Расследование уголовного дела против московского врача Елены Мисюриной возобновлено. В январе из-за врачебной ошибки, повлекшей смерть пациента, ее приговорили к двум годам тюрьмы. Благодаря начавшейся кампании в соцсетях в защиту врача приговор отменили. Официальная версия — неубедительная доказательная база. Как отмечают правозащитники, история Мисюриной может стать поворотным пунктом для российской медицины. Для Следственного комитета России (СКР) дела в отношении врачей стали самым перспективным направлением. Настолько, что следователи даже предлагают дополнить Уголовный кодекс специальными «медицинскими» статьями. Что интересно — о таком эксклюзивном подходе СКР просят сами доктора. Могут ли посадки медиков улучшить российское здравоохранение, «Лента.ру» поговорила с человеком, досконально знающим нравы правоохранительной системы, — бывшим прокурором, бывшим заключенным, а ныне начальником юридического департамента фонда помощи осужденным «Русь сидящая» Алексеем Федяровым.

«Лента.ру»: Вы все время говорите, что правоохранительные органы начали «охоту на врачей». Это красивый речевой оборот или есть доказательства?

Федяров: Количество уголовных дел против медицинских работников действительно увеличивается. Если в прошлом году было 1790 дел плюс минус какие-то копейки, то в этом году будет более 2000. Сейчас ажиотаж, связанный с делом в отношении гематолога Елены Мисюриной, осужденной на два года колонии за смерть пациента, прошел. Врачи, которые активно выступали против приговора, успокоились. Глава Следственного комитета России Александр Бастрыкин на месте не сидел. Он привлек врачебное сообщество, главу Национальной медицинской палаты Леонида Рошаля. Это уважаемый доктор, с заслугами, его многие знают. Но то, что он сейчас делает в тандеме с СКР, — мне страшно на это смотреть.

Почему?

Эта деятельность способствует легализации законотворческих потуг Следственного комитета. Недавно на заседании межведомственной рабочей группы Национальной медицинской палаты и представителей СКР была одобрена необходимость внедрения в Уголовный кодекс специальной статьи для медиков. Врачи, по сути, сами попросили правоохранителей о такой «любезности», о том, что для них нужны особые условия. И просьбу эту Следственный комитет довольно скоро выполнит. Потому что эта просьба выгодна. В ведомстве с недавних пор сформирован собственный штат экспертов, в том числе медицинских. И нужна только статья в УК, чтобы врачебные ошибки можно было с помощью этих экспертов «паковать» в нужные фантики.

Многие доктора не усматривают опасностей в переговорах с правоохранителями. Наоборот, радуются, что с ними советуются.

У них свои соображения, за которые я никоим образом не могу их осуждать. Деятельность врачей зарегулирована и очень зависит от государства. Один раз выступишь против государства, два раза — останешься без клиники, без практики.

Поправки в Уголовный кодекс по врачам активно готовятся. И в пояснительной записке к этому законопроекту наверняка будет говориться о том, что врачебное сообщество эти новшества одобряет. Вряд ли сейчас можно остановить этот процесс и всерьез противостоять. Я просто трезво оцениваю силы. Правозащитникам и адвокатам придется расхлебывать уже последствия.

Сегодня в УК есть статьи, по которым против врачей возбуждают дела. Чем действующие нормативы не устраивают следователей?

В делах, по которым привлекаются врачи, используют статьи 109 и 118 УК («причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения должностным лицом своих профессиональных обязанностей» и «нанесение по неосторожности тяжкого вреда здоровью»).

Сроки давности по этим статьям небольшие — два года. Возбуждая дела, следователи просто не успевают грамотно оформить дело. То есть следствие еще не закончено, а сроки для привлечения к ответственности виновных вышли. Надо бы дело прекращать, однако прекращенное дело — это крайне отрицательный показатель для следователя. В результате возбужденные ранее дела с истекшими сроками давности переквалифицируют на статью 238 УК («оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности»), карается лишением свободы до шести лет. То есть неосторожное преступление небольшой тяжести квалифицируется как тяжкое умышленное исключительно ради показателей.

Но проблема в том, что по статье 238 очень сложно привлечь врача. Взять ту же Мисюрину — какие услуги она оказывала? На тот момент, когда она проводила трепанобиопсию пациенту, она не была предпринимателем или руководителем юридического лица, которое оказывает услуги. Она просто нанятый работник, который сделал тот несчастный прокол. Привлекать врачей по статье 238 очень трудозатратно. Это не устраивает СКР. Поэтому ведомство и пробивает специальную статью для врачей.

У Следственного комитета есть какой-то план по раскрытию преступлений с врачебными ошибками?

В следственных органах ориентирование идет на показатели прошлого года. И если руководство требует, прошлогодние цифры должны постоянно расти. Ну хотя бы процентов на 7-10. В Следственном комитете существуют ежемесячные отчетные таблицы. И дела по врачам в них — на втором месте по важности. На первом — экстремисты.

Все же странно, что под контроль попали именно врачи. В общем-то, «белый халат» считался чуть ли не индульгенцией. Может, действительно слишком много нареканий у граждан к сфере здравоохранения?

Не социолог и не политик, поэтому про глубинные процессы не расскажу. Могу только сказать, что новая врачебная статья будет очень удобна для наращивания показателей. У Следственного комитета огромный штат сотрудников. И всех их нужно обеспечить работой.

В деятельности Следственного комитета есть реальное наполнение. Это традиционные преступления: убийства, причинение тяжкого вреда, повлекшее смерть, взятки, коррупция, преступления сотрудников полиции, изнасилования, преступления в отношении несовершеннолетних. И есть имитация деятельности. Это дела по статьям об оскорблении чувств верующих, экстремизме, нарушении неприкосновенности жилища. Убери имитацию, количество расследуемых преступлений в СКР снизится на 30-40 процентов.

То есть речь о том, чтобы сделать нашу медицину качественной, не идет?

Сделать качественнее — через то, чтобы врач боялся даже скальпель в руки взять? Вряд ли от этого в системе здравоохранения прибавится позитива и стремления совершенствоваться.

Я разговаривала с американским доктором. Он говорит, что их система здравоохранения много лет назад переживала такие же встряски, что и наша сегодня. Адвокаты и пациенты выдвигали против врачей миллионные иски. Сначала доктора возмущались. Когда поняли, что это всерьез и надолго, начали действовать. Это привело к тому, что система начала изнутри оздоровляться. Может, у нас так же все идет к лучшему?

В Америке намного сложнее доказать вину врача. А у нас следователю и не нужно собирать доказательную базу будет. Эксперт все напишет, что попросят. В Америке есть то, чего у нас нет, — огромная саморегулируемость общества, врачебные ассоциации, профсоюзы. И все это реальные структуры, а не имитация.

Чтобы все происходящее помогло оздоровить медицинскую систему, сначала нужно возродить судейскую. У нас нет сейчас в стране справедливого суда. Следствие и прокуратура могут сами обо всем договариваться: на какой срок человека в тюрьму. А суд — это как декорация.

Какие эксперты появились в Следственном комитете? Как их готовили?

Глава Следственного комитета Александр Бастрыкин очень долго бился, чтобы у его ведомства были собственные эксперты. Они есть практически по всем направлением. Это и экономисты, и компьютерщики. Но такие экономисты, что страшно представить. Если рассказать, какие экспертизы они готовят, то станет смешно.

Технические эксперты, например, вписывают чудеса в документы. У нас был случай, когда следователь направил на экспертизу не тот компьютер, который изъяли на месте происшествия. Следователь фактически сопроводил перепутанный компьютер описанием, что там нужно найти. Эксперт просто скопипастил оттуда текст в свою «экспертизу», то есть обнаружил все, что хотел следователь. Только в суде, когда вскрыли пакет с вещдоком, стало ясно, что компьютер там другой.

Поэтому не надо думать, что уровень медицинских экспертов будет другим. В Следственный комитет все хотят пристроить своих детей, знакомых. То есть туда так просто не попасть, набирают исключительно по большому блату. Обычно получается, что берут людей, которые фактически нигде на рынке не сгодились. Часто они и работают экспертами.

Люди там вообще без медицинского образования?

Дипломы у них есть. Но само по себе наличие судебно-медицинского образования не соотносится с тем, что человек может работать экспертом. Это абсолютно не вытекает одно из другого.

Вы представьте, какая колоссальная структура — бюро судебно-медицинской экспертизы в Минздраве. Это ведомство со встроенными системами обучения экспертов. Все они делятся по направлениям: химики, гистологи, патологоанатомы, биологи — кого только нет. И там проводятся разные специфические исследования. А в Следственном комитете будет просто — эксперт. Какой специальности? Да никакой.

Экспертиза Следственного комитета планировалась в противовес экспертизе Минздрава, которую упрекали в отсутствии объективности, было много нареканий в том, что она покрывает своих врачей. Неужели вы не сталкивались с предвзятыми заключениями минздравовских экспертов?

Проблема экспертов в России — комплексная. К Минздраву есть много вопросов, конечно. Там тоже много некачественных заключений. Но дело не в этом. Если мы говорим об узкой теме — о преступлениях врачей — нельзя отдавать на откуп одному ведомству и вопросы привлечения медиков к уголовной ответственности, и вопросы о правильности применения врачами методик. Это должно быть все раскидано и разделено.

Вот представьте: вы эксперт, я следователь, начальник у нас один. Я как следователь назначаю вам экспертизу. Вы мне звоните и говорите: «В этом деле нет преступления». Тут даже врачебной ошибки нет, потому что методики применены правильные. Но человек все равно умер. Операция сложная, шансы выжить при ней 30 на 70. К сожалению, больной попал как раз в те 30, что умирают.

Я звоню своему руководителю, жалуюсь, что не могу в суд направить дело, придется его прекращать, потому что эксперт не находит состава преступления. Руководитель тут же набирает эксперту: «Ты с ума сошел? Нормально с головой-то? Ты хочешь, чтобы мы вылетели из органов по компрометирующим обстоятельствам?» И эксперт пишет экспертизу, какую надо. Куда денется-то?

Почему не идет речь о создании полностью независимой от Минздрава и СКР службы экспертов?

Во-первых, денег на это никто не даст. Во-вторых, зачем Следственному комитету выпускать рычаги влияния из своих рук? Если даже и появится такой законопроект, правоохранительные органы напишут на него отрицательный отзыв. Я эту идею часто проговариваю, у меня есть друзья в СКР. Но когда об этом заикаюсь, меня готовы закидать помидорами.

Много сегодня на зонах врачей? Обращаются они к вам?

До недавнего времени приговоры по врачам были условные. Реальные сроки получила гематолог Елена Мисюрина и может еще пара-тройка человек. Пока нет такого, чтобы медиками «завалили» зону. Но это будет, если в Уголовном кодексе появится отдельная статья для врачей. А она однозначно будет тяжкая — за причинение умышленного вреда. То есть через года полтора после ее внедрения врачи потянутся в тюрьмы.

Мрачное пророчество.

Просто сопоставление фактов. Вот, скажем, пять лет назад были на зоне осужденные по статье 282 («экстремизм» — прим. «Ленты.ру» )? Нет. А по 318-й («применение насилия в отношении представителя власти» — прим. «Ленты.ру») или 148-й («оскорбление чувств верующих» — прим. «Ленты.ру»)? Нет. А сейчас их даже не десятки, а сотни. То же самое будет и с докторами.

Работа по расследованию медицинских дел считается элитной? Правда ли, что на эти задачи отбирают лучших юристов?

Не смешите. Кого там специально отбирают? У следователей колоссальная текучка кадров. Человек работает на следствии три-четыре года, а потом уходит в надзор, в контроль, еще куда-то. Очень мало следователей, которые имеют опыт 8-10 лет. Нет в этой работе ничего элитного или сверхинтеллектуального. Эксперт уже все, что нужно следователю, написал. Ему останется только 10-15 человек допросить.

Начальство вышестоящее будет, конечно, рапортовать, что они ведут отбор следователей для таких дел, самых обученных и сообразительных ставят. Точно так же будут говорить про дела о терроризме, экстремизме, коррупции, налогам. Но если у тебя 10 следователей в отделе сидит и их состав каждые два года меняется — откуда ты элитных возьмешь? Кто попадется под руку, тот и будет расследовать.

Поскольку от тюрьмы никто не застрахован, посоветуйте, как вести себя на допросах врачам?

Все зависит от конкретного дела. Но одно могу сказать совершенно четко: не посоветовавшись с адвокатом, не давайте никаких показаний. И это не должен быть адвокат по назначению, а юрист, которого вам порекомендовали. Ну и нужно, конечно, страховать себя документами. И не надеяться на оправдательный приговор.

Психологически не все могут решительно отказаться разговаривать со следователем, особенно в первый раз.

Если человек психологически не может отказаться от дачи показаний, значит, он психологически готов к тому, чтобы поехать в тюрьму. Я не собираюсь переживать за врача, который, будучи уверенным в правильности проведенного лечения, все же признает обвинение. Если человек собирается писать явку с повинной, то это его выбор.

PS

«Лента.ру» обратилась за комментарием в СКР. В ведомстве подтвердили, что сейчас разрабатываются поправки в законодательство и сослались на ранние заявления ведомства, в частности, о том, что число обращений в Следственный комитет на врачебные ошибки выросло более чем втрое (до шести тысяч в год). Действия врачей квалифицируются по следующим статьям УК России: 109 («Причинение смерти по неосторожности»), 118 («Причинение тяжкого вреда здоровью по неосторожности»), 238 («Оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности»), 293 («Халатность»). Однако, по мнению следователей, ни одна из них не учитывает особенности профессиональной медицинской деятельности и неединообразную судебную практику, поэтому ведомством выработаны предложения по совершенствованию законодательства. В СКР отметили, что пока лишь 10 процентов уголовных дел, расследуемых в отношении врачей, доходят до суда.

Фотография плаката, якобы вывешенного феминистками на Угловой Арсенальной башне Кремля, не вызвала особого резонанса, потому что всякий, кто бывал на территории Кремля (будь то турист или журналист), знает: невозможно пройти к башне и забраться на нее. Московская крепость во все времена хорошо охранялась и оставалась не разгаданной до конца загадкой. Впрочем, несмотря на службу Роты гренадер, дозор Комитета госбезопасности (КГБ), работу Федеральной службы охраны (ФСО) и полеты пернатых бойцов, и здесь случались эксцессы. О том, кто и как охранял Кремль, рассказывает «Лента.ру».

Этого быть не могло, потому что не могло быть никогда

Датчики, камеры, сигнализация, расставленные всюду сотрудники ФСО — общеизвестно, что Кремль находится под строгой охраной. Но с Арсенальной башней все еще сложнее.

Самая могучая, она имела особое значение в обороне Кремля. Высота стен московской цитадели варьируется от 6,5 до 19 метров, а высота Арсенальной башни — 60 метров. Ее фундамент уходит глубоко под землю, внутри — колодец. Одновременно с возведением башни в конце XV века был сооружен подземный ход, ведущий… никто теперь не скажет куда. Потому что в начале XVIII века его заблокировало здание Арсенала (его заложил Петр I в 1701 году). Арсенал также полностью блокирует подход к башне с внутренней стороны Кремля. Сейчас в нем дислоцируется подразделение Президентского полка, вход строго воспрещен.

Случалось ли кому-то в недавнем прошлом «покорить» башни Кремля? Сотрудники ФСО даже саму мысль об этом называют абсурдной.

Впрочем, случались некоторые довольно безобидные истории. В ноябре 2014 года два молодых человека попытались вскарабкаться на крышу служебного помещения — бюро пропусков рядом со Спасской башней — и были задержаны правоохранительными органами. Студенты собирались полезть дальше, на леса реставрируемой Спасской башни, но не успели. В августе 2010 года в Александровском саду с Кремлевской стены сняли сильно пьяного гражданина, пытавшегося через нее перелезть.

Но бывали и по-настоящему опасные и трагичные случаи. Правда, не в Кремле, а у его стен.

Два обстрела и подрыв

22 января 1969 года младший лейтенант Виктор Ильин, переодевшись в чужую милицейскую форму, внедрился в оцепление у Боровицких ворот. Он поджидал кортеж генсека. В тот день Леонид Ильич Брежнев встречал экипажи космических кораблей «Союз-4» и «Союз-5», прибывшие в Москву. В Кремле космонавтам должны были вручать ордена, кортеж из нескольких правительственных лимузинов следовал к Боровицким воротам. И тут раздались выстрелы. Ильин стрелял сразу из двух пистолетов и успел выпустить восемь пуль. Он метил во вторую машину кортежа, в которой, как он рассчитывал, должен был находиться генеральный секретарь. Но в машине были космонавты Леонов, Николаев, Терешкова и Береговой, внешне слегка походивший на Брежнева. В итоге Ильин убил водителя Илью Жаркова и ранил несколько человек. Брежнев ехал в третьей машине кортежа и не пострадал. Суд признал Ильина сумасшедшим, он провел в психиатрических больницах около 20 лет.

Это был не первый случай обстрела машин. 6 ноября 1942 года спрятавшийся на Лобном месте Красной площади Савелий Дмитриев открыл стрельбу по правительственной машине, выехавшей из Спасских ворот. Он успел сделать несколько выстрелов из винтовки, но никто не пострадал. К месту происшествия бросились сотрудники Управления коменданта Московского Кремля. На следствии Дмитриев говорил, что принял машину наркома внешней торговли Анастаса Микояна за машину Иосифа Сталина. То ли он хотел отомстить за отца-священника, то ли был психически болен… В 1950 году по приговору суда Дмитриева расстреляли.

И, пожалуй, самый известный случай. 4 февраля 1905 года у Никольской башни в собственной карете от взрыва погиб великий князь Сергей Александрович, московский генерал-губернатор, пятый сын императора Александра II. Погиб и кучер великого князя Андрей Рудинкин. Личность убийцы хорошо известна: это был член боевой организации партии эсеров Иван Каляев. В 1905 году его повесили в Шлиссельбургской крепости.

Внуково вместо Кремля

Несмотря на то что чрезвычайные ситуации снаружи и внутри главной московской крепости складывались нечасто, Федеральная служба охраны регулярно проводит учения по пресечению попыток незаконного проникновения в Кремль. Прошлой осенью, например, отрабатывалась методика борьбы с несанкционированными полетами беспилотников, а также способы обнаружения и ликвидации средств террористической деятельности.

Как раз полеты беспилотников могли стать причиной сбоев в работе GPS: с недавних пор на территории Кремля навигаторы и спутниковые карты показывают изумленному пользователю, что тот находится не в центре Москвы, а в аэропорту Внуково.

В Федеральной службе охраны эти особенности навигации не комментируют. Пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков, отвечая на вопрос о возможной работе «глушилок», сослался на требования безопасности. Впрочем, журналисты, освещающие работу главы государства, заметили, что такие сбои в системе навигации происходят не только в Кремле, но и в других местах, которые посещает Владимир Путин.

Высказывались предположения, что на территории Кремля расположен специальный комплекс, который, возможно, призван защищать территорию не только от вторжения беспилотников, но и от оружия, ориентирующегося на данные GPS.

Но путаница в навигации — дело обычное для Кремля, здесь издавна напускали туману.

Секретный охранный объект

Примечательно, что сегодня нет ни одного документа о строительстве стен и башен Кремля — все планы цитадели составляли высшую государственную тайну. Возводившийся как крепость, Кремль всегда был загадкой для вражеских лазутчиков.

Столетие за столетием они пытались составить его планы. Самый подробный удалось сделать шведам во времена царя Алексея Михайловича. И даже после того, как официальная столица была перенесена в Санкт-Петербург, сердце Москвы хорошо охранялось.

Советник директора Федеральной службы охраны России, доктор исторических наук, профессор Сергей Девятов в беседе с «Лентой.ру» напоминает, что статус Первопрестольной Москва не теряла никогда, императоры продолжали здесь жить и после переноса столицы. К примеру, Анна Иоанновна, любившая погостить в Кремле, построила деревянный дворец (его потом перенесли на Яузу, в Лефортово, где любившей охоту императрице было куда интереснее). Екатерина Вторая, еще не будучи самодержицей, жила в Большом Кремлевском дворце.

Для посторонних здание дворца, само собой, всегда было закрыто, как были закрыты и Малый Николаевский дворец, и Оружейная палата (тогда она не имела статуса музея, а была хранилищем царских драгоценностей и посольских даров).

В Кремль можно было попасть через Спасские и Никольские ворота, пройти к двум монастырям — Чудову и Вознесенскому, но внутрь обителей чужие не допускались. «А просто погулять по Кремлю было можно, даже залезть на третий ярус Ивана Великого», — напоминает Девятов.

От гренадер до призывников

В 1849 году благодаря императору Николаю Первому в Москве появилась Рота дворцовых гренадер. Изначально они были откомандированы в Первопрестольную из Санкт-Петербурга, да так и остались для охраны царских покоев и парадных залов в Кремлевском дворце. Службу в Роте несли только ветераны, прошедшие боевые действия «в пороховом дыму, под градом пуль и гибельной картечи». Последним командиром кремлевских гренадер был Николай Гантимуров.

После революции на смену гренадерам на некоторое время пришли латышские стрелки, а затем и Школа красных командиров. В 1935 году школа была выведена с территории Кремля, задачи по охране переданы Батальону особого назначения, затем реорганизованному в полк специального назначения. Сейчас по брусчатке отбивает шаг Президентский полк.

После переезда руководителей Советского государства в Кремль в 1918 году охрана крепости осуществлялась Комендатурой Московского Кремля. До января 1936 года она не входила в систему органов безопасности и подчинялась военному ведомству — на правах сектора Московского военного округа. Затем Управление Коменданта Кремля вошло в состав НКВД, а после 1959 года было включено в структуру 9-го Управления Комитета госбезопасности. В наши дни Кремль стережет Федеральная служба охраны.

Президентский полк

Президентский полк принимает участие во всех торжественных церемониях. Служащие полка стоят в почетном карауле у могилы Неизвестного Солдата и мавзолея Ленина, они — визитная карточка Кремля, поэтому их внешнему виду уделяется пристальное внимание. Например, подготовка обуви Почетного караула по внутренним правилам проходит в семь этапов, которые растягиваются почти на сутки.

Руководство полка держит в секрете и количество вооружения, и численность подразделения, ссылаясь на военную тайну. В Президентском полку есть водители, химики, тыловики, санитары и другие специалисты. К общевойсковой подготовке добавлены специальные психологические дисциплины, чтобы охраняющий Кремль солдат мог отличить заблудившегося туриста от невменяемого человека.

Отбор в Президентский полк строгий, требования к кандидатам очень высокие, в том числе к их внешним данным, росту, выносливости. Зоркость — 0,7 на оба глаза, слух — восприятие шепотной речи на расстоянии не менее шести метров на оба уха. А вот знания иностранных языков почему-то не требуется — даже для тех, кто стоит у Кутафьей башни, встречая туристов. Зато приветствуются занятия восточными единоборствами: растяжка пригодится для того, чтобы высоко поднимать ногу, чеканя шаг.

Интересно, что при наборе в полк приоритет отдается тем, кто живет дальше от Кремля, поэтому в Президентском полку служат по призыву солдаты и сержанты из разных уголков России.

У отслуживших открываются неплохие перспективы. Командование может дать рекомендацию для внеконкурсного поступления на учебу в государственный вуз. А силовики — полиция, ФСБ, ФСИН и ФСКН — охотно возьмут их на работу. И, конечно, Президентский полк традиционно рассматривается в качестве кадрового резерва всех служб и подразделений ФСО.

Пернатый спецназ

Службу в Кремле несут и очень необычные стражи, которые стерегут исторические памятники и древние храмы от ворон. Падкие до всего золотого птицы отдирают сусальное покрытие куполов, а зимой устраивают катания: садятся у креста и скользят вниз.

Вороны жили на Боровицком холме исстари и могли бы стать такой же традицией, как их собратья из Тауэра. Но московиты, в отличие от лондонцев, пернатых не полюбили. Бытовало поверье, что если над Кремлем кружится «чернь», жди большой беды — войны или голода.

Борьбу с воронами в Кремле ведут давно. При Ленине их пытались отстреливать из винтовок, однако это мешало вождю мирового пролетариата работать. Пробовали не менее громкий, хотя менее кровавый способ — звукоусиление с агрессивными нотами. Тоже не сработало. В 1973 году в Кремле появилась орнитологическая служба: на борьбу с непрошеными гостями были брошены хищники.

Сейчас небо над Кремлем стережет филин Фил и с десяток ястребов. Хищники живут в Тайницком саду. Их главная задача — не уничтожать птиц, а отпугивать, чтобы на территорию Кремля они залетали как можно реже. И вороны, умные создания, прекрасно понимают: туда лучше не лезть.

В Севастополе педиатра высшей категории Центра детской медицинской реабилитации «Теремок» Ларису Халимон разжаловали в уборщицы за борьбу против «оптимизации». Городские власти планируют выселить медучреждение, где занимаются с детьми-инвалидами, из особняка в нескольких шагах от моря. Взамен роскошной территории с собственным ботаническим садом врачам и пациентам предлагают несколько комнат в старой поликлинике. «Лента.ру» записала рассказ Ларисы Халимон о том, как она борется со шваброй против системы. И как относятся к ее «восстанию» бывшие коллеги-врачи.

Наш центр детской реабилитации был построен еще 40 лет назад, во времена СССР. Но назывался он тогда санаторием пульмонологического профиля. Сюда со всех республик Советского Союза отправляли на лечение детей, страдающих пневмониями, часто болеющих. У нас ведь при центре имеется шикарный парк. Дендрологи специально подбирали для него растения, полезные для дыхательной системы. У нас растут кипарисы, секвойя, кедры. Территория очень большая. До моря не спеша, пешком идти минут 10-15.

В конце 1990-х годов, когда Союз распадался, началась повальная приватизация, часть здания вместе с бассейном и кусочек парка приобрел депутат и открыл там частную православную школу. Но все остальное — сохранилось. При Украине пульмонологический санаторий работал. Когда Крым стал российским, санаторий получил статус мультифункционального центра детской реабилитации. По сути, там принимали всех детей. Было и ортопедическое направление, и психоневрологическое, и пульмонологическое.

Если в советское время изначально санаторий был рассчитан на 180 коек, то в последние годы действовали только 77. Здание нуждалось в ремонте. У нас были и круглосуточные группы, и группы дневного пребывания. То есть как в детский сад можно было привести детей, а вечером забрать. Путевок к нам, как в советские годы, со всей страны уже не было. Вероятно, медицинским туризмом нужно было заниматься руководству. Но родители знали про нас. Центр был востребован у местного населения. Летом у нас занималось много детей, приезжавших на отдых к бабушкам.

Я работала в психоневрологическом отделении. У нас были дети с задержкой речевого развития. Работали по системе ОМС, то есть для пациентов — все бесплатно. Годовой курс реабилитации был рассчитан на 90 дней. Но не подряд, а «сеансами» в 21 день. Между ними — перерывы в два-три месяца. У нас ведь речевая реабилитация. Она включает в себя занятия с логопедами, дефектологами, психологами. Плюс массаж, лечебная гимнастика, физиопроцедуры. Процесс длительный. Но и результаты получали хорошие. У многих ребят проходило заикание, неговорящие начинали произносить первые слова, звуки. В наше отделение всегда была многомесячная очередь.

Но в 2017 году власти Севастополя наш Центр хотели закрыть. Дело в том, что реабилитация детей-инвалидов психоневрологического профиля финансируется из фонда ОМС и из региональных бюджетов. Видимо, наши власти посчитали, что на этих детях можно сэкономить. Да еще и получить бонус — огромный кусок земли рядом с морем. Но в первый раз нам удалось отстоять центр. Начали возмущаться родители, сами врачи. Меня тогда избрали в актив коллектива. Мы писали открытые письма и в наш региональный департамент здравоохранения, и в приемную президента. Первую атаку удалось отбить. Но затишье продлилось несколько месяцев.

В 2018 году чиновники пошли другим путем. Объявили, что центр не закрывается, а реорганизуется. Сотрудникам объявили, что в городе планируется большая реорганизация здравоохранения. И наш реабилитационный центр войдет в состав комплекса из нескольких поликлиник. Но на деле в рамках оптимизации нам было предложено освободить здание и переехать на второй этаж в одну из поликлиник. Предложенная площадь там в несколько раз меньше. То есть вместо 77 коек, действующих сейчас, там может поместиться 15. Естественно, территории для прогулок на свежем воздухе не будет. Не будет и многих видов реабилитации — они просто не поместятся в выделенное нам для «новоселья» пространство.

Коллектив снова развернул борьбу. Меня избрали в актив. Я опять ходила по инстанциям, разносила письма. Из 68 человек письмо подписали 45. Потом в один день уволили нашего главврача. Естественно, сотрудники начали возмущаться произволу. Но в департаменте здравоохранения Севастополя объяснили, что главврача уволили за финансовые нарушения. То есть нам дали понять, что он был мошенником. Установил себе зарплату в 120 тысяч рублей. Высокие оклады выплачивал и своим приближенным шести заместителям. А у остального коллектива доходы были, конечно, несравнимо меньше. Врач в среднем на руки после выплаты налогов получает у нас 25 тысяч рублей, а то и меньше. Медсестра — в два раза меньше врача. Но несмотря на то что в департаменте возмущались финансовыми махинациями в нашем центре, на уволенном главвраче это никак не отразилось. Сейчас у него все хорошо. Он вроде бы определен на другую руководящую должность в здравоохранении.

После того как уволили главврача «Теремка», в Севастополе, чтобы усыпить беспокойство народа по поводу предстоящей оптимизации медицины (а она предстоит практически во всех медучреждениях), создали специальный согласительный комитет. К нам в центр назначили исполняющего обязанности руководителя. Но поскольку после увольнения прежнего начальства у коллектива остались вопросы, по какому принципу сотрудникам начисляется зарплата, как выплачиваются стимулирующие надбавки, почему не платятся разные повышающие коэффициенты за стаж и категорию, то мы написали открытое письмо на имя нового руководителя «Теремка», где попросили дать ответ на эти вопросы.

А также попросили прояснить ситуацию: какие у сотрудников объемы работ, а также виды и объем госзаданий. Это необходимо нам знать, чтобы планировать, сколько пациентов сможем принять. Дело в том, что после увольнения главврача сложилась кризисная ситуация. Чиновники сказали нам, что госзадание центр перевыполнил. То есть мы пролечили больше пациентов, чем предполагалось по плану до конца года. И летом в связи с досрочным выполнением госплана и отсутствием финансирования работу психоневрологического отделения приостановили. Это при том, что в листе ожидания пациентов числилось больше 100 человек.

Ничего сверхъестественного в просьбе не было. Просто хотелось прозрачности. Я лично составляла обращение, собирала подписи, а потом отнесла письмо руководству. На следующий день меня уволили. Точнее, пришла юрист и принесла мне уведомление о сокращении. По закону сокращаемым сотрудникам работодатель обязан предоставить другие вакантные места. В уведомлении вакансии были указаны: полставки невролога, ставка медицинского психолога, ставка палатной медсестры и ставка санитарки.

Как потом выяснилось, на все должности, кроме санитарки, я должна иметь медицинский сертификат. То есть без переобучения не могла бы работать на этих местах. Но поскольку я хотела работать в центре, ведь реабилитация — это одно из перспективных направлений медицины, то решила не сдаваться. И выбрала предложенную вакансию санитарки.

Подумала, что остановка работы «Теремка» — искусственно созданная ситуация. Его не могут так просто взять и закрыть. Он ведь очень востребован в городе. Поэтому решила бороться и идти до конца. Рассчитывала, что смогу восстановиться в должности педиатра. Я ведь врач высшей категории. Больше ни у кого такого статуса, кроме начмеда, в нашем центре нет.

Пишу заявление. А мне исполняющий обязанности главного врача выносит резолюцию: «Возражаю». Я отправляю запрос в трудовую инспекцию и в департамент здравоохранения. Из первого ведомства ответили, что для должности санитарки тоже требуется переобучение и специальный сертификат. А из второго написали, что вакансия оказалась занята. Тогда мне предложили должность уборщицы служебных помещений.

В первый рабочий день в новом качестве меня посадили изучать технику безопасности, функциональные обязанности. Когда я работала врачом, то оставляла верхнюю одежду в небольшом закутке возле ординаторской. Там стояла вешалка и можно было переодеться. Но мой новый непосредственный начальник, заместитель главврача по хозяйственной части, сразу же убрал оттуда вешалку, сказал, что я больше не врач, поэтому тут мне не место. И распорядился отвести меня в подвал, в дворницкую. Там было хозяйственное помещение, где хранился инвентарь: лопаты, метла, ведра и т.д. Санитарное состояние этой комнаты было просто ужасное. Пыль, паутина, грязь. Я все там отчистила, отмыла, навела порядок. Но дело в том, что я не могла там переодеваться. Это практически был «кабинет» дворника. Он у нас человек пожилой, ему больше 70, бывший моряк. Очень интеллигентный. И мне неудобно было его попросить выйти из помещения. Ему просто некуда было бы идти. Подвал у нас напротив общего туалета находится. Абсолютно нет места, чтобы подождать.

Пока убирала, обнаружила еще один закуток, пригодный для переодевания. Рядом с массажным кабинетом небольшое помещение. Там же были душевые. На следующий день свои вещи я оставила именно там. И коридоры, и туалеты я мыла очень хорошо. Потому что понимала, что будут придираться. Не хотела давать поводов. Именно поэтому потребовала предоставить мне письменный график «уборки», то есть моих функциональных обязанностей. Все скрупулезно выполняла. Я себе представляла, что снимаюсь в кино, я — актриса. И должность уборщицы — это моя новая роль.

Через день получила первый выговор. Возвращаюсь с обеденного перерыва и в коридоре встречаю бывшую заведующую. Она качает головой: «Ну как же вы, Лариса Николаевна, зачем вам это надо? Разве вы не переживаете, что у вас в трудовой книжке будет запись: «уборщица»?»

В это время в коридоре появляется старшая медсестра. Она также сейчас мой руководитель. Видит, что я разговариваю, подлетает ко мне: «Лариса Николаевна, что вы тут стоите? У вас обеденное время закончилось! Вы должны уже давно мыть коридор! У меня на столе целая стопка заявлений от сотрудников, что вы плохо относитесь к своим должностным обязанностям!»

Что интересно, когда я была в активе коллектива и мы с помощью открытых писем боролись за сохранность центра, эта старшая медсестра подходила и говорила: «Почему вы не отнесли письмо туда-то? Надо бы еще в эту организацию! Вам коллектив поручил, вы должны отстаивать наши права!» Кстати, другой мой непосредственный начальник — завхозчастью — тоже очень поддерживал, когда мы писали письма президенту о ликвидации центра. А когда выяснилось, что он был в числе приближенных, кому главврач платил огромные зарплаты, извинялся: «Ну вы же понимаете, что я не такой, вы должны войти в положение».

Проработала я так неделю. Видимо, моим новым непосредственным руководителям поставили задачу, что нужно сделать все возможное, чтобы я сама добровольно ушла из центра. Поэтому они старательно выполняли это поручение. Увидят бумажку в коридоре — составляют акт. Я, конечно, старалась не давать повода. Но тем не менее…

А потом заведующий хозяйственной частью узнал, что я переодеваюсь не в дворницкой, куда меня определили, а наверху. Тут же прибежал в мой новый «кабинет», раскричался: «Немедленно убирайте оттуда свои вещи, вы не имеете права находиться в этом служебном помещении. Я сейчас тут буду заколачивать двери!»

Свидетелем этой сцены стала массажистка и возмутилась. «Как вам не стыдно над человеком измываться, — говорит она моему начальнику. — Для чего вы хотите тут двери заколотить? Мы тут душ принимаем, где нам это делать теперь?» Тут я чувствую, что меня тошнит, перед глазами все плывет. В коридоре рядом с кабинетом физиотерапии были маты. Я легла прямо на них. Приехала скорая, измерили давление: 170 на 110. Меня увезли в больницу.

После этого в поликлинике мне выписали больничный. А потом я взяла отпуск без содержания. Я была в таком ужасе, что так заканчивается мой трудовой путь. У меня ведь 37 лет стажа. Школу окончила с отличием, мединститут тоже — с красным дипломом. Все время повышала квалификацию, всегда были одни благодарности. Муж у меня военный. Мы много где в России жили: Екатеринбург, Челябинск, Новосибирск, Севастополь. В общем-то у меня была счастливая жизнь, работу свою всегда любила. И у меня осталась светлая память обо всех учреждениях. О людях, с которыми работала. Ни разу с унижением не сталкивалась.

Муж мне так сказал: надо идти до конца. Потому как не стоит уходить непобедителем. Я пенсионер, мне уже 59 лет. Собственно, наверное, поэтому такая смелая. Особо терять нечего. Коллег не осуждаю. Ведь неизвестно, как бы я сама поступила на их месте. Кому-то осталось несколько лет до пенсии. У кого-то дети маленькие, поэтому держатся за работу. Мы теперь как крепостные.

Пока на больничном была и в отпуске, то узнала, что сейчас по всей России в здравоохранении такая ситуация. Где-то уже всю медицину успели «оптимизировать». В Крыму процесс в разгаре. Оказывается, сейчас многие врачи начинают против этого бороться. Так что я вовсе не пропащий человек. Узнала про независимое профсоюзное движение медиков. Сейчас подала иск в суд о незаконном сокращении и восстановлении в должности. А завтра снова выхожу на работу в центр. Пока в должности уборщицы.