Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
В четверг, 19 октября, Владимир Путин принял участие в пленарной сессии Международного дискуссионного клуба «Валдай». От действующего президента России ждали ответа на ключевой вопрос — куда и при ком будет двигаться страна в следующие шесть лет. Но, как и прежде, Путин уклонился от ответа на вопрос о намерении баллотироваться на новый срок. Зато обозначил качества, которые могут стать ключевыми для действий России на международной арене: терпение, аккуратность и результативность. Этот список можно было бы дополнить и словом «стабильность» — во всяком случае, в последовательной критике США.
Итоговая пленарная сессия клуба, в которой принял участие президент, носила название «Мир будущего: через столкновение к гармонии». В этом году собравшиеся эксперты, специализирующиеся на изучении внешней и внутренней политики России, отмечали дефицит рациональности, «стратегическую фривольность» современного мира, а также опасность столкновения человека и технологий. «Если искусственный интеллект явится в образе очаровательной блондинки, что с ним делать?» — задавались вопросом политологи.
Помочь с ответом, по замыслу, должен был основатель Alibaba Джек Ма. Знаменитый китаец констатировал, что мир переходит от эпохи информационных технологий к веку цифровых, что глобализацию нельзя остановить, а умных машин не стоит опасаться.
Интересно, что на главного гостя — президента России — эксперты клуба возложили нетипичную для него задачу — зарядить присутствующих оптимизмом. Помимо светлого взгляда на будущее, от Путина ждали и громких заявлений. Может быть, даже объявления об участии в выборах-2018. Но раскрывать свои намерения перед иностранной аудиторией российский лидер не стал. И даже сделал скучающее лицо, отвечая на вопрос о национальных задачах на последующие шесть лет. Так же, словно немного скучая, он ответил на вопрос о том, может ли женщина стать президентом России. «У нас все возможно», — сказал Путин.
Разговоры о геополитике на пленарной сессии тоже не принесли громких или хотя бы ярких заявлений. Несмотря на очевидные успехи России в Сирии, эту тему Путин не развивал. Он лишь однажды заметил, что, набравшись терпения и аккуратно преодолевая множество противоречий в регионе, Москва добивается позитивных изменений: «Есть все основания полагать, я скажу так, осторожно, что террористов мы там в ближайшее время добьем».
Говоря о ситуации на Украине, Путин был также немногословен: «У нас никогда в голове не было чего-то у кого-то отнимать, что-то делить…» Россия готова вернуться к конструктивному диалогу с соседом, и ей не нужны конфликты на границе.
Зато референдум о независимости Каталонии вызвал гораздо больший отклик у российского президента. Оговорившись, что это не наше дело, Путин все же упрекнул европейцев: им «раньше надо было думать» о таких сложных процессах. «Знали ведь, правда? Правда, — говорил он. — Однако в свое время фактически приветствовали распад целого ряда государств». И бездумно, из желания «угодить старшему брату из Вашингтона, безоговорочно поддерживали отделение Косово», напомнил он. В то же время присоединение Крыма к России Евросоюз, мягко говоря, не одобрил. Получается, для них на Западе есть правильные борцы за свободу и независимость, а есть неправильные, сделал вывод Путин.
Наибольшее внимание президент России (и это уже традиция) уделил политике Вашингтона. Он подчеркнул, что новый санкционный пакет направлен на вытеснение России с европейского рынка энергоносителей. Пользуясь ситуацией, Вашингтон попросту продвигает свое, более дорогое топливо. «Подобная политика, основанная на самоуверенности, эгоизме, претензии на собственную исключительность, ни уважения, ни истинного величия не принесет», — предупредил Путин.
Пообещав буквально на пару минут отвлечься на тему ядерного разоружения, он посвятил этому не менее 15 минут. Путин подчеркнул, что Россия продемонстрировала беспрецедентную открытость перед США в этом вопросе. А в ответ получила полное игнорирование национальных интересов: поддержку сепаратизма на Кавказе и трагические события в Югославии.
Вот это доверие Западу Путин назвал главной ошибкой России. Очевидно, теперь такого доверия нет. Но и беспокойства, подчеркивал российский президент, тоже нет. По его словам, Россию, например, не волнует активизация сил НАТО. «Мы это анализируем, внимательно смотрим, каждый шаг нам известен, понятен… Пускай они тренируются. Все под контролем», — сказал он с улыбкой.
Камень в сторону США кинул и бывший президент Афганистана Хамид Карзай, также присутствовавший на сессии. Он возложил на Штаты ответственность за радикализацию его страны. Когда Карзай заметил, что бывший госсекретарь США Джон Керри приезжал в Афганистан и считал голоса на выборах, Путин не удержался от ироничной ремарки: «Джон хороший парень, но, видимо, с арифметикой у него пока не очень».
Не стала неожиданностью и оценка, которую Путин дал ключевому событию России ХХ века — революции. Обращаясь к урокам столетней давности, он назвал результаты большевистского переворота неоднозначными: «Как тесно переплетены негативные и, надо признать, позитивные последствия тех событий».
Путин отметил, что революция всегда происходит вследствие дефицита ответственности как тех, кто хотел бы законсервировать отживший, требующий переустройства порядок вещей, так и тех, кто стремится подстегнуть перемены. Российский президент признал, что и сегодня усиливающееся неравенство формирует у миллионов людей ощущение несправедливости и обделенности.
Завершалась пленарная сессия еще одной попыткой выяснить планы Путина на президентскую кампанию. Модератор Федор Лукьянов посетовал, что Валдайский клуб с трудом себе представляет, как же будет заседать, если Путин примет «другое решение», подразумевая отказ Путина от участия в выборах. По его словам, Путин уже стал талисманом клуба, без него будет тяжело.
Путин в ответ шутил, а потом, заметив в зале предпринимателя Петра Авена, решил рассказать анекдот про разорившегося бизнесмена и его жену. «Я буду тебя очень любить. И очень скучать», — говорит, уходя, неверная. «Так что я не думаю, что по мне будут долго скучать», — снова смеялся Путин.
«Спаси своего ребенка и сядь в тюрьму. Это как вообще?»
Фото: Евгений Малолетка / AP
В Москве снова задержали женщину, которая купила из-за границы лекарство для своего тяжело больного ребенка. Точно такой же случай произошел ровно месяц назад, но в тот раз обошлось без возбуждения уголовного дела, а в этот — нет. Матери других детей рассказывают в соцсетях, что боятся ходить на почту, но вынуждены это делать, ведь без «запрещенных» лекарств, аналогов которых в России нет, их сыновья и дочери могут умереть от судорог. В комментариях женщины уже высказывают готовность выйти с инвалидными колясками (пока — пустыми) к зданию правительства, чтобы вынудить его решить проблему с лекарствами. «Лента.ру» поговорила с врачом задержанной на почте женщины, а также узнала, что об этом уголовном деле думают его коллеги и другие матери тяжело больных детей.
«Хочешь быть здоровым — стань преступником»
Василий Генералов, доктор медицинских наук, невролог, руководитель центра по диагностики и лечении эпилепсии у детей и взрослых «ПланетаМед»:
— Это мама моего пациента, пришла на почту в час дня, а ушла в 22:00. Это на маму моего пациента завели уголовное дело. Дома у них был обыск, изъяты компьютеры. В общем, все как всегда. У нее ребенок-инвалид с эпилепсией. Назначенный ему три года назад препарат «Фризиум» (действующее вещество — клобазам) все это время держал ребенка без эпилептических приступов. Раньше у них были судороги, которые делали нормальную жизнь невозможной. Попытки использовать другие схемы терапии предпринимались ими, но эффекта это не дало.
Я готов участвовать в этом уголовном деле, готов защищать своих пациентов. И готов инициировать процесс декриминализации использования «Фризиума» (клобазама). Я вижу решение этой проблемы только в одном варианте — вывести этот препарат из списка сильнодействующих и психотропных.
Аналогов клобазама в России нет. Эпилепсия — это не одно заболевание, а множество. И для каждого из них — свое лечение. А для чиновников все препараты, назначаемые при эпилепсии, на бумаге выглядят одинаково. Однако жизнь — в ней все немного по-другому, чем на бумаге. Подбор терапии — кропотливая работа. Поможет лекарство или нет, — все зависит от его формулы. Аналогов препарата, то есть формулы клобазама, в России нет. Если бы были, тогда можно было бы о чем-то рассуждать.
Я работаю с этим препаратом больше десяти лет. И говорю о том, что он не вызывает привыкания, не дает абстиненции, его нельзя использовать наркоманам — он просто не дает им никакого удовольствия. Мы проводили опрос среди наркоманов и даже делали это с помощью полиции. В России нет ни одного случая передозировки клобазамом. Основной эффект клобазама — противосудорожный, психотропных свойств он практически не имеет.
Я вел пациенток с беременностью на этом препарате, они хорошо его переносили. Назначал этот препарат до года. Он снимал тяжелейшие приступы в тех случаях, когда другие лекарства просто не работали. И младенцы переносили препарат прекрасно, уже в небольших дозах он им помогал.
По своим свойствам «Фризиум» слабее, чем тот же «Феназепам, а «Феназепама», к счастью, в списке нет — он продается по обычным рецептам. Единственный, кто страдает при использовании «Фризиума» (клобазама), — это родители детей с эпилепсией. Кто вставил лекарство в список психотропных — подставил им большую подножку.
На самом деле случаев, когда семьи страдают от действий правоохранительных органов, много. Раньше они имели разовый характер. А сейчас уже превратились в систему. Я получаю массу обращений от своих пациентов. У меня много тех, кто принимает «Фризиум». Они пишут, что боятся ходить на почту, боятся просить знакомых помогать им доставить лекарство, то есть привозить его из-за границы. Как мне, врачу, работать? Если я назначаю препарат, который часто для таких детей — единственный вариант для достижения стабильности, но в результате я подставляю родителей под уголовную статью?
Минздрав говорит, что проблем с получением незарегистрированных лекарств путем индивидуальных закупок — нет. Это не так. В России и препарата нет. Чтобы получить разрешение на ввоз из-за рубежа, нужно собрать 105 подписей. А кто поедет закупать лекарство, кто оплатит таможенные сборы и прочее? Схема, которую предлагает Минздрав, затянет получение лекарства на месяцы, как минимум. Это демагогия, что пациенты могут сами завезти сюда лекарство.
К сожалению, когда речь идет о маленьком ребенке, у которого появились ежедневные, по десятку в день, эпилептические судороги, ждать несколько месяцев, когда пройдет эта вся бюрократическая процедура, — невозможно. Тебе нужно или сидеть с ребенком, у которого приступы, либо бегать по инстанциям. А если человек живет не в Москве? Поэтому алгоритм такой: первым делом нужно вывести клобазам из списка психотропных. А дальше уже думать о том, чтобы у российских пациентов был доступ к лекарствам. То же самое касается, кстати, других препаратов. Например, онкологических. Я общаюсь с коллегами: работать нечем.
Поймите, что люди везут сюда из-за границы лекарства не от хорошей жизни, а поскольку государство им не помогает. Причем они уже смирились с этим и готовы платить самостоятельно за свое здоровье. И ладно бы государство просто не оказывало им помощь. Но ведь оно еще и подставляет своих граждан! Хочешь быть здоровым — стань преступником. Хочешь спасти своего ребенка — садись в тюрьму. Это как вообще?
«Мирного урегулирования не будет»
Екатерина Шабуцкая, мама ребенка с эпилепсией:
— Открыта охота на родителей больных детей, в том числе и на нас с Козявкой. Еще одна мама арестована за покупку «Фризиума», дело срочно возбуждено, препарат изъяли, ребенок его не получит.
Тем временем у Минздрава есть уточненные списки, кого еще «винтить», они получены, когда родители заполняли анкету, призывающую подать о себе сведения, если ребенок нуждается в запрещенных препаратах от эпилепсии.
С медицинской точки зрения, потребность в препаратах рассчитывается не по личным запросам, а исходя из диагноза. Ведите нормальную статистику. Конечно, можно собрать информацию о тех, кому уже рекомендовали, чтобы закрыть минимальную потребность. Но это ничего не говорит о самой потребности.
И сказать по правде, вот так собирать потребность очень опасно. Пациент не может определять, какие препараты ему нужны, у него нет для этого образования, это обязанность врача. Врачи не информированы о тех препаратах, которые не зарегистрированы (и зачастую о тех, что зарегистрированы — тоже), и они ангажированы Минздравом, который требует определенные препараты не выписывать. Видимость деятельности хуже, чем ее отсутствие, потому что на нуле можно требовать сделать нормально, а если объявлена видимость (а вот все происходящее — это видимость), то потом они уже ничего делать не будут, есть же видимость. И потребность так и не будет закрыта. И сажать будут по-прежнему тех, кто эти круги ада с консилиумами пройти не смог. Какие консилиумы? Зачем? «Фризиум», «Диазепам», «Букколам» — это массовые препараты, они нужны всем с эпилепсией. Их должен назначать районный невролог.
Аналоги препаратов для пациентов с эпилепсией, если они и есть в России, — это часто очень плохие подделки, они не действуют, потому что доза в крови очень низкая или нестабильная. Меняешь на немецкие в той же дозировке — приступы прекращаются.
Есть родители, которые за этот год уголовных дел пытались добиться официальных закупок. Действовали тем самым путем, который описан в письме Минздрава. Победивших нет, самые продвинутые выбили ребенку ампульный «Сибазон». Это «Диазепам», но не ректальная клизма, а укол. Во-первых, он отвратительно сделан и не действует. Во-вторых, представьте укол во время эпиприступа… То есть даже та десятая часть процента, которая попадет на консилиум по закупке, не получит того, что нужно.
Они просто передавят наших детей по одному, родителей посадят, а дети сами умрут без родителей и лекарств. И никто за это не ответит. Мирного урегулирования, как теперь стало ясно, не будет.
«Кстати, никто не знает, почему фармкомпании не спешат на российский рынок?»
Алексей Эрлих, доктор медицинских наук, кардиолог, заведующий отделением реанимации и интенсивной терапии:
— Еще одну женщину задержали таможенники при получении на почте клобазама («Фризиум»), который в России не зарегистрирован. Только улегся шум от недавнего первого такого случая… Возвращаясь к тому, первому. Минздрав, как всегда, спокойненько спрятался под лавку, сняв с себя всю ответственность за то, что препарата нет в России: «Решение вопросов, связанных с целесообразностью регистрации лекарственных препаратов в Российской Федерации, является исключительным правом разработчиков и производителей лекарственных средств».
Вы слышали это? Разработчики и производители должны быть инициаторами. И это говорит ведомство, у которого есть десятки так называемых главных специалистов и так называемых экспертов. И именно они, специалисты и эксперты, должны бежать к чиновникам и кричать: вот это надо зарегистрировать и вот это, и еще это, и это! Ни фига. Они тоже там, под лавкой. Пережидают…
Да, кстати, никто не знает, почему фармкомпании не спешат на российский рынок? Почему не пользуются прекрасной возможностью продавать свои препараты в стране с открытой экономикой, в стране, где в общении с чиновниками нет ни капли коррупции и бюрократизма, где законы просты и понятны, где все проблемы решаются в честном и справедливом судебном порядке? Никто не знает? Странно…
«Позор для государства»
Елена Клочко, сопредседатель Координационного совета по делам детей-инвалидов при Общественной Палате РФ, член Совета по вопросам попечительства в социальной сфере при Правительстве:
— Министерство здравоохранения начало собирать данные в реестр по тем детям, у кого есть потребность в незарегистрированных лекарствах. Во многих регионах такая работа сейчас ведется. И одновременно другое ведомство пополняет статистику уголовных дел за счет родителей детей-инвалидов.
И ведь все прекрасно понимают проблему. И вроде бы Минздрав готов ее решать. Возможно, для этого нужен переходный период, чтобы разные ведомства урегулировали отношения друг с другом. Но пока Минздрав раскачивается, что делать родителям? Под удар поставлены дети с тяжелыми диагнозами, они стали заложниками ситуации. Мало того, что лекарств нет, так еще и становишься уголовником. Это позор для государства!
В четверг, 8 декабря, в Кремле состоялось заседание Совета по развитию гражданского общества и правам человека. Оно затянулось значительно дольше запланированного: почти четыре часа правозащитники рассказывали об издевательствах в колониях и детдомах, а также жаловались на несправедливое, с их точки зрения, присвоение статуса «иностранный агент» некоторым НКО. Президент России Владимир Путин, мало комментировавший доклады, признался, что от некоторых историй волосы у него вставали дыбом.
В первой половине дня президент вручал госпремии за выдающиеся достижения в области правозащитной и благотворительной деятельности. В этом году лауреатами стали исполнительный директор Международной общественной организации «Справедливая помощь» Елизавета Глинка и генеральный директор Автономной некоммерческой организации «Детский хоспис» Александр Ткаченко. «Они не ищут почестей, но премии — это знак уважения государства к таким людям», — заметил Владимир Путин, выразив уверенность в том, что «ценности гуманизма, сострадания и милосердия все больше объединяют наших граждан».
Елизавета Глинка расценила награду как признание президентом заслуг всех ее коллег, защищающих права человека и самое большое из них — право на жизнь. «Мне иногда невозможно осознавать разделение общества, в котором люди перестали слышать друг друга, используя по отношению к нам однобокие фразы: «сами виноваты» или «готовьтесь быть убитыми, потому что вы не там, где надо»», — призналась доктор Лиза. Она вспомнила погибших в Сирии и Донецке медиков и сообщила, что сама вскоре выезжает на юго-восток Украины.
«Мы никогда не уверены, что вернемся назад живыми, потому что война — это ад на земле, и я знаю, о чем я говорю. Но мы уверены в том, что добро, сострадание и милосердие работают сильнее любого оружия», — сказала Глинка.
Порадовавшись «за нашу любимую доктора Лизу», председатель Совета по развитию гражданского общества и правам человека Михаил Федотов напомнил, что среди правозащитников еще много прекрасных кандидатов для премии. За последние годы Совет, по его данным, заметно поднялся в общественном мнении, догнав президента в рейтинге эффективных структур. Правда, саму эффективность Федотов поставил под сомнение: из 70 поручений президента, сформулированных по предложениям правозащитников за последние четыре года, реально исполнено не больше половины.
К примеру, Совету так и не удалось получить статус субъекта общественного контроля, что закрывает для правозащитников многие двери. «Вы просите нас давать информацию о ситуации с соблюдением прав человека в регионах, но как мы можем вас информировать, если нас никуда не пускают!» — воскликнул Федотов. Президент напомнил, что все советы действуют как консультативные органы, но обещал подумать над расширением их функций.
Наибольшее внимание Федотов уделил «навязшим в зубах пресловутым иноагентам». На взгляд правозащитника, ситуация вокруг статуса иностранного агента для некоммерческих организаций (НКО) усугубляется. В прошлом году в реестр попал фонд Дмитрия Зимина «Династия», поддерживающий проекты в области науки и образования, напомнил Федотов. В этом году туда же включили «Левада-центр», в защиту которого выступил научный руководитель Высшей школы экономики Евгений Ясин. «Это лучший социологический центр в нашей стране, поэтому надо помочь», — заявил Ясин, оговорившись, что понимает, какие неудобства независимый центр может доставить федеральным властям.
«Я вспоминаю ваши слова о том, почему нужен этот закон [О некоммерческих организациях]: чтобы ограничить вмешательство иностранных государств в наши внутренние дела. Но при чем тут, например, организации, проводящие согласованный митинг против вырубки лесов в Краснодаре?» — продолжил Федотов и попросил президента дать поручение своему спецпредставителю по вопросам природоохранной деятельности Сергею Иванову «почистить» список иностранных агентов, исключив оттуда экологические организаций. Как они вообще туда попали?
«Причина очень проста: проще и дешевле их включить в реестр, чем решать поднятые ими природоохранные проблемы», — объяснил логику действий Федотов.
Путин, в свою очередь, начал объяснять, что после принятия закона об НКО ряд зарубежных государств переориентировали свои каналы финансирования, чтобы обойти ограничения и попытаться «руководить нами изнутри». «Мы не можем такого допустить у себя в России и никогда не допустим», — заявил Путин. В качестве довода президент рассказал о недавнем разговоре с одним из зарубежных коллег, не уточнив, правда, его имени. По словам Путина, собеседник отказался признать, что пытается влиять на политические процессы в России, сославшись на то, что этим занимаются НКО. «Я ему говорю: «Да вы же им платите и инструкции пишете! Я лично сам читаю их, потому что мои бывшие коллеги [из спецслужб] мне их приносят иногда в подлинниках»», — пересказал беседу Путин.
Выступление председателя координационного совета «Союза добровольцев России» Яны Лантратовой ввело всех присутствующих в оцепенение. Правозащитник рассказывала, каким истязаниям подвергались подопечные в «Апельсине» — центре помощи детям, оставшимся без попечения родителей, который находится в Забайкальском крае. За украденный из столовой банан их могли выносить в мешках на мороз, сажать в клетки, ошпаривать утюгами, наливать горячий суп в ладони.
Картина сложилась совсем ужасающая, когда Лантратова рассказала, какое влияние на молодежь имеет криминальная субкультура. По ее словам, детские дома и школы в Забайкалье оказались под властью криминальных группировок. В учебных заведениях «смотрящие» собирают дань (в зависимости от социального положения каждый ребенок платит от 50 до 250 рублей в месяц) на «общак» и отправляют его в зоны. Блатная идеология настолько захватила умы, что на сайтах в интернете есть даже сувенирная продукция для ее последователей. Более того, и сама жизнь в детских домах стала похожа на зону с ее понятиями, била тревогу Лантратова.
«Даже ничего не буду комментировать. Давайте ваши предложения, будем вам помогать и с вами работать», — сказал Путин.
После такой темы дискуссия развернулась вокруг формирования Общественных наблюдательных комиссий (ОНК), следящих за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания — СИЗО, тюрьмах и колониях. Председатель московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева пожаловалась президенту, что в результате закрытой процедуры выборов, организованных руководством Общественной палаты, за бортом остались многие известные правозащитники, а их место заняли ветераны правоохранительных органов.
«Вы правы, в процедуру выборов нужно вносить коррективы, нужно только посмотреть, как это сделать корректно», — согласился Путин, отметив, что поручит Сергею Кириенко провести специальную встречу с председателем Общественной палаты Александром Бречаловым и уполномоченной по правам человека Татьяной Москальковой.
Председатель «Комитета по противодействию пыткам» Игорь Каляпин рассказал, как правозащитникам приходится работать в тюрьмах. «Есть заблуждение, что с фактами пыток у осужденных есть к кому обратиться. Это не так», — заверил Каляпин. По его словам, насилие часто остается безнаказанным. При этом общественный контролер, член ОНК, сталкиваясь с признаками насилия в колонии или СИЗО, не может сделать фотографии или зафиксировать жалобу заключенного на диктофон. Виной тому — некие устные приказы Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН), которые часто не соответствуют элементарному здравому смыслу.
Владимир Путин заверил, что поручит прокуратуре провести проверку таких поручений службы и в качестве примера царящего абсурда сам зачитал переданную ему одним из членов Совета копию постановления суда: «Совершил преступление путем написания заявления в Липецкую облпрокуратуру».
«То, что там несуразица, мягко говоря, — это точно. Я когда на такое смотрю, у меня оставшиеся волосом дыбом встают! Что это такое? Вы совсем с ума сошли, что ли? Просто удивительно. Надо будет попросить и генерального прокурора и председателя Верховного суда с этим просто разобраться», — развел руками президент.
Один из участников совета, кстати, обратил внимание на слишком суровые приговоры судей — как это случилось с несостоявшимся боевиком ИГИЛ, вернувшимся в Россию из Турции. Его пытались убедить, что он будет лечить людей, а не воевать. Парень одумался и вернулся на Родину, где был осужден на шесть лет тюрьмы.
«Я не знаю этого случая, но посмотрю его, — ответил Путин. — Но мы не знаем всей полноты происходящего. Бывает, что спецслужбы возвращают человека, заряженного в смертники, а он через некоторое время снова идет в смертники. Я когда эти бумаги читаю, глазам своим не верю. Забрали откуда-то, привезли, жизнь спасли, а он опять куда-то потащился. Она вот такая корявая, эта жизнь, она не всегда такая благообразная».
«Вы считаете, что чиновника нужно облить грязью и матом?»
Фото: Александра Мудрац / ТАСС
Законопроекты о запрете на явное неуважение к госсимволам и госорганам в интернете и о запрете на распространение фейковых новостей уже приняты Госдумой в первом чтении. Если во втором чтении ничего не изменят — за «явно неуважительный» пост о власти в соцсети можно будет получить до 15 суток ареста, а проскочивший в новостную ленту фейк может грозить СМИ блокировкой. Один из главных авторов резонансного законопроекта — сенатор Андрей Клишас. В интервью «Ленте.ру» он рассказал, как видит применение этих законов. По его мнению, закон не нарушает, а обеспечивает свободу слова (равно как ужесточение закона о митингах гарантирует россиянам право на митинги), наказывать за фейки нужно, даже если СМИ дадут опровержение, оскорбились ли госорганы — будут решать госорганы, а искать оскорбительные посты им помогут и граждане, что в итоге, видимо, вообще должно искоренить грубость в интернете. Наказывать будут, похоже, и за оскорбление власти в закрытых форумах и чатах — они не станут аналогами кухонь. На настоящих кухнях же ругать власть можно как угодно (по крайней мере, пока).
«Лента.ру»: Понятно, что если человек выйдет на Красную площадь и начнет на чем свет стоит матом бранить власть, то его заберут в отдел, и никого это не удивит. Но интернет многие люди воспринимают чуть ли не как последнее безопасное для себя пространство.
Клишас: А в чем безопасность-то? Когда в интернете можно, в некотором смысле, все, что угодно, — это что, безопасность? Я, например, знаю много людей, которые ушли из социальных сетей, ушли из интернета, даже политики, которые готовы вести дискуссию, и раньше вели ее с кем угодно — с гражданами, с людьми, которые настроены крайне оппозиционно, не любят действующую власть, не любят партию «Единая Россия», не важно кого. Найдут, кого не любить. У граждан есть полное право не любить политиков, задавать им неприятные вопросы и критиковать кого угодно в стране. Но люди уходят потому, что там [в интернете] это приобретает формы, которые недопустимы в любом более или менее приличном и уважающем себя обществе.
Когда вы встречаетесь с кем-то на любой общественной площадке, когда вы ведете дискуссию в общественном месте, вы все-таки соблюдаете некоторые правила. Но почему вызывает такое недоумение предложение распространить эти правила на интернет? Если кто-то считает интернет, извините за грубость, некой резервацией для кого-то — то я так не считаю. Неизбежно все идет к тому, что мы все больше и больше вещей в своей жизни делаем и получаем онлайн. Не говоря уже о новостях, информации и прочего. У нас люди онлайн делают покупки, получают высшее образование, мы уже постепенно переходим в онлайн-режим. Почему это пространство, в полном смысле общественное, не должно подчиняться тем же элементарнейшим правилам, которым подчиняется общественное пространство иное, реальное?
В этом же состоит предложение. Почему многие видят в этом какое-то чрезвычайное ограничение собственных прав? Мне кажется, что если люди будут иметь возможность заходить в интернет и не встречаться там с откровенной бранью и нецензурщиной, то людей там будет больше, и интернет от этого станет только лучше сам по себе, как площадка для тех же самых политических дискуссий.
Почему законопроект появился именно сейчас?
Интернет распространяется все более активно. Поэтому сейчас. Никакой другой причины нет. Можно это было сделать вчера, можно было подождать до завтра, но это нужно регулировать так или иначе.
Вам не кажется, что люди будут меньше ругать власть в интернете, когда начнут жить лучше?
А как это связано? Как бы вы хорошо ни жили, будут те, кто будет недоволен чем-то. Можно, конечно, встать на такую демагогическую позицию, что власть не будут посылать, извините, на три буквы и оскорблять конституционные органы власти, если все будут жить великолепно. Это чистой воды демагогия, подмена понятий.
Тем не менее совпало же, что сейчас уровень жизни падает, социология говорит о запросе на справедливость и так далее. Все эти тезисы известны. И в этот момент появляется ваш законопроект.
Давайте так. Падает или не падает уровень жизни людей — я это не готов оценить. Для этого существует статистика определенная. То, что сейчас многие социальные гарантии, которые государство исторически на себя приняло, например, связанные с пенсионным возрастом, приходится пересматривать, это объективные реалии. Это всем не нравится, все достаточно болезненно переживают, поверьте, и в Совете Федерации, и в Госдуме, и для правительства решения были непростыми, но сказать однозначно, что сегодня все стали жить хуже, неверно — есть разные точки зрения на эту тему. Есть с точки зрения потребления — сколько люди потребляют тех или иных продуктов, услуг и так далее. Хуже или лучше стали жить, я думаю, еще очень зависит от региона. Но это тоже не имеет напрямую никакого отношения к этому закону.
Например, в европейских государствах как раз в периоды экономического подъема, в 70-80-е годы, когда они шли все больше и больше к евроинтеграции, регулирование, связанное с недопустимостью оскорбительного отношения к конституционным органам власти, как раз было введено. Так что я не стал бы связывать напрямую.
Вам не кажется, что интернет и без вашей помощи мог прийти к саморегуляции? В нем грубость была всегда, и все равно он развивался, и сейчас развит как никогда, и людей там много как никогда.
Вопрос не просто в грубости. Интернет может, наверное, заниматься саморегуляцией. Как этим занимаются социальные сети. Но к этой саморегуляции тоже есть вопросы. У нас есть социальные сети, в которых за цитирование стихов Пушкина людей банят надолго. Вы готовы, например, подчиниться такого рода саморегуляции, когда вы не можете объективно ни обжаловать данное решение, ни до конца понять, а за что вас, в конце концов, выкинули из общения на какой-то период времени? Я такой саморегуляции сегодня не доверяю. И я не вижу, кто бы сегодня был в состоянии взять на себя функцию такого саморегулирующего центра для интернета. Поэтому государство должно установить простые правила.
Ведь почему тогда саморегуляцией не заняться на улице? В любых других общественных пространствах? Ну не получается у общества, наверное, заниматься саморегуляцией. Необходимо изменить уровень правосознания.
Поэтому те нормы, которые сформулированы и касаются, в том числе, распространения фейковых новостей, неуважения к органам государственной власти, — это вопросы, которые действительно актуальны. Причем не только у нас. Есть опыт огромного количества стран, которые занимаются ровно тем же самым. Наверное, не получается саморегуляция в этой сфере? Государству необходимо вмешиваться?
К тому же самая важная функция, которую должны выполнить эти законы, — это указать на то, что, уважаемые граждане, товарищи, избиратели, пожалуйста, поймите: с определенного момента времени интернет воспринимается государством как такое же общественное пространство, как и реальное, в котором вы находитесь. Приняв правила поведения в общественном пространстве, согласитесь и с тем, что интернет как общественное пространство, тоже нуждается в таких правилах. Вот, собственно говоря, и все.
А люди без специального закона этого не поймут?
Сейчас не понимают. Зайдите на какой-нибудь сайт и посмотрите. Есть какие-то известные оппозиционные издания, мне присылают ссылки, когда обсуждаются какие-нибудь законы. Возьмем ваш сайт, есть сайт «Эхо Москвы». Зайдите и посмотрите в комментариях, что там написано. Что и, самое главное, как. Когда это почитаешь, я не знаю, иногда не хочется больше вообще заходить на какие-то сайты. Никогда невозможно в потоке грязи и ругани вычленить какое-то рациональное зерно.
«»Палки» можно делать на любой статье»
У нас в стране огромное количество людей, которые считают себя в праве оскорбляться от чужого имени. Закон ведь даст им необъятное поле для действия, они получат возможность жаловаться на всех, кто им банально не нравится, могут начаться кляузы: смотрите, явное неуважение власти. Это, во-первых, прибавит работы Генпрокуратуре…
Знаете, меня совершенно не страшит то, что у некоторых государственных органов появится больше работы. В принципе, в этом их работа и состоит.
Вопрос в том, что здесь всегда необходима грамотная квалификация. То есть анализ субъективной стороны, намерений и контекста. Это совершенно классическая, стандартная для правоохранительных органов ситуация. Оценочные категории есть в любом законе. Есть большое количество решений Конституционного суда, которые говорят, что оценочные категории — не препятствие. Они всегда присутствуют в законодательстве. Поэтому — да, если будет такая ситуация, когда люди будут обращаться в правоохранительные органы, те будут проводить проверку и будут выносить решение о том, есть ли здесь признаки состава правонарушения или нет. Это обычная, нормальная работа правоприменителя.
Ну вот как раз к правоприменению большие вопросы, в чем мы убедились на практике дел по статье 282 («Экстремизм»). На этой статье правоприменители банально делали «палки».
Слушайте, «палки» можно делать на любой статье. Если вы говорите, что та или иная статья плоха, потому что ее применяют неправильно, то вам не кажется самому, что в этом есть некое нарушение логики? Я, кстати, обращаю ваше внимание, что 282-ю статью никто не отменял. Установили просто административную преюдицию. А предложения, которые обсуждаются сейчас и приняты Государственной Думой в первом чтении, — это именно административная ответственность. На сегодняшний день никто не собирается ужесточать эту ситуацию, вводить уголовную ответственность. Я считаю, что административной ответственности вполне достаточно. И те, обращаю внимание, вполне небольшие санкции — а в Административном кодексе у нас есть гораздо более жесткие санкции — предлагаются именно как превентивная мера. Для того, чтобы сказать: не нужно вести себя в общественном пространстве неадекватно.
То, что у госорганов будет больше работы, вы не считаете чем-то плохим…
Я считаю, что это хорошо. Госорганы должны быть заняты работой.
Но не повлечет ли это дополнительные затраты?
Нет.
Прокуратура ранее говорила, что потребуются многочисленные экспертизы.
Хорошо, значит эти экспертизы будут назначаться судом, будут заказываться.
К экспертам тоже много вопросов после громких «экстремистских» историй.
Давайте перечислять вообще все сферы нашей жизни, и вы найдете среди них те, в которых нет вопросов.
«Я вообще ничего не боюсь»
Все же, что такое «явное неуважение»? Этот вопрос продолжают задавать. Видимо, пока не было ответа, который бы всех устроил.
Это указание на намерения лица. На мотив и субъективную сторону. Эта фраза говорит исключительно о том, что необходим внимательный анализ субъективной стороны.
Есть вот у нас некое слово. Является ли оно само по себе правонарушением? Так никогда нельзя четко сказать, пока у вас нет контекста и нет понимания того, как кто-то его использовал. Оценивать это будут госорганы и суд.
А как можно оскорбить госсимвол?
Это может проявляться, например, в характеристике государственных символов или их описании в неприличной форме, например, с использованием нецензурных слов в отношении государственного гимна.
По предыдущим интервью понятно, что вы не любите, когда речь заходит о конкретных примерах…
Я не то что не люблю. Это бессмысленно.
И тем не менее. Карикатуры Елкина могут попасть под действие закона?
Я считаю, что нет.
А вы не боитесь…
Я вообще ничего не боюсь.
Хорошо. Вы не опасаетесь, что этим законопроектом и вообще распространением законов офлайна на интернет вы спровоцируете то, что люди просто создадут себе фейки, что это станет стимулом к анонимности в сети?
Если людям будет неудобно, стыдно или они будут понимать, что они совершают нечто противоправное — это уже большой плюс. А с фейковыми аккаунтами тоже есть разного рода способы борьбы. В частности, многие социальные сети выявляют такого рода аккаунты. Если вы захотите, чтобы в комментариях на вашем сайте велась нормальная дискуссия, вы тоже можете установить правила, как необходимо регистрироваться.
У нас есть такая процедура.
Вы знаете, что Совет Федерации, например, последовательно выступает за то, чтобы запретить продажу левых сим-карт без паспортов, потому что это опасно и с точки зрения террористической угрозы, и по многим другим причинам. Поэтому я не боюсь никаких анонимных аккаунтов. Это другой вопрос, и если мы столкнемся с тем, что массовые нарушения закона (неважно, какого) происходят с использованием анонимных аккаунтов, — мы этим вопросом займемся отдельно.
То есть вы говорите: «А вы не боитесь, что этот закон начнут обходить?» Нет, я не боюсь. Как только мы поймем, как пытаются обойти закон, — мы поставим законодательную преграду.
А люди, по-вашему, на улице в основном не матерятся потому, что это запрещено, или все-таки в силу воспитания?
Потому что они считают, что находятся в общественном пространстве. Это для них некий внутренний сдерживающий фактор. Я правда так считаю. Я считаю, что тот же самый человек, закрывшись дома или в узком кругу, может допускать те или иные оскорбительные выражения или нецензурную лексику, но этого нельзя допускать в общественном пространстве.
Какие-то закрытые форумы или чаты в соцсетях — это аналог кухни, где можно свободно в любой форме поругать власть?
Я так не считаю, но посмотрим, по какому пути пойдет практика.
Как вы отнеслись к критике законопроекта, отрицательному заключению Минкомсвязи, критике со стороны прокуратуры?
В государственных ведомствах, министерствах, прокуратуре есть люди, которые тоже занимают различные точки зрения. Это абсолютно нормально. Потому что именно диалог и внутри министерств, и диалог с нами позволяет прояснить все позиции. Я не буду комментировать выступления отдельных представителей Минсвязи или Генеральной прокуратуры, потому что для нас как для субъекта законодательной инициативы, для парламента в целом, важно, какую позицию занимает правительство Российской Федерации. Оно выдало положительное заключение на все соответствующие пакеты, которые мы обсуждали. Поэтому, да, были разные точки зрения, те вопросы, которые мы слышали, — мы комментировали, были в диалоге, и те документы, которые были выданы в итоге правительством и Генеральной прокуратурой, говорят, что в принципе непонимания и отдельные моменты, которые вызывали противоречия, были сняты. Поддержка была получена.
«Всем кажется, что государство играет в игрушки»
Вы приводите в пример другие европейские страны, в которых похожие законы уже есть. Что это за страны?
ФРГ, Франция, Австрия, Италия, Нидерланды.
Если не ошибаюсь, в Италии уголовный кодекс был принят в 30-е годы, в Германии — вообще в 19-м веке. Тогда и у нас царя было нельзя ругать…
Не надо передергивать. Уголовные кодексы могли быть приняты в какое угодно время. Вопрос в том, когда соответствующие статьи вводились.
Это как раз был мой следующий вопрос. Современные ли это нормы.
В справке, которую мы вам дали, это все есть. [Согласно справке, предоставленной сенатором, в Германии с 1998 года за оскорбление президента может грозить до 5 лет лишения свободы; в Австрии с 1975 года за оскорбление Австрийской Республики и ее земель можно попасть за решетку на год, а за оскорбление флага — на полгода; самая старая норма среди стран в этом списке — у Франции, но она касается СМИ. Там закон «О свободе печати» действует с 1881 года, и с самого начала в нем была часть о «преступлениях печати», в том числе — об оскорблении президента и правительства. Сейчас наказанием за оскорбление государственных органов и должностных лиц там может быть штраф до 12 тысяч евро — прим. «Ленты.ру»].
Вопрос в следующем. Нам очень долго рассказывали, что, например, законодательство Соединенных Штатов про иностранных агентов было тоже принято бог знает когда, в первой половине 20-го века, и вообще никогда не применяется. И когда мы говорили, посмотрите, у нас намного более либеральная в этом смысле ситуация, у нас, например, физических лиц нельзя объявлять иностранными агентами, нам говорили — да ну, вы вообще не понимаете, о чем говорите, потому что в Соединенных Штатах это так не работает. Но что-то эти люди сегодня замолчали, потому что Мария Бутина ведь сидит до сих пор. Как иностранный агент. Физическое лицо.
Да, конечно, нормы видоизменяются. Эти нормы получают новое понимание исходя из практики применения этих норм. Меняются объемы понимания прав и свобод. Но если эти нормы остаются нормами закона, даже если прошло, извините, сто лет, это не значит, что это та же самая норма. И это не значит, кстати, что эта норма не действует сегодня. И она, норма об оскорблении власти, в большинстве стран действительно применяется.
Здесь не нужно спекулировать, здесь нужно понять: вот эта сфера общественных отношений, в частности, связанная с государственным строительством, с конституционными органами власти и так далее, требует специальной государственной охраны, или нет? И на этот вопрос кодексы множества зарубежных государств дают достаточно четкий ответ: да, требует. Вот это и предлагается законом.
И тем не менее в этих странах наверняка люди могут свободно выйти на митинг.
А у нас разве нет?
У нас ужесточили законодательство.
Что там ужесточили? Все изменения законодательства, которые регулируют правила проведения митингов, направлены на защиту прав тех, кто в них участвует, — это первое; и на защиту всех остальных лиц, которые столкнутся с этими митингами, жителей городов, тех, кто пользуется инфраструктурой. Это направлено на защиту прав людей, потому что Конституция говорит о праве собираться мирно и без оружия. И вот ровно это и гарантируется.
Недавно меня студенты спрашивали, как же так, нельзя выйти, когда мы захотим, и начать митинговать, критиковать власть? Я спросил, вот вы никого не предупредили о том, что вы собираетесь выйти, неизвестно когда, неизвестно где, неизвестно в каком количестве. И кто-то зайдет с поясом, начиненным взрывчаткой, в группу митингующих. Кто за это будет нести ответственность? Государство? Организаторы? Тот, кто призывал к этому митингу?
Всем кажется, что государство играет в игрушки, когда просит организаторов митингов сообщить, или указывает места, те специальные общественные пространства, где это можно проводить, их согласовывает…
В лесу, например.
Можно сколько угодно смеяться. Иногда может быть и в лесу. Но для того, чтобы обеспечить безопасность этих людей, проводится огромная оперативная работа, вплоть до проверки каждого мусорного контейнера, каждой автобусной остановки. А хихикать «давайте в лесу» — это говорит об определенном уровне дискуссии и понимания данной проблематики.
Ну, когда людям запрещают выходить в центр города, и это бы позволило привлечь больше внимания к проблеме, и отправляют куда-то на задворки — на мой субъективный взгляд, это ущемление прав митингующих.
Вы должны смотреть на каждую ситуацию в отдельности. Потому что у нас в большинстве случаев, когда людям разрешают выйти на задворки, они просто туда не приходят. Эти оппозиционеры подают еще следующее заявление, и следующее, и ждут, и надеются только на то, что когда-нибудь им просто не разрешат. Вот тогда они и приходят на этот митинг. Я не знаю проблем с организацией митингов ни в одном нормальном городе. Везде есть общественные пространства, специально выделенные места, в Москве и в Петербурге. А злоупотребление правом, связанное с тем, что люди требуют или подают заявки о проведении митинга или вообще собираются в местах, которые для этого не предназначены, и могут действительно нарушать права окружающих, препятствовать работе инфраструктуры городов, — таких примеров сколько угодно.
«Не надо придумывать»
Давайте очень коротко про закон о фейках. Допустим, «Лента.ру» во время ЧП, на фоне абсолютного информационного вакуума, опубликовала новость, которая на поверку оказалась фейком. Нас заблокируют?
Если вы завтра напишете, что над Москвой висит огромное радиоактивное облако, немедленно все уезжайте из города, потому что это опасно для вашей жизни, — в принципе, да, заблокируют.
Такое мы писать, конечно, не будем без уверенности в источнике.
Почему вы думаете, что вы это писать не будете?
Хорошо, давайте возьмем трагедию в «Зимней вишне».
Давайте. Есть же люди, которые пишут: знаете, вас обманывает власть, потому что сотни трупов развозят по всему городу.
Это же власть спровоцировала такую ситуацию, не давая никакой информации по погибшим.
Я так не считаю. Я считаю, что власть давала всю необходимую информацию по этому вопросу. Там сперва власти города сами пытались понять, сколько людей оказались в помещении, и, насколько я понимаю, постоянно публиковались списки тех людей, они распространялись по СМИ, с людьми просили связаться, чтобы понять масштаб трагедии, до тех пор, пока все находилось в острой фазе, и действительно были помещения, в которые нельзя было попасть. Поэтому не надо придумывать.
Очень многие СМИ подхватили фейк, это правда. Но потом все написали, что информация оказалась фейком. Это снимает ответственность?
Я считаю, что нет, не снимает. Потому что не нужно распространять фейки. Давайте вы напишете мой пример про радиоактивное облако, а потом напишете — ой, мы ошиблись. Вы проверяйте информацию. Ведь речь идет о чем? О намеренном распространении фейковой информации. Намеренной. То есть вы понимаете, что это фейк, и тем не менее публикуете.
Но тогда ведь, в Кемерово, не было понятно, что это фейк.
Почему не было понятно? Вы как средство массовой информации несете ответственность за достоверность той информации, которую вы даете гражданам. Потому что граждане в соответствии с Конституцией имеют право на достоверную информацию. Проверьте, узнайте, элементарный фактчек сделайте.
В условиях чрезвычайной ситуации это сложно, такая уж специфика работы в условиях ЧП.
Вопрос в том, что распространение фейковой информации может эти чрезвычайные ситуации создавать. На пустом месте. Потому что, если некая информация, которая является в основе своей ложной, распространена и принята людьми за реальную информацию, она становится реальной в своих последствиях. И вот ровно с этим мы намерены на законодательном уровне бороться.
«Он гарантирует свободу слова»
Хорошо. После критики законопроектов с вашей стороны какие-то корректировки ко второму чтению будут?
Нет, конечно. Я считаю, что законы вполне четкие, понятные. Я считаю, что те меры ответственности, которые мы предлагаем, — сбалансированы. Мы не будем предлагать ни ужесточить эту ответственность, ни снизить. Я считаю, то, что сейчас сформулировано как превенция, — более чем достаточно.
В Госдуме обсуждали, что 15 суток все-таки надо убрать.
Понимаете, вопрос — он для юриста вообще смешно звучит. Убрать 15 суток или добавить 15 суток… Норма права состоит из диспозиции. Санкцию можно менять как угодно. Вот я знаю, что Крашенинников предложил изменить санкцию. Да, пожалуйста. Это не влияет на предмет регулирования, на цели и на предписания субъектам совершить определенные действия или воздержаться от их совершения. Можно менять сумму штрафов, количество суток или еще что-то туда добавить или убавить — это на необходимость установления запрета никак не влияет.
И ни репрессивным, ни ограничивающим свободу слова вы законопроект не считаете.
Конечно, нет. Он гарантирует свободу слова. Он направлен на осуществление гарантий свободы слова в интернете, потому что люди могут свободно и нормально высказываться тогда, когда им дают эту возможность, а не тонут, извините, в нецензурной брани и ругани, которая зачастую подменяет любую дискуссию тогда, когда нечего сказать по существу.
И небольшой оффтоп, если позволите. В 2018 году очень часто оскорбляемой стороной были простые люди. Вы наверняка слышали эти ляпы чиновников, которые были очень обидны для россиян, — про «макарошки», про «заваривайте кору дуба» и так далее. Вы как к ним относитесь?
Во-первых, отношусь негативно, а во-вторых — большинство из этих чиновников понесли ответственность в соответствии с законодательством регионов или политическую ответственность. Они либо лишились своих должностей, либо им указали, что это поведение необходимо изменить.
То есть ваш законопроект — не в защиту этих чиновников?
Как этим законом можно защитить чиновника? То есть вы считаете, что чиновник оскорбил людей, сказал им про «макарошки»… И как этот закон защитит его?
Человек ответил этому чиновнику, ответил грубо, потому что недоволен его работой, и человека за это оштрафуют.
Вы скажите этому чиновнику без мата: что он некомпетентен, что он не разбирается. Скажите это достаточно грубо, но не используйте мат. Им же ответили на заседаниях местных парламентов, и так далее. Эти ответы же были без мата, без оскорблений?
То есть вы считаете, что в ответ на высказывание чиновника его нужно облить грязью и матом?
Если он не будет уволен, продолжит работать и будет вести себя так же, на третий или четвертый раз у кого-то могут сдать нервы.
Тогда критикуйте его руководителей. А если у кого-то сдадут нервы и он чиновника ударит кирпичом по голове? Освободить его от уголовной ответственности?
Нет, конечно.
Это тот же самый вопрос — о той допустимой реакции общества и людей на ситуацию, которую они не принимают. Где граница этой допустимости?
И вот где граница этой допустимости?
Вот мы и предлагаем границу. Вы соблюдаете те правила, которые существуют для общественного пространства? Соблюдайте их и в интернете.
А вас лично когда-нибудь кто-то обижал настолько, что захотелось наказать обидчика?
Знаете, понятие обиды для меня достаточно забавное. Поверьте, в моей жизни есть всего несколько людей, очень-очень мне близких, на которых я вообще теоретически могу обидеться. На всех остальных мне по большому счету все равно. Когда они что-нибудь говорят обо мне — это, в моем понимании, скорее их характеризует, чем меня. Поэтому я почти вообще ни на кого не обижаюсь, мне абсолютно безразлично. И, кстати, мне говорили, что идет какая-то оскорбительная дискуссия об этом законопроекте… Мне абсолютно все равно. Я уже говорил, что это информационный шум, и он меня от работы не отвлекает.
Омская область стала ведущей площадкой для возрождения сети сельских кинотеатров и домов культуры. Этот грандиозный президентский проект реализует федеральный Минкульт при поддержке региональных и местных властей. Корреспондент «Ленты.ру» побывал в регионе и убедился, что речь идет не только о реконструкции разваливающихся советских зданий и закупке новых кинопроекторов. Во многих поселках очагов культуры не было вовсе, и местные жители считали, что чиновники о них давно забыли. Теперь у селян появилась возможность смотреть новинки кино одновременно со столичными жителями: на большом экране, в 3D-очках и с попкорном.
Массовики-затворники
Ровная зимняя дорога, ведущая из Омска на северо-запад вдоль реки Иртыш, совсем пуста. Машина едет по середине трассы через бескрайние поля с островками березняка. Ни одного гаишника или видеокамеры, скорость ограничивается мастерством вождения по снегу и льду. Встречный и попутный транспорт появляется раз в десять минут: легковушки, грузовики-лесовозы, один раз — УАЗ-«буханка» скорой помощи.
— А заправочные станции-то тут есть? — спрашивает утомленный безлюдными ландшафтами журналист попутчика из местных по имени Андрей.
— Есть несколько. И все на вес золота, так как дают рабочие места на самой АЗС и возможность рядом построить кафе, шиномонтаж, — отвечает он.
Населенные пункты в здешних краях разделяют друг от друга десятки километров, поэтому каждый поселок cуществует практически автономно. Вариантов для совместного досуга у жителей немного, главный связан с алкоголем и влечет лишь дальнейшую деградацию.
Правда, в селах можно увидеть недавно построенные церкви. Но людям светским, творчески одаренным приходится жить массовиками-затворниками, ютиться в подвалах — как в селе Чернолучье, например. Вернее, приходилось до недавнего времени.
Поля и березовые рощи сменяет сосновый бор, в котором расположились дома отдыха и пионерские лагеря, напомнившие советский фильм «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен». Это и есть Чернолучье.
Постоянное население поселка — чуть менее двух тысяч человек, и это не только старики. В разгар летнего сезона добавляются около 15 тысяч отдыхающих.
Школа, несколько пятиэтажек, памятник и администрация, магазин с объявлением «Обогреем и заведем вашу машину. Телефон:…» — обычная поселковая архитектура. Но теперь к ней добавился новенький просторный дом культуры, открывать который во второй день весны 2018 года прилетел глава Минкульта России Владимир Мединский.
Каркасное здание на металлическом скелете возвели всего за три зимних месяца. Стоимость проекта составила более 33 миллионов рублей, две трети из которых выделил федеральный Минкульт.
В просторном и теплом фойе не душно из-за высокого потолка. Зрительный зал на полторы сотни мест, можно проводить концерты, спектакли и показывать фильмы. За большой сценой — коридор с несколькими гримерками. Есть еще зал для занятий танцами, залы для кружков, библиотека с детским уголком.
«Раньше у нас дома культуры не было. Периодически напрашивались в дома отдыха, проводили мероприятия там. В советское время пускали в охотку, теперь же — сами понимаете», — рассказывает Николай Юркив, глава местной администрации и единственный мужчина, встречающий гостей на церемонии открытия ДК.
Пришлось селу скрывать свои таланты в подвале администрации, а это 18 творческих коллективов, включая кукольно-драматический театр «Трям», победитель и лауреат нескольких конкурсов.
Планировка учреждения все же вызвала нарекание у Мединского: можно было убавить квадратных метров у администрации и прибавить разнообразия в видах творческой активности. Или хотя бы бильярд поставить, как сделали в одном из восстановленных областных сельских кинотеатров. Впрочем, планировка — дело поправимое.
«Пуп земли»
Преодолев 220 километров по пустым областным дорогам на север от Чернолучья, попадаем в село Костино Муромцевского района. О главной достопримечательности этого района, сами о том не догадываясь, знают взрослые жители всей страны благодаря бренду одного вредного в больших количествах напитка.
«Пять озер» — это система из четырех реально существующих водоемов и одного вымышленного («блуждающего»). Говорят, они появились при падении на землю метеорита, который разделился на пять осколков.
В начале 90-х сюда приехали люди из индийского ашрама (общины) и объявили местность прародиной ариев. Селяне иронически свели мистические титулы своей малой родины к лаконичному словосочетанию «Пуп земли».
Впрочем, Муромцевский район большой, и этот самый пуп никак не влияет на жизнь тысячи жителей села Костина с окрестными деревнями. Их питают не туристы, а фермер Михаил Артьемьев с супругой, возделывающие крупнейшую в России плантацию льна. Из него делают пользующиеся популярностью топливные пеллеты.
Работы на ферме хватает не всем, но само существование фермерского хозяйства и сотня детей, обучающихся в сельской школе, вселяют надежду на то, что у поселка есть будущее.
Дома культуры в Костино не стало десять лет назад. Прежний стал аварийным, а затем и вовсе разрушился. Из тоски по творческой жизни селяне решили было собрать что-то из старых бетонных плит и обратились за помощью к депутату Госдумы Андрею Голушко, посетившему район в 2016 году. А тот рассказал о федеральном проекте по строительству сельских домов культуры.
К новому 2018 году в Костино появился новый ДК, и старые плиты для него не пригодились: каркас из металла и сэндвич-панели. По размеру он в два раза меньше, чем в Чернолучье, но и по цене был дешевле вдвое. Все, что нужно, внутри имеется: зал на 60 мест, методический кабинет, гримерная, зал для занятия хореографией и для дискотек.
С нуля закуплено и необходимое современное оборудование — от микрофонов и неплохой японской 12-струнной акустической гитары до современного кинопроектора и звуковой системы.
Одно помещение дома культуры костинцы собираются выделить под раздевалку для спортсменов, для которых рядом соорудят хоккейную коробку.
50 оттенков Седельниково
В сотне с небольшим километров на северо-запад от Костино, в трех сотнях километрах от Омска находится село Седельниково — административный центр одноименного района с населением пять тысяч человек.
Здесь уже почти как в городе: две школы и два детских сада, агропромышленный техникум, районная больница с поликлиникой, супермаркет, спортивный центр с большим стадионом.
Дом культуры, а точнее — социально-культурный досуговый центр здесь тоже имеется. Однако допотопное здание требовало серьезного ремонта. В нем было так холодно, что кино в его просторном зале уже давно не показывали.
Благодаря пятимиллионной субсидии от федерального Минкульта, посильным вложениям из регионального и местных бюджетов «Светоч» — а именно так называется местный ДК — ожил: в нем стало тепло, появились новые кресла, кинопроектор и касса, в которой теперь можно за сотню рублей купить билет на фильм, актуальный и для столичной киносети, в том числе и в 3D-формате.
Особенный ажиотаж в этом поселке, как и во всей России, вызвал фильм «Движение вверх» — о невероятной победе российской сборной по баскетболу на Олимпиаде в Мюнхене. Картину крутили две недели подряд при полном аншлаге. А фильм «50 оттенков свободы», афиша которого украшает улицы Седельникова в эти дни, суровые сибирские мужчины используют как подарок женщинам в канун 8 Марта.
Визит члена федерального правительства в лице Владимира Мединского стал для Седельникова грандиозным событием. Чиновников «союзного уровня» здесь не было никогда. Однако обошлось без пионеров и барышни с хлебом-солью — вся молодежь была задействована на спортивном «Празднике Севера» областного масштаба, открытие которого проводилось на местном стадионе.
Мединский же, осмотрев отремонтированный ДК, вместе с врио губернатора области Александром Бурковым, депутатам Госдумы Андреем Голушко и сенатором Еленой Мизулиной побеседовал о перспективах кинофикации села с главами муниципалитетов, прибывшими со всей области.
У многих из этих колоритных мужиков не нашлось костюма с галстуком для встречи с высоким начальством, но и в рабочих штанах они в выражениях не стеснялись — все-таки народные избранники. Критики не звучало, только настойчивые просьбы: не бросать начатого.
«Реконструировали кинотеатр на сто мест, от которого остались практически одни стены, — рассказал министру и депутатам глава Нижнеомского муниципального района Анатолий Стадников. — Там у нас теперь еще и бильярдный зал, и кафе, в котором есть главный продукт питания для детей — попкорн. Я долго называл его комбикормом, но ничего, выучил. С 25 ноября до 1 марта в этом зале у нас побывали семь тысяч человек».
В другой район, расположенный у самой государственной границы, теперь приезжают в кино жители казахских сел. Люди собираются в кинотеатрах задолго до начала сеансов, обсуждают тематику фильмов да и просто жизнь.
Больше всего походы в обновленные сельские кинотеатры радуют и впечатляют детей, несмотря на их близкое знакомство со смартфонами и наличием домашних телевизоров. А жителям старшего возраста киносеансы напоминают о молодости, когда в сибирских селах «все крутилось и работало». Только им не хватает старых добрых советских фильмов, но эту проблему чиновники обещали решить.
«Может, парня нашего трудоустроим с этими кинотеатрами. Ну не хочет он ни в вахтовики, ни лес рубить, — поделился с журналистом водитель, дожидавшийся начальство у входа в ДК. — Околачивается впустую, важничает. А в Знаменском районе вакансия киномеханика есть. А что? Компьютер он знает, там же не пленка теперь. Будет как в том кино с Мироновым: «Билли, заряжай!» Только нашего Ваней зовут».
Рояль в опилках
На программу по субсидированию строительства, реконструкции и ремонта сельских домов культуры, а также воссоздание сети кинотеатров в малых населенных пунктах России выделили в прошлом году около трех миллиардов рублей из федерального бюджета.
По итогам 2017 года в Омской области было построено и реконструировано 28 домов культуры. Всего же по стране построили почти 130 новых и отремонтировали около 1000 старых ДК.
В рамах проекта в российских селах переоборудуют под прокат современного кино 800 кинозалов.
«Конечно, это не бизнес-проект. С ценой билета от 80 рублей и двумя-тремя сеансами в день привлечь международные консорциумы невозможно. Это всегда было частью социальной политики государства», — объяснял Владимир Мединский.
Закупкой кино для омских сельских кинотеатров занимается областное государственное бюджетное учреждение «Киновидеоцентр». Аналогичные структуры создаются в других регионах.
В советские годы, напомнил министр, каждому райцентру с населением в 30 тысяч человек было положено два зимних и один летний кинотеатр. «Все это накрылось медным тазом, — подчеркнул он. — И когда в конце 90-х вышел фильм «Сибирский цирюльник», его смотрели только на 50 экранах — это в масштабах всей страны. Сейчас в России уже 5000 экранов, но и этого пока мало. В том же Китае или Штатах их 40 000».
По словам главы Минкульта, функция кино — отвлечь население от нездорового досуга, приучить регулярно посещать культурные центры, вдохновляться и развлекаться хорошими, главным образом российскими фильмами всей семьей.
Конечно, искусство — не панацея от болезней, поразивших российскую деревню, но и не последний шаг к ее возрождению. А в некоторых случаях — путь к вполне реальному, не только духовному обогащению.
«Мы открывали кинотеатр в похожем зале в Карелии. ДК был построен в середине 30-х годов. В этом населенном пункте находилась штаб-квартира Беломорканала, — рассказал Мединский сельским главам об одном примечательном эпизоде. — И вот в рамках кинофикации провели там ремонтные работы, закупили и установили необходимое оборудование. А там тоже, как здесь, в Седельниково, сцена с подъемом. Только тут люди подошли творчески — приподняли экран. А там все сделали, пришли люди, и тут выяснилось, что с первых пяти рядов ничего не видно».
Пришлось, по словам министра, срочно звать плотника, чтобы разобрать сцену, ведь глава района и вице-губернатор приглашены на открытие. «А под досками, в опилках и шикарной по тем временам упаковке нашли рояль в идеальном состоянии, сделанный в начале века, с хрустальной крышкой, — продолжил Мединский. — Таких инструментов было известно всего два, оба стоимостью в полмиллиона евро. Спрятали его под сценой при отступлении в начале войны, чтобы не достался немцам. Да и забыли».