Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Как «Московские центральные диаметры» подарят москвичам новый уровень комфорта
В ближайшее время городские поезда нового поколения «Иволга» станут неотъемлемой частью столичной транспортной системы — они будут курсировать по первым маршрутам Московских центральных диаметров (МЦД) — «Одинцово-Лобня» и «Нахабино-Подольск», которые готовятся к запуску уже в конце 2019-начале 2020 года.
«Иволга» — российская разработка. Производитель поезда («Тверской вагоностроительный завод», входящий в «Трансмашхолдинг» (ТМХ)) использовал в его конструкции более 90 процентов отечественных комплектующих. При этом по технологическому уровню «Иволга» соответствует мировым аналогам, отмечают в ТМХ, и обещают пассажирам новый для столичного транспорта уровень комфорта.
«Потребности пассажиров растут. Многие из них ощущают себя комфортно в привычной среде — дома, в личных автомобилях, в офисах. Желание того, чтобы привычная им среда была перенесена и в общественный транспорт, справедливо. Это один из моментов, который заставляет нас и наших поставщиков компонентов активно развиваться», — отмечает коммерческий директор по развитию пассажирского транспорта ТМХ Александр Лошманов.
В салонах «Иволги» расположены широкие эргономичные сидения, предусмотрены системы климат-контроля и обеззараживания воздуха, USB-розетки, Wi-Fi модули, множество поручней, в том числе, с теплым покрытием, установлены крепления для велосипедов и вместительные багажные полки. В «Иволгах» также есть просторные туалетные комплексы, оборудованные электронными сушилками для рук, сенсорными кранами и пеленальными столиками.
Немаловажно, что поезд адаптирован для проезда маломобильных пассажиров: в головных вагонах установлены пандусы, увеличена площадь туалетных комнат, надписи в вагонах продублированы шрифтом Брайля.
Внешний облик «Иволги» спроектирован при участии ведущего европейского дизайн-бюро, а в интерьере использованы элементы так называемого бионического дизайна: изгибы линий и деталей обстановки, цвета и материалы позаимствованы у природы. Это, как показали исследования, позволяет человеку чувствовать себя в поездке гораздо комфортнее.
Другое важное преимущество «Иволги» — организация внутреннего пространства. План поезда «Иволга» продуман до мелочей. В частности, широкие двери (140 сантиметров) позволяют пассажирам быстро входить в вагон и выходить из него, а отсутствие тамбуров и межвагонных дверей — свободно перемещаться. Внутри поезд «Иволга» просторный и светлый, благодаря большим окнам и правильной организации пространства.
Одновременно это и главное требование к городскому электропоезду, который рассчитан на обслуживание большого пассажиропотока, а также функционирование в тактовом режиме, то есть ездить на небольшие расстояния, с частыми остановками, через равные промежутки времени, отмечают эксперты в области транспорта.
«В «Иволге» не будет традиционных для электричек тамбуров, поскольку поезда на МЦД будут совершать частые остановки и должны обеспечивать высокую проходимость пассажиропотока», — отмечает заведующий кафедрой МАДИ, директор Транспортной ассоциации Московской агломерации (ТАМА) Норайр Блудян.
Так, Московские центральные диаметры, по сути, представляют собой наземное метро, которое соединит противоположные города Подмосковья через центр столицы и будет обслуживать, по оценке департамента транспорта и развития дорожно-транспортной инфраструктуры Москвы, до 330 миллионов человек в год.
«Этот поезд вмещает значительное количество людей, и выбор “Иволги” для МЦД максимально соответствует задаче этого проекта — сделать все возможное, чтобы пассажиры комфортно доехали до конечной точки, при этом сводили к минимуму пользование личным автомобилем», — комментирует председатель «Общероссийского объединения пассажиров» Илья Зотов.
В целом, запуск «Иволги» — это очень важный шаг для формирования позитивного отношения пассажиров к общественному транспорту, отмечают эксперты. «”Иволга” — другое поколение поездов: здесь учитывают потребности всех пассажиров», — комментирует доцент кафедры управления транспортно-экспедиционным обслуживанием Государственного университета управления Татьяна Гайноченко. «Для молодых людей будет привлекательно, что в поезде большое количество USB-розеток и есть Wi-Fi, а для всех пассажиров ― комфортные сидения, климат-контроль, широкие проходы между рядами, возможность сквозного прохода через поезд, бесшумность, современный внешний облик и внутреннее оформление, наличие санитарных комнат», — говорит она.
Кроме того, современный подвижной состав вносит вклад в социальную стабильность общества, так как у людей улучшается настроение и появляется больше сил для того, чтобы он занимался досугом или производительным трудом, замечает Татьяна Гайноченко. «Транспорт — это такая сфера, где формируется потеря здоровья человека, утомляемость, транспортная усталость. Чем эргономичнее транспортное средство, тем меньше эта усталость», — поясняет эксперт.
С «Иволгой» в базовой модификации москвичи знакомы уже полтора года — с апреля 2017 года состав курсировал от Киевского вокзала до Ново-Переделкина, а с октября 2018 года ездит по маршруту Белорусский вокзал-Усово. За это время поезд успел завоевать любовь как пассажиров, так и сотрудников эксплуатирующих организаций — разработчики получили множество положительных отзывов о поезде «Иволга» и благодарности за создание такого комфортного и удобного в обслуживании состава.
Пока же до запуска обновленной для МЦД «Иволги» остается около года, редакция «Ленты.ру» подготовила подробную инфографику с описанием всех характеристик и преимуществ этого городского поезда для пассажиров.
«Не понимаю, как можно было убрать такого доктора?»
Фото: Григорий Сысоев / РИА Новости
Умерла годовалая Настя Орлова — пациентка трансплантолога Михаила Каабака, которого называют единственным в России хирургом, делающим пересадки детям с весом до десяти килограммов. Каабака со скандалом уволили из Национального медицинского исследовательского центра здоровья детей из-за того, что он использовал не одобренные, хотя и не запрещенные методики и препарат. Врача уже распорядились вернуть, но из-за бюрократических проволочек Настя своей операции так и не дождалась. В очереди — еще десятки детей. «Лента.ру» поговорила с родителями самых тяжелых пациентов доктора Каабака — близнецов Романа и Виталия с Сахалина — и других детей, ожидающих пересадки.
«Чтобы он жил, нужно было удалить почку. За нас брался только Каабак»
Дарья Кузнецова, мать 11-месячных близнецов Романа и Виталия, Сахалин.
Когда я услышала новости о том, что дети начали умирать, целый день ходила немножко не в себе, в шоке.
Сейчас Рома находится вместе с отцом в Москве, в РДКБ (Российская детская клиническая больница — прим. «Ленты.ру»), на гемодиализе. Он стабильно тяжелый. И неожиданно ухудшилось состояние у Виталика, он попал в реанимацию, сейчас на аппарате ИВЛ. У него проблемы с сердцем: побочка от почечной недостаточности. Ему нужен гемодиализ, но на Сахалине (где сейчас ребенок находится с матерью — прим. «Ленты.ру») такие процедуры малышам не делают.
Во время беременности возможные проблемы с почками у детей не диагностировались. Но когда они родились, были плохие анализы. Был неонатальный сепсис, и мы думали, что, возможно, проблема в этом. А уже спустя две недели после рождения сказали, что это патология почек и это не лечится. Заведующая сказала, что единственный шанс — трансплантация.
Мы ждали, когда ребята немного окрепнут. Когда им исполнилось полгода, появилась надежда. На Сахалине врачи отправили запрос в Москву. Сначала нам отказали, а потом у Ромы начались ухудшения. Чтобы он жил, нужно было удалить почку. Единственный, кто брался за нас, — это Михаил Михайлович Каабак. Рому прооперировали.
Мы готовились к трансплантации, как вдруг узнали, что наших врачей уволили. И что теперь делать? Мы в прокуратуру, в следственный комитет писали заявление, что детям отказывают в медицинской помощи. Нам ведь говорили: набирайте вес — и все сделаем, а детей меньше десяти килограммов мы не оперируем. Виталик весит 7,5 килограмма, а Рома — 6. И больше на диализе они не смогут набрать.
Потом, когда дело получило огласку, вдруг начали говорить, что в институте Шумакова мальчикам без проблем пересадку сделают. Но как это — вчера ведь нас заверяли, что никто в России, кроме Каабака, не пересаживает младенцам почки, а завтра все уже научились? Мы не хотим ставить эксперименты над детьми! Каабак использует протокол трансплантации, признанный во всем мире, а у нас в стране это запрещают почему-то. Не абсурд? Мы боремся за жизнь наших мальчиков с их рождения. Столько сил ушло, а сейчас вдруг кто-то хочет это все перечеркнуть!
«Пока у нас есть время. Но много ли — я не знаю»
Любовь Чистякова, мать 12-летнего Кирилла, Ярославль.
Кода сыну было шесть с половиной лет, стало известно, что у него хроническая почечная недостаточность — и сразу третьей степени. Причем обнаружили совершенно неожиданно для нас. Кирилл всегда был активным, ходил в бассейн. И абсолютно планово мы проходили диспансеризацию. Все анализы — крови, мочи — были хорошие. А на УЗИ заподозрили проблемы. Направили на консультацию в Москву. И там сделали биопсию.
Мы были на приеме у Каабака, нам посоветовали с ним проконсультироваться. Ситуация у сына ухудшается, и без трансплантации не обойтись. У нас будет родственная операция — в качестве донора или я, или папа. Кто подойдет.
Сейчас пока держимся, пьем лекарства. Кирилл на домашнем обучении. Мы сначала пытались ходить в обычном режиме в школу, но в первом классе Кирилл второй раз заболел скарлатиной. А все болезни очень сильно сказываются на почках, это ухудшает состояние. И нам врачи настоятельно порекомендовали домашнее обучение, чтобы не хватать вирусы. Иммунитет ведь ослаблен.
Я очень надеюсь, что Кирилла будет оперировать Михаил Михайлович Каабак. Когда мы у него были на приеме, как-то сразу поверили, что все хорошо у сына сложится. Мы ждем, у нас пока есть время. У сына скорость клубочковой фильтрации — 34 (клубочковая фильтрация — количество крови, очищаемой почками за определенный период времени; нормой у молодого человека считается значение 90-120 миллилитров в минуту — прим. «Ленты.ру»). Когда она станет 15, мы должны идти на трансплантацию. Пока у нас есть время. Но много ли — я не знаю.
«У нас уже и дата операции была назначена. Что творят наши чиновники?»
Аревик Меликсетян, мать 17-летней Мери, Оренбург
В июне дочери удалили почки. То есть Михаил Михайлович подготовил ее к трансплантации. У дочери почка будет от папы. У нас уже и дата операции была назначена — с 7 по 9 октября. Когда мы уже должны были ехать на госпитализацию, узнали, что нашего врача уволили.
Сейчас Мери по 12 часов в неделю проводит на гемодиализе. Это очень тяжелая процедура даже для взрослых, что уж про детей говорить. Она после нее никакая, давление повышено, сердечная деятельность зашкаливает. Вчера услышали новость про погибшего ребенка. Не могу даже об этом говорить, меня всю трясет. Не понимаю, как можно было убрать такого доктора! Очень страшно за детей. Что творят наши чиновники?
Дочь до девятого класса была на домашнем обучении. После ситуация со здоровьем ухудшилась, и стало не до этого. Конечно, она мечтает быть как все. Но…
«Меня называли уродцем. В роддоме говорили, зачем вам такая»
Россиянки о том, как ненавидели свои тела, но научились их любить
Фото: Diomedia
В русскоязычном Instagram запустили флешмоб #Сомнойвсетак. Под фотографиями с этим хештегом девушки, чья внешность не соответствует типичным представлениям о красоте, рассказывают, как учились принимать свое тело и любить себя такими, какими они родились или стали. В поддержку флешмоба также вышло видео, герои которого рассказали о попытках менять себя, чтобы стать похожими на всех. «Лента.ру» публикует истории девушек.
love.sebya:
Фото опубликовано @love.sebya
«Однажды я полюбила свое тело. Я посмотрела на него в зеркало и поняла: да я ж красотка! Для меня стало удивительно, что когда-то я заставляла себя заниматься, считала калории и ограничивала в еде. Мне стало грустно за ту маленькую 15-летнюю себя, которая ела одно лишь яблоко на ночь и терпела жуткую боль в желудке. Стало жалко ту девушку, которая качала свои ягодицы, потому что это модно и «тот чувак, который смеялся над моей плоской задницей, поплатится, когда увидит мои изменения!» Тяжело вспоминать ту неуверенную девчонку, которой сложно сделать шаг и увидеть, что мир не крутится только вокруг фигуры и еды».
krasavina70:
Фото опубликовано @krasavina70
«Я так долго и упорно скрывала от людей себя. Абсолютное неприятие того, что я видела в зеркале, меня пугало день ото дня. Ужасаюсь, когда вспоминаю, что считала себя уродиной, да еще и без руки… кому вообще «такая» может понравиться? Без руки… у меня нет руки… у меня протез… врожденная аномалия… уродство… Это то, что крутилось в моей голове постоянно. Это мешало мне жить! Мешало заниматься любимыми делами, мешало общаться с людьми, заводить новые знакомства, мешало любить себя, а значит — мешало любить других. Сейчас я принимаю свое тело с каждым днем все больше. Мне все больше нравится свое лицо, своя фигура, но главнее всего — Я ПОЛЮБИЛА СЕБЯ И БЕЗ РУКИ».
tatiana.krokhova:
Фото опубликовано @tatiana.krokhova
«Нас с пеленок учат искать одобрения во внешней среде и соответствовать требованиям к внешности. И совсем не важно, что требования недостижимы, так даже удобней. Патриархальный строй основан на представлении, что женщины недостаточно хороши. Вырастая, не знаем, какие мы настоящие. Какая сила и красота в нас скрыта. Ищем опору, любовь и принятие во внешнем, забывая, что внутри нас есть все для счастья. Мы становимся идеальной ЦА [целевой аудиторией] для всевозможных маркетологов, принимаем как истину то, что мы несовершенны. Ни одному мужчине не предъявляются обязательные требования к внешности. Он может выглядеть как угодно, но ему и в голову не придет, что из-за этого он недостоин счастья и любви».
zarina_knigomania:
Фото опубликовано @zarina_knigomania
«Всем привет из моего леопардового мира. Ладно, про леопардов я сама придумала, обычно у людей такая ассоциация не появляется. Вот врач назвал меня «лошадка ты моя в яблоко». Это было так глупо, что даже не обидно.
Витилиго — забавная штука. Просто организм в какой-то момент говорит тебе: «Знаешь, давай уберем пигмент из кожи вот тут, тут и тут». И ты ему: «Ну да, прикольно, прям, как татуха». Вот только ты пятилетняя девочка, зачем тебе рукав? А потом живешь дальше (а что тут поделаешь?) и начинаешь любить «Людей Икс».
Занятный факт: фраза «ой, а че это с тобой?» вырывается у людей раньше, чем запускается мыслительный процесс. Еще один: если люди пялятся и думают, что это незаметно, это все равно заметно. Но и к этому ты привыкаешь.
В 18 я узнала, что от витилиго можно избавиться. Может, и не совсем, но частично точно. Я уже нырнула в дорогостоящие УФ-облучения, когда меня остановил Сережа. «Ты херней занимаешься». По сути, это #сТОБОЙвсетак, и здорово найти человека, который тебе такое скажет, особенно если у самой смелости сказать это себе не хватает.
Девочки, запустившие хештег #сомнойвсетак, очень смелые! Я не убеждаю никого оставлять все так как есть, нет, меняйтесь, худейте, поправляйтесь, увеличиваете грудь и уменьшайте носы, но только если вы сами этого хотите, а не в угоду чьему-то мнению. И знайте, что вы прекрасны!»
psih.andreevna:
Фото опубликовано @psih.andreevna
«Фотка с плохим светом, не очень хорошим качеством. Но на ней такая Я! Бока, щеки, ляжки! Выложила бы я такую фотографию год назад?! НЕТ Кайфую от того, что меня слышат такие же девочки и пишут, что я им помогаю себя воспринимать менее критично. Кайфую от того, как изменилось мое окружение».
savatisavati:
Фото опубликовано @savatisavati
«Мои растяжки напоминают мне о том времени, когда мои дети еще были у меня под сердцем. Лишний вес уйдет, потому что я четко решила, что не хочу быть первой в очереди на инфаркт в 50 лет! И это тоже НОРМАЛЬНО — это мой выбор! Иногда я не успеваю вымыть голову и сделать укладку. Это временно. Потом, когда дети вырастут, я буду вспоминать об этом времени с улыбкой. У меня есть родинка над верхней губой. Это — изюминка моей внешности, без нее я — уже не я. И у Клаудии Шифер, кстати, такая же. У меня 160 сантиметров роста, и мне так уютно где-то там, в подмышке у почти двухметрового мужа. Я не за бодипозитив, и я не против него. Я за принятие, за любовь к себе, за осознанность, за то, чтобы быть собой, любить свое тело (будь ты похожа на аппетитную булочку из Синнабон или на Мисс фитнес-бикини)! Я за то, чтобы люди не тыкали друг в друга пальцем, не оскорбляли внешность друг друга, не имея других аргументов, не выбирали только по внешности, потому что настоящая красота внутри!»
inna_nemi:
Фото опубликовано @inna_nemi
«В моем Instagram есть все, кроме моих детских фотографий… потому что я родилась такой. С родимым пятном ярко-свекольного цвета на весь глаз. По-умному гемангиома. Глаз был полностью закрыт, зрение, соответственно, на ноль. Бытует мнение, что это «поцелуй ангела/аиста». Не хиленько, я вам скажу, чмокнул меня тот самый аист. Меня называли уродцем. В роддоме говорили, зачем вам такой ребенок. Оставьте его…
90-е, полеты в Москву, с 2 месяцев до 3 лет. Больше дюжины сильнейших облучений на левый глаз. Страшно представить, через что в то время прошли мои родители, чтобы сейчас я жила почти полноценной жизнью. Произошло чудо, или помогли мамины молитвы. Но мой глаз открылся, пятна практически не осталось, зрение удалось восстановить — не 100 процентов, но все же. Последствия облучения все же есть, на левой стороне головы меньше волос, почти нет брови и ресниц, «фингал» без тональника, зрачки разные, в общем, я тот еще экспонат.
Я всегда стеснялась своих детских фотографий, боялась насмешек, дразнилок в саду и школе. Детям же подавай хлеба и зрелищ. Была б у меня кличка на всю жизнь типа Свекла или Одноглазый-Джо.
Мне дали шанс расти обычным ребенком в этом мире. Без насмешек, тыкания пальцем, обсуждения бабушек на скамейках и переглядок за спиной.
Хочу сказать, что я преклоняюсь перед своими родителями. И перед родителями, которые не бросили своих деток, рожденных с явными отклонениями, особенностями или редкими болезнями. Вы большие молодцы и достойны уважения».
lisaalisa_artsmm:
Фото опубликовано @lisaalisa_artsmm
«Я писала пост на тему, что не считаю себя красивой. И про то, что это не влияет на мою самооценку. Пару недель назад я осознала, что обманываю себя, когда случайно увидела сформулированный в мой адрес эпитет «супербугристая» (не в лицо, но я не ошиблась, уверяю, это было точно про меня). Увидела и 20 минут рыдала, ощущая себя недочеловеком/нетакойкаквсе/невсилахчтотоисправить, короче, было до боли обидно.
Я рыдала от обиды, а потом от злости на себя: «Твою ж мать, мне 36 лет, я счастлива в браке вот уже почти 10 лет, я жду третьего малыша, я занимаюсь любимым творчеством, в конце концов у меня где-то валяются школьная медаль и красный диплом строяка… Почему я рыдаю из-за одного единственного слова от человека, который мне никто?!»
Потому что с момента, как эта проблема появилась и до текущего дня я так и не могу до конца принять в себе эту особенность… Потому что каждый день я вижу в рекламе, в кино, на плакатах и в журналах идеальных людей с идеальной кожей… Потому что кто-то когда-то неясно зачем придумал стандарты красоты.
Знаете, я ненавижу сказки о принцессах. Принцессы всегда идеальные. Без недостатков и изъянов. А вот вокруг них всегда завистливые и обязательно некрасивые дамы — сводные сестры с кривыми зубами и большими ногами, колдуньи с бородавками, злые мачехи с длинными носами. И я всегда осознавала, что я ни фига не принцесса. Я вроде не злая, но я все равно по другую сторону. У меня нет рецепта, как принять и полюбить себя. Этот пост всего лишь мой маленький шаг в эту сторону».
psih.andreevna:
Фото опубликовано @psih.andreevna
«Я помню эту ненависть к себе. Помню эти мысли «жирная свинья! Хватит жрать!» каждый раз проходя мимо зеркала!
Помню, как в весе 58-60 килограммов вечно откладывала покупку красивых вещей. «Похудею и куплю». А дни все шли… Помню, как выбирала мужчин не тех, которые нравятся МНЕ! А тех, кому нравлюсь я! Помню, как чувствовала себя некомфортно в купальнике.
Все это было с девочкой, которая много тренировалась, отлично выглядела и все равно ненавидела себя! «Жирные ноги, бока, щеки». Именно вес, который всегда мне казался лишним, был моей болью. Я писала много раз о причинах этого комплекса. Но это теперь абсолютно не важно!
Сейчас, будучи на 20 килограммов больше, я принимаю себя! Через себя мы любим других! Невозможно любить жизнь, окружающих, познать любовь… не любя самого главного человека! Себя! Со всеми особенностями, изюминами и придурью!»
marshmallow_raz_:
Фото опубликовано @marshmallow_raz_
«Нечего бояться. Будь, кем хочешь. Делай, что хочешь. Прими себя и живи свободно от своих собственных загонов. #сомнойвсетак».
Государственная Дума 11 января в первом чтении приняла законопроект, переводящий домашние побои из разряда уголовных преступлений в административные правонарушения. Это вызвало бурное обсуждение как среди самих парламентариев, так и в обществе. Правозащитница Алена Попова, основатель и руководитель фонда Human Capital, провела пикет у стен Госдумы, протестуя против законопроекта. «Лента.ру» выслушала ее аргументы, а также позицию противоположной стороны — представителя организации «Родительское всероссийское сопротивление», юриста Александра Коваленкина.
Декриминализировать нельзя криминализировать
«Лента.ру»: Что привело вас к стенам Госдумы?
Алена Попова: Мы как люди, борющиеся с домашним насилием, выступаем против этого закона потому, что он декриминализирует побои. Аргумент Елены Мизулиной, называющей криминализацию побоев «законом о шлепках», — это вранье. Сам по себе шлепок не является побоями. Побои оставляют ссадины, синяки, то есть последствия насилия, которые можно зафиксировать. Как надо шлепнуть своего ребенка по попе, чтобы у него остался синяк?
Аргументация «Единой России», поддержавшей законопроект, такова: статью 116 Уголовного кодекса по представлению Верховного суда частично декриминализировали в июне 2016 года, оставив уголовную ответственность в случае насилия в отношении родственников. Павел Крашенинников, депутат ЕР, внес тогда поправку с абсолютно логичной формулировкой о том, что более 40 процентов побоев совершается именно внутри семьи. И если уж убирать уголовную ответственность, то для всех. Но эту статью в принципе нельзя было декриминализировать. За 2015 год по официальной статистике 50 тысяч человек пострадали от домашнего насилия, причем 11 тысяч — дети и пенсионеры, и 36 тысяч — женщины. Получается, что депутаты нагородили непонятно что и теперь непонятно, как со всем этим разбираться.
Согласно законопроекту, декриминализируется только первый случай насилия…
Согласно законопроекту, первый случай нанесения побоев рассматривается как административка, а второй — как уголовное преступление. Но уголовное дело будет заведено только по частному обвинению. То есть женщина, которую избили (80 процентов жертв — женщины) должна сама собрать все доказательства, найти деньги, пойти в суд…
Например, Наталье Тунниковой, жертве домашнего насилия, сегодня пришла повестка в суд. Ее избивал сожитель. В последний раз он потащил ее за волосы выбрасывать с балкона 16 этажа. Она нащупала первый попавшийся предмет, которым оказался нож, и ткнула обидчика между ребер. Он отлежал в больнице три дня и уехал в Египет. Сейчас ей предъявят обвинение по второй части статьи 111 УК (Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью), по которой грозит до 10 лет тюремного заключения. Из-за того, что она не дала себя убить, ее посадят, а ему теперь не будет ничего.
Он ведь нанес легкий вред здоровью — синяки. Я считаю, что штраф в размере от 1500 до 5000 рублей не остановит такого человека. Равно как я не считаю возможным, чтобы родители отстаивали свое право наносить ребенку синяки и ссадины. Нас пугают ювенальной юстицией, которая будет забирать детей за побои, — но если такое происходит, нужно что-то делать. Если родители регулярно наносят травмы ребенку, значит, в семье происходит нечто нехорошее.
Неработающая система
Защитники декриминализации говорят, что уголовная статья о побоях не работает. Полиция неохотно заводит уголовное дело, которое отнимает много времени, и в большинстве случаев это заканчивается ничем. Административное разбирательство идет проще. Так, может быть, это правильный подход?
Эту аргументацию сегодня использовала депутат Ольга Баталина из «Единой России», но она несостоятельна. Если закон не работает, надо сделать так, чтобы он работал. У Уголовного кодекса есть одно важное качество: он превентивно ограничивает человека от совершения противоправных действий. Одно дело, когда грозит штраф в полторы тысячи рублей и больше ничего, другое — когда могут посадить в тюрьму.
После июньских поправок к статье 116, оставивших уголовное преследование в отношении близких людей и сожителей, принцип обвинения перевели из частного в частно-публичное (меня избили, а дальше этим занимаются следственные органы, я не должен сам доказывать, что я жертва). С новым законом эту норму отменят, хотя статистики по таким делам еще нет и сказать, работает закон или нет, невозможно. Депутаты жалуются, что в полиции не хватает рук, говорят, мол, наша система не функционирует. И что же теперь? Пусть так будет и дальше?
Что нужно сделать, чтобы система заработала?
Прежде всего нужно принять полноценный закон о домашнем насилии. Следует ввести механизм охранного ордера. Если я знаю, что меня изобьют, или меня избили, и я не хочу, чтобы это повторилось, то требую охранное предписание. Так уже сделали в Белоруссии, и у них хорошая статистика. По охранному ордеру насильник не имеет права приближаться к жертве. Если он это правило нарушил, ему грозит тюрьма. Охранный ордер также хорошо работает, если жертва сама идет на контакт — значит, она осознает степень опасности, и ордер отменяется.
Второе, что должен сделать этот закон, — закрепить переход частного обвинения в публичное, о чем мы уже говорили. Не жертва доказывает, что она жертва, а следственные органы. Многие насильники угрожают жертвам, женщины приходят, пишут заявления, а потом забирают их из-за страха.
Такой законопроект есть. На него получен положительный отзыв правительства. Один из его авторов — депутат Салия Мурзабаева от «Единой России». Он лежит у Тамары Плетневой, члена фракции КПРФ, председателя комитета по вопросам семьи, женщин и детей. Его нужно вынести на чтение и начать обсуждать. Это единственный разумный выход из сложившейся ситуации.
Не случится так, что этот закон лишь добавит работы полиции, а средств и сил нет?
Ничего подобного. У нас есть статистика ближних стран (Белоруссия, Казахстан). Случаев насилия становится меньше, и полиции, наоборот, проще. Правоохранители получают возможность обучить сотрудников, воспитать квалифицированный состав, им это как раз выгодно. Сейчас система не работает, потому что вина всегда перекладывается на жертву. Выходит, государство защищает насильника.
Общество и насильник
У нас не только государство, но и общество оправдывает насильника, и таких защитников, пропагандирующих «Домострой», в том числе женщин, — много. Вроде бы еще недавно такого не было.
Нет, российский социум всегда был таким. Вспомним поговорку «бьет — значит, любит». В «Тихом Доне» Шолохова есть сцена, в которой Степан избивает Аксинью всеми возможными способами с подробным описанием. И та говорит ему: «Бей!», ожидая, что ее должны побить. У нас есть церковь, регулярно ссылающаяся на Послание апостола Павла («да убоится жена мужа своего») — мы знаем, что у нас население массово переквалифицировалось из фанатов коммунизма в фанаты РПЦ, и поэтому слово церкви теперь играет значимую роль.
Сейчас просто больше каналов коммуникации, выражения своих взглядов, и они вот так и выражаются. Действительно, большинство женщин оправдывают насилие, потому что они не видят других вариантов, обществу внушена идея о том, что жертва «сама виновата». Есть и поговорка «не выноси сор из избы». Если происходит какой-то коллапс в семье, мать говорит дочери: мол, «сама такого себе выбрала». А если та решит пойти в полицию, то: «он же отец твоих детей, что ты делаешь!»
Я не фанат Путина, но для любителей «Домостроя» в наших листовках есть цитата с его последней пресс-конференции, на которой он сказал, что нельзя оправдывать шлепки и телесные наказания. Пусть консервативная часть населения, раз для них Владимир Владимирович такой авторитет, опирается на его видение проблемы.
Как можно изменить общество? Этим должно заниматься государство, общественные организации или еще кто-то?
Необходима пропаганда ненасилия. Нужны фильмы, реклама, слоганы, бренды, выступающие против насилия. Безусловно, общество должно приветствовать защиту жертвы, а не защиту насильника. Мальчикам надо рассказывать о том, что нужно уважать девочек, что они не имеют права применять физическую силу. Точно так же и девочка должна уважать мальчика и также не имеет права на физическую силу. Необходимо договариваться.
Я считаю, что это, безусловно, вопрос воспитания с детского сада и школы. Надо не уроки православия вводить, а уроки этики, логики и правоведения, на которых детям будут говорить, что по Конституции оба пола равны в правах, и 21-я статья запрещает применение насилия в принципе, потому что оно унижает человеческое достоинство. Надо развивать культуру кризисных центров, куда женщины могут уходить, избегая ситуации насилия. В СССР — как к нему ни относись — были женсоветы, структура, порицающую применение силы в семье.
А мужчины-жертвы семейного насилия, кто они?
Пять процентов жертв действительно мужчины. Это необязательно муж, это может быть отец, которого избивает дочь, сын, которого избивает мама или бабушка. То есть мужчины, не относящиеся к категории равновозрастных. Статистика агрессии детей в отношении своих пожилых родителях зашкаливает. Отмена уголовного преследования наверняка повлечет повышение смертности в старшей возрастной группе.
В пикете у Госдумы были и другие активисты, те, кто выступают за декриминализацию семейного насилия. Кто это?
Это «Родительское всероссийское сопротивление», считающее, что в своем нынешнем виде эта уголовная статья дает право изымать детей из семьи за родительские «шлепки». Эти люди — нормальные родители. Но почему-то они отметают аргументацию о том, что престарелых надо защищать от побоев, что детей в принципе нельзя бить, а побои и шлепки — не одно и тоже.
«Лента.ру» выяснила позицию «Родительского всероссийского сопротивления» по вопросу декриминализации семейных побоев. На вопросы ответил юрист организации Александр Коваленкин.
Прут от куста
«Лента.ру»: Вы называете уголовную статью о семейном насилии «законом о шлепках», но органы опеки изымают детей из семьи не по этой статье.
Коваленкин: Да, это действительно так. Но на практике происходит по-другому: если в детском саду у малыша заметили синячок, ссадинку, его могут сразу не вернуть родителям, передав в полицию. У меня был случай, когда ребенка отдали не его матери, а деду, бывает, что ребенка кладут в больницу в целях изоляции.
Заявляют детские сады или школы. У них есть свои инструкции межведомственного взаимодействия. Я разговаривал с полицией, спрашивал, почему они отдали ребенка деду, но угрожали матери — «А нам так опека сказала». То есть полиция в рамках межведомственного взаимодействия полностью теряет понимание того, кому она подчинена. По законам изъятие ребенка и уголовное наказание за побои — вещи несовместимые, потому что изымать можно при угрозе здоровью, а побои по определению — не угроза здоровью. Но на практике детей просто отбирают по приказу, причем до суда, хотя по этой статье можно и судить.
Адвокат Болдырев сообщал на сайте Адвокатской палаты о случае в Новосибирске. Муж с женой примирились, но по закону при частно-публичном обвинении примирение запрещено. Добрые правоохранители подсказали им, как переквалифицировать дело по 115-й статье. Она более суровая, но по ней примирение разрешено. Вот такие парадоксы в этом законе были.
Вам не кажется, что из-за декриминализации первого случая семейного насилия и открытии уголовного дела в последующих в порядке частного обвинения пострадавшие просто перестанут обращаться за помощью?
Это из аргументации феминистского крыла. Там есть два типа аргументации. Одна касается мужей и жен, и тут они говорят, что женщин надо защищать. Другая, которая нас больше волнует, не феминистская, а ювенальная составляющая, то, что связано с воспитанием детей. И здесь все просто вернется к нормальной практике — в предыдущие годы по 116-й статье родителей вообще не привлекали, так как считалось, что это незначительные вещи, особенности воспитания. Всех же родители шлепали так или иначе.
Но во время шлепков обычно не остается следов.
Шлепков — да. А если снимут след от ремня или прута какого-нибудь… У меня был случай — мать испугалась за ребенка, который под машину чуть не выскочил. Она его тут же дернула на себя, отстегала каким-то прутом от куста и угодила в полицию. Все обошлось, но нам потребовалось обращаться в министерство и отменять приказ об изъятии ребенка.
А как насчет побоев жен мужьями и того, что дети часто поколачивают своих престарелых родителей?
Что значит часто? Сегодня, к сожалению, и в Думе звучали цифры, совершенно не соответствующие действительности. Их распространяет центр «Анна», получивший 530 тысяч долларов от Charles Stewart Mott Foundation. Они тысячекратно преувеличены.
То есть эти случаи единичны?
Не единичны, но важно понимать, что эти показатели не выходят за пределы прошлых лет. Ничего экстраординарного в обществе не происходит, чтобы принимать такие законы. Более того, статистика свидетельствует: по сравнению с 1990-ми годами сейчас насилия вдвое меньше.
Должен быть установлен порог невмешательства в семейные дела (это наша идея). Ребенок часто падает сам, ставит синяк, его ведут в больницу, а потом в дом приходит полицейский. Это не должно быть предметом разбирательства — «а вдруг его побили». Общество вгоняют в какую-то паранойю и диктатуру.
Часто ли этот закон так применяется — рассматривают каждую ссадину?
В данном случае это просто приказ Минздрава, согласно которому врач, если он имеет основания подозревать насилие в отношении ребенка, доносит в полицию. И он трактует закон так, что любой синяк, любой ушиб становится поводом для подозрения. Было интервью со старшим уполномоченным по делам несовершеннолетних полиции Железнодорожного района Новосибирска. Она сказала, что при выезде по сигналам медиков не было ни одного случая, когда бы родитель был оправдан.
Может, стоит не менять законодательство, а улучшить работу правоохранительных органов?
Возможно. Мы как общественники стараемся беседовать с полицейскими, но мы мало что можем сделать. Надо работать на уровне идеологии, внушать, что никто не защитит детей лучше, чем их родители. Исключения бывают, но ради них нельзя перестраивать общество.
Трагическая гибель 36-летней москвички Людмилы Соколовой, которая лишила жизни еще и девятимесячную дочь и шестилетнего сына, потрясла россиян. Женщина оставила предсмертную записку, а за несколько минут до случившегося звонила в скорую помощь с жалобами на плохое самочувствие дочери и проблемы с ее кормлением. Как рассказали ее близкие, погибшая страдала психозом и послеродовой депрессией. Тем не менее врачи, по их словам, рекомендовали не класть ее в психбольницу, так как «она потом будет обижаться». Послеродовая депрессия — заболевание, о котором не принято говорить в российском обществе, так как считается, что женщины обязаны испытывать радость материнства после родов. Их жалобы воспринимаются как эгоизм, в результате чего многие годами не получают помощь. По просьбе «Ленты.ру» психоактивистка и журналистка Алена Агаджикова поговорила о заболевании с соосновательницей проекта «Бережно к себе» Ксенией Красильниковой, написавшей книгу «Не просто устала. Как распознать и преодолеть послеродовую депрессию».
«Лента.ру»: В течение 14 лет я переживала разные состояния, одно из них — тревожная депрессия. Поэтому мне сложно представить, каково не знать, что она собой представляет, не чувствовать ее. Другой мир совершенно. И я хотела спросить у тебя для начала: до периода послеродовой депрессии, который ты описываешь в книге, у тебя случались депрессивные состояния?
Ксения Красильникова: Когда я лежала в психиатрической больнице, а я лежала полгода, психиатр разговаривал со мной почти каждый день и подолгу. Врачи мою жизнь изучили досконально. Они делились со мной предположениями, что на основании рассказанного о моей жизни у меня в анамнезе может быть депрессивный эпизод.
На фоне абьюзивных отношений восемь лет назад мне было почти постоянно грустно, я чувствовала, что теряю важные части своей личности. Сильное ощущение тоски и безвыходности, радости я не испытывала. Помимо личностных изменений, начались и существенные изменения внешности. Мне было трудно элементарно следить за собой. А в целом не сказать, что я хорошо помню тот период. Но даже если это был депрессивный эпизод, то он был совершенно другой степени тяжести. Потому что депрессия, которая у меня была после родов, несовместима с жизнедеятельностью вообще. На ее фоне то, что было до этого, меркнет.
Да, это частая проблема: пока депрессия сочетается с твоей жизнедеятельностью, ты справляешься. Социальный фактор играет огромную роль, никто вокруг не говорит, что это может быть патологичное состояние, и ты такая — «ну, наверное, плохое настроение».
Да. В тот период у меня очень сильно сократился круг общения, и это связано как с характером тех отношений, так и с тем, что мои близкие люди в тот период меньше знали о психике в целом и не особо стремились помогать. Моя сестра тогда, чего сейчас я вообще не могу представить, говорила: «Ты чувствуешь себя несчастной, но это твоя жизнь, твой выбор».
Если перейти к твоему острому постродовому периоду, в книге ты писала, что важно отличить депрессию от беби-блюза. Что такое «беби-блюз»?
Беби-блюз — это такое специфическое состояние, которое возникает, после родов. Перемены настроения, ощущение тоски, плаксивости, иногда бывают вспышки гнева. У состояния есть важное отличие от депрессии: оно, как единоразовая акция, заканчивается в течение нескольких дней. Считается, что максимально оно может длиться две недели. Если симптомы беби-блюза продолжаются более двух недель, есть основания для того, чтобы предположить у себя депрессию. Границы зыбкие, но важно и то, что моменты тоски обязательно в какие-то секунды сменяются ощущением радости.
Реально ли родить так, чтобы сохранить психику? Ведь маленький человек — это в любом случае депривация сна, ты никуда от этого не денешься, это физические, гормональные изменения…
Еще все время присутствует рядом беспомощный человек, который орет.
Да, то есть добавляются еще аудиальные, сенсорные перегрузки. Считается, что психические особенности могут проявиться у человека, у которого их ранее никогда не было, под воздействием внешних факторов. И по сути, ребенок — это очень жесткий триггер для любого человека.
Все верно. Именно поэтому существует послеродовой психоз, а это жесточайшее, дико опасное для жизни состояние, и именно на фоне послеродового психоза чаще всего случаются инфантициды (лишение жизни своего ребенка — прим. «Ленты.ру») и расширенные суициды (самоубийство вместе с лишением жизни других людей — прим. «Ленты.ру»). Насколько я знаю, психоз после родов часто бывает первой манифестацией биполярного аффективного расстройства. И реже, но бывает первой манифестацией шизофрении. И с ним связаны две хорошие вещи: во-первых, он случается в одном случае на тысячу, в отличие от депрессии, частотность которой составляет 10-20 процентов. Во-вторых, он купируется быстро. Тут важнее всего быстро попасть в больницу, желательно, чтобы закрыли и полечили, в отличие от депрессии, которая может лечиться год, больше года.
По твоему мнению, не является ли депрессия закономерным продолжением родов как таковых? Ты знаешь матерей, которые родили, и у них не было депрессии?
В моем окружении ни у кого из молодых матерей не было послеродовой депрессии. В том числе у моей сестры-близнеца Насти, несмотря на то, что у нее до этого была клиническая депрессия. Настя была очень травмирована тем, что происходит со мной, и в какой-то момент поняла, что она может меня сейчас потерять. Помню, в предновогоднее время мы, обе беременные, сидели с ней в кафе, а я не могла есть, совсем, никак. Я периодически плакала, говорила, что не могу, что не понимаю, что делать. Она мне говорила, что она рядом. Это была важная поддержка.
Материнство не обязательно сопровождается депрессией, но это не значит, что те матери, у которых депрессии нет, не заслуживают бережного отношения, поддержки, приоритизации (внимательного отношения — прим. «Ленты.ру»). Моя философия состоит в том, что приоритизировать в послеродовом периоде нужно не ребенка, а мать. Даже если она в ментальном порядке.
Приоритизация — хорошее слово. В чем она выражается в твоем случае?
В том, например, что я говорю твердое «нет» разным людям и идеям. Я прошу помощи, когда мне нужно. Если я понимаю, что не могу потянуть какую-то вещь, то говорю, что мы либо откажемся от этой идеи, либо перенесем. Я не требовательна к себе как к матери. Мне нравится, какая я мать, но у меня нет никаких внутренних противоречий, связанных с тем, например, что мой ребенок много смотрит мультики. А я могла бы, как многие делают, убиваться по «развивашкам», еще чему-нибудь. У меня нет страхов, что ребенок будет плохо развиваться, будет недостаточно умным. Я с радостью делегирую заботу о нем своей маме, свекрови, если есть такая возможность. Илья у меня ходит в детский сад, несмотря на то, что еще маленький.
Один из героев твоей книги — твой муж Данила. В России ситуация с мужьями-отцами не самая лучшая. Фигура «отца-мебели», который, даже если не работает или работает очень умеренно, все равно не считает, что должен участвовать в жизни младенца, ребенка, подростка. Выходит, что женщина оказывается без помощи в тот момент, когда физически она не одна. То есть это двойная изоляция. Хочется задать тебе вопрос: как тебе удалось выбрать такого хорошего человека? (Шучу, конечно. Хотя, может и нет.)
А на самом деле, это правда. Впрочем, наличие в партнере «хорошего человека» не гарантирует его осознанность. Тут сочетание различных факторов. Я уже не была готова ошибиться аналогичным образом после того, что со мной было раньше. И мой нынешний муж просто не понимает, как в родительстве можно не быть равноправными партнерами. И в семье. Не знаю, почему у него такая, скажем так, идеология, непохожая на идеологию большинства. Так получилось. Когда у меня случилась послеродовая депрессия, он уволился, потому что кто-то должен был быть с ребенком. У меня были основания еще до родов предполагать, что он не из тех мужчин, которые будут отсутствовать в каком-либо виде. Так и оказалось, и так продолжается до сих пор.
Он эмпатичный в целом человек?
Наверное, можно так сказать. Ту реальность, которая возникла тогда, он просто принял, не задавая вопросов. Больница, врач, жена, которая действительно выглядит плоховато, и тут не нужно какими-то специальными особенностями обладать, чтобы разгадать, что человеку срочно требуется помощь. Я думаю, он просто понял, что в нашей семье случилась беда и нужно вылезать из этой беды.
Про беду. В самом начале ты говорила про послеродовой психоз. Как ты отреагировала на трагедию Людмилы Соколовой?
У меня есть ощущение, что мои близкие триггернулись из-за истории даже больше, чем я, потому что их столкнуло с этой реальностью в трагическом контексте заново. Мне сразу же, узнав о новости, позвонила Настя Чуковская и начала плакать в трубку, кричать: «Как же так, я могла и тебя потерять». И сестра моя, сказала, что прочитала новость и рыдала прямо во время тренировки. Одна моя знакомая, которая читала мою книгу, прислала эту ссылку с новостью со словами: «Ничего себе, а это не шутки!»
В моей книге есть история. Женщина из США убила свою дочь, которой уже было, по-моему, полгода. Сначала попыталась покончить с собой, не получилось, хотя думала, что умрет. И тогда она поняла, что если не уйдет из этого мира сама, то не может допустить, чтобы ее дочь в нем жила. Ее посадили в тюрьму на 10 лет. Выйдя из тюрьмы, она занялась просвещением, связанным с послеродовым расстройством. И через три года после этого, уже выйдя замуж, обретя большой круг поддержки, все равно покончила с собой. У нее была тяжелая депрессия. Я считаю важным говорить, что это смертельно опасно.
Как ты представляешь себе предотвращение таких трагедий на институциональном уровне?
Необходима система перинатальной поддержки. Это когда к женщине приходит педиатр на следующий день после того, как она выписалась из роддома. Да, это есть и в России, и ко мне приходила такая специалистка, но как это было: приходит, перечисляет, что есть нельзя (а есть «нельзя» почти ничего, кроме хлеба и масла, и это антинаучный абсолютно конструкт), говорит, чем мазать пупочную ранку ребенку, и уходит. После чего еще несколько раз приходит уже медсестра.
В других странах в эту систему перинатальной поддержки включено и, в общем-то, является одной из важнейших частей отслеживание ментального состояния матери. Опросники, Эдинбургская шкала [послеродовой депрессии], шкала депрессии Бека — все, что угодно. И элементарная человеческая поддержка, вопросы: «Как вы сами?»
Важнейшая часть — обучение педиатров, неонатологов и гинекологов, чтобы они элементарно знали о возможном психическом расстройстве. Не менее важно искоренение акушерского насилия, потому что оно — прямой путь либо к послеродовой депрессии, либо к послеродовому ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство — прим. «Ленты.ру»), которое тоже очень часто бывает. Да, это абсолютная сказка, неосуществимо.
Создание горячих линий, создание правдивого информационного фона, чтобы из уст авторитетного человека из СМИ, если он зовет к себе человека, который так или иначе с этим опытом столкнулся, не звучали травматичные вещи. Важно, чтобы было финансирование волонтерских программ.
Вы с коллегами сейчас делаете проект о ментальном здоровье матерей. Расскажи о нем.
Он называется «Бережно к себе». Это проект, который будет содержать в себе очень много разнообразной информации и опыта столкновения с различными ментальными сложностями, связанными с рождением детей, с фокусом на послеродовую депрессию. Будет также онлайн-группа поддержки.
Группа поддержки, которую ведет психолог?
Да. Либо психолог, либо обученный peer councellor, то есть человек, который консультирует тебя в связи с какой-то проблемой не потому, что он эксперт, а потому, что он имел такой опыт. Это как в «анонимных алкоголиках». Такая роль называется по-разному, то есть существуют другие термины для обозначения того же понятия, но это очень хорошо развивающееся направление на Западе, когда ты можешь помогать другим людям, быть помогающим практиком, не имея при этом профессионального образования. Потом у нас будет система обучения для врачей — гинекологов, педиатров, психиатров, потому что есть много даже психиатров, которые ничего не знают о послеродовой депрессии, которые обвиняют, осуждают, газлайтят.
Буквально сегодня мне прислали ссылку на телеэфир, который позвал психолога обсудить случай с Людмилой Соколовой. Психолог с матом сказал, что, когда у человека депрессия, «он лежит ногами к стенке, а когда выходит в окно с детьми, то он ****** (чокнутый)».
Я хотела бы увидеть лицензирование и создание профессиональных этических ассоциаций, которые были бы на государственном уровне закреплены для помогающих практиков. Постоянное переобучение психиатров, потому что у меня были совсем не худшие психиатры в моей государственной больнице, но они ничего не знали, например, о том, что существуют совместимые с грудным кормлением психотропные препараты. Было очевидно, что они не занимаются в своей ежедневной практике изучением исследований психосостояния матерей, и с этим надо что-то делать. И еще, чтобы люди, которые принимают звонки по телефону скорой помощи, проходили минимальное обучение и имели минимальные скрипты, чтобы выявить, задать тайные вопросы человеку, который в остром состоянии.
В Америке и, по-моему, в Австралии есть совершенно поразительные, созданные государством центры, которые специализируются на перинатальных расстройствах и куда могут госпитализироваться женщины с грудными детьми. Женщине зачастую необходимо оставаться под наблюдением из-за суицидального поведения. Такая система дает не расставаться с ребенком, и при этом есть психиатры и психотерапевты, которые максимально глубоко специализируются на этой тематике.
Давай перейдем к твоей книге. Какие были отклики на нее?
Когда у меня выходила книга, я написала пост в Facebook. Мне всегда было трудно писать посты, я не привыкла к социальному обнажению, а тут прям выдала всю правду-матку, и он не хило разошелся. Я стала получать много фидбека. Преимущественно это были, конечно, положительные отклики с благодарностью, что я расшевелила замалчиваемую тему. Потом уже люди начали читать книгу, говорить разное, делиться своими впечатлениями. Были те, кто приходил ко мне в личку сказать «спасибо», были те, кто приходил и задавал дополнительные вопросы, были и остаются до сих пор большие потоки с просьбами помочь.
А от кого исходил хейт?
От разных людей. Но пожелания смерти в свой адрес я увидела от мужчин. Женщины писали преимущественно: «эгоистка, лентяйка, бездельница, зажралась, ребенок — это ж такое счастье, а я вот нюхала пяточки своего малыша».
В связи с трагедией Людмилы Соколовой ты сейчас даешь очень много интервью. Ты сказала, что в твой проект будет входить обучение представителей медиа этичной коммуникации. За последние дни ты сталкивалась с неэтичным поведением журналистов?
На днях я была на прямом эфире одного из телеканалов. В моей голове репутация этого медиа не самая чистая, ну, думаю, посмотрю, что они будут говорить. Не скажу, чтобы мои худшие опасения подтверждались, но журналисты уводили не туда.
Например, к эфиру подключилась моя соавторка Даша Уткина, клинический психолог и доула (женщина, которая обеспечивает непрерывную физическую, эмоциональную и информационную поддержку мамам до, во время и после родов — прим. «Ленты.ру»). Журналисты стали задавать вопросы, кто такая доула, хотя применительно к истории о расширенном суициде это имеет мало значения. И она стала им объяснять. Они пытались ее, а потом меня вывести на выводы о том, что это шарлатанство: «А как они лицензируются? А как вы будете делать вывод о том, профессиональна ли доула?» Я говорю: «Во-первых, я не рожала с доулой, во-вторых, я не собираюсь еще рожать. Почему мне задают такие вопросы? Я пришла не об этом говорить».
Еще сложилось ощущение, что меня пытались представить в странном свете. Кто-то мне говорит: «Не поймите меня неправильно, я не ерничаю. Но если вы говорите, что вы не эксперт по медицине и что вы не эксперт по доулам, вы тогда кто такая?» А потом еще было: «Как понять, что это депрессия, а не обычное женское самодурство?» Я ответила, что не понимаю, что здесь значит слово «женское», потому что послеродовая депрессия бывает и у мужчин тоже, и об этом мало знают.
Но я все равно расцениваю этот медиаопыт как положительный. Именно с точки зрения того, что я в этой ситуации восприняла себя как луч света в темном царстве. И у меня было ощущение, что люди, которые это смотрят, могут соотнестись и увидеть то, что увидела я.
У меня есть ощущение, что происходящее сейчас в медиа вокруг истории Людмилы, эти попытки найти каких-то соседей, которые говорят, что девушка «носила странную шапку» и была «с чудинкой» (реальные цитаты из медиа), — это манипуляция информацией. А доминирующий дискурс в отношении этой истории: «Мать — говно, если баба не умерла, надо было ее убить». Я тебе сейчас прочитаю новость, которую я увидела в сети и сохранила скриншот: «В Москве женщина убила своих маленьких детей, восьмимесячную дочку и трехлетнего сына. Ее тело также нашли рядом. Мальчику после страшного падения удалось выжить, сейчас он в больнице, за его жизнь борются врачи. Уже известно, что дама оставила записку, в которой просила никого не винить в случившемся, особенно супруга. Кстати, в момент трагедии его не было дома».
«Кстати»…
Да! Обвинительная риторика и попытки создать ее искусственно — это для медиа способ набрать популярность. Я считаю, это очень плохо. Это сильно вредит самым разнообразным угнетенным группам населения, а, мне кажется, практически каждый человек в какой-то момент жизни становится представителем угнетенной группы. Если мы говорим о психических особенностях, то с тем или иным видом расстройства сталкивается каждый третий — это статистика ВОЗ. В течение жизни — каждый третий! Это же огромное количество людей. И тем не менее медиа пишут о проблемах вот так.
У тебя не случилось ретравматизации (повторное получение эмоциональной травмы — прим. «Ленты.ру») в связи с активным обсуждением постродовой депрессии в последнее время?
Сегодня я разрыдалась в метро. Не поняла, что именно к этому привело, но я слушала музыку, и там были такие подходящие мелодии и слова… Я, понимаешь, испытываю большое сожаление. Мне кажется, что если бы рядом с ней кто-то был, условная я, другой человек, переживший этот опыт, а в идеале, конечно, профессионал, — то этого можно было бы избежать. Я не могу не сравнивать мою ситуацию с ее ситуацией, что мне повезло, а ей — нет. А могло бы повезти. И, допустим, делай мы медиаработу в этом смысле лучше, было бы больше шансов, что ей бы повезло. Менялась бы повестка — было бы больше шансов… Обучались бы специалисты — ей бы могло повезти.