Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
В России со всей очевидностью появился новый тип губернатора — молодой управленец. Он говорит четко и ясно, старается выглядеть энергичным и знает, как использовать прессу себе на пользу. В среду, 20 сентября, во время встречи с президентом России в Кремле молодые управленцы, только что выигравшие выборы в своих регионах, демонстрировали себя на полную катушку. На их фоне опытные губернаторы, прошедшие не первый электоральный цикл, смотрелись несколько неловко. Но зато к старожилам Владимир Путин обращался с подчеркнутым уважением, а новичкам устроил допрос.
«Дима, ты первым скажешь или я начну?» — спрашивал в круглом фойе первого корпуса Кремля самый молодой губернатор Антон Алиханов, представляющий Калининградскую область, у другого молодого губернатора Дмитрия Овсянникова, представляющего Севастополь. Решили выступать по очереди. И тут Алиханов, еще недавно работавший на совсем не публичных должностях, показал, что прекрасно чувствует себя перед телекамерами: и по коридору прошелся, создавая динамику в кадре, и на фоне золотой кремлевской мозаики побеседовал почти с каждым из журналистов.
Алиханов победил на выборах главы региона, набрав более 81 процента голосов, — ушел в абсолютный отрыв. Овсянников «заработал» в Севастополе 71,12 процента. С этих высоких показателей Владимир Путин и начал встречу с избранными губернаторами. Всего за одним столом с президентом собрались 17 человек. И обстановка была подчеркнуто рабочая — не Екатерининский зал с роскошной меблировкой, а зал заседаний Совета безопасности с предельно лаконичной обстановкой.
«Должен сказать, что меня результат порадовал, но это на вас накладывает особую ответственность», — заметил Путин. Он подчеркнул, что среди новых губернаторов есть как люди с опытом, которые «не первый раз проходят горнило избирательных кампаний и получают высокую оценку избирателей», так и молодые кандидаты. И это, на взгляд главы государства, говорит о том, что «нас ожидают изменения к лучшему». А результаты голосования демонстрируют, что люди надеются на молодых и энергичных, но принимающих взвешенные решения.
И теперь победившие на выборах губернаторы должны суметь подобрать команду. Путин выразил надежду на то, что главы регионов воспользуются методом публичного отбора кандидатов. По мнению главы государства, такая форма подбора кадров «очень себя хорошо зарекомендовала, она востребована». Смысл в том, чтобы молодые люди в регионах «понимали, чувствовали, видели», что «лифты социальные работают вне зависимости от каких-то левых сил, правых сил, каких-то связей» и что профессиональный рост связан «с их личными деловыми качествами». По словам Путина, администрации президента и правительству уже даны поручения организовать поиск кадров на федеральном уровне.
Поскольку формат мероприятия подразумевал и выступления нескольких губернаторов, первым слово получил Максим Решетников, набравший на выборах главы Пермского края более 80 процентов голосов избирателей. С Решетниковым Путин встречался совсем недавно — 8 сентября. Пермский край стал последним пунктом президентского турне по предвыборным регионам. В Пермь он прилетел после пятилетнего перерыва: прогулялся по обновленной набережной и познакомился со знаменитым роботом. При этом российский лидер назвал столицу Прикамья так, как это делают местные — смягчая букву «р».
«Как у вас там с железной дорогой, кстати? Руководитель РЖД был у вас?» — начал с конкретики новую встречу Путин. «Да-да, был!» — тут же отрапортовал Решетников и далее подробнейшим образом рассказывал о планах строительства нового железнодорожного моста на реке Кама, что обеспечит растущий поток грузов с новых калийных месторождений. «Исключительно благодаря вашему поручению», — благодарил Решетников за вмешательство президента в дела региона.
А Путин продемонстрировал полную вовлеченность в процесс. «Железная дорога не будет город делить пополам?» — с сомнением спросил он. Решетников вновь подробно разъяснил ситуацию. «Я вас просил с обманутыми дольщиками встретиться — вы встретились?» — напомнил еще один кейс Путин. «Да-да, встретились и с той женщиной, и не только с ней — с группой товарищей», — отрапортовал Решетников. И не дожидаясь очередного наводящего вопроса, рассказал про развитие промышленности, IT-кластер, систему поддержки.
Антон Алиханов вслед за коллегой тоже перешел сразу к конкретному. Рассказал про то, как намерен сбивать высокую стоимость авиабилетов (отмена НДС для калининградского направления, по его подсчетам, снизит цену на 5-6 процентов) и возобновлять прямые полеты из Калининграда за рубеж («Странная ситуация, да? Чтобы долететь в Варшаву, надо было через Москву добираться», — напомнил он).
Андрей Никитин, победивший на выборах главы Новгородской области с результатом около 70 процентов, несмотря на то что очень недолюбливает звание «молодой технократ», тоже был конкретен. Правда, к его региону у Путина возник особый вопрос, связанный с финансами. Президент напомнил, что область получила налоговые поступления будущих периодов и «это создает определенные проблемы системного характера». «Я обращаю внимание, что такой способ закрытия текущих дырок путем получения будущих поступлений очень спорный», — обратился Путин ко всем участникам встречи. «Нужно посерьезнее», — добавил он и отметил, что вопросами регулирования должен заниматься кабмин.
В конце встречи в Кремле выступил и руководитель-старожил. Евгений Савченко, возглавляющий Белгородскую область с 1993 года (он дважды назначался и четыре раза избирался), получил более 70 процентов голосов и поблагодарил президента за поддержку: «Голосовали не только за нас, но и за уровень доверия, которое вы оказали». Савченко пообещал сделать все, чтобы Россия процветала и дальше под руководством Путина. Упомянув также «духовно-нравственную силу, которая требуется России», глава Белгородской области признал, что выходит на «пятилетний финиш» и ему пора искать преемников.
Как оказалось, к нему у президента вопросов в рамках мероприятия не было вообще. Напротив, он отметил, что Савченко — наиболее опытный и успешный руководитель региона и выразил надежду, что он сможет помочь кадрами «и другим регионам, и федеральному центру».
Цель всероссийской премии «Headliner года» — найти и поддержать идейных лидеров из разных областей культуры, науки, спорта, бизнеса и общественной жизни. В 2019 году в жюри конкурса вошли журналист Алена Долецкая, нейролингвист Татьяна Черниговская, арт-продюсер Софья Троценко, писатель Александр Цыпкин, бизнес-тренеры Михаил Воронин и Владимир Герасичев и председатель ассоциации социально ориентированных НКО «Благотворительное собрание »Все вместе»» Татьяна Тульчинская. «Лента.ру» спросила некоторых членов жюри, кого они сегодня готовы назвать хедлайнером и всегда ли известность — синоним успеха.
Татьяна Тульчинская, председатель ассоциации социально ориентированных НКО «Благотворительное собрание «Все вместе»»:
«Лента.ру»: Кто такой «хедлайнер» сегодня?
Татьяна Тульчинская: Во-первых, это лидер мнений. В каком-то смысле хедлайнерами можно назвать людей, которые являются авторитетами, к которым прислушиваются. Это важно, потому что в наше время таких людей мало. Впрочем, их всегда мало, но когда-то так было потому, что в информационное пространство могли попасть единицы, а сейчас их мало, потому что в информационном пространстве слишком много мусора, и трудно прозвучать таким образом, чтобы значимое большинство тебя услышало и к тебе прислушалось.
Во-вторых, хедлайнеры — это люди, которые формируют тренды. Они предлагают что-то новое, то, чего еще не было до них, и преуспевают в реализации этого нового.
В ХХ веке нередко можно было услышать про кого-нибудь известного: «подлец, конечно, но абсолютный гений». В последнее время тема этики и этичности поведения публичного человека занимает в общественных дискуссиях одно из главных мест. Насколько для вас важно, чтобы условный «хедлайнер» был условным «хорошим человеком»?
Для меня этический облик человека важен всегда, независимо от того, хедлайнер он или нет. Другое дело, что личные этические нормы, в соответствии с которыми человек живет, либо влияют на его профессиональную деятельность, либо не влияют. Если спортсмен хорошо бегает стометровку, но при этом последний подлец, бегать он от этого хуже не станет. Но если мы говорим о социальной сфере, этический аспект не может не приниматься во внимание.
Другое дело, что я против оценочных категорий вроде «хороший человек», «плохой человек» — это все довольно условно. Есть этические нормы профессиональных сообществ. Если человек работает в определенной области, он должен соответствовать этическим нормам, принятым в данной области. Это важно.
Есть ли с вашей точки зрения какие-то общественные нагрузки, которые накладывает на человека известность? Скажем, довольно много публичных людей занимаются благотворительностью. Как вам кажется, это всегда строго веление души или еще и отклик на общественные ожидания?
Я не считаю, что участие в благотворительности является обязательным для каждого. Каждый человек сам для себя решает, хочет он это делать или нет, и по каким причинам. Кроме того, заниматься или не заниматься благотворительностью — это решение, которое человек принимает не раз и навсегда, а каждый раз — в конкретный момент. Когда я веду семинары, в том числе по работе с волонтерами, я всегда говорю, что человек имеет право прекратить свою деятельность в любой момент. Никто никому ничем не обязан. Если человек использует свою публичность для продвижения благотворительных инициатив — он молодец. Если он так не делает — он тоже имеет на это полное право.
Если благотворительность нужна ему только для пиара — жаль, и показуха всегда видна и считывается. При этом я не считаю благотворительность обязательной историей. Если человек известен, но не отдал свои три рубля на сирот, это не значит, что он непременно плохой человек. Но здорово, что тех, кто помогает совершенно искренне, так много.
Что для вас важно в номинантах премии «Хедлайнер»?
Это возвращает нас к началу нашего разговора — по этим критериям я и буду смотреть. Мне интересно, как, в каком качестве эти люди способны выступать в роли лидеров мнений. У нас кризис моральных авторитетов в социальной и благотворительной сфере. А еще хочется, чтобы представленный проект был оригинальным, интересным, необычным, прорывным.
Я стараюсь быть ответственной в своих оценках и очень бы не хотела, чтобы эти оценки были субъективными. Потому что критерий «нравится/не нравится» в данном случае не работает. Я могу посмотреть шорт-лист и подумать, что вот этот человек мне интуитивно симпатичен, но было бы безответственно с моей стороны руководствоваться только самоощущением.
Я была экспертом большого количества разных конкурсов и выступаю за максимальную формализацию. Должны быть четкие критерии, баллы, коэффициенты. Простор для субъективного мнения всегда должен оставаться, но лишь в соседстве с внятными критериями.
Какой вы хедлайнер?
Я не настолько публична, чтобы это могло быть предметом рефлексии. Моя публичность скромна и больше напоминает широкую известность в узких кругах. Ну да, количество людей, которые знают меня, давно превысило количество людей, которых знаю я. Бывает, что меня узнают, что забавно. Но это ровным счетом ничего не значит. Иногда мне это немножко помогает чисто технически. Скажем, когда люди, с которыми я хочу выстроить отношения, говорят: «Мы про вас слышали». Это упрощает коммуникацию на первом этапе, но это сугубо рабочий момент. Я же не Филипп Киркоров, чтобы всерьез говорить о моей публичности (смеется).
Александр Цыпкин, писатель, сценарист, попечитель фонда «Дети БЭЛА» и Фонда профилактики рака:
Мы живем в мире маркетинга и пиара, поэтому часто хедлайнер — это не только человек, который что-то важное сделал и тем прославился, но и тот, кто сумел себя грамотно преподнести заинтересованной аудитории. Тебе, как профессиональному маркетологу, какие-то скрытые механизмы хедлайнерства видны?
Александр Цыпкин: Совершенно верно, сегодня уже действия не так важны как правильное их представление в сети. Иногда и действия-то не происходят, лишь слова о них, а эффект колоссальный. Как помнишь, с миллиардом мелочью от «Самсунга» — «Эпплу». Никто не знает, был ли сам миллиард, но необходимые реакции в головах уже произошли. Сейчас время иллюзий, время эмоций, а значит, время пиара и пиарщиков, время звезд. Сеть дала шанс абсолютно любому человеку стать звездой за счет своего таланта и трудолюбия, и постепенно мы пришли к тому, что успешный человек сегодня практически обязан быть публичным, ярким. Идет ли речь о главе компании или о враче. Согласитесь, врач с именем, с известностью, с какой-то публичностью выигрывает у равно талантливого, но не публичного коллеги. Аналогично во всех отраслях. Взять хотя бы политику. Ведь победа Трампа — это победа селебрити и хедлайнера, а не победа политика. В каком-то смысле «пиарщик» сегодня — это такой же встроенный навык у успешного человека, как у айтишника (в смысле умения применять новые технологии) и лингвиста.
По каким критериям ты будешь отбирать номинантов? Что для тебя важно в человеке?
Как человек старорежимный, аналоговый я все-таки уделю внимание содержанию того, чем занимаются номинанты, но при прочих равных отдам свой голос тому, кто правильнее представляет результаты своего труда, тому, кто может повести других за собой. Ведь по сути хедлайнер это тот, кто идет в первых рядах. Остальные идут за ним.
Какой ты сам хедлайнер?
Наверное нужно спросить об этом других. Но я точно родился вовремя. Мне необходимо всему миру рассказать о том, чем я занимаюсь, и без соцсетей меня, наверное, разорвало бы это стремление. Другой вопрос, достойный ли у меня повод. Надеюсь да, но я с не меньшим удовольствием рассказываю об успехах других, это хоть как-то меня оправдывает. С точки зрения прикладного применения навыков хедлайнерства я отдаю себе отчет в том, что значительную роль в успехе моих творческих проектов сыграли мой опыт пиара и маркетинга.
Еще важный момент. Если ты уже известен, ты можешь позволить себе бОльшую свободу. Потому что если ты попал на позицию хедлайнера, то тебе простительно чуть больше. То есть я могу написать один-два не очень высокого уровня текста, и они какое-то время продержатся в рейтинге, их прочтут. Если это будет третий, четвертый или шестой небрежные тексты, то читать уже не станут и скажут, что он исписался. Но если три года назад каждый мой текст обязан был быть безупречным, то сегодня мне позволено чуть больше.
И последнее. Человек высокого уровня развития должен отдавать себе отчет, что, получив что-то от общества, он должен что-то обществу возвратить. Это может быть благотворительность или что-то другое. Я пока еще на самом нижнем этапе, пытаюсь что-то давать обществу, но пока меньше, чем это делают другие люди. Знаю, что есть гораздо более осознанные хедлайнеры, чем я.
Михаил Воронин, старший партнер Atlanty Group, создатель первого российского бизнес-форума «Атланты»:
Стоит предположить, что вы взяли название для бизнес-форума «Атланты» не без оглядки на Айн Рэнд. Кто такие «атланты» сегодня, с вашей точки зрения?
Михаил Воронин: Для меня «атланты» — это люди, которые что-то созидают, а не сидят на попе ровно. При этом не только предприниматели, у которых свой бизнес и зарегистрированные ООО. Это может быть врач, учитель, художник, бизнесмен, который ищет какие-то необычные комбинации, способные стать ценностью для общества и для отдельных людей.
А хедлайнер, по вашему мнению, это кто?
Смотря в какой сфере. Для кого-то Филипп Кирокоров хедлайнер. Для кого-то Илон Маск. Наша большая идея и то, зачем мы делаем «Атлантов», в том, чтобы популяризировать предпринимательство в России за счет создания ролевых моделей и продвижения их в обществе.
Мы ездили недавно в Казань, такое небольшое роуд-шоу, встречались там с разными группами предпринимателей и спрашивали их, кого они знают из известных бизнесменов. Люди называют Игоря Манна или Радислава Гандапаса, например, но не знают, кто такой Александр Тынкован, Владимир Седов, Марк Курцер, Андрей Трубников и так далее.
Я с большим уважением отношусь и к Манну, и к Гандапасу, они делают важную вещь для популяризации бизнеса, но при этом предприниматели не знают других героев, которые построили бизнес с нуля. Тынкован создал «М.Видео». Курцер — клинику «Мать и дитя». Трубников — Natura Siberica и так далее. Для меня они являются хедлайнерами. Я очень хочу, чтобы не только предприниматели, но и широкая аудитория знала людей, которые являются двигателями развития общества.
И, проводя параллели с Айн Рэнд, не хочу, чтобы все эти люди, убедившись, что их недооценивают, уехали и создали свой отдельный город.
Насколько человеку, который занят своим важным делом, увлечен им, и все у него получается, необходима известность?
Это каждый определят для себя сам. Есть люди, которые готовы делиться своими знаниями, опытом, историями, ошибками. Есть те, кто видит в этом бизнес-цели, продвигает свой личный бренд, увеличивает финансовые показатели. Кто-то ищет новые проекты, новых людей. Кому-то это не нужно. Роман Абрамович не дает интервью, не выступает — это его выбор, ему так комфортней.
Когда самый успешный предприниматель будет известней Ольги Бузовой, тогда я скажу, что достиг своей цели. Хотя Ольга Бузова — крутой предприниматель, на мой взгляд.
Читая ваши интервью, я обратила внимание, что вы регулярно высказываетесь о тайм-менеджменте сотрудников, часто говорите о работе в выходные. Как, с вашей точки зрения, должен выглядеть выходной успешного человека?
Мне нравится работать, общаться и жить со свободолюбивыми людьми, у которых есть свое мнение. Которые кайфуют от своей работы, а не тянут лямку. Если эти критерии соблюдаются, то каждый определяет свой выходной для себя сам.
Я, например, с большим удовольствием могу засесть на всю субботу за разработку нового продукта. Облазать кучу сайтов, посмотреть часы разных видео, чтобы сформировать идею и концепцию. Вечером погулять с женой, в воскресенье приготовить завтрак и поехать куда-то. При этом во вторник могу почувствовать, что устал и пойти в кино или остаться дома и смотреть сериалы.
Есть те, кто четко для себя разграничивает эти вещи. Тоже круто.
Как вы будете выбирать среди номинантов вашего хедлайнера?
Мне нравятся люди, у которых есть мечта и которые, несмотря ни на что, к ней идут.
А вы какой хедлайнер?
Такой, у которого есть мечта.
Владимир Герасичев, бизнес-тренер и основатель международной компании Business Relations:
«Хедлайнер» — синоним «успешного человека» или все сложнее?
Владимир Герасичев: Хедлайнер — хедлайнеру рознь. Можно стать хедлайнером, но при этом не быть успешным. Да и понятие успеха у каждого свое. Участие в проекте «Дом-2» — тоже своего рода успех. Ведь огромное количество людей смотрят его, и для них его герои — тоже хедлайнеры. Хотя для меня, например, это не так, и те ценности, которые они транслируют, уводят меня от чего-то по-настоящему важного. Поэтому мне слово «хедлайнер» не говорит ничего, если за ним не стоит какой-то серьезной работы. Ведь хедлайнером можно назвать и простого выскочку. Если ты хедлайнер ради того, чтобы набрать какое-то количество лайков в соцсетях, — это одна история. А если ты хедлайнер для тех, кому ты полезен, для кого ты создал что-то важное, — это другая история.
То есть я бы посмотрел на хедлайнерство как на некую обратную связь, полученную от той пользы, которую ты принес своей работой.
Успех — синоним счастья?
Они часто связаны. Если человек добивается того успеха, к которому он шел, то он испытывает радость, удовлетворение. А иначе зачем мы все это делаем? С другой стороны, можно и не добиться успеха в какой-то области, но при этом быть счастливым.
В одном интервью вы сказали, что за успех люди часто принимают его иллюзию, внешнюю составляющую деятельности. Как соотносятся успех внешний и реальный?
Сегодняшние технологии позволяют каждому быть и радиоточкой, и телевизионным каналом. Все знают, что то, что мы видим в Инстаграме процентов на 80 — удачный кадр с наложенным фильтром. Редко кто выкладывает в социальных сетях то, что реально с ним происходит.
Я работаю с большим числом компаний. У каждой есть фасад, а есть внутренняя кухня, которую люди стараются не показывать. Причем это может быть компания номер один в какой-то сфере. Но когда начинаешь копаться глубже, может выяснится, что она убыточная. Радости от своей работы люди не получают и устали много лет нести этот фасад успешности. Так что фасад и внешний успех — это не то же самое, что наполненность, удовлетворенность и самореализация. Настоящее счастье — это, конечно, совпадение внешнего и внутреннего.
В своих выступлениях вы подчеркиваете, что не учите людей жить и работать, а учите слушать себя и менять себя, потому что привычки — это судьба. Оценивая номинантов премии «Хедлайнер», на что вы в первую очередь будете обращать внимание?
С моей точки зрения, есть три компонента, которые делают любого человека успешным: профессиональные знания, профессиональные навыки и отношения (к компании, бренду, к хедлайнерству). Последний пункт очень важен.
Поэтому я буду смотреть на внутренние отношения, контекст. Для меня важно, чтобы человек был скромным, не был эгоистичным. Важно, как он относится к другим людям. Такие вот базовые простые человеческие вещи, как искренность, открытость, естественность, заботливость, внимательность. То, что я называю словом «Контекст».
Какой вы хедлайнер?
Мне неловко об этом даже думать. У меня нет потребности рваться быть на виду. Это немного странно звучит и противоречит профессии, которую я выбрал, но когда я работаю тренером — это одна энергия, а когда я не в зале — я другой.
Хедлайнер — это ведь еще и лидер. Для меня лидер — это тот, кто позволяет другим людям добиваться большего. То есть он лидер не за счет других, а для других. И это для меня, наверное, самое важное.
Либерал-демократы, известные своими промонархическими законодательными инициативами, в очередной раз выступили с предложением вернуть имперский гимн «Боже, царя храни!». Именно он, по мнению депутатов, символизирует нашу страну с ее великой историей. Как политики и различные общественные деятели пытались менять государственные символы России — выясняла «Лента.ру».
Соответствующий законопроект внесли на рассмотрение Госдумы Михаил Дегтярев, Борис Чернышов и Виталий Пашин. Они полагают, что действующий гимн «Россия — священная наша держава» авторства Сергея Михалкова — не более чем оригинальная музыка, положенная на переработанный текст советского гимна. Имперский же гимн, напоминают депутаты в пояснительной записке, связан с победой страны в Отечественной войне 1812 года и именем русского царя Александра I.
Смена гимна поможет достигнуть исторической преемственности в осознании гражданами более чем тысячелетней истории страны, которая включает и царский, и советский периоды. Кроме того, гимн поспособствует укреплению позиций России на международной арене, уверены либерал-демократы.
«Коммунисты России» сочли предложение подстрекательством к выступлению против существующего конституционного строя, а также попыткой отбросить страну «в смутное время распутинщины и слабого государства с неграмотным населением». «Россия никогда не вернется к монархии, и таким провокациям необходимо дать жесткий отпор», — заявил зампред ЦК компартии Сергей Малинкович, призвав защитить гимн от посягательств «белогвардейцев, проникших в Думу по спискам ЛДПР».
Глава канцелярии Российского императорского дома Романовых Александр Закатов счел нелогичным реинкарнацию царского гимна без возрождения монархического строя. «Мы живем в государстве с республиканской формой правления, мы признаем существующий государственный строй», — пояснил он свою позицию.
Кого бы в цари
Промонархические настроения с завидным постоянством проскальзывают в риторике либерал-демократов. Чаще других в этом духе высказывается лидер партии Владимир Жириновский. Например, в августе 2014-го, выступая на молодежном форуме «Селигер», он предложил запретить политические партии и перейти к выборной псевдомонархии. «Демократия нас погубит. Пока у нас будет демократия, мы будем ползти. Чтобы не ползти, а шагать, нужно отойти от демократии и перейти к имперской форме правления страной. Пусть будет монархия, но выборная: пять-шесть тысяч человек собираются — лучшие люди — и выбирают императора», — сказал политик, не уточнив при этом, кому конкретно будет доверено избирать монаршую особу.
В том же году на встрече президента Владимира Путина с членами думских фракций Жириновский предложил поменять российский триколор на черно-желто-белый флаг Российской империи, который был в ходу в годы правления Александра II, национальный гимн заменить на «Боже, царя храни», а самому президенту переименовать себя в императора или верховного правителя.
Тема возвращения внешних атрибутов монархии имеет в современной России довольно длительную историю. После похорон в 1992 году в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга князя императорской крови Владимира Кирилловича произошла заметная активизация сторонников «Кирилловичей». При поддержке занимавшего тогда высокие государственные посты Бориса Немцова наследники короны Российской империи стали у нас частыми гостями, а вопрос о восстановлении монархии к концу 90-х из маргинального стал вполне дискуссионным в политических элитах. 1998 год был ознаменован возрождением ордена Святого Андрея Первозванного — высшего ордена империи, но экономический кризис и снижение активности Немцова на политической арене, казалось, поставили точку в этом вопросе.
По фэншуй
Однако уже в 2000 году Жириновский внес в Госдуму законопроект «Об утверждении государственных символов Российской Федерации». В нем предлагалось в качестве государственного флага утвердить черно-желто-белый «имперский» (фактически отобрав его у русских националистов). Герб России, согласно тому же проекту, должен был представлять собой видоизмененный герб СССР: «Схематическое изображение Российской Федерации розового цвета на фоне голубого земного шара в лучах солнца красного цвета и в обрамлении колосьев, перевитых голубой лентой». На контуры РФ предполагалось нанести желто-черный космический корабль, а у основания колосьев — серп и молот желтого цвета (из чего можно сделать вывод, что 17 лет назад лидер либерал-демократов все же тяготел к советской символике). Единственный из предложенных Жириновским госсимволов, который позднее все же был утвержден, — это «музыкальное произведение, созданное на основе «Гимна» Александра Александрова на слова Сергея Михалкова в новой редакции». Законопроект о гимне был внесен лично Путиным уже после отклонения проекта Жириновского.
После воссоединения Крыма с Россией идеи об изменении государственной символики посыпались с новой силой. Михаил Дегтярев (тогда депутат шестого думского созыва) в 2014 году выступил с законодательной инициативой о возвращении черно-желто-белого флага (проект был традиционно отклонен) и попутно обратился в Общественную палату с идеей перекрасить Кремль в белый цвет. Осенью 2016-го оригинальный проект компиляции российского и советского гербов выдвинул лидер «Ночных волков» Александр Залдостанов, более известный как Хирург. Согласно анонсированному байкером макету, герб «представляет собой изображение двуглавого орла в лучах солнца и в обрамлении колосьев. В верхней части герба — пятиконечная звезда Победы. В цветном изображении государственного герба Российской Федерации двуглавый орел, солнце и колосья — золотые; звезда — красная, обрамленная золотой каймой».
Подобная эклектика была поддержана сенатором от Оренбургской области Еленой Афанасьевой. А вот депутат Наталья Поклонская, известная промонархическими настроениями, выступила против «советизации» герба: «Так много желающих что-то изменить, дорисовать, подрисовать, к чему это все? — возмущалась парламентарий. — Меня лично устраивает нынешний герб».
Песнь стара
Меньше всего от идей новаторов, пожалуй, пострадал государственный гимн. После утверждения в 2000 году музыки Александрова на слова Михалкова (в третьей версии) попыток что-то изменить в нем вплоть до последнего времени не предпринималось. Единственным исключением был музыкант Юрий Лоза, который весной 2016 года счел возможным переписать слабый, по его мнению, текст произведения. Кстати, он же в начале июня этого года предложил при создании присяги на верность стране воспользоваться песнями о Родине, составив из них некое попурри. «Возьмите все песни о России, разложите на столе и из самых хороших строчек составьте компиляцию», — сказал поэт-песенник.
Вспоминается также неутвержденный вариант припева к гимну России, представленный на конкурс 2000 года писателем Владимиром Войновичем, автором романа-утопии «Москва 2042»: «Славься, отечество наше привольное, / Славься, послушный российский народ, / Что постоянно меняет символику / И не имеет важнее забот».
Фото: из канала Павла Никулина в Telegram (автор: Александр Васильев)
В середине сентября журналист и главный редактор альманаха Moloko plus Павел Никулин приехал в Нижний Новгород, где намеревался представить публике очередной номер. Презентацию в баре «Подсобка» сорвали внезапно ворвавшиеся полицейские. Изъяв 90 номеров, они задержали двух авторов и самого главреда. По словам Никулина, никто из оперативников не объяснил ему причин проверки и даже не показал документов. Не показал их и сам Никулин, после чего на него завели дело о неповиновении сотрудникам полиции (статья 19.3 КоАП) и отправили ждать суда в КПЗ. По просьбе «Ленты.ру» он детально описал свое там пребывание, личности сокамерников и полицейских. Так получился репортаж о 48 часах жизни гражданина, который ничего не нарушил, но оказался в заключении вместе с другими мирными гражданами.
Воскресенье
— Слышь, это че за херня у тебя в ушах?
Вопрос, достойный темной подворотни, прозвучал в отделении полиции слегка неуместно. Дежурный смотрел на мои уши, в которых красовались два титановых индастриала. Интерес у него был не праздный: полицейский меня обыскивал. Я уже лишился ремня, снотворных таблеток, шнурков и пакета веганского молока. Еще дежурный хотел изъять нательный крестик и удивился, что у меня его нет.
— Эту хероту можно убрать?
— Это индастриалы, — тихо ответил я.
— Эту хероту можно убрать? — повторил вопрос дежурный.
— Нет, — соврал я.
Полицейский невозмутимо смотрел на меня, ожидая, что я сниму пирсинг.
— Вы не волнуйтесь, они мне не мешают…
— Да я волнуюсь, что в тебя их воткнут твои сокамерники, — мрачно ухмыльнулся дежурный.
Почему-то он решил, что я не смогу поладить с соседями по КПЗ. Я почему-то думал иначе и отказался от одиночной камеры.
— Ну сам смотри. Там узбеки, таджики.
Я пожал плечами и вошел в камеру. В ней было три человека. За спиной захлопнулась дверь. Дежурный, звеня ключами, удалился.
— Приветики! — сказал я новым знакомым и улыбнулся.
Камера предварительного заключения — это холодный каменный мешок с плохо покрашенными стенами. Вместо окна под потолком сделана узкая щель в стене, в которую вставлено толстое стекло, сетка и полупрозрачный пластик. Тускло светит лампа, света хватает, чтобы читать. В металлической двери плохо работает замок. Небольшое окошко закопчено. Смотрят на нас, если нужно, через кормушку. На стенах — ругательства и трехбуквие АУЕ. Вдоль стен стоят какие-то деревянные предметы мебели, похожие на сделанные из подручных материалов то ли длинные скамьи, то ли ящики. Это наши столы, стулья и кровати. Постелить на них матрас сложно — треть свисает. Но, если честно, я рад, что у меня есть матрас. Меня даже особо не заботит, что из него выпадает набивка — куски какой-то ваты или поролона.
На моей скамейке сидит узбек Джамшит. Напротив сидят узбек Джамал и таджик Камол. Джамшита и Камола задержали из-за проблем с регистрацией. Завтра их ждет суд и, возможно, депортация, которую они будут ждать в какой-нибудь депортационной тюрьме. Я немного знаю про депортационные тюрьмы от своего коллеги и товарища Али Феруза, который больше полугода просидел в такой, поэтому я ничего не рассказываю своим соседям про них. Зачем расстраивать людей.
У Джамала документы в порядке. Его задержали за нахождение в нетрезвом виде на улице.
— Я работал много. Устал. С девушкой выпил, поссорился. Она ушла, а меня вырвало. Меня сразу сюда, — путано говорит Джамал.
Он лучше всех говорит по-русски, но общаться не настроен — весь день он держится за сердце и тяжело дышит. Я вспоминаю, что от сердечных приступов в отделах полиции подозрительно часто умирают люди.
— Ты в порядке? Тебя били?
— У меня инфаркт недавно был, а сейчас приступ, мне нельзя нервничать, — говорит Джамал и кутается в красную спортивную куртку.
Он вздыхает, ерзает, раскачивается, держится за сердце. Кажется, что он вот-вот умрет. Я растерянно наблюдаю за ним некоторое время. Сокамерник пыхтит и раскачивается еще несколько минут, а потом вскакивает и начинает бить руками в дверь камеры: «Начальник! Скорая надо! Плохо!»
«Начальником» и «командиром» тут называют дежурного. Он приходит к двери, звеня ключами, интересуется через окошко-кормушку, что случилось, и послушно вызывает скорую.
— Нельзя нервничать, — зло цедит узбек и держится за сердце.
Он порядком напуган. Понимаю парня. Умереть от остановки сердца в КПЗ, куда ты попал из-за того, что тебя вырвало вечером выходного дня на улице, не очень хочется. Мне тоже становится страшно. Совершенно не представляю, что делать, когда у тебя на глазах умирает человек.
То, что никто не умрет, выяснилось позже ночью, когда врачи отпустили Джамала назад в камеру с диагнозом «межреберная невралгия». Это значит, что сердце у Джамала оказалось в норме, просто защемило нерв.
Туалета в камере нет. Надо барабанить в дверь или отливать в пустую пластиковую бутылку. Бутылка меня не очень привлекает, поэтому я жду, пока меня выведут в туалет — помещение без замка с постаментом из кафеля, в который вмурован стульчак — так, что он превращается в обычную дырку в полу. Пахнет старым плацкартным сортиром. «Странное инженерное решение», — думаю я, пытаясь найти в уборной что-то похожее на мыло. Под раковиной у мусорного ведра стоят какие-то банки с ядреной хлоркой. Рядом — груды пластиковых тарелок с нетронутой перловой кашей.
«Ужин», — догадался я.
Формально в КПЗ кормят, но есть эту еду отказываются даже мигранты, которым ничего не передают. Мне же передали в КПЗ просто гору продуктов — воду, бананы, хлеб. Я делюсь едой с сокамерниками. После ужина я наконец чувствую ужасную усталость. В четверг я вылетел в Краснодар. В пятницу был там на допросе из-за нападения на меня и мою коллегу Софико Арифджанову перед презентацией Moloko plus. В субботу приехал в Ростов-на-Дону, чтобы вылететь оттуда в Москву (так я экономил на билетах). Дома я был от силы часов пять, из которых спал четыре. В воскресенье вместе с Софико и Мишей Шубиным я поехал в Нижний на презентацию третьего номера. К вечеру я так устал, что спал на ходу и спотыкался. Может быть, хорошо, что меня заперли в этом бетонном мешке?
Отбоя в КПЗ нет, свет горит всю ночь, так что спать получается, только накрыв лицо кофтой. Джамшит и Камол вырубаются сразу, а Джамал долго не может заснуть из-за боли в груди — пыхтит, стонет, ворочается.
Понедельник
Утро в КПЗ ничем не отличается от любого другого времени суток. В щель у потолка нельзя понять, светит ли солнце. Часов у задержанных нет. То, что наступило утро, ясно лишь потому, что у нас отобрал матрасы новый дежурный. Теперь за нас отвечает улыбчивый подтянутый мент с высоким голосом. У него слегка виноватое выражение лица и располагающая улыбка.
— Выходи, — командует он мне.
— В суд? — обрадовался я.
Чем быстрее суд — тем быстрее решение. Либо свобода, либо ИВС. Конечно, ареста мне не хотелось, но хотелось какой-то определенности.
— На досмотр, — скомандовал дежурный.
На руках у него белые перчатки. Он хлопает меня по карманам карго-штанов, проверяет капюшон худи.
— Сережки снимаются? — спрашивает он, показывая на индастриалы.
— Нет, — снова вру я.
— Значит так, — обращается мент к нам, — сидите тихо, сделаю вам чай скоро. Кому надо звонить — можете быстро позвонить. Покурить пущу, когда начальства не будет.
Мне звонить некому, мой телефон разряжен. Пока сокамерники охотно пользуются его добротой и по очереди звонят кому-то, я делаю зарядку в камере.
Время от времени новый «командир» устраивает нам прогулки по коридору от входа в отделение с камерами до окна. В окно виден деревянный дом с установленной на нем спутниковой тарелкой. От таких прогулок Джамалу становится легче. Боль начинается у него от духоты. Из-за этого нас переводят в соседнюю камеру, где в одиночестве сидит веселый 40-летний наркоман Макс. Камера проветривается. Это плюс, потому что есть чем дышать. Это минус, потому что ночью мы начнем мерзнуть.
Иногда полицейские во время моих коротких прогулок от окна до камеры спрашивают меня, почему я не показал их коллегам паспорт. Я объясняю им, что я не обязан. Я смотрю им в глаза и наизусть произношу куски закона о полиции.
— Че ты *********** [выпендривался]? Показал бы паспорт! Или тебе платят за отсидку?
— Вы понимаете, у полицейских есть право проверить мой паспорт, если они подозревают, что я совершаю преступление, если я в розыске или если был повод к возбуждению в отношении меня административного дела.
— Так был же повод? — настаивает кто-то из ментов.
— Какой?
— Ты паспорт не показал.
— Это не может быть основанием, это нелогично… Понимаете? У меня нельзя проверить паспорт за то, что я отказался показать паспорт, — зачем-то спорил я.
— Ты самый умный, что ли?
— Да, — вздохнул я. — И, к сожалению, не умею этого скрывать.
После таких разговоров мне становится стыдно. Я мог бы допустить маленькую несправедливость. Она бы ничего не поменяла в мире, зато я был бы на свободе. Мне не пришлось бы сидеть в вонючей камере, унижаться перед ментами. Мои друзья бы не нервничали и не носились бы в мыле по городу, собирая передачки. Я мог бы забыть о гордости, не лезть на рожон, быть смиренным и кротким. Ничего страшного бы не произошло, если бы я дал проверить паспорт.
Или нет?
Макс говорит, что стащил в магазине несколько пачек растворимого кофе. Если стоимость украденного не превышает одну тысячу рублей, вору не грозит уголовная ответственность. Максимум, что могут назначить человеку, совершившему мелкое хищение, это 15 суток ареста, обязательные работы или штраф. Таких, как Макс, я называю «шоплифтерами», а полицейские — «мелкими хищниками».
Соседняя камера чуть просторнее первой и чем-то похожа на плацкартный вагон поезда. Макс сидит на скамейке и рассуждает о том, что было бы с ним, если бы его судили за все кражи сразу. «Там восемь эпизодов, — говорит он. — Турма! Турма!» Лучше уж, говорит он, восемь раз отсидеть по 15 суток.
Я считаю. Выходит 120 дней. Макс мрачнеет. Тогда, рассуждает он, лучше 120 дней отсидеть в СИЗО или колонии.
— Почему?
— Там жизнь! Там тусовка! Наркотики, музыка, порнуха! — провозглашает Макс и чеканит по слогам: — Дви-же-ни-е.
Макс сидел несколько раз. За наркотики и еще за какие-то дела, о которых не распространяется. Его тюремные рассказы отдают одновременно страхом и ностальгией. Будто бы он и хочет, и не хочет снова оказаться в колонии. Так же он говорит о героине: он вроде бы рад, что попал в КПЗ, — в КПЗ нет героина, но в то же время каждый раз, когда он говорит слова «героин» или «ханка», его глаза мечтательно закатываются.
Следующий наш сосед — беззубый мужичок откуда-то из деревни. В город он приехал за мобильником. Специально выбрал конкретный магазин, сел у вокзала на автобус… Что там с ним дальше произошло — я не понял, как не понял, купил ли он в итоге мобильный, но вышло так, что сокамерник напился и упал прямо под ноги патрулю.
Теперь он сидит с нами в камере и пьет чай, заваренный дежурным в пластиковой бутылке. От кипятка бутылка вздувается и растягивается, теряет устойчивость.
— Вот, глянь! — беззубый показывает билет на автобус. — Три первых цифры и три последних сложи! Что выходит?
— Девять и девять… — протянул я, догадываясь, что он показывает счастливый билетик.
— Счастливый билет? — спросил он.
— Ну да…
— Вот на этом билете я сюда и приехал! — торжествующе заявил беззубый.
Мы смеемся. Он тоже хохочет и временами материт кондукторшу, которая продала ему билет: «Вот сука гребаная!»
Происходящее в КПЗ все больше и больше напоминает обстановку в плацкартном вагоне поезда дальнего следования — запах носков и потных немытых тел, стол с едой, вечно жующие соседи. Кто-то болтает, кто-то спит. Кого-то закрывают с нами, кого-то отправляют на свободу или в суд. Временами дежурный, откликаясь на крик «Начальник! Сообрази чаю!», позвякивая ключами, приносит пластиковую бутылку, полную чая. Ее уже невозможно ставить из-за надутого дна. Пластик обжигает руки, а сахар болтается где-то на дне.
Новый попутчик — то есть сокамерник — Серега входит в камеру как домой. Он тоже «мелкий хищник» — попался на краже бритвенных станков. Серега походит на кабанчика, который подскакивает в центр и обкашливает вопросики. Он резкий и грубый, но совсем не злой. За несколько часов совместного заключения он успевает угостить нас какой-то своей едой, поесть слегка скисшей шаурмы узбеков, надоумить беззубого селянина за деньги прописывать у себя трудовых мигрантов и развести дежурного на перекур.
Я не курю, но иду вместе со всеми в туалет. Когда от воли другого человека зависит даже то, когда ты можешь отлить, такие минуты мнимой свободы особенно ценны.
Мы забиваемся в тесное помещение толпой и одновременно закуриваем. Уборную затягивает синим дымом, пахнет даже в коридоре, дежурный нервничает, а я курю, воображая, что, стоя в вонючем сортире для узников КПЗ, вдыхаю не запах сигаретного дыма, смешанного с запахом мочи, дерьма и сгнившей еды, а аромат свободы.
— В Армавир как-то «заехал» перед Олимпиадой. По 228-й. Там жара была, мы из барака кровати повыдергивали на улицу, мангалы намутили, прямо в колонии все развлечения были, — рассказывает Макс, поедая прямо из банки мою арахисовую пасту. — Мы там наводили движения — героин, трава, порнуха!
Он улыбается. Трудно понять, что приносит ему удовольствие — воспоминания об Армавире или вкус арахисовой пасты.
— Слушай, охренительная вещь, надо себе такую взять попробовать.
Я, кажется, понимаю, что значит «взять попробовать» на языке Макса. Это значит, что если он неудачно «возьмет попробовать», то снова окажется в КПЗ. Если он «возьмет попробовать» слишком много, то в СИЗО, а потом, может, и в колонии.
Может быть, он просто хочет назад в Армавир?
— Ты не смотри, я торчал недавно, отъедаюсь, — говорит Макс. — Хорошо, что меня закрыли, я дома уже всех затрахал своими движениями.
Я все пытаюсь понять, что же означает это слово «движения». А Макс внезапно грустнеет и добавляет: «Даже себя затрахал».
Джамала и беззубого парня уводят. Еще одного узбека отпустили утром. Нас остается в камере четверо. Позднее к судье отправляется Макс. Суд, как объясняет дежурный, находится в соседнем здании. Вроде бы можно даже попасть в него прямо из ОВД.
«Интересно, слышали ли тут про принцип разделения властей?» — думаю я, глядя, как счастливый Макс спешит из камеры.
«Судья добрая, всем штрафы дает», — обнадеживает его дежурный.
Судья действительно оказалась доброй и назначила Максу штраф, он вернулся в отдел полиции за шнурками, а когда вышел, его на пороге ждал участковый.
— Он сказал, что у него есть записи с камер, где я тоже ворую…
— ***** [насиловать] эти камеры! — возмутился Серега.
— В тайгу надо на хрен сваливать, там камер нету, — согласился Макс.
Он знает, о чем говорит. Одна из его колоний располагалась в тайге. Оттуда никогда и никто не убегал. Бежать было некуда.
— Макс, — окликают соседа.
— Чего?
— В тайге и супермаркетов нет.
Макс падает на скамейку и хохочет.
Я думаю, что ему пошло бы жить в тайге. Он же все-таки хищник, хоть и мелкий.
АУЕ, «Жизнь ворам», «Мусара пидарасы», «Узбекистан» — я читаю надписи на стенах камеры.
Я хожу по ней вместе с нервным Серегой. Проходы между лавок тесные, так что мы как бы постоянно ходим навстречу друг другу.
Я думаю о пропущенных парах по терминологии публицистики, анализе текста и о том, что я уже несколько дней не занимался магистерской диссертацией. Я закончил читать томик Лимонова «Контрольный выстрел» — его записки, которые он делал, когда сидел в СИЗО «Лефортово», затем я дважды прочел предвыборную газету «Справедливой России». Теперь читать мне больше нечего, и я перечитываю настенные росписи: «Узбекистан», «Мусара пидарасы», A.C.A.B. Я думаю о тех, кто мог их написать. Тоже ведь своего рода анализ текста.
Пока я хожу по камере, Макс рассказывает, как в этой же камере какое-то время назад сокамерник угостил его АПВП — альфа-пирролидинопентиофеноном — или, как говорят проще, «солью» — стимулятором центральной нервной системы.
— Мы тусовались всю ночь! Всю ночь тусили! Глаз не сомкнули! — говорит он со смесью восторга и отвращения. — У нас были дви-же-ни-я! Дви-же-ни-я.
Мы или едим, или спим. Бутылка с чаем, которую приносит дежурный, совсем сплавилась. Чтобы не сойти с ума от скуки, я слушаю, как Макс «наводил движения» в 90-х — воровал мак и коноплю из частных хозяйств Нижегородской области. У него синдром попутчика — так бывает, например, когда в поезде рассказываешь первому встречному всю свою жизнь.
Серегу осудили, скоро его отправят в изолятор на Памирской улице — сидеть сколько-то там суток. Камол все время молчит: либо спит, либо тянется, либо закидывает за губу насвай — вид некурительного табачного изделия, популярного в Центральной Азии. Насвай представляет собой смесь табака и гашеной извести.
Макс хочет попробовать насвай и закидывает себе за губу тоже.
— Это же табак? — допытывает Серега Камола.
— Табак-табак.
— А что еще добавляете?
— Что?
— Дерьмо добавляете?
— Табак… — кажется, Камол не очень хорошо говорит по-русски.
— Куриное дерьмо добавляете в насвай?
— Табак-табак…
Макса в это время скручивает от спазма. Изо рта тонкой медленной струйкой тянется зеленая слюна.
— Куриное говно! — торжествует Серега.
Макс сдерживается, чтобы не наблевать в камере.
Камол улыбается.
В понедельник судить меня так и не повезли. Оказалось, что менты что-то напутали в протоколе, теперь его надо исправлять. Серега подслушал, что смена, которая оформляла на меня документы, получила взыскания. Я очень интересую Серегу. Он не понимает, зачем я ночую в вонючей КПЗ.
— Дело в том, что я умный и не умею этого скрывать, — тихо говорю я и виновато улыбаюсь.
— Действительно, — соглашается Серега.
Перед сном меня навещает адвокат. Затем приходят менты что-то исправлять в протоколе. Я смотрю на полицейского, который меня задержал, и понимаю, что в штатском он выглядит как обыкновенный неонацист: бритая башка, худи с ультраправым лозунгом, камуфляжные штаны.
— Я знал, что мы не подружимся, — говорю я, читая изменения в протоколе.
Теперь его поправили так, что можно будет меня судить.
Серегу увозят в изолятор — на ночь нас остается трое. Я сплю при включенном свете, из-за которого постоянно просыпаюсь.
Вторник
— Я бы все-таки снял эту херню…
— Они не снимаются, — привычно вру я.
Новый день в КПЗ и новый дежурный. На этот раз — злой, здоровый, как боров, и очень разговорчивый. С таким сразу понятно, что никакого чая не будет.
— Бухал? — спрашивает он меня строго, ощупывая карманы и швы на одежде. Стандартная процедура.
— Нет.
— А хер ли ты тут делаешь?
— Дело в том, что я умный и не умею этого скрывать, — виновато улыбнулся я.
Боров вопросительно на меня посмотрел.
— Я не показал полицейскому паспорт…
— А, так это ты революционер!
Подобное обращение мне не понравилось по двум причинам. Первое — так называли героя фильма «Беспредел», которого по сюжету изнасиловал заключенный. Второе — мне не очень хотелось получить какой-то ярлык, из-за которого я буду отличаться от сокамерников. Да, мне осталось сидеть в КПЗ меньше суток, и всем, наверное, было глубоко наплевать, но что-то во мне протестовало.
— Когда меня судить будут? — спросил я.
Боров ничего не ответил и запер камеру.
На вторые сутки я осознал, почему лишение свободы является наказанием. Я окончательно перестал понимать, как следить за временем. Вроде бы я проснулся, отжался, сделал берпи и покачал пресс, а время как будто перестало течь. Я был уверен, что на дворе около 17:00, а оказалось — только полдень. Мне передали новую книгу — «Петербург» Белого. Я прочитывал главу, подходил к стене и пытался попасть ногой по надписи «Мусара пидарасы», находившейся на уровне моей шеи. Мне казалось, что это занимало целую вечность, а на деле — пару десятков минут.
Я пытался заснуть, я пытался разговорить Камола (Макс с самого утра валялся и стонал), но время будто затормозилось. Во время очередного похода в туалет — Боров строго предупредил, что будет пускать нас в уборную только раз в три часа — я даже разговорился с ним. Это было ошибкой.
Дежурный расспрашивал меня про мои татуировки. Я отвечал что-то невпопад и даже не заметил, как мы начали спорить о православии, Древней Руси и Петре Великом.
— Зачем Петр берестяные грамоты велел сжечь? — кричал Боров.
— Ученые! Да что твои ученые знают? Они знают, что в Сибири раскопки были?
— Ну…
— Славяне везде жили раньше, за Уралом жили славяне!
— Я не уверен в…
— Да опять ты про ученых! Они могут доказать существование Бога?
— Видите ли…
— А не просто ведь так про язычество замалчивают!
Боров нависал надо мной, а я не понимал, о чем мы говорим. Было предельно странно. Такие чувства возникают, когда случайно разговоришься в поезде с человеком, который всю дорогу будет рассказывать о двойниках Сталина, кыштымском карлике Алешеньке и о том, что чернобыльскую аварию спровоцировали масоны.
— Я тебе так скажу, Паша… Считай меня националистом, но это все они. Давят славян они. И всегда они были.
— Да кто они-то?! — сорвался я на крик.
— Англосаксы! — отрезал дежурный и захлопнул дверь камеры.
Я не знаю, какой сейчас час. Я не знаю, истекли ли 48 часов моего задержания. Я не знаю, собираются ли на меня возбуждать уголовное дело. Я знаю только то, что меня зовут Паша Никулин, я нахожусь в камере предварительного заключения отдела полиции в Нижнем Новгороде. Я знаю, что со мной сидит таджик Камол. Я знаю, что Камол уважает Эмомали Рахмона и не любит его семью, еще я знаю, что Камола ждет какая-то хирургическая операция дома. Мой сокамерник говорит по-русски плохо, а я не настаиваю.
Я знаю, что другой мой сокамерник Макс получил очередной штраф за мелкое хищение, вернулся за шнурками и пулей вылетел из отделения — чтобы не попасться участковому.
Я хожу по камере и восстанавливаю события вечера воскресенья: в бар пришли следственная группа, опера центра по противодействию экстремизму, уголовный розыск и обычные полицейские. Я дошел до окна.
Пришли, потому что кто-то сообщил им, что в очередном номере Moloko plus есть запрещенное интервью с джихадистом из Калуги, которое я публиковал вообще в другом журнале. Из-за этого интервью у меня был обыск более полугода назад. Я дошел до двери.
Этого интервью в альманахе не было, но его все равно изъяли, все 90 экземпляров, да еще и задержали часть редакции. Я дошел до окна. Остановился. Прицелился ногой и ударил в надпись «Мусара пидарасы», представляя на ее месте лица двух редакторов из модного журнала, которые слили меня ФСБ.
Я стою у окна, я понимаю, что занимаюсь самым бессмысленным делом — ищу логику в действиях правоохранительных органов. Когда я понимаю, что надо просто отпустить ситуацию, меня вызывают на суд. Я слышу звон ключей, лязг замка на двери камеры.
Через несколько часов, уже свободным человеком, я вернусь в отделение полиции для того, чтобы забрать свои шнурки.
*** Обратная связь с отделом «Общество»: Если вы стали свидетелем важного события, у вас есть новость, вопросы или идея для материала, напишите на этот адрес: russia@lenta-co.ru
Фото: Алексей Дружинин / ZUMA Press / Globallookpress.com
В среду, 10 мая, президент России Владимир Путин вышел на лед против сборной Ночной хоккейной лиги (НХЛ) и совместно с министром обороны Сергеем Шойгу устроил бомбардировку воротам соперников. Совсем не хоккейный счет 17:6 стал реабилитацией за прошлогоднее фиаско нападающего под номером 11. Тогда президент реализовал только один шанс из четырех. На этот раз он забросил шесть шайб. Нынешний гала-матч НХЛ — последний пункт финальных игр любителей хоккея, растянувшихся в Сочи на 13 дней. Игра, в которую не играют трусы, набирает все большую популярность среди политиков и бизнесменов.
«Мы все полюбили хоккей», — рассказывал несколько лет назад в интервью журналу Forbes Аркадий Ротенберг. Бизнесмен, а также генеральный директор спортивного клуба дзюдо «Явара-Нева» вспоминал, что занимался многими видами спорта, в том числе и акробатикой. Но на льду это не сильно помогло. «Если б не было клюшки, конечно, упал бы», — рассказывал Ротенберг о первых тренировках.
Популяризировать спорт среди чиновников и предпринимателей в нулевых начал олимпийский и многократный чемпион мира по хоккею Вячеслав Фетисов. Заодно подтянул на лед Сергея Шойгу, с детства игравшего в хоккей, а затем и Владимира Путина.
Поначалу дело шло со скрипом. «Какой же я утюг, не могу никак, копытами шевелю там по льду, как корова ползаю…» — сетовал Путин. Но сразу после собственной инаугурации 7 мая 2012 года он отправился на матч сборной команды победителей Российской любительской хоккейной лиги с командой звезд отечественного хоккея.
Следом на коньки начали охотно вставать и бизнесмены. В НХЛ, где играли любители старше сорока лет, потянулись богатейшие люди страны. Помимо очевидных преимуществ, игра на одном льду с президентом таила и риски. Лед скользкий, и стоит войти во вкус, чуть подтолкнуть соперника — вот и травма. Поэтому самого важного игрока лучше аккуратно объезжать стороной.
«Он же президент, можно травму нанести. Спорт у нас контактный», — простосердечно признавался Олег Смирнов, региональный представитель Ночной хоккейной лиги, не раз выходивший на лед с Путиным.
Новобранец модного движения, двукратный олимпийский чемпион по фигурному катанию Евгений Плющенко, по всей видимости, старательно следовал примеру Смирнова. Хотя не скрывал своей горячности. Зимой, выходя на лед в качестве хоккеиста за команду «Ледяные волки», он отмечал, что игра в любительском чемпионате страны идет по-серьезному — в полный контакт: «Я стараюсь быть аккуратным, но на адреналине, когда нельзя подвести команду, об этом трудно думать».
Впрочем, в Сочи на адреналине выступил другой призер Олимпиады — Павел Буре. На первых же минутах матча «русская ракета» протаранила игрока под номером 11 из своей же команды — президента России. Путин упал, публика замерла. Но судья не растерялся и назначил буллит в ворота соперников главы государства. Несмотря на странную судейскую трактовку инцидента, реализовать штрафной бросок Путину не удалось — вратарь отбил атаку.
На адреналине выступал и Борис Ротенберг, съездивший клюшкой по носу игроку своей же команды Алексею Петрову (в списках участников он был представлен просто как «генерал»). Обошлось без крови. Но спустя полчаса Петров не поделил лед с Шойгу. Министр обороны, надо сказать, каждый гала-матч устраивает легкую потасовку на радость публике.
«У нас сегодня соревнование, но дружеское», — заранее гасил страсти Путин, открывая гала-матч. На разминке он подкатывал вплотную к голкиперу и аккуратно заводил шайбу в ворота. Вратарь ждал броска, не шелохнувшись.
Но потом президент разыгрался. Болевший за него у бортика Геннадий Тимченко радостно распахивал объятия, когда Путин после удачного броска подъезжал к нему. На протяжении всего матча Тимченко подбадривал президента, подавал полотенца и что-то активно ему объяснял в перерывах. Взяв на себя роль тренера-наставника, сам Тимченко на лед не выходил. Но и без него списки игроков были полны громких имен.
В этом году против любителей хоккея выходили не «Звезды», а «Легенды». Так переименовали команду, за которую играл глава государства. В красной форме, например, выступали Сергей Шойгу, Вячеслав Фетисов, Павел Буре. Их ворота защищал губернатор Тульской области Алексей Дюмин. Команда белых пестрела именами крупных бизнесменов: Аркадий, Борис и Роман Ротенберги, Владимир Потанин. Компанию им составили саксофонист Игорь Бутман и фигурист Евгений Плющенко, а также губернатор Московской области Андрей Воробьев и другие.
Остротой, по понятным причинам, игра не отличалась. А разгромный счет вполне справедливо оставить на совести вратаря сборной НХЛ. Шойгу забил три шайбы, Путин — шесть. Буре с голевой передачи Путина (который, впрочем, однажды прямо у ворот потерял клюшку) также заколотил несколько шайб сборной НХЛ. Ворота Дюмина успешно атаковали Потанин и Бутман.
В прошлом году матч для Путина сложился не самым удачным образом. Президент вышел на лед уже после начала игры — задержался на других мероприятиях. Когда он переоделся, счет был 3:0 в пользу команды «Звезды Ночной хоккейной лиги», за которую играл президент. Путин предпринял четыре попытки атаковать ворота соперника, но лишь одна из них увенчалась успехом. Товарищи по команде объяснили его слабую игру загруженностью. «Видимо, какая-то серьезная государственная работа у него была», — предположил Тимченко.
Самым полезным игроком матча нападающий под номером 11 был признан два года назад. Он открыл счет на первых же секундах и спустя минуту удвоил преимущество своей команды. Однако настоящим триумфом для главы государства стал 2015 год: Путин забросил восемь шайб, а в свой день рождения в том же году сделал сам себе подарок, забив в ворота сборной НХЛ семь голов.