Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
«Он умел делать так, чтобы было видно его недовольство»
Со дня смерти первого президента России Бориса Ельцина прошло десять лет. 23 апреля 2007 года, за несколько часов до выписки из больницы, у него остановилось сердце. На похороны приехали главы многих государства, в том числе Германии, Казахстана, Белоруссии, Узбекистана. Российский президент Владимир Путин в траурной речи назвал своего предшественника мужественным и сердечным человеком. Какие еще качества отличали Ельцина и что он подумал бы о сегодняшних событиях, «Лента.ру» спросила у тех, кто знал его лично.
Сергей Станкевич, российский политик, в 1991-1993 годах — советник Бориса Ельцина:
Ельцин был великим интуитивистом и часто полагался на свое чутье, действительно феноменальное. На совещаниях в узком кругу мог сказать: «Знания у вас есть, а чутья нет. Делать надо иначе». Чаще всего интуиция его не подводила. Но в тех случаях, когда чутье не срабатывало, особенно в оценке людей, он очень переживал и мог решиться на крайности.
Так было, например, в случае с Русланом Хасбулатовым. В октябре 1991 года Хасбулатову несколько раз не хватало голосов для избрания на пост председателя Верховного Совета РСФСР. Еще больше голосов не хватало другому претенденту — Сергею Шахраю, на которого Ельцин, будучи президентом, делал главную ставку. Тогда Ельцин в ходе своей фирменной беседы с глазу на глаз с Хасбулатовым заключил с ним некий «союз верности», после чего окончательно продавил избрание председателем «видного экономиста».
Увы, достаточно скоро Хасбулатов возглавил антиельцинскую оппозицию, борьба которой с Кремлем привела к трехдневной гражданской войне в Москве в октябре 1993 года. Ельцин неоднократно называл доверие, оказанное изначально Хасбулатову, своей «самой большой ошибкой в человеке». Самой большой политической ошибкой Ельцин считал злосчастное военное наступление осенью 1994 года на чеченскую столицу Грозный, с которого началось втягивание России в первую чеченскую войну. (…)
Утвердилось мнение, что Ельцин был чуть ли не равнодушен или благодушен к критике в свой адрес. Вовсе нет. Он настаивал, чтобы в ежедневные обзоры СМИ отдельным разделом включались критические материалы. Реагировал болезненно, переживал, нередко устраивал подробные выяснения. Но вот чего не было — так это преследования критиков и притеснения оппозиционных изданий.
Был ли Ельцин популистом? В начале своего пути — несомненно. Но за этим не стояло никакой циничной манипуляции, в своей тяге быть среди людей, слышать их, нравиться им Ельцин был вполне искренним. Это нельзя назвать современным словечком «пиар».
Людмила Нарусова, старший преподаватель, доцент кафедры истории, докторант Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств, супруга первого мэра Петербурга Анатолия Собчака:
Впервые я увидела его в 1989 году, было собрание межрегиональной группы на первом съезде народных депутатов. В эту группу входили академик Сахаров, Галина Старовойтова, Сергей Станкевич, Гавриил Попов, мой муж Анатолий Собчак и Борис Николаевич Ельцин. Это была группа демократически настроенных депутатов среди, как говорил Юрий Афанасьев, агрессивно-послушного большинства съезда. Эта горстка людей поставила своей главной задачей отмену шестой статьи брежневской конституции, которая утверждала монополию одной партии — КПСС.
Я не присутствовала на самом собрании, ждала снаружи, муж выходил вместе с Ельциным. Они о чем-то оживленно спорили, потом еще некоторое время постояли, прежде чем сесть в разные машины. Ельцин — в свою, Собчак — в свою. Когда муж уже сел в машину, я спросила, что произошло, и он стал с пылом рассказывать, как они хотят отменить шестую статью. Я решила, что они хоть и умные люди, но какие-то романтики, потому что это невозможно.
Ельцин был великаном, огромным могучим человеком, олицетворение русского духа. При взляде на него вспоминалась фраза «Эх, дубинушка, ухнем». В его действиях, в его пластике, в его походке, в его жестикуляции эта «дубинушка» очень чувствовалась.
Евгений Ясин, научный руководитель Высшей школы экономики, в 1989 году — заведующий отделом Государственной комиссии по экономической реформе при Совете Министров СССР:
У меня были очень яркие впечатления относительно Бориса Николаевича с самого начала. Наше знакомство состоялось в 1990 году, когда встал вопрос о комплектации различных органов РФ, после того как состоялись выборы. Борис Николаевич был избран в состав Верховного Совета РСФСР, а затем стал председателем президиума. Мне позвонил мой товарищ по поводу программы «400 дней», которую написали в свое время Явлинский, Задорнов и Михайлов. Он меня спросил, не я ли писал, я ответил, что не я.
Тогда Борис Николаевич был заинтересован в формировании своего окружения из тех людей, которые считались неплохими специалистами, и меня пригасили на встречу с ним. Там также присутствовал Явлинский, были еще несколько представителей Верховного Совета. Зашел разговор о том, чтобы сделать программу, которая не будет иметь негативных последствий. И тогда мне пришлось ему сказать: учтите, лучше не говорить, будто мы сразу знаем, как все хорошо сделать; это проблемы, которым сопутствуют довольно серьезные испытания, и об этом надо предупредить людей.
Он как-то поднял брови, он умел делать так, чтобы было видно на лице его недовольство. Но я попытался объяснить, что, видимо, сам Борис Николаевич понимает, о чем речь, но он в данном случае руководствуется недостаточно ясными соображениями. Он счел необходимым показать своими глазами, что да, действительно, вы правы. И на этом наша первая встреча закончилась. Я остался под большим впечатлением, я желал ему успеха. (…)
Запомнилась еще одна встреча. Во время выборов президента в 1996 году, перед последним туром, я был вместе с ним в Омске, где он выступал перед избирателями. Тогда он мне сделал замечание, спросил, почему я не записываю те жалобы, которые высказывались по дороге. Я имел наглость сказать ему, что и так запомню. (…)
Он был замечательный, выдающийся деятель, у которого была исключительная интуиция. Он принял целую серию важных и правильных решений, в том числе относительно Гайдара. У меня, конечно, были свои соображения относительно определенных его недостатков, но я был и остаюсь исключительно высокого мнения о Ельцине и той колоссальной роли, которую ему удалось сыграть в российской истории.
Генпрокуратура РФ вышла с кассацией в Верховный суд РФ по делу жительницы Курганской области Евгении Чудновец, отбывающей наказание в колонии общего режима за репост порнографического ролика. Прокуроры предлагают отменить приговор и прекратить уголовное дело — за отсутствием состава преступления. Накануне корреспондент «Ленты.ру» побывал в Кургане — где областные депутаты, прокуроры и другие официальные лица приступили к подготовке законодательной инициативы по смягчению ответственности за публикации в соцсетях.
«Одна просьба: не пишите, пожалуйста, что Чудновец — воспитатель детсада, как все пишут. Это неправильно», — говорит Василий Шалай, официальный представитель Курганского областного суда.
Осужденная — Евгения Чудновец, согласно приговору — «уборщица в детском саде №124» уже около месяца сидит в колонии Нижнего Тагила. Статья — 242.1 УК РФ «Изготовление и оборот материалов или предметов с порнографическими изображениями несовершеннолетних». Ее преступление — возмущенный репост в одном из закрытых интернет-сообществ города Катайска, где живет Евгения. Трехсекундный ролик: обнаженный подросток стоит в углу, между ягодицами зажат карандаш. Позиция защиты: «Желание привлечь внимание к тому, что происходит в детском лагере». Позиция суда: «Распространение с целью публичной демонстрации» — указано в приговоре.
Василий Шалай объясняет корреспонденту «Ленты.ру» причины, по которым президиум суда не принял поданную в начале февраля кассацию областной прокуратуры. В ней содержалась просьба отменить апелляционное определение, по которому Евгения ныне отбывает пять месяцев общего режима и назначить новое рассмотрение с учетом всех аргументов защиты. «Новых обстоятельств и веских аргументов суд не выявил», — формулирует Василий Сергеевич. «Обжаловать? Пожалуйста, в Верховный суд».
Что, собственно, и произошло на днях. Как сообщила «Ленте.ру» пресс-служба Генпрокуратуры РФ, заместитель Генерального прокурора Леонид Коржинек «внес в Верховный суд кассационное представление на приговор по уголовному делу в отношении жительницы Курганской области Евгении Чудновец, ранее осужденной за репост видеозаписи порнографического содержания». Прокуратура ставит вопрос уже не о смягчении, а об отмене приговора «и прекращении уголовного дела за отсутствием состава преступления». «Данное решение может принять Курганский областной суд, если Верховный суд согласится с предложением заместителя генпрокурора и возбудит кассационное производство», — поясняют представители надзорного ведомства.
Накануне именно Леонид Коржинек попросил отменить приговор оппозиционеру Ильдару Дадину, осужденному за неоднократные нарушения правил пикетирования. Формулировки те же: отсутствие состава преступления. Дело Чудновец — не менее громкое. Сработает ли еще раз?
Катайские хроники
В ожидании реакции Верховного суда вполне уместно вспомнить ключевые моменты дела Евгении Чудновец — ответвления другого процесса, об издевательствах над тем самым подростком с видеоролика.
Летом 2015 года предприниматель из Катайска Эрнест Данелян, в чьем распоряжении оказалось видео, первым выложил его в сеть. Затем удалил и обратился к правоохранителям. «В этом лагере многие наши дети отдыхают летом, — объясняют в прокуратуре Катайского района. — Город маленький, и тринадцати тысяч жителей нет. Данелян — человек семейный, у него тоже есть дети. Конечно, он очень возмутился». В результате двое воспитателей детского лагеря «Красные орлы», которые решили таким образом наказать трудновоспитуемого К., прошлым летом были приговорены к трем и шести годам.
Почему дело по факту первой публикации заведено не было — а ее репост в исполнении Чудновец привлек внимание катайского подразделения Следственного комитета уже после вынесения приговора воспитателям? Возможно, это вскоре выяснится. Постановление Курганской облпрокуратуры «об отмене незаконного (необоснованного) постановления следователя об отказе в возбуждении уголовного дела» вышло в конце января. Эрнест Данелян для комментариев стабильно недоступен. Следователям в Катайске тоже нечего сказать: полное молчание — до результатов проверки, инициированной Александром Бастрыкиным по всем обстоятельствам дела Чудновец.
Остальные стороны первого процесса по делу Чудновец — он закончился в ноябре прошлого года — более открыты. «Мы просили пять лет, — вспоминает Денис Попов, прокурор Катайского района. — Верхний предел по этой статье — десять, нижний — три. Подсудимая не признавала вину, поэтому пять».
Председатель Катайского районного суда Владимир Борычев, в принципе не общающийся с прессой, согласился ответить лишь на один вопрос — почему назначил не пять лет, а полгода: «Наличие ребенка трех лет, впервые привлекалась, имеет ряд смягчающих обстоятельств». К таковым, по мнению судьи Борычева, относятся «цели и мотивы преступления». Но главным образом — то, что Чудновец, как считает Владимир Иванович, все же призналась: «Она дала в суде изобличающие себя показания, не имея юридического понимания того, что тем самым признает свою вину».
Евгения Чудновец подтвердила, что сама запостила ролик. Этого оказалось достаточно для срока — с одной стороны, но ниже низшего предела — с другой.
В декабре на апелляции первый заместитель прокурора Курганской области Олег Седельников определил наказание Евгении Чудновец как чрезмерно суровое — и попросил назначить ей другое, не связанное с лишением свободы. Областной суд отказал. Зато учел положительную характеристику с места работы и снял с учета отрицательную — от участкового по месту жительства. Все вместе потянуло на месяц скидки — 5 месяцев вместо полугода. «Спасибо и на этом», — вполне искренне говорит Андрей Мясников, муж Евгении Чудновец.
Основы безопасного репоста
«Комментировать решение суда не стану: приговор вынесен и вступил в законную силу. Но очевидно, что дело Евгении Чудновец требует более взвешенного и объективного подхода, — подчеркнул в ответе «Ленте.ру» полномочный представитель президента в Уральском федеральном округе Игорь Холманских. — Неслучайно обвинительный приговор вызвал такой резонанс».
Сюжет из серии «Дело Чудновец как зеркало гражданского общества» вполне может потянуть на очень пухлый и драматичный том. Если кто-то задастся целью его собрать, чтобы описать редкий по нынешним временам случай единства мнений людей и большинства институтов власти. Здесь найдется место и для многочисленных правозащитных публикаций, и для документов Общественной палаты, вступившейся за Чудновец сразу и всерьез, и для высказываний чиновников. Того же Холманских, например. Или губернатора Свердловской области Евгения Куйвашева, вызвавшегося просить о помиловании осужденной.
И, разумеется, отдельным разделом — правовые последствия.
Председатель Курганской областной думы Дмитрий Фролов протягивает корреспонденту «Ленты.ру» два листка на скрепке. Региональный парламент создает рабочую группу. Цель — выяснить возможность «разработки федерального закона о внесении изменений в УК РФ в части конкретизации уголовной ответственности за “репосты” либо в части установления альтернативных видов наказания». Проще говоря, подготовить законодательную инициативу и смягчить статьи о репостах.
Состав — депутаты, прежде всего из «Единой России», Следственный комитет, судьи. В областной прокуратуре уже определились со своими представителями. «Предлагаем в комиссию начальника уголовно-судебного отдела и старшего помощника по взаимодействию с исполнительной властью и местным самоуправлением», — говорит Игорь Ткачев, прокурор Курганской области.
Фамилии заключенной Чудновец в документе нет. «Здесь речь уже не о ней, а о том, чтобы такие случаи больше не вставали в повестку», — объясняют в областной думе. «Общественность совершенно справедливо отмечает: водитель нарушил правила движения, погиб человек — водителю дают до восьми лет. А статья, по которой сидит Евгения, предусматривает до десяти, — указывает Дмитрий Фролов. — Наверное, тут есть над чем подумать».
Есть и постановление пленума Верховного суда. В ноябре, рассматривая смежные с делом Чудновец составы — преступления экстремистской направленности, в том числе те же репосты в сети, — судьи пришли к выводу: в решениях следует учитывать «контекст, форму и содержание размещенной информации, наличие и содержание комментариев или иного выражения отношения к ней». Гражданскую позицию, если суммировать.
В случае Чудновец эта позиция хорошо прослеживается в ее комментарии под роликом — сохраненном на скриншотах: они — цитата из кассации прокуратуры — «выражают возмущение издевательством над ребенком и сделаны с целью пресечь его».
Впрочем, до возможных предложений по «закону Чудновец» еще очень далеко. Куда дальше, чем до ее освобождения — хоть по звонку или даже раньше, если вдруг. Пока что — первые подходы, первые запросы, первые формулировки. С необходимыми, по мнению чиновников, отсылками и цитатами.
«Очень подходящая цитата Владимира Владимировича», — обращает внимание спикер Фролов на документ рабочей группы. «Закон должен быть суров к тем, кто совершил тяжкие преступления, и более гуманен к тем, кто оступился». Послание к Федеральному собранию, 2015 год.
Крохотная любовь
«Tiny Love», — говорит Андрей Мясников, раскладывая вынутые из шкафа игрушки — персонажи популярного мультсериала. Сшиты Евгенией Чудновец под собственным брендом «Шью Игрушевна». В августе, когда Андрей и Евгения только познакомились, ее небольшая игрушечная торговля через социальные сети уже шла на десятки отправленных посылок. Еще больше — невыполненных заказов, которые она успела собрать перед арестом.
«Мы больше времени уделяли этому делу, чем уголовному, — признается Андрей. — Зарегистрировать малое предприятие, найти еще одну швею — нашли, кстати, — заняться авторскими правами, чтобы все по закону… Женя до последнего не верила, что за репост посадят. Думала, ерунда какая-то. Мы все так думали».
Из письма Евгении Чудновец Андрею Мясникову (опубликовано адресатом в социальных сетях):
«Милый мой дорогой. Я рада, что ты сейчас в Москве (Андрей участвует в ток-шоу, где рассматривается дело Чудновец — прим. «Ленты.ру») и желаю тебе успехов в ее покорении. Думаю, что в скором времени тебе удастся также и мое освобождение, которое я жду каждый день, не теряя надежды на то, что справедливость восторжествует, а с ней и здравый смысл нашего правительства. Спасибо за то, что ты делаешь для моего спасения, и огромное «благодарю» Мерзляковой Татьяне Георгиевне (омбудсмен Свердловской области, с самого начала выступала за освобождение Евгении — прим. «Ленты.ру») за ее добрую волю и желание помочь трем девочкам (заключенным той же колонии, которым Евгения Чудновец решила помочь выйти на свободу — прим. «Ленты.ру»). Девчонки хорошие, достойные помилования. Благодарю всех, кто неравнодушен к нашей истории, кто поддерживает меня письмами, а тебя лайками! Мой лайк принадлежит валентинке, которую ты прислал».
Неделю назад в «Российской газете» была опубликована статья председателя Конституционного суда России Валерия Зорькина, в которой он заявил о некоторых недостатках Конституции страны, и предложил точечные изменения. В экспертном сообществе и Telegram обсуждают, не означает ли это скорую конституционную реформу, хотя в Кремле от такой идеи открещиваются. «Лента.ру» поговорила с одним из авторов действующей Конституции Сергеем Шахраем о практике «точечных изменений», настоящих и мнимых «перекосах» во власти и нападках на статью о запрете государственной идеологии.
«Диагноз правильный»
«Лента.ру»: Сергей Михайлович, с подачи Валерия Зорькина мы начинаем отмечать 25-летие конституции немного раньше. Что думаете о статье?
Сергей Шахрай: Статья председателя Конституционного суда не могла не вызвать огромный интерес. Я выделил в ней два момента. Первый, который я безусловно поддерживаю, — о том, что Конституцию нельзя менять в моменты кризиса. Об этом надо помнить всегда. В данном случае он говорит о санкционном давлении, о международной изоляции, которая отзывается и внутри страны. Когда страна находится в кризисе, экономическом или политическом, категорически нельзя трогать текст конституции. Мы в 1992 и 1993 годах на своей шкуре это испытали. Тогда в Конституцию было внесено 400 с лишним поправок, поправки стали формой политической борьбы, и все закончилось эпизодом гражданской войны.
И еще одно, с чем надо согласиться — это то, что творческий потенциал этой конституции не в полной мере использован.
А дальше начинается вторая часть, в которой Валерий Дмитриевич пишет о необходимости точечных поправок. Это его формулировка. И приводит известные блоки: баланс между президентом и правительством, исполнительной и законодательной властью, баланс между центром и регионами, и также он говорит о взаимоотношениях администрации президента и правительства.
Диагноз правильный. По этим линиям существует напряжение, и оно всегда будет существовать. Это политический процесс, процесс борьбы. Но предлагаемые Валерием Дмитриевичем варианты решения — неправильные. Он сразу предлагает поправки к Конституции.
Точечные.
Даже если с этим прилагательным. Мы с Сергеем Сергеевичем Алексеевым (также автор действующей Конституции; скончался в 2013 году — прим. «Ленты.ру») заложили в тексте Конституции политические инструменты саморазвития, совершенствования, настройки балансов.
Например, о правительстве принят специальный конституционный закон. Статус администрации президента можно также урегулировать законом. С одной стороны, этот статус будет подкреплен, а с другой — ограничен.
То есть, принятие федерального или конституционного закона позволило бы не трогать текст Конституции.
Да.
Можете привести еще какие-то примеры, когда принятие законов позволяло оставить главный документ страны в прежнем виде?
Например, с 1993 по 2000-2001 годы, в отсутствие федерального закона, активно использовались договоры между федеральным центром и субъектами. Когда был накоплен опыт — был принят федеральный закон о принципах разграничения предметов ведения и полномочий. Закон ограничил договорную практику и в то же время сделал ее законодательно урегулированной.
Вот это, кстати, подталкивает нас к следующему моменту. Глава Конституционного суда считает, что нужны точечные поправки для урегулирования отношений центра и регионов. Вот тут уж точно не нужны поправки! Открываем статью 76 Конституции, и там написано: по предметам ведения Российской Федерации и субъектов принимаются федеральные конституционные законы и федеральные законы. С помощью них и может происходить балансировка. Не надо принимать поправки к Конституции, чтобы решить, кто регулирует вопросы ценообразования на семечки подсолнечника.
«Парламент изобретен не для законов, а для контроля за деньгами»
И третий момент. Отношения парламента, законодательной и исполнительной власти. У всех общее место: «у нас полномочия парламента обрезаны». Но вопрос ведь в чем? Если в стране отсутствует многопартийная система (а у нас, пусть никто не обижается, многопартийной системы еще нет, и «Единая Россия» — это не партия, а политический механизм власти, и Компартия, и «Справедливая Россия»; мы будем считать их протопартиями, клетками, из которых что-то когда-нибудь вырастет), когда нет партийной конкуренции и партийного контроля оппозиции за властью, отдавать полномочия парламенту — это хуже, чем пилить сук, на котором сидишь. Это то же самое, что выбрасывать власть в мусорную корзину.
Давайте повышать полномочия парламента по мере создания многопартийной системы. Это аксиома.
Вообще, парламент изобретен человечеством, в частности, англичанами, уже 900 лет назад, не для законов. Он изобретен для контроля за деньгами правительства, то есть за деньгами налогоплательщиков. У нашего Федерального собрания обширнейшие возможности для контроля за расходованием денег правительством, и сегодня бывший министр финансов Кудрин возглавил счетную палату. Счетная палата — это орган парламента, который ему дала Конституция.
Не новые законы надо принимать, а освоить рычаги принятия решений. С развитием интернета и технологии блокчейн мы скоро будем принимать законы на федеральных и местных референдумах. Возникнет вопрос, а зачем тогда парламент? Можно будет в течение часа не то, что проголосовать за закон, а оформить его. Блокчейн исключит злоупотребления и фальсификации.
Тогда у парламента снова будет такая же роль, как 900 лет назад — контроль за расходованием наших денег.
Все эти механизмы были заложены в Конституцию еще при ее написании. У меня лежит в папке проект закона о Федеральном собрании, об администрации президента, о расширении контрольных полномочий парламента. Когда-нибудь мы к этому придем. Поправка — это расшатывание системы, конституционный закон — это ее укрепление. Ну и у Валерия Дмитриевича и его коллег есть такой инструмент как толкование. По юридической силе толкование даже выше поправки в Конституции.
Итог этого всего: диагноз правильный, лекарство — нет.
«Шла политическая бодяга»
Те проекты законов уже давно лежат у вас в папке? Что-то из этого готовилось параллельно с Конституцией?
В 1993 году этих документов быть не могло. Но каждый из них был заложен нами с Сергеем Сергеевичем как набор инструментов для развития Конституции, как перечень документов, необходимых для ее реализации.
Конституция, если обратите внимание, это очень небольшой по объему документ, и принимался он в трагический момент. Часто ее рассматривают как документ, фиксирующий, оформляющий, отливающий в бронзе сложившийся баланс политических сил. Конституция как итог. Есть конституции, которые являются очень хорошим форматом договора общественного согласия. Например, это конституция Испании. У нас в октябре 1993-го никакого общественного согласия не было. Был эпизод гражданской войны в столице нашей страны. И в этих совершенно неклассических условиях Конституция не могла играть роль фиксатора и не могла быть договором общественного согласия.
Поэтому мы с Сергеем Сергеевичем решали абсолютно нетривиальную задачу — как сделать документ, который из хаоса, как Lego, начнет собирать новое государство и новое общество. Нельзя было прописать полномочия правительства — конфликт! Нельзя было принять детальное решение о том, какие полномочия у центра, а какие у регионов — снова конфликт! А что можно было сделать? Можно было закрепить базовые принципы и дать инструменты. Мы так и сделали.
То есть, в тот момент это был некий идеал, который бы устроил всех.
Правильно. Мы называли это образ желаемого будущего. Федерализм у нас должен быть кооперативным. То есть федерализм, основанный на сотрудничестве центра и регионов, поэтому очень объемная статья 72-я. Это предполагает наличие споров, конфликтов. Чтобы их не было — обращение в Конституционный суд, принятие конституционного закона, или заключение договора между субъектами. Мы дали полный набор инструментов, чтобы найти гармонию, не разваливая конституцию и не внося поправки.
Но готовились ли параллельно с Конституцией какие-то законы «наперед», на случай непредвиденных обстоятельств?
«Наперед» были готовы законы о референдуме (он уже был, но мы его привели в соответствие с Конституцией), конституционный закон о правительстве, конституционный закон о чрезвычайном положении и закон о Конституционном суде. Стержнем всей Конституции является как раз Конституционный суд, это ее ангел-хранитель.
С 1993 по 1997 годы из-за политического противостояния в Думе, где у Геннадия Андреевича Зюганова частенько было большинство, законы не принимались вообще. Шла политическая бодяга.
То есть, борьба против Ельцина.
Да, импичмент — не импичмент, распустить — не распустить… Ни налоговые законы, ни о местном самоуправлении, ни об организации власти в субъектах… Конституционный суд в этих условиях фактически играл роль законодателя. Он выносил решение о том, как должна быть построена власть в Алтайском крае или в Удмуртии.
Тогда спорили, депутаты должны избирать губернатора или население. Слава богу, суд и тогда решил, и сейчас мы вернулись к тому, что губернатор должен избираться населением.
По сути, Конституционный суд своими решениями подталкивал депутатов. Ребят, если вы не будете принимать законы, все решат суд и президент. 30 апреля 1996 года появилось решение Конституционного суда о том, что, если парламент не принимает законы, могут появляться указы с силой закона. Депутаты тогда быстро начали работать, потому что паровоз уходил без них.
«Как только мы запишем государственную идеологию, идеология умрет»
Если вернуться к статье Зорькина. Там фигурирует словосочетание «Живая конституция». Что под этим нам надо понимать? Не тот ли это случай, когда конституцию подстраивают под сиюминутные нужды власти?
Наша Конституция специалистами всего мира оценена очень высоко. После нашей Конституции появилась куча работ о саморазвивающихся конституциях. Это когда документ зацементировал базовые правила, фундамент, но дал возможность стены, окна, крышу делать в зависимости от ситуации. «Саморазвивающаяся конституция» — это широко принятый юридический термин.
Валерий Дмитриевич сказал о том же самом, только языком, понятным читателю.
Значит, изменять Конституцию все же можно.
Развивать. Сколько раз мы меняли принципы формирования Совета федерации? Раза три точно. Но Совет федерации, как палата, остался, как орган, представляющий интересы субъектов он тоже остался. Но это были прямые выборы, с 1993 по 1995 годы. Это были первые лица: губернатор и председатель заксобрания. И, кстати говоря, именно эту модель мы закладывали. Потому что задача Совета федерации — не придумывать законы, а согласиться или нет с тем, что предложила Дума, пропустить это через себя. И первое лицо брало на себя обязательство в своем регионе этот закон реализовать.
Когда, кстати, президент Ельцин в конце своих полномочий, как известно, болел, и бывал недееспособен, роль коллективного президента сыграл Совет федерации. Аккуратно и мудро руководил Егор Строев: притормаживал Госдуму, страховал президента, поддерживал Примакова в правительстве.
Когда в Совете федерации появились не первые лица, а представители, то сразу значение органа упало. Полномочия остались — авторитет исчез. Этот баланс между полномочиями и авторитетом у нас постоянно дышит.
Другая часть статьи Зорькина — о двухпартийной системе. При чем тут Конституция?
Всем бы хотелось стабильную политическую систему, а это предполагает, как минимум, две партии — одна у власти, другая в оппозиции. Напомню 96-й год. Партия «Наш дом Россия» Черномырдина и партия, которую возглавил Иван Рыбкин, это была попытка сконструировать двухпартийную систему. Борис Николаевич тогда так и сказал.
Но нельзя формировать двухпартийную систему в кабинете президента. Ее нельзя записать в Конституцию. В смысле, написать-то мы можем что угодно, но это то же самое, что пытаться закрепить в Конституции понятия любовь, мораль, религия. Есть вещи, которые от закрепления в Конституции только потеряют смысл. Как только мы попытаемся зафиксировать в Конституции двухпартийную систему, это станут не партии, а органы: орган правящей партии и орган оппозиционной партии. Нельзя, нельзя. Эти вещи должны сами вырасти. Валерий Дмитриевич озвучил желаемую модель, которая, конечно, помогла бы стабилизации общества. Но ее нужно вырастить.
Были ли в самом начале попытки закрепить в Конституции баланс политических сил или политический курс?
Нет. Наоборот, посмотрите, как сейчас атакуется наша статья 13-я о запрете государственной идеологии. Как только мы запишем государственную идеологию, идеология умрет. Как только мы запишем ведущую роль одной партии, одной религии — конец партии, конец религии. За эти вещи нужно постоянно бороться, и не с помощью финансовой поддержки из бюджета, а с помощью своего авторитета, через работу с людьми. Природа явлений не может быть изменена юридическим оформлением. Скорее наоборот. А особенно у нас.
Как раз в статье главы Конституционного суда создается впечатление, что под словами «идеи солидаризма» подразумевается государственная идеология. Не о ней ли он говорит?
О ней. Его в хорошем смысле распирают идеи, он хочет хорошего своей стране. Когда идеи Зорькина станут всеобщими, тогда, поверьте, нужны будут не точечные меры, а какие-то другие. Он же сам пишет, что в обществе нет согласия. Его действительно нет. Когда общество по определенным линиям расколото, в этот момент изменения конституции приведут только к еще большему расколу. Это показывает опыт нашей страны.
Почему, на ваш взгляд, именно к части про идеологию так часто цепляются те, кто хочет изменить конституцию? И еще — за часть про религию.
Мое мнение — это от слабости. От неумения вести дискуссию. Это попытка прикрыть свои слабости нормой закона, и, соответственно, аппаратом государственного принуждения. Я не могу отстаивать свою идеологию каждый день, я проигрываю дискуссию за дискуссией, давайте мою идеологию запишем в Конституции.
И если мы запишем в Конституции, что православие — главная религия страны, мы большего вреда православию просто придумать не сможем. Мы же в России живем! Мы не любим, когда нам что-то навязывают.
«Система работала на 103 процента, когда премьером был Примаков»
Из слов главы Конституционного суда можно сделать вывод, что наша жизнь не дотягивает до того образа, который записан в Конституции. Вы согласны?
Из-за того, что мы не дотягиваем до стандарта социального государства, это статья 7 Конституции, хотя эта статья заставляет Конституционный суд принимать массу решений в налоговой сфере, в бюджетной сфере, в защите разных социальных групп… И если мы признаем, что да, не дотягивает, и сделаем вывод, что надо понизить стандарт, и тогда станет дотягивать, но нам это надо? Такая жизнь нафиг никому не нужна.
Сейчас написано, как должно быть. Это образ желаемого будущего, и к нему надо стремиться.
Во-вторых, смотрите. В любой религии есть базовые заповеди: не убей, не укради, не прелюбодействуй. Но в жизни все не всегда так. И что, нужно поменять заповеди? Надо, наоборот, совершенствовать человека, его душу, и за него бороться. Так и здесь. Вместо того, чтобы менять стандарты Конституции, лучше заставлять правительство, общество на эти стандарты работать.
Из Конституции следует, что ни один орган не должен обладать всевластием. Чуть ли не с этих слов ваш коллега Сергей Алексеев начинал свое выступление на Конституционной комиссии. Но ведь до этого мы тоже, мягко говоря, не дотягиваем?
Это вопрос баланса, вопрос разделения властей. Французские классики идеологи-революционеры писали, что диктатура парламента хуже диктатуры одного человека, например, Наполеона. Поэтому и придумали баланс: за правительством должен следить парламент, за парламентом следить избиратели, и не избирать заново неустраивающих депутатов, за теми и другими должен присматривать Конституционный суд. То есть, ни те, ни другие не имеют всей полноты власти. И это нас защищает от скатывания в диктатуру.
Над нашим президентом есть Конституционный суд. Сколько раз он обрезал полномочия президента, сколько раз отменял указы президента…
1995, 1996, 1997 годы — Госдума и Совет федерации двумя третями голосов принимали тот или иной закон, допустим, о возврате ценностей после Второй Мировой войны, о запрете возвращать что-либо Германии. Понятно, что мы поругаемся со всей Европой, и президент против. Парламент проголосовал, и он обязан подписать, потому что об этом сказал Конституционный суд. Обратная история — указ президента об объединении силовых министерств Конституционный суд отменил. Это было в 1992-1993 годах. И таких примеров наберется на несколько листов.
А в новейшей истории? В XXI веке?
Наверное, самое свежее — это дискуссия о верховенстве норм международного права и Конституции. Парламент принял такое своеобразное решение, и Конституционный суд высказался. У нас международные договоры ратифицируются федеральными законами. Над федеральными законами есть еще два этажа — конституционный закон и сама Конституция. Поэтому норма международного права не может быть выше Конституции. Мы суверенное государство.
Мы, как любое государство, обязаны подчиняться нормам международного права, это статья 15 конституции, в случае, если это устраивает Россию. И есть механизм: если нас что-то не устраивает, мы можем денонсировать договор. Это, пожалуй, самый свежий пример того, как дискуссия была решена Конституционным судом.
За это нашу страну как раз часто критикуют. За то, что не исполняются какие-то решения ЕСПЧ.
Ну, это никуда не годится. Если мы ничего не опротестовали, то надо исполнять. Либо выходить из договора. Мы добровольно вписались в эту систему. Масса должностных лиц говорят, давайте в этом плане отменим 15-ю статью Конституции.
Когда Конституция только создавалась, были те, кто выступал против верховенства международных норм права?
Нет, тогда такой дискуссии не было.
Тогда, вероятно, у страны были совершенно другие проблемы, и никто не думал, что Россия окажется в таких условиях, как сейчас.
Тогда это считалось аксиомой. И к этому должно вернуться.
И к вашему вопросу о балансе. У нас не американская модель, у нас президент не возглавляет исполнительную власть. У нас исполнительную власть возглавляет правительство. И эта система работала на 103 процента, когда премьером был Примаков. Ведь управлять надо уметь, а у нас многие премьеры прячутся за спину президента. Зачем брать на себя непопулярные решения? Авторитет у президента, уважение и власть — тоже у него.
Примаков не прятался, сам решал. Это было правительство, которое небольшой период времени полностью соответствовало Конституции.
И должны быть органы, которые не относятся ни к законодательной, ни к исполнительной, ни к судебной ветви власти. Центральный банк, например. Или прокуратура.
Но ведь была поправка, которая дала президенту право назначать прокуроров. Перекос произошел.
Нет, прокуроров назначает Совет федерации.
По предложению президента.
Да. В конституционном праве это принцип двух ключей. Полномочий президента недостаточно. Он может назначить на месяц исполняющего обязанности, но должен поддержать парламент. Полномочий парламента недостаточно, чтобы поймать на улице дядьку и назвать его генеральным прокурором. Принцип двух ключей гарантирует независимость… Ну, относительную независимость генерального прокурора, судьи, счетной палаты. Органы специальной компетенции — они все рождаются как дети законодательной и исполнительной власти и не подчиняются в полной мере ни тому, ни другому.
А президент у нас выведен из исполнительной власти. Как я говорил, у нас не американская модель. У нас реализована модель Михаила Михайловича Сперанского, 1809 год. Это модель, при которой глава государства текущую власть не осуществляет, а является арбитром, должен рассматривать споры, обеспечивать баланс, стабильность государственной власти. Мы с Сергеем Сергеевичем называли это российской моделью британской королевы. В одном наша модель в конституционном совещании была перекошена — президента наделили правом издавать нормативные указы.
«Чем хуже становится ситуация, тем больше мы хотим поменять Конституцию»
Вы говорили об ослаблении роли Федерального собрания. Это не перекос?
Это не я говорил. Я процитировал либеральных политиков. Валерий Дмитриевич сказал более завуалированно, нарушен баланс между законодательной и исполнительной властью. Я объяснил: роль парламента может и должна быть выше, когда в стране есть многопартийная система. Когда есть политическая система, и оппозиция может присматривать за финансами находящейся у власти партии. По Конституции такая возможность у нас есть. Давайте ей пользоваться.
И давайте вернем губернаторов в Совет федерации.
И вернем первых лиц в Совет федерации, да. В этом плане есть перекос. Как я уже говорил, у нас авторитет и полномочия оказались в разных ветвях власти. Первые лица регионов сидят в Госсовете, но там они — авторитетные люди без полномочий. В Совете федерации сидят люди с полномочиями, но никому не известные.
Так мы можем реально повысить роль Федерального собрания, а значит и парламента в целом, без изменения Конституции. Это надо делать немедленно, тем более в такой кризисной ситуации. В середине 90-х сильный Совет федерации спас страну. Это принцип федерализма и принцип разделения властей.
Но ведь это — в идеальном мире, где есть честные выборы губернаторов, где нет по крайней мере муниципальных фильтров.
Согласен, все муниципальные фильтры нужно отменять. Но, согласитесь, это не имеет никакого отношения к тексту Конституции.
Мы вообще удивительная страна. Чем хуже становится ситуация, тем больше мы хотим поменять Конституцию. От этого лучше не станет.
Часто ли вам звонят и спрашивают, Сергей Михайлович, а что если мы вот в этом месте вот так поправим?
Были активные консультации, они касались и дискуссии о том, что выше, норма международного права или норма Конституции. Я и в администрации, и в правительстве, и выше — объяснял то, что сейчас объяснял вам. Они пошли путем решения Конституционного суда.
По формированию Совета федерации тоже. По Калининградской области. Я показывал, что по статье 66-й есть механизм закрепления особого статуса этого региона.
Или, например, каждые 12 лет у нас происходит дискуссия: много или мало у нас субъектов федерации? Сейчас правительство выкатило очередной документ, что надо создать 14 мегарегионов. И в ноябре это решение будет принято. А почему 14? Есть критическая масса, после которой страна распадается. Если субъект федерации становится настолько богатым и великим, что ему становится не нужна общая страна, поверьте, он найдет момент политического кризиса и способ из страны выйти. Субъектов должно быть много, больше 50-60, должен быть смысл жить вместе. Это философия государственного устройства.
Моя любимая идея — о местном самоуправлении. Там должны голосовать только налогоплательщики. Не пенсионеры, не дети, школьники, студенты, которые еще не работают. Почему? Потому что местное самоуправление — это решение задач местной жизни под свою ответственность, за свои деньги. Это заложено в Конституции, но не реализовано. Поверьте, мы к этому придем.
Официальной статистики по количеству людей с аутизмом в России нет. По данным Всемирной организации здравоохранения, из ста детей один рождается с так называемыми расстройствами аутистического спектра. Проблема может коснуться любой семьи, независимо от достатка, образования, наследственности. Ценой героических усилий активных родителей о детях-аутистах хотя бы начали говорить. С помощью благотворителей для них создаются разные сервисы, продвигается инклюзивное образование. Взрослым инвалидам с ограниченной дееспособностью государство не предлагает ничего. После смерти родственников у них один путь — в психоневрологический интернат. Об этом страшно говорить, но многие родители мечтают, чтобы их дети умерли, но не попали в эту тюрьму. Есть ли шанс изменить к лучшему судьбы этих людей, разбиралась «Лента.ру».
Сидел как мумия
Когда на улице Светлана Демина почувствовала, как плывет голова, еще чуть-чуть — и она отключится, она заставила себя сконцентрироваться. Схватила за руку сына и потащила его в аптеку. И только потом попросила вызвать скорую.
— Я представила, как буду без сознания валяться в грязи, — говорит она. — Сын Андрей никому ничего не сможет сказать. Меня увезут в больницу. А он так и останется на улице. Его или пнут как котенка, или пройдут мимо.
Андрею Демину — 30 лет. На первый взгляд это обычный молодой человек. Выразительные глаза, аккуратно подстриженные усы. Художник. Постоянно участвует в выставках. Футболки и кружки с его рисунками хорошо раскупают.
— Мой Андрей — относится к глубоким аутистам, — объясняет Светлана. — Говорить умеет, но не хочет. Не может самостоятельно ездить на метро, ходить в магазин. Нужно чтобы кто-то контролировал его действия, объяснял, направлял.
До последнего времени Светлана справлялась с этим сама. В апреле ей исполнилось 61. В типичный образ российского пенсионера она не вписывается. Изящная современная дама с белокурым каре. Судя по всему — из породы людей, которые лимон умеют превращать в лимонад. Но недавно накрыло и ее.
— С осени идет черная полоса, — извиняется за уныние Светлана. — Брата похоронила. Сама болела. Была дикая температура под сорок. Лежу, не могу пошевелиться. А сын сидит рядом голодный. Он как заложник при мне. Я теперь все время думаю: а что с Андреем будет дальше, если со мной что-то произойдет?
Из близких родственников у Деминых в Москве — очень пожилой брат покойного мужа и 90-летняя бабушка. Есть дальняя родня, но далеко от столицы. И неизвестно — захотят ли они взваливать на себя такой груз.
— Семьи, где есть такие дети, стараются поддерживать связь друг с другом, — говорит моя собеседница. — Недавно был случай, когда мать умерла, а ее дочь некоторое время сидела с телом. Хорошо, что друзья им позвонили. Та девочка могла хоть как-то разговаривать. Мой сын вообще не отвечает на телефонные звонки.
Государство взрослым «детям» с ментальными особенностями, если вдруг их родители физически не могут за ними ухаживать, предлагает один путь — психоневрологический интернат (ПНИ). Демины столкнулись с системой психиатрических лечебных учреждений еще в 1990-е годы. Пятилетнего «странного» Андрея по настоянию врачей для уточнения диагноза госпитализировали в детскую психоневрологическую клинику. Главное условие — нужно было оставить мальчика на неделю. Свидания с родителями запрещались. Врачи хотели понаблюдать его в «естественных условиях».
— Его силой отодрали от меня, взяли за шкирку и захлопнули дверь, — вспоминает Светлана.
Когда родители пришли на разрешенную «свиданку», Андрей ни на что не реагировал. Сидел неподвижно как мумия. Оживился только при виде кулька со сладостями.
— Он эти конфеты горстями жрал. Не ел, а именно жрал. А когда домой приехали, взял ремень и привязал себя к стулу. Их там привязывали. — Светлана ненадолго затихает и улыбается через силу, — Возможно взрослый Андрей и сможет по-своему адаптироваться к этому интернату. Как тогда. В детстве, когда он просто отключился от внешнего мира.
Тюремная альтернатива
За границей самый популярный формат для взрослых аутистов — сопровождаемое проживание. Напоминает совместную аренду, когда студенты во время учебы в складчину снимают большую квартиру. У каждого постояльца такой квартиры отдельная комната, кухня — общая. Хозяйство чаще совместное. В зависимости от состояния жильцов такие компактные «общежития» курируют специалисты: дефектологи, психологи, логопеды. Кто-то из ребят работает в мастерских: рисует, лепит из глины. Иногда государство предоставляет жилье в безвозмездную аренду. Либо это финансируют благотворительные фонды.
Недавно подобные проекты стали появляться в России. Их немного — несколько городов. Охват нуждающихся маленький. Занимается этим не государство, а некоммерческие объединения, благотворительные фонды. Двигают всю эту махину — героические родители инвалидов и сочувствующие им люди.
В Санкт-Петербурге для подростков и взрослых людей с аутизмом фонд «Антон тут рядом» снимает две квартиры. Живут в них не постоянно. Смена длится 4,5 месяца. Очередь из нуждающихся — около полугода. Во время тренинга студенты (так сотрудники фонда называют жильцов) обучаются навыкам планирования досуга, ухода за собой, работы по дому. Тренинг полезен как для самих ребят, так и для их семей, которые, возможно, впервые за долгое время могут устроить себе «каникулы».
Москва — в отстающих. Эксперимент с «сопровождаемой» квартирой месяц назад начал фонд для людей с нарушениями развития «Жизненный путь». Пока там живут три девушки. У всех есть родители.
— Мы уже сейчас видим, как отличается это от ПНИ, — говорит попечитель фонда Вера Шенгелия. — Это как жизнь в тюрьме и на свободе. Я могу это точно сказать, потому что каждый день мы ходим в интернат и забираем оттуда ребят на занятия. Это две разные жизни. Они помогают на кухне, сами ходят в магазины. Они могут вечером пойти на прогулку. Если захотят — в театр. Или пригласить гостей. Обитатели интерната живут за закрытой дверью. Если кто-то хочет покурить, их два раза в день для этого выводят на улицу строем. Если к ним кто-то приходит — разрешается с посетителями посидеть на диване в холле. У них нет личных вещей — администрация забирает даже телефон.
В фонде «Выход», занимающемся решением проблем людей с аутизмом, считают, что точечная помощь благотворителей — это уже не вариант. Кому-то достанется, а кому-то — нет. Нужна государственная система.
— У нас сегодня есть много частных центров, но они слишком дороги, и попасть туда могут единицы, — говорит эксперт «Выхода» Мария Божович. — И не все они работают добросовестно. Пока помощь не станет государственным сервисом, семьи, где есть дети с аутизмом — маленькие или уже взрослые, — будут один на один со своими проблемами.
Сейчас в Госдуме на рассмотрении находится законопроект с длинным названием — «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях повышения гарантий реализации прав и свобод недееспособных и не полностью дееспособных граждан». В июле прошлого года закон принят в первом чтении. В настоящий момент в него внесли уже больше 100 листов поправок.
Общественники возлагают на него большие надежды. Денег они не просят, но хотят исправить существующую систему опеки над людьми с ментальной инвалидностью. Закон может дать семьям шанс выстроить разные модели будущего своих детей. Часто у взрослых инвалидов есть друзья. Полностью они на себя ответственность взять не могут, но не против разделить обязанности. Допустим, один опекун будет отвечать за медицину, другой — за быт, третий — за материальное благополучие.
Бывают ситуации, когда ПНИ — единственный выход. Но в этом случае законопроект даст право назначить инвалиду внешнего опекуна. Этот человек сможет контролировать, как живется его подопечному, что он ел на завтрак, почему ему дают то или иное лекарство, разрешают ли гулять.
В качестве опекунов смогут выступать не только физические лица, но и некоммерческие организации. Сейчас опеку могут оформить только те учреждения, в которые человек помещен под надзор. То есть сами интернаты.
— У родителей появится легальная возможность создавать организации, одна из задач которых — брать под опеку «взрослых детей», — объясняет один из разработчиков закона, юрист Центра лечебной педагогики Павел Кантор. — Уже появляются альтернативные формы жизненного устройства для людей с нарушениями. Но они все на птичьих правах. Они даже не могут на что-то попросить деньги у благотворителей, государства. Точнее — просят. А им могут сказать: «Да вы что, а вдруг у этих детей родители умрут, их же по закону должны сразу в ПНИ отправить. И деньги наши зря потратите».
Ментальные инвалиды далеко не всегда бедны. По наследству от родителей они могут получить финансовые средства и недвижимость. Общественные организации могли бы заставить эту собственность работать на благо своих подопечных.
— Многие спрашивают про механизм контроля за тем, как будет использоваться имущество, не станут ли инвалиды бомжами — продолжает Кантор. — Все сделки с имуществом недееспособных проходят через органы опеки. И с их собственностью ничего противозаконного сделать нельзя, если не коррумпировать опеку. А если коррумпировать — то уж извините. От этого и сейчас никто не застрахован. Но в любом случае деятельность общественных организаций гораздо более прозрачна, чем деятельность частных лиц.
— Я сына сейчас стараюсь баловать, — говорит Светлана Демина, грустно улыбаясь. — Ходим с ним на разные мероприятия, выставки, летом стараюсь на море выезжать. Сейчас я не в силах обеспечить его будущее, но пусть хотя бы настоящее станет прекрасным. Если появится юридическая возможность устроить судьбы наших детей, родители были бы счастливы. Когда сегодня ребенка устраиваешь в ПНИ, у администрации к сопровождающим вопрос один: «Квартира есть?» Если есть, тут же все забирают. А ведь с этих квартир можно иметь неплохие деньги, если грамотно ими распорядиться. И эти средства не должны оседать в карманах отдельных чиновников. Их надо направлять на развитие цивилизованной системы сопровождения для наших ребят.
Публикация подготовлена при участии фонда «Выход». О том, как помочь фонду, можно узнать на его сайте.
Российский президент Владимир Путин вновь выступил на заседании международного дискуссионного клуба «Валдай». В 2018 году именно на этой площадке прозвучали слова про «мы попадем в рай, а они просто сдохнут». В этот раз снова было много сказано о войне: Путин допустил конец мирового порядка, рассказал об успехах в Сирии, похвалил Трампа, предложил свой вариант урегулирования кризиса в Персидском заливе, а также вспомнил о 90-х в России. Главные цитаты президента — в материале «Ленты.ру».
О мировом порядке
«Мы вступаем в эпоху, когда мирового порядка вовсе не будет. (…) Да, действительно, такой сценарий возможен. Но он таит в себе, безусловно, много угроз. Мы все это понимаем. Хочется надеяться, что как бы сложно ни выстраивались отношения между государствами, сколь опасными ни были правовые лакуны, например, в области ядерных ракетных вооружений, мировой порядок, основанный на ключевой роли международного права, будет трансформироваться, но сохранится».
«Другой путь, безусловно, чреват глобальными катастрофами практически для всего человечества».
Про попытки помешать сирийской операции
«Скажу прямо, далеко не все, в том числе и эксперты, находившиеся тогда в зале [Валдайского клуба в 2015 году], верили в то, что это может закончиться как-то позитивно. Наоборот, весьма скептически относились к этому, а многие задавали вопросы: «Зачем это нужно?» «Есть ли у нас понимание, — спрашивали они, — в какое осиное гнездо полезли?» А некоторые зарубежные партнеры… (…) Еще, честно говоря, и пытались мешать, противодействовать».
О террористическом квазигосударстве
«Мы нанесли поражение уже практически побеждавшему на территории Сирии международному террористическому интернационалу и предотвратили возвращение, инфильтрацию в нашу страну и в соседние государства, — с которыми у нас, кстати, нет визового режима, у нас прозрачные с ними границы, — сотен, а, может быть, в дальнейшем и тысяч вооруженных головорезов. За несколько лет большая часть сирийской территории освобождена от террористов, уровень насилия кардинально снизился».
«На наш взгляд, сирийское урегулирование может стать своего рода моделью разрешения региональных кризисов».
«В Сирии мы столкнулись с попыткой создания целого террористического квазигосударства с настоящей, — я говорю это без всякого преувеличения, — с настоящей террористической армией».
Об успехах Трампа
«Как только Соединенные Штаты решились на прямой разговор с Корейской Народно-Демократической Республикой, причем без предварительных формальностей и условностей, отказавшись от привычной, порой весьма грубой, вплоть до оскорблений, риторики, сразу появилась и надежда на мирное урегулирование».
«Движение в правильном направлении есть. Тут нужно отдать должное, конечно, и смелости, способности к неординарным шагам президента Трампа, ведь многие десятилетия американские президенты игнорировали КНДР, воспринимали не иначе как изгоя. Господин Трамп смог сделать исторический шаг, преодолеть демаркационную линию непонимания и отчуждения, встретиться с Ким Чен Ыном и начать переговорный процесс».
О ситуации в Персидском заливе
«Мы предлагаем отложить в сторону накопившиеся предубеждения, взаимные претензии, и практически с чистого листа попытаться создать в этом регионе организацию по безопасности и сотрудничеству, в которую помимо стран залива на правах наблюдателей могли бы войти Россия, Китай, Соединенные Штаты, ЕС [Европейский Союз], Индия и другие заинтересованные государства».
О России 90-х
«Россия действительно пережила в 90-е годы XX века — один из самых трудных периодов истории. Наряду с острейшими внутриполитическими, экономическими, социальными кризисами, мы еще и подверглись агрессии со стороны международного терроризма. Россия подошла тогда к очень опасной черте, за которой могло произойти самое худшее для любого народа, для любой нации и страны — развал и распад государства. Угроза эта висела в воздухе, и в большинстве своем люди ее чувствовали. Мы тогда могли, это было реально, погрузиться в бездну крупномасштабной гражданской войны, утратить государственное единство и суверенитет и оказаться на периферии мировой политики. И только благодаря исключительному патриотизму, мужеству, редкому терпению и трудолюбию русского народа и других народов России, наша страна была отодвинута от этой опасной черты».
О том, что делать дальше в Сирии
«Военными действиями, какой бы результат [с помощью них] не был достигнут, все равно окончательного решения достичь невозможно, поэтому сейчас нужно заниматься вопросами политического регулирования, что мы настойчиво и делаем. Во всяком случае, создаем условия».
«Мы очень многое сделали для формирования конституционного комитета, идея которого родилась, кстати, здесь, в Сочи. (…) Сами сирийцы договорились тогда о создании конституционного комитета для возможного принятия новой конституции либо внесения изменений в действующую конституцию. Потом был довольно большой период формирования этого комитета (…), и сейчас мы ожидаем начала этого конституционного процесса, работы этого комитета в Женеве под эгидой ООН».
О попытках сдержать Китай
«Я думаю, что это по определению невозможно. И если кто-то будет предпринимать такие попытки, он поймет, что это невозможно, и в ходе этих попыток, безусловно, будет наносить себе ущерб и урон».
О помощи Китаю
«Большой тайны, наверное, не открою, все равно это станет ясно. Мы сейчас помогаем нашим китайским партнерам создать систему СПРН, систему предупреждения о ракетном нападении. Это очень серьезная вещь, которая капитальным, кардинальным образом повысит обороноспособность Китайской Народной Республики. Потому что сейчас такую систему имеют только США и Россия».
О том, стала ли Россия ближе к раю после фразы «мы попадем в рай, а они просто сдохнут»
«Мы все всегда одинаково близки к Господу. И он определит, где нам находиться после окончания нашего земного пути».
О ядерной угрозе
«Ситуация лучше не стала, конечно. Она ухудшилась в связи с выходом Соединенных Штатов из договора о ракетах средней и меньшей дальности. Это очевидно для всех. Теперь мы ждем следующего решения. Больше того, я думаю, тот факт, что очень быстро после объявления о выходе Соединенные Штаты испытали ракету средней дальности наземного базирования, говорит о том, что они уже давно над этим работали. За пару месяцев такие задачи технологически не решаются. Это значит, работали уже минимум несколько лет».
«Нам все время говорили, что такие системы «Иджис» не могут быть использованы для пусков ракет средней дальности наземного базирования. «Иджисы», которые стоят уже в Европе, в Румынии, и скоро в Польше будут стоять. Нам говорили — нет, это нельзя использовать. А потом — бум, и сами объявили (…) Ну хоть бы паузу сделали побольше. Ясно, что нас надували или пытались надуть. Потом сами в этом признались».
Об освещении событий на Украине российским ТВ
«Мы не должны выставлять нашего ближайшего соседа, братский народ, без всякого преувеличения, в каком-то невыгодном свете. Речь может идти о политике действующих властей, но никак не о стране, никак не о народе. Если вы так это трактуете, значит, чего-то не хватает в наших программах».
О Донбассе
«Теперь по поводу усилий нового руководства страны в связи с урегулированием конфликта на юго-востоке Украины. Я не знаю, насколько сильны на сегодняшний день те, кто против урегулирования, особенно на основе минских договоренностей. Запрос у общества на урегулирование очевидный. Я думаю, что прежде всего на основе этого запроса господин Зеленский так убедительно выиграл выборы. Люди ждут решения этого вопроса. И если у него хватит политического мужества, силы, я думаю, что он утвердится как честный политик».