой ее звали, она из Одессы. Я стала рассказывать, а они вместе с другой кассиршей обалдели и стали креститься! Все считают, что их это не касается.

«Нет больше той любви, как если кто положит душу за други своя»

В детстве я хотела быть либо капитаном корабля, либо директором школы, иметь большую семью, шестерых детей, свой дом… Счастье — вставать рано утром, провожать мужа на работу, детей — в школу, купать их в любви и заботе.

Как бы я ни любила своего «дарителя», как бы мне ни хотелось создавать с ним очаг, если бы можно было отмотать время назад, я бы поступила иначе. Тогда я думала, что это на всю оставшуюся жизнь, и не могла предположить, что мы расстанемся. Я пожалела, что встретила его. Лучше бы вообще его не было в моей жизни.

Впервые это поняла, когда получила социальное отторжение со стороны близких. Мой отец умер еще до ВИЧ, с матерью мы никогда не были близки, но друзей я всех потеряла. Получилось так, что я фактически отказалась от всех ради него одного. Он мне обязан жизнью, потому что если бы я тогда не потащила его по врачам и не заставила пить таблетки, он бы умер. Он и сам это понимает и благодарен мне за все, что я ради него сделала, хоть ценой собственной жизни. Но написано же в Библии: «Нет больше той любви, как если кто положит душу за други своя».

Сейчас он женат на другой, хоть мы и общаемся до сих пор. Многого я о его новой жене не знаю. Разумеется, ей он тоже сразу рассказал о своем диагнозе, потому что не привык врать. Но вирус он ей не передал, потому что после нашего разрыва он продолжил терапию, и вирусная нагрузка у него на момент вступления в новый брак была настолько низкая, что он не мог заразить. Получается, в какой-то мере я спасла еще и эту женщину, заставив его принимать АРВТ вовремя.

Недавно я увидела на одном форуме сообщение парня, который готов был заплатить, чтобы получить ВИЧ. Я подумала: «Парень, да тебе не на форуме сидеть надо, а у психиатра на приеме!» Показать бы ему его жизнь через пять лет! Я осознанно шла на брак, но не на болезнь. Здоровый человек в трезвом уме никогда не захочет заразиться вирусом, это за гранью!

Как и я в свое время, мой сын нацелен на семью, крепкий брак и детей. Не знаю, как буду объяснять внукам, что такое ВИЧ. Надеюсь лишь на то, что к 2030 году мы уже победим эту болезнь. Уже сейчас существуют экспериментальные инъекции, которые можно делать раз в четыре месяца. Я возлагаю большие надежды на генную инженерию. Что-то изобретут! Обязательно изобретут…