Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
В конце июля сортировщика почты на краже посылок в Ростове-на-Дону. Он забирал содержимое, а упаковки выбрасывал за городом. После того как видеозапись свалки с пустыми посылками оказалась в сети, в учреждении провели внутреннюю проверку. Случай ростовского сортировщика далеко не первый. Что воруют почтальоны и как их ловят с поличным, разбиралась «Лента.ру».
В Ростове, на берегу реки Дон, в камышах рядом с яхт-клубом «Аврал» рыбаки нашли десятки пустых посылок. Об этом на YouTube блогер Антон Куренков. Большинство почтовых отправлений были из Китая и Таиланда, а внутри — коробки из-под телефонов, планшетов и другой техники.
Спустя несколько дней жители города еще одну такую свалку, возле Голубых озер. Посылки предназначались жителям области и отправлялись как интернет-магазинами, так и частными лицами. Найденное доставили в почтамт для экспертизы. Всем адресатам пообещали компенсировать причиненный ущерб и организовали горячую линию.
Для поиска похитителя в ростовском почтовом отделении начали внутреннюю проверку. «»Почта России» будет максимально жестко и оперативно реагировать на любые преступные действия, нарушающие права клиентов. Я поручил службе безопасности предприятия в кратчайшие сроки найти и привлечь к ответственности виновных в случившемся», — заявил гендиректор «Почты России» Николай Подгузов.
Ростовского сортировщика вычислили за несколько дней. Он во всем признался. Выяснилось, что ущерб составил несколько десятков тысяч рублей. Руководство пообещало уволить его и направить материалы по факту хищений вместе с заявлением в правоохранительные органы. Полицейские установили, что курьер одного из почтовых отделений похитил посылки во время разгрузки в сортировочном центре. Он вскрыл упаковки, выбросил их в прибрежных зарослях, а содержимое спрятал в багажнике автомобиля своего знакомого. 25 июля в отношении 30-летнего гражданина уголовное дело по части 1 статьи 158 УК РФ «Кража».
Российские почтальоны неоднократно попадали на скамью подсудимых по статьям «кража» и «растрата». Самые распространенные сюжеты: присвоение пенсий или инсценировка ограбления. Так, к примеру, в Пензенской области в начале июля местный почтальон у пенсионеров крупную сумму. Всего за пару дней она с подругой спустила 200 тысяч рублей из почти 600 тысяч, выданных на пенсии. Денег хватило на то, чтобы снять квартиру, оплатить такси в соседнее село, приобрести новые наряды, а также подготовиться к застолью: купить выпивку и закуску. Когда злоумышленницу задержали, она уверяла, что не собиралась тратить все казенные деньги.
Пенсии крадут не только у живых, но и у мертвых. В Иванове начальница почтового отделения в течение нескольких месяцев пенсионные выплаты за умершего человека. Деньги — 17 тысяч рублей — она положила в сейф отделения, а затем выкрала их оттуда и потратила. Ее судили за растрату, но она отделалась штрафом в 100 тысяч рублей с возмещением ущерба. Ее коллега из соседней Владимирской области подделать подписи на перевод, чтобы таким образом завладеть 27 тысячами рублей. Пожертвования на реконструкцию храма, шедшие почтовыми переводами, попали в карман 26-летней начальницы отделения связи в Камешковском районе региона. Обман вскрылся, и подозреваемую осудили.
Почтовую кражу проще всего совершить в выходные и праздники. В новогоднюю ночь оператор почтового центра «Внуково», где обрабатывают львиную долю международных посылок, на краже мобильных телефонов. На выходе из цеха при осмотре у него обнаружили новую технику, объяснить происхождение которой он не смог. «Охраной были вызваны сотрудники службы почтовой безопасности, в ходе беседы с ними подозреваемый признался в совершении хищения. В дальнейшем материалы были преданы в правоохранительные органы для принятия процессуального решения», — рассказали в пресс-службе «Почты России».
Обман и хищение на почте не всегда вскрываются быстро. Некоторым сотрудникам удается годами обворовывать адресатов. Прошлым летом все в той же Владимирской области удалось уличить сотрудницу почты, которая на протяжении двух лет подпись ветерана Великой Отечественной войны ради пособия. Каждый месяц она приносила ему пенсию, но тайком присваивала социальные выплаты. Всего ей удалось обманом присвоить почти 35 тысяч рублей. Когда ветеран узнал о случившемся, он попросил следователей не наказывать почтальона слишком строго. Но суда не дождался — скончался в возрасте 90 лет. Его внук ходатайствовал о уголовного дела в отношении сотрудницы почты по воле умершего деда.
В «Почте России» отказались дать оперативный комментарий. «Лента.ру» на условиях анонимности спросила у сотрудницы регионального отделения почты, каким образом осуществляется контроль за сохранностью отправлений. Большинство международных посылок, по ее словам, приходит из Китая. Это мелкие заказные пакеты, получатель может их отслеживать и обладает всей полнотой информации.
«Конечно, утраты случаются, потому что этих пакетов тысячи на отделение, — отмечает сотрудница «Почты России», добавляя, что потерю таких отправлений, как правило, компенсирует само отделение. Небольшим посылкам, как правило, сопутствует накладная, то есть оператор почтовой связи не может их взять или потерять, потому что они числятся за отделением, а сотрудники несут за них ответственность.
В Ростове-на-Дону до обнаружения массовой кражи было много одиночных жалоб в соцсетях, сообщила собеседница «Ленты.ру». «Но проверки начались, только когда все вскрылось. У нас по закону право на компенсацию предоставляется отправителю. То есть пострадавший — «Алиэкспресс». Получатель может лишь возмутиться и написать заявление на розыск, а затем разбираться с «Али». За доставку же ничего не платят, вот и получается лотерея — дойдет или нет», — рассказала сотрудница почты.
В отличие от заказных, простые отправления после сортировки никак не отслеживаются. «Если, например, такой пакет пролежал в отделении месяц, то по правилам его нужно отправить обратно. Тут уже с контролем гораздо сложнее: назад его могут и не отослать. Хотя в целом на уровне почтовых отделений контроль очень серьезный; ошибки и кражи чаще всего происходят на магистральной сортировке. Впрочем, и здесь можно довольно быстро вычислить человека, который украл, как это было в Ростове», — отмечает почтовый работник.
Хотя отследить воровство довольно просто, почтальоны все же иногда решаются на кражу содержимого посылок. Так происходит из-за низкого уровня зарплат в регионах. В ходе прямой линии Владимира Путина ведущая заявила, что многие жалуются на низкие доходы, в частности почтальоны, которые получают 3600 рублей в Саратовской области. Глава государства поручил разобраться, почему их зарплата ниже МРОТ. В Роструде решили эту информацию: в ходе беседы с руководством «Почты России» выяснилось, что 3600 рублей получают почтальоны, работающие на полставки. Средняя зарплата сотрудника, работающего полный день, составляет 14 тысяч рублей.
В самой «Почте России» не считают уровень зарплат своих сотрудников низким. По данным организации, с 2013 года их средние заработки выросли на четверть — до 20,9 тысячи рублей в месяц, в малых селах почтальоны получают по 5-6 тысяч рублей.
«За последние четыре года «Почта России» инвестировала в фонд оплаты труда сотрудников более 22 миллиардов рублей, из них в 2016 году — 8,3 миллиарда рублей. В результате с 2013 года средняя зарплата выросла на 25,4 процента, с 16,7 до 20,9 тысячи рублей в месяц», — в сибирском филиале «Почты России». Также представители организации добавили, что в отличие от большинства коммерческих компаний, в «Почте России» ежегодно пересматривают зарплаты персонала.
Незадолго до этого в организации сообщали о планах уменьшить число управленцев ради повышения средней заработной платы персонала. Заместитель гендиректора «Почты России» Сергей Малышев тогда , что уже к июню, благодаря оптимизации трети руководящих кадров, оставшиеся сотрудники получат прибавку от пяти тысяч рублей. Для начальников предполагалось ввести систему KPI и выплачивать зарплату в зависимости от выполнения поставленных задач. О реализации этой инициативы в дальнейшем ничего не сообщалось. Известно лишь, что с июля глава «Почты России» Дмитрий Страшнов покинул свой пост. Это произошло спустя почти год после того, как против него возбудить уголовное дело по факту злоупотребления полномочиями. По версии следствия, Страшнов в 2014 году необоснованно получил в общей сложности не менее 46 миллионов рублей заработной платы и как минимум 82 миллиона рублей премии.
«Если я ткну вам пальцем в глаз, то мне откуда-то прилетит подзатыльник». Самый молодой и.о. главы российского региона Антон Алиханов рассказал корреспонденту «Ленты.ру» о сложностях взаимосвязей во вверенной ему Калининградской области и о том, как управлять российским эксклавом в условиях кризиса и санкций.
«Вот где-то в июле и снимут», — говорит Антон Алиханов, указывая на гипс. Его вид спорта — кудо, то есть восточные единоборства. Но травму ноги Алиханов получил в мае, играя в уличный баскетбол.
«Спортом толком не занимался где-то более полугода, — говорит Антон Андреевич. — Видимо, зря возобновил». С другой стороны, Алиханов прекрасно владеет английским и знает, что пожелание «go break your leg» в точности соответствует нашему «ни пуха ни пера».
Алиханов родился в Сухуми в 1986 году. Он уже стал самым молодым руководителем российского региона. А если за него проголосуют, то Антон Андреевич закрепит свой статус, пожалуй, первого собственно российского, а не постсоветского губернатора. Поскольку в школу Антон Алиханов пошел уже в столице РФ, куда его семья бежала от войны в Абхазии.
«Я — на пограничье поколений»
Отсюда первый и главный вопрос: как находить общий язык с людьми, изначально советскими по генезису? Если еще точнее — с теми, кто составляет абсолютное большинство государственных служащих в России.
«За годы, прошедшие с распада СССР, не только я успел вырасти, но и люди успели измениться, — предполагает Антон Алиханов. — Наверное, поколенческие разрывы есть, и текущий политический момент показывает, что непонимание между различными возрастами присутствуют. Это даже не на уровне навыков, понятий, а по образу мышления. Если определенный способ подачи внедряется в твою голову, когда тебе 25 и больше, — это один вариант. А если уже с детского сада?»
Впрочем, Алиханов полагает, что ему как раз повезло: «Я на пограничье между поколениями: погружен и в одну, и в другую реальность. А вот ребята, которые поступают в вузы, уже меня обгоняют. У меня даже времени нет, чтобы прорастать в технологичность их повестки».
Instagram Антон Алиханов ведет сам, открыл свою страницу меньше месяца назад. «Понятно, что он стал площадкой в том числе и для политических дискуссий. Наши взгляды на нужды нашей Родины, на болезни, которым страдает общество, у нас, в принципе, общие. Мы прекрасно понимаем и то и другое».
«Работать без визга и крика»
Как идет общение в сети, к примеру, по актуальной теме борьбы с коррупцией? «Я прекрасно понимаю, что это зло есть. И я с ним борюсь, — подчеркивает и.о. губернатора. — Но у меня немножко другой подход, в силу того что у меня есть власть. Я могу бороться с коррупцией, понимаю, как это делается. Просто понимаю, что невозможно все сделать единоразово, одновременно».
«Как часто говорит Владимир Владимирович, — подчеркивает Антон Андреевич, — мы должны идти эволюционным, а не революционным путем». Мысль президента России и.о. губернатора расшифровывает для себя так: «Революционность в решении некоторых проблем губительна. В революционном запале вы можете получить некий перевертыш, просто уже с другими лицами».
Алиханов приводит недавний административный пример: область забрала у муниципалитетов обширную часть полномочий по выдаче разрешений на строительство. «На этой истории, наверное, кто-то зарабатывал, — полагает и.о. губернатора. — Но наша задача не в том, чтобы завести сюда какой-то коррупционный поток. Тут, как в моей любимой «Кин-дза-дза»: «Женщину вынули, автомат поставили — не договоришься». Вот задача: сделать систему, которая в принципе избавит нас от субъективизма. Поставить автомат. И вроде бы вполне себе получается». Пока, признает Алиханов, не без изъянов, «но главное — системность, а не визг и попытка криком и ором подменять реальные решения».
«Очень, я бы сказал, классно»
Алиханов готов и впредь разъяснять — и молодежи, и прочим — свои антикоррупционные меры. Просто ему кажется, что других проблем в регионе гораздо больше. «Калининградская экономика сильно подсела. Доходы населения упали. А ведь здесь, с точки зрения условий для бизнеса, все очень, я бы сказал так, классно, — уверяет Антон Алиханов. — И есть новые преференции, которые вот-вот появятся, — в рамках обновления законодательства об особых зонах».
К таковым Алиханов относит, например, электронные визы по типу владивостокских — позволяющие посетить отдельно взятый город на несколько дней без оформления бумаг в консульстве. «Нам, конечно, хотелось бы немного другой список стран, чем во Владивостоке, — уточняет и.о. губернатора. — Мы бы хотели стать переговорной площадкой Россия — ЕС, Россия — США». Что-то подобное последнему уже открылось прошлогодней встречей Виктории Нуланд и Владислава Суркова — представитель Госдепа и помощник главы России провели переговоры как раз в Калининграде.
«Есть переговоры, есть результаты — неплохо бы приподнять Калининград до статуса всенародной площадки общения, — уверен Алиханов. — Например, у американского бизнесмена возникло желание обсудить что-нибудь срочно с российским коллегой с глазу на глаз. Очень срочно. Даже в самом ускоренном режиме получение виз отнимает время. А тут — добро пожаловать».
Среди готовящихся мер для развития бизнеса — отмена уплаты утилизационного сбора для специальной техники: сельское хозяйство, строительство. «До нас технику тяжело довезти, у нас толком нет сервисных центров, — объясняет Алиханов. — Короче, нам удалось убедить в своей правоте даже такую серьезную протекционистскую структуру, как Министерство промышленности и торговли РФ».
Именно из Минпромторга, следует напомнить, Антон Алиханов и ушел в Калининградскую область — сначала в региональное правительство, потом в и.о. главы. Предыдущий и.о. губернатора Евгений Зиничев, выходец из силовых структур, также поставил российский рекорд: самый короткий период in office в регионах — чуть более двух месяцев, даже не дождавшись инаугурации. Ушедший в отставку «по семейным обстоятельствам» Зиничев вскоре занял пост заместителя главы ФСБ.
«Наверное, в нынешней должности он преуспеет, — полагает Антон Алиханов. — Я ему крайне благодарен, он живо интересуется происходящим в области. Вот вчера общались. Я ему — не хочу сказать «докладываю»… Хотя да, докладываю».
У предшественника Евгения Зиничева Николая Цуканова, ныне полпреда президента по Северо-Западному федеральному округу, Антон Алиханов научился психологической выдержке — как реагировать либо не реагировать на что-либо. «Он кандидат психологических наук, умеет поставить собеседника в нужную для себя обстановку, — говорит кандидат экономических наук. — Сейчас как полномочный представитель он постоянно помогает региону…»
Зиничев, по Алиханову, «уникальный человек. Стратегически мыслит, видит всю картину, задает короткие вопросы: а что вот там? И ты не понимаешь, зачем он задал этот вопрос. Но понимаешь, что надо копать здесь. А докопавшись, видишь, что выкопанное именно в этом месте изменит весь пазл».
«Где мост взять?»
«Евгений Николаевич (Зиничев — прим. «Ленты.ру») вышел из кабинета президента и сказал: «Ну все, Антон Андреевич, давайте», — вспоминает Алиханов день своего назначения. — После чего оттуда же вышел Дмитрий Песков и попросил: «Вы чуть подождите, Антон Андреевич, мы только свет выставим»». По собственному признанию, Антон Алиханов готовился к другому разговору, сугубо функциональному: «У меня были заготовлены письма, которые, как предполагалось, Евгений Николаевич обсудит с президентом — по конкретным проблемам региона. Обсуждать их пришлось уже мне».
Главная проблема — разумеется, удаленность от остальной страны. «Хорошая представительская машина довезет вас к границе за 40 минут. В этом смысле все вопросы связанности — культурной, экономической, любой другой — с основной территорией России для нас очень важны. И для федерального центра, конечно. Те же субсидируемые перелеты», — напоминает Антон Алиханов, оговариваясь, что цены на авиабилеты на практике милосердны далеко не всегда.
Больше всего и.о. губернатора не любит разговоры коллег из серии «Почему это Калининграду дают, а нам нет?» «Когда наши бизнесмены выходили за какую-то долю рынка, почти всегда возникали попытки обнулить преференционную составляющую. Масложировая продукция, шоколадки, да много чего, — перечисляет Алиханов. — Еще на предыдущей работе в Минпромторге я мог наблюдать за прохождением документов через комиссии по тарифам. И на каком-то этапе в бумагах появлялись обороты, которые — хоп! — и отключали целые отрасли в Калининграде. Бизнес существовал пять-шесть лет, потом приходят дяди и говорят: «Недостаточный уровень переработки для получения преференций». И все! Дело, куда вложили сотни миллионов, а то и миллиарды рублей — схлопывается».
Сейчас преференции для калининградского производства вновь защищены законодательством. Тем не менее, по словам и.о. главы региона, работа далеко не завершена. «Да, для нас должны быть особые условия. Почему? Гляньте на карту. Даже у Крыма будет свой мост. А к нам как мосты вести?» — спрашивает Антон Алиханов.
«Мы действуем в логике ответа»
«Вы мне сейчас напоминаете моего заместителя, — отвечает Антон Алиханов на вопрос об антикризисных мерах вообще и секвестрах регионального бюджета в частности. — Это его любимый текст, когда что-то происходит: «Губернатор, надо резать косты!» Вот резать эти самые косты, то есть снижать нагрузку на бюджет, надо с четким пониманием того, где именно поднимутся доходы и на что они, собственно, пойдут».
Кто главный плательщик? «Аграрии, у нас их много, и они хорошо работают. Автопром, — перечисляет и.о. губернатора. — Очень ждем, что тот же БМВ после 18 лет сборки на нашей земле перейдет к полноценному производству». Отдельной строкой — Балтийский флот и его не только оборонная, но и покупательная способность. «Военные моряки, как сказал мне один из владельцев сети магазинов — благо и для него, и для области, — вспоминает Антон Алиханов. — Они точно не ездят в Польшу на закупки. И покупают, кстати, по большей части местное. Оно у нас хорошее — и так, и благодаря санкциям. Санкции к концу года принесут более 700 гектаров яблонь — тех сортов, которые мы традиционно закупали за границей. Уже есть урожай почти с 100 гектаров, и он выкуплен на корню».
Разговор о милитаризации Калининградской области, в частности тему «Искандеров» и противодействия натовской системе ПРО, Алиханов завершает в духе своего предшественника Евгения Зиничева: «Я тут почитал справки о том, что вокруг нашей области происходит у соседей по части милитаризации. Не очень, честно говоря, приятно в таком окружении оказаться. Мы точно первыми не начинали. И в любом случае действуем в логике ответа. «Искандеры» здесь точно не просто так появляются».
Столь же жестко Антон Алиханов реагирует на вопрос о так называемой германизации Калининградской области — усилении влияния Германии на родине Иммануила Канта, здесь же и похороненного. «Оставьте вопрос о том, кто поднимает эту тему, мне, отдельным представителям федеральных ведомств и спецслужбам, — предлагает Алиханов. — По моему опыту, ничто нигде не поднимается само. Особенно здесь, в Калининграде. Объем и сложность взаимосвязей в нашем регионе таковы, что, если я ткну вам пальцем в левый глаз, мне тут же прилетит подзатыльник. И я потом два дня буду выяснять, кто мне его отвесил. И еще три — прослеживать взаимосвязь между пальцем, глазом и подзатыльником. Прилетел ли он за то, что я дал вам пальцем в глаз. А может быть, это случилось потому, что сейчас — Алиханов смотрит на часы — девятнадцать часов семь минут четверга».
Именно поэтому и.о. губернатора не принимает никаких решений, не получив информации из четырех источников. «И это минимум», — подчеркивает Антон Алиханов. «Учитывая, каковы наши стратегические задачи здесь».
Задачи же, по Алиханову, предельно конкретны: «Я надеюсь, что когда-то на наших европейских партнеров снизойдет озарение и Калининград станет регионом сотрудничества и реализации совместных проектов. Он уже им является, просто хотелось бы, чтобы и сотрудничества, и проектов было еще больше. Мы к этому готовы всегда».
Калининград — Москва
Климатолог — о том, каких катаклизмов ждать в ближайшем будущем
Почему Меркель, Путин и Макрон обсудят Украину без Порошенко
Российскую систему здравоохранения любят сравнивать с западной: у нас — бесплатно, но там — качественнее; у нас врачи получают копейки, но там — рискуешь остаться без помощи, если нет хорошей страховки. Вместе с тем едва ли не эталонной в мире считается британская система здравоохранения NHS. Ее услугами могут пользоваться все граждане страны, а врачи NHS берутся за лечение практически всех болезней. Как в Британии удалось создать систему, которой доволен почти каждый, какие проблемы все еще остаются в стране и что должна делать Россия для развития своей медицины — узнала у бывшего директора NHS Криса Борна.
«Лента.ру»: Расскажите кратко о том, что собой представляет британская система здравоохранения.
Крис Борн: Это государственная система медицинских услуг. Благодаря ей граждане не должны платить за обслуживание в медицинских учреждениях — за некоторыми исключениями. Есть пара-тройка услуг, за которые надо платить, но за большую часть — нет. Большинство британцев пользуются ею и зарегистрированы в ней, и каждый гражданин может воспользоваться ее услугами. Итак: большая часть медицинских услуг предоставляется государством, хотя есть несколько областей, которые обслуживают частники. Это внушительная структура. На местном уровне она действует частично автономно — разумеется, в соответствии c национальными стандартами и директивами.
Вы руководили всей системой NHS — видели, как она работает, изнутри. Как вы считаете, государственная система здравоохранения лучше частной? Или частная более эффективна?
Зависит от того, чего вы хотите достичь. Если сравнивать существующие государственные системы здравоохранения, мы увидим, что британская работает хорошо. Она не идеальна, и, несомненно, нужно многое сделать, чтобы она стала лучше, но прежде всего она доступна всем, чего нельзя сказать о здравоохранении в некоторых других странах. Она эффективна — рейтинг удовлетворенности пациентов высок, то есть людям нравится обслуживание и результат.
И все это — за разумную цену. Экономическая эффективность системы сравнима с уровнем других развитых стран, она одна из лучших в мире. И это говорят не только британцы, но и американские аналитические центры. При этом частный медицинский сектор тоже важен, поскольку он дает людям возможность выбора. Государство оплачивает некоторые услуги частной медицины, поэтому они необходимы. Но большая часть медицины — государственная.
Какие услуги государство в Британии не покрывает?
Большую часть покрывает. Доступна как первичная и вторичная медпомощь, так и узкоспециальная. Есть совсем немного услуг, которые система не предоставляет. Например, это косметические операции — если, конечно, для этого нет особой необходимости. Услуги ЭКО доступны, но вы получаете ограниченное количество попыток забеременеть.
Если вы хотите предпринять больше попыток, то вам, возможно, придется обратиться в частную клинику. Так что — да, есть примеры услуг, которые NHS не предоставляет, но все, которые абсолютно необходимы для решения ваших проблем со здоровьем, есть.
Конечно, вы можете задать вопрос относительно новых лекарств и методов лечения. У нас есть система, которая занимается их оценкой и решает, должны ли они быть доступны в NHS. То есть в данный момент некоторые новые методы лечения могут проходить экспертизу на предмет их эффективности с финансовой точки зрения. Но, опять же, это мизерные исключения в сравнении с тем объемом услуг, которые предоставляет система.
А как насчет лечения онкологических больных?
Большая часть таких услуг не имеет ограничений. Как я уже сказал, некоторые новые препараты могут проходить экспертизу на финансовую эффективность. Например, если такое лекарство продлевает жизнь на одну-две недели, необходимо оценить, стоит ли его предлагать в рамках NHS.
В то же время если человек недоволен решением службы, он может обжаловать его, назвав некую особую причину, по которой ему необходим этот необычный препарат. Так что большая часть лекарств для раковых больных доступна через NHS.
Если почитать ту же , можно подумать, что у NHS сплошные проблемы: толпы людей на прием, в очередях умирают пациенты… Это так?
Да, в больницах иногда бывает многолюдно, но там нет никаких толп. Конечно, бывают разные случаи — например, в холодное время года больных больше. К тому же население нашей страны становится старше, у нас обостряются такие проблемы, как ожирение, алкоголизм и тому подобное. Поэтому случается, что по стечению обстоятельств в больнице действительно может собраться много пациентов.
Но безопасность пациентов — абсолютный приоритет для всех, поэтому шанс того, что в рамках системы кому-то навредят, очень низок. Она чрезвычайно безопасна. Конечно, как и везде, случается небольшой процент ошибок, да и долго ждать — не самый приятный для пациента опыт. Так что да, проблемы есть, но то, о чем вы говорили, случается очень редко, и, конечно же, в каждодневной практике NHS старается предотвратить такую возможность.
Хорошо, очереди — не основная проблема. А что же тогда главная проблема? Проблемы вообще есть?
О, их предостаточно, как и в любой другой системе здравоохранения. Прежде всего — это ресурсы, что было признано нашими властями год-два назад. Нужно больше денег. Если так можно сказать, мы находим, что «инфляция» NHS выше обычной инфляции — из-за увеличения количества пациентов, их нужд, новых способов лечения и технологий. Поэтому ресурсов всегда требуется больше. Несомненно, нам нужно быть уверенными в том, что мы можем оплачивать и поддерживать наш персонал.
В течение нескольких лет финансирование NHS было относительно статичным из-за финансового кризиса, и теперь в систему инвестируется существенно больший объем средств. Ресурсы — это важно, и практически каждый скажет вам, что в медицину важно вкладывать деньги.
Если говорить о персонале, то я считаю, что есть области, где сложно нанять нужных специалистов. Но это верно и для всего остального мира — и мы можем здесь говорить практически об их глобальной нехватке. Чтобы привлечь людей в профессию (или привлечь их назад после того, как они сделали перерыв в карьере), предпринимаются недюжинные усилия, но некоторые проблемы с этим действительно есть.
И, наконец, существует трудность с привнесением новых идей, методов лечения, инноваций и технологий в систему. Сложно сделать так, чтобы вся система их приняла. Инновации очень важны, но продвигать их непросто.
В NHS работает много мигрантов. Не будет ли проблем с их наймом после Брексита?
Да, британская система здравоохранения действительно очень зависит от иностранного персонала. Это не только европейцы — например, у нас много работников из Индии и просто людей с индийскими корнями. Да, возможность нанимать специалистов за границей чрезвычайно важна для нас, и мы всегда рады им в Великобритании.
Но мы ищем новые системы, с помощью которых сможем увеличить объем найма медиков определенных специальностей здесь, не отбирая квалифицированных специалистов у стран, которые в них нуждаются. Люди смогут приехать в Великобританию, заполнить соответствующую вакансию, заработать деньги и, помимо этого, многому научиться в рамках своей профессии, а после этого вернуться в свою страну более опытными специалистами.
Что касается … То, как граждане Евросоюза вообще будут попадать в Великобританию после Брексита, сейчас обсуждается, и я уверен, что на этот вопрос найдется адекватный ответ. Например, в нашей визовой системе есть визы для представителей профессий, в которых страна испытывает недостаток. В этот список в данный момент входит несколько медицинских специальностей, в том числе медсестры. Так что в любой ситуации мы сможем найти решение, если это потребуется.
Вы упомянули о сложности внедрения инноваций в систему. Дело в бюрократии?
Хороший вопрос. Мы даем частичную автономию нашим отделениям на местах. Каждая больница — или группа больниц — управляется отдельной организацией, трестом NHS. Такая публичная организация имеет свой совет директоров и подотчетна местному населению через представителей власти, но при этом работает согласно национальной политике и стандартам.
Мне кажется, такой подход помогает быстрее внедрять инновации на местном уровне. Но при этом мы считаем, что такие процессы необходимо частично контролировать и следить, скажем, за тем, как новые технологии внедряются в NHS в целом. В общем, это смешанное управление — на местном и национальном уровне. Мы в NHS поощряем предпринимателей и новаторов. У нас есть специальные программы, такие как NHS Innovation Accelerator, которая призвана помогать людям, выдвигающим новые идеи, проверять и внедрять их в систему.
В NHS мы работаем с проблемой бюрократизации. У нас очень низкие расходы на менеджмент по сравнению с системами здравоохранения других стран. Но, конечно, вопрос о том, как заставить сотрудников клиники внедрять инновации, вечный. Мы пробуем разные подходы, чтобы в итоге найти лучший.
В США вокруг государственного здравоохранения постоянно идут ожесточенные баталии. Демократы хотят предоставить «медобеспечение для всех», а республиканцы стараются свернуть практически все государственные здравоохранительные программы, считая, что частный сектор справится лучше. В Великобритании похожая ситуация?
Прежде всего скажем, что NHS в Великобритании любят, и это верно для каждого гражданина страны. Это часть нашей национальной идентичности, наших ценностей. Здоровье очень важно для людей (образование и экономика тоже, но здоровье — в первую очередь), и потому граждане заинтересованы в его поддержании — и, соответственно, политики.
Мне кажется, политики понимают ценность NHS для населения и культуры. Конечно, споры будут всегда. Люди смотрят на систему здравоохранения через призму своей идеологии и взглядов, когда пытаются найти решение тех проблем, о которых я говорил, но я думаю, что никакой реальной угрозы для существования системы нет. Конечно, всем хочется улучшить и модернизировать ее, но в нашей стране нет оппозиции NHS.
Как вы считаете, американцам стоит идти по пути создания всеобъемлющей государственной системы здравоохранения? С другой стороны, может быть, и Великобритании есть чему поучиться у Америки?
Насколько я могу судить, в США существуют по-настоящему фантастические поставщики медицинских услуг, отличные частные клиники. Многие наши специалисты заинтересованы в работе с американскими, которые разрабатывают новые методы лечения. И я считаю, что в США есть очень интересные примеры. Например, они заключают контракты с местными терапевтами, которые позволяют им предоставлять по страховке не только свои услуги, но и услуги клиник — это называется Health maintenance organisation. Подобные вещи меняют взгляд британцев на нашу систему здравоохранения.
Но, как я уже говорил ранее, анализ мировых систем здравоохранения, который был проведен Фондом Содружества, показал, что у американской системы есть проблемы в плане доступности и финансовой эффективности. Здравоохранение в США — самое дорогое в развитом мире, если считать по расходам на каждого гражданина. Возможно, им стоит задуматься, самый ли это рентабельный путь. Но решать, конечно, американцам.
Расскажите о преимуществах систем здравоохранения других государств, в которых есть какие-то практики, которых не хватает британской.
Вообще я считаю, что в мире много хороших примеров. У нас, кстати, есть научно-инновационная система, нацеленная на международное сотрудничество, в рамках которой мы пытаемся наращивать связи Великобритании и других стран, — ведь мы заинтересованы в получении новых знаний от них, как и они от нас.
Например, в Индии есть очень интересные больницы, специализирующиеся на кардиохирургии, делающие свою работу очень эффективно, и мы думаем, что тут нам есть чему поучиться. Если говорить о системе в целом, я думаю, что нам стоит обратить взгляд на скандинавские страны, которые чрезвычайно успешны в этой сфере. Германия и Франция — тоже хорошие примеры, но именно в Скандинавии государственная система здравоохранения похожа на нашу, но при этом там внедряются очень интересные инновации.
Кстати, как вы думаете, почему здравоохранение является площадкой таких ожесточенных споров между левыми и правыми? На мой взгляд, идея отказа от всеобщего медобеспечения выглядит просто глупо.
Как я уже говорил, здоровье — самое главное, о чем беспокоится гражданин, и политикам приходится принимать это во внимание. И, конечно же, они пропускают все через призму своей идеологии.
Но это общие слова, а американские республиканцы, если смотреть в корень, просто не хотят, чтобы бедные имели доступ к медицинским услугам! Многие из них не могут оплатить страховку.
Мне кажется, все зависит от идеологии и от того, как вы относитесь к государству в целом.
Одни скажут, что правильно забирать у граждан деньги через налогообложение и направлять эти средства на то, чтобы помогать этим же людям (и все государства в той или иной мере поступают так). Другим не нравится сильное государство и государственное распределение ресурсов, зато привлекает идея о том, что рынок (или какая-то другая структура) помогает людям удовлетворять свои нужды. Все дело в том, во что вы верите.
О том и спор: стоит ли выделять большой объем средств на государственную систему здравоохранения (а так и выходит), положиться на то, что все решит рынок, или же использовать смешанный подход. Это достаточно философский вопрос.
Если посмотреть на российскую систему здравоохранения — что бы вы нам посоветовали?
Не скажу, что я эксперт по российской системе, но согласно моим наблюдениям у вас есть инфраструктура — поликлиники, больницы и так далее, и это хорошо. Однако встает вопрос о развитии системы, а не о коренном ее сломе. Систему нужно развивать.
Это значит, что прежде всего необходим квалифицированный персонал, которому платят хорошую зарплату. Например, наши врачи, оказывающие первичную медико-санитарную помощь, получают столько же, сколько консультанты в госпитале — то есть они приравниваются по важности к больничному доктору. И речь идет не только о них, но и о медсестрах и других профессионалах.
Необходима скоординированная работа в том, что касается диагностики и последующего лечения: чтобы поликлиника была тесно связана с госпиталем, чтобы врачи знали, что происходит с их пациентами. Я уже говорил ранее, что NHS использует новые технологии для проведения диагностики заболеваний на ранних стадиях…
Кстати, одним из сильных мест советской системы здравоохранения в первые годы была пропаганда гигиены, которая действительно принесла свои плоды: непросвещенное сельское население стало мыть руки перед едой и не харкать на пол, в результате чего, скажем, сильно снизилась детская смертность.
Да, действительно, пропаганда важна по сей день — правильного питания, умеренного потребления алкоголя, отказа от наркотиков, здорового образа жизни и так далее. Но на уровне системы здравоохранения самое важное — это развивать персонал, искать новые технологии, координировать усилия. И, на мой взгляд, эта формула включает в себя хорошее руководство. В Великобритании хорошо работают те госпитали, в которых как менеджеры, так и врачи верят в то, что они делают, и хотят, чтобы пациент был удовлетворен качеством услуг.
Если говорить о публичных кампаниях — какими они должны быть? Ведь если просто написать на плакате «Бросай курить», это ни на кого не подействует.
Это должна быть комбинация государственной политики и деятельности служб здравоохранения. Например, Великобритания законодательно запретила курение в общественных местах несколько лет назад, это решение сразу же повлияло на количество курильщиков в стране и очень скоро — на уровень заболеваемости раком.
В то же время людям надо помогать бросить курить, ведь курение — это зависимость. В NHS есть служба, помогающая человеку сделать это. И нам известно, что курильщики не только временно бросают, но и в целом прекращают курить в четыре раза чаще с нашей помощью. Мы сделали эту службу доступной для населения, и она тоже повлияла на снижение количества курильщиков в стране.
Интересно ваше мнение о российском законе, запрещающем продажу алкоголя ночью. Как думаете, такие меры оправданны?
Чтобы узнать, насколько эффективен этот закон, вопрос надо задать вашим ведомствам. И задать другой вопрос: а не ведет ли это к развитию черного рынка алкоголя?
В Великобритании мы поступили по-другому: мы остановили распространение слишком дешевого алкоголя, запретили продажу крепкого пива по дешевке. И обложили крепкий алкоголь высокими налогами.
Так что методы могут быть разными, а что касается ночного запрета, я бы хотел взглянуть на цифры, прежде чем судить о том, успешна ли эта стратегия.
Вы говорили о важности достойной оплаты труда сотрудников системы здравоохранения. В столице у нас с этим более-менее все в порядке, но в регионах ситуация сильно отличается. Как вы думаете, каким образом нужно строить систему здравоохранения в нашей большой стране с этой точки зрения?
Я, конечно, могу говорить только о Великобритании: у нас есть национальная сетка тарифов оплаты труда, при этом мы учитываем разницу между регионами страны. Например, в Лондоне персонал получает дополнительные выплаты, поскольку жизнь в Лондоне дороже. То есть мы учитываем экономику того или иного региона, хотя у нас есть национальная сетка зарплат. Не знаю, впрочем, насколько хорошо могла бы работать эта схема, учитывая то, какая Россия огромная…
К тому же стоит понимать, что даже персоналу, которому платят меньше, можно оказывать помощь другими путями — например, обучая его и поддерживая другими способами. К тому же важная практика — это удаленное обслуживание, диагностика, наблюдение, даже удаленные операции с использованием роботизированных манипуляторов! Все это можно использовать для помощи менее квалифицированным сотрудникам.
В общем, я думаю, вам нужно подумать о том, как поддержать этих специалистов не только деньгами, но и с помощью технологий и обучения.
У нас есть программы вроде «Деревенского доктора», когда врачам, соглашающимся поехать в деревню, выплачивают определенные крупные суммы с условием, что они будут оставаться в этом селении хотя бы несколько лет. Но большинство потом все равно уезжает.
Как я говорил, легких путей нет, и такая проблема России не уникальна. Но мне кажется, что тут все же стоит обратить внимание на технологии и дополнительное обучение персонала. Ведь местные кадры могут хорошо и эффективно делать свою работу c помощью удаленной помощи экспертов, скажем, из Москвы или других городов. Но, конечно, если вы хотите, чтобы специалисты оказывали качественные услуги и пациенты были удовлетворены уровнем сервиса, в конце концов все упирается в развитие системы в целом, в инвестиции.
Встреча с Крисом Борном прошла в рамках XVIII Ассамблеи «Здоровая Москва», которая проводилась с 16 по 19 января 2020 года.
Проект по производству лекарств от гемофилии получил премию . Отечественная компания стала единственной в мире, сумевшей наладить производство всех типов факторов свертывания крови. В чем уникальность этого проекта, конкурентоспособны ли российские лекарства в мире и почему врачи меняют свое отношение к российской фарме, рассказал один из лауреатов правительственной награды, президент компании «Генериум», кандидат биологических наук .
«Лента.ру»: Для россиян импортозамещение лекарств — до сих пор красная тряпка. Граждане уверены, что российские фармкомпании способны производить исключительно «фуфломицины». Вас это не обижает?
Александр Шустер: Давайте сначала определимся по поводу самого импортозамещения. Я в этой части ни разу не либерал. Если говорить в терминах классовой теории, то мы себя относим к некомпрадорской буржуазии (часть буржуазии, не занимающаяся торговым посредничеством с иностранными компаниями — прим. «Ленты.ру»). Сегодня мы — одни из лидеров по импортозамещению в федеральной программе лечения дорогостоящих болезней «Семь нозологий». Поэтому я очень не люблю, когда смеются над импортозамещением.
Что касается негатива — он был. Я помню, когда мы только-только начинали, один известный и авторитетный онколог сказал: пусть сначала эти ребята научатся делать бинты, которые не крошатся в рану, а уже потом замахиваются на что-то высокотехнологичное. Сейчас этот же человек ждет не дождется, когда мы выйдем в клинические испытания с лекарством для лечения острого лейкоза. Годовой курс терапии оригинальным препаратом стоит восемь миллионов рублей для одного ребенка. Планируется, что наш аналог будет в два-три раза дешевле. То есть если раньше врачи руками-ногами отбивались от российских продуктов, сегодня наоборот — практически формируют наше мировоззрение и направление дальнейшей работы.
Что послужило переломом?
Наша работа, причем совместная с врачебным сообществом. Если вы посмотрите список награжденных государственной премией, то обнаружите, что большинство лауреатов в нашей номинации — это врачи. Хочу только акцентировать внимание на двух вещах. Первая: когда мы начинали, то в стране никакой биомедицины не было. Технологии отсутствовали как класс. И я говорю не то что об отсутствии промышленного производства — не было даже научного подхода. Никто не изучал, не вел разработок в этой сфере. То есть в компетенциях — полный ноль.
Почему? Ведь уже тогда было ясно, что биомедицина перспективна. Казалось бы, нет в России — купил на Западе оборудование и штампуй.
Взял и скопировал? Если бы все было так просто… Вот пример из другой области. В России сегодня развивается электроника, в том числе и по материаловедению, мы делаем проводники. Но у нас тут со всем миром огромный разрыв. Мы сегодня не можем делать процессоры толщиной 0,8 микрона, в то время как везде они уже 0,1-0,2 микрона. Ну никак пока не получается этот переход. В биотехнологии был точно такой же момент.
То, что делалось в сфере биотехнологии тогда в стране, — это было производство на базе бактерии прокариоты. Из них могли получать какие-то белки. Но в клетках млекопитающих, которые гораздо сложнее, никто и ничего к тому времени не умел выращивать. Нужен был системный фазовый переход. И мы его осуществили. Почему я считаю, что нам государственную премию дали заслуженно? Потому что мы первыми смогли совершить технологический рывок в стране.
Сегодня у «Генериума» существует совместное предприятие с японской компанией «Такеда». Начиналось оно с крупнейшего производителя факторов свертывания крови компании «Бакстер» (впоследствии часть бизнеса была выкуплена компанией «Шайер», которая недавно была приобретена японской стороной — прим. «Ленты.ру»). Это международный фармацевтический гигант. Если бы мы не соответствовали качеству GMP (международный стандарт качества производственных процессов в фармакологии — прим. «Ленты.ру»), то никогда бы не было подписано это акционерное соглашение.
У нас был серьезнейший аудит производства, который продолжался год. Одновременно на предприятии могли находиться до 22 экспертов. То есть у нас все абсолютно прозрачно. Да, выявлялись какие-то проблемы, но мы их устраняли. Для этого был сформирован специальный план, на который потрачено полмиллиарда рублей. Сейчас у нас одно из самых современных производств. И не в стране — в мире.
Почему для прорыва выбрали именно гемофилию?
У нас несколько направлений работы, но мы действительно ориентируемся на редкие и социально значимые заболевания — потому что это интересно, нестандартно и трудно. Гемофилия — наследственная патология, одна из самых распространенных орфанных болезней. У человека не вырабатываются собственные белки, отвечающие за свертывание крови (их называют факторами свертывания крови).
Грубо говоря, гемофилия распадается на три подраздела. Если не хватает фактора VIII — это гемофилия А, фактора IX — гемофилия В. Но есть резистентный тип, которому ничего не подходит, и для него нужно было разработать фактор VII.
В мире много компаний, которые занимаются производством факторов свертывания крови. Но обычно они специализируются на чем-то одном. Мы поставили перед собой несколько иную задачу: сделать все три фактора. Больше никто в мире этого не смог. Ну, а мы решили проблему для пациентов с гемофилией в России целиком. То есть это не так, как иногда бывает: автобус сделали, а колеса к нему никак не получаются. Наш «автобус» под ключ — с сиденьями, дверьми и даже современной системой кондиционирования. И он отлично едет. Благодаря импортозамещению больные гемофилией в стране обеспечены на 90 процентов.
Многие ваши препараты — это биосимиляры, то есть повторяют оригинальные биолекарства. Есть мнение, что если «простой» химический препарат еще можно более-менее скопировать, то биологический повторить точно невозможно.
Это правда, дженерик сделать несравнимо проще. Достаточно воспроизвести химическую формулу или купить хорошее сырье на рынке. Следующий этап — проверка терапевтического эффекта. То есть при испытаниях отслеживается концентрация препарата в крови. Она определенный срок не должна снижаться. Если при этом нет побочных эффектов — идешь на рынок.
Биосимиляры — это совсем другое. Время и затраты на их создание равносильны оригинальной технологии, то есть приходится практически все делать с нуля. У нас предприятие полного цикла: мы все сами производим от начала и до конца, то есть от клетки до готового продукта. Это очень дорогой и сложный путь. Когда лекарство готово — проводятся испытания. Сначала на лабораторных животных, затем терапевтическая эквивалентность проверяется на людях. В исследованиях, как правило, участвуют сотни и тысячи человек.
И если в самом начале вы чем-то пренебрегли в производстве — это непременно выяснится. В клинических испытаниях биосимиляр сравнивается с оригинальным препаратом. Сама структура исследований построена так, что если у вас есть отличия от оригинального препарата, то вы их не пройдете. Воспроизведенное лекарство должно лечить точно так же. Если есть какие-то расхождения в дозе активного вещества, побочных эффектах, местных реакциях — то все, вас бракуют.
Но как можно проверить сразу — лечит или нет? Это ведь не включил-выключил свет. Врачи говорят, что иногда на то, чтобы понять, хорошее лекарство или нет, нужно несколько лет.
Мы и тратим годы на клинические испытания. Оптимальный срок создания препарата — до семи лет. Но даже после выхода препарата на рынок ничего не заканчивается. Начинаются исследования, обеспечивающие жизненный цикл лекарства. Они продолжаются практически все время, пока препарат существует на рынке. То есть мы постоянно совершенствуем свои разработки. Пациенту мы гарантируем безопасность продукта и побочные эффекты не сильнее, чем у оригинала.
То есть побочные эффекты все же есть?
К сожалению, все препараты для лечения тяжелых заболеваний — и отечественные, и импортные — обладают побочными эффектами. Никуда тут не денешься от правила: одно лечит, а другое калечит. Слишком сложные болезни. Они не связаны с каким-то одним фактором, который можно взять и устранить. Речь о глубокой поломке организма, в которой могут быть задействованы многие системы: и кровеносная, и нервная, и пищеварительная. Поэтому всегда идет выбор соотношения: чего больше — пользы или вреда. Наша задача — сделать препарат не хуже, чем аналог, но совсем по другой цене.
Разница в стоимости между отечественными и импортными препаратами большая?
Возьмем, например, фактор VII свертывания крови. Когда он только появился, то стоил на 25 процентов меньше, чем оригинальный препарат, сейчас же он стоит уже в шесть раз меньше. Но при этом количество граждан, получающих это лекарство, сегодня выросло в четыре раза. То есть все сэкономленные за счет импортозамещения деньги государство опять же тратит на пациентов.
И речь тут не только о гемофилии. При тяжелых травмах, в акушерстве известна такая патология, как ДВС-синдром, или массивное кровоизлияние. Если такое происходит у рожениц, то исход раньше, как правило, был один — удаление матки. В противном случае женщина погибала. В некоторых регионах Кавказа судьбу таких рожениц часто решали свекрови, которые не разрешали делать невесткам операции. «Пусть лучше умрет, чем станет бесплодной, — говорили. — Сын женится на новой девушке, и у них будут дети».
Появление российского фактора VII свертывания крови стало спасением для многих женщин. Раньше этот препарат был только в высокотехнологичных клиниках. Сейчас, как сказано в бюрократических медицинских документах, он поставляется даже в гинекологические учреждения третьего уровня. Подозреваю, что тут речь идет об обычных фельдшерско-акушерских пунктах.
Вы говорили, что в нашей стране еще несколько лет назад не было компетенций, специалистов. Где вы их искали — приглашали иностранцев?
Конечно, людей брали не с улицы. Я сам ученый, поэтому знали, где, что и как происходит в этой сфере. Мы формировали команды из молодых специалистов. У нас действительно работает большой процент репатриантов — то есть наших соотечественников, которые какое-то время работали за рубежом, но решили вернуться. Наш проект им показался интересным. Всегда ведь хочется участвовать в создании чего-то нового, уникального.
Есть у вас собственные оригинальные разработки?
Я хочу заострить ваше внимание на том, что премия за проект по производству лекарств от гемофилии у нас уже вторая. Первую мы получили за разработку нового метода диагностики туберкулеза — Диаскинтест, препарат-диагностикум на основе рекомбинантного белка. Он является единственной в мире альтернативой пробе Манту, которая морально устарела: ей более ста лет. Результаты Манту не дают адекватной картины по заболеваемости туберкулезом. В нашем портфеле еще шесть оригинальных продуктов-кандидатов.
Когда отрасль биомедицины в России только зарождалась, ваши коллеги жаловались на то, что для качественного развития не хватает внимания государства, соответствующих законов, денег. Сейчас эти проблемы остались?
Глобальных проблем две. Первая — это время. Мало кто представляет, сколько занимает нормальная разработка лекарства. Она может продолжаться до семи лет, а может и больше. А другая проблема — деньги. Знаете, сколько стоит один из этапов создания лекарства — допустим, когда производитель уже стоит почти на финишной прямой, онкологический препарат уже разработан и нужно провести его клинические испытания? Миллиарды рублей!
Но это все преодолимо. Мы должны развиваться естественным путем. Растут компании, растут компетенции. Я думаю, что за прошедшие десять лет мы прошли путь, который в других странах проходили за 20-30 лет.
И государственным участием мы, в общем-то, довольны. Я считаю, что сегодняшний контроль производства со стороны , в области биотехнологий — эталонная история. Этим занимаются люди, прошедшие специальное обучение и подготовку в лучших учреждениях США и Европы. Они прекрасно во всем ориентируются, отслеживают все — проведение клинических испытаний, их дизайн, статистическую достоверность, условия производства препаратов, порядок прохождения документов и прочее. Государственную поддержку мы ощущаем. Если и есть вопросы, которые решаются трудно, сейчас они связаны с выходом на экспорт.
О каком экспорте идет речь? Российская продукция конкурентоспособна в странах , в США?
Сейчас мы решаем вопрос о поставке наших препаратов в топ-25 крупнейших стран мира. Знаю, что кроме нас лишь еще одна российская компания работает в этом направлении. Думаю, в течение десяти лет все получится.
Страны-лидеры в биомедицине известны всем. Россия какое место занимает в этой системе координат?
Давайте рассуждать так: сначала был Советский Союз, потом появилась Россия. Есть страны Центральной Европы. Есть — Восточной, интегрированные в Европейский союз. Восточную Европу мы обошли. По уровню разработки биомедицинской сферы мы впереди Венгрии, Польши, Румынии, Чехии. Во многих европейских странах, кстати, обеспечение пациентов биотехнологическими продуктами далеко не такое, как в России. У нас они полностью за счет бюджета обеспечиваются препаратами, а где-то закупки для них дотируются государством только наполовину. Так что не надо думать, что у нас тут все плохо. Не все.
Фармакология — очень чувствительная сфера. Всем хочется побыстрее каких-то стремительных прорывов. Но иногда это просто невозможно, даже чисто физиологически определенные процессы занимают энное количество времени. Сейчас у нас на рынке семь препаратов. В 2019 году их будет 13. В 2023-2025 годах — примерно 26. Но проектов в разработке — около 80. Они очень длинные по времени. Но по-другому, к сожалению, нельзя. Россия идет с неким лагом отставания в разработках препаратов по тяжелым болезням просто из-за того, что позже начали. Но мы стремительно догоняем.
Вопрос не столько в деньгах, сколько в научной культуре. Сейчас в академических институтах появилось поколение молодых 20-35-летних ученых, лишенных печального опыта советских времен. Они в состоянии генерировать современные идеи. У меня на них надежда. Есть закон перехода количественных изменений в качественные, который сформулировал еще . Так вот — нам в стране сейчас просто нужно набирать количественно, чтобы запустился этот процесс перехода.
В России началась мусорная реформа. Что она изменит?
Мать станет донором для дочери. Но чтобы ребенок выжил, нужно заплатить за лекарства
Человечество давно мечтает выйти за пределы Земли, жить на других планетах. Эту мечту планирует осуществить российский предприниматель Игорь Ашурбейли, создатель и глава первого космического королевства Асгардия. Каким образом он это сделает — выяснила «Лента.ру».
В дождливый октябрьский день на втором этаже гостиницы «Ритц-Карлтон» было многолюдно. Гости из России и других стран бродили по банкетному залу, изучали закуски и общались друг с другом. На входе новоприбывших встречали приветливые пиарщики и выдавали две брошюры: конституцию первого космического королевства Асгардия и красочный промобуклет, в котором объяснялось, что оно собой представляет.
В буклете раскрывалась и суть грядущего мероприятия: 12 октября 2016 года новое государство было создано, а теперь прессу приглашали подвести итоги первого года существования нации и отпраздновать день ее рождения — официальный асгардианский праздник. «Асгардия приглашает всех в будущее», — значилось на полях первой страницы брошюры.
Пресс-конференция проходила в зале с говорящим названием «Вашингтон», не очень большом, но помпезно обставленном. Время шло, гости прибывали и заполняли места. В третьем ряду переговаривались солидные женщина и мужчина средних лет. Начав с обсуждения последних кинофильмов, они перешли к более важному вопросу: дистанционному влиянию на общественное сознание с помощью технологии 25-го кадра и психотронных аппаратов.
Мужчина объяснял концепцию, а женщина одобрительно кивала. Однако вскоре разговор вновь перешел в область кинематографа. Мужчина толкнул локтем соседа: «Григорич, ты не смотрел фильм наш про вторжение инопланетян? Очень хороший, говорят!» Григорич ответил, что так и не сходил на картину, хотя много о ней слышал.
Вскоре в помещении появился предприниматель и филантроп Игорь Ашурбейли — седой полноватый человек с усиками, который оказался по совместительству избранным главой космического королевства. Неспешно взойдя на трибуну, он разложил бумаги с заметками и начал речь.
Прежде чем перейти к рассказу об успехах новоиспеченного государства, Ашурбейли долго рассказывал о предыдущих пресс-конференциях — видно было, что этот вопрос нешуточно волновал его. Первые две были проведены в Париже (городе Свободы) и Гонконге (потому что большая часть граждан Асгардии проживает в Китае), теперь выбор пал на Москву.
— Из Асгардии мы не видим ваших земных границ, только земные континенты, — сказал глава космического королевства. — Крупнейшим из них является Евразия, а крупнейшей страной на нем — Россия. Быть может, именно Москве предстоит в будущем стать столицей асгардианцев Евразии. К тому же Россия — это родина мировой космонавтики, она отмечает в этом месяце 60 лет полета первого спутника Земли в космос. Так и Асгардия планирует в ближайший месяц запустить свой первый спутник.
Но, по словам Ашурбейли, пресс-конференция в Москве могла бы и не состояться. Первые две проходили в отелях сети «Ритц», а нынче команда предпринимателя решила изменить стратегию и забронировать конференц-зал РИА «Новости». Увы, через некоторое время им отказали в аренде без объяснения причин. Видно было, что глава Асгардии возмущен этим фактом. «Под угрозой срыва оказалось государственное мероприятие Асгардии, что я расцениваю как недружественный акт. Была составлена соответствующая нота протеста, но потом мы решили не мелочиться», — сказал он. Новый зал вскоре нашли, и снова в отеле сети «Ритц». «Видимо, это наша судьба», — резюмировал Ашурбейли.
Затем он наконец поведал об успехах формирования космической нации. В первый день в граждане Асгардии записались 100 тысяч человек, а за 20 дней — 500 тысяч. Конечно, среди них были те, кто регистрировался по нескольку раз, дети и боты. Эти аккаунты отсеяли, оставшимся предстоит второй уровень верификации. После этого они получат ID-карту, а потом и паспорт Асгардии.
За год в космическом королевстве в результате всеобщего голосования были приняты конституция, флаг, гимн и герб, избран глава страны. «Асгардия находится на 177 месте в мире по количеству населения из 193 стран-членов ООН, что, в общем-то, неплохо для страны с годовой историей», — похвастался предприниматель.
Теперь асгардианцам предстоит пройти несколько важных вех в истории нации: запуск спутника «Асгардия-1» в ноябре 2017 года; выборы правительства Асгардии в мае 2018 года, потом выборы суда, прокуратуры, счетной палаты и Высшего космического совета; инаугурация главы страны в июне 2018 года; и, наконец, выпуск марок первого дня гашения.
У Асгардии будет своя криптовалюта — солар, которую обеспечит масса Луны, где будет расположена территория Асгардии в будущем. В Вене зарегистрировано НКО «Асгардия», представляющее страну до момента ее признания ООН самостоятельным государством. В планах — регистрация инвестиционной компании «Асгардия — страна космических стартапов».
«Мы говорим: «мы не лучшие, мы будущие», наш девиз — одно человечество, одна общность. Обнимаю всех вас и каждого из вас», — закончил свое выступление Ашурбейли.
У присутствующих возникла масса вопросов. Например, какие задачи стоят перед первым спутником и зачем его вообще запускать. Ашурбейли ответил, что помимо хранения на его носителе персональных данных асгардианцев он будет играть роль территории Асгардии в космосе.
— Завоевывать что-нибудь на Земле не хочется, — объяснил он. А в международном праве не написано, какого размера территория должна быть, — написано просто, что она должна быть. Наша территория будет летать, и на ней будут храниться цифровые данные всех граждан государства.
Ашурбейли отказался назвать точную дату запуска спутника, сославшись на то, что он человек суеверный. «Бог даст, взлетит», — сказал он. Это высказывание вызвало логичный вопрос из зала: если предприниматель исповедует православие, не считает ли он саму инициативу покорения космоса кощунственной?
Глава Асгардии ответил притчей. Человек спрашивает: «Господи, когда я дойду до края вселенной, что я буду дальше делать?» — «Сын мой, я создал тебя по своему подобию — как создателя, когда ты дойдешь до края моей вселенной, то начнешь создавать собственные».
Все происходящее было несколько сюрреалистичным: вот, перед собравшимися сидит глава нового государства (причем королевства), не признанного ни одной страной мира. Его спрашивают о собирательном портрете граждан его страны, обсуждают с ним, не приведет ли то, что основным языком Асгардии является английский, к засилию англосаксов в его власти — причем на полном серьезе. У корреспондента «Ленты.ру» возник закономерный вопрос: почему Ашурбейли уверен, что его королевству удастся добиться признания ООН?
«Кто сказал, что ООН — это крупная авторитетная организация? Просто некое наследие договоренностей по итогам Второй мировой войны», — ответил предприниматель, тут же, правда, оговорившись, что шутит. По его словам, для признания достаточно голосов четырех-пяти стран, входящих в ООН, а уж это-то проще простого.
Кстати, а почему Асгардия — королевство? Вроде бы она представляет собой парламентскую республику. Однако причина такого наименования оказалась достаточно прозаической.
— Нам хотелось какого-то эпатажа, романтики, волшебства, — признался Ашурбейли. — Космическое королевство! В конституции записано, что у нас конституционная монархия, но срок своего пребывания на посту я ограничил пятью годами, этого достаточно, чтобы асгардианцы определились, чего они хотят сами. Данная конституция — не догма, через пять лет они могут проголосовать за космическую диктатуру — значит, она у них будет. Или будет монархия. Я понятия не имею, что будет через пять лет. Организм растет быстро, 75 процентов асгардианцев — молодые, креативные, что они напридумывают — я не знаю.
Помимо этого, Ашурбейли заявил, что асгардианки — самые счастливые женщины в мире, так как в Асгардии 84 процента мужчин и лишь 15 процентов женщин. Кстати, вскоре откроется государственная служба знакомств. А когда будет избрано правительство и страну признает ООН, власти смогут заключать браки между асгардианцами, многие из которых, кстати, специально не женятся и не выходят замуж сейчас, чтобы сделать это потом в космическом королевстве.
Один из присутствующих задал предпринимателю вопрос: не хочет ли он подискутировать со знаменитым визионером Илоном Маском, который собирается отправить человечество на Марс? Но Ашурбейли счел свой статус слишком высоким для беседы с таким человеком. «Как глава государства я бы с удовольствием позадавал вопросы Путину, Трампу, подискутировал бы, — сказал он. — А говорить с основателем корпорации, пусть даже и выдающимся, — пусть это делает мой министр науки и техники».
При этом он довольно скептически отозвался об идее полета на Марс: «В горизонте своей жизни я дальше Луны не смотрю, так как на сегодняшний день физиология человека не позволяет ему находиться постоянно на более дальних расстояниях, а заниматься авантюризмом не хотелось бы».
В этот момент в зале послышался шум.
— Ну что ты бузишь! В асгардианцы не возьмут! — возмущался один гость из первого ряда поведением своего знакомого.
— Не можем не взять, если он зайдет на сайт и заполнит форму, — сказал ему Ашурбейли.
— А я характеристику напишу! — не унимался мужчина и тут же задал вопрос о том, как, собственно, предприниматель собирается доставить первый спутник космического королевства на орбиту.
Оказалось, что произведен аппарат в Америке, запускается на американской ракете-носителе, который пристыкуется к МКС, а потом отстрелится от нее на орбиту. «Такая беда. В России это никому не было интересно, мы пытались, бились весь год», — огорченно отметил Ашурбейли.
Тем временем корреспондент «Ленты.ру» в конституции Асгардии наткнулся на пассаж о том, что Асгардия берет на себя обязанность отражать любые угрозы и обеспечивать безопасность каждого своего гражданина. Но кто будет обеспечивать? Будут ли в космическом королевстве силовые структуры — полиция, армия?.. И планируют ли они, пока граждане находятся на Земле, а не в космосе, как-то защищать права асгардианцев?
Оказалось, что не будет ни армии, ни полиции. «Поскольку основная задача Асгардии — защита планеты Земля от угроз из космоса, то, конечно, (это предусмотрено конституцией) в стране будет воздушно-космический флот, базирующийся на орбите. И задачи его будут состоять не в защите асгардианцев, а защите всего человечества планеты Земля от астероидно-кометной и других опасностей», — сказал Ашурбейли.
Когда же асгардианцы, наконец, получат свой космический дом?
— Я хотел бы при своей жизни побывать в лунном поселении асгардианцев, — признался глава Асгардии. — А до того побывать на первом орбитальном ковчеге. Мне 53 года, вот и считайте. Это, конечно, будет не завтра. Мы начали с первого спутника, в следующем году запустим еще два, в течение четырех-пяти лет будет четырехуровневая орбитальная группировка. И обязательно Луна. Дальше никто не смотрит.
Ссылки по теме
lenta.ru, 28 сентября 2017
lenta.ru, 06 октября 2017
lenta.ru, 12 октября 2017
Жизнь в провинции стоит недорого, а работа врача — еще меньше
Партнерский материал
Сможет ли ранняя диагностика снизить смертность от рака.
