Каким образом западные политтехнологи пытались вмешиваться в российские президентские выборы 2018 года? Почему они не достигли своих целей и какие действия теперь следует предпринять российским властям? Этим вопросам был посвящен экспертный доклад, подготовленный директором Международного института новейших государств, политологом Алексеем Мартыновым, публицистом и общественным деятелем Арменом Гаспаряном и политологом Андреем Манойло. Презентация доклада состоялась в ТАСС. «Лента.ру» с удивлением выслушала доклад и испугала выступавших своими вопросами.

В пресс-руме ТАСС, где должна была проходить презентация доклада, посвященного вмешательству Запада в российские выборы, было непривычно тихо. Практически до официального начала мероприятия там, помимо корреспондента «Ленты.ру», была лишь пара человек. Потом подтянулись и другие журналисты, однако их было мало — зал не заполнился даже наполовину.

Наконец, в помещение бодрым шагом вошли политологи Алексей Мартынов и Андрей Манойло, а также общественный деятель Армен Гаспарян. «Здравствуйте, товарищи!» — поприветствовал собравшихся Мартынов и тут же перешел к делу.

Прежде всего он заявил, что доклад отражает собой консенсус российских специалистов в области политики и рассказывает о том, как «наши внешние оппоненты генерировали беспрецедентно мощную кампанию по делегитимизации президентских выборов и государственной ткани России вообще». Мартынов отметил, что попытки эти начались задолго до самих выборов, и привел в пример антидопинговый скандал, связанный с зимней Олимпиадой в Сочи 2014 года. «Казалось бы, какое отношение он имеет к выборам 2018 года? Как выяснилось, прямое», — многозначительно заметил он.

Мартынов рассказал, как «наши оппоненты» бросили все силы на давление на элиты, руководство России и избирателей. «Цель была одна: с помощью разнообразных технологий максимально снизить интерес к выборам, посеять разочарование, снизить электоральную поддержку главного кандидата — то есть президента Путина, который вопреки всем усилиям сокрушительно победил при беспрецедентно высокой явке», — констатировал он. Планы врагов России, по его словам, не удалось претворить в жизнь из-за чрезвычайно низкого уровня их экспертизы.

Впрочем, предупредил Мартынов, почивать на лаврах не стоит, так как супостаты не собираются бросать своего черного дела. «Просто согласиться с тем, что это бред сивой кобылы, и принести извинения они тоже не могут», — предостерег он. В числе мер, которые предпринимает Запад в рамках информационной войны, политолог перечислил дело Скрипалей и представление в Сенате США списка влиятельных россиян, против которых хорошо бы ввести санкции. Мартынов выразил уверенность, что все это — попытки Запада сместить чашу весов в свою сторону перед переговорами о разделении зон влияния в мире, которые неизбежны и альтернативы которым нет: «Будем договариваться о новой системе координат, как вести себя в мире».

При этом он заметил, что иногда методы «зарубежных партнеров» дают плоды — как, например, в 2011 году, когда «мы увидели недовольных людей на улицах». По словам Мартынова, тогда США попытались организовать госпереворот в России, «болотное дело, которое, как известно, было спроектировано американскими политтехнологами». «Специально для этого сюда даже посла прислали, который никогда не был до этого послом, как и после не будет», — заметил он.

Взявший слово общественный деятель Армен Гаспарян выразил согласие с Мартыновым и возмутился делом Скрипалей, доклад о котором в британском парламенте составил всего шесть страниц. По его мнению, это показало, «что если раньше международной политике необходимо было соблюдать какие-то грани приличия, подготавливать какие-то доказательства», то теперь в этом необходимости нет. «Для сравнения — самое громкое шпионское дело прошлого столетия, дело Вальтера Кривицкого, специальный доклад по которому в британском парламенте превысил 300 страниц», — продолжил Гаспарян.

Все это, по его словам, показывает, что Россию можно обвинять практически в чем угодно абсолютно безнаказанно и без имиджевых потерь, ведь все это подается под соусом того, что «российский народ сделал неправильный выбор». Гаспарян заявил, что Запад и далее будет продвигать «месседж о вечном комплексе русского народа, выбирающего рабскую власть». «Как известно, каждый год после 9 мая, когда проходит Бессмертный полк, 10 и 11 мая мы обязательно слышим из уст западных политиков про нашу с вами рабскую сущность и про неумение понять современную демократию вообще и западные ценности в частности», — отметил общественный деятель.

Андрей Манойло раскрыл схему действия западных политтехнологов более подробно. По его словам, как 2008 году, так и в 2018-м основной целью информационной войны были не первые лица государства, не президент, а сам институт демократических выборов: «Ведь выборами занимаются чиновники, а, как известно, царь хороший — бояре плохие». Основной же целью агентов влияния, по словам Манойло, в 2018 году стали вовсе не россияне, а западная аудитория. Ее, как считает политолог, и убеждали в том, что выборы в России будут «несвободными, нелегитимными, недемократическими, независимо от того, как они пройдут».

В связи с таким характером спецопераций, по словам Манойло, российская внесистемная оппозиция так и не дождалась крупного финансирования с Запада, а если и получила его, то оно было «мизерным, символическим». Поэтому, как сказал политолог, оппозиционерам пришлось действовать в условиях недофинансирования и пытаться сорвать выборы при помощи специально подготовленных наблюдателей, которые пытались посеять хаос на избирательных участках. Впрочем, ничего у них не вышло.

По словам Манойло, внесистемная оппозиция очень обиделась на Запад: они считали, что в нее вновь закачают денег, «и они себя почувствуют как в 2012 году». «Тогда лидерам внесистемной оппозиции перевели приличные деньги, а они на эти деньги накупили новые автомобили и новые особняки. На оставшиеся копейки закупили белую ткань, нарезали из нее ленточек и сделали их символом протестного движения. На большее денег не хватило», — пояснил политолог.

Манойло отметил важность «вовремя давать ответ» на вероломные действия Запада, поскольку в ситуации, когда надо действовать, «мы, наши профильные министерства и ведомства, находимся в состоянии постоянных колебаний, многие надеются, что все и так рассосется». Он призвал к созданию «оперативных органов, способных мгновенно реагировать на любой вброс». Когда они появятся, Россия сможет одержать «реальную сокрушительную победу» над попытками Запада делегитимизировать российскую власть. Представленный же доклад, по словам Манойло, является первым шагом по созданию системы противодействия.

Его речь прервал Мартынов, посетовавший, что российские власти «продолжают играть с коллективным Западом в шахматы по правилам классического международного права, какого-то политеса, приличий», когда с нами не только не хотят играть, а даже разговаривать не собираются.

— Про нас снимали кино, знаешь, как в Голливуде: сценарий, какие-то интересные всякие штуки типа газа «Новичок», все очень такое киношное, липовое, комиксное, — обратился он к Манойло. — Надо понимать, в каких жанрах мы находимся. Если в таких, то нужно выстраивать контрмероприятия по этой линии, а не продолжать играть в шахматы и сокрушаться, как у нас многие: посмотрите, что же они делают, они перешли все границы приличия! Да, они перешли их! Им плевать на приличия!

— Пусть они пытаются нас бить комиксами, а мы будем бить докладами! — воодушевленно ответил Манойло.

Время пресс-конференции подходило к концу, но у корреспондента «Ленты.ру» накопилось к выступавшим много вопросов, один из которых он задал выступавшим: как же получилось, что на Западе такая плохая экспертиза по России? Что же, там одни идиоты сидят?

Мартынов обвинил во всем крушение школы американской советологии после распада СССР. Видно было, что ему и самому очень жаль: «Речь идет не о пяти полушпионах, это целая научная школа, внимательно изучавшая жизнь, историю СССР, поведение общества, его сегментов, национальных элементов в тех или иных ситуациях: война, мир, стихийные бедствия, политические процессы, — рассказывал политолог. — Сотни изданий в год! Это было публично, был экспертный обмен». Теперь же, по его словам, западные партнеры не видят российское общество. Они полагаются на мнение «некоторых людей — как правило, сбежавших от каких-нибудь уголовных дел экономического характера либо тех, кто в качестве собственной профессии выбрал псевдооппозиционность». «На самом деле никакие они не оппозиционные, это замечательные люди, которые пишут то, что от них хотят слышать, — не то, что на самом деле», — объяснил Мартынов.

Манойло, впрочем, заспорил с товарищем, сказав, что у американцев отличные политтехнологи и прочие специалисты. Он, однако, назвал их «мастерами одноходовок»: «Они настолько сильны, что действуют налетом. Налетели, не получилось, отскочили, подумали, снова налетели. Часто они начинают действовать, не успев подумать. Это проявлялось у них везде».

Пресс-конференция закончилась, но корреспондент «Ленты.ру» так и не получил ответов на многие свои вопросы и решил продолжить общение с Алексеем Мартыновым в кулуарах.

«Лента.ру»: Неужели западные спецслужбы вообще не работают?

Мартынов: Дело не в спецслужбах. Вот именно — никакая спецслужба подобную вещь закрыть не может. Более того, спецслужбы не занимаются экспертизой, они занимаются специальными мероприятиями со специальными целями, исходя из тех спецзадач, которые перед ними поставлены. А речь идет об экспертизе вообще. Чтобы понимать, с кем ты имеешь дело, тебе нужна экспертиза: как люди живут, что они думают, какая система политическая, какая система политических сигналов внутри, какие группы оказывают влияние и давление в тех или иных обстоятельствах на одного лидера, на другого, на главного… Такой экспертизы — как общество реагирует на те или иные вещи — у них нет.

Что же, они совершенно слепы?

Абсолютно! По факту — да. Такие огромные усилия — за последние три года они потратили огромное количество энергии, денег, человеческих ресурсов, медиаресурсов, еще чего-то…

И что, они действительно надеялись на успех?

Конечно! А иначе зачем они это делали?

На государственный переворот?

А зачем они это делали иначе? Для чего — чтобы поднять явку и результат Путина?

Но результат получается обратный?

В том-то и дело!

А вот вы говорили, что в 2011 году у них все получилось. Почему?

Хороший вопрос!

Есть ли у вас ответ?

Я думаю, что в 2011 году, во-первых, был фактор неожиданности для госструктур России. Во-вторых, не было достаточного количества антидота против подобных вещей.

Что это за антидот?

Не было перед глазами Украины, которая в результате превратилась в то, во что она превратилась. Не было навыка реагирования на подобные вещи. Тем не менее внутреннего государственного иммунитета хватило на то, чтобы государство устояло.

С тех пор у нас сильно закрутили гайки в разных сферах…

А какие варианты? Вариантов нет. Посмотрите, как закручены гайки, в том числе и в СМИ, в тех же самых США. Безумно!

Но как же мы им Трампа-то тогда избрали, а они у нас ничего поделать не могут?

Ну, слушай… Ладно, я пойду, я понял.

После этой реплики Мартынов быстро попрощался с немного опешившим корреспондентом «Ленты.ру» и поспешил к выходу. Что именно он понял — осталось загадкой. Возможно, ее разрешению будет посвящен очередной доклад Мартынова, Манойло и Гаспаряна.

Протоиерей Павел Хондзинский из Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета первым в истории современной России защитил диссертацию по теологии, которая с недавних пор включена в список научных дисциплин наряду с биологией, химией и физикой. «Лента.ру» побеседовала с отцом Павлом о том, как его работу встретили в российском научном сообществе.

«Лента.ру»: Что такое теология и почему ее стоит считать наукой?

Хондзинский: Под теологией мы понимаем науку, которая изучает богословие, то есть весь корпус источников церковной традиции: Священное Писание, догматические определения Вселенских соборов, писания святых отцов, богослужебные тексты, церковные каноны со своей специфической точки зрения.

В своей речи на защите я привел такое сравнение, что теология — это что-то вроде саморефлексии Церкви. Как нетрудно догадаться, понятие саморефлексии я почерпнул в психологии — для меня в данном случае было важно, что наблюдение субъекта за самим собой является одним из признанных научных методов изучения человека.

Необходимым признаком науки принято считать воспроизводимый эксперимент. Как с этим в теологии?

Теология как большинство гуманитарных наук так или иначе имеет дело с текстами. Своеобразие теологии лишь в ее точке зрения на эти тексты. А работа с ними ведется с применением общих для всех гуманитарных наук методик: герменевтика, компаративистика и так далее.

В евангельских текстах филолог будет изучать отразившуюся в них языковую среду, историк будет выяснять, в каком историческом контексте они возникли и какие признаки исторической реальности в них присутствуют, а теолог будет смотреть на них как на тексты, фиксирующие откровение Божие.

Но физика, которую изучают в России, ничем не отличается от той, что изучают в Англии или Италии. В теологии сложно представить единый научный подход.

Это так. В Германии, где в университетах всегда существовали и существуют богословские факультеты, они обязательно либо католические, либо протестантские — то есть конфессиональные. В России иметь степень по теологии выразили желание православные, иудеи и мусульмане — очевидно, защищаться они будут в разных диссертационных советах.

Научная работа должна предполагать некую новизну. Задача ученого вообще состоит в том, чтобы выдвигать новые идеи, зачастую противоречащие прежним представлениям. Вот это, наверное, все же не о теологии?

С некоторым уточнением: теология не может выдвинуть идеи, противоречащие общецерковному Преданию, но она может предложить (доказательно обоснованные) переоценки тех или иных конкретных явлений богословской мысли с точки зрения их соответствия или несоответствия тому самому Преданию. Моя работа может как раз считаться примером такой переоценки. Теология как наука не должна лакировать действительность.

Какие явления подверглись переоценке в вашей работе?

Еще со времен славянофилов бытует распространенное убеждение, что православное богословие проблемами западной цивилизации заниматься не должно, у него своя область. Поэтому любым параллелям с западной христианской традицией в текстах наших церковных авторов XIX века давалась негативная оценка. Это касалось и трудов святителя Филарета, изучением которых я занимаюсь.

В своей работе я доказываю, что это неправильно, что проблемное поле Нового времени поставило перед русским богословием те же вопросы, что и перед западным, и что святитель Филарет сумел найти подлинно согласный с Преданием ответ на них.

Есть мнение, что развитие теологии по западному типу может привести к тому, что православие пойдет по пути католицизма. А там и до экуменизма недалеко.

Мне кажется, что в этом мнении перепутаны как раз понятия богословия и теологии. Теология, как мы договорились, предметом своим имеет богословие. Быть может, кто-то из коллег не согласится со мной, но, с моей точки зрения, теология — это прежде всего история богословия. В этом смысле своими методиками (не предпосылками) она не отличается от такой же науки на Западе. Как это может привести к смешению православия и католицизма — мне непонятно.

Кроме того, перед богословием всегда стоит задача говорить на языке времени. В эпоху модерна (Нового времени) в западной традиции возникают новые философские и научные языки, и это ставит перед богословием, а значит — и перед изучающей его теологией вопрос: как на этих новых языках выразить истины Откровения, чтобы вести диалог с современным миром?

Я настаиваю на том, что это проблема не только западного богословия, и именно русское богословие еще в XIX веке отвечало на эти вызовы времени. Этот богатый множеством любопытных трудов период времени на самом деле мало изучен. Во многом из-за того, что этим не занимались в первой половине XX века, относясь к синодальному периоду церкви с некоторым пренебрежением.

Каково ваше отношение к Книге Бытия и описанному там процессу сотворения мира — с позиции современного человека?

Для меня это книга Священного Писания, запечатлевшая откровение Божие, данное человеку. Дальше — и это уже говорили до меня — скажу, что эта книга не ставила перед собой задачу дать научную картину мира. Были у нее другие задачи.

Вообще, тезис о том, что научное знание обязательно противоположно Откровению, то там, то там дает сбой. Например, раньше часто звучал упрек: как это — в начале был свет, а солнце появилось только на четвертый день? А современные физики теперь, насколько я знаю, утверждают, что начальное вещество Вселенной — это фотоны, то есть свет.

В любом случае, я думаю, не задача теологии решать, правы они или нет.

Многие воспринимают сегодня провозглашение теологии наукой как вызов современности, попытку дать людям однозначные, примитивные ответы на сложные вопросы.

А мне скорее происходящее вокруг моей защиты напоминает попытку вернуть нас во времена коммунистического прошлого. Когда стало известно, что моя диссертация принята к защите, некие люди сделали рассылку среди ученых-биологов и естественнонаучников. У меня она есть. Там были призывы в очень жесткой форме «остановить этих попов». Говорилось, что теологи будут получать государственные гранты и так далее.

Сорвать защиту предполагалось путем размещения массы отрицательных отзывов. А согласно существующему порядку, их следует разместить на соответствующем сайте и зачитать на защите. Ну, и если прислать 50 таких негативных отзывов — сами понимаете, какая уж там защита…

Пришло пять таких отзывов, и их зачитывали около полутора часов. Замечания прозвучали, конечно, абсолютно некомпетентные, непрофессиональные. Иногда смешные, но чаще грустные. Но меня больше удивила агрессивность авторов, чем то, что они писали.

Однако нет худа без добра. Народ в сети почитал все эти отзывы, и я стал получать письма от гуманитариев, которые посчитали, что это атака не на теологию, а на гуманитарную науку вообще. По сути, они выступили в мою поддержку, чего я не ожидал.

Однако, согласитесь, сам факт появления кафедр теологии в наших светских вузах выглядит несколько странно. «Не можете разобраться в квантовой механике — не беда, мы предложим вам упрощенную картину мира…»

Я считаю невозможным возвращение в Средневековье. Люди сами себя пугают, и этот страх выражается в агрессии. На Западе существование теологии в общем научном поле не пресекалось, как у нас, и это не остановило прогресс. Напротив, наличие большого числа специфических точек зрения позволяет человеку получать более объемные, а значит — более реальные знания. В первую очередь — о себе самом.

Возможно, протест биологов против вашей диссертации — это своеобразная форма полемики?

Само наличие теологии в общем научном пространстве важно и для того, чтобы с ней могли полемизировать. Но что касается моих уважаемых оппонентов, то их реакция скорее обусловлена советской антирелигиозной пропагандой, чем необходимыми для дискуссии знаниями. Вот, к примеру, один из авторов негативного отзыва написал, что я не отразил в своей диссертации какие-то отрицательные отзывы о святителе Филарете — мол, в народе его звали Филькой, поэтому, когда он написал текст манифеста об освобождении крестьян, эту бумагу назвали «филькиной грамотой».

На самом же деле выражение «филькина грамота» появилось в XVI веке: так Иван Грозный называл послания митрополита Филиппа. Кроме того, манифест об освобождении крестьян был подписан императором и зачитывался от его лица. Откуда, скажите, народ мог узнать, кто составлял его текст? Это просто исторический анекдот, и уважаемый ученый-биолог не придумал его сам, а почерпнул из учебника истории России для студентов, который, по-моему, до сих пор переиздается. Это прямое и не изжитое до сих пор наследие советской власти. Воинствующий атеизм превратил историю церкви, ее деятелей и вообще веру в сборник карикатур, который без всякой критики и ссылок был включен в общий массив исторических и философских фактов, составляющих основу знаний целых поколений.

Вы же могли защититься по религиоведению или истории. Почему решили стать первым кандидатом теологии, принять на себя удар критиков?

Сразу после защиты меня спросили, чувствую ли я себя первопроходцем, и я ответил, что скорее чувствую себя человеком, который головой пробивал стену. Хотя следует сказать, что стена была пробита до меня. Наш университет — это первое учебное заведение Русской православной церкви, получившее государственную аккредитацию. Нам первым научные степени в этом смысле и понадобились, потому что они нужны для той же самой аккредитации, для отчетов по науке, и здесь речь идет не столько о формальных показателях, сколько о возможности полноправно присутствовать в общественном научном пространстве. Мы последовательно били в эту стену — это было наше общее дело, поддерживаемое, конечно, и всей церковью.