Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Девятилетнего Пашу Лапушкина спасет срочная операция. Нужна ваша помощь
Паша Лапушкин родом из Екатеринбурга, а с недавних пор живет в Москве. У мальчика несовершенный остеогенез — очень хрупкие кости, ломаются даже от незначительной нагрузки. Кости Паше укрепляли с самого рождения всеми возможными способами: делали капельницы с препаратом памидронат, устанавливали металлические штифты в бедра и голени. Мальчик проявил недюжинную силу воли в борьбе с болезнью, но болезнь не сдается. Недавно Паша упал и сломал бедро, да так, что стержень, фиксирующий кость, погнулся. Его необходимо срочно заменить, иначе мальчик не сможет ходить.
В школе Пашу считают королем шахмат. Он выигрывает у сверстников, у старшеклассников и даже у взрослых. «Лапушкин у нас гигант мысли», — говорит его классная руководительница. А Паша только смеется в ответ. Ну какой он гигант? Всего-то метр росту да еще огромные очки на носу.
Все было бы в жизни у Паши хорошо и даже замечательно, если бы не его кости. Они ломаются от любого неловкого движения. К четырем месяцам мальчик перенес семь переломов, а потом мама перестала их считать: какой смысл?
В Екатеринбурге, где Паша жил до семи лет, педиатр предлагала не трогать мальчика. Она убеждала родителей, что в период полового созревания кости сами окрепнут, и Паша, как Илья Муромец, встанет и пойдет на своих ногах. Только родители в такие сказки не поверили.
— Я подумала: что за околесица? — вспоминает Кристина, мама Паши. — Ведь без движения все мышцы атрофируются!
Другие врачи тоже не хотели связываться со «стеклянным» ребенком. «Ваша болезнь не лечится», — обрубали они всякую надежду.
Первое время Кристина с Пашей жили так: две недели дома, две — в больнице на растяжке. И это при том, что Кристина брала своего малыша на руки только бережно, едва дыша. Пока они лежали в больнице, папа искал врачей, которые помогают таким детям. И нашел! В московской клинике Глобал Медикал Систем (GMS Clinic).
— Когда Паше стали капать памидронат, он впервые после рождения улыбнулся, — вспоминает Кристина, — а у нас началась вторая жизнь. С опозданием, но ребенок начал ползать, в три года пошел — это было чудо. Количество переломов сократилось.
Лечение помогали оплачивать благотворительные фонды. В начале 2015 года деформированные после множественных переломов бедренные кости, на которые приходилась основная нагрузка, дополнительно укрепили специальными раздвижными штифтами. Их установили в немецкой больнице Альтона (Гамбург, Германия) на средства, собранные Русфондом.
Но не прошло и года, как Паша снова сломал ногу, на этот раз голень. Врачи рекомендовали срочно укрепить штифтами и голени.
— Мы продали машину и бабушкину квартиру, — рассказывает Кристина. — Этих средств хватило на новую операцию в Германии.
После операции Паша начал ходить с поддержкой за одну руку или с ходунками. А по квартире передвигался самостоятельно, опираясь на стенку.
— В первый класс мы пошли в Москве, — продолжает Кристина. — Потому что в Екатеринбурге Пашу не хотела брать ни одна общеобразовательная школа. Говорили, ему место в интернате. И тогда мы продали все, что было, и уехали в Москву. Когда я увидела счастливую улыбку Паши — он знакомился с одноклассниками, — поняла: мы сделали правильный выбор. Я устроилась на работу в школу и стала там Пашиным тьютором, то есть помощником.
В Москве Паша занялся плаванием в спортшколе для детей с поражением опорно-двигательного аппарата. За год он выиграл несколько городских соревнований и получил первый юношеский разряд на двух дистанциях.
Беда случилась в сентябре этого года. В школьном дворе Пашу нечаянно толкнули, он упал. — Павлик всегда чувствует, когда у него перелом, — рассказывает Кристина. — Я к нему подбежала, а он молчит и весь как-то съежился…
Рентген подтвердил: перелом правого бедра со смещением, от удара погнулся даже металлический штифт. Врачи предупредили: штифт надо заменить, иначе кость срастется неправильно — и Паша вообще не сможет ходить. Операция платная и стоит миллион. Таких денег в семье нет.
На днях Паше в больничную палату передали дерево из картона, а в качестве листьев его украшали 29 бумажных ладошек с пожеланиями одноклассников: «Здоровья!», «Новых кубков и медалей по плаванию!», «Побед в шахматах!», «Поскорей вернуться в школу!»
Эти пожелания Паша читает каждое утро в ожидании операции.
Педиатр Центра врожденной патологии клиники Глобал Медикал Систем (GMS Clinic, Москва) Алена Гаврина: «У Паши тяжелая форма несовершенного остеогенеза. Мальчик получает регулярное медикаментозное лечение, перенес несколько операций, ему установили телескопические штифты, и Паша смог ходить без вспомогательных средств, успешно заниматься плаванием, посещать школу наравне со сверстниками. Но переломы хоть и стали редкими, все же случаются. Недавно произошел особенно тяжелый перелом бедра со смещением, повлекший деформацию штифта. Паше необходима срочная операция с заменой штифта».
На 17:00 (16.10.2019) 255 читателей «Ленты.ру» собрали 292 573 рублей. 300 000 рублей собрали родители Паши. 350 рублей собрали читатели rusfond.ru Не хватает 803 077 рублей.
Сбор средств продолжается.
Дорогие друзья! Если вы решите помочь Паше Лапушкину, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято.
Русфонд (Российский фонд помощи) создан осенью 1996 года как благотворительный журналистский проект. Письма о помощи мы размещаем на сайте rusfond.ru, в газетах «Коммерсантъ», интернет-газете «Лента.ру», эфире Первого канала, социальных сетях Facebook, «ВКонтакте» и «Одноклассники», а также в 172 печатных, телевизионных и интернет-СМИ в регионах России.
Всего частные лица и компании пожертвовали в Русфонд свыше 13,692 миллиарда рублей, на эти деньги возвращено здоровье более чем 23 тысячам детей. В 2019 году (на 10 октября) собрано 1 067 665 148 рублей, помощь получили 1443 ребенка. В 2017 году Русфонд вошел в реестр НКО — исполнителей общественно полезных услуг и получил благодарность президента РФ за большой вклад в благотворительную деятельность. В ноябре 2018 года Русфонд выиграл президентский грант на издание интернет-журнала для потенциальных доноров костного мозга «Кровь5». Президент Русфонда Лев Амбиндер — лауреат Государственной премии РФ.
Серьезная поддержка оказана сотням многодетных и приемных семей, взрослым инвалидам, а также детдомам, школам-интернатам и больницам России. Фонд организует акции помощи в дни национальных катастроф. Русфонд помог 118 семьям моряков АПЛ «Курск», 153 семьям пострадавших от взрывов в Москве и Волгодонске, 52 семьям погибших заложников «Норд-Оста», 100 семьям пострадавших в Беслане.
Глава российского правительства в среду, 19 апреля, выступил в Госдуме в рамках ежегодного отчета перед нижней палатой парламента. Дмитрий Медведев, который за свою карьеру побывал в том числе вице-премьером по нацпроектам и демографической политике, упирал на близкие для него темы — успехи в развитии здравоохранения и повышении рождаемости. Экономика тоже растет, подчеркивал он, хотя и признал, что с доходами у граждан дела обстоят не очень. «Лента.ру» послушала отчет председателя кабмина перед депутатами и выбрала самые главные и яркие высказывания.
О запросах общества
Люди проголосовали [на прошлогодних выборах в Госдуму] за стабильность и в то же время за развитие — за то, чтобы мы сделали все, чтобы людям жилось лучше (…). В этом главный политический запрос общества сегодня. Уверен, он сохранится и в предстоящей президентской кампании.
Об ожиданиях от выборов
Борьба, как в любой президентской гонке, будет серьезной. Но мы с вами никогда не превращали политическую борьбу в войну и делать этого не собираемся. Мы с вами прекрасно понимаем, что сегодня у нас трудностей хватает. И если мы будем тратить время еще и на популизм, на спекуляции, раздувать пустые конфликты, от этого выиграют только те, кого вообще вряд ли заботит, как будет жить Россия, те, кто хочет изолировать и ослабить нашу страну.
О бюджетном дефиците и резервах
Нам удается держать дефицит бюджета на приемлемом уровне. Основным источником его покрытия является Резервный фонд, деньги которого теоретически должны были бы закончиться уже к концу этого года. Но этого не произойдет. Мы заработали больше, чем планировали, в том числе за счет мобилизации доходов.
О налогах
Несколько лет назад было принято решение о стабильности налоговой системы. Поэтому и в этом году налоги мы повышать не планируем. Просил бы вас, уважаемые депутаты, нас в этом поддержать (…).
В первом квартале этого года налоговые поступления выросли почти на треть по сравнению с первым кварталом прошлого года. Это на самом деле очень важный показатель, хотя еще Черчилль когда-то говорил, что популярны только расходы, а сбор денег для [их] обеспечения никогда популярным быть не может. Но нам удалось увеличить собираемость налогов, и я считаю, что это хороший результат.
Об уровне зарплат
Экономическая ситуация последних лет сказалась на доходах людей негативно, зарплаты в стране невысокие. Мы предпринимаем усилия для того, чтобы ситуацию выправить, ищем дополнительные ресурсы, чтобы помочь тем, кто зарабатывает мало. (…) В первую очередь это касается повышения зарплат тем, кто работает в образовании, здравоохранении и культуре, как и заложено в майских указах президента.
О прожиточном минимуме
С 1 июля этого года МРОТ поднимется до уровня 7800 рублей. А в ближайшие несколько лет — до уровня прожиточного минимума работающего. У нас есть все возможности, чтобы это обеспечить.
Об утечке мозгов
Еще совсем недавно западные фонды всякие, не стесняясь, проводили селекцию в российских университетах, просто приходили и переманивали самых способных, шла настоящая охота за талантами. А в России при этом считалось немодным идти в науку. Сегодня мы делаем все, чтобы преодолеть этот интеллектуальный провал. Общие расходы на науку в последние годы растут. Важно и то, что в эту сферу стали приходить деньги частного капитала.
О восприятии жизни
Интересный факт: впервые в истории новой России — это [показывают] опросы социологов — больше всего родителей в будущем видят своих детей врачами. Я когда это прочитал, тоже был несколько удивлен: не юристами, не экономистами, как это было всего несколько лет назад. Но это уже другое восприятие жизни в стране.
О достойной старости…
Для достойной старости нужна и достойная пенсия (…). Мы понимаем, что она в нашей стране небольшая, поэтому продолжаем работать над развитием пенсионной системы. В 2012 году мы приняли «Стратегию долгосрочного развития пенсионной системы на период 2030 года». Это практически сразу дало дополнительные деньги Пенсионному фонду, снизило дефицит его бюджета и увеличило собираемость пенсионных взносов.
…и пенсионных обещаниях
Мы понимали, что пожилым людям придется непросто, но ничего не обещали из того, что не могли выполнить в тот период, честно объяснили, почему приняли такое решение. Появилась возможность — пенсионеры получили единовременную дополнительную выплату к пенсии. Мы понимаем, что этого недостаточно. Порядок индексации менялся только на прошлый год. В этом году пенсии проиндексируют в соответствии с законодательством.
О рождаемости
Конечно, в эту цифру внесло свой вклад возвращение Крыма в состав России, но по рождаемости мы обогнали многие европейские страны. И это результат в том числе и принимаемых нами мер: материнский капитал, ежемесячные выплаты на третьего ребенка, предоставление земельных участков, решение проблемы детских садов и создание условий для работающих матерей.
… и способах ее стимулирования
Надо стимулировать, чтобы коэффициент [прироста населения] был 2, нам нужно подумать и о сохранении в том или ином виде программы материнского капитала, и о стимулировании рождения не только вторых и третьих детей, потому что это мы плюс-минус научились делать, а о стимулировании рождения первенцев. И вот это — действительно ключевая задача.
О перспективах
Александр Васильевич Суворов говорил, что природа произвела только одну Россию. Она соперниц не имеет. Мы, жители России, мы все одолеем. Хорошие слова, я в этом тоже уверен.
Об обвинениях Навального
Я уже на эту тему высказывался, могу лишь еще раз сказать и вам: я не буду специальным образом комментировать абсолютно лживые продукты политических проходимцев и считал бы, что и уважаемая мною фракция КПРФ должна от этого воздерживаться. (В ответ на вопрос депутата-коммуниста Николая Коломейцева о расследовании Фонда борьбы с коррупцией, основанного Алексеем Навальным.)
О валютной ипотеке
Это не обстоятельство непреодолимой силы, это не форс-мажор. Во всем мире, начнем с этого, риски все равно должны просчитываться при заключении договора (…). В настоящий момент количество валютных ипотечных кредитов и вообще валютных займов существенно снизилось, потому что наши люди стали все же задумываться об обстоятельствах, которые могут сложиться неблагоприятным образом.
О ведомственном лоббизме
Существует только консолидированная позиция правительства. Ведомственный лоббизм недопустим, он подлежит истреблению. Если поймаете кого-нибудь с этим — замминистра или еще кого-то или даже самого министра, дайте мне информацию, мы с товарищами разберемся по-товарищески.
Об условиях жизни
Давайте опустимся на землю. Все! Мы в каких условиях живем? Финансы закрыты — блокада. Нефть упала в два раза. Вы это все забыли? Ничего не изменилось. Давайте так, дайте универсальный рецепт, если порулить готовы: что делать дальше, деньги найдите дополнительные. (…) А просто так эти разговоры никакой ценности не имеют в условиях крайне трудной внешней и внутренней экономической конъюнктуры.
В управлении МВД по Комсомольску-на-Амуре проводят проверку деятельности феминистки и постановщицы активистского театра-балагана «Мерак» Юлии Цветковой. Формальным поводом для надзора стал ее детский спектакль о гендерных стереотипах «Розовые и голубые», который доносчики посчитали пропагандой гомосексуальных отношений среди несовершеннолетних. Подозрение властей также вызвали антимилитаристские танцевальные постановки «Пражская весна» и «Благослови Господа и амуницию его» и феминистский паблик «Комсомолка». «Лента.ру» записала рассказ Цветковой о том, почему региональные активистки привыкли к угрозам «показать настоящее насилие» и как отдел по борьбе с экстремизмом проверяет детские танцы и рисунки.
«Вы что, против Советского Союза?»
Все, кто нас знают давно, сходятся в том, что происходит что-то абсолютно безумное. У нас есть ученики, которые занимаются с нами почти 16 лет — начиная с посещения маминой студии раннего развития.
Наш театр — это я, актеры и администратор, моя мама. Мы очень маленькая компания в очень маленьком городе и единственный молодежный театр такого плана: он не классический, а горизонтальный (равноправный) и активистский — мы показываем социальные проблемы и ищем их решение. Театр создали год назад и решили назвать «Мерак», с ударением на первый слог: в переводе с сербского это значит «кайф», «удовольствие от мелочей жизни».
Актеры — 21 ребенок в возрасте от шести лет. Они пишут стихи, вкладываются в сценарии, создают декорации, придумывают танцы. Я как режиссер задаю общую канву, а дальше отдаю творчество им: вот в этой сцене, как вы чувствуете, как должно быть? Какой диалог здесь просится? Какими бы словами вы сказали это? Как бы станцевали? Кому-то странно, что я с детьми на равных общаюсь, но я считаю, что так и нужно. Мы работаем в технике импровизации, форум-театра, стиля гага и свободного танца.
Все было хорошо до февраля, пока мы не решили показать четыре танцевально-театральные постановки, которые готовили полгода. Две постановки идут в один день, две — в другой, и чтобы как-то объединить их, мы придумали назвать их фестивалем. Это был бы первый фестиваль активистского искусства в крае. За неделю до спектакля раздался звонок из администрации. На следующий день в Доме молодежи, площадке, которая была уже утверждена, нам сказали, что время на наши даты занято, и так будет еще полгода.
Телефонный разговор длился больше часа. Чиновники шли по пунктам нашей афиши: спектакль называется «Розовые и голубые» — почему? У вас написано «можем повторить» — вы что, против Советского Союза? Нас попросили объяснить, что мы имеем в виду под словом «личность»… Видимо, что-то им не понравилось. На других площадках нам также стали не рады.
После публикации новости о срыве фестиваля нам вновь позвонили из администрации, сказали, что мы их не так поняли, что нас на самом деле поддерживают. И пригласили на личную встречу, где дали понять, что, если мы опровергнем данную информацию, нам помогут найти помещение. Так как я не люблю, когда на меня давят, и считаю, что ничего плохого не сделала, рассказав о взаимосвязи их звонка и внезапных отказов в проведении спектаклей, я не стала ничего опровергать. Дальше пошли допросы детей.
«Детей боятся, как каких-то страшных диссидентов»
Если честно, я думала, что вопросы вызовет название антимилитаристской постановки «Благослови Господа и амуницию его». Это перевод песни Сержа Танкяна, солиста группы System of a Down. Он часто высказывается против войны и оружия. Под его песню мы танцуем центральный танец этого спектакля. Это для нас насущная проблема: все мальчики, которые приходят в нашу студию, которая существует больше 20 лет, пытаются вначале пронести игрушечные пистолеты. Но у нас на оружие, даже игрушечное, запрет. Почему? Мы пытаемся осмыслить. В танце мы показываем, что у одного появился «пистолет», у другого тоже — как защитное средство, а у третьего — автомат, и атмосфера начинает накаляться. Это, конечно, сатира и утрирование, но и самый драматичный спектакль.
На тот момент, когда мы его задумали, случился расстрел в колледже в Керчи. Дети были напуганы, история сильно их задела, мы много говорили, что они думают об этой ситуации, как этого можно было избежать. С ними совсем не обсуждали эту ситуацию в школе. Хотя с подростками в принципе мало говорят… Финал они придумали сами и показали, как можно было этого избежать.
«Пражская весна» — постановка по «Весне священной» Игоря Стравинского. Мы делаем оммаж двум хореографиям: Нижинского и Бежара — под музыку Джона Кейджа. Так совпало, что задумка появилась во время 50-й годовщины ввода советских войск в Чехословакию, и у меня эти две «весны» соединились в тему прав человека, противостояния подавлению. Темы простые и очевидные, но, когда ты растешь в маленьком городе типа Комсомольска, они кажутся очень далекими и запретными. Но это все только мои смыслы, внутреннее, не для зрителя — дети просто танцуют «весну». Все! Шестилетки полуавтономно бегают и прыгают.
В постановке «Неприкасаемые» мы 15 минут показываем историю травли в школе и детском саду. Многое рассказали сами дети, осмысляя свой опыт. И чем больше мы говорим, тем им легче справляться с этим.
«Голубые и розовые» — это спектакль, посвященный демонстрации стереотипов о девочках и мальчиках. По сценарию, сначала мы проговариваем все клише: что девочки любят розовый цвет, а мальчики — голубой, что мальчики — грязнули, а девочки убирают за ними, что мальчики — защитники и воины и не должны плакать, а девочки — будущие матери и мечтают только о муже, что девочки и мальчики никогда не поймут друг друга. Это все в легком танцевальном формате. Мы показываем, что от «мальчик дергает тебя за косичку — значит ты ему нравишься» один шаг до «бьет — значит любит».
Дальше мы предлагаем решение: один из мальчиков танцует, как бы выпуская свои эмоции, а остальные начинают следовать его примеру и понимать, что танцуют они или нет — не делает их больше или меньше парнями. Девочки делятся мечтами: кто-то хочет стать бизнесвумен, кто-то — режиссершей, и называют имена великих женщин: первой женщины, взошедшей на Эверест, первой женщины, получившей Оскар, и так далее.
Для искушенной публики западной части России это, наверное, очень наивный уровень, но для нашего города это актуально: например, на днях наша радиоведущая Татьяна Жмеренецкая заявила о том, что хочет стать мэром города, и ее уволили, возмутились, что слишком «неженские» амбиции. Женщина — дома сиди, борщи вари. В финальной сцене ребята говорят: я личность, я мечтаю о том-то или люблю то-то.
Самое интересное, что я даже не думала о коннотации названия, которую увидели в полиции. Его придумал ученик. Я общалась с ЛГБТ-активистками, и никто так никогда себя не называл, поэтому для меня голубой и розовые — это цвета. Честно, если бы были сомнения, я бы даже не стала использовать эти слова.
Нашим актерам от шести до 17 лет, а нас боятся, как каких-то страшных диссидентов. Мы чудом нашли женщину, заинтересованную в молодежном современном театре, которая не испугалась предоставить нам площадку. Мы намерены провести фестиваль, как и планировали, 16 и 17 марта. Но зрителей некуда посадить: не можем найти людей, которые дадут стулья. Один человек сначала сказал «да», а потом, видимо, испугался.
«Рисовала радугу по собственному желанию»
Сотрудница полиции, которая пришла ко мне на работу, не смогла произнести, по какому поводу проверка. Заявление было о пропаганде ЛГБТ среди несовершеннолетних. Она показала бумажку и покраснела.
На даче показаний мне пояснили, что я в местном отделении по борьбе с экстремизмом и терроризмом. На меня написали три заявления: за пропаганду гомосексуальных отношений среди несовершеннолетних, разжигание ненависти к мужчинам и, кажется, экстремизм.
Допрос длился почти четыре часа.
Сначала мне предъявили скриншоты разных записей и фото с моей страницы и пабликов «Одуванчиковое поле», на котором я пишу об очень простых вещах: контрацепции, ВИЧ, презервативах, о которых, к сожалению, далеко не все подростки знают. И еще «Комсомолка» — о проблемах феминизма. Там я, кстати, вообще не пишу про мужчин — это паблик про женщин.
Один из скриншотов был с прошлогоднего мастер-класса, на котором девочка рисовала картину, а на этой картине оказалась радуга. Мне пришлось в двух абзацах писать, что моя несовершеннолетняя ученица рисовала радугу по собственному желанию, без давления и принуждения.
Дальше мы застряли на фразе «гендерные стереотипы». Сотрудник полиции подумал, что гендер — значит трансгендеры. Я объяснила, что такое гендерные стереотипы, что я подразумеваю под этим термином, какие есть примеры стереотипов, прям как на школьном экзамене.
Затем мне предъявили скриншот с моей негативной оценкой закона о пропаганде ЛГБТ, и я описала проблемы преследований лесбиянок в Чечне, «коррекционных» изнасилований. Также ответила, рассказывала ли я об этом детям и платят ли мне международные организации (нет).
Оперуполномоченный спрашивал, веду ли я пропаганду, что такое секс-просвет, кому и зачем он нужен, что такое феминизм, что такое интерсекциональный феминизм… В конце мне пришлось ему описывать, что я считаю традиционными семейными ценностями, какого я мнения о семье. Я написала, что я не против традиционных семейных ценностей, я за любовь, принятие, теплоту. Эта нелепая объяснительная уместилась на четырех листах.
Потом начались преследования детей и нападки в их адрес. По-другому я назвать это не могу.
«К тебе полиция, пойдем»
Сотрудники полиции, которые ведут дело, с трудом понимают, о чем спрашивают. И эта неумелость только нагнетает атмосферу.
10 марта они пришли к нашим ученику и ученице. Почему именно их выбрали, непонятно. У нас в театре 17 подростков, которые учатся в разных школах. К самым старшим и самым младшим не пошли.
15-летнюю девочку вызвали после уроков из дома и в течение двух часов допрашивали пятеро взрослых: двое полицейских и трое сотрудниц школы. Давили на нее, доходило до полуоскорблений: расспрашивали о том, что такое ЛГБТ, знает ли она, что это такое, откуда узнала, веду ли я пропаганду, призываю ли я спать девочек с девочками, а мальчиков — с мальчиками. Темы с ней обсуждали такие, что впору было ставить «18+», но все это было без присутствия родителей.
13-летнего мальчика оставили после уроков. Вызвали к директору со словами: «К тебе полиция, пойдем». Никто не успел сориентироваться, позвать родителей. Предъявляли лайки, которые мне поставили под каким-то постом, который я уже не помню. Но это же ребенок! Какой-то уровень абсурда запредельный. Расспрашивали их друг о друге, может, как-то выбрали через контакты в телефоне.
Когда на следующий день пришли к другому нашему ученику, мы предупредили, чтобы сразу звонил родителям. Он позвонил папе, который работает участковым. И с ним уже говорили не два часа, а двадцать минут, более нейтрально и вежливо.
Напуганы все. Когда вас два часа допрашивают, естественно, страшно. Уходить из театра пока никто не собирается, потому что все в курсе моей деятельности, знают, что моя позиция — против насилия, и я отношусь одинаково и к мальчикам, и к девочкам. Но детей, во-первых, сама тема пугает, потому что они еще дети и не прошарены во всех этих вопросах, а во-вторых, давление: они боятся, что что-то не то скажут и подставят меня.
Мы с родителями сейчас ищем какие-то юридические основания, за что нас преследуют, сели изучать законы.
«Отматывайте лет на 50 назад»
До недавнего времени наш театр все очень любили и говорили, какие мы классные. У нас были две уникальные для нашего города постановки полностью на английском языке про историю английского. В Драматическом театре мы показывали танцевальную постановку о проблемах подростков «Эволюция»: как на беззаботных детей начинает давить общество, но в итоге проблемы преодолеваются, и друзья помогают — все это под стихи одной из наших участниц. Помогали детям с инвалидностью для местной организации «Маяк надежды». Неплохой для года деятельности послужной список!
Дети растут, проблемы, встающие перед ними, становятся сложнее. В первую очередь — это домашнее насилие. У меня были черные месяцы, когда на меня валились эти истории, и я плакала от бессилия. Это очень страшно: папа бьет маму, папа бьет меня, папа бьет брата. Вопросы гендерных стереотипов им также близки: на моих 15-летних учениц уже сейчас давят вопросами, «когда замуж, когда рожать планируешь, зачем тебе карьера». Гомофобия тоже сильна: я знаю, что есть ЛГБТ-подростки, и не могу представить, насколько им сложно одним справляться. У нас очень опасные улицы, как, наверное, в классической провинции.
Город у нас наполовину заводской, наполовину бандитский. Когда вы слышите «Комсомольск», отматывайте лет на 50 назад. Это не современность, это прошлый век. Я думаю, больше всего проверяющих насторожило, что я говорю про активизм и феминизм. Эти слова пугают людей.
В нашем фем-сообществе только я и пара волонтерок. Моя аудитория в паблике — тысяча с лишним подписчиц, а в городе — от двух до двадцати человек. Именно столько человек приходят на мероприятия. К сожалению, пока такая аудитория. Это детский масштаб.
Но хейтеров всегда было хоть отбавляй. Когда я решила провести лекцию про абьюз, были угрозы: придем и покажем, что такое настоящее насилие. Вместо этого пришла группа женщин, которая саботировала лекцию передергиваниями в духе «жертвы сами виноваты».
Срывали даже женское чаепитие. Мы хотели его провести женским кругом, без мужчин, чтобы поговорить о наших проблемах. Мужчины начали писать: мы придем и «покажем» феминизм. Поступило столько угроз, что испугались и сами девочки, и площадка, с которой мы договорились провести чаепитие, и нас попросили не приходить.
Я уже перестала реагировать на угрозы убийством. Сейчас, пока мы с вами говорим, мне пришло три сообщения от какого-то молодого человека, где из цензурных — только слово «ты». Вчера в сообществе нашей студии написал мужчина, угрожающий нас убить за «разврат детей». Это общий фон.
После того, как меня четыре часа допрашивали в полиции про феминизм и секс-просвет, я почувствовала себя причастной к хештегу #феминизмНЕэкстремизм. Полгода назад я его писала по делу Любови Калугиной, когда меня это все даже близко не касалось. Одно дело — читать о преследованиях активистов, а другое — попасть в них. Мне все говорят: зачем ты это делаешь? Кому это нужно? История с полицией заставляет задуматься, в каком государстве мы живем. Но я могу назвать как минимум 21 человека, которому это нужно. На самом деле, даже больше.
Больше всего меня пугает, что дети начали думать, что они правда сделали что-то не так. Я говорю: вы верите в то, что мы делаем? Да. Вы видите что-то плохое? Нет. Но вся ситуация вокруг оказывает психологическое давление. Это очень страшный прецедент, потому что детям как будто по рукам настучали. Они правда рвут жилы на этих спектаклях, ставят их, вкладывают туда огромное количество сил. Они искренне ищут способы, как можно менять мир к лучшему. Эти дети очень тонкие, чуткие, дружные, волонтерят, ездят в детские дома, поддерживают разные социальные проекты. Они сильно загружены: учатся на пятерки, пишут олимпиады и посреди своей занятости успевают прийти потренироваться четыре часа на физически тяжелых репетициях.
И тут им взрослые говорят: активизм — это плохо, активизм — это зло. Даже не до конца понимая, что такое активизм. И когда приходят за неделю до фестиваля и говорят: «Уходите» — это прямо стресс и для них, и для меня. Они очень переживают.
Я уже три дня не сплю и не ем, нахожусь на грани нервного срыва. Меня снова вызывают в отдел по борьбе с экстремизмом. Телефон прослушивают и срывают звонки с адвокатом. Но я мечтаю открыть в своем городе женский кризисный центр, альтернативную независимую школу, где детей не будут гнобить и травить, и дальше продвигать театр. В конце весны мы сделаем постановку по книге Светланы Алексиевич «Соло детского голоса» о детях во время Второй мировой войны, а летом поставим новый английский спектакль.
В этом году ВДНХ отмечает 80-летие. Фотограф и преподаватель Британской высшей школы дизайна Михаил Розанов несколько раз делал большие съемки ВДНХ и благодаря спецдопускам побывал на крышах, шпилях и в закрытых павильонах. «Лента.ру» расспросила Михаила, что интересного скрыто от глаз посетителей Выставки и почему она нравится ему больше Версаля.
«Лента.ру» Как вы воспринимаете ВДНХ?
Розанов: Как несбывшуюся мечту. Для меня это олицетворение мечты людей и народа-победителя. Такая ясность цели — то, как должно было быть, если бы все сложилось правильно.
Это была именно мечта, ставшая реальностью. Людям показывали: еще немного усилий — и все будут жить так.
Вы несколько раз делали архитектурные съемки Выставки. Расскажите, пожалуйста, о выставке 2015 года и альбоме, вышедшем недавно.
В 2015-м году мы делали в музее Москвы выставку, которая как раз и называлась «Ясность цели». Это цитата из фильма «Строгий юноша» — про моральные качества комсомольца, там это один из постулатов. Для того проекта я снимал и ВДНХ, и военную академию, и МИД, и скульптуры, которые находятся на Библиотеке имени Ленина. Но главный акцент сделал на ВДНХ.
Почему?
Я снимал в конце лета 2014 года, тогда только закончилась реставрация.
К 75-летию?
Да, и все было в идеальном состоянии: белое, сияло все. И второй проект — по заказу ВДНХ я делал книгу, которая называлась «Реконструкция ВДНХ». А сейчас выступаю как куратор: 30 июля открывается юбилейная выставка ВДНХ по фотографии. И мы с Линой Краснянской вместе работали в архиве Выставки.
И что вам запомнилось из рабочих моментов?
Когда я снимал книгу, мне давали такие допуски, такие точки, где ни один фотограф не бывал и не будет.
О каких допусках вы говорите?
Высотные — на шпили, на крыши. Скульптуры были в лесах, и мы могли подняться на уровень их голов. Поднимались на купола павильонов, на самый верх, куда попасть можно только во время реставрационных работ.
Почему вы говорите во множественном числе?
Я говорю «мы», потому что у нас группа — я работаю с помощником Михаилом Замковским, мы с ним отсняли всю эту историю. Например, мы поднимались к скульптурной группе на главном входе — сейчас просто невозможно там оказаться. А тогда все было в лесах, и мы для альбома снимали панорамы через скульптурные группы.
Вы снимаете много архитектурных объектов по всему миру. Я видел ваши съемки Версаля. Расскажите об аналогиях этих съемок с ВДНХ.
Это совсем другое. В Версале была договоренность, и мы снимали в выходные дни, когда там нет никого, поэтому в кадре нет людей. Для нас выключали фонтаны.
А что касается ВДНХ — это совершенно другая история, фонтаны там ради нас выключить не могли.
Версальский парк с анфиладой фонтанов — один из прообразов территории ВДНХ.
Ну да, на ВДНХ была создана центральная ось. И когда мы работали, создавая альбом, мы отсняли центральную ось, которая ведет от центральной арки до павильона «Космос». В Версале все другое: там парки, баскеты, а здесь люди ходят, и никаких тебе баскетов.
Мне очень нравится снимать ВДНХ, прямо очень! Но это совсем другая история. Потому что ВДНХ я всегда снимаю в первую очередь как идеологическую картинку, Выставка мне этим и нравится. Повторюсь: победа, ясность цели. А Версаль я расцениваю просто как очень красивое место, полностью выдержанное в духе классицизма. Наследие большой империи — но это было-то когда? Уже все.
Вы помните шашлычно-рыночный период ВДНХ в 1990-х?
Да, там было ужасно. Эти телевизоры жуткие — кошмар!
Я к чему: раз вы то время помните, то, наверное, и у вас есть ощущение, что вот оно — зеркало нашей страны. И какой бы период ни случился — все в нем отражается.
Отчасти вы правы. Да.
У вас есть ответ, что это за мир такой, созданный ведущими архитекторами страны по заказу власти под угрозой расстрела?
Да, это делали академики архитектуры. А с чего вы взяли, что кому-то грозил расстрел?
Первый главный архитектор Олтаржевский был в 1938 году осужден и отправился в Воркуту.
Да, первый состав уехал, потому что были технические ошибки, они не успевали к заявленным срокам. Но представляете, что бы в наши дни было с командой при срыве сроков такого крупного госпроекта, к тому же идеологического? Я думаю, тоже по голове бы не погладили.
И последующие архитекторы и администраторы знали: не справишься — Воркута или расстрел. Вот я о чем.
Вокруг строительства павильонов и их переименований было множество странных историй. Есть замечательные книги, где все это описано. Но у меня есть четкая позиция по поводу Выставки: это дико интересный объект, который я снимаю и буду снимать дальше. И для себя, и по заказу — неважно. Это визуализация мечты. Просто все пошло не так, и эта мечта не получилась. Которая была бы очень парадная и для всех, такая вот великая победа. Но все пошло иначе.
Ну, до нашего времени комплекс ВДНХ дожил, и я, например, там часто бываю — и на велосипеде, и пешком. Как бы то ни было, ВДНХ до нас дошла как прекрасный парк.
Все же много торговой истории там стало. Изначально-то все было по-другому. В период расцвета Выставки, в 60-е, на ней мало что можно было купить. Главное — там можно было посмотреть на передовую технику, на достижения, к которым пришла страна, — вот это было главное. То есть люди смотрели и гордились страной — я про это, про тему гордости и победы. А не про пойти купить телевизор, или, как раньше рекламировали, — помните? — «меха на ВДНХ». И я очень рад, что все это оттуда уходит. Пусть там будет культурная программа, главное — чтобы не было этих ларечников.
Согласен, это снижало образ. А ведь в 1950-1960-е для советского человека, особенно если он приезжал из глубинки, опыт посещения ВДНХ был сродни опыту паломничества в Мекку для мусульманина.
Не меньше, конечно.
За время съемок на Выставке вы, может, прикипели к какому-то объекту? Любимчики завелись архитектурные?
В первую очередь я очень люблю центральный павильон, который еще иногда называют первым или главным. Он у меня в топе: настолько парадный, настолько красивый, просто как будто идеальный. Еще я обожаю «Космос».
А если брать скульптуру — какие у вас фавориты?
Опять же на первом павильоне я был недели две назад, на уровне скульптур, и снимал панораму Москвы через скульптуры, когда уже убрали все леса. И, знаете, они очень интересные и классные. Сделаны очень хорошо, прекрасно выглядят после реставрации. Не знаю, правда, из чего они — из меди, из бронзы?
А когда я снимал интерьеры первого павильона, я там задержался дня на два. И еще, кстати, очень классный павильон мясной промышленности. Но он сейчас законсервирован под реставрацию, его никто не видит. Это за «Космосом», знаете такой?
Да, сверху на нем скульптура «Боец с быком».
Да. Вот там очень красивые интерьеры. Но когда мы снимали, они были, честно говоря, подубитые: где-то кафель сбит, где-то другие следы времени. Думаю, после реставрации все там нормально будет.
Вы снимаете архитектурные объекты во многих городах мира, у вас глаз-алмаз. Если оставить в стороне то, что вы просто любите Выставку, можете рассказать о плюсах и минусах ВДНХ с позиции профессионального архитектурного фотографа?
Во-первых, мне очень нравится масштаб: огромный комплекс, полностью подчиненный единому замыслу. Это, я считаю, огромный плюс и огромное достоинство ВДНХ. Масштабом берет. Центральная ось, единое стилистическое высказывание — все на месте. Что мне не нравится — там все-таки очень много людей. Я больше люблю гулять по пустым пространствам. Хотя для Выставки это большой плюс — что популярность столько лет не уменьшается.
И еще здорово, что Выставка живая, она все время менялась: переделывались фасады, названия павильонов. И, по-моему, замечательно и хорошо, что все это живет до сих пор. При том что задумывалась ВДНХ как выставка достижений всего советского народа — не русского, а именно советского. И мне очень нравится, что там до сих пор есть павильоны республик, которые содержатся на деньги этих государств, теперь уже независимых.
Есть такие урбанистические теории, в соответствии с которыми город и его здания физически должны принадлежать людям. И как сейчас есть коворкинги и коливинги, в будущем общественные пространства и здания будут совместно использоваться горожанами. Если бы вам дали возможность распределить пространства ВДНХ, вы в каких павильонах что бы организовали?
Я бы оставил их музеями и храмами культуры, а любое другое использование запретил. Чтобы приходили, поражались и уходили. Потому что оно того стоит.
Шествие «Бессмертного полка», несмотря на относительную новизну, стало одним из главных элементов празднования Дня Победы — и не только в России. Движение, появившееся по инициативе «снизу», объединило уже почти 10 миллионов человек самых разных возрастов и взглядов. Участники и организаторы этих шествий из разных регионов страны поделились с редакцией «Ленты.ру» воспоминаниями о героических предках и о новом всенародном способе чтить их память.
Павел Викторович (Красноярский край):
Когда в школе учился, нам давали задание написать про своих родственников-ветеранов. Это сочинение я сделал, опираясь на рассказы мамы. Оно получилось эмоциональное, но без подробностей. Годы спустя, когда подходил 70-летний юбилей Победы, я уже серьезно подошел к изучению подвигов своего прадеда Сергея Петровича: нашел документы, просмотрел электронные архивы.
Так я, к примеру, узнал, что однажды прадед уничтожил 40 солдат противника и пулемет, за что ему дали орден Красной Звезды. Прадед артиллеристом был.
Достал фотографию, штендер заказал, указал на нем часть, в которой он воевал, его звание. Были непередаваемые эмоции, когда я вышел из дома со штендером и понес его.
Сегодня наш народ наконец-то просыпается, начинает задумываться о прошлом, о его героях. Ведь не секрет, что в советское время так ветеранов не чтили, как сейчас. К ним проще относились, на бытовом уровне особенно, даже в моей семье, несмотря на три серьезные ранения и фронтовые подвиги.
В деревне тяжелая жизнь была, нервы мотали. Нелегко герою жилось после войны, мягко говоря. И никто его на руках не носил, хотят он того заслуживал. Прадед даже в тюрьме успел посидеть по возвращении.
Теперь хочется, чтобы Минобороны восстановил награды, которые он раздал детям как игрушки. Ведь когда дед и его двое братьев, которые тоже прошли войну, надевали на праздник кителя, их соседи стыдили: «Ишь, вырядился, пошел!» Как у людей язык поворачивался так говорить? А дети эти медали и ордена, разумеется, раскидали, потеряли — боевые-то награды! Но у нас еще хоть что-то сохранилось, а у некоторых семей даже фотографий нету. Вот это вообще ужасно.
Владимир (Крым):
В Симферополе «Бессмертный полк» прошел впервые в 2013-м. Меньше ста человек тогда участвовали. Я узнал об этом спустя два дня, увидев ролик в интернете. Меня он очень зацепил, хотя человек я не сентиментальный. Понял, что это следующий шаг в истории, который сделали новые поколения, учитывая тот печальный факт, что ветераны от нас уходят навсегда.
Связался с организаторами, предложил сделать проект более масштабным.
В Севастополе до этого уже были люди, которые приходили на праздник с портретами своих героев, но именно концепция «Бессмертного полка» позволила довольно быстро вовлечь большее количество участников — ведь почти в каждой семье кто-то воевал. В 2014-м году пришли 2 тысячи человек, в 2015-м — 10 тысяч, в 2016-м — больше 17 тысяч. В прошлом году — 40 тысяч человек. Это уже каждый десятый житель Симферополя!
Наши девушки работают на горячей линии, помогают людям, желающим впервые поучаствовать в шествии, рассказывают, где можно штендер (рамку для фотографии) заказать, откуда и когда пойдет колонна — и так далее. Все больше ребят-добровольцев в это движение вливается. Общаясь с людьми, с семьями фронтовиков, выслушивая их истории, они понимают, что Великая Отечественная — это не только книги и фильмы. Они видят, как война отразилась в жизнях реальных людей — их соседей, земляков.
Ветераны плачут, когда проходит первая колонна, особенно когда дети идут с портретами своих прадедов и прабабушек.
У меня у самого много родственников участвовало в той войне. Из того, что дед мне рассказывал, мне запомнился эпизод, как они технику перетаскивали через белорусские болота. Все думали, что это невозможно. И люди действительно шли там, где лошадь не пройдет, сутками не ели…
Мой прадед освобождал Севастополь и погиб во время этой операции. Дед продолжил его боевой путь: дошел от Крыма до Берлина. Два раза был серьезно ранен. И я восхищен тем, что несмотря на свои ранения и все трудности он был из тех миллионов советских людей, кто затем заново отстраивал страну.
Имея кучу орденов и медалей, мои родственники ни перед кем ими не хвастались, надевали только по большим праздникам. И это тоже многое говорит об их личных качествах.
Георгий, Санкт-Петербург:
Вся наша семья относится положительно к этой акции. Скажу больше: важнее ее для современной России сегодня ничего нет. Люди бились за Родину, чтобы мы сейчас жили свободно, благополучно. Что может быть важнее памяти о них?
Узнали мы о «Бессмертном полку» в 2015 году. Я не прямой потомок Героя Советского Союза Мелитона Кантария [водружал знамя Победы над Рейхстагом] — он мой двоюродный дед. Прямые его потомки живут в Москве. Они участвуют в шествии каждый год, и люди подходят к ним, благодарят. Я тоже с ними буду идти в этом году.
Мне 22 года, я учусь на медицинском факультете Санкт-Петербургского госуниверситета. В роду Кантария много медиков, и я с детства хотел стать врачом.
Роман, Калужская область:
Я пойду с портретом моего двоюродного деда Алексея Кирилловича, офицера, прошедшего всю войну. Родной прадед тоже воевал и пропал без вести, причем где-то в том же районе Калужской области, где я живу.
В нашем Извольске акция проводится с 2015 года. В первый год в шествии участвовали только учителя и ученики сельской школы. Потом число участников увеличилось. Стали приезжать родственники солдат, погибших в окрестностях нашего села с января по апрель 1942 года. В соседнем населенном пункте, кстати, какое-то время находился штаб Жукова.
Родственники ветеранов приезжают не только 9 мая, но и в течение всего года. Мы проводим для них экскурсии. Так, 19 мая мы планируем автопробег по местам, где расположены братские могилы, концерт и первую в нашем районе реконструкцию событий Великой Отечественной войны.
Сергей, Липецк:
Я в этому году собирался впервые пронести портрет своего прадеда в шествии «Бессмертного полка» в Липецке, но буду участвовать как волонтер — точнее, как координатор волонтеров, поэтому такой возможности у меня не будет.
Мой прадедушка Григорий Яковлевича два раза горел в танке. Дошел до Берлина. У нас множество его медалей хранится. И есть одна особенная — пуговица с формы его военной. Получилось так, что в первые дни войны она оторвалась, и прадед все время потом носил ее с собой. Постепенно пуговица эта стала его талисманом.
Потом, уже в мирное время, прадед обшил ее материей и носил как медаль. И гордился ею — говорил, что она ему дороже прочих наград.
Когда речь заходила о войне, прадед тут же вспоминал, что от нее больше всего страдают ни в чем не повинные люди, особенно дети. О танках не рассказывал и о своей службе не рассказывал. Призывал беречь своих близких, свою семью.
Мне повезло. Я застал его живым, но меня тогда не особенно интересовала эта тема. Не осознавал, что рядом со мной такой герой находится, не ценил этого.
Прадед был обычным тружеником. Работал на заводе. Цел еще построенный его рукам дом. В нем сейчас живет сестра моей бабушки.
Юлия, Волгоград:
Впервые я приняла участие в шествии в 2016-м. Шла с портретом прадедушки Моисея Алексеевича, принимавшего участие в Сталинградской битве. Мама моя шла рядом, это было очень душевно. И мне очень хотелось, чтобы эта атмосфера не потерялась впредь из-за сложностей, возникающих при передвижении большой массы людей. Поэтому я стала волонтером, а теперь уже — координатором волонтеров.
Когда приходит больше 50 тысяч человек, без волонтеров не обойтись: мы помогаем сформировать колонну, разделяем потоки, помогаем идти пожилым людям, смотрим, чтобы не возникло давки.
В этом году в Волгограде будут работать уже 800 добровольцев. Наше число растет, как и число участников шествия.
К нам в город приезжает много людей, чьи родственники погибли в Сталинградской битве. Мы идем с ними в одних рядах. Мне запомнилась семья из Калининграда, в прошлом году они приезжали почтить память своего героя. Жаль только, на мероприятии не так много времени, чтобы поговорить подробно.
Да многие и не могут рассказать о судьбе своих дедов. Нашей семье тоже удалось узнать лишь то, что мой прадедушка пропал без вести в июне 1943-го. До этого он прошел Сталинградскую битву, оборону Москвы. Перед началом войны его хотели привлечь к ответственности за отпуск хлеба в долг одной многодетной бедной семье — прадед работал в магазине. А потом начались боевые действия, и он отправился, как тогда говорили, «искупать вину кровью».
Елена Эдуардовна (Челябинск):
В 2014 году мы с мужем Игорем Лемиховым решили «поднимать полк» у себя в Челябинске. Мы пришли к нашему прославленному ветерану Великой Отечественной войны Александру Семеновичу Шлыкову, рассказали ему, что это такое, и попросили у него совета. Он нас фактически благословил. Встречаемся мы не только 9 мая, поддерживаем связь постоянно и, конечно, приходим к нему 24 июня. У нас, к сожалению, мало кто сейчас помнит, что первый в истории Парад Победы был 24 июня 1945 года.
Александр Семенович, несмотря на свой серьезный возраст, бодр и сохраняет прекрасное чувство юмора. Умеет радоваться жизни.
Биография у Шлыкова очень интересная. Александр Семенович из старого казачьего рода. Отец его, георгиевский кавалер, был репрессирован в 37-м году. Из-за этого Александра — тогда студента медвуза — призвали в армию, то есть не дали доучиться как члену семьи «врага народа». Так Шлыков оказался в Польше, там и встретил войну.
Войну он прошел от первого до последнего дня. Демобилизовался уже после победы. Отпрашивался у Баграмяна к матери с сестрой в Челябинск, а тот предлагал ему поступать в военную академию. Александр Семенович отказался, доучился на врача и потом многие годы работал главным хирургом у нас в Челябинской области.
Шлыков — участник двух легендарных парадов: 7 ноября 1941-го и 24 июня 1945-го. В шествиях «Бессмертного полка» он не участвует, потому что присутствует в это время на приеме у губернатора. Мы его бережем. А вообще в прошлом году у нас в Челябинске, по официальным цифрам, участвовали около 75 тысяч человек, по всей области — более 200 тысяч.
Многое еще зависит от погоды. У нас вот снег прогнозируют… В 2015-м челябинский полк шел под снегом с дождем, и штормовой ветер еще был. Потом нам даже один человек из Новой Зеландии написал под фотографией с того шествия: «Эту страну никогда не победить». Люди и правда шли с трудом, с синими от холода руками, мокрые насквозь.
Полк — это не количество, а дух. С нами идут не только люди, но и автомобили Победы красного цвета. Одна из них 1945 года выпуска. Они у нас тоже живые. Сначала семь машин было. В прошлом году — пять. А в этом году только четыре будет. Машины, как и люди, выходят из строя.
Одна из особенностей нашего полка в том, что он идет со штандартом, на котором написано не «Челябинск», а «Танкоград». Другими словам, мы идем под историческим именем.
Мой дед, гвардии полковник Скорняков Евлампий Александрович руководил полком, который в 1944 году был ведущим в операции «Багратион». Через два дня после начала той операции его практически убили — насквозь прострелили автоматной очередью. Один шел в рукопашную. Выжил дед тогда чудом. Немцы думали, что он убит. Его достреливал их офицер. Попал в гвардейский значок. И дед потом всю жизнь говорил, что этот значок его спас. Но более важную роль сыграла девочка из местных, которая оказалась на месте боя, заметила, что он жив, и позвала на помощь.
В 1965-м дед отправился в Белоруссию, разыскал эту девочку, которая стала к тому времени взрослой женщиной, депутатом, и в какую-то из местных школ передал тот самый гвардейский значок.
Дед был очень мудрый человек. Как и многие тяжело раненные фронтовики, сожалел, что не дошел до Берлина. Очень любил детей. Я маленькой девочкой сделала к нему свои первые шаги.
Дед скептически относился к мемуарам военных полководцев о Великой Отечественной — считал, что там очень много вымысла. Всегда подчеркивал, что война — это очень тяжело.