Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
«»Исламское государство» может расползтись как опухоль»
Переговоры по Сирии в Астане прошли без участия представителей вооруженной оппозиции, но остается надежда на «подробные консультации». Компромиссы достигаются тяжело, как и на юго-востоке Украины, где военные действия тоже далеки от полного завершения. О том, какова роль России в разрешении этих конфликтов и кто определит их исход, «Лента.ру» поговорила с заместителем главы комитета Госдумы по обороне Юрием Швыткиным.
15 марта в столице Казахстана завершился основной этап третьего раунда переговоров по сирийскому урегулированию. В этот раз представители вооруженной оппозиции в них не участвовали, однако глава российской делегации Александр Лаврентьев по итогам переговоров заявил, что повстанцы собираются прибыть в Астану утром 16 марта. «В этой связи оставляем часть делегации мы, часть делегаций — Турция и Иран для проведения подробных консультаций», — сказал он.
Оппозиционеры, мотивируя свой отказ, заявляли, что российские силы якобы продолжают наносить удары по мирным жителям, а сирийская армия не прекращает наступление. Умеренные группировки САР, однако, уже были за столом переговоров, и это знаковая подвижка, считает Юрий Швыткин. И все-таки, по его словам, остается нерешенным целый ряд задач.
«Лента.ру»: Россия присутствует в Сирии 18 месяцев, но до стабилизации обстановки еще, по всей видимости, далеко. Что же мы успели сделать за этот срок, кроме освобождения территорий? Тем более что некоторые из них террористы занимали вновь.
Юрий Швыткин: Определенные цели в рамках операции в САР все-таки достигнуты. Как минимум предотвращены несколько гуманитарных катастроф — взяты Алеппо, Пальмира. К великому сожалению, террористы зачастую используют варварские методы и некоторые памятники были взорваны, уничтожены. Но все, что можно было сделать для сохранения этого наследия, было сделано.
Сейчас очень серьезно стоит вопрос по Ракке. Этот город, один из крупнейших в республике, можно назвать столицей террористов. Здесь прорабатываются различные варианты, в том числе проведение совместных операций с некоторыми другими странами. Мы уже видим примеры совместных действий ВКС России и Турции.
Из-за нашего длительного присутствия в Сирии Москву уже обвиняли в попытке закрепиться на Ближнем Востоке и создать там военные базы. Насколько это соответствует действительности?
И мирное население, и те, кто действует на территории республики, видят реальное отношение России к сложившейся ситуации. Все понимают, что мы не стремимся ни в коем случае к каким-то колониям или военным базам. А если вопрос о базе возникнет, он будет решаться в ходе обсуждения с законно избранным правительством.
Но далеко не во всем мире правительство Башара Асада готовы считать абсолютно законным и вести с ним переговоры…
На сегодняшний день народ высказал свое мнение, избрав Асада. И поэтому мы не можем говорить о каком бы то ни было его свержении. Любая смена власти должна происходить в правовых рамках международного и сирийского законодательства.
Когда Пальмиру захватили повторно, вы отмечали, что так называемая умеренная оппозиция по сути противостоит российским усилиям по борьбе с террористами. Что-то изменилось с тех пор?
Прежде всего удалось сподвигнуть оппозицию на участие в переговорах в Астане. На мой взгляд, это объясняется реакцией мирного населения на происходящее. Ни в одной стране, тем более если там полыхает, как в Сирии, мирное население не желает войны.
В стане умеренной оппозиции произошло некоторое пробуждение, она больше не хочет быть инструментом для достижений целей «Исламского государства». Это в некоторой степени помогает нашим и сирийским подразделениям более эффективно действовать.
О западной коалиции такого в России почти не говорят, напротив, обвиняют в том, что она мешает нашим силам…
Не скажу, что есть какое-то противодействие, но она не сильно заинтересована в успехах России и наших партнеров, которые тоже борются с террористами. Запад всячески пытается принизить роль наших подразделений в этой борьбе, постоянно ищет изъяны. Нас обвиняют в ударах по мирному населению, но умалчивают о своих ошибочных ударах — например, в том же Ираке.
Потери были не только среди мирного населения, но и среди российских военных. И чем больше таких потерь, тем чаще звучат призывы скорее закончить операцию. Когда, по-вашему, это возможно?
На мой взгляд, основная фаза должна завершиться при взятии Ракки, если все пройдет нормально. Но это не значит, что операция прекратится. Террористов там еще много, и одномоментно они не исчезнут. Пока речь идет о том, чтобы стабилизировать ситуацию в этом ближневосточном регионе, не допустить продвижения «Исламского государства», которое может расползтись как опухоль. В том числе и к нашим границам.
Тем временем сроки или хотя бы условия прекращения конфликта на юго-востоке Украины уже почти никто не решается назвать. Хотя там западные партнеры как раз готовы работать с действующей властью в лице команды президента Петра Порошенко. Почему его поддерживают, в отличие от Асада?
Хотя бы потому, что он остается марионеткой в руках западных стран, — они его поставили, они им и управляют. Но постепенно глаза открываются, в первую очередь на самой Украине, у простых людей. Совсем недавно мы беседовали с представителями Киева, и они выступали жестко против Порошенко. Правда, не предлагая никого взамен. То есть на Украине понимают, что страна идет не по тому пути, куда-то катится. Но не могут предложить альтернативный вариант действий.
Рано или поздно наверняка предложат. Какова тогда будет судьба Порошенко?
Рано или поздно он понесет ответственность за государственный переворот, так называемый Майдан, и за те безобразия, которые сейчас происходят на Украине. Будет третий Майдан или не будет, неважно — я бы вообще это слово здесь не употреблял. Но в любом случае когда-нибудь украинский народ пробудится.
Что именно может его к этому подтолкнуть?
Фактически украинское население — заложник сложившейся ситуации. Тарифы на жилищно-коммунальные услуги громадные, особенно если соотносить их с нынешними зарплатами на Украине. Другие товары тоже серьезно подорожали. Поэтому на ситуацию сильнее всего повлияет сам украинский народ. Отмечу, что в Крыму после воссоединения с Россией стали жить гораздо лучше, чем в украинский период.
Каким образом на ситуацию могут повлиять рядовые граждане?
Фактически они уже влияют. Совершенно обычные люди, проживающие не только в ДНР и ЛНР, но и в других частях Украины, предпринимали попытки разблокирования Донбасса. Просто потому, что понимали, что эта блокада приносит им беду.
Однако на Украине не просто не собираются снимать блокаду — звучат даже предложения построить стену.
По-моему, это глупое предложение. Артистам, которые выступают с подобными инициативами, я бы посоветовал заниматься своими делами, а не выдвигать идеи в области внешней политики. Такие реплики говорят о том, что население ДНР и ЛНР, а это небольшие территории, все-таки оказывает существенное морально-психологическое влияние на украинцев. И поэтому от него пытаются отгородиться стеной.
Фактически Киев уже воздвигает стену — не физическую, но психологическую, когда ведет борьбу против собственного населения. Но ни к чему хорошему это не приведет: любая, даже самая мощная армия, которая борется против своего народа, обречена на поражение — это аксиома.
Каждый уважающий себя российский регион, город и даже район имеет свой герб и флаг. Какие-то из них прошли сквозь века, какие-то появились совсем недавно. На одних изображены традиционные геральдические животные, на других — динозавры, научные символы, да мало ли что еще. «Лента.ру» предлагает в первый майский выходной проверить, сможете ли вы отличить российские гербы и флаги от немецких, финских, африканских или фэнтезийных.
Сферу образования считают едва ли не самой консервативной. Хотя многие признают, что система обучения в российских школах далека от совершенства, она активно сопротивляется всему новому и прогрессивному, что может ее изменить. Консерваторы оправдывают такую позицию тем, что бесконечные эксперименты и нововведения разрушают единое образовательное пространство. Их оппоненты, в свою очередь, уверены, что без постоянного обновления в стремительно меняющемся мире наше образование обречено на деградацию. Эксперты Института образования Высшей школы экономики полагают, что истина где-то посередине. Уже несколько лет совместно с благотворительным «Рыбаков-фондом» они проводят конкурс инноваций в образовании, чтобы найти и поддержать действительно интересные и актуальные проекты. В этом году на конкурс поступило более 600 заявок. «Лента.ру» поговорила с организаторами конкурса и авторами некоторых весьма интересных идей.
Как назвать вагину?
Дарья Рахманинова, учитель, Москва
«Неудобный разговор» — проект о формировании сексуальной культуры у подростков. А также просвещение для родителей. Хотим сделать специальный интернет-портал. Для взрослых там будут лекции, вебинары о том, как говорить с детьми о сексе. Для подростков разрабатываем цикл мультфильмов об основах половой грамотности. Планируем говорить о многом: анатомия и физиология половых процессов; что такое сексуальное развитие; как проявляется пассивное и активное насилие; как сказать нет и избежать нежелательных половых связей.
В дальнейшем мы бы хотели сделать программу и для школ. Несмотря на то что у полового просвещения много противников — родители и дети думают об этом. Я преподаю биологию в школе, часто ездила как вожатая в детские лагеря. С молодежью много общаюсь. Их волнуют эти вопросы, но ответов им не дают ни в школе, где фактически введен запрет на половое просвещение, ни дома, где родители просто не знают как говорить с детьми на эти темы. Да и сами подростки зачастую стесняются таких разговоров с близкими. Где брать качественную проверенную информацию, подростки не знают, и остается только двор и интернет. Уж лучше никакого просвещения, чем такое. Конечно, встречаются адекватные сайты, которые можно было бы рекомендовать ребятам. Но они на английском языке и доступны немногим. Поэтому я решила, что должен появиться портал, где можно было бы без пошлости пообщаться на эти темы.
Мы сейчас делаем прототипы того, как это будет выглядеть. До этого я выступала с открытыми лекциями, чтобы понять, что больше всего интересует молодежь и родителей. Часто уровень сексуального просвещения не только ребят, но и их родителей оставляет желать лучшего. На моих лекциях обычно присутствуют образованные взрослые. Но даже их шокирует рекомендация, что 5-6 летнему ребенку можно объяснять, как правильно называется половой орган. Несколько раз задавали вопрос: «А правда, вагину можно называть вагиной?». И предлагают альтернативные названия. Например, киска. При этом куда более сложные анатомические названия, например желудочно-кишечный тракт, не вызывают у них никаких сомнений.
Подросткам интересно все. Но у них проблемы — в самом начале они теряются и просто не знают, о чем спросить. Или просто стесняются. Но когда начинаешь давать материал, то сразу появляются вопросы. По статистике, более 45 процентов подростков не владеют базовыми знаниями о средствах контрацепции. Россия находится на втором месте в мире по распространению половых инфекций среди подростков. Также Россия — один из лидеров по количеству подростковых беременностей и абортов. Без просвещения нам едва ли удастся решить эти проблемы.
Как управлять детьми
Ольга Жигалова, Дальневосточный федеральный университет
Педвуз должен сформировать основные компетенции у будущих учителей. Хотя бы научить их работать с разными коллективами. Но очень часто в вузе это сделать невозможно. Студенты, конечно, проходят практику. Но у каждого практиканта есть наставник, и он четко ставит перед своими подопечными задачи. В такой обстановке шаг вправо или влево сделать нельзя. Творчество тут не приветствуется. К тому же для практики за вузами закреплены передовые школы. А когда студент заканчивает вуз, он оказывается в совершенно другой среде. И молодой педагог просто не понимает, как работать с детским коллективом, где низкая мотивация, инфантильность, нежелание учиться.
Студенты жалуются на то, что во многих ситуациях просто теряются. Например, что делать, если треть класса не готова к уроку? Что сказать, если дети кричат, дурачатся? На самом деле, есть специальные техники управления. И за рубежом они изучаются. Хочется, чтобы и наши ребята об этом знали. Поэтому мы хотим создать обучающую игру «Управляй классом». В коллективе происходят какие-то вещи, студенту нужно решить, как на это реагировать. Ситуация либо усугубляется, либо становится лучше. Можно предпринять еще какие-то шаги, пока не наступит развязка.
Каждому — по способностям
Ирина Иванова, учитель, Санкт -Петербург
Я работаю в частном учебном заведении. У нас учатся дети с детсада и до 11-го класса. Поскольку школа частная, родители приходят с необычными запросами. И запросы, и понятия о качестве у всех разные. Кому-то нужен учитель-мегазвезда. Другому — чтобы рядом с домом все находилось. Третьим — чтобы успевал после музыкальной школы на английский. Кроме того, дети могут чем-то конкретным интересоваться или, наоборот, встречать в штыки то, что предлагают родители.
В этом году мы у себя в школе проводили тестирование детей на предмет выявления их талантов и способностей. А затем сделали портал HowKing. Это своего рода образовательный Booking.com. Наверняка многие бронировали гостиницу на этом сайте, выбирали разные опции для себя. Мы хотим, чтобы с помощью нашего сайта можно было бы составить образовательный маршрут ребенка. И при этом учитывались бы его индивидуальные способности, то есть результаты профориентационного тестирования. В этом маршруте могут учитываться и общеобразовательные школы, и художественные, и кружки, и летние лагеря. Мы хотим, чтобы с помощью этой системы можно было составить индивидуальное расписание занятий на день, на неделю, где все было бы учтено — и школьное расписание, и продолжительность дополнительных занятий, и то, как ребенок будет добираться до них.
Закрылись и сопротивляются
Диана Королева, директор конкурса
За три года мы отобрали 90 перспективных образовательных проектов. Один из самых известных — «Учитель для России». Это отечественная версия американской программы Teach For All. Она внедрена во многих странах, включая Великобританию, Индию и Китай. Из лучших выпускников вузов, причем желательно непедагогических, выбирают тех, кто готов на какой-то срок поехать в глубинку, чтобы работать в школе. Участникам выплачивается стипендия.
Есть социальный проект «Образ жизни». Авторы работают с обычными домашними детьми и с воспитанниками детдомов. Проект построен на организации выездных хостелов с самостоятельным проживанием. «Смешанный» коллектив детей живет какое-то время в квартире, сами себе готовят, ходят в магазин. Они приглашают к себе на обеды самых разных людей — от дворника, до руководителя бизнеса. И гости рассказывают им о своем образе жизни. Для детдомовцев это колоссальный опыт социализации.
Есть интересный сайт «Москва глазами инженера» — экскурсии и мастер-классы для всей семьи. Можно узнать об истории небоскребов, понять, как устроены мосты, построить свой Кремль. А в прошлом году приз зрительских симпатий получил проект «Билим». Эта идея парня и девушки из Киргизии, говорящих свободно на нескольких иностранных языках: русский, английский, турецкий, немецкий. Ребята помогают детям мигрантов преодолеть языковой барьер при обучении в российских школах.
Многие наши конкурсанты с системой образования никак не связаны. Но примерно половина работает в школах и вузах. Общая тенденция — образовательные госучреждения закрыты для новых идей, сопротивляются им. Об этом можно судить по тому, что практически все проекты заявляются как дополнительное образование. Их авторы понимают, что в программы школ и вузов новое внедрить очень сложно.
Администрация образовательных заведений неохотно идет на контакт, механизмы повседневной работы директоров школ и деканов не предусматривают возможности коммуникации, где можно было бы выслушать «активиста с улицы». Поэтому этих активистов находим мы. И с помощью своих ресурсов по мере сил помогаем преодолевать административные барьеры.
Разговоры вокруг дагестанского борца — чемпиона UFC в легком весе Хабиба Нурмагомедова — не утихают уже несколько недель. И дело тут не только в запланированном на 6 октября бое с ирландцем Конором Макгрегором. Недавние резкие высказывания Нурмагомедова, связанные с планировавшимся, а после отмененным в Махачкале концертом Егора Крида, всколыхнули и Дагестан, и всю страну. «Эти горские будут навязывать нам свои правила и говорить, что мы можем слушать, а что нет?!» — забурлила Махачкала. Пытаясь примирить стороны, в скандал вмешался сам Рамзан Кадыров. А «Лента.ру» отправилась в Сильди — высокогорный родовой аул Хабиба, чтобы понять, из какого теста делаются крутые парни и отчего их нравы строги, как цумадинские горы.
…Что там было на самом деле, не знает ни одна живая душа. Поэтому сильдинцы, чуть поразмыслив, сделали то, что предпринимает в такой ситуации каждый нормальный человек, обладающий хотя бы минимумом фантазии: они придумали историю. История эта оказалась простой, как здешние нравы, и лаконичной, как окружающие аул склоны. «Когда-то давным-давно, лет пятьсот назад, тут стояла сторожевая башня. Башня на аварском языке — «си». В честь этого мы и называемся», — рассказывают они. А на вопрос, в каком именно месте эта башня находилась, лишь разводят руками, да хитро улыбаются: мол, ну, чего пристал, и вообще, какая разница. Сильдинцы могут многое порассказать: например, о том, как орлы, коих тут ненамного меньше, чем растущей на склонах алычи, хватают на лету футбольные мячи местной детворы, но не трогают (ма ща Аллах!) греющихся на солнце мохнатолапых кур, или что здешние девушки могут, конечно, полюбить чужака, но никогда не будут этого делать.
Сильди вообще сплошь соткан из камней, облаков и коротких, словно удар в челюсть, разговоров. Но чтобы понять это, любопытствующему придется преодолеть непростой путь, требующий изрядного количество сил, времени, нервов, терпения и бензина.
Глава местной администрации — сухощавый и слегка небритый Абдурахман — встречает нас с карманным фонариком. Мы приползли в Сильди затемно, хотя намеревались быть тут к обеду.
Говорят, что дорога из Махачкалы до крошечного аула Сильди, расположившегося на самой макушке Цумадинского района, занимает четыре часа. Враки! Мы добирались сюда восемь с половиной часов, большая часть из которых ушла на прохождение бесконечных блокпостов.
Люди с автоматами, сложенные штабелем мешки с песком, невысокие строения, чьи стены выкрашены в маскировочный цвет свежих коровьих лепешек. «Откройте багажник! Покажите, что у вас под сиденьями! Предъявите документы!» Все это изрядно выматывает, однако же вполне объяснимо — Сильди находится мало того что в нескольких километрах от Грузии, так еще и недалеко от все еще не очень спокойных горных районов Чечни.
Что тут происходило во времена недавних чеченских войн? «Сложные у нас места», — уклончиво говорят полицейские на КПП. «Ничего тут не было!» — произносят местные так быстро, что становится понятно: говорить правду им не очень-то и хочется. Как, впрочем, и нам задавать лишние вопросы: на последнем посту сотрудники ФСО выматывают последние наши нервы, справа с грохотом несет свои воды бурное, как здешние нравы, Андийское Койсу, слева возвышаются огромные горы, а сверху стремительно наваливается мрак беспросветной южной ночи. Вдобавок ко всему, у нас заканчивается бензин, а впереди, как оказывается, нет ни одной заправки.
Машина едет где-то между небом и землей. Здесь нет указателей, зато полно едва заметных развилок. Мы поворачиваем наугад, ошибаемся раз за разом, глохнем и заводимся снова, скатываемся назад и прем вперед. Перед нами разбегаются голосящие ослы и не открываются молчаливые двери.
«Есть кто из взрослых?» — спрашиваем у пацана-трехлетки в одном из домов непонятно какого аула. Он исчезает. Вместо него выходит девочка лет десяти — в хиджабе и платье до пят. Она смотрит на нас с подозрением — здесь не часто встретишь посторонних. Она не знает, где Сильди. Она не знает, как называется то место, где мы оказались. Она не знает, о чем с нами разговаривать, и тоже исчезает.
Честно говоря, все это напоминает начало какого-нибудь фильма ужасов: ночь, тишина, отсутствие телефонной связи, бессловесные люди и мы, голодные и не имеющие ни малейшего понятия, что делать дальше…
Кабы не добрый человек, проводивший нас в конце концов до нужного поворота, нам бы пришлось ночевать в машине там, где, как потом выяснилось, любят бродить кабаны и медведи. Однако же мы выбрались! И вот мы тащим свои вещи вверх — по узким и петляющим горным тропам, ведущим вглубь Сильди: в сам аул проехать на машине невозможно. Абдурахман освещает фонариком одну из дверей: «Ночевать будете здесь! Кстати, это дом самого Хабиба, а я его дядя».
От дома Хабиба ждешь чего угодно, но особенно — масштабов и понтов, свойственных всем молодым и знаменитым дагестанцам. А тут — две отделанные отлакированной вагонкой небольшие комнаты, висящие на гвозде четки, видавший советскую власть холодильник, чайные пакетики, да мечеть за окном.
Я засыпаю, как убитый.
Ровно в 4.15 утра тягучий азан, перелившись через край покалеченного молнией минарета, заполняет мои уши. Наступает время утренней молитвы.
Еще через полтора часа за мной заходит Абдурахман: «Встал? Тогда пошли завтракать!»
И мы идем туда, где нас встречают его жена и внуки, сын и невестка, жирный плов и крепкий чай, домашняя сметана и только что сделанные лепешки, малина и мед с собственной пасеки, белый сыр и янтарные груши из сада.
«Без нормальной еды тут никак! Ешь, а то сил не будет!»
И я ем. А что еще остается делать?
Где-то вдалеке истошно орет осел…
Жизнь в Сильди начинается с самого рассвета. По узким проулкам мы с Абдурахманом идем к площади, где на годекане уже сидят, опершись на палки, поджарые старики, месят грязь груженые камнями ишаки и топают, громко мыча, на ближайший склон разноцветные коровы.
Я стою посреди этого, думая: замечают ли люди, живущие здесь, в ауле, какая красота их окружает? «Нет», — отвечают люди, словно сговорившись, и улыбаются. Но, надеюсь, слегка лукавят, потому что, глядя на не любящих долгие беседы сильдинцев, вообще трудно разобраться, серьезны они или не очень.
Вот, к примеру, Салман. Его внушительных размеров борода рыжа, как и покрытые лесами местные горы. Кажется, что осень застряла в его волосах.
«Я ее покрасил! Стричь бороды нам нельзя, а красить можно. Мне примерно лет шестьдесят, пожилой уже, а так помоложе немного выгляжу».
Я интересуюсь, не для того ли все это, чтобы привлекать внимание местных красоток.
«Не-не, для себя! — немедленно опровергает мою теорию Салман. — Мне не до того — я строительством занимаюсь. Что могу про Хабиба сказать? Во-первых, я родной брат его мамы. А, во-вторых, нормальный он парень — знает, как со старшими общаться, как с женщинами себя вести. Но про Крида и Тимати он еще мягко сказал! Нам по исламу нельзя петь, нельзя танцевать — это категорически запрещено религией. У нас тут в ауле никакой музыки нет!»
«Он тут для многих пример, потому что таких успехов достиг», — подхватывает Фатхулла, женатый на сестре Хабиба. — Чего я хочу достигнуть сам? Мне и так хорошо. Строю потихоньку, семью кормлю».
Выбор работы в ауле для всех его 220 жителей, распределившихся по 40 прилепленным к скале дворам, прямо скажем, не велик. Но не от ленности местной, а от того, что, ну просто так исторически сложилось.
«Кто-то что-то строит, кто-то своим хозяйством занимается или скотом — коровами, быками, баранами. Вот сейчас как раз пастухи пригонят их с гор, а в конце ноября будем скот резать — мясо сушить, колбасу делать, — рассказывает Абдурахман. — А вообще больше всего у нас ослы работают: камни таскают, сено возят, детей катают…»
Жизнь в ауле словно бы застыла как минимум лет сто назад. Городскому человеку тут странно почти все. В Сильди нет не то что больницы, но даже медработника. Случись что, ехать придется в Агвали — находящийся примерно в часе езды отсюда райцентр. Нет почты: почтальон приезжает только чтобы привезти пенсии, да редкие письма. Нет детского сада, интернета и нормальной телефонной связи — поймать сигнал можно лишь у школы, стоящей в самой верхней части села. Магазин? Говорят, при советской власти был тут один, но потом закрылся. Так что теперь единственная надежда сельчан на «КамАЗ», раз в месяц-полтора доставляющий сюда муку, сахар, рис и макароны, и собственные машины, на которых можно проскочить в райцентр, да на свое хозяйство.
Никто, впрочем, не жалуется. Более того, все уверены: при Советском Союзе жизнь здесь была куда тяжелее — не было ни нормальных дорог, ни водопровода, ни мечети — молиться приходилось тайно, втихаря собираясь для намаза в чьем-нибудь доме или мастерской. А что до возможности заработать, то сделать это можно было только пася скот в местном лесхозе, где платили — астагфирулла! — из расчета копейка за овцу.
Говорят, когда-то в ауле было полно народа, но в начале 90-х годов процентов восемьдесят сильдинцев (среди которых была и большая часть семьи Хабиба Нурмагомедова) переселились за 200 километров отсюда, в Кизилюртовский район, где им предложили землю и работу. Да и возможность дать там своим детям нормальное образование была куда больше. «А здесь что? — вздыхает один из местных жителей. — Мне отец, который в 30-х годах работал в Сильди учителем, рассказывал, что тогда в здешнюю школу ходили в основном взрослые люди. И вот отец спрашивает у одного из них: «Сколько будет пять плюс пять?» А тот отвечает: «Не знаю!»
Нынче в сильдинской школе обучают детей с 1 по 11 классы. Да еще и в две смены. Из открытого окна директора Магомеда Насрудинова тихо льется песня Return to innocence группы Enigma. Песня здесь — довольно смелый вызов местным устоям.
Магомед — не из Сильди. Родился в другом селе, несколько лет проработал в Махачкале, и его нездешность сразу же бросается в глаза: стрижка, белоснежная рубашка, пиджак и жилет. «Трудно ли мне дался переезд? — говорит он. — Трудновато. Какое-то время привыкал к условиям, дорогам, да много к чему. В городе же как? Дети после уроков идут дальше развиваться — кто рисовать, кто петь, кто бороться. А тут родители немедленно привлекают их к сезонным работам».
«Очень сложно с детьми бывает, — подтверждает и прекрасноглазая учительница Умукусум Мусагаджиева. — Библиотека закрылась, книжки купить невозможно. Вот ребята практически и не читают. В кабинете информатики у нас всего один компьютер. А требования по сдаче экзаменов точно такие же, как в Москве. И что делать? А тут еще далеко не все нормально по-русски говорят. Да, детки стараются, как могут, но стимула учиться у них особого нет — все они после окончания школы остаются в Сильди, а здесь дипломы не нужны».
Я хочу ее сфотографировать, но Умукусум меня останавливает: без разрешения директора не могу.
Вокруг вертится любопытная малышня.
«Кем мечтаете стать, когда вырастите?» — спрашиваю я у них. Девочки, потупив взор, молчат. Им нечего сказать, потому что все они станут просто женами и матерями. Зато откровенничают пацаны.
«Врачом», — говорит один.
«Экскаваторщиком», — отвечает другой.
«Хабибом!» — кричит нестройный хор мальчишек, среди которого слышен даже тихий голос первоклассника Нурмагомеда, размахивающего упакованной в лангет рукой.
«Подрался что ли?» — интересуюсь я.
«С турника свалился. Тренировался».
Тренироваться в Сильди особо негде: мальчишки от мала до велика толкутся на парочке площадок с самодельной перекладиной и ждут, когда Хабиб Нурмагомедов исполнит свое обещание и поможет со строительством в ауле спортзала. На то, что это могут сделать чиновники, тут давно никто не надеется.
«Я пока никому не говорю, но попробую сделать так, чтобы сильдинская школа — независимо от того, как пройдет бой, — носила имя Хабиба!» — делится планами Магомед Насрудинов за секунду до того, как наш разговор прерывает рев бензопилы. Во дворе школы на глазах растет огромная гора дров — здесь готовятся к долгой зиме. Это, кстати, показатель прогресса: еще не так давно тут топили сушеным кизяком.
Такая любовь к Хабибу слегка пугает, потому что кумирам принято подражать. Как смогут решать свои проблемы ребята, если герой их мечтаний решает вопросы в октагоне с помощью быстрых ударов и крепких кулаков?
«Мы объясняем им, что есть много других способов выяснять отношения, — говорит Насрудинов. — Можешь не верить, но, клянусь, наши мальчишки — а они все вспыльчивые и с гонором — на моей памяти ни разу не подрались. Сам удивляюсь, но это так. В плане поведения с ними вообще проблем не возникает. В других селах детям надо рассказывать о вреде алкоголизма, курения, наркомании, а у нас ничего этого в помине нет. Воспитание!»
Здесь из каждого дома пахнет пышным аварским хинкалом и чесночной подливой к нему. Здесь каждый зовет тебя накормить и расспросить, как дела. Здесь каждый готов предложить помощь. Здесь все кажутся невероятно милыми, но отчего же постоянно возникает вот это: разговоры о том, что, мол, таковы они там, в своих горах, а, спустившись с них, становятся большой проблемой.
Правда открывается не сразу — как, наверное, и любая правда. Но она проста: нельзя сравнивать несравнимое. Здесь не Москва, не Махачкала и даже не Хасавюрт. Сильди — это, по сути, другая планета, где иной воздух, иной ритм, иные правила и иные ценности.
Я пытаюсь представить: как протекает жизнь сильдинцев, — да что там, жителей множества других маленьких горных аулов, разбросанных по всему Дагестану?
На взгляд горожанина, в Сильди абсолютно некуда пойти. «Если только в гости, — уточняет Фатхулла, — перекусить и посмотреть телевизор». Хотя многие мужчины предпочитают остаться дома — с одной из своих жен. У некоторых сельчан их тут по две-три.
«У нас тут женщин больше, чем мужчин. Мужчины умирают чаще. Почему? Больше рискуют, потому что работают! А женщины домом занимаются», — объясняет осеннебородый Салман.
Здесь невозможно развлечься, даже если бы на это и оставалось время. Любимое дагестанское развлечение — свадьбы — в ауле играют летом или осенью, но не часто. Да и не играют, а, скорее, фиксируют факт — если во многих селах Дагестана на свадьбу выделяют три дня, в Сильди обходятся одним: на то, чтобы посидеть, поесть и выпить чай, больше и не нужно.
«Тут 99 процентов не пьет алкоголь, — говорит Абдурахман, — хоть на свадьбах, хоть на похоронах. Я сам последний раз водку в рот брал лет восемь назад».
Я решаюсь на диверсию. Подойдя к группке ребят, задаю им вопрос: «Нравятся ли вам песни Егора Крида?»
«Нееет! — дружно отвечают они. — Мы вообще не слушаем музыку. Нам нельзя».
И вот тут-то и появляется он — соблазн с осуждением и превосходством сказать что-то вроде: да как так можно, это же позапрошлый век!
Но штука вот в чем: именно этот позапрошлый век помог этим людям сохранить свой образ жизни, свою культуру и свои традиции.
Традиции эти, будем честны, раздражают многих. Спроси жителя Москвы, Питера, Махачкалы, и тебе расскажут, приведя многочисленные примеры: ребята с гор, оказавшись в городе, частенько пытаются насадить там свои правила и порядки. Причем с методами не церемонятся: начнешь возражать — живо получишь в зубы. Горцы считают, что заставляют всех таким образом блюсти заветы предков, благодаря чему в одной только дагестанской столице в этом году пришлось отменить несколько городских праздников и концертов, показавшихся кому-то харамом и позором. Это раздражает, факт. Но, что намного хуже, формирует в общественном сознании образ горца, как диковатого накачанного бородатого мужика, размахивающего кулаками, цитирующего Коран и бескомпромиссно и грубо пропагандирующего средневековые нравы.
«В семье не без дурака», — шутят по этому поводу завсегдатаи сильдинского годекана.
«Бывает такое, — нехотя соглашается со мной директор школы Магомед Насрудинов. — Да, никто из наших ребят не едет в город, чтобы там специально кого-то учить уму-разуму, но… так иногда получается. Все дело в менталитете. У нас же тут совсем другая этика и культура. Вот наши ребята, прожившие в ауле лет до 15-16-ти, не знающие городских правил, и не могут понять, что вокруг них творится и как себя вести, как общественным транспортом пользоваться и с городскими девушками разговаривать. Для них это шок! И от этого некоторые из них — которых на самом деле единицы — раздражаются, становятся агрессивными. Жаль, что именно по таким многие и судят обо всех горцах».
Горцы, впрочем, не так просты, как кажутся. Я делюсь этой мыслью с Абдурахманом. Абдурахман распечатывает вторую за день пачку сигарет и молча жадно затягивается.
«Вроде бы курить, как и пить, грех — разве нет?» — интересуюсь я.
«Да, — легко соглашается Абдурахман и утыкается в экран мобильного телефона. — Но пить — большой грех, а курить — грех все же поменьше».
«Чего, Абдурахман, опять сайт «Все девочки» смотришь?» — троллит его какой-то прохожий и заливисто смеется.
Здесь умеют ловко лавировать между правилами, постулатами и запретами, выторговывая себе у Аллаха хоть немного свободы.
«Тебе сказали, что здесь не слушают музыку? — спрашивает Магомед. — Я вот слушаю. И почти все дети слушают, потому что они же дети — им положено шалить. Не Крида этого, конечно, нет, но что-то на иностранном языке. И взрослые слушают, и телевизор смотрят, просто стараются это не афишировать».
Кто-то назовет это двойной моралью, однако же это хотя бы маленький, но компромисс между веком позапрошлым и нынешним. На большее тут пока не согласны…
«Почему я не уезжаю отсюда? — задумывается Абдурахман. — А зачем? Что там внизу делать? Здесь все свое: вода из родника, черника в горах, мечеть, спокойствие и горы. Так было испокон веков: мы набеги делали, на нас набеги делали, а горы нас защищали… В городе без этой защиты мне-то трудно, а ведь я много где побывал, в Кронштадте вот служил, в Сибири несколько лет провел. Молодежи же тем более сложно. Непривычные они к такому, вот и теряются, вести себя иногда начинают, ну, сам знаешь, как, пытаются сделать так, чтобы везде было, как дома…»
Когда-то давным-давно, сев на коней, сильдинцы, как и жители многих других аварских сел, спускались из своего аула в низины за добычей. В нескольких дворах Сильди по-прежнему держат лошадей. На них нельзя пахать землю и возить грузы — эти животные не предназначены для подобной работы. На них нельзя отправиться в набеги, эпоха которых давно прошла. Как и их односельчане, эти красавцы застыли во времени, не зная, как приспособить себя к условиям все ближе подступающей цивилизации…
P.S
В конце октября недалеко от Сильди должна заработать сотовая вышка. Этого события здесь очень ждут все, но особенно — молодежь, давно мечтающая об интернете. Новый век, который не остановят ни горы, ни Хабиб, стремительно ворвется в аул, сметая все на своем пути. Тишина исчезнет, а вместе с ней практически все то, что здесь есть, что собственно и составляет здешнюю жизнь. Сильдинцы не придут в город, но город явится сюда и бесцеремонно установит свои порядки. Я не знаю, готовы ли к этому сильдинцы, но, честно говоря, мне за них страшно.
Министра иностранных дел Сергея Лаврова с его эпохальным ругательством при включенном микрофоне вспоминали едва ли не весь год — благо, поводов в России всегда предостаточно. В декабре пополз слух, что глава МИД снова назвал журналистов дебилами — они молча снимали министра и не могли объяснить, чего же им нужно. Позже официальный представитель ведомства Мария Захарова заверила, что ее шеф на самом деле промолчал и вторых «дебилов» не было. Пока автор самого меткого высказывания воздерживается от новых экспромтов, «Лента.ру» собрала лучшие за 2016 год цитаты его потенциальных конкурентов.
Так немцам и сказала
«Я немцам сказала, когда был «Петербургский диалог»: вы не понимаете нашей натуры. Чем хуже вы нам делаете, тем сильнее мы становимся. Такой мы народ. Село просто поперло. Везде, во всех районах».
Светлана Орлова, губернатор Владимирской области, — о влиянии санкций на российскую экономику.
Трехразовое питание
«С учетом того, что цены выросли на мясную продукцию, это ведь правда. Отдельные семьи, может быть, в неделю два-три раза питаются, я полагаю. Кто-то, может быть, каждый день питается. Все это относительно, все это расчетное».
Михаил Игнатьев, глава Чувашии, — о наличии мяса в меню жителей России.
Без слезы не станешь
«Заменить сосиски, заменить горчицу! Я юным падаваном 19-летним два года работал в Госдуме, спал на полу в гостинице «Москва». Помню, была прекрасная горчица, они ее сами делали. А сейчас покупают где-то на стороне — бодяжную, невкусную. Горчица должна бодрить мысль — так, чтобы покаянная, со слезой».
Виталий Милонов, депутат Госдумы, — о качестве продуктов питания в буфетах нижней палаты парламента.
А вы все жалуетесь
«Если честно, чуть не поседел от этих дорог, когда был за рулем машины. Во многих местах дорог просто нет, остались одни направления, ямы такие, а дворовые проезды — это уже ужас. Там трава по пояс в центре города растет, а калининградцы все жалуются».
Александр Ярошук, глава Калининграда, — о своем впечатлении от российских дорог за пределами Калининградской области.
Пока ехали, он и заболел
«Иван Грозный однажды сказал: «Я виновен в смерти своего сына, потому что вовремя не отдал его лекарям». Когда они ехали, в дороге он и заболел. Они ехали из Москвы в Петербург».
Вадим Потомский, губернатор Орловской области, — о поездке Ивана Грозного из Москвы в Санкт-Петербург.
Было бы желание
«При желании можно вновь создать СССР — союз свободных социальных республик. Позвать Иран, Турцию, другие страны».
Владимир Жириновский, лидер ЛДПР — о перспективах возрождения Союза.
Губернатор, сома прогони
«Если они боятся сома, давайте: я люблю подводную охоту, возьму подводное ружье, своих товарищей, мы пойдем этого сома отпугнем, если им очень-очень страшно».
Николай Цуканов, губернатор Калининградской области, — об огромной рыбе, из-за которой якобы тормозятся подводные работы по реконструкции Высокого моста.
Опасения оппозиции
«Некуда будет ногу поставить — сразу наступят на нее, 686 ног будут нас обтаптывать со всех сторон. Куда ни ступи — везде единоросс».
Валерий Рашкин, зампред ЦК КПРФ и депутат Госдумы, — о своих опасениях по поводу работы с представителями партии большинства в обновленной нижней палате парламента.
Партия Христа
«Потому что Христос был первым коммунистом в новом летоисчислении. Он возвысил свой голос за сирых, за страждущих, за бедных, за больных, за убогих — всех, кому плохо и тяжело. И в этом отношении, если бы он был жив, он бы был в наших колоннах».
Геннадий Зюганов, лидер КПРФ, — о том, почему коммунисты не намерены отказываться от участия в первомайских акциях, несмотря на сообщения об их отмене в ряде российских регионов из-за Пасхи.
Главное — честность
«Ну, что я буду лицемерить и называть какие-то цифры, если уже лет 30 не хожу в магазин за продуктами. У меня достаточно хорошая зарплата, чтобы не беспокоиться о ценах, а в магазин ходит моя жена».
Франц Клинцевич, первый зампред комитета Совфеда по обороне и безопасности, — отвечая на вопрос о походах в магазин и расходах на продукты.
Доля шутки
«Денег нет сейчас, найдем деньги — сделаем индексацию. Вы держитесь здесь, вам всего доброго, хорошего настроения и здоровья».
Дмитрий Медведев, премьер-министр России, — о перспективах индексации пенсий на встрече с жителями Феодосии.
Что теперь главное
«Главное надо понять: у нас денег, как грязи. Просто ими распоряжаться эффективно мы не всегда можем».
Андрей Макаров, глава комитета Госдумы по бюджету и налогам, — об эффективности расходования средств.