Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Шествие «Бессмертного полка», несмотря на относительную новизну, стало одним из главных элементов празднования Дня Победы — и не только в России. Движение, появившееся по инициативе «снизу», объединило уже почти 10 миллионов человек самых разных возрастов и взглядов. Участники и организаторы этих шествий из разных регионов страны поделились с редакцией «Ленты.ру» воспоминаниями о героических предках и о новом всенародном способе чтить их память.
Павел Викторович (Красноярский край):
Когда в школе учился, нам давали задание написать про своих родственников-ветеранов. Это сочинение я сделал, опираясь на рассказы мамы. Оно получилось эмоциональное, но без подробностей. Годы спустя, когда подходил 70-летний юбилей Победы, я уже серьезно подошел к изучению подвигов своего прадеда Сергея Петровича: нашел документы, просмотрел электронные архивы.
Так я, к примеру, узнал, что однажды прадед уничтожил 40 солдат противника и пулемет, за что ему дали орден Красной Звезды. Прадед артиллеристом был.
Достал фотографию, штендер заказал, указал на нем часть, в которой он воевал, его звание. Были непередаваемые эмоции, когда я вышел из дома со штендером и понес его.
Сегодня наш народ наконец-то просыпается, начинает задумываться о прошлом, о его героях. Ведь не секрет, что в советское время так ветеранов не чтили, как сейчас. К ним проще относились, на бытовом уровне особенно, даже в моей семье, несмотря на три серьезные ранения и фронтовые подвиги.
В деревне тяжелая жизнь была, нервы мотали. Нелегко герою жилось после войны, мягко говоря. И никто его на руках не носил, хотят он того заслуживал. Прадед даже в тюрьме успел посидеть по возвращении.
Теперь хочется, чтобы Минобороны восстановил награды, которые он раздал детям как игрушки. Ведь когда дед и его двое братьев, которые тоже прошли войну, надевали на праздник кителя, их соседи стыдили: «Ишь, вырядился, пошел!» Как у людей язык поворачивался так говорить? А дети эти медали и ордена, разумеется, раскидали, потеряли — боевые-то награды! Но у нас еще хоть что-то сохранилось, а у некоторых семей даже фотографий нету. Вот это вообще ужасно.
Владимир (Крым):
В Симферополе «Бессмертный полк» прошел впервые в 2013-м. Меньше ста человек тогда участвовали. Я узнал об этом спустя два дня, увидев ролик в интернете. Меня он очень зацепил, хотя человек я не сентиментальный. Понял, что это следующий шаг в истории, который сделали новые поколения, учитывая тот печальный факт, что ветераны от нас уходят навсегда.
Связался с организаторами, предложил сделать проект более масштабным.
В Севастополе до этого уже были люди, которые приходили на праздник с портретами своих героев, но именно концепция «Бессмертного полка» позволила довольно быстро вовлечь большее количество участников — ведь почти в каждой семье кто-то воевал. В 2014-м году пришли 2 тысячи человек, в 2015-м — 10 тысяч, в 2016-м — больше 17 тысяч. В прошлом году — 40 тысяч человек. Это уже каждый десятый житель Симферополя!
Наши девушки работают на горячей линии, помогают людям, желающим впервые поучаствовать в шествии, рассказывают, где можно штендер (рамку для фотографии) заказать, откуда и когда пойдет колонна — и так далее. Все больше ребят-добровольцев в это движение вливается. Общаясь с людьми, с семьями фронтовиков, выслушивая их истории, они понимают, что Великая Отечественная — это не только книги и фильмы. Они видят, как война отразилась в жизнях реальных людей — их соседей, земляков.
Ветераны плачут, когда проходит первая колонна, особенно когда дети идут с портретами своих прадедов и прабабушек.
У меня у самого много родственников участвовало в той войне. Из того, что дед мне рассказывал, мне запомнился эпизод, как они технику перетаскивали через белорусские болота. Все думали, что это невозможно. И люди действительно шли там, где лошадь не пройдет, сутками не ели…
Мой прадед освобождал Севастополь и погиб во время этой операции. Дед продолжил его боевой путь: дошел от Крыма до Берлина. Два раза был серьезно ранен. И я восхищен тем, что несмотря на свои ранения и все трудности он был из тех миллионов советских людей, кто затем заново отстраивал страну.
Имея кучу орденов и медалей, мои родственники ни перед кем ими не хвастались, надевали только по большим праздникам. И это тоже многое говорит об их личных качествах.
Георгий, Санкт-Петербург:
Вся наша семья относится положительно к этой акции. Скажу больше: важнее ее для современной России сегодня ничего нет. Люди бились за Родину, чтобы мы сейчас жили свободно, благополучно. Что может быть важнее памяти о них?
Узнали мы о «Бессмертном полку» в 2015 году. Я не прямой потомок Героя Советского Союза Мелитона Кантария [водружал знамя Победы над Рейхстагом] — он мой двоюродный дед. Прямые его потомки живут в Москве. Они участвуют в шествии каждый год, и люди подходят к ним, благодарят. Я тоже с ними буду идти в этом году.
Мне 22 года, я учусь на медицинском факультете Санкт-Петербургского госуниверситета. В роду Кантария много медиков, и я с детства хотел стать врачом.
Роман, Калужская область:
Я пойду с портретом моего двоюродного деда Алексея Кирилловича, офицера, прошедшего всю войну. Родной прадед тоже воевал и пропал без вести, причем где-то в том же районе Калужской области, где я живу.
В нашем Извольске акция проводится с 2015 года. В первый год в шествии участвовали только учителя и ученики сельской школы. Потом число участников увеличилось. Стали приезжать родственники солдат, погибших в окрестностях нашего села с января по апрель 1942 года. В соседнем населенном пункте, кстати, какое-то время находился штаб Жукова.
Родственники ветеранов приезжают не только 9 мая, но и в течение всего года. Мы проводим для них экскурсии. Так, 19 мая мы планируем автопробег по местам, где расположены братские могилы, концерт и первую в нашем районе реконструкцию событий Великой Отечественной войны.
Сергей, Липецк:
Я в этому году собирался впервые пронести портрет своего прадеда в шествии «Бессмертного полка» в Липецке, но буду участвовать как волонтер — точнее, как координатор волонтеров, поэтому такой возможности у меня не будет.
Мой прадедушка Григорий Яковлевича два раза горел в танке. Дошел до Берлина. У нас множество его медалей хранится. И есть одна особенная — пуговица с формы его военной. Получилось так, что в первые дни войны она оторвалась, и прадед все время потом носил ее с собой. Постепенно пуговица эта стала его талисманом.
Потом, уже в мирное время, прадед обшил ее материей и носил как медаль. И гордился ею — говорил, что она ему дороже прочих наград.
Когда речь заходила о войне, прадед тут же вспоминал, что от нее больше всего страдают ни в чем не повинные люди, особенно дети. О танках не рассказывал и о своей службе не рассказывал. Призывал беречь своих близких, свою семью.
Мне повезло. Я застал его живым, но меня тогда не особенно интересовала эта тема. Не осознавал, что рядом со мной такой герой находится, не ценил этого.
Прадед был обычным тружеником. Работал на заводе. Цел еще построенный его руками дом. В нем сейчас живет сестра моей бабушки.
Юлия, Волгоград:
Впервые я приняла участие в шествии в 2016-м. Шла с портретом прадедушки Моисея Алексеевича, принимавшего участие в Сталинградской битве. Мама моя шла рядом, это было очень душевно. И мне очень хотелось, чтобы эта атмосфера не потерялась впредь из-за сложностей, возникающих при передвижении большой массы людей. Поэтому я стала волонтером, а теперь уже — координатором волонтеров.
Когда приходит больше 50 тысяч человек, без волонтеров не обойтись: мы помогаем сформировать колонну, разделяем потоки, помогаем идти пожилым людям, смотрим, чтобы не возникло давки.
В этом году в Волгограде будут работать уже 800 добровольцев. Наше число растет, как и число участников шествия.
К нам в город приезжает много людей, чьи родственники погибли в Сталинградской битве. Мы идем с ними в одних рядах. Мне запомнилась семья из Калининграда, в прошлом году они приезжали почтить память своего героя. Жаль только, на мероприятии не так много времени, чтобы поговорить подробно.
Да многие и не могут рассказать о судьбе своих дедов. Нашей семье тоже удалось узнать лишь то, что мой прадедушка пропал без вести в июне 1943-го. До этого он прошел Сталинградскую битву, оборону Москвы. Перед началом войны его хотели привлечь к ответственности за отпуск хлеба в долг одной многодетной бедной семье — прадед работал в магазине. А потом начались боевые действия, и он отправился, как тогда говорили, «искупать вину кровью».
Елена Эдуардовна (Челябинск):
В 2014 году мы с мужем Игорем Лемиховым решили «поднимать полк» у себя в Челябинске. Мы пришли к нашему прославленному ветерану Великой Отечественной войны Александру Семеновичу Шлыкову, рассказали ему, что это такое, и попросили у него совета. Он нас фактически благословил. Встречаемся мы не только 9 мая, поддерживаем связь постоянно и, конечно, приходим к нему 24 июня. У нас, к сожалению, мало кто сейчас помнит, что первый в истории Парад Победы был 24 июня 1945 года.
Александр Семенович, несмотря на свой серьезный возраст, бодр и сохраняет прекрасное чувство юмора. Умеет радоваться жизни.
Биография у Шлыкова очень интересная. Александр Семенович из старого казачьего рода. Отец его, георгиевский кавалер, был репрессирован в 37-м году. Из-за этого Александра — тогда студента медвуза — призвали в армию, то есть не дали доучиться как члену семьи «врага народа». Так Шлыков оказался в Польше, там и встретил войну.
Войну он прошел от первого до последнего дня. Демобилизовался уже после победы. Отпрашивался у Баграмяна к матери с сестрой в Челябинск, а тот предлагал ему поступать в военную академию. Александр Семенович отказался, доучился на врача и потом многие годы работал главным хирургом у нас в Челябинской области.
Шлыков — участник двух легендарных парадов: 7 ноября 1941-го и 24 июня 1945-го. В шествиях «Бессмертного полка» он не участвует, потому что присутствует в это время на приеме у губернатора. Мы его бережем. А вообще в прошлом году у нас в Челябинске, по официальным цифрам, участвовали около 75 тысяч человек, по всей области — более 200 тысяч.
Многое еще зависит от погоды. У нас вот снег прогнозируют… В 2015-м челябинский полк шел под снегом с дождем, и штормовой ветер еще был. Потом нам даже один человек из Новой Зеландии написал под фотографией с того шествия: «Эту страну никогда не победить». Люди и правда шли с трудом, с синими от холода руками, мокрые насквозь.
Полк — это не количество, а дух. С нами идут не только люди, но и автомобили Победы красного цвета. Одна из них 1945 года выпуска. Они у нас тоже живые. Сначала семь машин было. В прошлом году — пять. А в этом году только четыре будет. Машины, как и люди, выходят из строя.
Одна из особенностей нашего полка в том, что он идет со штандартом, на котором написано не «Челябинск», а «Танкоград». Другими словам, мы идем под историческим именем.
Мой дед, гвардии полковник Скорняков Евлампий Александрович руководил полком, который в 1944 году был ведущим в операции «Багратион». Через два дня после начала той операции его практически убили — насквозь прострелили автоматной очередью. Один шел в рукопашную. Выжил дед тогда чудом. Немцы думали, что он убит. Его достреливал их офицер. Попал в гвардейский значок. И дед потом всю жизнь говорил, что этот значок его спас. Но более важную роль сыграла девочка из местных, которая оказалась на месте боя, заметила, что он жив, и позвала на помощь.
В 1965-м дед отправился в Белоруссию, разыскал эту девочку, которая стала к тому времени взрослой женщиной, депутатом, и в какую-то из местных школ передал тот самый гвардейский значок.
Дед был очень мудрый человек. Как и многие тяжело раненные фронтовики, сожалел, что не дошел до Берлина. Очень любил детей. Я маленькой девочкой сделала к нему свои первые шаги.
Дед скептически относился к мемуарам военных полководцев о Великой Отечественной — считал, что там очень много вымысла. Всегда подчеркивал, что война — это очень тяжело.
Образ СССР, сложившийся в массовом сознании россиян, противоречив. Для одних это тоталитарное государство, заставлявшее своих граждан страдать и жить в нищете. Для других Советский Союз — «потерянный рай», общество равенства и изобилия. Причем такого мнения придерживаются многие представители старшего поколения, успевшие пожить во времена «развитого социализма». «Лента.ру» попыталась разобраться, почему наши соотечественники и современники склонны романтизировать советскую повседневность.
Светлое прошлое
«В СССР было все! Мы жили в лучшей в мире стране, нас уважали другие государства и мы питались только высококачественными продуктами — не то, что сейчас. А советская бытовая техника была самая надежная!» — такие тирады нередко можно встретить в интернете. Чаще всего их авторы родились после развала Советского Союза либо успели провести в нем максимум первые лет 10 своей жизни.
Райской жизни в СССР посвящены многочисленные паблики во «ВКонтакте». В них публикуются советские пропагандистские плакаты, фотографии радостных пролетариев, актеров и ученых. Причем идеализируется не только фасад «развитого социализма», но и его оборотная сторона. Люди радуются тому, что советские дети не носили подгузники (зато все были здоровые и крепкие!). Что кожаную куртку могли сшить из пары десятков боксерских перчаток, поскольку кожаные изделия были большим дефицитом. Что диаметр советских папирос составлял 7,62 миллиметра, и это якобы позволяло быстро перестроить их производство под изготовление патронов для фронта… Все это у постсоветских подписчиков таких пабликов вызывает умиление и гордость за «преданную» страну.
И они не одиноки в своем обожании СССР. Старшее поколение зачастую тоже склонно идеализировать советскую жизнь. Социолог Андрей Возьмитель в интервью «Ленте.ру» так описывает свои впечатления о советской действительности:
— Раньше был обоснованный патернализм, народ мог рассчитывать на все. Говорят, что у нас были перебои со снабжением продуктами питания, но я, во-первых, скажу, что перебои эти были во многом искусственными, а во-вторых, были общественные организации (комсомол, партия, профсоюзы). Я ездил по другим регионам в то время, и ситуация была примерно одинаковая. Продукты распределялись через эти общественные организации. Несмотря на дефицит в магазинах, холодильники были полны, в том числе и икрой, и другими деликатесами. Все было. Я тоже стоял в очередях, но получал высококачественную продукцию. Сейчас хают советские продукты, а это неверно. Дай бог, чтобы современные продукты производились по тем высоким стандартам. Это были вкуснейшие, качественные продукты, их ели с удовольствием.
Возьмитель рассказывает, какие замечательные в СССР были рестораны, где каждый труженик мог поесть в обеденный перерыв; какими высококультурными были граждане — и в том заслуга домов культуры; даже о том, как советские люди возили в Чехословакию… миногу! Зачем? Помогали братской стране справиться с дефицитом.
Можно понять такие речи пожилого человека, всю жизнь прожившего в неплохой квартире на Кутузовском проспекте, действительно качественно питавшегося и прекрасно проводившего время (к тому же он был молод и полон сил). Но со слезами на глазах СССР вспоминают и те, кто зачастую не мог достать не только дефицит, но и товары первой необходимости.
Дневники Дедкова
Большую часть своей жизни костромской писатель Игорь Дедков вел дневник. С 1950-х годов он записывал то, как ухудшается ситуация с доступностью продуктов и других потребительских товаров в своем городе. В 1992-м он свел свои записи в книгу, однако не успел ее опубликовать, умер в 1994 году. Его зарисовки советской жизни позволяют увидеть социалистический быт глазами очевидца.
1976 год. Мяса в городе нет, его продают по талонам, которые раздают в домуправлениях. Трудовые коллективы получают по 1 килограмму на работника, однако в магазинах отказываются его нарубать — одному из сотрудников просто дают тушу и говорят: «Рубите сами!» Некоторые отказываются, другие соглашаются.
1977 год. Канун Дня Октябрьской социалистической революции. В магазинах нет туалетного мыла и конфет. Мяса, колбасы и сала нет давно — никто и не удивляется. Можно купить на рынке, но втридорога. Кофе нет, есть кофейный напиток из ячменя. Пить можно, но эффекта никакого. В конторах собирают с каждого по 7-8 рублей на празднование Революции. Сам видел, как в отделе комплектования областной библиотеки среди стоп новых книг на полу лежали грудами куры и стоял густой запах. Все ходили и посмеивались. Такая пора: все ходят и посмеиваются… На областном собрании физкультурного актива говорят, что местные штангисты не могут поддерживать должный режим питания, а значит, и хороших результатов от них ждать не стоит.
1978 год. В городе нет масла. Из центра приходят бесконечные разнарядки, по которым сотрудников различных учреждений отправляют работать в совхозы и колхозы. В Кострому свозят азербайджанцев-мелиораторов, для них спешно строят новый 60-квартирный дом. Те просят предоставить им «барашков» и удивляются, что в городе нет мяса. Один из грузин, разговорившись с Аней, сказал: «У вас здесь нет достоинства. У вас нет того и другого, а вы делаете вид, что так и должно быть, что все в порядке. У вас нет достоинства», — повторил он и, уходя, сказал: «Подумайте об этом». В Москву перед Новым годом приезжают люди из всех окрестных городов за продуктами, но и в столице ощущаются перебои со снабжением. На новой станции метро «Свиблово» есть изображения городов Золотого кольца. Москвичи шутят, что это города, которые кормятся от столицы.
1979 год. Каждая сотрудница костромской библиотеки в этом году успела по крайней мере 30 раз съездить на сельхозработы — раньше такого не было. Люди удивляются, и никто не знает, когда эти поездки закончатся.
1980 год. Пучок редиски стоит на базаре 50 копеек, а яблоки — четыре рубля. Селедки нет, в окрестных поселках нет спичек, масла, крахмала и почти исчез кефир. Зато всегда есть водка.
1981 год. На встрече творческой интеллигенции с городскими властями женщина задала вопрос: доколе в Костроме будет продаваться молоко с пониженной жирностью? Ей ответили, что всегда. Исключения делаются лишь для больших городов.
1982 год. В Москве продают ковры. У магазина стоял грузовик, на котором стоял мужчина, выкрикивая номера, стоящих в очереди. Можно было бы подумать, что это революция или митинг. Столько страсти и благородного энтузиазма в том мужчине на грузовике!
Хлеб или зрелища
Вот так жил провинциальный город при «развитом социализме». Материальные блага подобным городам доставались в последнюю очередь (а чаще и вовсе не доставались).
Противоречия в системе снабжения возникали из-за двойственной позиции советской власти: с одной стороны, она призывала бороться с мещанством и «вещизмом», с другой, говорила о необходимости обеспечения граждан всем необходимым.
В брежневские времена эти противоречия особенно обострились. Пропаганда продолжала твердить о «светлом будущем», но даже партийные лидеры в него уже не верили. Промышленность и импорт развивались, цены на нефть росли, однако плановая система хозяйства не позволяла удовлетворять растущий спрос населения. В результате самое насущное гражданам приходилось «доставать», стоя в огромных очередях и прибегая к всевозможным ухищрениям.
Улучшить положение была призвана система продовольственных заказов, введенная в конце 1960-х годов, когда предприятия перевели на хозрасчет. Их руководители столкнулись с проблемой нехватки рабочей силы — а как еще привлекать кадры, не поощряя их? Вот и поощряли продзаказами. Горизонтальные связи между предприятиями, колхозами, магазинами и овощебазами позволяли снабжать сотрудников дефицитом (впрочем, его не всегда хватало на всех, что порождало так называемый дефицит второго уровня, борьбу за заказы среди работников одного предприятия).
Казалось бы, такая система должна была восприниматься гражданами как крайне унизительная. Однако исследование, проведенное антропологом Анной Кушковой, свидетельствует, что заказы рассматривались не как подачка, а как привилегия, да и то, как их получали, в воспоминаниях очевидцев не выглядит как нечто позорное. Они говорят, что система была для них удобна, а очереди воспринимают как нечто само собой разумеющееся, как и дефицит сам по себе. Вот что говорит один из информантов Кушковой:
«Власть заботилась о своих трудящихся, чтоб их хоть как-то поощрить, ну, действительно, чтоб не бегать за баночкой горошка (…). Майонез, горошек — это все было в дефиците, (…) к каждому магазину кто-то был прикреплен. Ну, вот этот институт, вот этот завод и так далее. (…) Все-таки тогда более гуманное было отношение к людям, чем сегодня».
В глазах этого человека государство не только ничего не забирало у него, но наоборот, думало о его благосостоянии. Другие участники исследования говорят, что для них, представителей поколения, пережившего войну или взрослевшего в послевоенные годы, дефицит был чем-то само собой разумеющимся.
Получение заказов вызывало у них исключительно положительные эмоции. Даже когда на всех товаров не хватало и их приходилось разыгрывать между сотрудниками. Да и вообще, по признанию одного из информантов, «люди этим жили, это был азарт, они с таким наслаждением несли эти наборы домой — то есть как добытчики». Таким образом, эта практика удовлетворяла запрос, сформированный еще в Древнем Риме: хлеба и зрелищ, хотя хлеб доставался не всегда.
Искренность и непосредственность
Видимо, именно эти заказы с дефицитом прежде всего вспоминаются представителям старшего поколения, ностальгирующим по «советскому изобилию». Именно они позволяют им говорить, что в те времена государство «заботилось о людях».
Заказы с дефицитом к тому же были абсолютно деполитизированы. Как вспоминает один из участников исследования Кушковой, эту систему никому не приходило в голову сопоставлять с «процветающей плановой экономикой развитого социализма». А если и сопоставляли, то это никогда не касалось того конкретного заказа, который достался вчера. То же самое верно и для других практик советской повседневности, оставшихся в памяти людей с тех времен: пошив курток из боксерских перчаток, «здоровое» детство без подгузников…
Как пишет в своей книге «Это было навсегда, пока не кончилось» антрополог Алексей Юрчак, «значительное число советских граждан в доперестроечные годы воспринимало многие реалии повседневной социалистической жизни (образование, работу, дружбу, круг знакомых, второстепенность материальных благ, заботу о будущем и других людях, бескорыстие, равенство) как важные и реальные ценности советской жизни».
Юрчак отмечает, что сейчас бывшие граждане СССР тоскуют не по государственной системе, не по идеологическим ритуалам, а именно по этим важным смыслам человеческого существования. Он приводит слова одного философа, который говорил ему, что негативные стороны той действительности были связаны с «реальностью человеческого счастья (…), уюта и благополучия той жизни, в которой наряду со страхом были радушие, успехи и порядок, обустройство общего пространства».
Антрополог также цитирует одного ленинградского художника, который «неожиданно ощутил, что вместе с тем политическим строем из его жизни исчезло и что-то иное, более личное, чистое, исполненное надежды, «пафоса искренности и непосредственности»».
С другой стороны, люди, ностальгирующие по таким простым вещам, давно уже забыли, что представляла собой коммунистическая идеология. Это и неудивительно, поскольку повседневность была параллельна государственной пропаганде. Плакаты и фотографии, с которых на зрителя глядят крепкие рабочие, улыбающиеся доярки и румяные дети, сейчас служат лишь деидеологизированными артефактами того времени, подтверждением того, что оно было и в нем вроде бы все было хорошо.
Жители поселка Рочегда Архангельской области просят наградить своего врача Алексея Кордумова орденом «За заслуги перед Отечеством». Он — единственный оставшийся доктор на правом берегу Северной Двины. Его участок — 10 деревень, в которых живут более пяти тысяч человек. Кордумов работает и за терапевта, и за окулиста, и за хирурга, и за педиатра. Рочегдорцы надеются, что если им удастся выхлопотать награду для своего врача, то в их поселке не закроют больницу, которую уже пытались «оптимизировать». «Лента.ру» расспросила сельского доктора о том, как он лечит людей в поселке, где нет дорог, не всегда бывает телефонная связь, а главное оборудование в местной больнице — аппарат ЭКГ.
Приехали, а человек умер
Мой участок — это 100 километров. Примерно 10 деревень. Пациентов — пять тысяч человек. Летом — больше из-за дачников. По нормам на одного врача должно приходиться 1200. Самый отдаленный поселок от нашей Рочегды — 85 километров. А ближайшие — в 15-40 километрах. Вроде бы немного, но надо учитывать, что дорог тут нет. Если из нашей «подведомственной» деревни вызывают скорую, езда по ухабам может занять 5-6 часов. У нас был вызов из Шошенцев. Уехали в 9 утра, а на место к пациенту прибыли в 17 часов. Иногда не успеваем вовремя. Один раз приехали, уже когда человек умер. Инфаркт.
Раньше мы с инсультом, инфарктом и многими другими патологиями принимали в своей больнице. Но сейчас у нас стационар закрыли, осталось только дневное отделение. Поэтому таких пациентов сначала доставляем в районную ЦРБ. А оттуда их транспортируют в город.
Считается, что при инсульте есть 4-5 часов с момента проявления первых симптомов, когда зону поражения мозга можно ограничить проведением специальной терапии. Но я уже говорил о дорогах. Поэтому понятие «терапевтического окна» — для нас почти чудо. Представьте — нам нужно добраться до деревни, которая в нескольких часах езды. Потом донести больного до автомобиля на волокушах. Это что-то наподобие простыни. Носилки с больным ставятся на пол «уазика»-скорой. В автомобилях для перевозки тяжелых больных есть амортизаторы, поглощающие тряску. У нас такое не предусмотрено. Кто в машине едет — чувствует каждую кочку и ухаб. А по правилам такие пациенты должны быть в покое. Зимой на улице обычно 38-40 градусов мороза. В машине не намного теплей. Носилки практически примерзают к полу.
К ребенку — полетят, к пенсионеру — нет
Рочегда образовалась в 1945 году. Тут начали добычу леса осужденные и бывшие немецкие военнопленные. Сейчас — живут их потомки, в поселке много немецких фамилий. А леспромхоз до сих пор единственное крупное предприятие, на котором пытается держаться экономика.
Поселок, хотя и находится практически в центре Архангельской области, отрезан от «большой земли». До города больше 300 километров. Нормальных дорог нет. В самом поселке бетонные плиты. А на подъездах — грунтовка. Когда слякоть — все раскисает. Проехать на обычной легковушке из окрестных деревень практически невозможно. Чтобы попасть из Рочегды в район и в город, нужно переправиться на другой берег Северной Двины. Летом действует паромная переправа. Зимой — ледовая дорога. А вот весной и осенью, когда лед нестабильный, отсюда не выберешься. Изоляция продолжается от двух до четырех недель.
Санавиация часто нам тоже не помощник. Там есть требования определенные к вызовам. К ребенку полетят. А если пенсионер с инсультом или пневмонией — могут и отказать.
Вертолет санавиации для транспортировки больных мы вызываем два-три раза в год. И по исключительно серьезным поводам. Но бывает, что даже обоснованный вызов сделать невозможно. В апреле у нас был ребенок. Аппендицит, и уже начался перитонит. Стояла распутица. Попытался переправить его в район на моторной лодке. Но шел ледоход, лодку бы просто замяло, и тогда все бы убились. Вызвал вертолет. А там сказали, что смогут прилететь только в светлое время суток. Потому что в Рочегде нет оборудованной вертолетной площадки с фонарями. Тогда все обошлось. Ребенка успели спасти.
По поводу спецплощадки мы обращались и к губернатору, и в Архангельскую думу. Там соглашаются, что надо что-то решать. Но пока тишина. А это очень тяжело, когда понимаешь, что человека необходимо отправить в большую больницу, но ничего не можешь сделать. Я всегда мучаюсь из-за этого, хотя и понимаю, что моей вины в этом нет.
Я был в Норвегии в 2012 году. Нам показывали, как работает их медицина в сельских условиях. Там несколько уровней: фельдшерские пункты в маленьких деревнях, больницы в поселках, крупные стационары в городах. Мы пытаемся выстроить нечто подобное. Но в Европе хорошая транспортная доступность, а у нас случись что — за час-два тебя никто не заберет. Там есть интернет, телемедицина. Сделали рентген, информация тут же поступает специалисту. Тот расшифровывает и отправляет заключение. А у нас, когда еще рентген-аппарат был жив в больнице, мы снимки возили в район. И потом две-три недели ждали результат. Но тогда хотя бы пациента не надо было туда гонять, как теперь.
Дров мало, их экономят
Население в наших деревнях — либо пенсионеры, либо дети до пяти лет. Родители уезжают на заработки в города, а малышей бабушкам-дедушкам оставляют. Чаще всего обращаются с жалобами на повышенное давление, инсульты, инфаркты. Но я не скажу, что у нас смертность высокая. Нет. В таких условиях моя главная задача — профилактика. Чтобы не забывали таблетки от того же давления пить. И ранняя диагностика. Этим летом я двоих, например, отправлял в город с опухолями ротовой полости. Их оперировали. Все у них сейчас нормально. В 2003-2005 годах было очень много отравлений алкоголем. Почти каждую неделю. Сейчас поменьше.
Больница находится в одном из лучших зданий в поселке, это бывшее общежитие леспромхоза. На первом этаже — мы. На втором — администрация Рочегды. С руководством поселка у нас отличные отношения. В больничном здании центральное отопление. Но водопровода нет. Три раза в неделю завозят воду машиной. Заливаем ее в большие бочки, а потом в рукомойники, уборщица полы моет.
Для городских, наверное, это звучит странно. Но мы на бытовые условия не жалуемся. У нас есть села, где фельдшерские пункты расположены в домах с печным отоплением. Дров мало, поэтому их экономят. Водоснабжения тоже нет. Поскольку до колодца идти далеко, зимой набирают в ведра снег и топят его. Эта техническая вода используется для мытья полов.
Хотя я единственный врач в Рочегде, но всего в больнице по штату у нас работают 23 человека. Это санитары, медсестры, фельдшеры. Действует дневной стационар. Однако его регулярно хотят «оптимизировать». Есть скорая помощь. По вызовам ездят две машины. Одной 16 лет, другой шесть. Из оборудования — два аппарата ЭКГ, тонометры. Рентгеновский аппарат и флюорограф вышли из строя.
Теоретически на дорогостоящие исследования — КТ, МРТ — есть квоты. Но практически достать их трудно. Обычно звонишь и спрашиваешь, можно ли записать человека. Там отвечают, что запись уже закончилась, попробуйте через месяц. А через месяц то же самое. Поэтому наши пациенты, если считают, что им необходимы эти исследования, идут в коммерческие центры.
По нацпрограмме «Здоровье» нам оснастили собственную лабораторию. Могли сами делать анализы крови, мочи. Но недавно наш лаборант ушла на пенсию, и на ее место никого не можем найти. Молодежь в Рочегду не спешит. Хотя я сам лично ездил в ближайшее медучилище, звал ребят. И у одной нашей сотрудницы дочь учится на фельдшера. Однако родители категорически не хотят, чтобы девушка сюда возвращалась. И это несмотря на программы «Сельский доктор» и «Фельдшер». По ним обещают медработникам подъемные 500 тысяч и даже миллион рублей.
Один за всех
Я работаю как врач общей практики. Это и терапевт, и хирург, окулист, педиатр. Зимой у нас в больнице на приеме было по 65-70 человек в день. Такую нагрузку выдержать просто нереально. Сейчас поменьше, по 25-30 человек. Но тоже тяжело. Страховая компания оплачивает в день 15-20 визитов. Считается, что больница должна рационально распределять свое время. Записывать посетителей на другой день, например. Но для сельской больницы это нереально. Человек ехал несколько часов из своей деревни. А мне предлагают сказать ему «приходите завтра»… Поэтому принимаю бесплатно. У нас не хватает фельдшеров, и в некоторых деревнях медобслуживания вообще нет. Да и те фельдшера, что работают, — все уже пенсионеры.
Зарплата в месяц у меня выходит 37-38 тысяч. Сумма складывается из ставки терапевта, полставки за работу в дневном стационаре и доплату за заведование больницей. Водители наши получают 18 тысяч рублей. Медсестры — 14-15 тысяч.
По сравнению с 2013 годом моя зарплата тысяч на 10 уменьшилась. Тогда были разные федеральные надбавки, которые сейчас исчезли. Например, доплачивали к ставке 25 процентов за работу на селе. Сейчас — только 10. Если кто-то заменяет на время отдыха заболевшего коллегу, ему выплачивают только половину ставки этого сотрудника.
Телемедицина в программе «Здоровье»
В качестве телемедицины у нас тут разве что программа «Здоровье» по Первому каналу. В поселке нет нормального интернета. Только по мобильной связи. То есть не для передачи большого объема информации. К тому же с мобильной связью бывают перебои даже у нас в поселке. А в отдаленных деревнях ее вообще считай что нет. Чтобы вызвать скорую по телефону, люди забираются на крышу или на дерево — ищут высокое место, чтобы телефон поймал сигнал.
А интернет нам, конечно, необходим даже по бюрократическим делам. По требованию страховой компании сведения о посещениях пациентов надо подавать в электронном виде. Иначе их не оплатят. Поэтому мы два раза в неделю ездим в районную больницу, чтобы воспользоваться их компьютером. Рецепты на бесплатные лекарства для льготных категорий тоже должны подаваться через интернет.
Власти называют разные суммы, которые требуются для прокладки оптико-волоконной линии. Раньше говорили о 2 миллионах рублей. Теперь уже о 25 миллионах. Конечно, для сельского бюджета это фантастика.
Некем заменить
Меня часто спрашивают — чего не уходишь. Два раза пытался. В 2007 году уехал работать в Архангельск. Но не смог там. Слишком много начальников. Кстати, моя семья, жена, сын и дочь так и не смогли обжиться в деревне. Остались в Архангельске. И я их понимаю.
А я в Рочегде с 2003 года, с момента окончания медуниверситета. Тут моя бабушка жила. Было все знакомо. Меня позвали поработать в больницу на время отпуска местного врача. Но потом этот доктор заболел и вовсе ушел.
А в 2013-м я вообще решил оставить медицину. Устроился в службу безопасности московского аэропорта Домодедово. Я, знаете ли, очень люблю авиацию. Там, кстати, конкурс был. Требовалось высшее образование и знание английского. Я свободно общаюсь. Но, видно, тут мое место. Три года там поработал и не выдержал, опять назад вернулся. Сейчас пытаюсь учить китайский. Это не от того, что времени много. Просто нужна какая-то разрядка для мозга, чтобы отвлечься от работы. Иначе — «сгоришь».
Говорят, что врач на селе — недоучка. На самом деле уровень знаний должен быть высоким. Нужно разбираться во всех ситуациях. Начиная от глаза-уха, кончая болями в животе, сердце. В городе можно с коллегой посоветоваться. Тут — нет. Широкий круг задач приходится решать. И не только по тактике лечения, но и как, куда отправить больного, если сами не можем оказать ему помощь.
Знаю, что сейчас много говорят о потере престижа врача, неуважении больных. У нас в Рочегде этого нет. Я чувствую поддержку народа. Масса проблем, но я живу на виду у всех. Люди видят, как я работаю. Во сколько прихожу на работу, когда ухожу. Сейчас вот с температурой сижу. Но не могу уйти. Потому что некем меня заменить.
В середине июля в Госдумеотказались рассматривать законопроект о равенстве мужчин и женщин. Документ содержал такие понятия, как дискриминация по признаку пола, харассмент и домогательства на рабочем месте. Он пылился в кабинетах Охотного Ряда с 2003 года, но после сексуального скандала в нижней палате парламентарии решили поставить на нем крест. Законотворцы заверили, что трудности преодолены, и россиянки вполне защищены от дискриминации Трудовым кодексом. «Лента.ру» поговорила с женщинами из разных городов и сфер занятости и выяснила, почему эти заверения пока далеки от реальности.
«Как же ты без секса в дороге, давай помогу»
Юлия Лазарева, 29 лет, Евпатория, дальнобойщица
До работы дальнобойщицей я получила экономическое образование, но никогда не работала по найму, у меня было свое дело: конный спорт, конные прогулки, обучение верховой езде. Деньги доставались адским трудом, но мои сотрудники наплевательски относились к работе, и несмотря на то, что я платила им 20 процентов от доходов, они еще 40 процентов воровали — от дешевых вещей для лошадей до денег. Дошло до того, что начали «зарабатывать» больше меня. Что я только ни делала: разговоры, видеокамеры, микрофоны, слежка — все равно говорили, что берут «свое», а от меня «не убудет».
Я ночами не спала, стала пить таблетки — с сердцем начались проблемы. Решила, что больше никогда в жизни не буду нанимать работников. Примерно тогда же я купила себе фуру-пятитонник, чтобы лошадей перевозить, на права сдала без проблем. Мне понравилось ездить, и я решила зарабатывать перевозками: не нужно с людьми общаться, сидишь «отдыхаешь» целыми днями. Намного проще, когда одна я, одна машина, один руль. Чаще всего всю неделю провожу в машине Крым — Москва — Крым, потом возвращаюсь из рейса, могу пробыть день-два дома, а порой и неделю-две, и обратно в дорогу.
В первой фирме я проработала два года, и все было нормально: директор был водителем в Европе, где много дальнобойщиц, это не событие века — женщина за рулем. Уволилась потому, что машины были очень старые, совсем развалюхи, никто их не ремонтировал: то резину не выдадут, то запчасти, едешь — и все разваливается. Два месяца искала работу, читала объявления и звонила всем подряд, никто не брал. Один псих прямо в трубку начал ржать: «Девочка, ты вообще знаешь, что такое фура?» А у меня опыт работы был больше двух лет официально. Сказала: могу трудовую принести и показать. Он поржал-поржал, кинул трубку и даже не стал меня слушать. Потом повезло: взял на работу нормальный директор — если его что-то не устраивает, он просто увольняет.
Диспетчер рассказывал, что несколько раз заказчики отказывались давать мне груз, потому что я женщина. Говорили: или меняйте водителя, или мы выберем другого перевозчика. Но на загрузках и выгрузках самый частый вопрос ко мне: «А где водитель?» Бывает, груз привезла, зарегистрировалась, звоню, чтобы встать на выгрузку. Слышат женский голос и кидают трубку. Звоню опять, они просят: «Дайте водителя», я говорю: «А мозгов не хватило сразу спросить, кто водитель?» Ну, не могут они этот факт просто так принять. Орут даже, когда видят, что кабина пустая, в машине никого больше нет. Глаза видят, а мозг сопротивляется. Вот, говорят, в документах написано «Лазарев». Я отвечаю: какой, к черту, «Лазарев», если «Лазарева». Документ написан на русском языке! Все равно, говорят, водитель нужен. Если у меня настроение нормальное, я отвечаю: «А что, я на него не похожа?» А если достали уже, то просто крою матом.
Гаишники обычно, когда останавливают, долго расспрашивают, права просят, маршрут рассказать, обязательно спрашивают, зачем же я сюда пошла. Иногда зовут напарника: иди поржи — смотри, тут баба. Хотя среди неадекватных водителей я встречала чаще мужчин. Как-то, когда мы до Украины возили почту по тысяче километров без остановок, у меня был напарник, с которым я старалась избегать вставать в смену: у него дебильная была манера езды, психанутая, до аварии было совсем недалеко.
С коллегами стараюсь не общаться: обычно они начинают закидывать вопросами: а как ты колесо будешь менять, а где твой муж… Потом советами: мужа себе заведи, роди ребенка, сиди дома. Процентов 80 считает, что это нечто сверхъестественное, так быть не может, что женщина справляется. Смотрят на меня, как на обезьяну в зоопарке.
Рацию тоже не использую: они чаще всего обсуждают, как им плохо, какие они бедные, несчастные, вкалывают всю жизнь, но если понимают, что я в канале, тема сразу переходит на меня, и еще три часа обсуждают: сначала — что я проститутка, потом — что скорее всего не проститутка, а жена или любовница какого-то дальнобойщика, потом еще кто-то вклинивается — да нет, это может быть сама дальнобойщица, видел ее на синей «Скании», и в итоге все плавно переходит на тему, что женщина должна делать. И пошло: да варила бы борщ, да рожала бы детей, да тебе мужик нужен, чего ты тут катаешься. Я отвечаю, что сама решу, когда мне рожать детей, или говорю, что это несложная работа, которой может заниматься даже обезьяна: давным-давно уже никто ничего не ремонтирует, все на новых машинах ездят, а если лень колесо качать, есть даже выездной шиномонтаж, едешь себе и балдеешь. Вот на это они обычно оскорбляются. Начинают спорить — считают, что баба должна сидеть всю жизнь кашеварить, а крутить руль — это верх совершенства.
Но это было «неженским делом» примерно двадцать-тридцать лет назад: были другие машины, другие трассы, сервисов таких не было, как сейчас, когда есть выездные маленькие технички, эвакуаторы. В интернете находишь, они выезжают и все чинят на трассе. Даже выездные шиномонтажи есть, если тебе лень запаску поменять. Можешь встать на трассе, залезть в интернет, и к тебе приедет помощь. Единственное — на остановках до сих пор туалеты чаще мужские, женских нет, а души общие, поэтому приходится ждать, пока все выйдут, и просто закрываться там полностью, занять все десять душей.
Я специально одеваюсь в спортивном стиле, обычно в балахоны, чтобы меня не было видно, кепку натягиваю чуть ли не на нос, но постоянно кто-то пытается подкатить. Говорят: давай я тебе сегодня «помогу» — для здоровья ж надо. Когда боятся грубой реакции, намеками начинают, издалека: а как же ты без секса в дороге, у нас-то хотя бы проститутки есть — прощупывают почву, можно прямо предлагать или нет. Есть и те, кто считает, что не надо тратить время, и сразу предлагают, а когда слышат отрицательный ответ, удивляются: а почему ты отказываешь, когда есть такая возможность? Это все происходит каждый день, с утра до ночи. Действительно, почему?
В кафе придорожные вообще лучше не заходить. Принимают за проститутку и спрашивают, сколько стоишь. Ужасно хочется их убить в этот момент. Но чаще всего обхожусь тем, что крою матом. В автозапчастях тоже сначала принимают за проститутку, потом — за женщину на легковой машине, говорят с пренебрежением: вы не сюда зашли, тут для вас ничего нет, заблудились, что ли?
Один раз чуть не изнасиловали. Я гуляла с собакой на остановке в рейсе. Бухой дальнобойщик, видимо, принял меня за проститутку, начал трогать, зажал, удерживал силой. Я отбивалась, орала, что я водитель. В последний момент он меня вдруг отпустил, сказал: «Да ладно!» Видимо, до него дошло. Я быстро убежала. Он остался там стоять. Мужиков начинаешь уже ненавидеть. Кто-то, может, и нормальный человек, но когда это случается в таком количестве — просто ненавидишь уже ни за что.
Но такие инциденты случаются только на загрузках, разгрузках и стоянках. Потерпела этот бред — и едешь себе дальше, тебя никто не трогает. Немного помучаешься на выгрузке — и потом снова все нормально. В Европе уже давно женщина за рулем фуры — нормальное явление. Вот когда у нас такое же количество будет, все привыкнут и не будут обращать такое дикое внимание.
Я езжу уже пять лет, и свою работу делаю намного лучше других, потому что смотрю на нее с точки зрения не работника, а работодателя. Я, например, не смогу, как коллеги, воровать: они продают ворованную солярку, а хозяину говорят, что расход гораздо больше, чем на самом деле. Говорят, что не воруют, а забирают свое — я такое уже слышала. Я пытаюсь все сделать максимально хорошо: если мне говорят, что груз надо постараться доставить быстро, я его доставлю не просто быстро, а со скоростью света, не буду спать, буду ехать до последнего, не останавливаясь. Но долго я не хочу этим заниматься. Вот понравится что-то кроме катания на фурах — займусь этим.
«Просили показать противозачаточные»
Ольга Буранова, 27 лет, специалист по тендерам
О разнице в зарплате с коллегой-мужчиной, с которым мы занимали одни позиции, я узнала случайно. В организации, которая занималась системами видеонаблюдения, я была руководителем тендерного отдела, он — отдела закупок: по факту, он занимался расходными договорами, я — доходными. И когда он между делом рассказал, сколько получает, я поняла, что у нас разница в 20 тысяч рублей. Хотя нас позвала на работу одна и та же женщина и на одну и ту же позицию, объемы работы примерно одинаковые, я приступила к работе на месяц раньше, и у меня был в подчинении человек — то есть больше ответственности, а у него не было. Было обидно, что ему предложили больше.
Но я объяснила себе это тем, что ему было 40 лет, а я гораздо младше, и я не захотела портить отношения с руководством. На одной из моих предыдущих работ женщина-коллега, у которой был ребенок и осталась ипотека после развода, нуждалась в деньгах. Ее коллега-мужчина, который работал с ней в связке, ежеквартально ходил к руководству и просил ему увеличить зарплату, мотивируя тем, что он уйдет в противном случае. И ему действительно увеличивали. Она же понимала, что ей ответят: иди, потому что понимают, что она ипотечница. В итоге они выполняли одну работу, но разница была существенная в зарплате.
Хотя каждый раз, когда я уходила с работы, мне предлагали поднять зарплату, почему-то остались эти стереотипы о том, что женщине на встречу не пойдут, что некрасиво себя хвалить, чтобы оценили и повысили. Я считаю, что должны ценить не потому, что я говорю, а по тому, какие результаты показываю, но замечала, что у коллег-мужчин представления другие: они легче себя хвалят, продают лучше, чаще отпрашиваются, позволяют большие поблажки. Например, они уходили на деловую встречу и не возвращаться с нее, говорили, что до сих пор заняты по работе, хотя это было не так. Женщины же боялись, что их уволят, если они будут недисциплинированными, и за ними я вранья не замечала. К тому же на женщинах всегда дополнительно были обязанности накрывать на стол и убирать за всеми после праздников. Это было не принуждением, а из разряда «ну вы же хозяйки, вам нетрудно».
Месяц назад я искала новую работу: предприятие на предыдущей разорилось, начались финансовые сложности. На каждом собеседовании меня спрашивали, когда я планирую уйти в декрет. Самая дикая история случилась на одной из таких встреч. Моя предполагаемая руководительница, не кадровый специалист, удостоверилась, что я подхожу по профессиональным навыкам, и перешла к личным вопросам. Как только она узнала, что я замужем и без детей, она вздохнула: как жаль, это значит, что вы скоро уйдете в декрет! Я ответила, что в ближайшем будущем не планирую. Она уточнила, чем я предохраняюсь.
Я смутилась, но рассказала про противозачаточные таблетки. Она попросила назвать их наименование. А затем решила посмотреть на них: попросила меня достать их из сумки! Я ответила, что у меня с собой их нет, но есть справка о том, что я как донор сдавала кровь — беременная женщина вряд ли ходила бы на такие процедуры. Я думала, она скажет: нет, не надо справку показывать, я вам верю. Но нет, она попросила и справку.
Она, конечно, передо мной извинялась за то, что это спрашивает, рассказывала, что недавно к ним пришла работать беременная, но все равно продолжала настаивать, и это было абсурдно. В итоге мне предложили эту работу, но я поняла, что работать там не хочу. Если такое давление и недоверие было уже на собеседовании, то дальше вряд ли могло быть лучше.
К тому же когда женщина уходит в декрет, она не теряет свои компетенции и не перестает быть специалистом, а декретные выплачивает государство — работодатель вообще ничего не теряет, за исключением того, чтобы найти нового человека. В принципе, задавать такие вопросы — как-то не очень: я разговаривала со многими девушками, которые по каким-то причинам не могут иметь детей, и они признавались, что отвечать про это на собеседовании очень болезненно.
«У вас нет мужчины поговорить?»
Ксения Страхова, Белгород, 27 лет, владелица веб-студии
Я начала заниматься бизнесом на пятом курсе, после стажировки в кадровом агентстве, где мы нанимали персонал для разных компаний. Нас часто просили найти девушку-блондинку на позицию офисного менеджера или помощника руководителя, и приходилось «фильтровать» людей даже с классным образованием и навыками на собеседованиях, потому что в тексте вакансий пожелания заказчиков внешность как дискриминирующий признак указывать было нельзя. Все было завуалировано, и надо было отказывать людям просто потому, что у них не того цвета волосы и не тот пол, профессиональные качества были вторым делом. Мне это очень не нравилось.
Поэтому я решила создать собственное кадровое агентство. Оно быстро стало рекламным: в 20 лет я могла позволить себе экспериментировать, работать без денег и отдыха, на голом энтузиазме. Клиенты хотели рекламу в интернете, и я погрузилась в IT с нуля, самостоятельно посещая онлайн-курсы и семинары. Там было всего около 10 процентов девушек, и все очень толковые, педантичные, внимательные, собранные — я до сих пор не понимаю, почему сложилось стереотипное мнение, что девушка-программист — это нетипично.
Однако и родные, и друзья, и просто знакомые мне постоянно говорили, что это неженское дело. Заказчики спрашивали, как я пришла в эту «мужскую» сферу, прямо во время переговоров. Клиенты приходили на встречу, удивлялись, что я девушка, и дальше просто не смотрели в мою сторону, как будто я исчезала, а общались с моим менеджером по продажам. Когда у них были вопросы по технической части, то есть в моей области компетенций, и я отвечала на них, они по-прежнему не реагировали и продолжали обращаться к менеджеру: «Александр, это так?»
Однажды позвонил руководитель строительной компании. Все были на обеде или в разъездах, я взяла трубку. Мы общались, я отвечала на технические вопросы, он как-то так неохотно вел беседу, чувствовалось напряжение. Я передала контакты менеджеру, и заказчик тут же сказал: «Как хорошо, что мне позвонил мужчина, а то девушка как-то ваша не очень разбирается». Я менеджеру говорю: «Ну да, глупенький у тебя руководитель».
Иногда прямо с порога спрашивают: «А у вас нет мужчины поговорить?» Чаще всего это касается управляющих компаний, крупных заводов, сельхозпроизводителей. Обычно это мужчина, который чего-то добился, выстроил свой бизнес с тысячей сотрудников и ничего не привык объяснять. И если его требование не удовлетворить, он просто встанет и уйдет. Он привык по старинке рекламу где-то давать в газете, и когда ты к нему приходишь и рассказываешь про сайты, как устроена интернет-реклама, а он вообще ничего не понимает, то реагирует раздраженно: типа что ты тут меня учишь жизни. У таких клиентов две стратегии — либо игнорирование, либо прямо говорят: «У нас нет желания общаться с женщиной, позовите коллегу-мужчину, мы будем говорить с ним на одном языке».
Не знаю, может, как-то затрагивает мужское эго, что девушка может объяснить то, в чем он не разбирается, но очень неприятно, когда тебя не воспринимают всерьез. За шесть лет работы, наверное, было таких ярких клиентов двадцать, которые категорически не хотели со мной общаться. Порой хотелось просто встать и уйти: ты тут, извините, построила компанию, а тебя считают пустым местом. Но потом психолог успокоит — и пытаешься принять: ну, хочет заказчик общаться только с мужчиной, ну и пусть. Мы же заключаем договор, и мне нет выгоды лезть на рожон и упираться: «Общайтесь со мной, я директор!» Я как руководитель просто переключаю их на помощников. Сейчас я свела общение с клиентами к минимуму, на мне только управление — налаживание бизнес-процессов, контроль сотрудников, выставление задач.
Конкуренция в городе огромная: на население около 500 тысяч человек приходится 90 веб-студий. Но, с другой стороны, все они очень разного уровня. Мы, например, не ограничиваемся территориально: у нас есть клиенты и из Москвы, и Санкт-Петербурга. А в одной студии, где тоже руководительница-женщина, коллектив преимущественно женский: там даже программистки — девушки. И если бы ко мне пришла на работу устраиваться девушка, я бы ее, конечно, взяла. Но в любом случае, если она придет в мужской коллектив, ей нужно будет доказывать свои способности и квалификацию гораздо более активно, чем мужчине.
У меня высшее образование: я окончила физико-математический факультет РУДН, и до переезда в Мурманск четыре года назад (туда распределили мужа, он военный) работала в крупных айтишных компаниях на должности руководителя группы аналитиков. Я думала, что приеду в Мурманск и буду нарасхват. Но на поиски работы у меня ушло больше полутора лет: мне отказывали 12 раз. Работодатели говорили, что я слишком опытна, что увижу, «какой у нас тут дурдом по сравнению с Москвой», и уволюсь через месяц. В итоге сначала меня взяли консультантом техподдержки с зарплатой в пять раз меньше, чем в Москве, а потом, наконец, по моей специальности бизнес-аналитика предложил работу знакомый Олег Фадякин с заоблачными, по меркам области, деньгами — 60 тысяч рублей. Тогда он занимал должность руководителя Центра информационных технологий Мурманской области, и в этой новой организации мне предстояло стать ведущим инженером. Это было в апреле 2017 года.
С Фадякиным мы были знакомы до этого по курсам английского, на которые ходила и его жена, которая сначала ушла в декрет, а потом уехала в другую страну. Он страдал лишним весом, не был приятным внешне и отличался высокомерием, но зато очень хорошо владел умением втираться в доверие к людям, вдохновлял грандиозными планами, рассказывал, какие технологии будет внедрять. Друзья говорили, что он скользкий человек, предупреждали о его скверной репутации, но я хотела работать по специальности. Как же я пожалела!
Все это время Фадякин всячески ко мне подкатывал. Шлепнуть по попе, назвать меня «солнце», «любимая», «я люблю тебя» у него было в порядке вещей. Он все время пытался меня приобнять. Когда я стояла рядом со столом, он мог рукой меня подпихнуть, чтобы я присела на столешницу, и сказать: «Ну да, стол тебя выдерживает». Все это было при коллегах, при заказчиках и клиентах. Я с таким вообще не сталкивалась, была в каких-то розовых очках после Москвы. И сначала опешила. Потом отвечала в резкой форме, ставила жестко на место. Но это было бесполезно: четыре дня в неделю, начиная с обеда, у нас были на рабочем месте пьянки. Он практически ежедневно выставлял ящики водки и пива. Коллеги боялись, что их внесут в какой-то несуществующий черный список работников или уволят за отказ отмечать вместе с руководством, и присоединялись к пиршеству. В итоге на работе был «релакс», и после каждой пьянки он начинал прессовать меня, а когда я отказывалась выпить с ним или осаживала, он называл меня социопаткой, которая отбилась от коллектива. Однажды он напился и предложил мне поехать к нему домой после концерта, на который я собиралась. При этом он был знаком с моим мужем, но его это не смущало.
Апогея ситуация достигла, когда я в очередной раз отказала. Начались оскорбления: я «дура», «тупая», а сертификатами, которые я в Москве получала, можно подтереться. Мой непосредственный начальник Максим Кушнаренко, который знал, что это не так, предложил рассказать нашему куратору в комитете по развитию информационных технологий правительства области о домогательствах. Фадякина вызвали на беседу. В организации провели проверку и обнаружили хищения и растраты на пять миллионов рублей. Фадякин пообещал, что не даст мне спокойно работать, настроит весь коллектив против меня, и предложил уйти по собственному желанию. Он нашел хороший способ меня выжить: у женщин на Севере рабочий день до 17:00, и он назначал совещания на 18 часов, чтобы можно было потом придраться ко мне. Но я приходила. Тогда он перестал замечать меня, настроил против меня коллектив. Все встали на его сторону, говорили, что я человека оклеветала, что он женат — что его жена подумает о нем… Со мной перестали здороваться. Наша общая подруга, с которой он вел себя точно так же, звонила мне и стыдила за то, что я написала заявление о домогательствах. Она, хоть и была замужем, не считала, что шлепки по попе и фамильярности — это нарушение границ, и говорила, что жаловаться нечестно, «нельзя так с человеком поступать».
Я чувствовала себя использованной, испытывала вину перед мужем и ощущала всю безысходность своего положения. Однако коллеги считали, что харассмент — это просто повод, что это нормальное общение, просто флирт, а не домогательства: так мужчина проявляет внимание к женщине, и плохо, если он его не проявляет. На меня смотрели так, будто я что-то украла. Когда я пыталась спросить у главного бухгалтера, что же такое домогательства, она сказала: «Тебя же никто не раздевал». А что, надо сидеть и ждать, пока меня разденут? Ну, наверное, некоторым женщинам даже хотелось этого. Но муж мой был в шоке. У нас были скандалы, он хотел пойти и пристрелить его, но даже если бы дошло до драки, это повлияло бы на его карьеру, поэтому я была категорически против разборок.
У меня началась бессонница, аритмия, панические атаки, постоянно хотелось плакать от унижения. Это прекратилось только спустя несколько месяцев после ежедневной терапии и приема антидепрессантов, когда я вернулась в Москву сменить обстановку. Фадякин остался на месте. Меня уволили по статье «непрохождение испытательного срока». Это было незаконно, потому что критериев качества работы они не прописали. Мне предложили восстанавливаться через суд. В правительстве мне предложили рассказать в суде о домогательствах, но в этом не было смысла: согласно закону, домогательства — это если он меня прижимал, лапал, трогал и при этом говорил «я сожгу твою машину» или «убью твоего мужа». И никакие свидетели не помогут. В суде прокурор попеняла мне на то, что депрессия в результате незаконного увольнения — это ерунда, несмотря на то, что были справки, и судья согласилась: ну вы не с переломом лежали. На апелляцию пришла она же, хотя прокуроры должны меняться от суда к суду. В итоге мы проиграли и апелляцию. Моего свидетеля, непосредственного начальника, отказались выслушать.
Я буду однозначно подавать в кассацию, и если там откажут — в Верховный суд. Когда я вернулась в Москву, я думала, что из-за моей записи в трудовой об увольнении после испытательного срока очень долго буду искать работу. Но в первый же день я пошла на три собеседования и получила три приглашения на работу. Я, естественно, рассказываю, что происходило. Но на самом деле, если бы я знала, что это будет продолжаться так долго и что правды я не найду, я молча бы уволилась. Ну, потому что те полгода, которые я потратила и сидела на антидепрессантах после стрессов и травли — это ужасно. Мне кажется, для женщины это такая ситуация, что лучше уволиться сразу.
Комментарий партнера юридической фирмы MSS Legal Ксении Михайличенко:
Права трудящихся у нас регулируются Трудовым кодексом России. Там с 2002 года есть базовая статья 3 «Запрет дискриминации труда», в которой и указано, что никакие предпочтения или исключения в сфере трудового права не должны основываться на каких-либо дискриминационных признаках, то есть поле, возрасте, месте жительства и так далее. Она связана с международными актами, которые ратифицировала Россия. И с формальной точки зрения наше законодательство не содержит дискриминационных положений, за исключением некоторых — например, наличия запрещенных для женщин профессий.
Но если посмотреть статистику департамента Верховного суда, можно увидеть за год три-пять дел о дискриминации, и все проигрышные. У нас просто нет судебной культуры рассмотрения дел о дискриминации, судьи не понимают, как их рассматривать, потому что их у них, может, за всю практику и не было. Решения выносятся в пользу работодателя, потому что доказать дискриминацию очень сложно. У нас бремя доказывания лежит на работнике — на том, кто обращается в суд. В большинстве же западных стран бремя доказывания лежит на ответчике: в иске откажут, только если работодатель докажет, что не дискриминировал. Кроме того, у нас даже свидетельские показания коллег невозможно привести в качестве доказательства, просто потому, что коллеги либо не пойдут против своего работодателя, либо суд, как это было в Мурманской области, вообще откажется их выслушать.
Чаще всего дискриминируют женщин. Если ей до тридцати лет, работодатель боится, что она выйдет замуж и родит ребенка, поэтому он ее меньше продвигает по работе или вообще не хочет брать. Выбирая между 25-летней женщиной и 25-летним мужчиной, он скорее всего выберет мужчину, даже если у него меньше компетенций. Дальше — дети, то есть это больничные и так далее, и обычно зарплата у женщин с маленькими детьми меньше, чем у мужчин на этой же должности, потому что работодатель считает, что мужчина меньше выходит на больничный. Начиная с 40 лет, опять же, идет очень активная дискриминация женщины по возрасту, потому что считается, что она уже скоро уйдет на пенсию. И в нашей культуре традиционно считается, что мужчина будет работать пусть не так эффективно, как женщина, но количественно больше, поэтому ему нужно больше платить и активнее его продвигать.
Обычно обращаются беременные женщины: вдруг оказывается, что они работодателю не нужны. Начинаются всякие истории с «напиши заявление по собственному желанию», сажают их на сквозняки, в помещения без окон и дверей… Работодатели всегда вуалируют дискриминацию и вводят человека в стресс, загоняют, давят морально и эмоционально, начинают травить. Но если тебя посадили на сквозняк, это дело не суда, а трудовой инспекции, которая рассматривает заявление по 30 дней. А если вы сдались и подписали заявление по собственному желанию, ничего сделать нельзя. Иногда еще говорят, что реорганизационные изменения, и ставку сокращают, что тоже формально законно. А потом через месяц снова открывают и берут нового человека. Таких дел, чтобы именно по дискриминационным основаниям восстанавливали — например, женщину уволили за прогулы, и она доказала, что ее уволили именно потому, что она женщина, — я не знаю ни одного. И есть такая проблема, что сами женщины — и прокуроры, и судьи — почему-то выступают активно против в таких делах.
Самый яркий пример, который я вела, — дело «Аэрофлота»: там не одну, а больше тысячи женщин дискриминировали, потому что они были больше 46 размера одежды. Мы использовали в суде письменное доказательство того, что выплачивалась надбавка за профессиональную успешность в том случае, если бортпроводница была меньше 46 размера одежды — это было указано прямо в локальном акте. Но в пользу работниц отсудили пять тысяч рублей компенсации морального вреда. Поэтому я очень уважаю тех, кто все же решается судиться, несмотря на то, что все дела — отказные. Финансовые издержки, временные, потеря нервов… В такие дела идут обычно очень идейные люди, которым важна справедливость.
Если вы стали свидетелем важного события, у вас есть новость, вопросы или идея для материала, напишите нам: russia@lenta-co.ru
В Госдуму внесен законопроект, расширяющий право россиян на самооборону. Автор инициативы, член Совета Федерации Антон Беляков предлагает не наказывать граждан за причинение вреда здоровью злоумышленников, которые незаконно проникли в их жилище. Аналогичный принцип «Мой дом — моя крепость» действует в США и ряде других стран, и сенатор убежден, что подобную практику стоит распространить и в России. Это позволит законопослушным гражданам не опасаться уголовного преследования, даже если им придется убить непрошеного гостя. «Лента.ру» побеседовала с Беляковым о том, стоит ли разрешить россиянам защищать себя и свое имущество любой ценой и что из этого выйдет.
«Лента.ру»: С какого момента, согласно вашим предложениям, граждане могут, что называется, «стрелять на поражение»?
Беляков: Я полагаю, что любые действия будут считаться разумной самообороной, если есть факт незаконного проникновения на территорию частной собственности и одновременно есть основания считать, что злоумышленник может причинить ущерб вашему здоровью. Другими словами, вторгся человек, напал, и вы имеете право защищать себя, своих детей и свое имущество.
Чем плохи нынешние нормы о пределах самообороны?
Сейчас вы должны действовать исходя из принципа адекватности и соразмерности. То есть если у человека есть пистолет, вы сперва должны попытаться его обезоружить, если он вас ранил — тогда и вы тоже можете нанести ему ранение. Но если, к примеру, у того нож, то вы тоже можете взять нож, но не пистолет. Я считаю, что никакая адекватность не нужна: если человек ворвался к вам в квартиру, то не нужно тратить время на выяснения настоящий ли у него пистолет или муляж. Когда вы понимаете, что есть угроза жизни и здоровью, вы имеете полное право защищать себя и тех, кто находится в заведомо беспомощном состоянии.
Не возникнут ли ситуации, когда людей будут убивать просто из-за того, что они оказались на чужом участке, на частной территории.
Разумеется, речь не идет о случаях, когда сосед в гости зашел. Мы говорим именно о нападении, которое характеризуется определенными признаками. Есть взлом, некая потасовка, стычка, нанесенные удары. У нас же даже в такой ситуации люди не решаются постоять за себя. Например, в Екатеринбурге, где двое парней и девушка грабили ветерана: его и ударили, и толкнули, и всю квартиру перевернули вверх дном. Это, согласитесь, не то что человек зашел соли попросить, а его застрелили.
С другой стороны, у человека на лбу не написано, торгует ли он пылесосами или убивать пришел. Тем более если незваный гость застрелен — его реальные мотивы не узнает никто.
Никто не говорит, что органы следствия не должны работать. Им как раз и предстоит выяснить, что происходило. Опросить соседей, слышали ли они крики о помощи, отсмотреть записи с камер. Если человек пришел с ножом — это одна история, а если с удостоверением сотрудника собеса — совсем другая. Есть совокупность факторов. Но в случае нападения жертва должна понимать, что закон на ее стороне. Человек имеет полное право защитить себя. Сейчас получается, что правоохранительные органы повышают показатели раскрываемости за счет людей, которые, с точки зрения здравого смысла, не превышали никаких пределов. Получается, человек должен наперед думать, в какую часть тела он попадет преступнику, который собирается его убить.
Вы предлагаете разрешить людям стрелять и резать без предупреждения при малейшей угрозе?
Когда у человека есть все основания считать, что есть реальная угроза его жизни, то да. Сейчас предлагается жертве сидеть и думать: «А он уже решил меня убить, я уже могу реагировать или мне еще подождать?» Кто его знает, этого преступника? Может быть, он душил ради того, чтобы напугать и в последний момент отпустить, поэтому нельзя было стрелять ему в голову. Нужно было подождать, пока точно задушит, так что ли? Я полагаю, что это абсолютно неразумно. Правоприменительная практика уже накоплена достаточная для того, чтобы избавиться от этих норм.
«Мой дом — моя крепость» — не единственный принцип защиты в мировой практике. Есть еще и «отступай, пока есть возможность», который позволяет применить любые средства защиты, но лишь когда исчерпаны все возможности избежать столкновения. Такая концепция для России не подходит?
Мы говорим об объективных фактах, которые может для себя определить человек и которые впоследствии могут быть установлены следствием. Если сосед зашел, начал ругаться, а его застрелили, то у стрелявшего не будет никаких доказательств того, что это был грабитель, который вломился в его жилище. это надо понимать. У нас же сейчас другая крайность. В настоящее время в спорных ситуациях закон становится на сторону нападающего, получившего ранение, а за решеткой оказывается жертва. Каждый раз одно и то же происходит: общественный резонанс, привлечение правозащитников, петиции, письма президенту и т.д. Разве так должен работать закон?
Для России довольно типичны бытовые конфликты на чужой территории, которые заканчиваются потасовкой «на почве внезапно возникнувших неприязненных отношений». При желании их могут попытаться представить как самооборону.
Для таких случаев есть следствие, которое установит, что люди знакомы между собой, что один другого, скажем, в мессенджере пригласил в гости, они вместе пили алкоголь, из-за чего-то поссорились. Это не ограбление и не нападение на дом, а именно драка, совершенно другая история. В чистом виде она не имеет никакого отношения к моему закону: он про незаконное вторжение на территорию чужой собственности. Частной или арендованной, главное, чтобы человек проживал там на законных основаниях.
В законе говорится о защите людей, находящихся в заведомо беспомощном состоянии. Нападение на эту категорию будет отягчающим обстоятельством?
Нет, это прописано для того, чтобы защитить от преследования человека, который защищает не себя, а других. Допустим, человек спал в соседней комнате, а грабитель напал на его ребенка или престарелых родителей. В таком случае у человека может не быть каких-то признаков побоев, но мы даем ему право защищать не исключительно себя, но и своих близких, которые по объективным причинам не могут этого сделать.
При этом защищать любыми средствами, не думая о последствиях?
У нас люди склонны думать о последствиях. Мало кто захочет сознательно взять грех на душу. Если можно ударить по голове, связать, вызвать полицию и посадить на 15 лет, то это выбор любого человека. Никому среди обычных граждан не нужно, чтоб потом двадцать лет снились глаза убитого тобой человека. Это не та история, когда жертва хочет кого-то убивать. Но грабитель должен понимать, что его могут убить, если он влезет в чужой дом. После того как в СМИ напишут, что куда-то ворвались грабители и пенсионер защитил себя, они десять раз подумают, перед тем как лезть. Сейчас у грабителя все карты на руках: худшее, что может грозить, — звонок в полицию. А вероятность того, что не поймают, еще выше. Я думаю, что после принятия закона преступность снизится. И в других странах такая статистика есть.
Инициатива о расширении допустимой самообороны неоднократно вносилась на рассмотрение Госдумы но каждый раз отклонялась. Почему ее не поддерживают в нижней палате, при том что в обществе эту идею скорее одобряют?
Должно сформироваться общественное мнение. Так было много раз, я прекрасно помню, какая была реакция, когда я впервые произнес словосочетание «химическая кастрация педофилов». Смеялась вся страна. Какой экстравагантный депутат от Владимирской области! Мало того, что никто про педофилов тогда не писал. Многие вообще отказывались верить, что у нас есть люди, которые насилуют детей. Спустя годы, правда, появилось обратное явление, писать стали о каждом случае, и началась педоистерия. И в случае с самообороной должна сойтись масса факторов. Вода точит камень не массой, а числом ударов.
Я понимаю, что иногда все не дается сразу и приходится заново вносить инициативу. Мне абсолютно понятно, что закон должен защищать жертву от нападающего, а не наоборот. Это очевидно. Каждый раз вскипают умы, когда 72-летнего пенсионера избивают, грабят, он умудряется дать отпор и в итоге оказывается на 4,5 года в тюрьме. Это тот случай, когда умом Россию не понять.