Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Истории россиян, которые теперь не смогут попасть в Украину
Президент Украины Петр Порошенкообъявил 30 ноября 2018 года, что Украина ограничит въезд в страну российским мужчинам в возрасте от 16 до 60 лет. «Лента.ру» разобралась, кого и как не будут пускать в эту страну, а также поговорила с людьми, которые недавно ездили в Украину или планировали поехать туда в ближайшее время.
Запрет на въезд в Украину россиянам мужского пола — далеко не новость. Он был введен еще в апреле 2014 года, но нельзя сказать, что после этого в страну перестали пускать всех российских мужчин. Однако при прибытии в Украину без приглашения вариант того, что представителей этой категории завернут обратно на границе, был очень высок.
Сейчас, конечно же, ситуация несколько другая. Даже в 2014 году в стране не было введено военное положение, не было открытого конфликта между военными России и Украины… Теперь все иначе. Уже поступают сообщения о том, что россиян в киевском аэропорту заворачивают под формальными предлогами — причем не только мужчин, но и женщин.
Хотя еще недавно все было по-другому.
«Вчера въезжал на автомобиле на территорию Украины из Белоруссии, со стороны Новой Гуты. Гражданин РФ. Ехал один. Возраст 45. Была копия приглашения. Запросили оригинал. Путем недолгих (минут 15) переговоров пообещал взять его по месту пребывания и в случае необходимости предъявить на обратном пути. Проезд на номерах РФ по территории Украины (до Хмельницкой области) прошел без каких-либо непредвиденных ситуаций. Ровно и спокойно. В Киеве пробки», — пишет один из пользователей «Форума Винского», посвященного самостоятельным путешествиям. Ему вторит еще пара. Впрочем, возможно, тогда указаний из Киева еще не поступало.
По словам спикера Госпогранслужбы Украины Андрея Демченко, сейчас в стране действует «особый режим въезда-выезда», в рамках которого со всеми иностранцами и лицами без гражданства пограничники проводят «усиленное интервьюирование». «В случае правовых оснований, а также при неподтверждении цели поездки иностранца в Украину, таким лицам отказывается в праве въезда в Украину», — поясняет он, отмечая, что в каждом конкретном случае будет приниматься отдельное исключительное решение. Так что попасть в Украину гражданам России в теории можно, но на практике никто ничего не гарантирует.
Алексей Финик взял билеты в Киев на конец декабря, но теперь решил не испытывать судьбу и вернуть их, как только прочитал новости о том, что мужчинам-россиянам от 16 до 60 лет теперь закрыт въезд в Украину. Он ездит в эту страну часто — за последние четыре года побывал там аж 14 раз. Цели посещения самые прозаичные — повидать друзей и подлечить зубы.
«Вот как бывает: собираешься, значит, ты поехать в Киев, навестить друзей под Новый год. А тут одни других БДЫЩ-БДЫЩ, а потом ХВАТЬ-ХВАТЬ, а потом другие ЧИК — и границу закрыли по дискриминационным признакам. И все лишь потому, что я устроен не как девочка, и в паспорте орел-сиамский близнец», — сокрушается Алексей.
Впрочем, отменил поездку не только он. «У меня есть друг-москвич, живущий в Киеве. Он в Москву тоже решил не приезжать, хотя собирался. Он там работает, а ведь могут обратно не впустить же», — рассказывает Финик.
К сложившейся ситуации относится «фигово». «Наши, конечно, «молодцы», — признает он, — но их власти такими ограничениями тоже хорошо не делают. Ну что за дискриминация: если мужчина — то въехать не могу! И какое отношение мое гражданство имеет к тому, что я не могу посетить их страну?» Немного огорчает его и то, что украинские друзья на весть о том, что их приятель сдал билеты, никак не отреагировали. «Ну, это скорее об отношении ко мне, а не о ситуации говорит», — поясняет собеседник «Ленты.ру».
Что делать дальше — непонятно, поэтому Финик ничего делать по этому поводу в ближайшее время не будет. «Потом напишу пограничникам, когда захочу въехать. Узнаю, возможно ли. У них есть свой email, по которому дают официальные ответы», — объясняет он.
Официальная трактовка властей Украины — что этот запрет введен для того, чтобы не допустить создания вооруженных отрядов, состоящих из россиян, на территории страны, — не кажется ему правдоподобной. А что тогда? «Может быть что угодно. Например, слышал, что взятки погранцы берут, а тут это будет осуществить почти невозможно… Наверное», — рассуждает собеседник.
Андрей Лебедев за последний месяц дважды испытал последствия напряженности в отношениях между Россией и Украиной — еще до введения нового ограничения на въезд. Два раза он ездил на российско-украинскую границу и дважды возвращался домой, так и не сумев попасть в Киев, который был конечной точкой его маршрута. Он называет это «очень странной историей», ведь раньше он как-то умудрялся границу проскакивать.
«Нет, я понимаю, что могу вызвать своим видом у людей некоторое недоумение. У меня борода, совсем неформальный вид, придраться можно к каждому моему миллиметру! Но, с другой стороны, я вряд ли представляю хоть для кого-то угрозу», — недоумевает он.
Впрочем, зачем он вообще хочет попасть в Украину? Дело в том, что там у него осталась подруга, тоже русская. Раньше путешествовала вместе с Андреем, потом ей понравилось в этой стране, вот она там и осталась — «всякое бывает», поясняет собеседник «Ленты.ру».
В 2017 году он успешно съездил к ней в гости, несмотря на то, что и тогда для россиян хорошо было иметь при себе приглашение. Приглашения у Лебедева не было, но он умудрился как-то проскочить границу, уговорив пограничника (уговаривать пришлось долго — часа три).
На этот раз приглашение было, все честь по чести, — подруга попросила знакомых украинцев пригласить Лебедева, ведь сама она, как уже было упомянуто, гражданка России. Но ничего не получилось. Оказалось, что пограничники не просто проверяют личность въезжающего, но еще и звонят приглашающей стороне, чтобы убедиться, что она его действительно знает, ждет и готова нести за него ответственность. Вот с этим и вышла проблема.
«А тут еще они решили выяснить, кто мои родители, — продолжает рассказ Лебедев. — «Папа — пенсионер», — говорю я. «А кем до того был?» — спрашивают они. «Военным!»» На этом беседа была закончена, выражение лиц пограничников мгновенно изменилось, и Андрею пришлось вернуться в Москву. Теперь он ждет, когда его подруга приедет к нему сама. «Надеюсь, ее выпустят», — беспокоится собеседник «Ленты.ру».
Свидетельств о том, что контрольно-пропускной режим на российско-украинской границе был ужесточен именно в последние месяцы, в интернете много. Подтверждают это и собеседники «Ленты.ру», которые въезжали в соседнее государство вплоть до лета этого года. Ирина Левкун рассказывает, что когда она вместе с мужем и детьми ездила на машине в Западную Украину к родственникам в августе 2018 года, никаких проблем не возникло. Приглашения никто не спрашивал — как и в предыдущие разы, а беременных, с детьми до года и тех, кто едет на похороны, даже пропускали без очереди на таможне.
Ростислав Тучков ездил в Украину в последние годы в качестве туриста, по пригласительному письму, и тоже не испытывал никаких трудностей. Аналогичный опыт имел и Вадим Мирончик, тоже въезжавший по приглашению, чтобы погостить у знакомых. «Отказать могут тем, кто, например, едет в камуфлированной форме или с подозрительными предметами. Пропускают всех, даже трудностей не возникало», — объясняет он.
Москвичка Ирина, у которой мама русская, а папа украинец и живет в Черновицкой области, рассказывает, как она со своим молодым человеком ездила к отцу в сентябре 2017 года на поезде:
«Тогда в интернете ходило очень много разных слухов, и люди писали, что их реально не пускали на Украину без нотариально заверенной бумажки о том, что та сторона берет на себя всю ответственность. Я позвонила папе, сказала об этом, он ответил, что тоже слышал о таком. И он пошел к нотариусу, все заверил и отослал к нам по почте.
Мы тогда жили в Питере, поехали через Москву, Львов и дальше до Черновцов. На границах не было вообще никаких проблем, никто ничего не спросил, только документы проверили. Единственное, с чем столкнулись, это с тем, что в нашей ячейке плацкарта мы шутили с украинскими попутчиками о русском и украинском языках, и в соседней ячейке к этому отнеслись неоднозначно: «Вот, русские едут, смеются над нами, как вам не стыдно, заткнулись бы».
Мы, конечно, немного боялись, что нас развернут на границе. Все эти конфликты — черт его знает… И еще боялись, что люди в Черновцах могут к нам отнестись плохо из-за того, что мы говорим по-русски. Но это все неправда, там люди были супервежливыми, и Черновцы оказались божественным местом. Потом мы поехали в Киев, и там просто офигительные люди. Все очень вежливые, очень добрые, все помогают, никаких косых взглядов или замечаний — ничего!»
Ирина очень хотела бы снова съездить в Украину, еще раз попасть на Карпаты и увидеть папу, но теперь даже и не знает, получится ли. «Я надеюсь, что все это временно, — говорит она. — Военное положение не будет бесконечным, и, надеюсь, эта мера [по ограничению въезда] тоже будет временной». Она предполагает, что после Нового года конфликт уляжется — «иначе это просто бред».
При этом одна она ехать не хочет и уверена, что ее молодой человек «не захочет с этим связываться, по крайней мере сейчас». Папа Ирины во всем винит российскую власть. «Говорит, что попало у вас творится, почему вы не выходите на улицы, почему вы привыкли затыкаться?» — рассказывает девушка.
Ростислав Тучков настроен не особо оптимистично: «Если военное положение будет соблюдаться в полном объеме, то, возможно, ограничение во въезде ужесточат. Если это некая политическая авантюра, то останется все как было. Думаю, от политической элиты Украины можно ожидать всего, они непредсказуемы».
Несколько более мрачную картину рисует Вадим Мирончик. Он уверен, что ограничение на въезд будет соблюдаться украинской стороной строго, поскольку «в Украине хватает отморозков, которые захотят следить за этим». Ему обидно, что в ближайшее время он не сможет увидеть друзей, но думает, что ничего особенно страшного в этой ситуации нет: «Думаю, после выборов, если будет другой президент, все изменится в лучшую сторону, а если все оставят как есть — люди будут бунтовать».
Партия парламентского большинства провела первый после сентябрьских выборов съезд, на котором единороссы переизбрали своего лидера. Совсем без изменений кадрового состава не обошлось, но главной темой мероприятия стали регионы. Что пообещали россиянам единороссы, почему не говорили о Трампе и откуда на съезде гематоген — рассказывает «Лента.ру».
Предыдущий XV съезд проходил за два с половиной месяца до сентябрьских выборов в Госдуму, по итогам которых ЕР получила в нижней палате парламента конституционное большинство. На мероприятии не царила атмосфера триумфа после недавнего успеха, отмечает президент фонда «Петербургская политика» Михаил Виноградов. По его мнению, это хорошо — «учитывая, чем заканчиваются съезды победителей».
В следующем сентябре более чем в 30 регионах пройдут избирательные кампании разного уровня. Они будут трудными, так как «идеологические противники» правящей партии воспользуются случаем, чтобы досрочно начать президентские кампании, предостерег единороссов председатель партии и премьер-министр Дмитрий Медведев.
Оппонентов ЕР вспоминали с самого начала съезда. Во Владимирской области, когда она была под руководством коммуниста Николая Виноградова, царили «упадничество и уныние», уверяла вице-спикер Госдумы Ирина Яровая в первый день мероприятия, а когда пришла к власти Светлана Орлова, в регионе настал праздник. Владимирский губернатор, общаясь с журналистам, была скромнее в оценках — например, обратила внимание на то, что в регионе на последних выборах была не самая высокая явка.
Всех на Дальний Восток
Исходя в том числе из сентябрьских результатов на съезде выбирали руководящие органы партии. Председатель ЕР остался тем же — единороссы проголосовали за переназначение на этот пост Дмитрия Медведева. Переизбрались также руководители высшего и генерального советов Борис Грызлов и Сергей Неверов.
Часть руководящих постов доверили регионалам. В высший совет одновременно со спикером ГД Вячеславом Володиным вошли глава Крыма Сергей Аксенов, ростовский и тамбовский губернаторы Василий Голубев и Александр Никитин.
Менее высокопоставленные делегаты местных ячеек партии как до, так и после голосования вовсю фотографировались с депутатами Госдумы, у стендов и с плюшевым талисманом партии; их выступления на дискуссионных площадках были особенно эмоциональными. Так, представитель Пермского края рассказал, насколько остра нехватка площадок для подготовки специалистов на заводах: из-за этого молодых парней, бросивших школу или техникум, не могут взять на работу и самостоятельно обучить, в итоге их «забирает улица».
Участникам одной дискуссии напомнили, что действие закона о так называемом «дальневосточном гектаре» с 1 февраля распространится на всех россиян, а не только жителей ДФО. Прозвучало предложение каждому взять по гектару, а на следующем съезде посмотреть, что из этого получится. Уже сейчас регион привлек более 1,3 триллиона рублей инвестиций, завлекал перспективами бурного роста замглавы Минвостокразвития Александр Крутиков.
Хештеги с вареньем
Результаты трудов партии за пять лет и планы на перспективу показали на стендах, cоответствующих предвыборной программе партии. Тут и городские парки, и строительство театров, и детский спорт, и поддержка пенсионеров и детей. Внимание к экспозициям привлекали по-разному: желающие могли сфотографироваться с дощечкой с названием проекта (#ПроектШГП РФ — что означает «Проект Школы грамотного потребителя) и ознакомиться с продукцией местных производителей. На стенде «Дом садовода — опора семьи» расставили банки с домашним вареньем «Груша с апельсиновой стружкой и конъяком в шоколаде» и вареньем «Мужское» (состав ингредиентов не уточнялся). А у «Народного контроля» оставили корзинку, полную гематогена со вкусом колы российского производства.
Недостачу батончиков, которые активно разбирали делегаты и журналисты, потом восполнили аскорбинками. Самый веселый стенд — у «Молодой гвардии», члены которой готовы были даже коллективно прыгать ради запоминающейся фотографии.
На дискуссионных площадках с участием федеральных министров, среди которых оказались глава Минтранса Максим Соколов, министр строительства и ЖКХ Михаил Мень и министра труда Максим Топилин, градус веселья был пониже. Одной из самых насыщенных по повестке стала экономическая секция. По ее итогам единороссы договорились, что «ключевым в настройке налоговой системы должен быть посыл: недопустимо увеличение налоговой нагрузки», заявил глава думского комитета по бюджету и налогам Андрей Макаров.
Он пообещал, что уже на следующей неделе в нижнюю палату парламента будет внесен законопроект, который позволит объединить документы о налоговой, бюджетной и таможенно-тарифной политике. В ходе дискуссии по ЖКХ договорились поработать над созданием компенсационного фонда для обманутых дольщиков, а из обсуждения качества госуслуг родилась идея наказывать судебных приставов за несвоевременное уведомление должников о начатом в их отношении производстве.
Сами все сделаем
Пока единороссы дискутировали и голосовали, весь мир обсуждал инаугурацию 45-го президента Соединенных Штатов Дональда Трампа, которая состоялась 20 января. С его приходом отношения Москвы и Вашингтона должны потеплеть, а санкционная политика — пойти на убыль, прогнозировали многочисленные политики и эксперты. Но на съезде «трампомании» не наблюдалось.
Председатель партии и вовсе призвал «расстаться с иллюзиями» об отмене антироссийских санкций и трудиться на благо страны, которая при любом раскладе планирует кормить себя сама. «Нечего надеяться на чужие выборы, на приход каких-то руководителей иностранных», — подчеркивал Медведев.
Большинство вопросов, поднятых на съезде, так или иначе были связаны с поручениями президента и проблемами, обозначенными им в недавнем послании Федеральному Собранию.
Но самого главы государства на мероприятии не было, хотя Путин не оставил единороссов без внимания: «Всем вам большой привет от президента», — передал Медведев в конце пленарного заседания.
Навязываемый государством и Русской православной церковью курс на традиционные ценности не остановит развитие общества в западноевропейском ключе, а авторитет насилия, являющегося несущей категорией социального порядка в стране, уже трещит по швам. Осталось только дождаться, пока мужчины всерьез заявят о своих правах на отцовство и научатся выполнять домашнюю работу. О незавершенной, но и не прекратившейся гендерной революции в России «Лента.ру» беседовала с доктором социологических наук, профессором Высшей школы экономики в Санкт-Петербурге Жанной Черновой.
На феминистском фестивале в Москве вы заявили, что Россия переживает своеобразную эмоциональную революцию, которая стала продолжением сексуальной и гендерной. Что вы имели в виду?
Жанна Чернова: Эмоциональная революция, или некая низовая модернизация чувств, заметнее всего проявляется в соцсетях. Мы видим, что в последнее время в онлайн-пространстве активно обсуждается все, что связано с темой насилия в широком смысле слова: сексуальные скандалы в школах, харассмент, домашнее насилие, насилие при родах и так далее. Мы становимся свидетелями того, как культура сильных сменяется культурой слабых.
Но, может, эти обсуждения — просто часть интернет-культуры, которая предполагает некую откровенность, не перешагивающую в реальную жизнь?
Скорее наоборот — активное обсуждение каких-то тем в сети свидетельствует о реальном интересе к ним у публики. Другое дело, что это очень контрастирует с той повесткой, которая обсуждается официальными СМИ, публичными государственными и формальными общественными структурами. Проблема в том, что государству по большему счету нет дела до качественной стороны отношений между людьми, тем более в семье.
А как же борьба за традиционные ценности?
Это декларативные вещи, за которыми угадывается банальное желание государства решить демографические проблемы грубыми средствами: материнским капиталом и разъяснениями, что жениться и иметь детей ― хорошо, а разводиться и делать аборт ― плохо. А что там конкретно происходит между супругами и в детско-родительских отношениях — неважно.
Но людей это как раз очень волнует. Мы наблюдаем, как снижается терпимость к насилию в отношениях, а оно является несущей категорией социального порядка в России: в школе, в армии, в роддоме — где угодно. Поэтому мы и говорим о революции.
Но ведь запрет на аборт или вывод таких операций из системы ОМС — это уже не только показуха.
Да, конечно. Но мы видим, что пока дальше слов и перегибов на местах дело не идет. Соцопросы показывают, что все больше людей относятся к абортам негативно, да и само количество таких операций снижается. Но это не результат государственной политики или деятельности РПЦ. Этот тренд скорее вызван доступностью женских контрацептивов и более осознанным подходом к родительству.
С чем связана эта осознанность?
Еще раз отмечу, что существует разница между официальной позицией государства, декларируемыми ценностями и реальной общественной жизнью, которая изменяется под воздействием многих факторов и упирается в банальный прагматизм.
Так вот, к концу 60-х увеличился средний возраст, в котором у европейских женщин появляется первый ребенок: они стали больше времени тратить на образование и построение карьеры. Одновременно происходит сексуальная революция, отделяющая сексуальность от репродукции. На фоне массового распространения контрацептивов смягчаются общественные установки относительно сексуального поведения, снижается возраст сексуального дебюта.
Но среднее количество детей в семье стало сокращаться не только из-за этого, но и из-за развития медицины: вместе с ощутимым снижением детской смертности ушла прагматическая по своей природе нацеленность на большое потомство. Родительство, как и отказ от него, из обязанности превращается в право и оттого становится более осознанным проектом. Люди, желающие иметь детей, тратят на это больше ресурсов, и не только материальных.
Железный занавес препятствовал всем этим переменам в нашей стране?
Бум осознанного родительства у нас произошел в 2000-х. Резко повысился спрос на литературу о том, как стать хорошим отцом, матерью, о том, как лучше воспитывать детей. Это повлекло снижение толерантности к насилию над детьми. Да, что-то к нам приходило с опозданием, что-то развивалось по-своему, но все же мы шли и идем с Европой в одном направлении.
Конечно, у Советской России был свой 70-летний гендерный проект. Большевики на первых порах сделали несколько крупных шагов, направленных на разрушение традиционной модели семьи, на изменение роли женщины в обществе. Но в 30-х годах Сталин заявил, что вопрос эмансипации в СССР решен, и перемены остановились. Советским гражданкам навязывалась социальная роль работающей матери. Даже советские социологи писали о неравенстве мужчин и женщин в быту, которое сохраняется до сих пор.
Говорят, что российские мужчины избалованы из-за того, что они были в дефиците после массовых репрессий и Великой Отечественной войны. И как же их заставить измениться, если они не хотят?
Да, мы видим, что гендерные роли для женщин в современном мире претерпели значительные изменения, а мужчины в этом плане отстали. Это одна из причин того, что гендерная революция остается пока незавершенной.
К слову, неравенство проявляется не только в выполнении домашней работы, но и в заботе о представителях старшего поколения — именно женщины чаще всего ежедневно помогают стареющим родителям в быту. При этом еще занимаются своими детьми и хозяйством.
На Западе, а именно в Скандинавии, еще в 80-х годах произошла гендерная революция, организованная молодыми образованными мужчинами. Они занимались интеллектуальным трудом, были профеминистами и открыто заявляли, что не желают повторить в своем отцовстве те отношения, что были у них с их собственными отцами. Другими словами, пошли против описанной социологами нуклеарной модели семьи, которая сейчас так пестуется современными российским политиками: мужчина выполняет роль кормильца, а женщина ― домохозяйки.
Эти новые западные мужчины не пожелали все время проводить на работе и быть исключенными из жизни своих детей, отчужденными от сферы отцовства. Результатом стали правовые изменения. В той же Норвегии декретный отпуск, к примеру, разбит на части, одну из которых может взять только мужчина.
А у нас такие молодые и образованные мужчины имеются?
Да, у нас тоже формируются сообщества отцов, и изменения, подобные скандинавским, назревают, но пока мужчины сильно ущемлены в родительских правах — и не только в бытовой, но и в юридической практике: суды оставляют детей после развода супругов почти исключительно с матерью. В некоторых северокавказских республиках ситуация иная, но это тема для отдельного разговора.
И все же в либеральной российской среде принято считать, что препятствием для гендерной революции стало влияние Церкви на государственные и общественные институты.
Если верить американским социологам, то общество наше остается довольно светским в сравнении со многими другими странами. Но у нас ценности выживания превалируют над ценностями самовыражения. В «жирные» нулевые ситуация была несколько иной, более благоприятной.
То есть в нынешних экономических условиях о преобразованиях придется забыть?
Так тоже нельзя сказать. Происходит поколенческий сдвиг. Мальчики и девочки, родившиеся в нулевые и воспитанные по-новому, ориентированы на современные ценности. И они сейчас ищут новые формы быта, способы совместного пользования дорогим имуществом или услугами ― шеринга в широком смысле слова, так как всю эту нашу рутину, связанную с домашними хозяйственными работами, содержанием личного автомобиля, дачи и так далее, однозначно воспринимают отрицательно. Активнее будут использоваться IT-технологии.
И это новаторство в сфере быта поможет освободиться от предписанных гендерных ролей?
Да, и не только в быту. В профессиональной сфере эти молодые люди тоже не желают воспроизводить традиционную офисную культуру. Они хотят иметь ресурсы, в первую очередь временные, чтобы развиваться, путешествовать, общаться друг с другом.
Но это справедливо для всех молодых людей, пока у них не появляются дети. Мало кто сохраняет мобильность, а тем более свободное время с ребенком на руках.
Что касается ухода за детьми — эта сфера будет развиваться в сообществах и группах поддержки. Грубо говоря, несколько матерей объединятся, чтобы по очереди сидеть с детьми и освобождать время для самореализации в других сферах.
Мне кажется, мы говорим о какой-то узкой прослойке городской или даже столичной молодежи. Сейчас, в том числе и на государственном уровне, столько усилий тратится на возвращение к прежним традициям, на поддержание скреп…
Нет, я уверена, что какого-то реального консерватизма нет. Есть фигуры речи, ролевые игры. Есть желание действовать согласно логике противостояния с Западом: если там провозгласили либеральные ценности — то у нас, значит, будет упор на традиционные.
«На глазах умирает единственный сын, а мне говорят смириться»
Фото: Валерий Шарифулин / ТАСС
Заболеть россияне боятся даже больше, чем умереть. По крайней мере такие результаты показывают соцопросы. При этом статистика показывает, что, к примеру, число смертей от рака, который диагностировали уже во время вскрытия, действительно очень велико. Как говорят эксперты и родные заболевших, случается так, что человек до последнего не идет к врачу или идет, но все равно не понимает всю серьезность своего положения. Либо понимает, но скрывает диагноз от семьи. На это накладывается проблема маршрутизации пациентов между больницами и банальное нежелание врачей связываться со сложными случаями, из-за чего уходит драгоценное в таких случаях время. Какими качествами и ресурсами нужно обладать, чтобы лечиться и выжить в России, — в материале «Ленты.ру».
История одного рака
Жительнице поселка Урдома Архангельской области Ирине Сергеевне Ш. (имена героев изменены) в конце октября исполнилось 74 года. В день рождения она почувствовала себя плохо — живот крутило так, что ждать врачей можно было только в скрюченном состоянии. Скорая вначале увезла ее в местную больницу. Там действует терапевтический стационар на несколько коек, но ни оборудования, ни специалистов для экстренной помощи нет.
Поскольку боль нарастала, врач порекомендовал срочно доставить пациентку в соседний городок Коряжму. До него — всего 116 километров. Но по размытой дождями насыпной трассе, испещренной ямами, дорога занимает несколько часов. На месте рентген показал, что причина боли — опухоль, которая перекрыла кишечник. Часть органа с безобразными наростами была экстренно удалена.
— Где вы раньше были? — удивлялся после операции хирург, беседуя с родственниками. — Почему ничего не делали, не обследовались? Такое бессимптомно протекать не могло.
Оно и не протекало. Выяснилось, что почти весь год Ирина Сергеевна регулярно, как на работу, ходила в поликлинику. Набор жалоб у нее был стандартный: общее плохое самочувствие, боли в желудке, тошнота, рвота и прочее. Все, что рекомендовали врачи, она, бывший педагог, ответственно выполняла, все назначенные исследования проходила — то есть была образцовым пациентом.
При этом надо понимать, что сдать анализы в городе и в деревне — это совершенно разные вещи. В шаговой доступности в Урдоме — только кровь и моча. А все, что посерьезнее, — в двух часах езды на электричке. Расписание пригородных поездов ограниченное: один рейс утром и один вечером. Чтобы лишний раз не трепать нервы ни себе, ни больнице, охотясь за направлениями и талонами, Ирина Сергеевна предпочитала за все платить.
В феврале ее муж Иван Алексеевич прочитал в местной районной газете объявление: больница Сыктывкара приглашала всех желающих госпитализироваться к ним для полной медицинской диагностики. Бесплатно, в рамках ОМС. Сыктывкар — столица соседнего с Архангельской областью региона — республики Коми, от Урдомы — шесть часов на поезде. Но Ирина Сергеевна поехала: это удобнее да и дешевле, чем постоянно мотаться на электричках в «приписанную» амбулаторию.
За неделю ей провели, как модно сейчас говорить, «диагностический чек-ап». Обнаружили «объемистое образование» в брюшной полости. Дали направление на биопсию с предварительным диагнозом — рак сигмовидной кишки. Результаты исследования обещали сообщить по телефону, поскольку к моменту его готовности пациентка должна была уже быть дома.
— Она потом звонила в больницу, — рассказывает Иван Алексеевич. — Там сказали, что все у нее нормально, онкология не подтвердилась. Ей так и сказали: все у вас хорошо. Она и успокоилась вроде как… Родным ни на что не жаловалась. В больницу ходила. Там пытались лечить то поджелудочную, то гастрит, то щитовидку, то боролись с высоким давлением, потому что пациентка все лето на огороде пахала: картошка, огурцы, помидоры, морковь, цветы, внуки. А еще частный дом — он, хоть и благоустроенный, требует постоянного внимания.
Позже, когда Ирина Сергеевна экстренно попала в больницу, родственники запросили в Сыктывкаре электронную копию результатов биопсии. Онкологию хоть и не нашли, но диагностировали «полип с абсцессом». Проктологи такие наросты рекомендуют немедленно удалять — есть опасность, что со временем они могут стать злокачественными. Но это известно в основном врачам. Для пациентов слово «полип» — безобидное, синоним банальной бородавки.
Теоретически онкологическая система помощи разработана в каждом регионе. Кроме непосредственно мероприятий по лечению, она должна предполагать маршрутизацию пациентов, у которых подозревают онкологию. На бумаге это действительно существует. В реальности система дает сбой. Например, как в случае с Ириной Сергеевной: результаты исследования из Сыктывкара по идее должны были поступить в ее поликлинику по месту жительства. Участковый врач должен был отправить ее на консультацию к онкологу, онколог должен был… и прочее, прочее, прочее. Все эти «должен был», наверное, работают, но в каком-то идеальном мире.
Что-то идет не так
Как свидетельствует официальная статистика, сбои в системе — не редкость. В докладе Минздрава о состоянии онкологической помощи в России в 2018 году сообщается, что от злокачественных опухолей умерли 28 300 россиян, не стоявших на учете в онкодиспансерах. Из них в 27 975 случаях диагноз «рак» поставил патологоанатом при вскрытии. Всего в 2018 году было выявлено 624 709 новых случаев рака. Почти у каждого пятого пациента (18 процентов) онкологию обнаружили уже в терминальной стадии.
Служба помощи онкобольным «Ясное утро» круглосуточно и бесплатно принимает звонки от онкопациентов со всей России. Изначально подразумевается, что помощь — психологическая, на самом деле приходится помогать разруливать все проблемы, с которыми сталкиваются новобранцы «ракового корпуса».
К психологическим вопросам можно отнести только 45 процентов звонков (как принять диагноз, как сообщить близким и коллегам), все остальное — юридические и информационно-логистические сведения (какое лечение положено, какие обследования нужно сделать и прочее). Ольга Гольдман, руководитель «Ясного утра», говорит, что им специально пришлось организовать юридический отдел, чтобы качественно помогать пациентам.
— Мы делали исследование и выяснили, что в среднем люди до полугода бродят по врачам, чтобы им поставили диагноз, — рассказывает она. — Я знаю, что в Москве и Питере над этим работают, и там постепенно меняется ситуация. А в регионах все идет как обычно. «Живот болит? Ну, анальгин выпейте или но-шпу». Все! Настороженность врачей первичного звена как была низкой, так и осталась. Я слышу, что в последнее время об этом много говорят, Минздрав как-то пытается стимулировать изменения. Но страна у нас большая, людей много, а врачей — мало. Выявляемость все равно продолжает отставать от европейских цифр. Если экстраполировать международные данные, то в России онкобольных должно быть реально в два раза больше. А у нас мало того, что мы их поздно находим, так еще часто система начинает их видеть уже на последних стадиях болезни.
По словам Гольдман, одна из проблем — отсутствие маршрутизации, которая была бы понятна пациенту. Номинально вроде все есть — на бумаге все пути, возможности расписаны, а в реальности — никто ничего не знает. Учреждения, где бывает пациент, часто между собой не общаются, историю болезни и анализы либо вовсе не передают, либо могут все это потерять. Списков учреждений, где можно было бы пройти дальнейшее лечение, нет. Если человек сам где-то что-то узнает и будет настаивать направить его именно туда — возможно, медучреждение с этим согласится. Нет — добро пожаловать по месту жительства, в соседнюю больницу, где один онколог на 500 пациентов.
— Система официально действует, но все рассыпается на стадии коммуникации с пациентом, — продолжает Гольдман. — Часто больной даже не понимает, что ему врач сказал. Или думает, что все понимает, а на самом деле — нет. А переспросить уже не у кого, потому что до врача нужно 200 километров на перекладных добираться в одну сторону. Все на таких как бы мелочах строится, но именно из-за таких мелочей у нас половина населения мрет.
Вам не срочно
В начале октября жительница Кургана Любовь Михайлова записала видеообращение к президенту Владимиру Путину. У ее 18-летнего сына Артемия — опухоль головного мозга. Как рассказывает мать, до июня 2019 года юноша считался практически здоровым. Летом начал жаловаться на утомляемость. Поначалу этому значения не придавали — а кто сегодня не устает? Потом у него начались головокружения, двоение в глазах. В июле в головном мозге обнаружили опухоль.
— Нейрохирург в Кургане мне объяснил, что опухоль находится в таком месте, что оперировать довольно опасно. Нужно делать биопсию, чтобы уточнить диагноз, и впоследствии лечением должны заниматься онкологи, — говорит Любовь.
Для дальнейшей консультации их с сыном отправили в Центр нейрохирургии в Тюмень (два часа на поезде от Кургана) — там она оказалась 8 августа. В Тюмени нейрохирурги согласились с выводами курганских коллег — оперировать рискованно, лучше сделать биопсию. Михайловой объяснили, что в их случае биопсия головного мозга — высокотехнологичная операция. И отправили ее снова в Курган — оформлять по месту прописки государственную квоту. Уже 9 августа, то есть на следующий день после приезда из Тюмени, Михайлова отнесла документы в департамент здравоохранения Кургана. Квота была готова 28 августа, Тюмень пригласила их на госпитализацию только 24 сентября.
— Я звонила в Тюмень заведующему отделением, куда нас направляли, и спрашивала, нет ли возможности госпитализацию ускорить, — говорит Любовь. — Объясняла, что сыну с каждым днем все хуже и хуже. Мы ведь после обнаружения опухоли третий месяц ждем лечения. А без биопсии и точного диагноза терапию не назначают. У Артемия за это время все симптомы, которые изначально едва угадывались, спрогрессировали: правосторонний парез, головокружение, шаткость. Но мне сказали, что ситуация не срочная, а если нам уж очень надо, делайте эту процедуру у себя в Кургане.
В конце сентября Михайловы наконец прибыли в Тюмень. Там у Артемия взяли все анализы, которые обычно берут при поступлении в стационар, а также оперативно сделали КТ и МРТ. По итогам сказали, что ситуация у молодого человека критичная, биопсия ему уже не показана.
— То есть мне открытым текстом сказали, чтобы я смирилась и смотрела, как у меня на глазах умирает единственный сын, — плачет Любовь. — Умирает по их вине, потому что затянули до такой степени… Нас практически выгнали оттуда. Порекомендовали обратиться в Санкт-Петербургский центр радиологии. Но для этого нам нужно снова ехать в Курган и оформлять квоту.
Пуговицы в порядке, какие претензии к карману?
— Ситуация в регионах, к сожалению, далека от той, когда пациент получат диагноз, и дальше у него все катится как по накатанной колее, — объясняет онкопсихолог Ольга Гольдман. — Или самому пациенту, или его родственнику постоянно нужно держать руку на пульсе, все координировать. Где обнаружится слабое звено — не предсказать. Ситуация в регионах примерно такая, как в юмореске Райкина: «Пуговицы в порядке, какие претензии к карману?» То есть у пациента лечение должно быть комплексным, а на деле получается, что хирурги говорят одно, химиотерапевты — другое, а амбулатория и стационар вообще между собой не общаются.
Как поясняет Гольдман, в Москве федеральные онкологические учреждения выписывают современные схемы лечения. Пациент возвращается домой (химиотерапия делается обычно по месту регистрации), а ему говорят: вас в списках на лекарства нет, приходите через полгодика. Либо лечат не тем, что требуется в конкретном случае, а тем, что есть в наличии. По сути занимаются имитацией помощи.
— Система планирования расходов на лечение практически во всех регионах отталкивается от той информации, что у них была в прошлом году — то есть покупают примерно столько же препаратов, сколько раньше, — добавляет собеседница «Ленты.ру». — Когда появляются новые пациенты, им очень сложно встраиваться. Если заболели в начале года, то нужно с боями прорываться к лечению. Успех лечения сегодня — это лотерея. Все очень сильно зависит от того, где человек лечится, где живет. А еще, конечно, от способности самого больного и его родственников к мобилизации. У нас даже есть кампания «Соберись и борись!».
Гольдман объясняет, что из-за этого лозунга они с коллегами сломали немало копий, потому что он «не очень психологичен». Не все люди могут встать, пойти и делать. Для некоторых это вообще неактуально.
— Наша позиция такая: пациент в России должен обладать большим здоровьем, чтобы лечиться, — делает вывод психолог. — У грамотного и настойчивого пациента шансов победить больше. За себя и близких реально нужно бороться. Система рассинхронизирована. Практически все нужно строить с нуля. Не знаю, когда это произойдет. Надеюсь, что при нашей жизни.
Миллиона хватит
Почти год назад в некоммерческом Фонде профилактики рака появился новый проект — «Просто спросить». Это справочный сервис для тех, кто столкнулся с онкологией. Финансируется за счет благотворительных взносов. На портале можно задать любой вопрос, заполнив специальную форму. Диагноз по интернету ставить не будут, но посоветуют, как поступить конкретному человеку в конкретной ситуации. Если необходимо — изучат медицинские документы. Порекомендуют, к какому специалисту лучше всего обратиться именно с этой проблемой, можно ли лечиться на месте или лучше куда-то поехать. Речь не о загранице, а о российских городах.
По словам исполнительного директора Фонда профилактики рака Ильи Фоминцева, в среднем ежедневно консультантам сервиса поступает 50 запросов.
— Мы сейчас работаем над созданием базы данных, — пояснил он «Ленте.ру». — Будем туда укладывать все, что может относиться к качеству лечения онкологии. Все данные у нас есть — ежедневно в сервис поступают десятки медицинских выписок с самых разных регионов страны. Врачи-эксперты, которые отвечают на вопросы пациентов, делают пометки в рекомендациях: на каком основании приняты решения о назначенном лечении, насколько они обоснованны. База данных будет привязана к конкретному доктору и клинике. Я пока не могу сказать конкретно в цифрах, сколько именно ошибок и каких, но по ощущениям — очень много. В основном они касаются тактики лечения.
Фоминцев говорит, что когда накопится достаточный массив информации, эти сведения сделают открытыми для пациентов. При желании человек сможет вбить в соответствующую графу два параметра — локализацию опухоли и свой регион — и система выдаст ему список врачей и учреждений, в которые «не страшно» попадать.
— Мы в Фонде очень много ездили по стране и примерно представляем, где и что происходит. Возможно, представляем даже лучше чиновников, — продолжает Фоминцев. — Объективных данных о качестве проведенных хирургических операций, выживаемости после химиотерапии нет. Не то чтобы они были закрыты или засекречены — их толком не собирают. Исследовать эти сведения довольно сложно, так как слишком много субъективизма, политики во всем этом. Врачи обычно объединяются в группы по интересам и действуют как в басне: кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку. А пациент ведь, когда ему ставят такой диагноз, мечется везде, ищет, спрашивает. Можно попасть в такой круг, где вроде бы все врачи хорошие, все дают друг другу отличные рекомендации, а на самом деле это просто пузырь социальных связей.
— Где гарантия, что вы тоже не отправите больного в такой пузырь? — закономерно сомневаюсь я.
— Я понимаю, что все может выглядеть эфемерно. Но гарантия — это наша репутация. И мы к вопросу рекомендаций подходим просто. Как я лично выбираю, к какому доктору отправить родственника или знакомого? Если я ищу хирурга-онколога, допустим, то я хочу, чтобы он работал в центре, где хорошо поставлены процессы: есть оборудование, оно совпадает с компетенциями врача. Часто бывает все же наоборот: клиника напичкана техникой, но пользоваться ею не умеют. Ну и важно, как врач ведет себя по отношению к пациентам, не вымогает ли «конверты». Эта инсайдерская информация всем внутри профессии более-менее известна.
О «проверенных» местах в Фонде профилактики рака говорят осторожно: в основном Москва и Питер, да и там «есть похуже и есть получше». В регионах, за редким исключением, все печально. Тем не менее и там есть врачи, которые не уступают по уровню подготовки и знаний столичным. «Но это все штучно. Например, наши эксперты заметили, что в Самаре появился доктор, который стабильно принимает грамотные решения».
— Реально ли бесплатно лечиться и выздороветь? — интересуюсь напоследок.
— В принципе, бесплатно вы всегда можете получить лечение. Вопрос только в том, насколько вас удовлетворит его качество. С точки зрения врача, есть большая разница — лечиться в федеральном центре и в каком-то отдаленном региональном, где и оборудования нет нормального, и квалификация специалистов вызывает вопросы. А протоколы лечения, конечно, одинаково написаны что для Москвы, что для Урюпинска. Только вот разница в лечении — фатальная. И качество диагностики — абсолютно другое. То есть высока вероятность, что вас вообще станут лечить неправильно и не от того, что нужно. Такая вероятность есть и в федеральном центре, но она гораздо ниже. Однако чтобы поехать в федеральный центр, нужны деньги — хотя бы на дорогу, на жилье и прочее. Даже если вы лечитесь там по квоте, скорее всего какие-то расходы все равно будут. Так что нужно иметь финансовую подушку безопасности.
— Сколько?
— Думаю, миллиона рублей за глаза хватит. Необязательно вы все их потратите на лечение.
— Получается, бедным лечение недоступно?
— В этом случае пациента нужно за руку везде водить и знать, куда точно нужно обращаться. Сервис «Просто спросить» сильно сокращает расходы, сохраняя качество лечения. Мы стараемся отправлять туда, где не обдирают.
Это не конец
Автор голосового письма в Кремль Любовь Михайлова в департаменте здравоохранения Кургана получила направление для выполнения биопсии головного мозга сыну. Его назначили в клинике Новосибирска. По идее, Михайловы уже должны были там находиться, но у пациента начались осложнения — пневмония. Юноша почти не ходит, с трудом передвигается от кровати до туалета.
Из Тюменского центра нейрохирургии Михайловым пришел ответ, что все делалось в соответствии с нормативами, известий об ухудшении здоровья пациента у них не было. А отправили его домой потому, что детальное обследование на месте показало: «риск возможных послеоперационных осложнений превышает риски естественного течения заболевания». «О какой доступной медицине вы говорите? — горько усмехается Михайлова. — Диагноз поставили еще в июле, а сейчас — ноябрь. И у всех — все нормально. И совесть, что фактически погубили моего сына, никого не мучает».
В Урдоме Ирина Сергеевна Ш. вернулась домой из больницы. После резекции кишечника ходит с трудом. У родственников была безумная надежда, что хирургам удалось удалить всю опухоль вместе с пораженной частью кишечника. В день выписки пришло гистологическое заключение: канцероматоз брюшной полости, метастазы в соседние органы, четвертая стадия. Местные врачи на вопросы о дальнейшем лечении отводят глаза и отвечают, что она теперь уже «не их профиль». По прогнозам, Ирине Сергеевне совсем скоро могут понадобиться наркотические обезболивающие. За направлением и рецептом — к онкологу. Ближайший доступный врач, курирующий их район, — в Архангельске. По «северным» меркам совсем близко — всего-то четырнадцать часов на поезде.
«Человек простой: если умрет, так и умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет». Это цитата из знаменитой гоголевской комедии «Ревизор». С тех пор прошло почти 200 лет.
Антон Белевский живет в Новой Москве, в микрорайоне Солнечный город. Только жизнь у Антона совсем не солнечная: у мальчика сильнейшее искривление позвоночника — сколиоз 4-й, самой тяжелой степени. Прогнозы врачей крайне неутешительны: если в ближайшее время не сделать операцию, коррекцию деформации с установкой фиксирующей металлоконструкции, ребенку грозит полная неподвижность. Стоит операция очень дорого. В семье двое детей, работает только папа, мама в декретном отпуске — скоро на свет появится третий ребенок.
Когда Антону было три года, Елена, мама мальчика, заметила, что голова у него клонится к левому плечу, будто под собственной тяжестью. Антону сделали рентген и выявили врожденную аномалию развития позвонков и ребер в шейно-грудном отделе. Врач посоветовал делать массаж и купить ребенку ортопедическую подушку. Это были все рекомендации. Антошу отдали в детский сад, и там мальчику пришлось несладко.
— Мы учили его делиться игрушками и никого не обижать. А в саду все было по-другому, — вспоминает Елена. — Антон замкнулся, воспитатели старались его не замечать, как будто его не было вообще. Однажды я спросила у воспитательницы, почему ребенок все время один в сторонке сидит, и она ответила: «Он у вас слишком добрый, не умеет за себя постоять».
— Антоше всех жалко — и птичек, и больных деток, а пуще всего рыбок. Он часами может стоять у аквариума и разговаривать с ними, — рассказывает Елена. — Как-то нам с мужем пришлось спать в коридоре, потому что в нашей кровати он пристроил селедку, которую я купила накануне.
«А зачем вы ее в холодильнике закрыли? — возмущался мальчик. — Рыбке было холодно, а я ее согрел и укрыл одеялом. Теперь она спит».
Антон наотрез отказался будить селедку и всю ночь караулил, чтобы родители не выбросили ее из кровати.
В четыре года мальчик упал в игровой комнате и сломал руку. Воспитательница отругала его за неуклюжесть, дети посмеялись.
Антону было обидно до слез, рука ужасно болела, но он не стал рассказывать об этом маме, чтобы не расстраивать. А когда проснулся утром, вся кисть посинела.
Мальчика отвезли в детскую больницу, сделали рентген руки, а заодно МРТ и КТ шейного отдела позвоночника.
Результаты обследования повергли родителей в шок. Кроме тяжелого перелома кости у ребенка обнаружили болезнь Шпренгеля — смещение лопатки — и вдобавок диагностировали врожденный шейно-грудной сколиоз 3-й степени.
— Как-то я увидела, что у Антоши позвоночник стал смещаться в сторону, а потом снова выпрямляться, — вспоминает Елена. — Сначала я глазам не поверила, думала, померещилось. Но потом попросила Антошу встать ровно. Он встал, а голова свалилась набок. Я прошу: «Сыночек, подними голову». А он говорит: «Не могу».
Антону помимо массажа назначили ЛФК, физиотерапию, занятия в бассейне. Запретили бегать, кувыркаться и висеть на турнике.Оставшиеся три года в садике мальчик в основном так и просидел на своей скамеечке, наблюдая, как играют другие дети.
— Дома он совершенно другой ребенок, — говорит Елена, — у него рот просто не закрывается. Про своих любимых рыб может рассказывать часами — он все про них знает. Смотрит передачи, читает энциклопедии.
Перед школой на очередном осмотре ортопед сказал, что деформация позвоночника приняла угрожающие размеры, и направил Антона в НМИЦ травматологии и ортопедии, к профессору Колесову. После консультации и обследования мальчику диагностировали сколиоз 4-й степени.
«Антону нужна срочная установка металлоконструкции, которая будет поддерживать позвоночник в правильном положении, — сказал доктор. — Откладывать операцию опасно для жизни, сердце и легкие сдавливаются, болевой синдром нарастает, ребенка может парализовать».
За последние месяцы Антон заметно подрос и еще сильнее согнулся. У него начались носовые кровотечения, слабость, одышка, его мучают сильные боли.
— Я так хочу нормально учиться, но ко второму уроку у меня от боли начинает трещать и жужжать в голове, — признается Антон.
Операция с установкой сложной металлоконструкции стоит очень дорого, госбюджет ее не оплачивает. В семье вот-вот родится третий ребенок, небольшая зарплата папы и пенсия, назначенная Антону как инвалиду, — вот и все их доходы.
Для спасения Антона Белевского не хватает 1 394 984 руб.
Заведующий отделением патологии позвоночника НМИЦ травматологии и ортопедии имени Н.Н. Приорова Сергей Колесов (Москва): «У Антона врожденная левосторонняя деформация шейно-грудного отдела позвоночника 4-й степени, нарушено строение трех позвонков в шейном отделе, позвоночник, сдвигаясь, натягивает спинной мозг. Деформация прогрессирует, возрастает риск неврологических осложнений вплоть до паралича и сердечно-легочной недостаточности. Чтобы предотвратить подобные последствия, мальчику необходима срочная операция на позвоночнике — коррекция деформации и установка фиксирующей металлоконструкции».
Стоимость операции 1 394 984 рублей.
Дорогие друзья! Если вы решите помочь Антону Белевскому, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято.
Русфонд (Российский фонд помощи) создан осенью 1996 года для помощи авторам отчаянных писем в «Ъ». Проверив письма, мы размещаем их в «Ъ», на сайтах rusfond.ru, kommersant.ru, «Лента.ру», в эфире Первого канала и на радио «Коммерсантъ FM», в социальных сетях, а также в 147 печатных, телевизионных и интернет-СМИ. Возможны переводы с банковских карт, электронной наличностью и СМС-сообщением, в том числе из-за рубежа (подробности на rusfond.ru). Мы просто помогаем вам помогать.
Всего собрано свыше 14,200 миллиардов рублей. В 2020 году (на 13 февраля) собрано 138 948 535 рублей, помощь получили 124 ребенка.
Русфонд — лауреат национальной премии «Серебряный лучник» за 2000 год, входит в реестр НКО — исполнителей общественно полезных услуг. В 2019 году Русфонд выиграл президентский грант на проект «Совпадение. Экспедиция доноров костного мозга», а его Национальный РДКМ — президентский грант на проект «Академия донорства костного мозга», грант мэра Москвы на проект «Спаси жизнь — стань донором костного мозга» и грант Департамента труда и соцзащиты населения Москвы на проект «Столица близнецов». Президент Русфонда Лев Амбиндер — лауреат Государственной премии РФ.
Дополнительная информация о Русфонде и отчет о пожертвованиях Русфонда.
Адрес фонда: 125315, Москва, а/я 110; rusfond.ru; e-mail: rusfond@rusfond.ru Приложения для iPhone и Android — rusfond.ru/app Телефон: 8-800-250-75-25 (звонок по России бесплатный), 8 (495) 926-35-63 с 10:00 до 20:00