Весной 2018 года инициировала появление закона об ответных мерах в отношении стран, поддержавших американские санкции против России. Среди прочего предлагался запрет на импорт из США и других государств фармацевтических препаратов, аналоги которых есть в России. После волны общественного недовольства этот пункт убрали. Но сейчас международные фармкомпании сами начали уходить. Заявку на «выход» с российского рынка производители 900 наименований препаратов. В списке убывающих лекарств есть и жизненно важные, аналогов которых в России нет. Это означает, что даже за свои деньги люди не смогут купить эти лекарства. Чем таблеточный коллапс грозит настоящим и будущим пациентам — разбиралась .
Если случайно в социальной сети набрести на страничку жительницы Санкт-Петербурга Лейлы Морозовой, то можно подумать, что это беззаботная светская мама. Модельная внешность, красивые постановочные фото с ней и ее детьми-погодками дошкольного возраста. Но почитав блог внимательнее, понимаешь, что все далеко не так радужно: у пятилетней Ульяны и семилетнего Мира — муковисцидоз (МВ). Это неизлечимое генетическое заболевание. Если в двух словах — легкие и бронхи забиваются слизью, которая начинает гнить и разрушать весь организм.
— О болезни мы узнали только, когда младшая дочь родилась, — рассказывает Лейла. — В роддоме делали всем новорожденным скрининг, результаты насторожили. Можно сказать, что Уля спасла брата. Потому что до этого Мир чем только не болел, и никто толком не мог сказать из-за чего. Диагноз сразу обоим детям поставили. И мы были вынуждены учиться жить со смертельной болезнью.
Каждый день у ребят расписан: раннее утро начинается с ингаляций, которые разжижают мокроту в бронхах. Затем специальный цикл физических упражнений с дыхательным тренажерами. Физзарядка делается обязательно два раза в день, ингаляции — три раза. Это если ребенок стабилен. В противном случае — ингаляции с антибиотиками и бронхолитиками. До 5-7 раз в сутки.
Ежедневно даже стабильный пациент должен принимать горсточку таблеток. Это и витамины, и геропротекторы, и пищеварительные ферменты. При муковисцидозе страдают все органы, выделяющие слизь. Желудочный сок не вырабатывается, и пища без поддержки не усваивается. Кроме того, в периоды обострений и простуд требуется курсовая терапия качественными антибиотиками. Организм ослаблен и постоянно цепляет всякие бактерии.
Многие сопутствующие препараты и витамины семьи больных покупают самостоятельно. Антибиотики, бронхолитики и ферменты им, как льготной категории, государство должно выдавать бесплатно. Но есть нюансы.
— Сейчас импортозамещение продвигается по стране и хорошие, проверенные лекарства, которые помогали нашим детям, практически все в рамках госзакупок заменили на более дешевые аналоги российского производства, — говорит Лейла. — У тех, кто перешел с привычных препаратов на другие, сразу же возникли проблемы. В прошлом году мы по всей России пытались предотвратить перевод с импортных ферментов на российские. У тех, кто принимал наш препарат, он вообще не работал. А с государственными антибиотиками — тоже беда. В лучшем случае они не действуют, в худшем — вызывают осложнения.
Официально проблем в замене препаратов не видит. По словам чиновников, если импортозамещенное лекарство кому-то не подходит, вопрос решается просто: лечащий врач фиксирует побочки. Затем созывается врачебная комиссия (ВК), которая рекомендует закупку нужного препарата. В случае положительного решения Минздрава — проводятся торги. Отрицательный вердикт можно обжаловать в суде. Но по свидетельству пациентов, прохождение этого квеста занимает от полугода до полутора лет.
В 2016 году на тот момент 15-летняя Таисия, дочь москвички Ольги Шеремет, попала в больницу с обострением муковисцидоза. Из подходящих ей видов антибиотиков там был российский мерексид.
— Как только дочери его ввели, у нее практически сразу началась тошнота, сильная рвота, понос, — вспоминает Ольга. — Хорошо, что врачи были рядом и увидели. Они потом зафиксировали это в выписке. Я принесла в больницу упаковку своего меронема — это импортный препарат с таким же действующим веществом. Знаю, что неправильно. Но я не могла видеть, как страдал мой ребенок. Врач, который там был, сказал мне: «Я представить не мог, что так может быть, это лекарство обычно всем помогает!» Оно помогает в стандартных ситуациях, когда заболел человек, прежде бывший здоровым. А у пациентов с муковисцидозом организм ослаблен, он ко всему чрезвычайно чувствителен. Им нужны проверенные препараты, индивидуальный подход.
По словам Ольги Шеремет, один раз увидев, как Таисия захлебывается рвотой от «незнакомого» лекарства, больше не рисковала. Процедура оформления побочных эффектов — сложна и слишком формализована. Для пациента это выглядит не «светом в конце тоннеля», а заградительным барьером. Силы, чтобы его преодолеть, есть не у каждого.
— Чтобы государство согласилось провести для моей дочери индивидуальную закупку нужного лекарства, я должна была опять ввести тот антибиотик дочери, вызвать скорую и все зафиксировать. И так — несколько раз. У вас ведь есть дети, вы бы стали так с ними поступать? — задает вопрос Шеремет. Конечно, он риторический. — К тому же сегодня это было бы одно лекарство, завтра — другое, послезавтра — третье. Получается, я должна тестировать на дочери всю фармацевтическую промышленность страны? И нужно учитывать, что такие эксперименты часто приводят к тому, что бактерии в организмах наших детей становятся резистентными. То есть практически не поддающимися лечению.
Чтобы «не ставить опыты на детях», семьи выкручивались кто как мог — просили помощи у благотворительных фондов, пытались договариваться с государством, съедали собственную подушку безопасности. Суммы требовались немалые. Месячный курс хороших антибиотиков — от 100 тысяч рублей. Многие выкрутиться не смогли. По словам директора благотворительного фонда помощи МВ «Кислород» Майи Сониной, это привело к тому, что сейчас снова, как и 20 лет назад, в российских городах появились пациенты с муковисцидозом в терминальной стадии уже в детском возрасте. Хотя в мире такие больные спокойно доживают до пенсии.
К вялотекущему угасанию постепенно все привыкали. Шквал возмущения вызвала новость, что нужных лекарств нельзя будет не только бесплатно получить от государства, но даже купить за деньги.
— По всем признакам у дочери приближается очередное обострение, и я стала на всякий случай, чтобы был запас, искать в аптеке европейский антибиотик фортум, — продолжает Ольга Шеремет. — А его нет нигде. Как оказалось, искала не я одна. Активные родители обратились в российское представительство компании-производителя. Выяснилось, что последняя поставка фортума была в сентябре, и больше он завозиться в страну не будет.
Невыгодно — так объяснили поставщики. Также в пациентские фонды пришло письмо от международных производителей антибиотиков тиенам и колистин — о том, что они также приостанавливают обращение на российском рынке. Официально производители говорят, что вынуждены взять полугодовую паузу на перерегистрацию лекарств в России, однако пациенты уверены, что лекарства не вернутся.
— Плачу несколько дней, — говорит Лейла Морозова. — Это тупик. У колистина нет аналогов в России. Для наших ребят это антибиотик надежды, это — последний шанс, он используется тогда, когда ничто другое не помогает. Другие лекарства — тоже в списке основных, жизнесохраняющих. Больные муковисцидозом будут умирать, потому что лечить их больше нечем. Некоторые из наших ребят еще дышат только благодаря антибиотикам. В любой момент один из этих препаратов может потребоваться и моим детям. Я задыхаюсь как мать, которая больше всего на свете боится увидеть, как начнут задыхаться ее дети. Я отказываюсь молча хоронить детей! Помогите нам! Не забирайте у нас время.
К общественной родителей детей с муковисцидозом родители детей с сахарным диабетом 1 типа, самого тяжелого. Всего в России таких ребят более 42 тысяч. Если до недавнего времени практически все несовершеннолетние обеспечивались импортными инсулинами, с января это может измениться. Многие регионы уже объявили семьям о том, что закуплен российский аналог.
Родители боятся, что свежескопированные отечественные препараты несовершеннолетними еще не использовались. Незнакомый инсулин может вызвать скачки сахара в крови. А это в будущем— гипогликемическая кома, слепота, гемодиализ.
— Наши пациенты нередко получают отказ в выдаче препаратов по конкретному торговому наименованию. Им предлагают дженерики, — говорит руководитель правовой службы благотворительного фонда помощи пациентам с первичным иммунодефицитом «Подсолнух» Мария Посадкова. — В настоящий момент статистика таких отказов составляет 27 процентов. После подготовки необходимого пакета документов и грамотного составления обращений в госорганы нужными препаратами все же начинают обеспечивать, однако времени и усилий для этого требуется немало, а пациенты остаются без препаратов, что подвергает их жизнь и здоровье опасности. На наш взгляд, основной вопрос — не в сущности импортозамещения как такового, а в необходимости создания персонализированного дифференцированного подхода для каждого пациента. Особенно когда дело касается такого сложного и неоднозначного заболевания как первичный иммунодефицит.
Открытое письмо президенту готовит Ассоциация родителей детей, перенесших онкологические заболевания. Уже сейчас на российском рынке нет многих препаратов, которые входят в стандартные международные протоколы лечения детского рака. В 2017 году с российского рынка ушел препарат аспаргиназа — основное лекарство для лимфобластного лейкоза. Нет онкоспара — его назначают, если у пациента выявлена непереносимость других препаратов.
Некоторые онкологические препараты появились в российском исполнении. В Красноярске в начале ноября разгорелся скандал вокруг винкристина. Он используется при лечении опухолей и лейкозов у детей. Так получилось, что изначально пациенты начали курс израильским препаратом винкристин-тева. В процессе лечения его запасы закончились, а на замену выдали российский аналог. Многим пациентам он не подошел. Побочки были серьезные: у одного полуторогодовалого ребенка отнялись ноги, у другого возник сильный болевой синдром в руках и ногах, третий — не мог неделю жевать и так далее. Все нежелательные явления были официально оформлены лечащими докторами детей. В современных реалиях, когда рекламации в адрес отечественного фармпроизводителя, мягко говоря, не поощряются медицинскими чиновниками, это может расцениваться пациентами практически как врачебный подвиг.
Родственники детей обратились к депутату Красноярского краевого собрания с просьбой помочь найти оригинальное лекарство. Красноярские медучреждения сами в рамках госконтракта не могут купить импортный препарат. Согласно правилам госзакупок для бюджетных учреждений и льготников, если есть два российских производителя, иностранный не допускается к торгам. У винкристина они есть.
В рамках индивидуальных закупок для конкретных больных ни государственные, ни частные российские компании также приобрести препарат не могут. В Россию он уже не поставляется. При этом российская регистрация у лекарства не закончена. Винкристин входит в список жизненно необходимых (ЖНВЛП), а значит, по существующим правилам имеет предельные ограничения по цене — 180 рублей. В соседних Украине, Германии и Израиле лекарство есть. В пересчете на наши деньги коробка стоит примерно 600-700 рублей. Но российские коммерческие юрлица и благотворительные фонды по закону, легально не могут купить его за границей выше заявленной «отечественной» стоимости, а затем передать российским пациентам. Иначе их могут обвинить в разбазаривании средств.
— Реально, тупик, — возмущается красноярский депутат Илья Зайцев. — Когда только начинал разбираться в этой проблеме, думал, что мы найдем легальный выход. А его нет. Поэтому наше краевое Законодательное собрание обратилось в федеральный Минздрав с просьбой разработать официальный механизм ввоза зарегистрированных препаратов иностранного производства (сейчас такой механизм есть лишь для незарегистрированных лекарств, — прим. «Ленты.ру») . Некоторых разрешенных вроде бы лекарств в России нет: прекращено производство или они находятся на перерегистрации. Пациент может их купить лично для себя. Но не у всех есть такая возможность, например, после операции или капельницы быстро метнуться за границу.
Красноярцы говорят, что лекарственная проблема — это проблема всей страны. Сейчас они призывают пациентов дергать своих депутатов, чтобы те присоединялись к петициям или писали свои.
— Я бы сказал, что ситуация близка к катастрофической, — продолжает депутат Зайцев. — Если она не будет исправлена, сформируется недоверие к российским заменителям препаратов. Появляются пациенты, которые говорят: «Мы боимся лечиться этим, мы не хотим». Правового механизма предоставить им выбор сегодня не существует.
Президент Лиги защиты прав пациентов считает, что ситуация с лекарственным обеспечением в стране сегодня становится неуправляемой:
— Около 900 импортных препаратов уходят с рынка России, 25 процентов государственных аукционов сорваны, льготники массово отказываются от лекарств, некоторые лечебные учреждения стали должниками и не могут купить лекарства, пациенты не получают не только незарегистрированных противоэпилептических препаратов, но и привычные им инсулины, преднизолон, необходимые лекарства от рассеянного склероза, онкологии и прочего. Врачи массово сообщают, что лечат не тем, чем надо, а тем, что купили на торгах, если вообще купили.
с такой оценкой не согласен. Выступая на всероссийском конгрессе «Право на лекарство», начальник Управления контроля за реализацией государственных программ в сфере здравоохранения Росздравнадзора подчеркнула, что в их ведомство «серьезных обоснованных» обращений от пациентов на пустые аптечные прилавки практически не поступало.
Ресурсы всех систем здравоохранения в мире не безграничны, — в свою очередь подчеркнула в докладе на конгрессе директор Департамента лекарственного обеспечения и регулирования обращения медицинских изделий Минздрава :
— Давайте возьмем другие страны. Где еще пациенты предъявляют претензии, что система госгарантий им не обеспечивает исключительно оригинальные препараты? Нет такого. По сути как для пациента, так и для врача неважно, какой перед ним препарат — воспроизведенный или оригинал. Самое главное, чтобы препарат работал и решал поставленные перед ним проблемы. Если действующая система фармаконадзора сложная, давайте в это максимально включаться.
При этом Максимкина признала, что лекарственное регулирование в России нуждается в большей гибкости. Также в числе минусов она назвала то, что регуляторная система заточена на презумпцию виновности всех заказчиков, а по сути, врачей, в попытке «разбазарить бюджетные деньги». Другой минус — отсутствие механизмов принуждения фармкомпаний к снижению цены. В Канаде и США этим активно пользуются. «Кто определил, что стоимость одной таблетки должна быть 200 тысяч или одно введение препарата — 6 миллионов? Откуда брать ресурсы?» — возмутилась чиновница.
Маме детей с муковисцидозом Лейле Морозовой в последнее время регулярно приходят послания от неизвестных «доброжелателей».
«Инвалидов, наверное, надо спасти, если ребенок энное количество лет уже живет и все понимает, — пишет arina_aaaaaaaa. — Но желательно, чтоб они не размножались. Ибо всех спасти не получится и спасать будет некому и нечем!»
hikikomori.hh считает: «Нет больных — нет проблем. На таких больных как вы тратится больше, чем вы можете отработать за жизнь. Непонятно, зачем лечить. Налоги платят здоровые люди — и лечат их».
Морозова старается думать, что это боты.
— Если хотите рассказать мне, что у государства нет денег на лекарства, то просто имейте ввиду: на разработку аналога Wikipedia в России заложено почти два миллиарда рублей; новый логотип Санкт-Петербурга стоит семь миллионов рублей; на начало марта 2018 года бюджетные расходы на сирийскую кампанию составили от 172,3 до 245,1 миллиарда рублей и т.д. — пишет она в ответ. — Или наше государство, как и эти комментаторы, думает, что тратиться на больных людей не стоит?
