Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Как и анонсировали в Кремле, после некоторого затишья у президента России начался напряженный график международных встреч. 9 марта в Москву приехал премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху, следом прибывает президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган. Кроме того, Владимир Путин провел переговоры с новым министром иностранных дел Германии Зигмаром Габриэлем и пригласил канцлера ФРГ Ангелу Меркель в Россию. Однако главная комбинация в череде этих встреч — Израиль и Турция, а значит, Сирия и Иран.
Этот визит Нетаньяху в Россию — третий за последний год. Согласно сообщениям на сайте Кремля, за 12 месяцев лидеры провели 12 телефонных переговоров. В апреле прошлого года Путин поздравлял Нетаньяху с наступающим праздником Песах. На этот раз — с Пуримом.
Собственно, если бы не эта дань вежливости, встреча двух лидеров так и осталась бы протокольной. Дело в том, что формат визита израильского премьера не предусматривал не только итоговой пресс-конференции, но и простого заявления для прессы. Путин и Нетаньяху должны были лишь поприветствовать друг друга под вспышки фотокамер и удалиться на переговоры за закрытыми дверями.
Но, очевидно, премьер-министр Израиля проделал долгий путь не для того, чтобы молча пожать руки президенту России. Тем более накануне Пурима — праздника в память о чудесном спасении евреев в Персидском царстве. Было это двадцать пять столетий назад, но современный Иран — наследник древней Персии (а именно такую параллель обозначил Нетаньяху) — и сегодня угрожает евреям.
«Благодарю вас за поздравление с праздником Пурим. Две с половиной тысячи лет назад в древней Персии была попытка уничтожить еврейский народ, которая провалилась. И сегодня есть попытки со стороны продолжателя древней Персии — Ирана — уничтожить еврейское государство: они говорят об этом открыто, пишут это черным по белому в своих газетах», — не скрывал своих тревог Нетаньяху.
Конечно, продолжил он, сегодня у евреев есть своя страна, своя армия, и они могут себя защитить. Но это, подчеркнул Нетаньяху, не умаляет опасности радикального исламского шиитского террора. Он дважды сделал упор на слово «шиитский» — направление ислама, преимущественно распространенное в том числе и в Иране.
Израильский премьер также традиционно подчеркнул, что его государство связывает с Россией живой мост — миллион говорящих по-русски израильтян. А частота встреч с Путиным демонстрирует укрепляющееся взаимодействие. В том числе в совместной борьбе с радикальным исламским террором.
«И конечно, нам бы не хотелось, чтобы радикальный ислам, суннитский террор был бы сменен радикальным исламским шиитским террором под руководством Ирана», — заключил Нетаньяху.
И все-таки события, в честь которых отмечается Пурим, произошли в пятом веке до нашей эры, заметил Путин. «Мы живем уже в другом мире, но давайте сейчас об этом поговорим», — согласился он. На этом публичная часть встречи завершилась.
Предстоящий визит президента Турции, напротив, обещает быть открытым и информативным. Стороны проведут переговоры сначала в узком, а затем и в расширенном составе. По итогам состоится совместная пресс-конференция с вопросами журналистов. В отличие от Нетаньяху, Эрдоган не частый гость в России. За прошедшие 12 месяцев он был здесь лишь однажды — в августе, в Санкт-Петербурге. При этом за последние полгода у него состоялось 17 телефонных разговоров с Путиным.
До июня прошлого года отношения Москвы и Анкары были практически заморожены — после того как ВВС Турции осенью 2015 года сбили российский бомбардировщик Су-24. Лидеры не общались, пока Эрдоган не направил послание со словами соболезнования и извинения за случившееся. Не менее трагические события последних месяцев — убийство российского посла Андрея Карлова в Анкаре и гибель в Сирии трех турецких военнослужащих от ошибочного удара российских ВКС — не помешали укреплению отношений.
К слову, такого недопонимания в связи с полетами над пограничной территорией, как с Турцией, у России и Израиля не было. Во время одного из визитов Нетаньяху в Москву в 2015 году, стороны разработали совместный механизм по предотвращению возможных конфликтов в сирийском небе. С Турцией соглашения не было, результат: сбитый российский бомбардировщик и кризис в двусторонних отношениях.
Перекрестным вопросом между Россией, Израилем и Турцией в Кремле назвали сирийское урегулирование. «Вот это точка пересечения, наверное, единственная», — отметил пресс-секретарь российского лидера Дмитрий Песков.
Сам Нетаньяху накануне поездки заявлял, что планирует обозначить свое крайне негативное отношение к намерению Ирана обеспечить постоянное военное присутствие в Сирии. Израильский премьер собирался потребовать включить условие вывода иранских войск в любое соглашение по мирному урегулированию в этой стране.
Анкара и Тегеран также не раз критиковали друг друга за политику в Сирии. В конце февраля МИД Турции выступил с заявлением, в котором возложил ответственность за напряженность и нестабильность на Ближнем Востоке именно на Иран.
В то же время Россия подчеркивает положительную роль Ирана. Министр иностранных дел Сергей Лавров не раз указывал на то, что Тегеран знает положение «на земле». А Россию, Турцию и Иран он называл «перспективной тройкой». Кроме того, именно эти три государства на встрече в Астане договорились создать механизм контроля за соблюдением перемирия в Сирии. Сможет ли Израиль повлиять на положение дел, выяснится уже в ближайшее время.
В этих российских селах не боятся смерти и знают, как общаться с мертвыми
На кладбище принято приносить цветы, а на поминках наливать умершему рюмку водки и занавешивать зеркала. Впрочем, совершая эти и другие ритуалы не все россияне отдают себе отчет в том, что они означают. Чтобы разобраться в вопросе, фотографы Александр Сорин, Федор Телков и антрополог Наталья Конрадова побывали почти во всех марийских деревнях Свердловской области и Пермского края, стараясь зафиксировать живые еще обряды, ритуалы и поверья, связанные с умершими. Полтора года экспедиций превратились в проект «Урал мари. Смерти нет», созданный при поддержке Фонда «Хамовники». Эти записи и фотографии — попытка городских людей понять традиционные деревенские отношения со смертью.
Мы, горожане, стараемся не думать о плохом. Вся наша культура обслуживает желание забыть о смерти, поэтому смерть для нас всегда внезапна и вероломна. Для жителей марийской деревни граница между мирами гораздо более демократичная. С их точки зрения, человек после смерти продолжает вести активную загробную жизнь.
Похороны — обряд, благодаря которому покойник должен благополучно добраться до того света, найти там свое место и хорошо устроиться. После смерти он не должен беспокоить живых своими жалобами или просьбами, а тем более приносить им неприятности. Так покойному и говорят на поминках: «Иди и не беспокой нас больше».
На похороны и поминки приходят всей деревней — в том числе, чтобы вспомнить и покормить своих собственных умерших родных.
После похорон в некоторых марийских деревнях, например, в Нижнем Бардыме, на кладбище проводят специальные ритуалы, перекрывающие покойникам дорогу обратно в деревню: сжигают одежду умершего и проходят через дым от нее, кормят на прощание владыку и сторожа (духов) кладбища, чтобы они хорошо выполняли свои функции.
Марийское кладбище обычно находится недалеко от деревни, и в те дни, когда нет похорон, туда стараются не ходить, чтобы не тревожить покойников. В деревне Юва нам удалось услышать довольно подробное объяснение ритуалов, защищающих от неприятностей. Покойники могут принести эти неприятности, сами того не желая: «Когда покойник вот умер, мы оставляем веник, ложим на полати, воду ставим и как бы говорим: “Мойтесь в бане, но нам не помогайте, нам не помогайте!” Или “Замуж за тебя не выйду! — если муж умирает у жены. — Ты там женись, меня не жди!” “Скотину смотреть не помогайте, сами смотрим!” Потому что они помогают уже по-своему, получается. Наоборот помогают».
Cтаршие марийцы готовят все необходимое заранее.
Аняй Семенова из деревни Курки уже давно подготовилась к собственным похоронам и даже жалуется, что за ней не приходят. В сундуке у Аняй лежат платки, платье, одеяло, бутылка водки, которую она собирается передать умершей маме, а также три белых нитки — «чтобы качаться там на качелях». Свой ялан (кафтан) Аняй тоже приготовила на похороны — в нем она сможет перенести деньги на тот свет. В кармане праздничного ялана Аняй держит мешочек с монетками. По ее словам, на том свете нужно иметь с собой не бумажные купюры, а монетки, чтобы они звенели. Аняй обещает присниться дочери после своей смерти и рассказать, что она увидела на том свете.
***
Ольга Вапаева, деревня Андрейково, Свердловская область:
«Ту одежду, в которой человек умер, полностью тоже кладут. Получается три вида: в чем он лежит, чистая одежда и одежда, в которой он умер. У меня брат умер, так тоже так сделали. Он умер летом. Зимние туфли рядышком положили. У марийцев — неважно, лето или зима, — когда хоронят человека, обязательно надевают варежки или перчатки.
В новых вещах нельзя хоронить, а если все-таки, например, у человека старых нет, мы режем. Купили мы ему, например, брюки и ножницами порезали. Или делают дырки, чтобы он в новой одежде не умер. Почему так говорят? Если человека хороним в новой одежде, он не может носить эту одежду, эта одежда до него не доходит. У нас разговор такой. Нельзя человека хоронить у нас, у марийцев, в новой одежде. Сколько во сне снится: «Галоши не мои, я босиком хожу»».
***
Сейчас в марийской одежде хоронят только людей старшего поколения — тех, кто ходит в костюме при жизни и специально откладывает его на похороны. Другие вещи покойного, не надетые на тело и не положенные в гроб, подвешивают на три года — в доме или на дерево у могилы.
***
Аня Максимова, деревня Усть-Маш, Свердловская область:
«В гроб что кладут — подушку делают из веников, из листьев веника березового, потом одевают, что есть, да положат. Если женщина (мужчине все равно), на нее кладут специальный ниже колена и до подбородка материал и нитки трех цветов — черные, оранжевые и зеленые, чтобы качаться на качелях, у нас говорят. Потом сверху укрывают покрывалом или чем — и все. Еще одежду взамен, переодеваться-то.
Носки, варежки. Деньги кладут в мешочки — под пазуху туда. На левую пазуху кладут блинчики, специально пекут, а на правую пазуху — деньги. Чтобы деньги были, взаймы не просили ни у кого, без денег-то куда? Три палки кладут для того, чтобы пугать собаку, змею и когда в гору подниматься. Вот, для этого… Окошко делают. Молодежь-то ведь не знает сейчас — заставляем делать».
***
После похорон с умершими регулярно поддерживается связь. Для этого есть, во-первых, специальные праздники, когда они приходят погостить в деревню и возвращаются обратно, а во-вторых — сны. Главный марийский праздник — Кугече, или марийская Пасха. Кугече приходится на весну и справляется несколько дней, которые строго расписаны: в некоторые дни нельзя работать и топить печь, в другие нужно ходить в баню и готовить еду. Апогей Кугече — четверг, время перед самым рассветом, когда покойники посещают родные дома, где их нужно угощать любимой едой, а также яйцами, лепешками и самогоном.
Следующее важное событие в потусторонней жизни покойного происходит на сороковой день. В некоторых деревнях — на тридцать девятый, и это для марийцев является важным отличием от русской традиции. Этот день до сих пор называют «свадьбой» — моментом окончательного перехода на тот свет, где покойники должны начать новую жизнь, не связанную с земной, снова жениться или выйти замуж. Поэтому умерших хоронят не по семьям, а по родам — то есть рядом с родителями, а не с супругами. На тридцать девятый или сороковой день родственники снова едут на кладбище, где сначала кормят покойного, после чего «везут» его домой погостить. Чтобы покормить, нужно не только положить еду, но и сказать «шужо» («это тебе», «пусть до тебя дойдет») и назвать имя. «Говорят, что если имя не назвать, то угощение может не дойти — тот, кто на том свете их распределяет, не будет знать, кому его отдать», — сказали нам в деревне Верхний Потам.
В деревне Андрейково нам рассказали, что на сороковой день у изголовья могилы оставляют еду для мертвых. Ее кладут на маленькие трехногие столики, рядом с которыми ставят маленькие стулья. Это специальная мебель для мертвых, которая не должна быть похожа на обычную, поэтому у столов и стульев по три ножки. Там же, на могилах, оставляют ведра с пробитым дном, «чтобы на том свете легче было воду носить».
***
Наталья Шуматова, деревня Артимейкова, Свердловская область:
«Муж умер… И вот 40 дней тело живет. Мы это тело кормим каждый день, каждое утро. Горячей пищей. Только уже за порогом. Вот у нас главная штакетина — основатель, матка дома, на которой лежат доски, потолок держится и за нее гостям можно, живым. А дальше — это уже другой силе, которая уже ушла, мертвецам, по крайней мере. И вот мы ставим сюда полотенчико, свечку зажигаем, горячий чай, горячий суп, кашу, что угодно, но только горячее. Сигаретку зажигаем, и рюмочку водки ставим. Все это кормим какое-то время и выкидываем на улицу скотине. На улицу, или как получится, желательно на улицу. Вот 40 дней это идет у нас».
***
В начале лета, перед православной Троицей, после нескольких недель, проведенных покойниками в деревне, их провожают обратно на кладбище и празднуют Семик — родительский день. Этот обряд знаком многим горожанам, потому что сохранился лучше всего: рюмка водки с куском хлеба на могиле — это и есть следы Семика, который раньше праздновали не только финно-угры, но и славяне. Сегодняшние деревенские марийцы празднуют его гораздо более интенсивно: крошат на могилу еду, льют самогон, а если покойный курил, то кладут зажженную сигарету.
«Свекор ветераном войны был, много пил, — рассказала нам Наталья Шуматова из деревни Артимейкова. — И как-то дочь его говорит: “Вот умрешь, буду приходить к тебе на 9 Мая и выливать целую бутылку водки на могилу!” Так и вышло. Ходит теперь каждый год».
Общение с покойным продолжается до тех пор, пока о человеке помнят — то есть в пределах двух-трех поколений.
Первые три года покойника кормят в день смерти, а старых покойников — то есть тех, кто умер давно, — на Семик и Кугече, а также по специальному требованию, если они доносят его во снах. На то, что родственники не приходят на кладбище во время праздников, а также не участвуют в других деревенских поминках, покойные могут обидеться. О мести мы ни разу не слышали, но нам часто рассказывали, что умершие снятся, жалуются на голод и требуют покормить их.
Сны — канал связи с умершими не такой стабильный, как праздники, но более интимный. Они приходят, чтобы пожаловаться на забвение, просят покормить или убрать на могиле, иногда предупреждают о беде или, наоборот, зовут к себе.
За время экспедиций мы собрали коллекцию таких снов. Один покойник регулярно просит вдову принести ему еды — семь лепешек, грибов, капусты. Другая жаловалась детям на проволоку, которая ее окутала, — нужно было убрать искусственные цветы, воткнутые в могилу. Третий сообщал родным, что лежит в воде, — значит, им нужно меньше плакать, вспоминая его. Четвертая приснилась своей племяннице в бигуди и с расческой, и это сообщение было понято как просьба принести эти вещи на могилу, чтобы передать ей.
Покойников нужно помнить и уважать их желания, но нельзя допускать слишком близко, потому что, перейдя границу жизни и смерти, они меняют свойства, перестают быть людьми и становятся частью иного мира. Поэтому покойники во снах часто зовут своих родственников к себе или приносят им угощения. Принимать их еду или идти на их зов очень опасно — можно заболеть, попасть в аварию, умереть раньше положенного срока.
Нестандартное поведение при похоронах ведет за собой и проблемное поведение умерших. В деревне Сызганка Пермского края нам рассказывали о похоронах гармониста во время Великой Отечественной войны, с телом которого водили хороводы перед тем, как положить его в могилу. После похорон он снился вдове с жалобами на беспокойство. В 1990-е годы в Верхнем Потаме Свердловской области один деревенский житель, о родовом месте которого не было известно, был похоронен рядом с родом жены. Он снился родственникам с сообщением о том, что не может найти свое место на том свете. Однако марийцы никогда не перезахоранивают покойников, поэтому жалоба не могла быть удовлетворена.
Похоронные ритуалы, кормление покойников по праздникам и по требованию, сны — неотъемлемая часть деревенской жизни современных уральских марийцев. За пределами деревни, где тоже живут марийцы, такой интенсивной связи с предками нет. Покойные не путешествуют по планете и не становятся безымянными привидениями, как в кино или в комиксах. Они лежат на деревенском кладбище и приходят гостить в свои дома, но не выходят за магическую территорию деревни.
Авторы проекта: Александр Сорин, Федор Телков и антрополог Наталья Конрадова
Фото: Михаил Климентьев / пресс-служба президента РФ / ТАСС
В пятницу, 28 апреля, в Кремле чествовали новых Героев труда. Среди них — знаменитый худрук не менее знаменитого театра, заслуженный государственный деятель, «хозяйка якутского леса», краснодарский врач, а также северодвинский корабел. Теперь Героев труда в новейшей истории России уже 25. О том, как вручались золотые звезды, — в материале «Ленты.ру».
Пятый год накануне 1 Мая в Кремле вручают 15-граммовую медаль в форме звезды из чистого золота. Ее носят на левой стороне груди выше других госнаград. Лауреатов всегда строго пять. Когда-то за ударный труд на благо социализма награждали сотни граждан. Вручались ценные подарки. В самые тяжелые времена это были полтора пуда муки, отрез сукна или комплект нательного белья. Сейчас к награде прилагаются выплаты и льготы. Но геройские звания раздают аккуратно, очень выборочно. Официальное объяснение — для повышения статуса.
С 2013 года, когда возродили звание Героя труда, этой чести удостоились лишь двадцать человек, поэтому в Екатерининском зале Кремля все они легко поместились. В качестве группы поддержки на церемонию пришли певец Иосиф Кобзон (награжден в 2016 году) и тренер Ирина Винер (награждена в 2015-м). На груди Кобзона красовалось сразу две звезды. Случай торжественный, поэтому надел и награду самопровозглашенной Донецкой республики, объяснил певец. В августе эту звезду ему вручал глава ДНР Александр Захарченко. В указе значилось: «За мужество и героизм, проявленные при защите Донецкой народной республики, присвоить Иосифу Давыдовичу Кобзону звание Герой ДНР».
Правда, не все лауреаты прошлых лет решились спуститься в круглое фойе, где гости обычно пьют кофе перед церемонией, а заодно их атакуют журналисты. В народ смело вышли женщина-лесничий, слесарь-монтажник и врач.
«Да что там страшного? Я и не знаю страха в лесу», — смеялась над глупыми вопросами Варвара Устинова, много лет проработавшая лесничим в Якутии. Ее расспрашивали про диких зверей и пожары в лесу. Действительно, страшное дело для горожанина. Но для Устиновой — ничего необычного. Она без малого четыре десятилетия возглавляет Хангаласское лесничество. А это территория почти в три миллиона гектаров, частично — особо охраняемая зона, где под руководством Варвары Михайловны удалось увеличить популяцию редких животных и количество краснокнижных растений.
Специально чтобы ее поздравить, в Кремль явился глава Минприроды Сергей Донской. «Ну наконец-то! Наконец-то и у нас такая награда», — говорил он, обнимая Устинову. «Настоящая хозяйка леса», — охарактеризовал ее Путин. А та не растерялась и пожелала ему здоровья крепкого, как якутский алмаз.
Самая большая и звездная группа поддержки собралась у режиссера и худрука театра «Современник» Галины Волчек. На круглых диванчиках ее ждали «театральные дети»: Чулпан Хаматова, Алена Бабенко и Марина Неелова. Марина Мстиславовна обращала на себя внимание тем, как неуловимо стала похожа на любимого худрука. Еще бы! Большая часть творческой биографии пришлась на работу в театре «Современник». Алена Бабенко просто была хороша и вертела ножкой в алой туфельке с высоким каблучком.
«Я не могу даже представить себе, что эта звезда персонифицирована и что эту высокую награду дают мне лично. Не мне! Не мне!» — открещивалась Волчек от высокой чести. В зал она въехала на инвалидной коляске: уже несколько лет Волчек прикована к ней из-за болезни. «Мне только потому, может, что я такой старожил, что я, в этом году выяснилось, 45 лет уже руковожу «Современником». Думаю, боже, как это меня вообще хватило настолько!» — признавалась она.
Вспомнила ушедших из жизни коллег: «учителя и вождя Олега Николаевича Ефремова», Игоря Квашу, Лилю Толмачеву. И приветствовала новое поколение актеров «Современника»: «Надеюсь, они всегда будут защищать русский психологический театр от всякой модной шелухи». Чулпан Хаматова растрогалась до слез. Эмоции охватили и Сергея Гармаша, в какой-то момент он потянулся за платком.
Бывший президент Татарстана Минтимер Шаймиев, встав у трибуны, говорил долго и с удовольствием. К слову, он — первый в новейшей истории страны политик, удостоенный звания Героя труда. «Я всегда говорил, что во власть со слабыми нервами и без любви к людям нельзя ходить, — рассуждал Шаймиев. — Когда есть попытки на нас давить, будь это санкции или иная форма, народы нашей страны по-особому начинают реагировать, становятся более сплоченными и начинают поддерживать по-особому власть, потому что это наша земля, это наша Родина и страна». Россия не может быть слабой, убеждал Шаймиев, обращаясь то ли к президенту, то ли к остальной публике.
Сам Владимир Путин, перечислив заслуги всех лауреатов, отметил, что Россия всегда была богата на таланты и преданных сыновей и дочерей. «Бескорыстных, неординарных, умеющих трудиться на общее благо, успех и процветание своей Родины», — сказал он.
Один из таких — пока еще не столь широко известный слесарь-монтажник Алексей Иванов. «Но это яркий пример того, как принципиально важны в любом деле личная ответственность и мастерство», — объяснил Путин. Ведь Иванов доводил до ума сложнейшие элементы техники для подводного флота. Когда на этапе строительства атомной подлодки «Юрий Долгорукий» у конструкторов предприятия «Севмаш» возникли сложности, именно слесарь Иванов сделал то, что нужно было проектировать не один месяц, — нарисовал эскизы сложных судовых схем.
Главврач краевой клинической больницы №1 Владимир Алексеевич Порханов, с энтузиазмом раздававший журналистам рецепты долголетия (от курения отказаться, не злоупотреблять алкоголем, вести активную личную жизнь), поставил высокую планку. «Я хочу, чтобы наша страна занимала первое место по продолжительности жизни, чтобы у нас люди жили по 85 лет, как в Норвегии, и по 87, как в Японии», — заявил он. А для закрепления успеха все выпили по бокалу шампанского. Врач разрешил.
Черкизовский рынок закрыли 10 лет назад. Здесь открывали публичные дома и ели собак
Фото: Дмитрий Лебедев / «Коммерсантъ»
Десять лет назад, 29 июня 2009 года, прекратил свое существования самый большой и известный на территории бывшего СССР и России столичный Черкизовский рынок. Это место стало одним из символов 90-х, обросло легендами и мифами об огромных подземельях и пропадавших без вести людях. Ранее «Лента.ру» уже рассказывала об экономике Черкизона. На этот раз мы разыскали тех, кто торговал на этом рынке, ловил там преступников или страдал от соседства с ним.
В ноябре 1998 года я села в автобус, который возил челноков, и поехала с клетчатыми сумками, набитыми мужскими брюками, из Краснодара в Москву. В сапогах на высоком каблуке и белом кашемировом пальто, так и явилась на Черкизовский рынок, где меня встретил человек, который потом был моим партнером по бизнесу в течение нескольких лет.
Первым разочарованием стало понимание, что никто сразу ничего у нас не раскупит. Поэтому мы вынуждены были снять в аренду 75 сантиметров стола за бешеные деньги: 150 рублей в день.
На тот момент мы не разбирались в тонкостях и нюансах оптовой торговли, думали, что раз в Москве холодно, то надо везти брюки поплотнее. Но оптовый рынок работает на опережение. Если везете товар осенью, то это должны быть какие-то нарядные вещи к Новому году, а если в декабре — то уже весенние, и так далее.
Снимали комнату на Красных воротах. Весь ноябрь и декабрь стояли трескучие морозы. После теплого южного климата трудно было адаптироваться к таким низким температурам. Благо атмосфера вокруг была дружеская. Меня переодели в теплую дубленку с чужого плеча и дали сапоги-«аляски» на два размера больше, чтобы внутрь помещались толстые шерстяные носки.
В конце концов, продать ничего почти не удалось. Товар отправился обратно в Краснодар. Мы считали копейки, ели одну свиху на двоих, пили из одного бумажного стаканчика горячий чай и еле сводили концы с концами. Накануне Нового 1999 года мой муж прислал мне деньги из Краснодара на обратную дорогу.
Пришлось долго объясняться с людьми, которые рассчитывали, что я продам их товар. Но была внутренняя уверенность, что все равно нужно вернуться и попробовать еще раз. Тот же товар, что и в Краснодаре, в Москве продавался значительно дороже.
В феврале я вернулась на Черкизовский рынок, и продажи пошли с небывалом успехом. Покупатели, помню, приходили и вытаскивали деньги из трусов и лифчиков. Было ощущение, что ты в самом центре бурного потока.
«Другого выбора, как идти на рынок, не было»
За три года до этого я была аспиранткой ветеринарного факультета и писала диссертацию по иммунологии беременных животных. Одновременно работала врачом-ординатором в Кубанском государственном аграрном университете. Воспитывала маленького ребенка. Платили сущие копейки, которых едва хватало на оплату няни. Муж был студентом. Выручали его родители, которые присылали из станицы продукты, выращенные на своем огороде.
Институт я окончила с красным дипломом, и у меня были большие амбиции. Хотелось добиться большего, чем однокомнатная квартира годам к пятидесяти-шестидесяти. Специальность ветеринарного врача в советское время была очень востребована. А в 90-е колхозы и совхозы пришли в полный упадок. О продуктовой безопасности уже никто не думал.
Мне бы тогда мой сегодняшний опыт, и, возможно, я бы поступила как-то иначе. Нашла бы способ развиваться в науке, которую так любила. На тот же момент другого выбора, как идти на рынок, по сути, не было. Нужно было кормить семью.
Родственник мужа еще в советское время был цеховиком, а к середине 90-х — уже опытным коммерсантом. Он занимался продажей брюк, сшитых надомницами, и я в итоге занялась тем же самым. Но сперва поработала сама швеей. Меня научили кроить: вручили дисковый нож и показали лекало 48-го размера. Плюс один сантиметр влево и вправо — это уже 50-й размер, а если вот тут и тут обрезать, то получится 46-й.
Выкроила 20 брюк и продала их на ночном рынке в Краснодаре. В течение получаса. Чтобы попасть туда, нужно было договариваться с местными рэкетирами, платить им. Выглядело это все тогда страшно, но сейчас уже вспоминается, как приключение, которое случилось не со мной.
В тот вечер я заработала в десятки раз больше, чем зарабатывала в институте за месяц. Наняли с мужем еще несколько надомниц, накупили тканей…
В августе 1998-го, когда произошел дефолт, мы, по счастью, никому ничего не должны были в долларах. И в результате даже смогли неплохо заработать. Люди тогда старались избавиться от стремительно дешевевших денег, вкладываясь в квартиры, машины и одежду. Плюс это происходило накануне 1 сентября, когда родители одевают детей к школе. Мы быстро сориентировались, что нужно производить больше и поднимать цены. До дефолта брюки продавались за шесть рублей. Затем по десять, двадцать, тридцать, пятьдесят рублей. И спрос почти не падал. До сотни рублей цену поднимали.
Надо отметить, что в то время предприниматели очень доверяли друг другу. Давали в долг ткань, фурнитуру, даже деньги. Не нужно было обращаться в банки за кредитами под огромные проценты. Именно вот эта взаимопомощь позволяла быстро развивать бизнес с нуля.
К ноябрю 1998-го покупательский бум завершился. У нас пошло перепроизводство. Тогда мой сосед и предложил отвезти мои брюки на Черкизовский рынок. Я согласилась. Взяла свой товар, плюс еще мне краснодарские армяне свое принесли. Думали, что в Москве у меня все скупят быстренько.
«Тыкали, что мы больные туберкулезом нелегалы»
В конце 90-х Черкизовский рынок представлял собой суровое зрелище. Это были какие-то кибитки: контейнеры, на входе в которые каждый смастерил себе какую-то деревянную халабудку. Не было крыш из поликарбоната. Зимой под ногами каша из снега и картонных коробок. Весной и осенью стояли под дождем. Летом мучились от жары.
Одиннадцать лет я фактические жила в контейнере, как собака, привязанная к будке. Условия были так себе. Но тем не менее я твердо и уверенно на всех площадках заявляю, что работала на Черкизовском рынке. Не стесняюсь этого, потому что все деньги там я заработала честным путем и достались они мне нелегко.
Когда рынок закрывался, я вместе с другими предпринимателями ходила жаловаться и в префектуру, и в мэрию. Везде нам тыкали, что мы больные туберкулезом нелегалы, в подвалах у которых живут проститутки.
У меня была зарегистрирована торговая марка, велся полный финучет, платились налоги. Я могла предъявить все товарные накладные, и у меня был договор на аренду контейнера с управляющей компанией рынка. Никакими аферами ни я, ни мои партнеры там не занимались.
«Черкизовский рынок был социальной сетью и экономическим форумом»
Черкизовский был не просто большим рынком, а мощным торгово-логистическим центром по оптовой продаже одежды, которую туда везли не только из Китая, Вьетнама, Турции и бывших союзных республик, но и из многих российских регионов, где закрылись существовавшие в советские времена крупные швейные фабрики.
Люди продолжали шить на дому. Такое происходило не только в Краснодаре, но и, к примеру, в нескольких республиках Северного Кавказа. Там люди целыми аулами занимались вязанием на продажу. И сейчас продолжают, только реализуют произведенное в Китае, а не в Москве.
Проблема в том, что Черкизовский рынок идеально подходил для такого рода небольших производств, не способных, с одной стороны, реализовывать свой товар в розницу самостоятельно, а с другой — обеспечить запросы крупных торговых сетей, которым не продашь сотню брюк. Там же, на рынке, мы порой могли объединить свои мощности, чтобы удовлетворить запрос крупного заказчика, перераспределяли между собой неиспользованное сырье (ткани, фурнитуру).
Черкизовский рынок выполнял роль социальной сети и постоянно действующего международного экономического форума. Там быстро завязывались новые деловые партнерства.
Теперь Черкизон многие вспоминают с долей юмора или даже презрения. Но оттуда вышли люди, которые сегодня выступают ведущими специалистами в организации торговли промтоварами, люди, создавшие с нуля большие предприятия, сотни рабочих мест у себя на родине.
А как много из нас потеряли свой бизнес, когда рынок закрыли? Я тогда уже почти воплотила в жизнь мечту о создании в Краснодаре настоящей швейной фабрики с раздевалкой, столовой для работниц, большими окнами. Купила здание бывшего красильного цеха на территории обанкротившегося камвольно-суконного комбината «Кубаньтекс». По сути это были останки здания, без окон, дверей и коммуникаций, из крыши которого уже тогда деревья росли. Я вложила все свои силы и деньги, что отремонтировать это здание.
И тут закрывают Черкизовский рынок… В итоге я расплачивалась с долгами еще 10 лет! А ведь могла не мучиться, а купить несколько квартир, сдать их в аренду и спокойно получать прибыль.
«Оружие, фальшивые деньги и наркотики»
Сергей Молохов, бывший сотрудник отдела по борьбе с оргпреступностью:
Это был крупный узел торговли, куда честным и нечестным путем доставлялся товар. Естественно, он представлял большой интерес для криминала, ведь здесь было много денег. Сами торговцы, к слову, не были заинтересованы в том, чтобы рядом крутились всякого рода мошенники и наркодилеры. Даже старались, помню, это пресекать по мере возможности.
Истории о забитых наркотой и проститутками подвалах — это по большей части легенды. Чего там было действительно много, так это контрабанды и людей, находившихся в Москве нелегально.
Да, в тюках с вещами порой привозили и оружие, и фальшивые деньги, и наркотики, но уникальность этого места состояла в том, что сюда были замкнуты потоки вещей из-за рубежа. Отсюда они уже развозились по всей стране. Когда рынок закрывался, китайцы вели прямую трансляцию на свое центральное телевидение и очень сильно переживали.
«Вылавливали их по одному. Вывозили, пытали, убивали»
Большое количество преступлений было связано с нападениями, убийствами и похищениями торговавших на Черкизоне людей. В силу этого местные коммерсы нанимали все больше охраны, становились более подозрительными. Даже к милиции. Ведь бывали случаи, когда похитители или вымогатели приходили в форме или с корочками МВД.
Мы не могли туда заходить без согласования с местной администрацией, даже чтобы кого-то задержать. Это, конечно, было, мягко говоря, неудобно, но мы относились с пониманием.
Ходило там несколько человек, менявших рубли на доллары. Через них такие суммы проходили безумные! Местные их знали и уважали, но в конечном итоге появилась бандгруппа, которая вылавливала их по одному. Вывозили, пытали, убивали.
Кому там в конечном счете принадлежала власть? Бандитам, коммерсантам или покрывавшим их представителям власти? На самом деле, однозначного ответа на этот вопрос нет. Вернее, далеко не все вопросы решались одним или двумя авторитетами. Там было много диаспор: азербайджанцы, армяне, китайцы, вьетнамцы. Некоторые из них действовали абсолютно обособленно. Так, как у них это заведено на родине. Ни в какие контакты с окружающим миром, помимо покупателей, не вступали. И вот они сами для себя могли устраивать какие-то публичные дома, наркопритоны и так далее.
«Стоимость точки доходила до сотен тысяч долларов»
Со временем на рынке стали появляться все более капитальные сооружения — с канализацией и так далее. Люди там обосновывались надолго. Владельцы точек чувствовали себя богатыми, обеспеченными до старости, ведь стоимость одной точки в хорошем месте там доходила до нескольких сотен тысяч долларов.
И вот они почти в одночасье все потеряли, разорились… Однако жители соседних районов вздохнули с облегчением. Ведь они, особенно близлежащие кварталы Измайлово, были заполонены товарищами с рынка, скупившими или снимавшими жилье. Район теперь стал куда более благополучным с позиции безопасности. Не страшно ходить здесь по ночам.
«Торговец перед нами обронил пачку денег»
Илья Данильцев, выпускник Российского госуниверситета физической культуры, спорта и туризма:
Впервые я попал на Черкизовский рынок, когда мне, наверное, было лет десять. Мы приехали туда с отцом. Там был небольшой ларек, в котором женщина продавала футболки, привезенные ею из Испании.
Надо понимать, что мой отец обычно по рынкам не ходит, но вот эта точка была для него исключением. Футболки продавались фантастического качества. Ничего лучше я пока не встретил. Некоторые из них до сих пор у меня сохранились.
Сам рынок произвел на меня впечатление гигантского муравейника, лабиринта, в котором царил какой-то хаос. Заходя туда, ты будто бы попадал в густой лес, куда едва сквозь шмотки пробивался солнечный свет.
Как-то, когда мне было двенадцать, мы были там с бабушкой, и она мне показала на огромное выгнутое дугой здание и сказала, что это наш столичный университет физической культуры. Тогда я подумал, что скорее всего пойду туда учиться. Так и случилось.
Один раз шли с однокурсником, и торговец перед нами обронил пачку денег. Какой-то мужик сразу же подбежал и схватил их, увидел, что мы заметили, и предложил с нами поделиться. Я не знаю, был ли это развод или нет, но мы отказались, и потом как-то невзначай вернулся хозяин денег.
«Для них этот запах был приятным, а для нас омерзительным»
На втором курсе нам приходилось постоянно проходить через рынок, потому что у нас был курс плавания, а бассейн находился не в административном, а в отдельном корпусе, со всех сторон окруженном торговыми точками.
Привыкнуть к такому соседству было невозможно. Раздражало жутко. Постоянно там эта толпа приезжих была с мешками. К третьему курсу я стал ездить на машине и на подъезде к рынку всегда была пробка. Платной парковки здесь еще не было. Возле универа машину поставить было невозможно. Кругом стояли автомобили торговцев.
Приходилось далеко куда-то ехать в жилые районы, чтобы там припарковаться. А там местные жители старались как-то перегораживать въезд во дворы, чтобы не пускать машины торговцев и покупателей.
Ходили женщины, которые подпаливали какие-то ароматные травы. Для них этот запах был приятным, а для нас омерзительным.
Было всего два случая за все годы, когда я что-то покупал на этом рынке. Один раз у меня порвалась футболка на занятиях, а в другой — нужна была рубашка для выступления в нашей художественной самодеятельности. И все, собственно.
Было непонимание, почему такое уважаемое и значимое в масштабах всей страны учебное заведение должно соседствовать с каким-то непонятными восточным городком, в котором царят чуждые нам законы и нравы.
Из-за рынка мы не могли пользоваться просторным и красивым центральным входом в здание университета. Студенты заходили через подъезд на левом краю здания. Никаких тебе больших дубовых дверей и парадной лестницы. Был такой длинный коридор, по которому нужно было идти в верхней одежде к гардеробу, находящемуся у центрального входа, а затем обратно. Все это было неприятно, конечно.
Никто из преподавателей никогда не выражал при нас никакого недовольства рынком. Может быть, им было все равно, а может, была и какая-то просьба от администрации не говорить об этом со студентами. Все-таки рынок находился на территории университета и, вероятно, приносил ему значительную прибыль.
Помню, что закрывался рынок очень долго. Это был как раз мой выпускной год. Сначала закрыли ту часть, которая выходила к Сиреневому бульвару и примыкала к вузу. Дальше, в глубине, рынок еще работал. Затем торговля стихала и оставалась где-то в самом сердце, возле Измайловского кремля.
Было приятно это наблюдать. Стало проще дышать. Сразу же освободилась дорога, появилась возможность припарковаться поближе к универу.
Безусловно, решение принималось помимо воли торговцев, и их возмущение можно понять. Шло ли это вразрез с жизнью города? Кто-то теперь скажет, что покупатели, по крайней мере в Москве, к концу нулевых годов уже переставали ходить на рынки. По моим наблюдениям, да, поток покупателей на Черкизовском рынке постоянно сокращался, но люди туда все равно шли и по выходным, и в будни, даже когда появилась возможность посещать нормальные торговые центры.
Но вероятно, что он существовал бы до сих пор.
«Российские законы там точно не действовали»
Захар Артемьев, журналист:
Я много раз писал о Черкизовском рынке в разные издания. Это место считалось своеобразной «черной дырой». Там можно было пройти полдня и не услышать русскую речь. Даже милиционеры туда поодиночке не ходили.
Историй, связанных с Черкизоном, сохранилась масса. Так, рассказывали, что мигранты из Средней Азии, работавшие в Москве дворниками, развозили оттуда наркотики на наземном транспорте. Известна также история о том, как женщина потеряла собаку и нашла только ее шкурку рядом лавкой, где продавали шаурму. Горожане передавали друг другу страшилки о том, что на Черкизовском рынке опять нашли бубонную чуму или еще что-то подобное.
Не все это был художественный вымысел. Ведь в том и опасность контрабанды, что никто же ее не проверяет на соответствие элементарным санитарным требованиям. Да и вообще, какая там могла быть санитария?
Еще под Черкизовским рынком было подземелье. Однажды я ухитрился туда залезть. Там было плохое освещение, и жившие в подвалах мигранты приняли меня за своего. При мне был фотоаппарат, но я его побоялся доставать, думал, что живым оттуда не уйду. Как там люди жили — просто непостижимо. Что там происходило — никто не контролировал. По крайней мере, российские законы там точно не действовали.
Думаю, там, в этих подвалах, до сих пор можно найти останки пропавших без вести людей. Первый же раз я отправился на Черкизон, чтобы узнать, торгуют ли там черной икрой. Была такая информация, но она не подтвердилась. И мне было страшно там рыскать, несмотря на то, что я только что отслужил в армии и пороху там понюхал достаточно.
Руководство музея Ростовского кремля недавно заявило, что картины художников-авангардистов Ильи Машкова, Александры Экстер и Жоржа Брака, подаренные музею почти год назад британским меценатом, князем Никитой Лобановым-Ростовским, оказались поддельными. Еще два года назад директор лично вручала всемирно известному коллекционеру символические ключи от будущей экспозиции, а теперь публично обвиняет его в подлоге. Впрочем ознакомить общественность с результатами экспертизы, которая могла бы подтвердить эти обвинения, в администрации музея не сочли нужным. Вместо этого музейщики обвинили Лобанова-Ростовского в попытке устроить в историческом особняке собственные апартаменты. Кому выгодна шумиха вокруг подлинности дареных авангардистов и чем объяснить интерес князя к Ростову — разбиралась «Лента.ру».
Неподдельный интерес
Меценат Никита Лобанов-Ростовский предложил передать часть своей коллекции в дар музею еще в ноябре 2011 года. Предложение приняли не сразу, но в марте 2013 года в Ростов Великий начали доставлять многочисленные экспонаты, в том числе предметы мебели. Всего в музей поступило около тысячи предметов — в частности, картины (акварели и рисунки художников-эмигрантов), книжные издания, а также старинные карты России и Европы. Были и произведения декоративно-прикладного искусства из камня, дерева, металла, керамики, ткани и фарфора.
Выставку предметов искусства из коллекции Лобанова-Ростовского открыли в мае 2013 года. Церемония проходила в парадном зале Красной палаты кремля. На открытии коллекционер подарил музею первые два эскиза художницы-авангардистки Александры Экстер. С этого времени меценат регулярно дарил музею части своей обширной коллекции: примерно дважды в месяц в Ростов привозили по два чемодана ценностей. В итоге коллекция музея пополнилась 15 тысячами экспонатов.
Картин и ценностей стало так много, что в 2014 году директор музея Наталия Каровская рассказала о намерении создать в Ростовском кремле филиал музея Лобановых-Ростовских. Разместить коллекцию предполагалось за пределами кремля, в купеческом особняке Шляковых, который нуждался в серьезной реставрации. Князь, в свою очередь, получил символический «золотой ключ» от музея и начал специально закупать картины для будущей выставки. Среди прочего, он собрал в дар музею девять работ русского художника Немухина.
Спустя полгода появился проект реставрации особняка, затем руководство музея получило 34 миллиона рублей на проведение ремонтно-восстановительных работ. Информация о выделении средств есть на сайте госзакупок. По плану реставрация должна завершиться в 2017 году, однако бурной деятельности на объекте не наблюдается. Сам Лобанов-Ростовский за все это время никакой информации о ходе работ от руководства музея не получил.
«Здание должно быть сдано в октябре, этим летом, по предварительным планам, мы должны были встретиться с директором и решить, как наполнять комнаты. Все, кроме одной — там планировался мемориал бывшего хозяина, купца Шлякова», — рассказал «Ленте.ру» Лобанов-Ростовский. Директор учреждения, в свою очередь, заверяет, что работы идут медленно потому, что музей «не может бросить все и заниматься только коллекцией Лобанова-Ростовского».
«У князя эмоциональное отношение к коллекции, у нас — профессиональное. Предоставленные нам дары не представляют собой цельной коллекции», — говорила Каровская в беседе с «Известиями» год назад.
Несмотря на неопределенность со сроками открытия экспозиции, в 2016 году коллекционер презентовал музею еще три картины: авангардистов Ильи Машкова, Александры Экстер и Жоржа Брака. Стоимость каждой оценивается в сотни тысяч долларов. Именно они были объявлены подделками. В музее подчеркнули, что работы получили негативные отзывы экспертов, впрочем, не указав, кем именно и когда проводилась экспертиза. Администрация уверяет, что были проведены также дополнительные исследования, отрицающие подлинность полотен. Но на официальном сайте музея говорится, что отчеты экспертов до сих пор не получены.
Неблагодарное дело
Никита Лобанов-Ростовский — прямой потомок Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха. Однако детей у князя нет. Единственное его детище — эта коллекция. На Ростов Великий, по словам Лобанова-Ростовского, выбор пал по родственным мотивам: предки мецената княжили в этом городе.
«Лента.ру» обратилась к князю за комментарием по поводу случившегося, в ответ Лобанов-Ростовский прислал копии экспертиз, проведенных ведущими российскими специалистами, докторами искусствоведения Георгием Коваленко и Глебом Поспеловым. Среди документов, поступивших в распоряжение редакции, также оказались результаты химических и графологических анализов, проведенных во Франции и Германии. По словам коллекционера, указанные компании несут юридическую и финансовую ответственность за проведенную экспертизу подлинности — они аккредитованы при суде.
«За последние 50 лет наше собрание побывало в музее «Метрополитен» в Нью-Йорке, в 50 музеях США и Канады, в ведущих музеях Японии и Европы, дважды — в ГМИИ имени Пушкина. Только невежда может предположить, что показ моих даров в провинциальном музее Ростовского кремля может улучшить мое имя в мире искусства или повысить стоимость имеющихся у меня произведений», — отмечает Лобанов-Ростовский. По его словам, в конце июня он получил письмо от директора музея, в котором утверждается, что в планах учреждения никогда не значилось создание музея Лобановых-Ростовских, а сам Никита Дмитриевич «вводит в заблуждение государственные органы и общественность».
«Мне кажется, что дирекция сознательно ищет способы меня дискредитировать, чтобы не создавать музей, — недоумевает меценат. — Диалога с директором у меня не было последние семь месяцев, она не отвечает на письма. Это само по себе странно, потому что все это время в Домодедово приезжал их водитель, который забирал мои посылки из Лондона и давал расписку о получении. Теперь они пытаются все выставить так, как будто я их заваливаю мусором».
Сомнения в ценностях
На сайте музея Ростовского кремля также появился комментарий сложившейся ситуации. В нем мецената обвиняют чуть ли не в самозахвате части музея (создание которого, по словам директора, в планах не значилось). По версии представителей Ростовского кремля, коллекционер «попытался построить собственный мемориальный музей с апартаментами для проживания».
Лобанов-Ростовский подобными обвинениями обескуражен: «Как мог даритель что-то строить в государственном музее? Утверждения о том, что я хотел там построить личные апартаменты, не выдерживают никакой критики. Для меня мука лишний час быть в Ростове, я стараюсь возвращаться поездом в тот же день, когда приезжаю. Я никогда не останавливался в имеющейся в музее гостинице, не пользовался никакими льготами со стороны администрации Ростовского музея».
В администрации музея отказались прокомментировать ситуацию, заявив, что вся информация представлена на сайте. По словам заместителя директора по научной работе Сергея Сазонова, результаты экспертиз будут опубликованы позже: «Он подарил нам работы год назад. Сомнения в подлинности возникли сразу. Экспертизы — дело небыстрое, об их результатах вы скоро узнаете».
«В течение последних четырех лет Ростовский кремль с удовольствием принимал дары, которые к ним возили чемоданами. Писали льстивые благодарственные письма, — поясняет публицист Андрей Новиков-Ланской. — Вызывает недоумение, что годами все были довольны, и вдруг такой скандал. Вероятно, это нужно для того, чтобы отвлечь внимание от ситуации с затянувшейся реконструкцией здания. Конечно, обидно, когда известного коллекционера шельмуют на девятом десятке лет».
Когда экспонат поступает в музей, по правилам, его проверяют на подлинность в кратчайший срок, потому что по пути картину могли подменить или испортить, объясняет доктор культурологии, преподаватель МГУ Екатерина Федорова. Ей кажется странным, что картины не отправили на экспертизу год назад, сразу после получения, тем более если их подлинность якобы изначально вызвала сомнения.
«Я уверена, что цель этой грязной возни вокруг пожилого человека — намеренно и прагматично вышибить его из седла. Чтобы он оставил все как есть. Это страшное оскорбление для мецената, который сам возит ценности чемоданами. Изумляет логика музея: раз три картины не подлинные, то выставки не будет. А как быть с остальными 15 тысячами экспонатов?» — возмущается Федорова.
Слухи о поддельности русского искусства, и авангарда в частности, сильно преувеличены, считает специалист по русскому авангарду, искусствовед Светлана Джафарова: «Из-за этой точки зрения мы рискуем потерять огромный музей. Вся эта шумиха раздувается ради выгоды торговцев искусством. Им необходимо, чтобы таких полотен было мало, а спрос и цена на них повышались».
По ее словам, никто из экспертов, давших ранее положительное заключение о подаренных полотнах, не может быть заинтересован в том, чтобы выдать фальшивку за оригинал. «Нам все время приходится подлинные вещи защищать. Провести отрицательную экспертизу гораздо проще, чем защитить произведение от нападок. Но, увы, русский авангард ценен тогда, когда его мало», — резюмирует Джафарова.