Двадцать лет назад в Москве террористы взорвали два дома, погибли 230 человек. Столица практически перешла на военное положение — со времен Великой Отечественной войны москвичи не чувствовали себя в такой опасности, как в тот сентябрь. Люди боялись возвращаться домой и засыпали со страхом проснуться под завалами. Но москвичи, как никогда после, объединились, чтобы защитить друг друга и помочь тем, кто в этом нуждался. В 20-летнюю годовщину терактов поговорила с выжившими, их близкими, соседями и теми, кто пытался им помочь.
Первый дом был взорван 4 сентября 1999 года в дагестанском городе Буйнакске. Два подъезда пятиэтажки, в которой жили семьи российских военных, остановивших наступление чеченских боевиков на Дагестан, . Погибли 64 человека, 146 человек пострадали.
В ночь на 9 сентября теракты пришли уже в Москву. За пару минут до полуночи были взорваны два подъезда девятиэтажного панельного дома №19 по улице Гурьянова в Москве. Погибли 106 человек, ранения получили почти 700.
На 13 сентября был назначен общенациональный траур по жертвам этих двух терактов. Но именно в этот день, в пять часов утра, произошел третий взрыв — самый страшный по числу жертв. В уничтоженной террористами одноподъездной кирпичной восьмиэтажке №6 корпус 3 по Каширскому шоссе погибли 124 человека. Почти никто не выжил.
«Я очнулся и почувствовал, что лечу», — рассказал «Ленте.ру» Максим Мишарин, один из нескольких жильцов дома на Каширке, которые пережили теракт.
Квартира его семьи находилась на втором этаже, почти над эпицентром взрыва, мощность которого составила 300 килограммов в тротиловом эквиваленте. Мешки с гексогеном находились в подвале.
Но Максим, которому тогда было 24 года, каким-то образом оказался почти на самой вершине горы обломков.
«Я смотрел на завалы вокруг, пытаясь отыскать свою мать, отца или кого-нибудь еще из людей. Меня поразила полная тишина. Не было слышно ничего, кроме мелкого дождя, — вспоминает он. — Мои глаза и рот были забиты кирпичной пылью. Я был весь изранен. Одна из моих ног свешивалась через плечо».
Максим старался не терять самообладания. Когда подошли люди из соседних домов, прохрипел, что с ним все в порядке: «Ищите других, ищите!» Сильную боль Максим испытал, только когда его брали на руки. Она шла от ноги. У мужчины было сломано бедро.
Его отнесли и положили почти голым на мокрый холодный асфальт прямо у проезжей части Каширского шоссе, чем-то накрыли сверху. Из-за этого у Максима началась пневмония.
«Это были обычные люди. Они сами выбежали на улицу практически в нижнем белье. Кто-то остался рядом со мной, другие пытались вызвать скорую, но что-то не получалось, и они поймали проезжавшую мимо, видимо, по какому-то другому вызову, карету. Меня отвезли в 7-ю ГКБ. Она там совсем рядом», — вспоминает Мишарин. Кроме него в то утро в живых остались только шесть человек.
Двенадцатилетняя москвичка Юлия Савилина в те сентябрьские дни просыпалась от сильных взрывов дважды. До 8 сентября, когда террористы взорвали дом на Гурьянова, 19, она с семьей жила в соседнем, 17-м доме.
«Услышала хлопок, но долго не могла открыть глаза. Не знаю почему, наверное, из-за шока. Затем услышала мамин голос. Она звала меня к себе, — вспоминает Юлия. — Вдруг стало нечем дышать, и я открыла глаза, но по-прежнему ничего не видела. Стала искать выход из комнаты и сумела как-то выбраться через окно на балкон, разодрав москитную сетку, ориентируясь на звавший меня оттуда мамин голос».
Мать Юлии уже стояла на балконе со своей крестницей. Позднее к ним присоединился отец, который спал на кухне.
Выбраться на улицу обычным путем Савилины не могли: взрыв в соседней многоэтажке был настолько сильным, что несущие стены их дома сильно деформировались, перегородки попадали, двери заклинило. Образовались завалы. Им пришлось несколько часов провести на балконе, пока глава семейства разбирал их со своей стороны, а соседи — со стороны лестничной площадки.
«Папа еще бабушку спас из квартиры напротив. Тоже на балкон к нам привел. Спасатели, видимо, все находились на разборе завалов дома №19, — продолжает Юлия. — Когда вышли на улицу, взрослые остались у дома, а нас, детей, повели спать в находившийся рядом детский сад. Помню, была настолько уставшая, что уснула, несмотря на все эти события».
Потом семья Савилиных переехала на Каширское шоссе. И снова — взрыв.
Елена Колодий жила в третьем подъезде взорванного дома на улице Гурьянова. Она вспоминает, как спокойно было вечером перед терактом. «В этот день я пришла со школы, а потом допоздна сидела на балконе, где отец сделал самодельный столик, и читала книгу», — вспоминает она. Елене тогда было 16 лет.
Она, как и все, проснулась от сильного хлопка за несколько минут до полуночи. «Встала с кровати. В ночнушке зашла в мамину комнату и говорю, что там что-то взорвалось. Она отвечает: «Иди спи!» Я говорю: «Как я лягу, если у меня вся кровать в осколках от стекла?» Прошла еще, наверное, минута, пока мама поняла, что произошло», — рассказывает Елена.
Ее отец открыл входную дверь и услышал, что там кто-то кричит, бежит по лестнице вниз. Лена, ее двое младших братьев и родители, не глядя надели на себя какие-то вещи и побежали на улицу, где стеной стояла пыль.
Девушка на всю жизнь запомнила, как, еще находясь в квартире, высунулась из окна и увидела темную пыльную пустоту на месте, где находился соседний, четвертый подъезд.
«Мы вышли и встали на полянке. Без документов, денег и вещей. Одела юбку, тонкую вязанную кофту. Взяла, я помню, еще полотенце, оторвала от него кусок и подвязала себе волосы. Потом уже спустя несколько дней мы вернулись за вещами и документами», — говорит она.
Москвич жил в другой уцелевшей части взорванного дома. «Помню, что проснулся от встряски и от шума разбившегося стекла. Когда вышли на улицу, уже много машин стояло — скорых и пожарных. Все в пыли было, как будто в тумане», — рассказывает он.
и ее брат Михаил живут неподалеку от взорванного дома на улице Гурьянова. В ту ночь они, как и многие другие, сразу побежали к рухнувшему подъезду.
В момент взрыва Михаил сидел за компьютером, спиной к окну, в наушниках. «Почувствовал воздушный удар, вскочил и сразу же побежал на улицу. Только выхожу из подъезда, а мимо нашего дома уже едут пожарные. Очень быстро они там появились», — рассказывает он.
В цементной пыли почти ничего не было видно. «Разглядел пару пожилых людей, которые накрывали обнаженное тело погибшей девушки, — вспоминает Михаил. — Потом выяснилось, что эта девушка жила в соседнем от взорванного доме. Когда рвануло, она вышла из ванной и ее ударной волной выбросило на улицу».
Он запомнил дальнобойщиков, в недоумении стоявших возле своих машин. «Они там ночевали на дороге и, видимо, не знали, что делать: уезжать или нет. Некоторые фуры были повреждены какими-то долетевшими до них обломками, другие — нет», — вспоминает Михаил.
«Мужчины все побежали к обрушившемуся дому, чтобы спасать людей. И я тоже. Была кромешная тьма и железобетонная пыль стояла стеной, — рассказывает сестра Михаила Валентина. — Дышать можно было только через платочек. Я обо что-то все время спотыкалась: это были разбросанные взрывом части стен и еще чего-то».
Никаких спасательных работ добровольцам толком организовать не удалось. Подъехавшие на место милиционеры отогнали всех гражданских на пустырь у Москвы-реки и выставили оцепление.
«Нам оставалось только наблюдать за происходящим. Когда включили мощные прожекторы, то казалось, будто бы кино снимают. Ощущение нереальности возникло», — говорит Валентина.
При таком освещении стало видно, что средняя часть многоэтажки была будто бы ножом срезана. Левая и правая части дома устояли. Оттуда слышались крики какой-то девушки. «С верхнего этажа правой части спасатели снимали с помощью лестницы мать с ребенком. А внизу, между вторым и третьим, был пожар, который тушили, но он все время разгорался заново», — вспоминает женщина.
Погода была тихая, безветренная. В округе долго стоял странный запах. Местные сочли, что это пахло взрывчатое вещество, которое использовали террористы, — гексоген.
Утром к жителям соседних домов стали приходить солдаты, которых пригнали на Гурьянова для разбора завалов и работы в оцеплении. «На них были только легкие гимнастерки. Помню, обратились ко мне за водичкой, а я их позвала чаю горячего попить», — вспоминает одна из местных женщин.
Так как окна в домах по всей округе были выбиты ударной волной, на Гурьянова и на Каширском шоссе люди не могли оставить свои жилища без присмотра, опасаясь мародерства. Как окажется позднее — не без оснований.
Очень многие в те дни выжили по чистой случайности. Другие так же случайно погибли.
«Друг нашего сына Саша — им тогда было лет по двадцать — пошел к девушке смотреть кино по видаку и затем остался на ночь, — рассказывает москвичка , которая жила на Каширском шоссе, рядом со взорванным домом. — Когда его нашли… Это были очень тяжелые похороны. Голова парня буквально скотчем была каким-то склеена. Его собирались хоронить в закрытом гробу, но отец уже на Домодедовском кладбище попросил открыть. Хотел увидеть сына в последний раз».
А молодого парня с улицы Гурьянова позднее свидание, наоборот, уберегло от беды. Жители одного из окрестных домов до сих пор помнят, как он пытался прорваться через оцепление. «Разорвал на себе рубаху и кричал, что у него там мать», — вспоминает одна из собеседниц «Ленты.ру».
Один из соседей Елены Радий — мальчик детсадовского возраста — напросился спать в кровать к своей матери. Это спасло ребенку жизнь: его комната была разрушена взрывом. А одну из бабушек, живших в доме на Каширском шоссе, спасла собака, которая разбудила ее раньше обычного на прогулку.
Подобных историй об этих двух домах осталась масса. Есть, конечно, и совершенно мистические. Так, на втором этаже дома на улице Гурьянова, прямо над местом взрыва, жила знакомая Валентины Акимовой. Она работала в парикмахерской и имела, по словам собеседницы «Ленты.ру», «выраженные экстрасенсорные способности».
Коллеги этой женщины после трагедии рассказали Валентине, что буквально за несколько мгновений до взрыва она почувствовала, что произойдет, разбудила и выкинула из окна свою дочь: девочка пострадала, но осталась жива, а останков ее матери так и не нашли.
Валентина и сама могла стать жильцом взорванного дома. «Мы раньше жили в общежитии в Текстильщиках — это коридорная система. И вот, когда ту общагу расселяли, то соседи в тот самый дом попали, а мы — в другой», — вспоминает она.
Взрывы домов стали большим испытанием и для городских служб: пожарных, милиционеров и врачей. Многие из них работали круглыми сутками.
«Я был в оцеплении возле взорванного дома на Каширском шоссе. К сожалению, уже в день взрыва к этому месту стали проявлять интерес мародеры, — вспоминает Валерий Бузовкин, в ту пору бывший сотрудником муниципальной милиции. — Среди прочих здесь ходил слух о некоем сохранившемся самоваре с деньгами или драгоценностями. И вот за этим самоваром велась настоящая охота».
Бузовкин, как и почти все его коллеги, потом проверял чердаки, подвалы и помещения в жилых домах, которые сдавались в аренду. «Тогда была горячая пора и для юристов. Ведь многие помещения до массовых проверок сдавались вовсе без каких-либо документов, а теперь все ринулись их оформлять», — говорит Валерий.
Впрочем эти проверки, начавшиеся после взрыва на улице Гурьянова, не смогли уберечь жителей дома на Каширском шоссе, и почти все собеседники «Ленты.ру» из окрестных домов вспоминают, как бдительные бабушки рассказали местному участковому о подозрительных мешках, которые грузили какие-то неизвестные люди в подвал. Милиционер не проверил все как следует, за что потом был уволен с работы, как и начальник местного отделения милиции.
«Молодого парня просто сделали крайним, а он виноват не был», — утверждает Александр, бывший оперуполномоченный «Нагатино-Садовники», также живущий рядом со взорванным домом на Каширском шоссе. Сотрудники уголовного розыска, в котором Александр отслужил 20 лет, в те дни также работали круглосуточно. Обходили дома, разыскивали мародеров, собирали информацию о тех, кто мог быть причастен к взрыву.
«Сперва они [террористы] планировали заминировать дом №2, корпус 1 по Каширскому шоссе. Но хозяин помещения отказал им в аренде», — говорит бывший опер.
Однако хорошо разобраться в этой истории Александру, который всю свою службу специализировался на поисках угнанных машин, не дали: материалы забрали сотрудники .
В экстренном режиме работали в сентябре 1999 года и сотрудники городских управ.
«Я жила в Марьино. Нас сразу после взрыва вызвали по тревоге, — рассказала «Ленте.ру» бывшая сотрудница управы района «Печатники» Маргарита Дмитриева. — Распределили, кто чем будет заниматься. Я сперва занималась вопросами питания людей, оставшихся без крова. Потом работали с Департаментом имущества, решали вопрос о том, кого и куда расселять из кинотеатра «Тула», где был развернут пункт временного размещения».
Никаких «единых окон» в ту пору не было. Любые процедуры, а уж тем более такие, которые связаны с получением жилья, требовали обойти множество учреждений, в каждом отстоять очередь и преодолеть бюрократические сложности.
Дмитриева и ее коллеги старались максимально ускорить помощь пострадавшим. «Запрашивали информацию из паспортных столов и так далее. Сидели на телефонах горячей линии, сообщали людям о судьбе их родственников. Спали прямо на работе, часа по два в сутки, и так недели две продолжалось», — говорит она.
В Москве боялись новых взрывов. Жители столицы не надеялись на работу полиции или спецслужб, особенно после эпизода, произошедшего в Рязани 22 сентября, где в подвале жилого дома нашли мешки то ли с сахаром, то ли со взрывчаткой (сперва об этом будут сообщать как о предотвращенном теракте, потом — как об учениях). Поэтому москвичи взяли охрану своих домов на себя.
«Мы все дежурили, караулили по очереди, этажами. Недели три ходили вокруг дома. Закрыли наглухо все чердаки с подвалами», — вспоминает .
«Было страшно возвращаться домой с работы, — говорит его сестра Валентина. — Каждый день ходила к кинотеатру “Тула” и просматривала списки погибших, искала там знакомых. Переживала за тех, кто потерял близких, искала возможность им помочь».
А Наталья Владимировна со своим мужем переехали к сестре подальше от Каширского шоссе. Им казалось, что их дом тоже рухнет, что на его фасаде образовались какие-то трещины. «Только через несколько дней сын убедил нас вернуться домой», — вспоминает она.
Но кроме страха была сплоченность. Многие тогда наконец познакомились и подружились со своими соседями, помирились с родными и близкими, стали верить.
Помимо небольших мемориалов, построенных на месте взорванных домов, напоминанием о трагических событиях двадцатилетней давности стал храм-часовня в честь иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» в Печатниках. «Храм на крови» — так порой называет его настоятель, протоиерей . Он приехал на место взрыва в первый же день и с тех пор регулярно проводит здесь богослужения.
«Сам я в тот момент находился дома в Одинцово, но в Иверском соборе Николо-Перервинского монастыря, находящегося в нескольких кварталах от места взрыва, были люди, — вспоминает отец Владимир. — Они рассказывали, что от взрыва стены огромного храма пришли в движение, и казалось, что он обрушится».
По его словам, время взрыва на улице Гурьянова неслучайно было назначено на полночь девятого числа девятого месяца (точное время — 23:58 8 сентября 1999 года). Священник уверен, что это, в сочетании с тремя девятками в летоисчислении, может трактоваться как перевернутые шестерки — символ торжества сатанинской силы.
«Совершивших этот теракт людей обуяла сатанинская злоба. Зачем они это сделали, я понять не могу? Ясно лишь, что они стремились убить как можно больше ни в чем не повинных взрослых и детей», — отмечает священник.
Идея построить рядом с местом трагедии храм появилась, по словам отца Владимира, у прихожан Николо-Перервинского монастыря. Власти поддержали ее не сразу. Автором проекта стал , который за основу взял православный храм, построенный в американском городе Джорданвилль. Одним из спонсоров был министр путей сообщения . Он выделил три миллиона рублей, которых хватило на то, чтобы подвести коммуникации, заложить фундамент и провести другие работы нулевого цикла.
Через два года после взрыва, 14 сентября, храм был заложен, а уже в ночь на 9 сентября 2003 года полностью построен и освящен.
«Сначала отслужили молебен в Иверском соборе, а потом прошли по Шоссейной улице туда, на улицу Гурьянова. Движение было перекрыто. Людей шло очень много. Больше тысячи человек», — вспоминает протоиерей. Теперь в этом храме ежедневно поминаются все погибшие от теракта люди — каждый из них поименно.
Отец Владимир помнит, какими массовыми были траурные мероприятия на Гурьянова в первые годы после взрыва. «Митинги устраивались ночью там, где сейчас находится обелиск: собирались люди, зажигались свечи, играла траурная музыка. Это было светское мероприятие, которое шло параллельно с нашим», — говорит священник.
Затем людей стало ходить все меньше и меньше. Так же и на Каширском шоссе. Мишарин четыре года подряд встречался там еще с одним пережившим теракт — Юрием Сафонцевым, но затем тот приезжать перестал. По словам местных жителей, Юрий уехал заграницу к своей дочери.
«Теперь же [из] родственников погибших приезжают единицы, а то бывает так, что и никого из них нет в ночь [годовщины] трагедии у нас на службе», — говорит отец Владимир. Память человеческая, по его словам, так устроена, что любая боль постепенно притупляется.
Но люди из дома №19 по улице Гурьянова по-прежнему стараются поддерживать друг друга. Они и до взрыва жили очень дружно. «Некоторые даже свои квартиры не запирали. Знали, что соседи присмотрят», — говорит Елена Колодий.
Она до сих пор не может поверить, что на месте взрыва решили построить четыре дома. Две уцелевшие части 19-го дома уничтожили контролируемым подрывом. То же самое сделали и с домом № 17, который сильно деформировало взрывом. Так возле Москвы-реки появилась свободная площадка.
«Сперва там ничего строить не собирались. Хотели сделать небольшой парк. Но потом переиграли и решили возвести четыре жилые башни-многоэтажки. Строить их начали даже раньше, чем там появился наш храм», — говорит отец Владимир.
Квартиры в этих новостройках стоили несколько дешевле. Разумеется, появились и слухи, что живущие здесь люди видят привидения и чаще болеют. Сами жильцы башен ни в какую мистику не верят. «Да, нас предупредили, что дом построен рядом со взорванным, но не прямо на этом месте. Что же теперь? В советское время часто строили на месте кладбищ, и мало кого это беспокоило», — рассказал Владимир, переехавший в новостройку из Мордовии. Он выбрал этот дом из-за цены и хорошего вида на реку.
После Москвы был Волгодонск. Там, 16 сентября 1999 года, в 05:57 взорвался начиненный взрывчаткой грузовик, припаркованный рядом с девятиэтажным домом №35 по Октябрьскому шоссе. Все, как в Буйнакске двенадцатью днями раньше. Обрушился фасад здания, 19 человек погибли, еще 89 человек попали в больницы.
30 сентября федеральные войска вошли в Чечню, чтобы покончить с терроризмом. Но Москва, как и вся Россия, еще долго не будет чувствовать себя в безопасности. Через три года случится «Норд-Ост», еще через два — Беслан.
Следователи пришли к выводу, что все четыре взрыва — в Буйнакске, Москве и Волгодонске, — были организованы Эмиром аль-Хаттабом и Абу Умаром, руководившими незаконным вооруженным формированием «Исламский институт «Кавказ»». В мае 2003-го четыре года лишения свободы получил бывший сотрудник милиции Станислав Любичев, который, как установил суд, обеспечил беспрепятственный проезд в Кисловодск грузовика, в котором под видом сахара находились мешки с гексогеном.
Руководитель диверсионной группы, которая арендовала в Москве помещения и завезла туда взрывчатку, — председатель карачаевского ваххабитского джамаата — был объявлен в розыск. Помогавшие ему Денис Сайтаков и Хаким Абаев убиты: один в Чечне, другой в Ингушетии.
В январе 2004 года к пожизненному заключению приговорили виновников взрыва в Волгодонске Адама Деккушева и Юсуфа Крымшамхалова.
Многие уцелевшие после взрывов 1999 года до сих пор не могут до конца оправиться. У одних появилась эпилепсия, у других — бессонница, кто-то попал в психбольницу, кто-то уже через несколько лет скончался из-за расшатанных нервов и здоровья. Многие годы страдали и бились за правду те, кто так и не нашел останков своих погибших родственников.
Тяжелая депрессия развилась у сестры Максима Мишарина, которая в момент взрыва вообще находилась в командировке в Испании. В течение нескольких лет она мучилась от головных болей, почти не спала и сидела на лекарствах, боялась находиться дома одна.
У самого Максима были сломаны обе ноги, повреждены оба легких, печень и желудок. Все это со временем зажило, хотя вернуть себе возможности ходить, хотя бы с палочкой, стоило ему большого труда. А вот контузия дает о себе знать даже двадцать лет спустя. «Я все еще плохо сплю. В голове стоит звон», — говорит он.
Власти подарили ему, как инвалиду, автомобиль «Ока», и он стал зарабатывать, перевозя на ней стройматериалы. Мишарин оказался талантливым предпринимателем. Он занялся витражными потолками и даже специально пошел учиться живописи в Суриковское училище, чтобы рисовать и разбираться в искусстве лучше конкурентов.
Максим также обзавелся большой семьей. У него трое детей. Про теракт с женой он не разговаривает. Когда кто-то расспрашивает о шраме на животе, Максим придумывает разные небылицы.
Двое молодых друзей, Адиль и Азат, любят отдыхать в небольшом заброшенном сквере прямо на берегу Москва-реки в Печатниках, немного севернее одноименного парка. Здесь, по их словам, можно спокойно выпить, закусить, а иногда и костерок разжечь. Сюда удобно приглашать знакомых. Есть удобный ориентир — необычный православный храм, а за ним — четыре высокие жилые башни-многоэтажки.
На вопрос, чем известно это место, Азат широко раскрывает глаза. «Здесь дом разрушился жилой. Это давно было. Из-за чего? Не знаю, может, землетрясение», — говорит парень.
Отец Владимир смотрит на «храм на крови» и замечает, что он как будто бы стоял здесь веками. Когда мы беседовали, в храме как раз готовились к двадцатой по счету годовщине трагедии.
«Это, как говорят святые отцы, наглая смерть, — говорит он. — То есть внезапная и совершенно неожиданная. За несколько минут до взрыва оттуда люди звонили и общались с родственниками по телефону… Многие из них совершенно не были готовы к переходу в вечную жизнь».
По словам батюшки, в Евангелии есть предостережение для всех живущих на земле: «В чем застану, в том и сужу». «И так было во все времена, — говорит он. — Недаром в одной из старинных молитв, которые читаются верующими перед сном, есть недоуменный вопрос, обращенный к Богу: “Неужели это ложе станет моим гробом, и я не проснусь завтра утром?»»
