Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
В Крыму подводят итоги III Ялтинского международного экономического форума (ЯМЭФ). На полях ЯМЭФ были подписаны соглашения на сумму, превысившую 100 миллиардов рублей. Есть и нематериальный эффект: зарубежные участники форума выступили с инициативой создать Международный клуб друзей Крыма. Об итогах форума и о том, куда и как сейчас развивается бизнес в России, «Лента.ру» поговорила с сопредседателем «Деловой России», председателем правления фонда ЯМЭФ Андреем Назаровым.
«Лента.ру»: Андрей Геннадьевич, президент России и правительство страны не раз ставили задачу развивать малый и средний бизнес. Тем не менее количество малых и средних предприятий в России остается небольшим. Хотя бюрократических барьеров все меньше. В чем причина такой ситуации, на ваш взгляд?
Назаров: Для того, чтобы уверенно оперировать количественными показателями в этой области, желательно понимать, сколько малых и средних предприятий реально работало и работает. Иначе можно получить не вполне корректные данные: например, был период, когда многие регистрировались как предприниматели, но предпринимательской деятельностью не занимались. Потом налоговая начала проверять такие компании, и собственники, которые регистрировали малые предприятия «на всякий случай», стали ликвидировать свои формально зарегистрированные ИП и юридические лица. Статистика показала уменьшение количества субъектов малого бизнеса, но рынок ничего не почувствовал, потому что реально они никогда не работали. Статистика по предпринимательству как маятник — сначала в одну сторону, потом в другую. По нашим данным, процент открытых новых и закрытых старых предприятий примерно одинаков.
Отток, который происходит сейчас, — это приведение рыночного сектора в состояние, адекватное сложившейся ситуации. Мы много говорим о том, что у рынка есть внутренний регуляторный механизм, и когда он вдруг включается — пугаемся. На самом деле это чисто технические моменты, а не то, что бизнес разоряется.
Как вы считаете, какие инициативы со стороны государства требуются для того, чтобы условия для ведения бизнеса становились еще мягче?
У бизнеса есть ряд требований, которые, если их выполнить, помогут создать более комфортный бизнес-климат. Мы об этом говорили на пленарном заседании ЯМЭФ.
Во-первых, есть необходимость совершенствования российской юрисдикции, чтобы она стала более комфортной и отвечающей современным требованиям инвестиционного процесса. Прежде всего надо продолжать работу над гармонизацией уголовного законодательства для создания более безопасных условий ведения бизнеса. Оно улучшилось за последние несколько лет, но пока далеко от идеала. Еще не исключена возможность возбуждения уголовного дела против предпринимателей при отсутствии состава преступления. Типичный пример — когда как уголовное дело рассматриваются случаи неисполнения договора, хотя для этого существует арбитражный суд. Надо в принципе исключить возможность необоснованного уголовного преследования, потому что именно такие факты загоняют бизнес в офшоры, заставляют сворачивать предпринимательскую деятельность или не позволяют ее начать.
Во-вторых, требуется ослабление контрольно-надзорных функций государства. Анализ, сделанный открытым правительством совместно с бизнес-объединениями, показал, что количество проверок и контрольных служб существенно превышает необходимое. Это мешает развитию бизнеса. Работа в этом направлении ведется, но ситуация тоже далека от идеальной.
Что еще важно для развития бизнеса?
Если говорить о других направлениях, то очень важна для развития бизнеса финансово-кредитная политика государства. Об этом мы тоже говорили на форуме. Сегодня процентные ставки высоки, и редко кому доступны «длинные» деньги. В результате нужные для страны бизнесы или производства лишаются инвестиционной привлекательности. Существующие процентные ставки, по большому счету, не дают предпринимателю возможности остаться с прибылью.
Важный аспект — создание работающих мотиваторов для выхода из серой зоны 20 миллионов предпринимателей. Такими мотиваторами могли бы быть налоговые каникулы, проведение налоговой амнистии, а также уменьшение налоговых ставок для бизнеса.
Вот в Крыму есть свободная экономическая зона с уникальными налоговыми ставками. Но количество резидентов гораздо меньше, чем могло бы быть. Наше изначальное предложение заключалось в том, чтобы СЭЗ Крыма была в границах всего полуострова, а не только для тех резидентов, которые зарегистрировались. Все предприниматели, работающие в Крыму, должны жить по особым комфортным условиям, потому что переход от одной юрисдикции к другой во всем мире занимает от 5 до 15 лет, а у нас этого времени нет. Чтобы процесс шел быстрее, правила должны быть особыми. И все предприниматели без исключения здесь должны пользоваться льготными условиями.
Как вы оцениваете инвестиционный климат в Крыму? Он улучшается? Какие главные препятствия сегодня существуют, помимо санкций?
Недостаточность банковского финансирования из-за многих ограничений — это раз. Переход из одной юрисдикции в другую требует времени для развития соответствующих навыков — это два. Третье — появилась новая нормативно-правовая база, к ней должны привыкнуть и чиновники, и бизнесмены. Ну и четвертое — европейская санкционная политика многое усложняет.
Все эти моменты сдерживают развитие. В противовес есть свободная экономическая зона. Если бы она действовала на территории всего Крыма, эти издержки и возможности были бы взаимно сбалансированы.
Какие отрасли бизнеса, на ваш взгляд, могут выступить катализатором для возникновения новых предприятий и развития бизнес-среды в целом?
В первую очередь строительная отрасль, особенно жилищное строительство. В Крыму раньше довольно мало строили. Да и нынешние 280 тысяч квадратных метров введенного жилья — это совсем немного. Есть над чем работать. Развитие строительства традиционно дает толчок для двух десятков смежных отраслей. И я уже не говорю о том, что жители смогут решить застарелые жилищные проблемы. Будет много жилья — ниже будут цены. Сейчас в Крыму появляется ипотека. Она только-только начинает работать из-за того, что на нее мало выделяли. А нужно, чтобы она работала без перебоя, чтобы, как в материковой России, каждый второй мог купить по ипотеке жилье. Мы работаем над тем, чтобы была снижена процентная ставка и стоимость ипотеки, и это стало доступно большему количеству людей. Вот, навскидку, локомотив, который может потянуть экономику Крыма в светлое будущее.
Помимо строительства, естественно, сельское хозяйство и виноделие. Ими интересуется каждый второй приезжающий на форум в Ялту иностранец. Я на сто процентов уверен, что это получит продолжение. Уже сегодня есть первые результаты.
Гостинично-туристический бизнес способен на многое. Гостиниц не хватает ни в Симферополе, ни в целом по Крыму. Турбизнес здесь только предстоит развивать, потому как поток в 8 миллионов туристов в год может возрасти, если будут обеспечены качественные условия для проживания. Вот сейчас в Симферополе строится уникальный аэровокзал. Рядом с ним будет и аэроотель, решение о его строительстве уже принято. А когда мост (через Керченский пролив — прим. «Ленты.ру») заработает, приедут и те, кто по каким-то причинам не могли прилететь на самолете.
Вот те направления, по которым, в том числе в рамках ЯМЭФ, шли не просто разговоры, а подписывались соглашения и контракты.
А где в текущих условиях предпринимателям искать инвестиции?
Если говорить о жилье, то в Крыму инвесторами могут быть как банки, так и граждане, потому что они могут выступать дольщиками по 214-му федеральному закону. А если говорить в целом о России, то население сегодня располагает накоплениями примерно в размере 23 триллионов рублей, которые могут быть направлены в виде инвестиций. Плюс государственные программы, сейчас формируемые для Крыма и уже работающие в целом по России.
Я уверен, что достаточно быстро, пусть не мгновенно, не за три-четыре месяца, может, но за три-четыре года, это все заработает. Конкуренция в Крыму пока поменьше, а интерес повышенный, поэтому инвестиции придут достаточно быстро. А в случае отмены международных санкций и других политических ограничений здесь будет инвестиционный бум.
Нынешний Ялтинский форум по цифрам обошел предыдущий?
Обошел, точно! В прошлом году было подписано соглашений на 70 миллиардов рублей. В этом мы ожидали около 100 миллиардов рублей. В итоге получилось больше 100 миллиардов. Я уже не говорю о тех результатах, которые мы деньгами не меряем. К примеру, то, что иностранцы предложили создать Международный клуб друзей Крыма, это уникальное предложение, которое закреплено на бумаге. Будет международная ассоциация друзей Крыма, и это никак деньгами не измерить. Наши иностранные участники, по сути, на всю жизнь себе ставят клеймо «Я люблю Крым!». Соответственно, они точно будут друзьями всю жизнь. И таких неденежных, положительных итогов у форума множество.
В Нижегородской области мучительно погибает от редкой генетической болезни целое семейство. Семь жителей небольшого поселка страдают патологией Фабри, при которой по очереди отказывают жизненно важные системы организма. Стоимость препаратов для каждого из родственников, среди которых есть 12-летний ребенок, — почти шесть миллионов рублей в год. Районная больница, к которой прикреплены редкие пациенты, отказала им в лечении. Причина, которую местные специалисты официально озвучили, — они не доверяют результатам обследований и диагнозу, выставленному ведущими российскими генетиками. Неофициальная — лечить больное семейство нерентабельно. Почему, несмотря на законы, жизнь человека стала зависеть только от милосердия чиновников — в материале «Ленты.ру».
Мечта о море
Перед Новым годом 12-летний Ваня Лобанов из поселка Сосновское Нижегородской области загадал желание. Сначала хотел написать традиционное письмо Дед Морозу, но потом передумал и записал видеопослание президенту Владимиру Путину. Единственное, что попросил подросток, — лекарство для себя и своих родственников.
— Моя мама болеет, сестры двоюродные болеют, дядя, бабушка, — старательно загибает пальцы мальчик. Всего получилось семь пальцев. — Я знаю, что лекарство дорогое и самостоятельно мы его никогда не купим. Но ведь каждый человек имеет право на жизнь. Без лекарства мы умираем. А я ни разу на море не был.
Перед видеокамерой не по годам рассудительный Ваня стоит в одних носках. Скинутые зимние сапоги валяются рядом. В объектив непорядок в одежде не попадает. Также не видно и то, что Ваня время от времени морщится и, как цапля, попеременно стоит то на одной ноге, то на другой ноге.
Нейропатический (некупируемый обычными анальгетиками) болевой синдром — один из признаков болезни Фабри. Это орфанная, то есть редкая патология. По подсчетам эпидемиологов, заболевает 1 из 120 тысяч новорожденных. В организме человека не вырабатывается определенный фермент, нарушается обмен веществ — вредные продукты жизнедеятельности не выводятся, а накапливаются. В результате происходит сбой почти всех жизненно важных систем.
У Вани уже нарушена функция почек — у 12-летнего мальчика они размером как у взрослого мужчины. Есть сердечная недостаточность, неполадки с селезенкой, поджелудочной железой, кровеносной системой. Врачи опасаются, что в любой момент может случиться инсульт.
— Ваня не гуляет на улице — ему очень трудно ходить, — говорит его мама Наталья Федина. — Поэтому друзей почти нет. Как-то пришел из школы, плачет: «Я больше не могу терпеть эту боль! Ну почему же нас никто не лечит? Мы же люди!»
Орфанный заповедник
Наталье Фединой 32 года. До недавнего времени она трудилась на заводе, который расположен в нескольких километрах от их поселка. Стояла на конвейере, вручную делала детали из стеклопластика для автомобилей и автобусов. Но в конце 2019 года по состоянию здоровья вынуждена была уволиться. У молодой женщины проблемы с сердцем, артериальное давление постоянно держится на отметке 160-170. А это считается предынсультным состоянием.
Все это — последствия болезни Фабри, которая у Фединой также диагностирована. Орфанная патология достоверно установлена у семи человек из их семьи. Все приходятся друг другу кровными родственниками — близкими и дальними. Так получилось, что все живут в соседних деревнях.
История диагностики напоминает детектив. Михаил, дядя Натальи, к 47 годам потерял слух и зрение. У него практически отказали почки, и мужчина регулярно проходил диализ. Врач, которая проводила процедуру, побывала на курсах повышения квалификации. На одной из лекций им рассказали, что если у их пациентов почечная недостаточность протекает нетипично, нехарактерно, — хорошо бы сделать им генетические анализы на Фабри. Доктор, вдохновленная новыми знаниями, проявила инициативу и отправила пробы ДНК Михаила в лабораторию. Диагноз подтвердился. Генетики порекомендовали сдать анализы всем родственникам мужчины, поскольку патология может передаваться по наследству. Как оказалось — не зря.
— Мы поначалу радовались, что наконец стало понятно, отчего в нашем роду все так маются, — рассказывает Наталья. — Мы ведь раньше думали, что это в принципе нормально. В больнице, когда с жалобами на боль приходили хотя бы с Ваней, нам говорили: да это у ребенка кости растут. Когда я на давление жаловалась, все списывали на метеочувствительность. Мы и думали, что, наверное, так у всех бывает и надо терпеть. Но оказывается, мы можем чувствовать себя здоровыми, от этого есть лекарство.
Неоконченное убийство
Из всех больных родственников самым тяжелым оказался Сергей Дружинин, брат Натальи. К 2016 году, когда семейная болезнь подтвердилась, он уже перенес несколько микроинсультов, у него отказывали почки, шла деформация скелета, тугоухость, падало зрение, он страдал от болевого синдрома и других проявлений болезни. В Москве, в Клинике ревматологии, внутренних и профессиональных болезней имени Е.М. Тареева (в этом научном центре наблюдаются практически все российские больные Фабри) врачебный консилиум назначил Дружинину пожизненно ферментно-заместительную терапию. В России зарегистрировано два препарата от Фабри — «Фабразим» и «Реплагал» ( междунароные непатентованные названия «Агалсидаза бета» и «Агалсидаза альфа»). Они различаются дозировками действующего вещества и назначаются врачами в зависимости от того, какие в организме есть сбои. Препараты не лечат: поломки в организме, которые уже произошли, исправить с их помощью невозможно. Зато они сдерживают прогрессирование болезни. Сейчас лекарства входят в список жизненно необходимых лекарственных средств (ЖНВЛП). Это ключевой момент, так как государственные медучреждения при закупке лекарств для пациентов в первую очередь ориентируются на ЖНВЛП.
— Федеральный центр как экспертное учреждение по закону может рекомендовать определенные лекарства, но назначить их вправе только больница, где пациент постоянно наблюдается, — говорит Елена Хвостикова, глава центра помощи пациентам с редкими болезнями «Геном». — В 2017 году, когда Сергей предоставил в Сосновскую ЦРБ документы, подтверждающие его заболевание, и назначение федерального центра, в районной больнице также провели врачебный консилиум и признали, что препарат ему нужен.
А дальше что-то пошло не так. Когда в Нижегородском Минздраве узнали, что в Сосновском районе появился пациент, лечение которого обойдется региональному бюджету, по грубым подсчетам, в 800 тысяч рублей в месяц, — вероятно, испугались. После того как поняли, что в деревне еще несколько таких же больных, — начали действовать.
Сосновская ЦРБ под предлогом того, что у них нет в штате специалистов-генетиков, отозвала свое назначение орфанного препарата. Вскоре в Нижегородской областной больнице состоялся «правильный» консилиум, на котором врачи постановили, что у Дружинина особых проблем со здоровьем нет, неврологические нарушения отсутствуют (это при том, что пациент после инсульта с трудом ходил), а значит, и в особом лечении он не нуждается.
Врачу диализного центра, благодаря наблюдательности и профессионализму которой нашли «эпицентр» редкой болезни, коллеги из регионального Минздрава устроили административные разборки. Она была вынуждена писать объяснительную, на каком основании посоветовала своему пациенту сдать генетический анализ.
Главный генетик Приволжского федерального округа Ольга Удалова, которая в силу своих профессиональных обязанностей собиралась внести «найденных» жителей региона в реестр пациентов с болезнью Фабри, вынуждена была уйти со своего поста. А пациенты из деревни до сих пор в орфанную статистику не включены.
— У нас последние почти три года прошли в судах — оспаривали отказ Нижегородского Минздрава лечить Сергея Дружинина, — рассказывает директор фонда помощи «Геном» Елена Хвостикова. — В конце прошлого года все суды выиграли. Но лекарства так и нет. По сути, нижегородские чиновники борются против людей, косвенно лишая их жизни. В юриспруденции это называется «неоконченное убийство». Это когда виновный осознает общественную опасность своих действий/бездействия, предвидит возможность и неизбежность наступления смерти другого человека и желает ее наступления.
В 2017 году пациентской организации удалось включить Сергея Дружинина в благотворительную программу производителя орфанного ферментозаместительного препарата. За счет этого больной до сих пор лечится. Но благотворительные программы — штука шаткая. Сегодня есть добрая воля спонсоров, завтра обстоятельства изменились — и все. К тому же, у препарата есть очень неприятная особенность: его надо принимать пожизненно и безостановочно. Если начать лечение, а потом прервать — все негативные процессы в организме ускорятся. Именно поэтому не вариант объявлять и сбор пожертвований — не может целая семья всю жизнь жить с протянутой рукой, да и людям рано или поздно надоест отправлять им деньги.
— Мы ведь думали, что сейчас докажем, что у Сергея болезнь Фабри и он без лекарств умирает, тогда и с остальными его родственниками легче пойдет, — продолжает Хвостикова. — А самое главное, что больше ждать они не могут. Сейчас Ванька, племянник Сергея, в таком состоянии, что в любой момент может инсульт бабахнуть, и ребенка просто не станет.
— Но официальный ответ вам какой-то дают? — сомневаюсь я. Все же как бы плохо мы ни думали о чиновниках, но элементарный инстинкт самосохранения у них хорошо развит. — Не могут же просто сказать, что отказывают в лечении?
— Пытаются все сделать, чтобы затянуть процесс, — интонации Хвостиковой накаляются. — Играют в увлекательный бюрократический пинг-понг. Разные ведомства делают вид, что у них нет документов о диагнозе. Вероятно, надеются, что многолетние судебные битвы за лекарства, как в случае с Сергеем, пройдут по каждому больному. Ждут, что пациентской организации надоест возиться с этими бедолагами, — это ведь не только нервно, но и материально затратно. Либо надеются, что у самих больных нервы сдадут и они откажутся от борьбы. Если болели только взрослые — да, возможно, они бы и махнули рукой. Но они спасают детей!
В картах не значится
По словам Натальи Фединой, в Сосновской больнице, к которой по месту жительства относятся все окрестные поселки, утверждают, что и она сама, и ее сын Ваня здоровы. По крайней мере, медицинская карта ребенка практически пустая.
— Мы постоянно привозим в ЦРБ выписки Вани, генетические анализы, заключение специалистов о том, что у ребенка болезнь Фабри и он нуждается в лечении, — продолжает Наталья Федина. — Их вклеивают. А потом просто… теряют карту и заводят другую. Новая карта, естественно, чистая. Получается, что формально Ваня как бы ничем не болеет. И когда мы просим назначить врачебную комиссию, уточнить наши диагнозы и назначить лечение, говорят, что оснований для этого нет. Ведь по документам, которые есть у больницы, мы здоровы.
Наталья минуту молчит, а потом признается, что боится уже ходить в свою поликлинику — не доверяет местным врачам. В последний раз у Вани был приступ почечной колики. Педиатр выписал направления на анализы мочи. В двух исследованиях показатель белка зашкаливал. А результаты третьего — образцово-показательные. Хотя, как утверждает мать, самочувствие сына не изменилось.
Федина вспоминает, что она пыталась взять у педиатра освобождение ребенка от физкультуры, — шестиклассник просто физически не может ни бегать, ни прыгать. Однако педиатр, пряча глаза, ей отказала, буркнув, что «оснований нет».
— Они боятся, что такая справка может стать нашим доказательством, что Ваня нездоров, — вздыхает Наталья. — Про нас уже по поселку ходят сплетни, что мы все болезни выдумываем, чтобы денег заработать. Понятно, что это главврач больницы народ настраивает, пугает, что скоро лечить будут только нас, потому что денег больше ни на кого не хватит… Вы знаете, мы стараемся на это не обращать внимания. Но когда такое на каждом углу говорят — неприятно.
— В школе ребенка не травят?
— У нас прекрасные учителя, они все понимают и идут нам навстречу, — говорит мама мальчика. — Ваня — отличник по всем предметам, постоянно участвует в олимпиадах по математике, информатике. Я пытаюсь ему внушить, что физически он вряд ли сможет работать, надо трудиться головой. А значит, надо учиться, чего-то добиваться, пусть даже и через силу, и через боль. Но он хоть и умный у меня и все понимает, а все равно расстроился, что его новогоднее желание Дед Мороз так и не исполнил.
Попытка номер шесть
В Сосновской центральной районной больнице с «Лентой.ру» общаться отказались. Письменный официальный запрос в адрес главврача Светланы Трифоновой прокомментировать ситуацию также остался без реакции.
Наталье Фединой же в ответ на очередное обращение в адрес правительства Нижегородской области с требованием обеспечить ее и сына лекарствами пришло письмо. Заместитель губернатора Андрей Гнеушев рекомендует ей «предоставить медицинские документы», подтверждающие диагноз «болезнь Фабри» либо в Минздрав Нижегородской области, либо в Сосновскую райбольницу в «читаемом виде». Очередной пакет документов — шестой по счету — отправился по бюрократическим медицинским инстанциям.
«Вот сейчас танки войдут, все обосрутся и разбегутся»
25 лет назад российских военных послали в Грозный и бросили. Кому это было выгодно?
Фото: Миша Джапаридзе / AP
«Лента.ру» продолжает цикл статей о первой чеченской войне, которая разгоралась четверть века назад. В первом материале мы узнали о предыстории конфликта между Чечней и Россией и о действиях антидудаевской оппозиции. В этой статье — события, произошедшие ровно 25 лет назад: 26 ноября 1994 года оппозиция при поддержке танков вошла в Грозный, колонна дошла до самого центра и попала в ловушку — танки обстреляли из гранатометов, экипажи попали в плен. Оказалось, что они — российские военнослужащие. Но власти страны фактически бросили 21 человека в Грозном, отказавшись признать их своими. «Лента.ру» поговорила с теми, кто знал детали операции и вызволял пленников.
«Дудаев ощутил себя мессией»
Александр Михайлов, генерал-лейтенант в отставке, в 1994 году — начальник Центра общественных связей Федеральной службы контрразведки (предшественница ФСБ)
«Лента.ру»: Кто эти ребята, танкисты? Где их вербовали?
— Насколько я знаю, в Таманской и Кантемировской дивизиях. Военная контрразведка с ними работала. Надо сказать, министр обороны Павел Грачев тогда к этому крайне негативно отнесся. И он первым предал своих подопечных, сказав: «У меня таких офицеров нет». А потом он руководил боевой операцией на территории Чечни — с такими же офицерами, которые понимали, что он и про них может сказать, что у него «таких нет».
Ему не нравилось, что все делалось абсолютно конспиративно, естественно, без его участия — с ним никто этот вопрос не согласовывал. Я полагаю, что вопрос с привлечением к операции наших танкистов согласовывался с президентом России Борисом Ельциным. Тема эта деликатная, спецслужбы подчиняются президенту, и президент может согласовать такого рода мероприятие по привлечению личного состава без уведомления министра обороны.
Всю эту историю я схватил за хвост, когда все уже посыпалось. И вынужден был включаться тогда, когда информация вышла в «паблик». Я не могу сказать, кто принимал решение отправить русских солдат и офицеров в танках на Грозный (изначально предполагалось, что для выполнения этой задачи они должны были только обучить чеченские экипажи), но при мне директор ФСК Сергей Степашин, разговаривая по телефону с кем-то, сказал: «Их же там не должно было быть». Я знаю, что ответ был такой: «Так получилось». С кем он разговаривал, я не знаю.
— На первом этапе, конечно, нет. А вот насчет следующих этапов — не знаю. Вообще, у Министерства обороны нет таких полномочий — по разработке боевых операций на территории России. Такое возможно только с санкции Совета Федерации. Дело в том, что для этого существуют внутренние войска. Но у внутренних войск нет серьезной боевой техники.
Безусловно, это ключевой вопрос. Но дело в другом. В полевых уставах написано: «Освобождение населенных пунктов, захваченных противником численностью до батальона включительно». Если мы предполагаем, что Грозный «захвачен», соответственно, для операции по его освобождению должны применяться адекватные воинские подразделения: штурмовые группы и прочее. Но оказалось так, как оказалось.
Там еще другая история была. Впоследствии мне рассказывали, что в этот «белый дом» (президентский дворец Дудаева — прим. «Ленты.ру») не могли никак попасть. Да, он был без стекол, но стоял как утес. Когда все это показали разработчикам нашего оружия, они были в шоке и схватились за головы: как это могло быть? Ну а чего «как»? У нас в войсках вообще в тот период даже солярки не было для учений, не говоря уже о снарядах. Ведь для того, чтобы хорошо стрелять, нужно всегда стрелять. А если это [оружие] у меня просто лежит в оружейке и я смотрю на него, как баран на новые ворота, пытаясь применить в конкретной обстановке, то толку не будет.
При этом Грозный был весь развален. Я по нему ходил и видел, что там не было ни одного столба и дорожного знака, которые бы ни пробила пуля. Все, что там нас окружало, напоминало дуршлаг: столбы, автобусные остановки, деревья — все было в дырках.
— А помните, Дудаев заявил, что пленных расстреляют, если Россия не признает их своими, — насколько в тот момент это была серьезная угроза? Война-то еще не началась…
— Дудаев, конечно, был великий мистификатор. Это проявилось тогда, когда он вдруг ощутил себя мессией. Аркадий Иванович Вольский, всю жизнь занимавшийся разруливанием межнациональных конфликтов на Северном Кавказе, — это бедолага, которого «бросали в прорыв» там, где что-то закипало: осетино-ингушский конфликт, чеченский конфликт, в Кабардино-Балкарии… Он мне рассказывал о своем опыте общения с Дудаевым. Тогда Дудаев, который увольнялся из вооруженных сил по состоянию здоровья, проходил лечение в госпитале. По словам Вольского, он тогда увидел другого человека, который изменился после того, как его избрали (или только собирались избрать) председателем Объединенного конгресса чеченского народа (ОКЧН).
Вольский рассказывал: «У него взгляд изменился. Он ощутил себя мессией, человеком, который взвалил на свои плечи груз, и это его пожизненная миссия». С этого и начались его мистификации.
Дудаев много чего говорил. Он много чем угрожал. Где-то под этими угрозами были определенные основания, а где-то это был красивый блеф, направленный на журналистов. Если посмотреть старые видеозаписи, мы увидим, что он даже в помещении сидел в пилотке. Он упивался своим полководческим талантом. В принципе, конечно, это был одаренный военачальник определенного уровня. И тут он получил в свои руки пусть маленькую, но свою армию, которая подчиняется только ему. И он сам никому не подчиняется.
Конечно, тут у него пошел явный сдвиг. Вся его риторика была очень нервной, абсолютно истеричной, и очень много было показного. Кстати говоря, и в его окружении такие были: там Мовлади Удугов такой был, о Салмане Радуеве я вообще молчу — бригадный генерал, это же вообще смешно сказать. Они же себя мнили людьми, которые вправе диктовать условия, лишать жизни других людей, и так далее. Такая вот тогда была атмосфера. Они сами друг друга заводили. Своей истерикой, своей риторикой они подстегивали друг друга.
— Учитывая, что во время штурма все пошло не по плану, вам никогда не приходила в голову мысль, что это могло быть подстроено?
— Нет, нет. У нас ведь как — есть такое русское слово «авось». А еще очень часто выдается желаемое за действительное. Дело в том, что у некоторых танков, которые туда пришли, не работал стабилизатор пушки. Когда при подготовке «штурма» на это кто-то обращал внимание, ему отвечали: «Да кто ж стрелять-то из них будет?» Понимаете, какой был подход: «Вот сейчас танки войдут, все обосрутся и разбегутся». У нас почему-то танк является каким-то мистическим фантастическим оружием: будь то в 1991 году в Москве, будь то в Вильнюсе, будь то в Грозном. Почему-то считается, что пришел танк — и все сразу полегли и сказали: все, сдаемся.
Я глубоко сомневаюсь, что это было подстроено. Никто не мог это подстраивать, потому что была другая задача. А Ельцин умел спрашивать за выполнение задачи. Он не умел, может быть, внятно ее поставить. Или даже мог изначально неправильно ее поставить.
И еще дело в том, что надо всегда искать возможность договариваться, тянуть время, взаимоотношения выстраивать между ветвями власти. Ну, вот такой вот у нас был президент, что поделаешь. Надо иметь в виду, что кавказский человек не терпит пренебрежительного отношения к себе. Это для него личное оскорбление. И когда президент России не хочет вести диалог с представителем своего же территориального образования — это плевок в лицо.
Посмотрите, каким сейчас стал Грозный после того, как мы были вынуждены наступить на горло своей песне. Достаточно было воспринимать Чечню как равную среди прочих субъектов. И хотя сегодня говорят, что в нее столько денег вливают, я не соглашусь, что в нее вливают больше, чем куда-либо. Потому что эти вливания у одних — в карманах, а у других — на улицах. Приезжаешь в Грозный и понимаешь, что попал в другую страну, потому что все деньги, которые туда приходят, они все на улице. Вышел и увидел: вот тебе мечеть, вот тебе парк, вот тебе фонтаны, вот тебе стадион и все, все, все.
«Им светила смертная казнь»
Анатолий Шабад, заместитель председателя правления Общественной комиссии по сохранению наследия академика Сахарова, в 1994 году — депутат Государственной Думы, член фракции «Выбор России»
— Припомните, пожалуйста, что в России тогда знали о событиях в Чечне.
— Информационный фон был такой, что я задолго до штурма себе представлял, что он должен был состояться, потому что я был в ставке председателя Временного совета Чеченской республики Умара Автурханова, лидера антидудаевской оппозиции. Также я посещал военные базы оппозиции, уже не помню, где. Где-то под Грозным. Я видел, что-то готовилось. Конечно, когда и как это произойдет, было непонятно.
Мысль была посадить в танки российских военнослужащих, а сверху на танки посадить солдат оппозиции, чтобы создавалась видимость, будто это акция оппозиции. И чтобы никто не видел тех, кто сидел внутри танков. Тем не менее, когда они в Грозный вошли, их всех перебили. Есть даже анекдот, что танки останавливались на красный свет, а оппозиция разбегалась грабить ларьки.
— Есть те, кто говорят, что это даже не анекдот…
— И еще одна байка, будто бы эту публику набрали из уголовников со всей Чечни. Точнее, со всей России. На этот счет у меня данных нет. Те офицеры, с которыми мы встречались, выглядели вполне нормально.
А вот то, что там присутствовала ФСК, я видел четко. В ставку Автурханова меня привез какой-то человек из Грозного, и его там немедленно арестовали. Мне сказал офицер госбезопасности: «Что же вы нам шпиона привезли? Может, он по дороге что-то высматривал». Я этого не знаю. Наверное. Но я считал, что тем самым моя миссия подрывается, если человека, который меня привез, арестовывают. Так что я его отбил. Но там фигурировал некий офицер госбезопасности, который этого не скрывал.
Вообще, те наши ребята, которые сидели в танках, были завербованы сотрудниками госбезопасности на курсах «Выстрел» в Таманской и Кантемировской дивизиях. Когда эти танки перебили, некоторые из российских военнослужащих погибли, в плен попал 21 человек. Тогда президент Ичкерии Джохар Дудаев сказал, что если это российские военнослужащие, то это один разговор, а если они неизвестно кто, тогда они бандиты, и на них открывают уголовные дела. Что и было сделано. И угроза заключалась в том, что им светила смертная казнь. Вот такая была ситуация.
А министр обороны господин Грачев заявил, что они не российские военнослужащие, что никто не пошлет танки с настоящими военными, которые что-то смыслят в военном деле, воевать в город. Через некоторое время он уже сам показал себя таким человеком.
А как на самом деле было: когда этих военных завербовала ФСК, их действительно из частей, где они служили, отозвали, и эти ребята подписали какие-то документы об увольнении из армии. Как может срочник уволиться из армии, я не понимаю. В общем, формально они уже не были военнослужащими, и Грачев за них не отвечал. Он думал, что этим трюком кому-то можно заморочить голову.
Но над ними правда висела угроза, вот тогда я и собрался туда ехать. Не могу сказать, что это решение далось мне тяжело, — я там неоднократно бывал до этого, с Дудаевым встречался еще летом 1994 года. В общем, после того ноябрьского штурма, собравшись ехать, я позвонил Дудаеву, разговаривал, правда, с его министром информации и печати Мовлади Удуговым, которого называли Чеченским Геббельсом. Он очень хорошо взаимодействовал со средствами массовой информации, с депутатами. Этим объясняется то, что они выиграли информационную войну — это его, Удугова, заслуга. Я тогда его спросил: «Как вы столько танков перебили?» Он ответил: «Сами удивляемся». Понятно, он — человек гражданский, я тоже. А любой военный понимал бы, что так оно, собственно, и будет. Он сам не осознавал, насколько серьезно у них там построена структура обороны.
Затем я сказал Удугову: «Наш министр не признает этих солдат и офицеров военнослужащими. А что будет, если приедут депутаты и признают их таковыми? Это все-таки государственные лица». Он говорит: «Сейчас поговорю с Дудаевым». Потом Удугов мне передал, что Дудаев сказал: «Приезжайте».
Мы собрали команду. Я обратился к коллеге-депутату Сергею Юшенкову, тот проявил активность: он получил поддержку этой миссии со стороны президента Ингушетии Руслана Аушева, и в итоге поехали четыре человека — сам Юшенков, я, Элла Памфилова и Володя Лысенко. У Эллы Памфиловой там была важная миссия — когда нам выдали солдат, она одного или двоих приковала к себе наручниками, чтобы военные их не отобрали. Чтобы мы могли их довести до Москвы и показать публике, что и было сделано. Вот такая она героическая женщина.
Когда мы приехали в Грозный, встретились с теми людьми, которые были в плену, поговорили. Дудаев вел интересную игру, торговаться вокруг этих людей ему было очень интересно, и желательно не с одним субъектом, как мы, а еще и с другими. После нас приехал представитель лидера ЛДПРВладимира Жириновского, депутат Государственной Думы Евгений Логинов, он сам был офицером. У меня с ним были очень тяжелые отношения. Он даже как-то грозился меня побить в туалете Государственной Думы. Наверное, справился бы — он помоложе, и, кажется, из спецназа. Мы его встретили по дороге, он ехал в Грозный, когда мы уже возвращались обратно. Дудаев отдал ему одного пленного. Для него это были такие козыри, которыми можно было играть.
Поэтому он нам всех не отдал. Отдал, кажется, четверых. Мы все у них порасспросили, конечно, и повезли в Москву.
Да, был еще такой момент: Дудаев не мог вывести пленных днем, потому что вокруг его резиденции, так называемого рескома, — бывшего республиканского комитета партии, который позже станут называть дворцом Дудаева, — постоянно стояла толпа вооруженных небритых мужчин. Он понимал, что нам не дадут вывести пленных днем, и сказал — надо вывозить ночью или рано утром, пока эта публика не собралась.
Проблема заключалась еще и в том, что там была такая фигура — Усман Имаев, министр юстиции и генеральный прокурор по совместительству. Без автомата я его не видел, но он — выпускник университета имени Патриса Лумумбы. Высшее образование вредно влияет на людей (смеется), и он понимал, что нельзя делать ничего противозаконного. Он тогда сказал: «Я не могу отпустить этих людей. Против них возбуждено уголовное дело в каком-то там районном суде города Грозного. Как я их отпущу?» Я ему на это сказал, что, наверное, в вашей конституции (у них уже была конституция) по аналогии с конституциями разных держав (они ее списали откуда-то) предусмотрено право президента на помилование. Он за это дело ухватился, сказал: «Да, конечно». И срочно, не поднимая головы от бумаг, в течение нескольких часов оформлял дела на помилование, потому что надо было успеть к раннему утру, пока не собралась толпа. Он это успел, Дудаев подписал помилование, и мы этих четверых вывезли.
Когда привезли их в Москву, была пресс-конференция, там все было рассказано. А еще мы также привезли тело погибшего — по-моему, одного. Ни один морг в Москве его брать не хотел. Володя Лысенко возил это тело по Москве из морга в морг, пытался пристроить — не домой же его брать. Это тоже парадоксальная ситуация — у директора морга свои инструкции, почему он должен брать какое-то непонятное тело без документов?
Потом была еще одна миссия, которая, по-видимому, более известна, — во главе с лидером партии «Яблоко»Григорием Явлинским. По словам самого Явлинского, Дудаев говорил ему, что отдаст всех пленных, если тот приедет лично. Была собрана большая группа депутатов во главе с ним и Юшенковым, я туда тоже вошел. Помню, Володя Лысенко позвонил и говорит: «15 минут в твоем распоряжении, машина уже выехала. Собирайся, едем в Грозный».
Явлинский был убежден, что Дудаев его обмануть не может, потому что понятно — он большой человек, авторитетный. Но восточную дипломатию он не проходил в своих университетах. Мы приехали, а дальше начался очень интересный цирк. Нас принял не Дудаев. Сначала нас как иностранную делегацию принял министр иностранных дел — им надо было обязательно подчеркнуть, что мы для них иностранная делегация. Нас принимали с почетом, но именно как иностранцев. Министр иностранных дел разговаривал с нами по-английски, и его английский язык был ужасен. Я не помню его фамилии (вероятно, Шамсутдин Юсеф — прим. «Ленты.ру»), он был чеченский иорданец, поэтому русского не знал. Кажется, потом Дудаев привлек его к ответственности за кражу пшеницы или чего-то еще, я точно не помню.
Так вот, он с нами о чем-то поговорил. Потом мы стали ждать Дудаева, сидели в его приемной. Нам говорили, что он здесь, за этой дверью, и что сейчас он нас примет. От нечего делать мы смотрели телевизор, который там стоял. И по телевизору мы увидели, что Дудаев встречается с Грачевым в городе Слепцовске (ныне Сунжа в Ингушетии — прим. «Ленты.ру»), а не сидит за соседней дверью. Надо сказать, что город Слепцовск находился тогда под контролем России.
И они там общались как генерал с генералом: один — ветеран Афганской войны и другой. Оба — летчики. И оба друг друга очень хорошо понимали. Правда, манеры были совершенно разные. Дудаев сидел в отутюженной форме, которая была ему положена, весь с иголочки, чинно, в кресле. А Грачев, по-моему, сидел в расстегнутой рубашке, развалясь. И Дудаев отдал ему половину оставшихся у него пленных — жест доброй воли в расчете на какие-то дипломатические выигрыши.
Потом он вернулся и действительно принял руководителей нашей делегации Юшенкова и Явлинского. Отдали нам остальных пленных, которых мы вывезли без дальнейших приключений. Но главное, что тогда Явлинский понял: мы были попросту заложниками у Дудаева, пока он ездил в Слепцовск. Наблюдая их с Грачевым по телевизору, я сказал Явлинскому: «Если там сейчас Дудаева схватят, у нас тут будет интересный виток». Он сначала отбрыкнулся от этого: «Что же мы, заложники?» А потом, уже в Думе, он признал, что так оно и было.
Вот что такое восточная дипломатия, которую не проходят в университетах. Где сам Дудаев этого набрался, непонятно. Может быть, у военных такая дипломатия, я не знаю. В отличие от дипломатов, они врут напрямую, а дипломаты врут очень косвенно.
«Люди говорили: «Мы же не за Дудаева воюем. Что нам Дудаев?»»
— А какая тогда в Грозном царила атмосфера? Того ожесточения, которое ассоциируется у нас с чеченскими войнами, еще не было?
— Дудаев неоднократно декларировал, что он готов на различные варианты, лишь бы только встретиться с Ельциным и пойти на переговоры. Но Ельцин с этим человеком не хотел вступать в переговоры из принципа, потому что Дудаев позволил себе над ним издеваться: после событий октября 1993 года, когда в Москве штурмовали здание парламента, Дудаев послал Ельцину поздравление с посылом: вы такой молодец, что оппозицию прижали. Это выглядело как поздравление, но на самом деле в этом было оскорбление, потому что сам Дудаев в свое время захватил власть путем такого военного наскока и тем самым давал Ельцину понять, что «мы с вами один не лучше другого». Вот это и было настоящей причиной чеченской войны, потому что после этого Ельцин не желал о Дудаеве слышать.
Многие сейчас говорят, что, если бы Ельцин пошел на переговоры, можно было бы сделать лучше. В конце концов то, что просил Дудаев, было не больше, чем получил Минтимер Шаймиев в Татарстане. Только Шаймиев не декларировал независимость, но имел гораздо больше Дудаева.
А что касается самой операции, то, конечно, она была плохо подготовлена. Грачев говорил, что решить проблему можно одним полком за один день, как в Афганистане. У него же перед глазами стоял афганский опыт, когда захватили президентский дворец, убили президента, который сам участвовал в подготовке этой операции и все рассказал, где там и что. Вот, он думал, что можно так же захватить и Грозный. И действительно, когда мы приехали в первый раз (это было рано утром), мы спокойно вошли в этот дворец Дудаева, никого там не было, была только уборщица с метлой, которая пыталась нам противостоять. Вот и вся оборона. Она нас загнала в какую-то комнату, потом уже пришло начальство.
Наверное, можно было сделать так, как говорил Грачев. При хорошей подготовке. Но не было же никакой подготовки. Я по этому поводу выступал по телевидению и закончил свое выступление так: «Лавры ЦРУ в заливе Свиней не дают покоя нашей службе госбезопасности». Помните эту операцию против кубинских контрреволюционеров так называемых? Там была провальная операция, здесь была провальная операция.
— Вам не кажется, что та операция как-то слишком уж бездарно была спланирована?
— Что нарочно сделали провальную операцию — я не думаю. Это что-то типа теории заговора. Безусловно, итогами воспользовались. Но это не значит, что руководили этим процессом именно с тем расчетом.
Того офицера госбезопасности, с которым я контактировал в ставке Автурханова и который пытался арестовать моего шофера, потом убили.
Я там, в Чечне, и позже бывал с другими депутатами, например, во время штурма Грозного, когда сидел в том же самом дворце, в подвале. Люди говорили: «Мы же не за Дудаева воюем. Что нам Дудаев? Мы воюем от гордости, за свою независимость».
«Поднимите трубку, позвоните Дудаеву. И войны не будет»
Валерий Борщев,сопредседатель Московской Хельсинкской группы, в 1994 году — депутат Государственной Думы, член фракции «Яблоко»
— Как вы узнали о штурме?
— О штурме я узнал, когда он произошел, в тот же день. Это была лукавая ситуация. Именно это слово я сделал бы ключевым, поскольку изображалось, что это не российские военные. Изображалось, что это непонятно кто. Непонятно, кто отдал приказ, непонятно, кто выполнял приказ. И когда мы приехали в Грозный, ребята, которых мы увидели, были, что называется, одурачены, потому что их послали на заведомое поражение. Танки шли прямо по улицам — это удобная мишень.
То есть в этом решении изначально присутствовало лукавство. А уж потом, когда мы приехали вызволять пленных, — и говорить нечего. С чеченцами, правда, договорились. Хотя они отдали не всех пленных, однако по поводу части из них договоренность была. Но проблема была с нашими властями. Проблема была в том, чтобы они признали пленных как российских военнослужащих.
Я, например, вез в Москву четыре гроба. Из аэропорта эти гробы привезли в клинику Вишневского. Я пошел к главврачу: так и так, вот военные, погибшие во время штурма Грозного. Он ответил: «Мы не знаем таких военных». Как вы не знаете? Вот они, реальные люди, погибли. Он все равно говорит — нет. И вот я стоял во дворе с этими гробами часов шесть, до поздней ночи. А они все решали, принять гробы или нет. Заметьте: не живых людей, а мертвых. Даже их они опасались признать и принять. И уже только глубокой ночью удалось добиться, чтобы эти гробы приняли.
Они [власти] словно снимали с себя ответственность: это как бы и не война, как бы не штурм. В общем, отвратительная ситуация. Я бы так это определил: ощущение мерзости и стыда меня не оставляло ни в Грозном, ни в Москве.
— Четыре гроба? А сколько, по-вашему, в действительности было пленных? Официально сообщалось о 21 танкисте, один из них погиб.
— Нет, не 21. Их, по-моему, намного больше было. Четверых мы с Григорием Явлинским и Сережей Юшенковым взяли с собой. Их чеченцы отдали. И четыре гроба я привез в морг больницы имени Вишневского. Это то, что я могу лично подтвердить.
— А как вы договаривались с чеченцами?
— Каких-то особых условий они не ставили. Они просто вели долгий разговор о политике, об агрессии, о том, что российское руководство не идет на переговоры с Дудаевым и отказывается от всяческих контактов. Они настаивали на том, чтобы был налажен переговорный процесс. Это была их главная мысль и главное требование. Этим актом передачи пленных они как бы заложили основу для переговорного процесса. А вот российское руководство на этот контакт не шло.
— Как вы думаете, почему российское руководство вело себя именно так? Почему и Министерство обороны, и ФСК отказывались от этих солдат?
— Понимаете, уже когда война началась, после 12 декабря, мы, например, встречались с генералом Иваном Бабичевым. Он брал нас за грудки и говорил: «Остановите войну. Еще можно». Мы видели, как наши военные — генералы, офицеры — абсолютно неформально, абсолютно неофициально вели разговоры с чеченцами. То есть общее желание и российских военных, и чеченцев было не допустить войны.
И когда мы переговорили с Дудаевым, он ведь снял тезис о выходе из состава России. Был долгий и тяжелый разговор, но в итоге он сделал это. Мы тогда остались в Грозном, а Сергея Ковалева направили в Москву. Он 40 минут разговаривал с Ельциным, говоря ему: «Поднимите трубку, позвоните Дудаеву. И войны не будет». На это Ельцин сказал: «Еще не время». Вот такая трагическая фраза. Это было 4 января.
А что касается ноябрьского штурма, это была лукавая, лживая политика. Они подставили ребят, и военные, с которыми мы общались, чувствовали себя одураченными. Они чувствовали себя в очень сложном положении. Разговаривать с ними было тяжело, они так смотрели, что их было просто жалко, по-человечески жалко, что их вовлекли в такую грязную историю.
— Но ведь такая «полупартизанская» операция готовилась изначально. Как вы думаете, почему? То есть солдат изначально хотели подставить?
— Нет. По-моему, они надеялись каким-то образом устроить переворот и смену власти. Нелепая была идея. Предполагалось, что городское население было против выхода из состава России. Во всяком случае, когда мы приехали в ноябре, и даже в декабре, это было общее настроение. Здесь Дудаева не поддерживали. И в Москве знали об этом. И они, видимо, решили, что это может стать каким-то детонатором для возбуждения чеченских сил. Абсолютно была ложная идея. Абсолютно ничем не оправданная, потому что никто из чеченцев, естественно, не стал бы поддерживать вошедших в город вооруженных людей. Это понятно. Даже те, кто относился положительно к России и отрицательно к Дудаеву, этого не сделали бы.
— А почему, по-вашему, ФСК в итоге признала, что русские солдаты действовали от ее имени?
— Просто все стало слишком очевидно, когда мы часть пленных привезли, когда все это вскрылось. Этого нельзя было скрыть. Они просто поняли нелепость своей позиции и решили — хоть задним умом, но поправить дело. Уже всем было очевидно и понятно, кто это и как сделал.
— Все-таки очень странно выглядит, что такую откровенную глупость допустили на столь высоком уровне.
— Понимаете, тогда в руководстве в отношении Чечни был хаос. Ельцин не занимал четкой позиции. Он смотрел, выжидал, просчитывал. Главные ястребы были — Олег Сосковец, Виктор Черномырдин. Последний, по-моему, самый главный ястреб. Народ у нас его любит за шутки, а на самом деле он был одним из главных инициаторов чеченской войны. Когда Павел Грачев на заседании Совета безопасности России сказал, что не будет штурмовать Грозный, подставляя танки, как мишень, тот сказал, что нам надо сменить министра обороны. Так мне передавали слова Черномырдина люди, которые там были. После этого Грачев изменил позицию и согласился с ним, конечно.
А в принципе, и военные, и тот же Грачев, и другие генералы были настроены против войны. И это чувствовалось по реакции властей. И все из-за того, что Ельцин на тот момент еще не определился. Ну, определился к 12 декабря (когда произошел ввод войск в Чечню — прим. «Ленты.ру»).
«Было понятно, что войну эту не выиграешь»
— Неудачный исход ноябрьского штурма и склонил чашу весов к тому, чтобы начать войну?
— Я не думаю, что российское руководство склонила к войне именно неудача этого штурма. Это, наоборот, должно было склонить к тому, что войну не надо начинать, потому что они просто влипли, они с военной точки зрения попросту подставились, были мишенью и не более того. Было понятно, что войну эту не выиграешь.
Почему Ельцин не принимал решения? Потому что все его оппоненты справедливо доказывали: она будет затяжной, потом — при внешне благополучном исходе — она перейдет в горное партизанское движение. Ну а его победить невозможно. Это растянется на многие, многие годы. Поэтому, как я уже сказал, этот неудачный штурм, наоборот, должен был помочь российским властям укрепиться во мнении, что войной здесь проблему не решишь. Но победила группа ястребов.
— Вы чувствовали растущее ожесточение в чеченцах, которых встречали там?
— Нет, тогда ожесточения не чувствовалось. Да его не чувствовалось и в первые дни войны, когда мы были в Грозном в начале января. Там были такие, как Зелимхан Яндарбиев — человек, радикально настроенный, который для переговоров мало подходил. А, скажем, Аслан Масхадов был вполне договороспособный, с ним можно было вести переговоры. Как человек военный, как полковник советской армии, он прекрасно понимал, что это будет трагедия.
Среди обычных людей тоже чувствовалось, что войны они не хотели. Мы жили в доме на улице Красных фронтовиков и общались с людьми. Там были и русские, и чеченцы. Более того, чеченцы даже забирали русских из города в деревни, чтобы спасти семьи, детей. То есть была какая-то солидарность. Была какая-то антивоенная настроенность, и первое время, даже после новогоднего штурма, ожесточенности не было. Она пришла позже. Она пришла уже после Самашек и всего остального. (Как утверждали правозащитные организации, бой за село Самашки 7-8 апреля 1995 года привел к многочисленным жертвам среди мирного населения — прим. «Ленты.ру».). Естественно, и чеченцы тогда тоже стали зверствовать. Это было зверство войны.
Как развивались события чеченской войны, смотрите в хронологии «Ленты.ру».
Юморист Евгений Петросян, пожалуй, знаком каждому россиянину. Он выступает на эстраде уже более 50 лет. Но перед выборами президента России комик пробует себя в новом амплуа — доверенного лица кандидата на пост президента, самовыдвиженца Владимира Путина. Как и почему это произошло, а также о своих политических взглядах и отношении к молодой публике артист рассказал в небольшой беседе «Ленте.ру».
«Лента.ру»: Как вы оказались в списке доверенных лиц Владимира Владимировича? Юморист — не самый очевидный выбор.
Петросян: Вы хотите сказать, что юмор и такое серьезное событие, как выборы президента, — это разные, далекие друг от друга понятия. Но, во-первых, юмор — это дело серьезное. Во-вторых, в списке доверенных лиц президента из юмористов я не один, есть еще несколько человек. Кроме того, в этом списке представлены люди очень разных профессий, и это правильно. И, наконец, в-третьих, — артист театрально-юмористической эстрады прежде всего должен быть гражданином своей страны. Он должен выражать ее интересы, должен быть неравнодушен ко всему тому, что происходит как внутри страны, так и в мире. И, самое главное, список доверенных лиц утверждает сам кандидат после рассмотрения всех предложений. Я пришел на это место по собственной инициативе, с желанием выразить свою гражданскую позицию.
Многие считают, что Путина изберут в любом случае, учитывая его рейтинг и народную поддержку. Стоит ли вообще идти голосовать в марте?
Слово «стоит» представляется мне неуместным. В данном контексте это какой-то рыночный подход. Активная позиция каждого гражданина, его неравнодушие к судьбе своей страны должны определить желание обязательно прийти на выборы. Оставаться в стороне, заняться своими бытовыми делами и сказать «Моя хата с краю» — в конечном счете дело невыгодное. Целесообразнее потратить час личного времени, прийти на избирательный участок и высказать свое мнение — то есть внести свой вклад, чтобы потом иметь возможность спокойно заниматься своими личными делами. А главное, когда в мире сложилась такая сложная для нашей страны обстановка, каждому из нас следует понимать, что на нем лежит ответственность за выбор.
Вы не рассматривали возможность проголосовать за других кандидатов? Почему вам нравится именно Путин? Есть ли ему альтернатива?
К великому сожалению, сейчас я не могу ответить на ваш вопрос, поскольку по закону агитация разрешается только с 19 февраля. А так как я человек эмоциональный, я могу увлечься и долго говорить на эту тему.
Предположим, случится так, что в результате выберут другого кандидата. Могли бы вы пофантазировать на тему того, какой Россия станет, скажем, при Собчак или Грудинине?
Юмористические варианты я буду рассматривать на эстраде.
Свои последние выступления вы начинаете с шуток о том, как Россия восстановила свое влияние на мировой арене («Все думали, что Россия на коленях, а мы просто зашнуровывали берцы»). А если серьезно, вы действительно считаете, что Запад нам угрожает? И если да — то почему?
А что, вы не видите, сколько несправедливости, злобы, фальши, провокаций, неправды, хамства сыпется в наш адрес? Разве это не очевидно? Я не совсем понимаю вашу позицию. Слава Богу, ваше поколение не знает, что такое война. А ведь была угроза. Мы ее предотвратили. Вот сейчас мы всей страной переживаем за наших спортсменов-олимпийцев, за тех, кто поехал на Олимпиаду, и за тех, кто не поехал туда. Эта вопиющая несправедливость по отношению ко всем нам сплотила нас в этом вопросе. А раз сплотила — то, в конечном счете, сделала нас сильнее. И вообще — что получается? Наши там соревнуются под особым допинг-контролем, а остальные якобы имеют какие-то особые терапевтические показания!.. Но несмотря на это наши спортсмены добывают стране медали, и хочется прокричать им: «Ребята! Вперед! Мы с вами!»
Как вы относитесь к американскому президенту Дональду Трампу? Проголосовали бы за него, если были бы американцем?
К счастью, я к нему не отношусь.
Ваш юмор все же ближе людям старшего возраста. Не хотите попробовать как-то его модернизировать, выйти на аудиторию помоложе?
Мне кажется, по поводу молодежи вы ошибаетесь. На моих концертах в равной доле можно встретить и молодых людей, и пожилых. Можно встретить представителей любых профессий, национальностей, вероисповеданий, места жительства. Этот факт определен социологами. Пройдитесь со мной по городу и увидите, что десятки молодых людей просят со мной сфотографироваться… Впрочем, к данному разговору эта тема не относится.
Ну и, наконец, пройдут выборы. Как вы думаете, что нас ждет в следующие шесть лет — жить станет лучше?
Динамика развития нашей страны стала убедительно положительной по многим параметрам. Поэтому будем надеяться, что у нас все получится хорошо.
Ряд скандальных отставок, к которым добавился конфликт между губернатором Краснодарского края и бывшим главой Усть-Лабинского района, обозначил системную проблему региона. Похоже, в нем назревает кризис власти. «Лента.ру» попыталась разобраться в ситуации.
Попали под каток
Буквально на днях, 5 февраля, в Брюховецком районе Кубани по инициативе прокурора были досрочно прекращены полномочия четырех муниципальных депутатов, предоставивших недостоверные сведения о своем имуществе и скрывших тем самым доходы на более чем 50 миллионов рублей, полученные в 2016-2017 годах. Что, безусловно, хорошо ложится в логику повсеместной борьбы с коррупцией.
При этом 1 февраля стало известно об отставке министра топливно-энергетического комплекса и жилищно-коммунального хозяйства Краснодарского края Александра Волошина. В связи с этим региональный «Коммерсантъ»сообщал: «Александр Волошин был одним из самых опытных глав органов исполнительной власти региона — он работал в должности руководителя департамента ЖКХ с 2007 года, а в 2015 году возглавил объединенное министерство ТЭК и ЖКХ». «Причины увольнения руководителя в министерстве не называют, публичных претензий Александру Волошину со стороны руководства края заявлено не было, его возраст — 62 года — не является предельным для чиновника такого ранга», — подчеркивала газета. Что, в свою очередь, не может не вызвать закономерного вопроса: зачем увольнять проверенного компетентного человека, никоим образом не запятнавшего своей репутации?
Однако если залезть чуть глубже в недавнюю историю политической жизни региона, то станет понятно, что упомянутые выше отставки являются не чем иным, как продолжением целой череды увольнений, обрушившихся на головы краснодарских чиновников за последнее время с легкой руки или, по крайней мере, с ведения губернатора края Вениамина Кондратьева. Например, в ноябре 2018 года глава региона порекомендовал отправиться в отставку главе Апшеронского района Роману Герману. Господин Кондратьев тогда посчитал, что в муниципальном районе плохо проводились аварийно-восстановительные работы после подтопления, случившегося 24 октября 2018 года.
Примечательно, что Герман оказался одним из первых глав района, то есть руководителем муниципального образования, отправленным в отставку в Краснодарском крае в прошлом году. До этого покинуть свои должности пришлось чиновникам более мелкого ранга. А именно судье краевого арбитража Алексею Шевченко, полномочия которого были прекращены в феврале 2018 года в связи с тем, что он нецензурно выражался на одном из процессов. Потом главному тренеру футбольного клуба «Краснодар» Игорю Шалимову (сразу же после матча с махачкалинским «Анжи», закончившегося вничью со счетом 1:1). Затем начальнику отдела МВД по Мостовскому району Виталию Шевченко — после резонансного убийства в кубанском поселке Псебай. За ним, кстати, последовал в досрочную отставку глава поселка Павел Жарков. В июле 2018 года министром труда и социального развития Краснодарского края был назначен Константин Федоренко, однако уже в ноябре он покинул свой пост без объяснения причин. Глава управления МВД по Краснодарскому краю с 2011 года Владимир Виневский покинул свой пост в октябре 2018 года. Тогда же по собственному желанию уволилась министр спорта Кубани Людмила Чернова. Ну и, наконец, 13 декабря депутаты Городской думы Краснодара лишили мандата первого вице-спикера Виктора Тимофеева. В отставке местного парламентария, согласно данным СМИ, якобы был замечен коррупционный след.
Противостояние
Ну и в качестве вишенки на торте можно привести совсем недавнюю историю с главой Усть-Лабинского района Краснодарского края — довольно благополучного региона, являющегося одним из краевых экономических лидеров, согласно данным министерства экономики Кубани. Экс-глава района Николай Артющенко заступил на свою должность чуть более года назад и вот уже в 29 января 2019 года, попав под шквал критики со стороны Вениамина Кондратьева, составляет заявление об уходе. Как передавал ресурс «РБК-Кубань», губернатор вменил в вину главе района, что он почти не использует преимущества территории для ее развития. 31 января совет депутатов муниципалитета обсудил вопрос об отставке Артющенко, но не принял ее. «Трудно оставаться спокойным и принимать взвешенные решения, когда тебя критикуют губернатор и его команда с высокой трибуны. Не в качестве протеста, не из желания удержаться на посту, а из чувства долга и ответственности я принял непростое для себя решение отозвать заявление об отставке и продолжить работу», — заявил после этого Артющенко с надеждой продолжить работу в спокойной обстановке.
После этого завертелось. Как утверждает «Независимая газета», в пятницу, 1 февраля, в адрес Артющенко поступили анонимные угрозы от неких «источников в краевой администрации» с лейтмотивом, что, если тот не уйдет в отставку, «последуют аресты и проверки». А уже 4 февраля управление Следственного комитета (СК) по Краснодарскому краю возбудило уголовное дело по статье «Превышение должностных полномочий главой района». По версии правоохранителей, администрация района на электронных аукционах по приобретению жилья для детей-сирот купила для них непригодное к жизни жилье и признала его годным для проживания. «Глава района якобы без проведения экспертизы соответствия приобретаемого жилья принял в собственность жилые помещения, подписав акты приема-передачи с указанием того, что квартиры соответствуют санитарно-техническим нормам и пригодны для жилья», — уточняет издание. В ответ на это в администрации Усть-Лабинского района пояснили, что «действия главы района Артющенко Н.Н. по заключению муниципальных контрактов и приему жилых помещений от продавца являются правомерными, поскольку основывались на решениях, принятых предыдущей администрацией, на гарантии от продавца о пригодности жилья и домов, в которых приобретались квартиры, и что дома не относятся к ветхому или аварийному жилью».
«Региональные СМИ полагают, что ситуация с квартирами для детей-сирот стала инструментом давления на главу района. Примечательно, что Артющенко вступил в должность главы муниципалитета спустя полгода после официального размещения закупочной документации, то есть ни на условия, ни на выбор победителя (ввиду электронной формы закупок) повлиять не мог. Он не менял состав единой комиссии, утвержденный предыдущим главой, сам в ее состав не входил. В середине июля 2017 года глава Усть-Лабинского района, ссылаясь на положительные решения единой комиссии, заключил восемь (по числу приобретаемых квартир) муниципальных контрактов. Интересы семи из восьми продавцов жилых помещений по доверенности представлял индивидуальный предприниматель Дмитрий Зинченко», — пишет «Независимая газета».
А в администрации Усть-Лабинского района добавляют, что жилищный фонд Усть-Лабинска составляет всего 119 многоквартирных домов, представленных домами 1-2-этажной индивидуальной застройки и 2-5-этажной многоквартирной застройки. Практически весь жилищный фонд находится в частной собственности, на долю муниципального и государственного фонда приходится не более 1 процента. «Таким образом стоит отметить ограниченность возможностей, перед которым была поставлена администрация при выборе жилья для социального найма», — подчеркнули в районной администрации.
При всем этом настораживает скорость, с какой разворачиваются события. И если ситуация в Апшеронском районе поддается логическому объяснению, так как было действительно веское событие, которое теоретически могло оказать влияние на принятие решения об отставке главы муниципального образования, то происходящее в Усть-Лабинске заставляет задуматься о совсем другой логике и согласиться с рядом СМИ, задающихся вопросом: заключается ли желание губернатора Кондратьева уволить главу района, планировавшего подписать соглашение о создании селекционно-генетического центра, начать строительство завода по выпуску полипропиленовой упаковки, запустить программу развития территории, только лишь в экономической составляющей работы главы муниципального образования? Возможно, дело в личности самого Артющенко, по каким-то причинам не устраивающего Кондратьева? Или в грядущих выборах на Кубани, где на местах губернатору могут понадобиться «свои люди».
Как бы там ни было, все вышеперечисленное с высокой долей уверенности позволяет говорить о том, что в Краснодарском крае наметился управленческий и кадровый кризис. И к чему он приведет, сейчас еще неясно.