Диктор протокольных мероприятий президента, «золотой голос России», «дядя Женя — кремлевский соловей» — голос Евгения Александровича Хорошевцева, без сомнений, знаком каждому россиянину. Он открывает парад Победы, на несколько мгновений опережает появление главы государства, ведет фестиваль «Спасская башня». Евгений Хорошевцев работал с Юрием Левитаном, видел Иосифа Сталина, однажды перепутал отчество Леонида Брежнева, взял интервью у Михаила Горбачева. И вот уже 17 лет озвучивает все официальные мероприятия с участием Владимира Путина. А в свободное время с удовольствием поет романсы.
«Лента.ру»: Евгений Александрович, вы рассказывали, что ваша дочь — профессиональная певица. То есть голос передается по наследству?
Хорошевцев: Видимо, да. Но у нее мягкий голос, не низкий, слава богу. Поет репертуар Селин Дион и не только. Она давно живет в США и карьеру хочет построить там. Но пока аудиозаписи выкладывает только в социальные сети, это же сложная задача — найти хорошего импресарио. А вообще, она закончила Чикагский университет по специальности мюзикл. Сын живет в Москве, работает в полиции. Совсем у них разные интересы.
То, что дочь живет за границей, не вызывает подозрений в Кремле?
Без комментариев. В Кремле меня все зовут «дядей Женей».
Ваш голос знаком всей стране, но вы ведь начинали как актер, а образование получили как режиссер.
Я с детства очень хотел играть на сцене. С пяти лет я пел в хоре Владимира Локтева (потом этому ансамблю присвоили его имя). В 1949 году, на 70-летие Сталина мы пели в Большом театре. И я прекрасно помню свои впечатления — тот шок, который я испытал, когда он вошел за кулисы. Нас, конечно, предупреждали перед концертом, перед кем мы будем выступать.
И после концерта он со всей свитой пришел за кулисы поблагодарить артистов: маленький, низенький, лицо все в рябинках. Я говорю: «Кто это?» Отвечают: «Товарищ Сталин». А я поверить не могу: не может быть, он же на всех картинках красавец. Он зашел и сказал: «Товарищи артисты, спасибо вам за то, что не забыли старика и устроили ему в день рождения потрясающий праздник. Вы будете все награждены». Ну вот до сих пор жду этой награды (шутка).
Вам не было страшно: вождь народов оценивает ваше выступление?
Нет, страшно не было. Я был поражен тем, что ожидания не совпали с реальностью, — что он вот такой, а не как на картинах. Это меня очень огорчило, я даже заплакал. И потом выбежал на улицу, чтобы еще поближе рассмотреть Сталина и поговорить с ним. И тут я испытал второй шок — снова детские ожидания не совпали с реальностью. Подбегаю я к какому-то водителю и спрашиваю: «А где машина товарища Сталина?» — «Пацан, ты откуда?» — изумляется он. — «Я только что выступал перед товарищем Сталиным и хочу поговорить. Мне так нужна квартира, мы живем в деревянном доме, он вот-вот обрушится».
Вы в пять лет это говорили?
Да-да. А водитель мне и отвечает: «Слышишь, пацан, даю тебе две минуты, чтобы ты отсюда убежал, а то сейчас мы тебя заберем…» И у меня снова в глазах слезы. Вижу, мать бежит взволнованная — боится, что сейчас нас арестуют. Ругала, конечно.
То есть вы с самого детства с первыми лицами государства общаетесь?
Выходит, так. Мне потом повезло учиться в театре-студии Натальи Сац. Она как раз только вернулась из ссылки и стала руководителем детского отдела Всероссийского гастрольно-концертного объединения — нынешний «Москонцерт».
Наталья Ильинична в 1937 году была арестована как «член семьи изменника Родины». Мужа ее, наркома внутренней торговли СССР, расстреляли. Сац провела в лагерях пять лет, но и потом ей не разрешали возвращаться в Москву. Кстати, в те годы она познакомилась с Лидией Руслановой, та тоже сидела, они дружили до конца дней.
Однажды Наталья Ильинична пришла на репетицию, послушала меня и говорит преподавателю: «Верочка, ну что ж ты из него делаешь драматический тенор? У нас и так теноров до хрена! Сделай из него баритональный бас». И мой педагог стала мне опускать голос ниже. Это важно сделать после мутации голоса, чтобы тесситура была большая — у меня две с половиной октавы.
Но в ГИТИС вы все-таки пошли на режиссуру.
Мне уже сорок лет было. Я считал, что режиссер должен пройти все круги ада: знать, как свет выставлять, например. Я в это время уже озвучивал лозунги ЦК КПСС с Юрием Борисовичем Левитаном на демонстрациях, посвященных Первомаю и годовщине Великой Октябрьской революции.
Как актер Хорошевцев стал вести демонстрации на главной площади страны?
Юрий Борисович Левитан меня заметил. Я сначала у него был режиссером, работал над музыкально-текстовым оформлением. Он все спрашивал, отчего я не работаю ведущим. Да потому что заикаюсь. До сих пор заикаюсь. Выпрут же такого ведущего. А диктор на демонстрациях — это другое, это актер, который может сделать паузу и произносить небольшие тексты.
Но ваше заикание совершенно не чувствуется.
Чувствуется-чувствуется, особенно, когда волнуюсь. Но это не заикание, это полтарен, как мне сказал Вольф Мессинг. «Женечка, мальчик, это у тебя не заикание, это у тебя полтарен, понял?» И щелкнул пальцами. И я всю жизнь живу и не знаю, что же это за понятие такое. Видимо, это было внушение, гипноз, чтобы я сам поверил, что не заикаюсь.
А с этим загадочным человеком вы при каких обстоятельствах встречались?
Мне было девять лет, я занимался в клубе Зуева. Там как раз перед публикой выступал Мессинг, проводил свои опыты. Мы в малом зале работали, он — в большом. Мать решила подвести меня к нему через черный ход. Не успел я поздороваться, как он мне про полторен сказал.
С Хрущевым не доводилось общаться?
Нет, я начал с Брежнева. Одна из моих самых больших ошибок связана как раз с ним. В конце 1970-х, после одной из демонстраций на Красной площади генсек спускался по ступенькам мавзолея, уже тяжелый был… Увидел нас и говорит, обращаясь к Левитану: «Здравствуйте, Юрий Борисович». И мне — «Здравствуйте, Женя». Я ему и отвечаю: «Здравствуйте, Леонид Осипович». Вижу, Левитан бледнеет, из-за спин уже кулаком машут. Сердце мое остановилось, как раз думаю, «Лубянка», «Матросская тишина» рядышком. Страшная повисла пауза. И вдруг Брежнев нашелся: «Ну вы же, Женя, должны знать, что Леонид Осипович — это Утесов, а я Брежнев». Сказал он и рассмеялся. И все рассмеялись следом за ним. Пронесло, в общем.
Каким в общении был Левитан?
Прекрасным! Очень хорошим! Он никогда не давил, у нас никогда не было конфликтов. Во время демонстраций мы располагались на Мавзолее, был один микрофон, и мы на два голоса, пока шла фонограмма с маршами и песнями, читали лозунги. Делили их заранее, поэтому между нами не было конкуренции. Я ведь эти демонстрации на Красной площади не только вел, но и делал как режиссер. В том числе подбирал музыку. Я же все марши знаю наизусть. Вот вам марш «Триумф победителей». (Напевает.) Узнали?
Конечно. А можно было в те годы импровизировать, придумывать что-то новое, непривычное?
Все утверждало Политбюро. Новаторства они не любили. Вот был у нас такой лозунг «Да здравствует нерушимое единство рабочего класса, колхозного крестьянства и народной интеллигенции. Ура!». Послушайте, ведь получалась «Инородная интеллигенция». Я долго предлагал убрать союз «и», но не разрешали. Пока, наконец, член Политбюро Виктор Васильевич Гришин не предложил оставить в лозунге запятую.
Кроме демонстраций на Красной площади, чем вы еще занимались в те годы?
Как режиссер я очень много работал в Колонном зале. Помню, было на 70-летие Клавдии Ивановны Шульженко. За день до концерта при полном аншлаге у нее якобы пропал голос. Я и посоветовал ей следующий рецепт: сорвать десять свежих лавровых листов, заварить их кипятком, дать настояться и по глоточку принимать. И, как Мессинг, щелкнул пальцами. Что вы думаете? На следующий день звонит мне Клавдия Ивановна и благодарит: «Ожила! Голос вернулся! Я теперь тебя буду называть Мой лавровый листик». Слушаю, а сам думаю: вот повезло, что бы я делал, если б ее голос не вернулся.
А на самом деле, что делать, если голос перед концертом пропал?
Молчать. Можно вообще без голоса остаться. Поэтому орать никогда не надо. Запомните, орать надо тихо.
Слышала, что рюмочка коньяку помогает в таких случаях.
Неправильный подход, коньяк сушит связки. Голос действительно на какое-то время может вернуться, но после этого надолго пропасть. А вот водочки можно чуть-чуть — 50 грамм. Но не пить, а полоскать.
За голосом надо ухаживать, тренировать или это просто дар свыше?
Обязательно ухаживать, иначе потеряешь.
Вот Алла Пугачева такой голос сильный потеряла.
Ну, она же курила очень много. Как сапожник!
Вы же тоже курите.
Но я же не пою. Я покричал час — и все, отдыхаю. Когда веду «Спасскую башню», концерт идет два часа, голос устает, ему нужно дать отдохнуть. Делаю упражнения, и утром он уже в норме. Потом надо отдыхать, молочка тепленького с малиной или медком попить.
Как вы все-таки попали в Кремль и начали вести официальные мероприятия «за стеной»?
Когда готовилась первая инаугурация Владимира Путина, мне позвонил организатор и предложил ее провести. Говорит, «они» тебя приглашают. А я думаю, на это приглашение повлияло вот что.
Я с 1984 по 1990 год работал на радиостанции «Волга» в группе советских войск в Германии. Не диктором, а главным режиссером. И, кстати, впервые ввел субботнюю программу с телефонными звонками слушателей, что было вообще-то запрещено — военное дело секретное. Но заявки поступали, военнослужащий не называл части, не называл фамилий, просто передавал приветы друзьям и семьям. И еще одно новшество ввел. В 1989-м году в Берлин приехал Михаил Горбачев. И я взял у него интервью в прямом эфире.
Журналистам вот не получается просочиться сквозь охрану и взять спонтанное интервью у первого лица.
Меня же знала вся его охрана по работе на Красной площади. Горбачев тогда в берлинском Трептов-парке возлагал цветы к мемориалу. Охрана меня пустила, и я пошел генеральному секретарю навстречу. «Здравствуй, Женя, а ты откуда здесь?» — удивился Михаил Сергеевич. Объясняю, что работаю на радио и прошу в прямом эфире передать привет тем ребятам, что стоят на передних рубежах родины, в Германии. Идея ему понравилась, говорит: «А давай». Я тут же звоню в редакцию по телефону, сообщаю, что сейчас выступит Горбачев.
Как же вы связь налаживали — нашли телефонный автомат в парке?
Нет, зачем же? У меня был военный мобильный телефон. Я позвонил начальнику радиостанции, получил одобрение и сказал, что выхожу в прямой эфир. Он сообщил, что все согласовал с членом военного совета ГСВГ. И пригрозил: «Если что-то сорвется, всех отправлю в Москву». Но ко всеобщей радости все прошло гладко.
А с Путиным вы случайно не были знакомы в Германии?
Были. Он же после Дрездена работал в Берлине в Доме дружбы на Ляйпцигер-штрассе. Думаю, может быть, и передачи мои на радио тоже слушал.
Видимо, поэтому и захотел слышать ваш голос в Кремле.
Может быть, не знаю. Но пути Господни неисповедимы.
А нельзя главу государства представлять попроще, ближе к народу?
Нельзя. Должна быть торжественность.
Иногда от такой торжественности хочется сжаться в комок. Вот вы четыре инаугурации президента России провели. Не считаете их слишком сухими, строгими?
Наоборот, это же твоя родина. Это должно звучать торжественно. Нельзя опускать до уровня кабинетного звучания. Когда глава государства с детьми или со студентами общается, можно и нужно объявлять помягче. В зависимости от ситуации я меняю интонации. Мы кстати, никогда не говорим слово «инаугурация», мы называем это «вступлением в должность».
Вы, конечно, ответите, что никаких льгот работа в Кремле не приносит. Но вам же никто не поверит.
Честное слово, нет. Награжден орденом Почета и Дружбы, являюсь народным артистом. Но все эти звания, ордена, медали, они не дают ничего абсолютно, кроме удовлетворения от того, что твои заслуги признали.
Неужели в какой-то ситуации не приходилось ввернуть, что вы, вообще-то, официальный голос Кремля. Хоть бы с дэпээсниками, например?
С дэпээсниками? Я член общественного совета МВД, у меня таких проблем с ними нет. Да и там никаких привилегий, если серьезно. Даже на размер пенсии это не влияет никак совершенно.
Какие мероприятия вам вести легче всего и тяжелее?
Легче всего концерты, конечно. А тяжелее похороны. Голос должен быть другим, с траурно-печальным оттенком. Очень тяжело долго находиться в этом состоянии. Когда погибла вся ярославская хоккейная команда «Локомотив», я во Дворце спорта Ярославля вел вечер памяти погибших ребят.
Это была потрясающая по эмоциональному накалу церемония прощания. В конце фотографии ребят, словно, улетали в небо, и я произносил имя каждого из них. Вы не представляете, как это было трудно, слезы душили…. Когда душа полна порыва, отдаешь всего себя. Поэтому и говорю, что нельзя человека научить быть диктором. Как говорила Фаина Георгиевна Раневская про актеров: или тебя боженька поцеловал или нет.
Как вы относитесь к современным дикторам?
Я удивляюсь, почему среди них столько неграмотных. Нельзя же говорить «встреча прошла за закрытыми дверями». Давайте тогда говорить «детями». Или распространенная фраза «уважаемые дамы и господа» — это же неприлично, тавтология. Дамы и господа уже уважаемые.
Многие политики тоже неграмотно говорят.
Многие. Но что же с ними делать? Надо их учить русскому языку, правильным ударениям. Кто-то с ними должен заниматься риторикой, учить правильно выступать, строить фразы, делать логические акценты.
У вас же уникальная профессия и уникальный опыт работы. Преемника себе готовите, передаете ему свои знания?
Преемника еще нет. Но ищу, выбираю. Воспитать его не могу — ну не понимает молодежь, что от них требуется, не хотят учиться. Профессия ведь сложная: если сфальшивишь, без интереса прочитаешь текст — ничего не получится, не отзовется он у людей. А такому сложно научить. Хотя надо верить в лучшее.
