Навязываемый государством и курс на традиционные ценности не остановит развитие общества в западноевропейском ключе, а авторитет насилия, являющегося несущей категорией социального порядка в стране, уже трещит по швам. Осталось только дождаться, пока мужчины всерьез заявят о своих правах на отцовство и научатся выполнять домашнюю работу. О незавершенной, но и не прекратившейся гендерной революции в России беседовала с доктором социологических наук, профессором в Санкт-Петербурге Жанной Черновой.
На феминистском фестивале в Москве вы заявили, что Россия переживает своеобразную эмоциональную революцию, которая стала продолжением сексуальной и гендерной. Что вы имели в виду?
Жанна Чернова: Эмоциональная революция, или некая низовая модернизация чувств, заметнее всего проявляется в соцсетях. Мы видим, что в последнее время в онлайн-пространстве активно обсуждается все, что связано с темой насилия в широком смысле слова: сексуальные скандалы в школах, харассмент, домашнее насилие, насилие при родах и так далее. Мы становимся свидетелями того, как культура сильных сменяется культурой слабых.
Но, может, эти обсуждения — просто часть интернет-культуры, которая предполагает некую откровенность, не перешагивающую в реальную жизнь?
Скорее наоборот — активное обсуждение каких-то тем в сети свидетельствует о реальном интересе к ним у публики. Другое дело, что это очень контрастирует с той повесткой, которая обсуждается официальными СМИ, публичными государственными и формальными общественными структурами. Проблема в том, что государству по большему счету нет дела до качественной стороны отношений между людьми, тем более в семье.
А как же борьба за традиционные ценности?
Это декларативные вещи, за которыми угадывается банальное желание государства решить демографические проблемы грубыми средствами: материнским капиталом и разъяснениями, что жениться и иметь детей ― хорошо, а разводиться и делать аборт ― плохо. А что там конкретно происходит между супругами и в детско-родительских отношениях — неважно.
Но людей это как раз очень волнует. Мы наблюдаем, как снижается терпимость к насилию в отношениях, а оно является несущей категорией социального порядка в России: в школе, в армии, в роддоме — где угодно. Поэтому мы и говорим о революции.
Но ведь запрет на аборт или вывод таких операций из системы ОМС — это уже не только показуха.
Да, конечно. Но мы видим, что пока дальше слов и перегибов на местах дело не идет. Соцопросы показывают, что все больше людей относятся к абортам негативно, да и само количество таких операций снижается. Но это не результат государственной политики или деятельности РПЦ. Этот тренд скорее вызван доступностью женских контрацептивов и более осознанным подходом к родительству.
С чем связана эта осознанность?
Еще раз отмечу, что существует разница между официальной позицией государства, декларируемыми ценностями и реальной общественной жизнью, которая изменяется под воздействием многих факторов и упирается в банальный прагматизм.
Так вот, к концу 60-х увеличился средний возраст, в котором у европейских женщин появляется первый ребенок: они стали больше времени тратить на образование и построение карьеры. Одновременно происходит сексуальная революция, отделяющая сексуальность от репродукции. На фоне массового распространения контрацептивов смягчаются общественные установки относительно сексуального поведения, снижается возраст сексуального дебюта.
Но среднее количество детей в семье стало сокращаться не только из-за этого, но и из-за развития медицины: вместе с ощутимым снижением детской смертности ушла прагматическая по своей природе нацеленность на большое потомство. Родительство, как и отказ от него, из обязанности превращается в право и оттого становится более осознанным проектом. Люди, желающие иметь детей, тратят на это больше ресурсов, и не только материальных.
Железный занавес препятствовал всем этим переменам в нашей стране?
Бум осознанного родительства у нас произошел в 2000-х. Резко повысился спрос на литературу о том, как стать хорошим отцом, матерью, о том, как лучше воспитывать детей. Это повлекло снижение толерантности к насилию над детьми. Да, что-то к нам приходило с опозданием, что-то развивалось по-своему, но все же мы шли и идем с Европой в одном направлении.
Конечно, у Советской России был свой 70-летний гендерный проект. Большевики на первых порах сделали несколько крупных шагов, направленных на разрушение традиционной модели семьи, на изменение роли женщины в обществе. Но в 30-х годах Сталин заявил, что вопрос эмансипации в СССР решен, и перемены остановились. Советским гражданкам навязывалась социальная роль работающей матери. Даже советские социологи писали о неравенстве мужчин и женщин в быту, которое сохраняется до сих пор.
Говорят, что российские мужчины избалованы из-за того, что они были в дефиците после массовых репрессий и Великой Отечественной войны. И как же их заставить измениться, если они не хотят?
Да, мы видим, что гендерные роли для женщин в современном мире претерпели значительные изменения, а мужчины в этом плане отстали. Это одна из причин того, что гендерная революция остается пока незавершенной.
К слову, неравенство проявляется не только в выполнении домашней работы, но и в заботе о представителях старшего поколения — именно женщины чаще всего ежедневно помогают стареющим родителям в быту. При этом еще занимаются своими детьми и хозяйством.
На Западе, а именно в Скандинавии, еще в 80-х годах произошла гендерная революция, организованная молодыми образованными мужчинами. Они занимались интеллектуальным трудом, были профеминистами и открыто заявляли, что не желают повторить в своем отцовстве те отношения, что были у них с их собственными отцами. Другими словами, пошли против описанной социологами нуклеарной модели семьи, которая сейчас так пестуется современными российским политиками: мужчина выполняет роль кормильца, а женщина ― домохозяйки.
Эти новые западные мужчины не пожелали все время проводить на работе и быть исключенными из жизни своих детей, отчужденными от сферы отцовства. Результатом стали правовые изменения. В той же Норвегии декретный отпуск, к примеру, разбит на части, одну из которых может взять только мужчина.
А у нас такие молодые и образованные мужчины имеются?
Да, у нас тоже формируются сообщества отцов, и изменения, подобные скандинавским, назревают, но пока мужчины сильно ущемлены в родительских правах — и не только в бытовой, но и в юридической практике: суды оставляют детей после развода супругов почти исключительно с матерью. В некоторых северокавказских республиках ситуация иная, но это тема для отдельного разговора.
И все же в либеральной российской среде принято считать, что препятствием для гендерной революции стало влияние Церкви на государственные и общественные институты.
Если верить американским социологам, то общество наше остается довольно светским в сравнении со многими другими странами. Но у нас ценности выживания превалируют над ценностями самовыражения. В «жирные» нулевые ситуация была несколько иной, более благоприятной.
То есть в нынешних экономических условиях о преобразованиях придется забыть?
Так тоже нельзя сказать. Происходит поколенческий сдвиг. Мальчики и девочки, родившиеся в нулевые и воспитанные по-новому, ориентированы на современные ценности. И они сейчас ищут новые формы быта, способы совместного пользования дорогим имуществом или услугами ― шеринга в широком смысле слова, так как всю эту нашу рутину, связанную с домашними хозяйственными работами, содержанием личного автомобиля, дачи и так далее, однозначно воспринимают отрицательно. Активнее будут использоваться IT-технологии.
И это новаторство в сфере быта поможет освободиться от предписанных гендерных ролей?
Да, и не только в быту. В профессиональной сфере эти молодые люди тоже не желают воспроизводить традиционную офисную культуру. Они хотят иметь ресурсы, в первую очередь временные, чтобы развиваться, путешествовать, общаться друг с другом.
Но это справедливо для всех молодых людей, пока у них не появляются дети. Мало кто сохраняет мобильность, а тем более свободное время с ребенком на руках.
Что касается ухода за детьми — эта сфера будет развиваться в сообществах и группах поддержки. Грубо говоря, несколько матерей объединятся, чтобы по очереди сидеть с детьми и освобождать время для самореализации в других сферах.
Мне кажется, мы говорим о какой-то узкой прослойке городской или даже столичной молодежи. Сейчас, в том числе и на государственном уровне, столько усилий тратится на возвращение к прежним традициям, на поддержание скреп…
Нет, я уверена, что какого-то реального консерватизма нет. Есть фигуры речи, ролевые игры. Есть желание действовать согласно логике противостояния с Западом: если там провозгласили либеральные ценности — то у нас, значит, будет упор на традиционные.
