Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Президент России Владимир Путин продолжает серию поездок по предвыборным регионам страны. В среду, 26 июля, глава государства посетил столицу Карелии, оценил новинку Петрозаводска и поддержал исполняющего обязанности главы региона. Кроме того, он встретился с волонтерами и представителями социально ориентированных НКО. С их жалобами соглашался, но подчеркивал, что к реформам, даже назревшим, надо подходить аккуратно.
В Петрозаводске президенту первым делом продемонстрировали новую точку сбора, а точнее, «Точку кипения» — коворкинг-центр Агентства стратегических инициатив (АСИ), который открылся в столице Карелии за день до приезда Путина. И познакомили с киборгом Русланом. Собранный за три недели и получивший программное обеспечение, написанное для него за три дня, робот крутил головой и двигал руками. Движения его сложно было назвать ловкими, но для работы в токсичной среде, где человеку небезопасно, подойдет, решили создатели.
После этого президента пытались удивить «умным браслетом», который отслеживает физическое и эмоциональное состояние персонала. Но делает это почему-то в течение получаса. «К этому времени как раз заснешь», — отозвался Путин. Но, разобравшись с еще одной функцией, воскликнул: «Так они еще и калории показывают? Безобразие! Выбросить их надо! Так же жить будет невозможно!». Чтобы исправить неловкое впечатление, он все же заметил, что над разработками «можно похихикать немножко», но без них жизнь превратится в болото.
Тем временем к журналистам, как бы между делом, вышел исполняющий обязанности губернатора Новгородской области (а также бывший глава АСИ) Андрей Никитин. Охотно отвечая на множество вопросов, он ни в какую не захотел признать себя технократом («Это тот, кто бездумно применяет модели и схемы, а я стараюсь исходить из реалий»), но много и с готовностью нахваливал новгородских предпринимателей. Их напор президент испытал в апреле, когда перед ним развернули карту области и указывали пальцем: «Вот Боровичи, вот две дороги — на Питер и на Новгород, других способов вывозить продукцию нет. С покрытием очень плохо, помогите починить!» «Какую из двух?» — уточнил тогда Путин. И получил решительный ответ: «Да обе!»
«А вы знаете, сколько этот предприниматель вкладывает в развитие города? И я ему дорогу построю!» — заверил, вспомнив ту историю, Никитин. Он почти с упоением говорил, как напористы и инициативны бизнесмены в его области. Заодно, конечно, и собственный энтузиазм показал.
Через полчаса напор демонстрировали и представители социально ориентированных некоммерческих организаций (НКО), собравшиеся в Петрозаводске, чтобы подключить к своим инициативам президента страны. «Чтобы решить что-то, нужна политическая воля, а ее нет! Вы как будто самый волевой в стране человек!» — объяснила суть почти любой проблемы одна из участниц встречи. Путин в шутку расправил плечи: «Хочется сразу выглядеть решительным». Но на самом деле призывал к осторожности и вдумчивости.
Больше всего его удивил директор интерактивной образовательной платформы «Учи.ру» Иван Коломоец, сумевший экспортировать свою разработку в Африку, спонтанно встретившись с президентом ЮАР. «Как так, он по улице гулял?» — не понял Путин. Оказалось, не гулял. Но российские ребята узнали, что за 800 долларов Джейкобу Зуме можно задать вопрос на своеобразной прямой линии. Заплатили, заинтересовали и продвинули разработку. «Молодцы, красавцы», — оценил их предприимчивость Путин.
Руководитель добровольного поисково-спасательного отряда «Лиза Алерт» Григорий Сергеев, напротив, привел пример неповоротливости и инертности. Он пожаловался президенту на то, что сегодня по закону нельзя определить местоположение пропавшего человека по находящемуся у него мобильному телефону. А промедление в таких ситуациях смерти подобно. «Вы уверены, что нельзя по закону?» — удивился Путин. Но выступающий был полностью уверен в том, что говорил. «Есть пилотный проект, но пока он не работает», — сказал глава поискового отряда, отметив, что конкретно в эти минуты в Подмосковье не могут найти пропавшего человека с мобильным телефоном.
На вмешательство Путина рассчитывала и директор благотворительного фонда Константина Хабенского (занимается организацией помощи детям с тяжелыми заболеваниями головного мозга). Она просила снять ограничения доступа в реанимацию к детям, а Путин в ответ рекомендовал действовать аккуратно. Такой же подход он предпочел бы в вопросе реформирования системы психоневрологических интернатов. На замечание президента петербургской благотворительной организации «Перспектива», что исправить ситуацию можно только решительными действиями, он напомнил: «В 90-е годы это называлось шоковой терапией, тогда говорили, что нужно все рубануть». Такие действия чреваты тяжелыми последствиями, и их нужно избежать, указал он.
В завершение программы президент провел отдельную встречу с исполняющим обязанности главы Карелии Артуром Парфенчиковым. И по уже сложившейся традиции передал ему зеленую папочку с жалобами жителей региона, поступившими на прямую линию в июне. Среди основных проблем Путин выделил ветхое жилье, доступность медпомощи, задержки заработной платы и вырубку лесов, очертив таким образом круг первоочередных задач для нового главы республики.
Профессор Санкт-Петербургского научно-исследовательского института онкологии Вахтанг Мерабишвили выступил с открытым письмом к онкологам, призвав их не участвовать в фальсификации данных о статистике рака в России. По его словам, сбор информации ведется «на коленке», цифры искусственно подгоняются к требуемым государством показателям. Выходит, если данные — фейковые, то и вся борьба с раком в России — имитация? Чтобы понять, насколько российская онкологическая картина оторвана от реальности, «Лента.ру» поговорила с онкоэпидемиологом, исполнительным директором Ассоциации онкологов Северо-Западного федерального округа, научным сотрудником университета Тампере (Финляндия) Антоном Барчуком. Одна из основных тем его научных исследований — раковые регистры и медицинская статистика.
«Лента.ру»: Один из главных факторов эффективности онкологической помощи — это выживаемость. Сколько в среднем сейчас россияне держатся после постановки диагноза?
Антон Барчук: На федеральном уровне пока такой показатель недоступен. Чтобы посчитать выживаемость, нужно для каждого онкологического пациента иметь две даты: когда поставлен диагноз и когда умер.
Ну с этим же все должно быть просто. Разве нет?
Проблема в том, что не всегда из загса можно быстро получить сведения о смерти конкретного человека. Например, в Финляндии это делается централизованно — просто сводятся автоматически две базы данных: онкологический регистр и смертность. А у нас в каких-то регионах это делают, в каких-то есть трудности. Из-за этого в регистрах бывают «мертвые души» — то есть пациент умер, но сведений об этом в базе нет. Показатель выживаемости высокий, а на самом деле это просто некорректные цифры.
И общую выживаемость считать для всех онкологических болезней сложно. Возникнут те же проблемы, что и с ранними стадиями. Например, взять базалиомы: если их включить в расчет выживаемости, цифры выйдут слишком оптимистичными.
Самое сложное в работе с регистрами — получать данные по выживаемости, которые имеют смысл, которыми можно оперировать. Нужна не просто фиксация факта болезни, а еще и корректные данные по стадии, по типу опухоли. Нужно учитывать причину смерти онкологических больных. Также нужно учитывать смертность здоровых людей того же возраста и пола, у которых нет рака. Ведь если высока смертность от других причин, то и расчеты выживаемости больных раком должны это учитывать. Мы как раз сегодня занимаемся тем, что пытаемся считать выживаемость различными методами. Это не так просто.
Значит, когда говорят, что выживаемость при раке в России ниже, чем в Европе и Америке, — это неправильно?
Выживаемость в России и за рубежом мы сегодня не можем сравнить объективно. И не только из-за базалиом или проблем с методикой. Например, в Финляндии выживаемость по раку молочной железы намного выше, чем в России. Но там это происходит не только из-за качественного лечения, но и за счет программы скрининга. То есть выявляется очень много женщин на ранних стадиях, есть и гипердиагностика. Эти пациентки не будут умирать, поэтому показатель выживаемости там выше. Это касается и рака предстательной железы. В Финляндии пациенты с этой опухолью живут гораздо дольше.
Видимо, в России все совсем плохо…
Это не значает, что в России лечат хуже. Чтобы увидеть объективную картину, нужно сравнивать больных с одной и той же стадией рака, с одинаковым морфологическим типом опухоли. И даже тогда могут возникнуть трудности.
А если честно, выживаемость — не самый простой метод оценки качества онкологической помощи, и он мало что может сказать о текущей картине. Есть куда более доступные индикаторы для каждого типа опухоли, но информация о них сейчас не собирается.
Какие это индикаторы?
Для каждой опухоли есть свои диапазоны. Это может быть время от появления симптомов до постановки диагноза; время от диагноза до начала лечения; количество удаленных при операции лимфатических узлов; качество удаленного при операции морфологического препарата; процент больных, получающих дополнительную к операции химиотерапию или лучевую терапию; процент больных, получающих адекватное обезболивание, и так далее. Важно, что для оценки этих показателей не надо ждать год, три или пять, как для того же индикатора выживаемости.
К сожалению, у нас к раковым регистрам относятся как к какой-то системе учета, как к бухгалтерии. Это неправильно. Во всем мире регистры — это мощнейшие научные центры. В скандинавских странах, например, больше половины всех научных исследований в онкологии делается на базе регистров. Смотришь на наши данные и понимаешь, что это материал для адекватных диссертаций. На основании них уже сейчас можно делать научные работы международного уровня.
Какие именно?
На данных раковых регистров изучают факторы риска, создают программы скрининга, делают рекомендации для врачей: какие методы лучше не использовать, стоит ли рискнуть при такой локализации опухоли и сделать операцию, насколько эффективно будет такое-то лекарство у той или иной группы пациентов в реальной практике. Можно даже составлять прогнозы по заболеваемости, на этом основании составлять бюджеты на лекарственное обеспечение. Кстати, если врачи увидят, как можно использовать данные раковых регистров, они по-другому будут к ним относиться. Будут передавать корректную информацию, использовать единые классификации при определению диагноза, стадий…
Регистры могут многое рассказать даже о качестве работы онкологов на конкретной территории. Например, мы видим, что в этом регионе много случаев, когда диагноз выставляется уже посмертно. Едем туда и разбираемся. Причин может быть миллион, но, как правило, они системные и вполне устранимые. Это не всегда плохо. Иногда бывает, что онкологи и морфологи в таком регионе внимательнее относятся к постановке диагноза, в том числе посмертного. Или смотрим: а почему в этой больнице выживаемость намного ниже, чем в соседней? Это начинает обсуждаться. Задача не в том, чтобы кого-то наказать, а чтобы всем было лучше, прежде всего — пациентам. Так во всем мире делается. Но над регистрами нужно работать, вкладываться в это, обучать людей.
Российской онкологической статистике верить нельзя?
Наоборот, онкологическая статистика у нас в стране намного лучше, чем по любым другим заболеваниям. Так сложилось исторически. Регистрация онкологических заболеваний у нас ведется с 1953 года. Эта система не была разрушена после перестройки, а продолжала существовать. В конце 1990-х годов приказом Минздрава создали электронную систему регистрации. Практически в каждом регионе есть регистры, куда стекаются цифры по онкологии. То есть население России охвачено учетом на 90-95 процентов. Далеко не все страны могут похвалиться такой базой.
Но при желании ведь можно нарисовать любые цифры. Насколько сведения корректны?
Первичная и самая важная задача регистров — собирать данные по заболеваемости, то есть фиксировать новые случаи рака. С этой точки зрения цифры корректны для большинства опухолей. Это обусловлено объективными причинами. Для подтверждения онкологического заболевания всегда нужен морфологический диагноз — то есть проводится биопсия, исследуется ткань опухоли.
При других патологиях диагнозы часто выставляются субъективно, на основании жалоб или субъективных критериев. К тому же и пациент, и врач заинтересованы в том, чтобы морфологическое исследование было выполнено. Без этого пациенту просто не поставят диагноз, не выпишут дорогие лекарства. Придумать какие-то левые цифры, занизить или, наоборот, завысить первичные данные о новых больных практически невозможно и не имеет большого смысла. Любые манипуляции с табличными данными видно невооруженным глазом.
Все ли больные учитываются в раковых реестрах?
В региональных регистрах могут быть некорректные сведения по детским заболеваниям, гематологическим и опухолям мозга. Но эти проблемы характерны для всего мира. Связано это с тем, что больные с такими локализациями опухолей, как правило, лечатся не в диспансерах или вообще не по месту жительства, поэтому сведения о них могут не попасть в региональные регистры. Это системные недоработки, которые надо решать, но это вовсе не чей-то злой умысел или какая-то целенаправленная политика.
После замечания президента Путина о том, что нужно сделать упор на раннюю диагностику, статистика по пациентам с первыми стадиями рака начала стремительно расти. Совпадение?
Даже без всяких манипуляций, без всяких команд сверху можно десять раз перепутать данные о ранних стадиях. Есть такая опухоль кожи — базалиома. Это не совсем рак. Эти опухоли практически всегда выявляются в самом начале, смертей почти не вызывают. Если их включать в общую статистику онкологических заболеваний, то получится, что у нас высокий процент выявления рака на ранних стадиях и низкая летальность.
За рубежом базалиомы чаще не учитывают в общей статистике. Но эту особенность российской статистики никто не скрывает, она известна всем специалистам. От этой практики действительно нужно постепенно отходить. Мы пытаемся решить задачу по унификации российской и международной статистики. В том числе для этого в прошлом году перевели на русский язык международную классификацию онкологических болезней, а с этого года Минздрав рекомендовал ее использование во всех раковых регистрах страны.
Есть и другие объективные причины, которые могут вызывать путаницу, их нужно и важно объяснять, но это не сильно отражается на общей картине показателей заболеваемости и смертности. В некоторых регионах также есть проблемы с качеством установления стадии болезни. Но сборники с данными по отдельным локализациям опухолей врачам доступны, их можно открыть и посмотреть, как будет выглядеть статистика по тем или другим опухолям.
Важно понимать, что любую цифру, которая озвучивается, нужно воспринимать критически и смотреть, откуда она берется. Если официальные органы оглашают какие-то статистические сведения, которые кому-то кажутся странными, это не значит, что их придумывают. Цифры, по крайней мере, в раковых регистрах реальные, просто нужно уметь их правильно интерпретировать.
Например?
Допустим, очень аккуратно надо подходить к показателю увеличения выявления больных онкологией на поздних стадиях. Многие склонны считать, что это индикатор плохой работы онкологической помощи. Когда у нас в регионах начали внедряться аппараты ПЭТ, КТ, мы стали видеть метастазы у тех больных, у которых до этого ничего не выявлялось. Просто раньше не было такой аппаратуры, таких методик. А если не учитывать этого и просто поставить рядом две цифры, то появится ощущение, что у нас поздно выявляют онкологию. Но на самом деле цифры растут не потому, что все плохо. А наоборот — появляются пациенты, которых раньше просто не могли диагностировать, и они умирали. Любая попытка использовать статистические данные без должного осмысления обречена.
Вы сейчас в основном говорили о нюансах регистрации новых случаев онкологии. Но можно ли манипулировать цифрами по смертности? Ведь так просто под административным давлением пациента с онкологией записать в графу, допустим, «умер от инсульта». Статистические данные сразу улучшатся.
Еще раз говорю: онкологическая статистика у нас в стране в разы лучше статистики по другим заболеваниям. Это было показано в научных работах. Ученые из Международной лаборатории исследований населения и здоровья ВШЭ и немецкого Института демографических исследований Макса Планка смотрели различия при установлении причин смерти в регионах России — насколько они корректны, совпадают ли между регионами. В числе наименее проблемных причин были в том числе смерти от ДТП и онкологические заболевания. Как вы понимаете, смерть по причине ДТП трудно с чем-то перепутать. А то, что онкологические заболевания также вошли в этот список, косвенно свидетельствует о том, что качество установления данной причины смерти лучше, чем других причин.
Могу открыть вам большой секрет, который вовсе и не секрет, но в него никто не верит. Смертность от онкологических заболеваний в России снижается уже долгие годы. Например, до 1990 года она росла, а после плавно идет вниз.
Но Минздрав отчитывается, что лишь в 2017 году пошло снижение, а до этого онкология росла.
Тут нет противоречий. Есть абсолютные цифры и стандартизированные показатели, которые рассчитываются с учетом возрастного состава населения. Это очень важно. Потому что население стареет, и если мы будем брать голые цифры, то количество умерших будет расти ровно потому, что у нас становится больше людей старшего возраста. Эта методика применяется во всем мире. Простой пример: в 2007 году в России было зарегистрировано около 22 800 смертей от рака молочной железы, а в 2015 — 23 000. То есть вроде бы есть рост. Но при этом стандартизованный показатель в 2007 году был 17,2 смерти на 100 000 женщин, а в 2015-м составил 15,2. То есть стандартизованный показатель смертности от рака молочной железы снижается.
Выходит, мы зря критикуем российскую онкологию? На самом деле она работает замечательно?
Снижение смертности от рака в основном идет из-за значительного сокращения опухолей легкого и желудка. И связано это скорее с немедицинскими вещами. У нас снижается распространенность курения — а это чуть ли не ведущий фактор риска рака. Если взять всех онкологических больных, которые умирали в Советском Союзе и в России, то чуть больше трети погибали из-за курения, особенно среди мужчин. Сейчас с каждым годом смертность у нас снижается и, надеюсь, будет дальше снижаться благодаря программе по ограничению распространения табака. И что еще интересно — смертность от рака легкого у российских женщин низкая и отстает от Европы лет на 20. Но это как раз тот случай, когда нагонять не надо.
Рак желудка — такое заболевание, что хороших результатов лечения нет нигде в мире. Наряду с раком легкого это один из самых «злых» видов онкологии. Но заболеваемость и тут снижается, как ни странно, за счет использования холодильников, улучшения санитарных условий. Это уменьшает распространение бактерии хеликобактер пилори, которая вызывает болезнь. Возможно, люди также стали потреблять меньше соли, которая тоже является фактором риска развития рака желудка.
А вот снижение смертности от рака молочной железы и рака кишечника может быть связано с увеличением эффективности лечения.
В четверг, 23 марта, президент России Владимир Путин со второй попытки посетил открывшуюся после долгой реставрации сцену Малого театра. В декабре прошлого года из-за трагических событий в Анкаре — убийства российского посла — был отменен просмотр спектакля «Горе от ума». Драматизма ситуации добавляло то, что автор пьесы Александр Грибоедов также погиб, будучи российским послом. Однако в этот раз ничто не помешало Владимиру Путину доехать до Театрального проезда и оценить спектакль «Последняя жертва». О том, какую роль этот вид искусства играет в повестке президента России, — в обзоре «Ленты.ру».
Тяжелый бархатный занавес поднялся, зрители затихли и на сцену вышел Юрий Соломин в роли Фамусова. Так 19 декабря 2016 года комедией «Горе от ума» открывалась основная сцена Малого театра — без высокого гостя. Работы по восстановлению одного из старейших театров России продолжались три года, и на премьере ждали Владимира Путина. В уютной комнате накрыли чай и сладости — президент должен был пообщаться с худруком театра и актерами. Журналистов расставили по точкам, сотрудники ФСО давно заняли положенные им места, но Путин задерживался в Кремле на встрече с представителями деловых кругов.
Как только начался спектакль, ленты информагенств запестрели сообщениями о ранении, а потом и смерти российского посла в Турции Андрея Карлова. Все первое действие ложа, где должен был сидеть президент вместе с главой Минкульта Владимиром Мединским, пустовала. Сотрудники театра надеялись, что глава государства все-таки приедет ближе к антракту. Однако за несколько минут до перерыва охрана президента покинула зал.
По драматическому совпадению, Александр Грибоедов, автор «Горя от ума», тоже погиб, выполняя работу посла России. Это случилось в 1829 году в Тегеране.
И вот спустя три месяца Путину все-таки удалось посетить Малый театр. На этот раз давали другую комедию — Александра Островского. Тут стоит отметить, что при жизни драматурга Малый театр прозвали «домом Островского», поскольку он был автором почти всего репертуара. Эта традиция сохраняется до сих пор.
На сцене разворачивалось не самое захватывающее действие, и весь первый антракт худрук театра развлекал президента беседой. Путин периодически улыбался, а сидевший позади него Мединский с пониманием кивал головой. В антракте президент оценил творчество Островского и игру актеров: «Ярко играют, талантливо. Засасывает зрителя то, что происходит на сцене». Но на вторую часть спектакля не остался.
Вообще, Владимир Путин, уроженец культурной столицы России, с самого своего прихода в Кремль смотрел на театр как на идеальную форму досуга во время визита иностранных лидеров.
В 2000 году, когда премьер-министр Великобритании Тони Блэр с супругой прибыли в Петербург по личному приглашению исполняющего обязанности президента России, вместе с четой Путиных они отправились в Мариинский театр на премьеру оперы Сергея Прокофьева «Война и мир» в постановке Андрона Кончаловского и Валерия Гергиева.
Однако увиденное на британца произвело не то впечатление, на которое рассчитывали в Кремле. Через много лет в своих мемуарах Блэр рассказывал, что в театре он шел рядом с Путиным и с удивлением отмечал, как люди с трепетом расступались перед президентом. В итоге культурная программа продемонстрировала ему не европейскую Россию, а настоящую Московию.
Несмотря на тот несколько неудачный опыт, российский театр не перестал быть частью досуга политиков. В июне прошлого года, например, Владимир Путин пригласил в Большой театр премьер-министра Израиля Биньямина Нетаньяху, который был с визитом в Москве.
Впрочем, чаще всего визит первого лица страны с толком используют первые лица театра — худруки. Здесь показателен опыт актера, режиссера и главы Союза театральных деятелей Александра Калягина. В июле 2015 года Путин приехал на спектакль «Лица» в его театр Et Cetera. Этот визит главы государства проходил на фоне полемики, разгоревшейся между главой Союза театральных деятелей и министерством культуры по поводу фестиваля «Золотая маска».
Визит президента, конечно, не имел отношения к дискуссии театрального деятеля с Минкультом. Путин обещал Калягину посетить его детище во время одной из встреч. Однако приезд руководителя государства в театр все равно сочли важным политическим жестом поддержки и Калягина, и театрального сообщества в целом.
Спектакль, поставленный по рассказам Чехова, Путин посмотрел полностью. Присутствовавшие в зале корреспонденты отметили, что Путин много смеялся и от души хлопал. Особенно живо президент отреагировал на фразу одного из чеховских персонажей: «Однажды выглянешь в окно, посмотришь, а все украли! Ничего нет!» «Как-нибудь рассосется!» — ответил ему другой персонаж.
В общении с президентом не теряются и актеры. Если есть какая-то наболевшая тема (а она всегда есть: устаревшая сцена, нехватка жилья, плохое финансирование), нужно вовремя ее озвучить в общении с высоким гостем.
В 2011 году Путин (тогда в должности премьер-министра) встречался с молодыми актерами и режиссерами Театра Наций. Артисты описывали преимущества нового театра и очень звали на спектакль «Киллер Джо».
«Что вы меня все на «киллера» приглашаете? Я лучше на Шукшина приду», — отреагировал премьер. И действительно пришел, только через несколько лет.
Во время беседы речь зашла и о служебном жилье для работников театра. Очень кстати присутствовавший на встрече мэр Москвы Сергей Собянин заявил, что правительство столицы подарит театру три квартиры. Актриса Чулпан Хаматова подняла другой вопрос — нужны школы повышения квалификации для актеров. По ее словам, для любого актера очень важно иметь возможность научиться чему-то новому, однако не у каждого есть возможность отправиться в Берлин или Лондон на курсы. Евгений Миронов, худрук нового театра, тут же протянул премьеру соответствующую просьбу в письменном виде.
«Бюрократ!» — прокомментировал Путин.
«А что делать? С кем поведешься…» — не растерялся Миронов.
В графике президента находится место не только театру, но и «важнейшему из искусств» — кино, а также филармонии и балету. Последний, к слову, стал декорацией и для еще одного важного события в жизни президента. В 2013 году после посещения балета «Эсмеральда» в Государственном Кремлевском дворце, общаясь с журналистами, Путин объявил о разводе со своей супругой Людмилой.
Работа фотографа Марио Сорренти представлена в экспозиции выставки «Календарь Pirelli 2012»
Фото: Валерий Мельников / РИА Новости
Каждая десятая женщина (по статистике — 13 процентов) не считает насилие харассментом и готова с ним мириться. 25 процентов считают домогательства на работе личным делом людей. Таковы выводы исследования «Насилие в сфере труда», которое провела научная сотрудница Федерального научно-исследовательского Социологического Центра РАН Ольга Мирясова. О видах домогательств на работе и методах борьбы с насилием она рассказала «Ленте.ру».
«Лента.ру»: Давайте начнем с определения. Что в России понимают под харассментом?
Мирясова: Предполагаю, что около 70 процентов жителей России в принципе не знают, что это такое. Если спросить про домогательства, ситуация будет лучше, но трактовка и этого понятия далеко не очевидна.
В 2011 году опрос на сайте вакансий HeadHunter показал, что 59 процентов людей сталкивались со случаями харассмента, среди женщин — 70 процентов. Но аудитория этого сайта намного более продвинутая, чем общество в целом, — его посещают активные пользователи интернета, образованные россияне. Когда ФОМ в 2017 году опрашивал население по стандартной выборке, 24 процента сказали, что случаи сексуальных домогательств в нашей стране бывают «часто», а 36 процентов — «бывают редко». Разброс в оценках объясняется влиянием на результат опросного инструмента. Можно спросить в лоб — «были ли случаи харассмента?» — и получить от большинства в ответ «нет», а можно спросить про отдельные формы харассмента — результат получится другим. Опросы о распространенности харассмента и отношении к нему дают совершенно разные цифры в зависимости от контекста и формулировки вопросов. Это говорит о том, что понимание термина у людей размыто.
Международная организация труда определяет харассмент как действие, направленное на людей по причине их гендера, в том числе действие сексуального характера, с целью причинения вреда. Такие действия относятся не только к работникам, но и к ученицам, стажеркам, волонтерам и соискателям.
Проще говоря, это давление на человека, которое имеет сексуальную составляющую и происходит в рамках отношений в трудовом или учебном коллективе.
Как распознать харассмент? Это не всегда — физическое насилие?
Нет. Спектр относящихся к нему действий очень широк, начиная с откровенных взглядов — невербальной коммуникации. Среди вербального — как прямые сексистские комментарии, так и обсуждение внешности одних женщин в присутствии других. Если мужчины, находясь в одном помещении с женщиной, достаточно грубо или откровенно обсуждают другую, то она чувствует себя сексуализированным объектом. Женщина может предположить, что в ее отсутствие о ней говорят примерно то же самое.
Но если у данного обсуждения нет цели, то это скорее будет просто сексистское поведение. А если есть (например, цель унизить), то это харассмент. Иногда провести грань довольно сложно, потому что неуважительное отношение к другим, постоянная демонстрация своего превосходства, попытки самоутвердиться за счет унижения других — все это для части людей является нормой поведения.
Многие думают, что домогательства распространены только в сфере шоу-бизнеса.
Такие случаи чаще попадают в средства массовой информации. Кто напишет статью о том, что начальник цеха домогался укладчицы конфетной фабрики? Кому будет интересна такая новость? Пишут о звездах и случаях с ними, поэтому и складывается такое мнение.
Почему вы выбрали эту тему для исследования?
В июне в Международной организации труда должно пройти голосование по принятию новой конвенции об искоренении насилия и домогательств в сфере труда. Россия ведет себя пассивно, и никто не знает, как она проголосует. Эта ситуация подталкивает к обсуждению темы.
Кого вы опрашивали?
Вместе со студентками магистратуры СПбГУ я начала опрашивать работниц кафе в Санкт-Петербурге. Сфера обслуживания — это та сфера, где есть явные случаи харассмента, а официантки — достаточно массовая профессия для женщин 18-30 лет. В обществе официантки имеют имидж низкооплачиваемой и низкостатусной профессии, что увеличивает риск домогательств не только со стороны клиентов, коллег, но и со стороны, например, таксистов. Когда уставшая девушка после смены садится в такси в два-три часа ночи, водитель часто делает ей неприличные намеки, предлагает поехать куда-то еще, исходя из того, что она официантка, а значит флирт и случайный секс для нее являются нормой.
К вербальному насилию относятся неуместные вопросы о личной жизни: опрошенные официантки говорили, что домогательства начинаются с вопросов, есть ли муж или парень, как бы намекая на то, что если они свободны, то им что-то там предложат. Часть клиентов считает, что официантке нечем заняться и ее можно пригласить посидеть за столиком. На самом деле они полностью загружены работой и отвечать постоянно на вопросы, замужем или нет, им не очень комфортно. Мужчины не понимают, что это не первый подобной вопрос к девушке за день.
Получается ситуация, когда мужчина пытается познакомиться, и его желание может быть искренним, для женщины это, по сути, уже домогательство: ей это мешает работать, поскольку она понимает, что для клиента она не официантка, а сексуальный объект. Ведь официантка — это человек, который должен принести блюдо, а сексуальный объект — это тот, с кем планируют какие-либо дальнейшие отношения.
Хотя исследование только началось, уже очевидно, что официантки часто не рассматривают насилие как харассмент. Несмотря на негативное отношение и к тому, и к другому, они видят в харассменте издержки профессии, с которыми приходится иметь дело. Им не приходит в голову, что эта проблема системная и решать ее тоже нужно системно.
Ее решили в других странах?
Проблема нигде не решена окончательно. Пока есть отношения экономической зависимости, будут возникать подобные ситуации. Просто в разных странах существуют свои механизмы и подходы к решению проблемы.
Европа дальше ушла в наличии инструментов для защиты женщин, начиная от законов и заканчивая профсоюзами, которые понимают эту проблему и готовы ей заниматься. Там более давняя история защиты гражданских прав. В Советском Союзе равенство прав мужчин и женщин внедряли сверху: была государственная политика, связанная с потребностью государства в новой рабочей силе, но домашнее хозяйство при этом оставили на плечах женщин. В Европе же женщины сами долго боролись за свои права, поэтому институты гражданского общества имеют там намного более прочный базис, и демонстрации собирают десятки тысяч женщин.
В 1990-е вопросы гендерного равенства широко обсуждались в обществе: в Госдуме появились гендерные фракции, давали гранты на гендерные исследования, работали общественные организации. Сейчас ситуация противоречивая. Есть как ярко выраженный консервативный тренд, связанный с государственной политикой и деятельностью церкви, так и общественный запрос на гендерное равенство. Мне кажется, что молодежь имеет совсем другое самосознание, многие девушки не готовы следовать стереотипам, и в этом большой потенциал изменений.
Каким образом человек формирует свое отношение к харассменту? Почему получается, что для одних это что-то допустимое, а для других — наоборот?
На человека влияет все понемногу, но есть так называемый «скрытый учебный план»: кроме непосредственно образовательных программ, которые дают учебные заведения, начиная с детского сада и кончая вузом, нам прививают определенные ценности. В детском саду мальчикам и девочкам постоянно говорят: ты, девочка, — делай это, ты, мальчик, — делай то. Далее дети проносят это через школу и частично — через вуз, что, безусловно, влияет на их биографию, стремления и отношение к себе.
Почему многие девочки в школе увлекаются информатикой, но существенно реже идут учиться на программистов и еще реже в итоге работают ими? Это влияние скрытого учебного плана: «программист — не женская профессия».
Интересно, как меняются голливудские мультики. Иногда смотрю их с дочкой. Например, один сюжет «Суперсемейки» был про распределение семейных обязанностей: мама находит хорошую работу, а папа остается с тремя детьми дома. И тут он понимает, что на работе намного легче! И это не единственный пример. Меня это радует. Советские мультфильмы даю ребенку смотреть с болью: вижу, как они формируют гендерные стереотипы. Современные «Смешарики» тоже ненамного лучше. В них две героини: сова-домохозяйка и Нюша, которая думает о своей привлекательности. Хотя там есть серия, как Нюша добивалась гендерного равенства, но в целом женские персонажи не радуют разнообразием. И это тоже скрытый учебный план, который на подсознательном уровне потом будет тормозить девочку.
Та же ситуация складывается и с харассментом. В культуре и образовании имеет место объективизация женщины, восприятие ее как сексуального объекта, с одной стороны, и как объекта, который обслуживает семью, — с другой. Все эти представления воспроизводятся из поколения в поколение, транслируются через культуру.
Но сейчас заметны подвижки. Ни общество, ни культура не статичны, и вместе с ростом разнообразия, которое произошло в последние 20-25 лет, появлением новых коммуникативных возможностей (интернет, поездки за границу) растет общая открытость общества. Теперь меньше факторов, которые принуждают людей жить в рамках заданных социальных ролей. Но, несмотря на изменения, это всегда конфликт: с одной стороны, девочки начинают себя ценить, с другой — выбраться за рамки стереотипов не так просто. Дальше начинается личная история каждой: сможет ли она выбрать свой путь и жить с чувством собственного достоинства или нет.
«Большинство женщин вынуждены увольняться»
Связан ли харассмент со стеклянным потолком и разрывом зарплат у мужчин и женщин в 30 процентов?
Отчасти. Когда много мужчин на средних или высших позициях, а женщина уже сталкивалась с сексизмом или харассментом, работа в мужском коллективе может быть для нее стрессом. Она может опасаться, например, вновь столкнуться с ситуацией, когда мужчины обсуждают между собой женщин, не обращая внимания, что делают это в присутствии одной из них. И в целом получается, что это «не ее» коллектив.
Есть ли в России статистика по харассменту?
Когда спрашивали людей в массовых опросах, сталкивались ли они с харассментом, цифры выходили небольшие, но их нужно внимательно анализировать. Многим женщинам трудно признаться, что с ними такое случалось, поэтому про свои истории они не говорят, не помнят или просто не распознают как таковые. Когда началась история с #MeToo, я поначалу думала, что я лично не сталкивалась с домогательствами на рабочем месте. Только потом у меня в памяти всплыла история, когда мне было 18 лет и я работала проводницей в студенческом отряде. Начальник поезда закрылся со мной в купе и стал приставать. Про эту ситуацию я забыла, видимо, потому что она разрешилась — я перевелась на другой поезд. Увольнение с работы — до сих пор наиболее распространенная стратегия поведения в случае харассмента. Возможностей решить проблему другим способом у наших женщин немного.
Ваша ситуация напоминает скандал в Голливуде, когда о домогательствах продюсера Харви Вайнштейна жертвы рассказали спустя много лет, и наш скандал в Госдуме, когда в домогательствах, которые происходили в разные годы, обвинили депутата Леонида Слуцкого.
Я понимаю женщин, которые рассказали о ситуации харассмента только 20 лет спустя. Мне в 18 лет и в голову не пришло зафиксировать случившееся как проблему, имеющую общественную значимость. Я не думала, что нужно к кому-то обратиться, единственная мысль — надо менять работу. Америка же за 20 лет прошла большой путь, и, если тогда пострадавшие, возможно, думали, что это часть их профессии, что можно отказаться спать с кем-то, но это будут предлагать регулярно и от этого никуда не денешься, — говорить бессмысленно, никто не поддержит. А сейчас они поняли, что говорить стоит: в профессию приходят молодые девушки, они проходят через то же самое, и надо дать понять на публичном уровне, что такие действия недопустимы.
Что касается Слуцкого, то, конечно, это позор, что комиссия по этике не нашла нарушений в поведении депутата, но для меня эта история больше про смену поколений и тренды. Люди старшего поколения консервативные и закостенелые в своем сексизме, да и корпоративная солидарность вполне типична для Госдумы и представителей власти. Но растет новое поколение, и у него намного более прогрессивные взгляды.
Что вы можете сказать о ситуации с главредом «Медузы» Иваном Колпаковым, которого также обвинили в приставаниях к жене подчиненного?
Хорошо, что состоялось обсуждение. Если кейс со Слуцким — это история на рабочем месте, то кейс с Колпаковым — про пьяную вечеринку. Раньше сказанные в таких местах слова вообще никого не волновали.
В этих историях важен не сам факт наказания «уличенного» в сексизме (увольнение, штраф или что-то другое), а дискуссия, реакция самого человека и его готовность переосмыслить произошедшее. Виновный не обязан всю оставшуюся жизнь носить клеймо сексиста — это тупиковая ситуация. Если бы Колпаков искренне написал, что все понял и никого унизить не хотел, то, по моим меркам, это был бы лучший результат.
Обычно говорят о случаях, когда домогательствам подвергаются женщины. А часто ли с этим сталкиваются мужчины?
Бывает все, но другое дело, что сложно сказать, насколько часто. Исследований не было, да и мужчины менее охотно будут про все это рассказывать: находиться в положении жертвы им тяжело. Все зависит от распределения власти: если женщина, например, вышестоящая начальница, а мужчина зависим от нее, в этом случае домогательства вполне возможны. Но у мужчин в сексистском обществе власти больше по умолчанию, поэтому для подобной ситуации у женщины должен быть гораздо больший ее [власти] перевес. Трудно себе представить, что девушка домогается равного по статусу коллегу, а если и так, то, скорее всего, для него это не будет проблемой: он либо посмеется, либо ее отвергнет, но на 99 процентов не останется после этого в униженном положении. С женщинами все по-другому.
Почему так? В чем сложность для женщин, подвергшихся харассменту, борьбы с этим?
Я разговаривала с юристами, они говорят, что ничего или почти ничего не могут предложить женщинам, которые хотят бороться с харассментом. Правовые механизмы в этой сфере в нашей стране фактически отсутствуют. Вся надежда на коллектив, профсоюз или добрую волю работодателя.
Большинство женщин вынуждены увольняться. Юристы считают, что харассмент надо рассматривать как дискриминацию на рабочем месте, потому что это сфера трудовых отношений, но наши суды очень не любят работать с дискриминацией и вообще не понимают, что это такое. В судах доказать случай дискриминации не удается почти никогда. Одно из немногих исключений — кейс со стюардессами из «Аэрофлота», когда им сказали, что в компании должны работать девушки с размером одежды меньше 48. За «избыточный вес» их лишали надбавки к зарплате. Суд запретил отбирать работников по размеру одежды, но постановил выплатить смешную компенсацию — около пяти тысяч рублей за моральный вред. Но это тоже история не про харассмент. Про харассмент вообще нет успешных историй.
Почему?
У нас несовершенное законодательство. В 2003 году в Госдуму был внесен законопроект о гендерном равенстве. Пролежал там 15 лет. Сейчас к нему хотят вернуться, но идет обсуждение по его корректировке. Еще неизвестно, чем это закончится. Последние три года было много дискуссий о законе о домашнем насилии — все силы феминисток ушли на него. Они хотели, чтобы работала система защиты жертвы, как в некоторых других странах, где бывшему мужу или партнеру суд может запретить приближаться к бывшей супруге или партнерше. Там суд не только возбуждает уголовное дело, но и стремится обезопасить жертву от возможных притязаний с помощью охранного ордера. У нас этого нет.
Нет никакой системы безопасности. Были прецеденты, когда муж встречал жену около суда, нападал на нее и пытался избить. Много сил ушло на этот закон, поэтому до темы харассмента, на мой взгляд, просто руки не доходили. А говорить про это надо: можно добиться возбуждения уголовного дела в случае попытки изнасилования или побоев на рабочем месте, но если человек не под стражей, он продолжит работать в той же компании и встречаться со своей жертвой. У нас закон никак не обязывает работодателя перевести или уволить сотрудника.
Поможет ли введение корпоративного кодекса?
Это эффективная, хотя и непростая для осуществления модель. Все зависит от того, какие инструменты будут прилагаться к нему: какие санкции последуют за нарушением кодекса. Логично было бы создать конфликтную комиссию или ввести должность омбудсмена по правам женщин, к которому можно обратиться по всем наболевшим вопросам. Этот орган должен решать проблему внутри коллектива, чтобы потерпевшей стороне не приходилось идти в суд, потому что суд — дело затратное по деньгам и времени.
Если подытожить: как женщине обезопасить себя от харассмента в России?
Беда в том, что пока никак. Пока приходится надеяться только на солидарность коллег и отзывчивость руководства. При этом люди часто не очень хотят знать, что происходит в жизни коллег, не всегда готовы помочь или боятся реакции работодателя. Конечно, женщина должна попытаться сама что-то предпринять, но то, насколько ее действия будут успешными, зависит от многих обстоятельств: от востребованности ее как работника, размера коллектива, типа взаимоотношений и ее личных коммуникативных возможностей. Даже если жертва — сильный и уверенный в себе человек, противоположная сторона может быть так же уверена и сильна в своем праве на притязания. Важно начать говорить. Обсуждение проблемы в обществе — первый шаг к изменениям.
Никита Медведев из Якутии — один из самых маленьких пациентов в Областной детской клинической больнице Екатеринбурга. Ему десять месяцев, шесть из которых он сражается с острым лейкозом — раком крови. После короткой ремиссии у мальчика возник рецидив. Теперь единственный шанс спасти ему жизнь — трансплантация костного мозга. Но чтобы дожить до операции, Никите необходимо дорогое противоопухолевое лекарство.
Весь мир Никиты — это больничная палата в екатеринбургской клинике. Где-то за окном бурлит предпраздничная жизнь: сверкают гирляндами елки и витрины магазинов, едут куда-то машины. Но Никита ничего об этом не знает. Двадцать четыре часа в сутки он лежит под капельницами, а медсестра каждое утро берет из его пальца кровь, чтобы проверить лейкоциты.
За последние полгода малыш принял столько химиопрепаратов и антибиотиков, что они уничтожили практически все здоровые бактерии, которые защищали его организм от инфекций. Рот Никиты стал похож на живую рану. Из-за сильного воспаления десен мальчик не мог есть. Из-за сильной боли не спал почти неделю. А на днях мама с удивлением обнаружила у сына первые зубы.
— Мы с Никитой уехали из дома еще в июне, когда ему было четыре месяца, — рассказывает Светлана. — С тех пор я приезжала домой только однажды, чтобы собрать документы для оформления сыну инвалидности. Полгода мы с врачами боремся за Никитину жизнь.
До болезни мальчик уверенно сидел в кроватке и пытался ползать. Молодые мамы жаловались Светлане на бессонные ночи, а ей даже и сказать на это было нечего — ребенок не болел, не капризничал и улыбался всем подряд. Не характер, а золото!
Все изменилось весной, когда в районной поликлинике Никите сделали плановую прививку. Через несколько дней температура у малыша подскочила до 39.
— После прививок такое часто бывает, — успокоил маму участковый врач. И посоветовал сбивать температуру нурофеном.
Когда у малыша на ногах стали появляться красные пятна с капелькой запекшейся крови по центру, педиатр предположил, что ребенка покусали комары, и лечение не назначил. А дальше появилась заложенность носа, кашель, снова поднялась температура…
Тогда Светлана обратилась за помощью в частную клинику. Там поставили диагноз «острый ринофарингит», выписали лекарства от кашля и капли для носа. Прошел почти месяц, но улучшений не было. Наоборот, малыш слабел с каждым днем.
— Ребенку надо сдать кровь, — предложила отоларинголог из местной поликлиники.
В тот же день Светлане позвонила заведующая и велела немедленно приехать вместе с сыном: «Я работаю тут двадцать лет, но такие анализы вижу впервые». В крови Никиты лейкоциты в разы превышали норму. Врачи заподозрили острый лейкоз и положили Никиту в стационар.
Через два дня на самолете санитарной авиации из города Нерюнгри мальчика и маму доставили в Республиканскую больницу №1 в Якутске. Малышу сделали пункцию костного мозга и взяли анализы крови. За время перелета количество лейкоцитов удвоилось. Диагноз подтвердился: острый младенческий лимфобластный лейкоз.
Первого июля Никите начали делать первый курс химиотерапии.
— Медсестра приходила каждый день и брала анализы, — рассказывает Светлана. — Показатели то улучшались, то снова падали. На 43-й день лечения мне объявили, что ремиссия достигнута. У меня с плеч как будто гора свалилась.
Ребенок после химиотерапии был слабенький, но не такой, как раньше. Глаза повеселели, он стал реагировать на людей и улыбаться. А однажды сказал: «Мама». Все эти дни и ночи Светлана не отходила от сына ни на шаг.
— Пока Никиту лечили, я была в маске или в двух сразу, чтобы не заразить сына, — вспоминает Светлана. — А когда мне наконец разрешили снять маску, Никита не сразу меня узнал. Он внимательно смотрел на лицо, а потом схватил за нос и сказал: «Мама!»
До конца лечения оставалось два месяца. Светлана уже смотрела расписание полетов в Якутию и представляла, как семья наконец-то соединится. В Нерюнгри остался папа Никиты, а старшую дочь Веронику временно взяла к себе в Донецк бабушка.
— После третьего курса «химии» я заметила, что у сына отекли глаза, — говорит Светлана. — Я надеялась, что это аллергия. Но лечащий врач велела готовиться к пункции костного мозга.
В ноябре Никите сделали контрольный анализ крови, пункции спинного и костного мозга. Опухолевые клетки были везде. Ребенку поставили диагноз: сверхранний комбинированный (костномозговой и нейролейкоз) рецидив.
— К сожалению, раковые клетки быстро размножаются, — сказал врач. — Выход только один — трансплантация костного мозга.
Ближайший трансплантационный центр нашли на Урале. В конце ноября Никиту на пассажирском самолете доставили в Областную детскую клиническую больницу Екатеринбурга.
Здесь мальчику назначили противорецидивный курс химиотерапии. Каждую неделю у Никиты берут пункцию костного мозга. А его мама тем временем готовится стать для него донором. За три недели количество раковых клеток удалось уменьшить, однако небольшое количество пока еще остается. Врач сказал, что для того, чтобы трансплантация прошла успешно и мамин костный мозг прижился, Никите необходима полная ремиссия. Для этого мальчику нужно дорогое противоопухолевое лекарство, которое государство не оплачивает.
— Недавно у нас в больнице нарядили елку, — улыбается Светлана. — Никита еще никогда не видел новогоднюю елку. Я мечтаю, чтобы у него поднялись немного лейкоциты, потому что после химиотерапии все показатели крови низкие, и нам разрешили на нее посмотреть.
Родители и врачи делают все возможное, чтобы спасти Никиту. Но без нашей помощи они не справятся.
Заведующий отделением детской онкологии №2 Областной детской клинической больницы Олег Аракаев (Екатеринбург): «Для достижения ремиссии Никите необходима лекарственная терапия препаратом блинатумомаб. К сожалению, данное лекарство государством не предоставляется».
Стоимость лекарства — 1 521 000 рублей.
На 17:00 (24.12.2019) 286 читателей «Ленты.ру» собрали 269 897 рублей. 10 500 рублей собрали читатели rusfond.ru Не хватает 1 240 603 рублей.
Сбор средств продолжается.
Дорогие друзья! Если вы решите помочь Никите Медведеву, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято.
Русфонд (Российский фонд помощи) создан осенью 1996 года для помощи авторам отчаянных писем в «Ъ». Проверив письма, мы размещаем их в «Ъ», на сайтах rusfond.ru, kommersant.ru, «Лента.ру», в эфире Первого канала и на радио «Коммерсантъ FM», в социальных сетях, а также в 172 печатных, телевизионных и интернет-СМИ. Возможны переводы с банковских карт, электронной наличностью и СМС-сообщением, в том числе из-за рубежа (подробности на rusfond.ru). Мы просто помогаем вам помогать.
Всего собрано свыше 13,979 млрд руб. В 2019 году (на 19 декабря) собрано 1 355 200 774 руб., помощь получили 1833 ребенка.
Русфонд — лауреат национальной премии «Серебряный лучник» за 2000 год, входит в реестр НКО — исполнителей общественно полезных услуг. В 2019 году Русфонд выиграл президентский грант на проект «Совпадение. Экспедиция доноров костного мозга», а его Национальный РДКМ — президентский грант на проект «Академия донорства костного мозга», грант мэра Москвы на проект «Спаси жизнь — стань донором костного мозга» и грант Департамента труда и соцзащиты населения Москвы на проект «Столица близнецов». Президент Русфонда Лев Амбиндер — лауреат Государственной премии РФ.
Дополнительная информация о Русфонде и отчет о пожертвованиях Русфонда.
Адрес фонда: 125315, Москва, а/я 110; rusfond.ru; e-mail: rusfond@rusfond.ru Приложения для iPhone и Android — rusfond.ru/app Телефон: 8-800-250-75-25 (звонок по России бесплатный), 8 (495) 926-35-63 с 10:00 до 20:00