Бороться с «зеленым змием» у россиян получается с трудом. Даже там, где это вопрос жизни и смерти — в поселениях коренных жителей Якутии, — желание населения ввести сухой закон порой разбивается о права виноторговцев. Так, Верховный суд республики признал незаконным запрет на продажу спиртного, за который проголосовали жители села Жиганска. В Якутии более 160 непьющих поселений. Заставят ли везде вернуть алкогольные ларьки — неизвестно. Есть и Чечня, где спиртное никто ни покупать, ни продавать «не хочет». В окрестностях же столицы трезвых поселений не отыщешь, однако есть общества или братства, члены которых пока хотят лишь одного: чтобы непьющих перестали считать ненормальными. Корреспондент «Ленты.ру» побывал в одном из таких обществ.

Шариковая ручка выводит на листке бумаги контур бутылки, а потом колокольню с крестом. Автор нехитрого рисунка сидит за столом. На висках у мужчины проблескивает седина, но он похож на старательного школьника. Пару минут назад ему и еще десятку пришедших дали задание нарисовать все, что они запомнили на вчерашней лекции.

Занятие проходит в небольшом зале приходского дома храма Архангела Михаила в Талдоме. Лектор Владимир Фахреев — человек харизматичный, похож на криминального авторитета из кино.

Владимир ездит по России с лекциями о трезвости по методу Геннадия Шичко. В талдомской общине Фахреев гостит с десятидневным курсом. Отыскать видео его выступлений в интернете несложно. Задача Владимира — объяснить, что главная проблема алкоголизма не в физической или психологической зависимости, которых по сути и не существует, а в самообмане и запрограммированности из-за неправильного воспитания и систематического воздействия скрытой рекламы.

«Говорить нужно не о вреде, а о глупости этого занятия», — уверен он.

Чувства, испытываемые любителями спиртного, табака и наркотиков (четкой границы между ними он не проводит) к зелью, отмечает Владимир, сродни религиозным. «Речь идет о вере!» — говорит он, округляя глаза.

Талдомское братство трезвости было организовано в 2010 году. Его лидер — настоятель храма Архангела Михаила, протоиерей Илия Шугаев. На протяжении всего занятия он демонстрирует свою осведомленность в том, о чем говорит приглашенный лектор.

Этот батюшка известен далеко за пределами Талдома: член Всероссийского православного братства «Трезвение» имени Иоанна Предтечи, кандидат богословия, эксперт Координационного центра по противодействию алкоголизму и утверждению трезвости Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению и автор множества книг и учебника «Уроки трезвости» для воскресных школ.

«Границы в нашем братстве достаточно размыты. Есть некое ядро — 15 человек. Вокруг него море сочувствующих», — рассказывает он. В паблике во «ВКонтакте» 49 пользователей: ядро братства — это не пожизненные трезвенники, а те, кто регулярно участвует во встречах и мероприятиях.

«Но в принципе почти все они с обетом трезвости. Многие с пожизненным. Некоторые, включая меня, каждый год дают такой обет», — уточняет батюшка.

Ему не нравится говорить о борьбе с алкоголизмом. Он тут же поправляет собеседника: заниматься надо утверждением трезвости. «Это два принципиально разных подхода», — дважды повторяет Шугаев.

Отца Илию интересуют в первую очередь проблемы семейной жизни прихожан, а не алкоголизм. Но так уж вышло, что эти темы часто перекликаются.

Сперва он говорил с детьми в воскресной школе про дурные зависимости в физическом и духовном плане, и со временем набрался материал на книгу «Свобода и зависимость». Затем его втянули в общий поток «утвердителей трезвости».

Год, прожитый без бутылки, дает право носить значок красного цвета, три года — зеленого, семь — синего, а более 15 — белого. Эти награды отличают членов упомянутого выше Всероссийского общества «Трезвение». В Талдоме такие тоже есть.

Давшим обет бывает трудно в обществе, где выпить могут не только предложить, но и заставить. «Знакомому так родственники в рот залить решили. Схватили — и... У тебя, говорят, любви нет к ближним», — говорит один из них.

«За год до этого к нам в приход пришли анонимные алкоголики. Попросили разрешения собираться у нас при храме, — вспоминает батюшка. — Меня это мучило: вот они собираются, такие молодцы, а со взрослыми нашими прихожанами работа не ведется. Вот и создали братство».

В Талдомском районе действуют три группы анонимных алкоголиков. «Кто из них стал трезво жить — старается по месту жительству новую группу создать. Это саморазмножающаяся программа, и это очень хорошо», — говорит Шугаев.

Священник не считает нужным менять столь эффективно действующую организацию на нечто православное. Его общество трезвости не замещает, а дополняет работу анонимных алкоголиков.

Дни, когда Владимир Фахреев читал свои лекции, совпали с прибытием в Дубну, а потом и в Талдом особо почитаемой иконы Пресвятой Богородицы «Неупиваемая чаша». Околоправославный народный фольклор наделяет ее прямо-таки магической силой в борьбе с пьянством, и духовенство, за редким исключением, не особенно борется с таким отношением.

«А как же, конечно знаю! Неупиваемая чаша! Кто же ее не знает? Это серьезно, — делится соображениями подвыпивший житель Талдомского района возле одного из магазинов. — Только смотри вот: неупиваемая и непьющий — чуешь разницу? Тут тонкости свои»

Он представляется Валерием Александровичем.

«Да, я пьян, но это все из-за работы, — продолжает он. — Я вообще пенсионер и работать не обязан. Пенсию мою жена забирает. И денег у меня не было, пока работать не устроился. А устроил меня приятель, потому что ему выпить не с кем. Вот как. Он вторую ставку сторожа мне выбил. Так что не было бы зарплаты — я бы и не пил. Как прежде»

Про общество трезвости отца Илии Валерий Александрович слышал, но не особенно верит в эту затею. «А как он проверяет, кто пил, а кто нет? — хмурится пенсионер. — Дыхнуть, что ли, просит? Я-то жене вру, что не пью. А они кому? Богу?»

Однако трезвость напоказ, по словам отца Илии, никаких бонусов в глазах общественности не приносит. Напротив, такому человеку придется столкнуться с недоверием и осуждением, даже если он не будет ни к чему призывать.

«Наше общество в большинстве своем пока еще не готово к проповеди трезвости в широком масштабе, — признает он. — Само слово "трезвость" вызывает лишь напряжение. Трезвость — это маргинальная ценность у нас. Люди считают, что трезвость нужна, конечно, дяде Пете-алкоголику, но не им самим».

Зачастую работа приходских братств трезвости не находит поддержки и в церковной среде. Многие боятся, что это какое-то сектантское движение.

«В этом и заключается наша главная задача на сегодняшний день: показать, что непьющие люди — не сумасшедшие. Для нас трезвость — явление не догматическое, а педагогическое... Если корабль наклонился в одну сторону и может перевернуться, нужно, чтобы кто-то встал на другую сторону», — заключил отец Илия.

Непьющие патриоты любят вспоминать опыт обществ трезвости второй половины XIX — начала XX столетия. Инициатива шла снизу, и в том была особая ценность.

Церковь официально подключилась к борьбе с алкоголем 1889 году, уже после того, как это начинание поддержал глава государства.

В 1885 году был издан царский указ, согласно которому администрация каждого населенного пункта обязывалась закрыть все питейные заведения, если больше половины местного населения вступит в общество трезвости.

В начале XX века велась целенаправленная работа с учениками гимназий и студентами. Владимир Фахреев привез с собой в Талдом «Учебникъ трезвости» профессора Александра Мендельсона 1913 года издания. В книге нет занудных нравоучений и сложносочиненных предложений, все излагается довольно просто и емко.

Начинается труд с информации о разнообразных питательных веществах и их влиянии на организм. Есть любопытное сравнение пива с молоком, расчеты потерь от алкоголизма в сельском хозяйстве и многое другое.

Психиатр-нарколог из Санкт-Петербурга, доктор медицинских наук, священник Григорий Григорьев, исследователь вопроса трезвости, считает, что так постепенно жителей Российской империи готовили к принятию сухого закона в 1914 году.

Запрет (официальный) продержался до 1925 года: война с немцами, две революции, красный террор и гражданская война — все делалось на трезвую голову.

Примечательно, что легализация спиртного к резкому скачку ее потребления не привела. К 1940 году, отмечает Григорьев, на душу населения в год приходился один литр чистого спирта (к концу 2016-го — в десять раз больше).

Сегодня православные общества трезвости, наряду со многими другими, в России активно возрождаются, но они пока немногочисленны и не столь влиятельны, как в дореволюционные времена.

«Общее число православных братств трезвости в современной России подсчитать трудно. Их около 400. А вообще церковных проектов, помогающих алкоголикам, более 560», — рассказывает руководитель упомянутого выше синодального координационного центра Валерий Доронкин.

Кто-то просто приходит и молится, кто-то готовится принять обет трезвости, кто-то его уже держит и периодически продлевает.

«Ежегодно перестать пить на время или на всю жизнь с помощью церковного обета решается всего около трех тысяч россиян. А в обществах состоит больше семи тысяч. Они очень разные по численности. Это данные за 2017 год», — уточняет Доронкин.

Еще действует 74 церковных стационара — для тех, кому, кроме увещеваний и молитв, нужно полежать под капельницей.

В числе тех, кто дал пожизненный обет трезвости, в Талдомском обществе, есть школьный учитель биологии, лидер молодежного движения Николай. Когда он узнал о братстве, принял в штыки распространяемые им идеи: раскритиковал подаваемую в качестве научной аргументацию.

Однако со временем, женившись и занимаясь с детьми, сам стал вести и пропагандировать трезвый образ жизни. Главным открытием для него стало то, что он ничего не потерял: «праздники остались такими же веселыми, но утром всегда светлая голова».

Среди тех, кто ходит на лекции о трезвости Владимира Фахреева, много женщин. У большинства — пьющие мужья, и им надоело играть в семье роль неуемной пилы.

«Решила, что сама просто не буду выпивать. Никогда. Ни на Новый год, ни на поминках, а супруг, дети — пусть делают, как считают нужным. Это ведь по-христиански, зачем давить на человека, — говорит одна. — Через пару месяцев смотрю — а муж дома стал безалкогольное пиво пить. Сам так решил. Ну вот так. И слава Богу».

Рассказывают в Талдоме и об Алексее — враче подмосковной наркологической службы. Он сам страдал алкоголизмом и боролся с ним медикаментозно, а потом устал от этого и пришел в общество трезвости при храме в соседней Дубне. Дал обет трезвости и вот уже четыре года не пьет.

«Я сто раз бросал, и толку не было, — рассказывает еще один член братства непьющих. — Клялся матери, а потом она обливалась горькими слезами. Какой-то порочный круг. А тут мне объяснили, что обет трезвости — это другое. Ведь клясться христианам запрещено, вы в курсе? Обет — это когда ты признаешь себя немощным и просишь у Бога помощи. Понятно? Ну это как... встречное движение. Я могу только шажок сделать — и большего на себя не беру»

Обет трезвости в православной традиции дается после особого молебна, перед святынями — крестом, Библией, мощами святых.

На встречах членов общества говорят не только об алкоголе. Главный их смысл, по словам отца Илии Шугаева, — в создании досуга для людей, принявших или готовящихся принять столь непопулярное и неприятное для многих решение: зимой это — уютные чаепития с баранками, а летом — безалкогольные туристические слеты.

* * *

Лекция Владимира Фахреева в приходском доме завершается поздно вечером. К этому времени заваленный снегом центр Талдома с его величавыми резными избами уснул до утра. На улице ни души. Лишь пожилые мужчина и женщина стоят на обочине, вглядываясь с редкие проезжающие мимо машины.

Выяснилось, что их должен был подобрать сын, но что-то задержался. Узнав, что решивший подвезти их водитель приезжал в город, чтобы посетить общество трезвости, мужчина решил поделиться своими мыслями на этот счет.

— Апостол Павел говорил, что лучше не пить вина, не есть мяса и вообще ничего не делать...

— А тебе лишь бы ничего не делать, — прервала его женщина.

— Да подожди ты, я цитирую! В общем, не надо ближних соблазнять, если они на алкоголь слабенькие.

— Так и сказал апостол? Слабенькие? Это про тебя.

По данным Всемирной организации здравоохранения, Россия заняла первое место в Европе по количеству новых заражений ВИЧ. Впрочем, в российском Минздраве это отрицают: по данным властей, в стране ежегодно проверяют более 30 процентов россиян. Тем не менее показатели международной организации сошлись со статистикой Роспотребнадзора. Одной из причин эпидемии является низкая осведомленность о вирусе, и зачастую отрицание ВИЧ становится опаснее самого ВИЧ. Именно так сегодня считает Анна Королева. В феврале ей исполнится 52 года, из них последние девять она живет с ВИЧ. «Лента.ру» записала ее монолог о ВИЧ-диссидентстве, медицинской безграмотности и жизни с положительным статусом.

«Познакомились на православном форуме»

Слово «ВИЧ» я впервые услышала в 1984 году, когда заканчивала школу: учитель нам преподнес этот вирус как болезнь, от которой люди умирают, и сказал, что распространен он только в Америке — среди наркоманов и черных. В Советском Союзе его, разумеется, быть не могло. Это все, что я знала до того, как заразилась. Я была уверена, что меня это никогда не коснется, потому что я не в Америке, не принимаю наркотики и не чернокожая.

На момент знакомства с моим «дарителем» (партнер, передавший вирус — прим. «Ленты.ру») я была свободна, мне было сорок лет, и я собиралась строить новую семью. Первый брак распался из-за смерти младшего ребенка. Мы с мужем не смогли преодолеть эту травму и с помощью психотерапевта пришли к выводу, что наиболее безболезненное решение для нас обоих — развод. Есть те, кто говорит, что брак от этого только крепнет… Я не верю. Я не смогла. Умер ребенок не по моей вине, но мне до сих пор сложно об этом говорить.

С Николаем (имя изменено — прим. «Ленты.ру») мы познакомились на православном форуме, оба воцерковленные. Ему было под пятьдесят, вдовец и совершенно удивительный человек: умен и крепок во всех отношениях, никогда не сдается и умеет принимать решения — волевой характер. Он меня покорил.

Чем старше, тем больше свидания становятся похожи на собеседования. Когда тебе за сорок, конфетно-букетный период уже не такой романтичный. Мы не так говорили про чувства, как восемнадцатилетние влюбленные, — гораздо больше внимания уделялось материальным вопросам: как мы будем жить, где, на что… Конечно, много говорили о Боге, посещали святые места, узнавали друг друга. Меня ничто не настораживало в нем. Ни к каким группам риска он не относился, наркотики не принимал, гепатитом не болел, с маргиналами не общался.

О его диагнозе я узнала на третьем или четвертом свидании. Он сказал просто: «Если хочешь — мы будем дальше продолжать знакомство, если не хочешь — разойдемся сразу». Я его любила, и ответ был для меня очевиден.

«Дети не получились — получился ВИЧ»

Вскоре я познакомилась с его мамой. Она работала фельдшером, и когда я начала расспрашивать про ВИЧ, уверенно заявила: «Да все это ерунда, просто пониженный иммунитет, не бери в голову». И, действительно, глядя на Колю, никак нельзя было сказать, что он чем-то болен. Он вставал рано утром, читал молитву, делал зарядку: ставил руки на косточки и отжимался, пока я сидела у него на спине! Можно ли вообще представить, что больной человек способен на такое?

«Это выдумки и заговор!» — говорила его мама, а я верила: она же все-таки медицинский работник. Тогда мне и в голову не могло прийти, что нужно как-то самой узнать, что это такое на самом деле. Мать Николая была ВИЧ-отрицательной и не верила, что это вообще нужно лечить. Она относилась к группе тех самых ВИЧ-диссидентов, которые ответственны за смерти других людей: умирают по вине их взглядов. Но тогда я этого не знала.

С Николаем мы долго жили отдельно, но мне очень хотелось детей. Мы поехали в Санино (Владимирская область) к Черниговской иконе Божьей Матери. Я посоветовалась со своим батюшкой. Он знал и меня, и Николая — мы ходили в один храм. Батюшка стоял у алтаря и так на меня смотрел, когда мы получали благословение на брак, как будто хотел крикнуть: «Не делай этого!» Но так ничего и не сказал, потому что это было мое решение.

Мы обвенчались. Это было летом, на [день памяти] Сергия Радонежского, в любимом храме, по благословению батюшки и без близости вне брака. Мы были серьезно настроены и хотели детей… Дети не получились — получился ВИЧ.

Вскоре я увидела, как из-за отсутствия лечения состояние ВИЧ переходит в состояние СПИД. Это был шок. Буквально в течение двух недель из крепкого и мощного человека Коля превратился в полную развалину, потерял более 20 килограммов, все его оппортунистические заболевания (заболевания, вызываемые условно-патогенными вирусами или клеточными организмами — прим. «Ленты.ру») проявились одновременно, а температура поднималась до сорока и не сбивалась ничем!

Было очень страшно. В какой-то момент количество вирусов в крови начинает зашкаливать, и иммунитет резко падает. То есть если до брака у него был иммунный статус около 1000 клеток, то после — резко упал до 100 клеток. От такого скачка состояние может ухудшиться настолько, что человек, который утром еще нормально соображал и довольно неплохо держался, вечером может просто мимо горшка ходить и лежать пластом. Все это происходит очень резко.

Мой муж фактически умирал на моих глазах. Тогда-то я, наконец, открыла интернет и начала копать. Оказалось, что ВИЧ — это не просто пониженный иммунитет, как утверждала его мать. Я узнала, что есть центры по профилактике СПИДа. Я была в ужасе, схватила мужа и приволокла его в московский центр, где ему срочно выписали терапию. Настоять на лечении тогда было легко, потому что он уже фактически умирал. Терапия ему сразу начала помогать, он очень быстро восстанавливался, и уже через месяц мы вернули его в прежнее состояние. Он снова стал крепкий, сильный, мощный, восстановил свою мускулатуру и начал поддерживать себя в таком состоянии не только тренировками, но и АРВТ (антиретровирусная терапия — прим. «Ленты.ру»). И тогда у меня уже не осталось никаких сомнений, что ВИЧ — есть, и его надо лечить, чтобы не умереть.

Мои первые анализы показали отрицательный результат, но постепенно что-то стало происходить с моим организмом: горло болело, температура часто поднималась до 37,5, постоянные простуды… Я поняла, что заразилась. Сдала кровь на ПЦР — результат показал «плюс».

Вместе мы прожили три года. Сейчас мы не вместе, разошлись по обстоятельствам, с болезнью не связанным, и говорить об этом не могу, потому что это не моя тайна, но, когда ему позволяет работа, он звонит и благодарит за то, что я спасла его.

«Отец умирал от рака, а у матери был СПИД»

После разрыва с «дарителем» мой первый супруг, Борис, снова сделал мне предложение. Все это время он ждал меня. Сам он не женился, потому что я для него была единственной любовью. Он знал о моем новом диагнозе, но это его не остановило. В мае 2014 года мы поженились во второй раз.

Однако мы и года не прожили вместе. В ноябре у него нашли рак легких. Нашему сыну Жене тогда было 22 года, он учился и работал. Когда Борю положили в больницу, он приходил после работы — больше некому было: все родственники от нас отвернулись из-за ВИЧ, я же работала на две ставки. Сыну тогда нужно было и учиться, и папу переворачивать, и бегать по врачам и аптекам, и зарабатывать деньги. А мое здоровье рухнуло, начался дефицит клеток — мне поставили диагноз СПИД.

Онкология в России — это про деньги. Когда тебя спрашивают, будешь делать отечественную химию или немецкую, то, естественно, ты выбираешь немецкую, потому что на ней твой близкий человек проживет дольше. Так и у нас было. Боря сломал бедро, потому что кости уже распадались от метастазов. В больнице меня спросили: «Так оставляем или ставим штифт?» Я, конечно же, сказала ставить.

Захожу я как-то в палату и вижу: Боря лежит под трубками, ему откачивают воду из легких, сын, уставший, с синими кругами под глазами, стоит рядом с койкой. В дверях стоят заведующая и лечащий врач, молча смотрят. Потом они отходят на обход, и лечащий врач говорит заведующей: «Вы парня видели? Я не знаю, что бы со мной было, если бы отец умирал от рака, а у матери был СПИД». Заведующая не смогла даже ответить.

В августе Борис умер. На его похороны не пришел ни один наш родственник. Некоторые пособолезновали по телефону и этим ограничились. Причем все знали, что он умер от рака! Но отношение ко мне, видимо, помешало им проститься. Мы хоронили Борю втроем: я, сын и его друг. Они оба были в форме и отдали последнюю честь. Все было красиво. Даже в такой страшной беде, как смерть, самые близкие отвернулись от меня.

Когда мы похоронили Бориса, у меня случился нервный срыв. Иммунный статус — 320 клеток, иммунитет упал, организм совершенно не справлялся. Я пошла в МГЦ (Московский городской центр по профилактике и борьбе со СПИДом — прим. «Ленты.ру»), мне дали терапию. Правда, хреновую. На один из препаратов у меня оказалась аллергия, пришлось менять… Для меня это был стресс. Помню, как я стояла перед столом, на котором лежали таблетки, и понимала, что попадаю в зависимость от банального наличия препарата в аптеке. Мне стало страшно, что могут начаться перебои с поставками, и в аптеке просто не окажется тех таблеток, которые мне подходят: с возрастом надо подбирать такое лечение, чтобы оно сочеталось с другими лекарствами.

Такое уже было. Я принимала препарат Эдюрант, и вдруг произошли какие-то перебои с поставками. Мне пришлось на протяжении двух месяцев покупать терапию на свои деньги. Увы, это очень тяжело, когда приходится жить на одну пенсию. Врачи сказали: «Либо покупайте Эдюрант сами, либо принимайте другую схему». А на нее у меня аллергия. Что делать? Я купила. А сын тогда только заканчивал юридическую академию. Денег у нас не осталось, и мы месяц питались картошкой, макаронами и хлебом. Но я не могла не купить, потому что иначе пришлось бы принимать те таблетки, от которых ломота по всему телу и гриппоподобное состояние.

Однажды в коридорах нашего центра один представитель маргинальных слоев общества нервно закричал: «Если мне сейчас не дадут терапию, я на тот свет один не уйду, я еще человек сто за собой унесу». Он просто сидел в очереди, озлобленный, больной, было видно, что уже на грани. Наверное, от этой злости и появляются всякие новости про иглы в метро...

«После вас всю мебель придется обновлять»

У меня остался только сын. Постепенно со мной оборвали контакты все прежние знакомые и родственники, и я погрузилась в полный вакуум, потому что решила не скрывать свой диагноз. Бывало, звоню по телефону подружке, а она бормочет в трубку: «Ой, Ань, это ты? Что-то плохо слышно… Потом перезвоню…» И не перезванивала. Некоторые «перезванивают» уже несколько лет.

Я дружила с матерью друга сына, мы часто ходили друг к другу в гости, а когда у нее случился инсульт, поддерживала ее в больнице. И как-то мы решили прийти к ним по традиции на 8 Марта, и тут сын получил от друга звонок: «Жень, вы не приезжайте, мы новые стулья только купили, а после вас всю мебель придется обновлять». Дружили они с третьего класса. На этом их дружба закончилась.

Некоторым даже стыдно сказать, что они меня знают, они боятся мне лайк поставить! Одна знакомая говорит: «А вдруг все подумают, что я тоже такая?» Боже, ну какая — «такая»? Какая?! Все старые подружки отказались от общения со мной из-за моего статуса. Одна даже прямо сказала: «Не могу себя пересилить». Она мне тогда книгу одалживала, и после таких слов я ей ее сразу вернула. «Не забудь с хлоркой помыть», — сказала я ей напоследок.

Очень тяжело было дома одной, и я решила завалить себя работой репетиторской (я бывшая преподавательница): набрала учеников и давала по пять уроков в день без выходных. Но и это не помогло, и тогда я пошла к батюшке в храм. Правильно сказал Маркс: «Религия — опиум для народа». Причем опиум в хорошем смысле, потому что это лучшее средство от депрессии. Вера — это такой пластырь, который помогает ранам быстрее срастаться. Батюшка посоветовал продать квартиру и купить новую, потому что надо было физически покинуть то место, в котором было столько плохого. Переезд в другой район мне действительно помог. Стены перестали давить, и я постаралась мысленно отключиться.

Когда я вернулась на старое место работы, мое пальто повесили отдельно. Налили воды в пластиковый стакан и начали разговаривать сквозь зубы, без особого желания. Это было так странно осознавать: вчера я была педагогом высшей категории и примером для всех, а сегодня — изгой. Животный страх за свою жизнь подавляет чувство эмпатии.

Сейчас я в квартире сына, потому что моя попала под реновацию. Ему 26 лет, он несет службу и поддерживает меня абсолютно во всем. Иногда у меня даже складывается ощущение, что Женя знает об этой болезни больше, чем я: он постоянно что-то читает из англоязычных источников, знает всех врачей, ходит со мной по разным клиникам. На вопросы, как ему живется с ВИЧ-положительной мамой, он всегда отвечает: «Отлично! Она мне как была мамой, так и осталась».

«Нет такой болезни, это все от уныния»

Все думают, что ВИЧ — это болезнь геев и проституток. У меня есть знакомая, кандидат наук, ей уже 76 лет, и она до сих пор думает, что ВИЧ — «это какая-то штука, которая берется из наркотиков». Даже кандидат наук не знает, что этот вирус можно подцепить через нестерильный инструмент, и наркотики тут ни при чем!

В 2015 году мне позвонил директор фонда «СПИД.Центр» Антон Красовский. Он узнал обо мне из социальных сетей, как раз тогда у нас были перебои с препаратами. Я написала об этом пост в интернете, от души, эмоционально — и этот текст выстрелил. Мне стали писать люди, предлагали свою помощь, советовали что-то. Красовский предложил принять участие в круглом столе на телеканале, посвященном Дню памяти умерших от ВИЧ. Потом мне начали звонить люди из моего окружения и спрашивать совета. Начала проводить встречи, чтобы люди знали, что такое ВИЧ и как с ним жить. Многие не имеют никакого отношения к маргинальным слоям и нуждаются в поддержке, как и я в свое время. Волонтерская работа стала реабилитацией для меня.

На встречах, которые я посещаю в целях просвещения людей, мы проводим тест «У меня ВИЧ — обними меня». Последний раз после двухчасовой встречи ко мне подошли обняться только три человека из сорока! Причем в аудитории было много медиков! Не надо демонизировать эту болезнь. Да, приходится следить за своим здоровьем, и УЗИ я делаю не раз в три года, а раз в полгода. Но это позволяет вовремя углядеть другую болезнь, если она, не дай бог, появится.

Есть принцип «Н = Н» — «неопределяемый = не передающий». При неопределяемой вирусной нагрузке можно не заразить партнера и родить здоровых детей. Одна моя подруга, тоже ВИЧ-положительная, родила троих здоровых детей, муж у нее — ВИЧ-отрицательный. И если бы мне сейчас предложили отмотать время назад, я бы опять вышла замуж, но заставила бы своего «дарителя» пить таблетки, чтобы вирусная нагрузка у него была неопределяемая. Только тогда я бы смогла позволить ему жить половой жизнью без презерватива.

Но я решила, что, если уж Бог послал мне эту болячку, то надо это использовать, чтобы помогать людям, которые попадают в ту же ситуацию и не знают, что делать. Сейчас я работаю волонтером, хожу на встречи и посещаю храм на Долгоруковской. Мне нравится моя христианская община — это отдельный мир, в котором царят добро и взаимопомощь. К моему диагнозу там относятся нормально, а среди прихожан есть даже врачи, которые интересуются моим здоровьем. Постепенно убеждения людей меняются, и батюшки тоже начинают о многом задумываться.

Наиболее прогрессивные начинают организовывать встречи с медиками и ВИЧ-положительными прихожанами, чтобы давать людям ответы на эти вопросы. Тем не менее до сих пор остаются такие, как протоиерей Дмитрий Смирнов, который считает, что нет такой болезни, это все от уныния и касается одних только геев. Однако большинство ВИЧ-положительных, по последним данным, — это гетеросексуальные пары. К геям у меня нет никаких предубеждений, если их отношения основаны на любви. Среди моих знакомых есть пара ВИЧ-положительных мужчин нетрадиционной ориентации, которые ведут нормальный образ жизни: лечатся, путешествуют, занимаются наукой. И когда я с ними общаюсь, то меня меньше всего волнует, какой они ориентации.

У меня всегда с собой справка о неопределяемой вирусной нагрузке. Ношу ее на случай, если вдруг придется скорую вызывать, но готова и людям с ВИЧ-отрицательным статусом показать, ведь почти на каждом шагу сталкиваюсь с отторжением до сих пор. Недавно делала визитки, а на них написано, по какому вопросу я волонтер. Парень, который их печатал, спросил, что за проект. Я рассказала о повышении уровня осведомленности россиян о ВИЧ. А он нахмурился и говорит: «А, да это же болезни проституток!» Я спокойно у него спрашиваю, почему он так решил, а он мне: «Ну меня-то это не касается». И посмотрел на меня сверху вниз, как будто я сама — проститутка. Я ему ответила: «Если что — звоните».

Тем же вечером пошли с сыном покупать обувь. Я полезла в кошелек на кассе, и у меня выпала одна из визиток. Девушка за прилавком оказалась очень разговорчивая и, увидев карточку, сразу же начала расспрашивать: «Ой, а это вы? А чем вы занимаетесь?» Софой ее звали, она из Одессы. Я стала рассказывать, а они вместе с другой кассиршей обалдели и стали креститься! Все считают, что их это не касается.

«Нет больше той любви, как если кто положит душу за други своя»

В детстве я хотела быть либо капитаном корабля, либо директором школы, иметь большую семью, шестерых детей, свой дом… Счастье — вставать рано утром, провожать мужа на работу, детей — в школу, купать их в любви и заботе.

Как бы я ни любила своего «дарителя», как бы мне ни хотелось создавать с ним очаг, если бы можно было отмотать время назад, я бы поступила иначе. Тогда я думала, что это на всю оставшуюся жизнь, и не могла предположить, что мы расстанемся. Я пожалела, что встретила его. Лучше бы вообще его не было в моей жизни.

Впервые это поняла, когда получила социальное отторжение со стороны близких. Мой отец умер еще до ВИЧ, с матерью мы никогда не были близки, но друзей я всех потеряла. Получилось так, что я фактически отказалась от всех ради него одного. Он мне обязан жизнью, потому что если бы я тогда не потащила его по врачам и не заставила пить таблетки, он бы умер. Он и сам это понимает и благодарен мне за все, что я ради него сделала, хоть ценой собственной жизни. Но написано же в Библии: «Нет больше той любви, как если кто положит душу за други своя».

Сейчас он женат на другой, хоть мы и общаемся до сих пор. Многого я о его новой жене не знаю. Разумеется, ей он тоже сразу рассказал о своем диагнозе, потому что не привык врать. Но вирус он ей не передал, потому что после нашего разрыва он продолжил терапию, и вирусная нагрузка у него на момент вступления в новый брак была настолько низкая, что он не мог заразить. Получается, в какой-то мере я спасла еще и эту женщину, заставив его принимать АРВТ вовремя.

Недавно я увидела на одном форуме сообщение парня, который готов был заплатить, чтобы получить ВИЧ. Я подумала: «Парень, да тебе не на форуме сидеть надо, а у психиатра на приеме!» Показать бы ему его жизнь через пять лет! Я осознанно шла на брак, но не на болезнь. Здоровый человек в трезвом уме никогда не захочет заразиться вирусом, это за гранью!

Как и я в свое время, мой сын нацелен на семью, крепкий брак и детей. Не знаю, как буду объяснять внукам, что такое ВИЧ. Надеюсь лишь на то, что к 2030 году мы уже победим эту болезнь. Уже сейчас существуют экспериментальные инъекции, которые можно делать раз в четыре месяца. Я возлагаю большие надежды на генную инженерию. Что-то изобретут! Обязательно изобретут…

В последнее время в России все чаще происходят крайне странные события — дети катаются на фекальных горках, а пенсионеры устраивают давку из-за бесплатных конфет. И это только начало нового года. При чтении подобных новостей может показаться, что россияне живут в уникальной, неповторимой стране. Но это не так. На самом деле у России много общего как с европейскими, так, увы, и с африканскими государствами. Тест «Ленты.ру» покажет, насколько вы оторваны от действительности, хорошо ли знаете свою страну и сможете ли отличить российские новости от заграничных.

До конца 2019 года Министерство экономического развития, Министерство промышленности и торговли, Министерство цифрового развития, связи и массовых коммуникаций должны переехать в одну из башен «Москва-сити». Решение может сделать работу госслужащих более эффективной и вернуть исторический центр города его жителям, избавив его от офисной активности, полагают эксперты. О целесообразности размещения ведомств в принципиально новом офисном пространстве — в материале «Ленты.ру».

Из коридоров в open space

Идею озвучил премьер-министр Дмитрий Медведев еще в 2017 году. Организовать переезд было поручено ДОМ.РФ. В том, что релокация открывает правительственным организациям новые возможности, уверены многие эксперты. Опрошенные «Лентой.ру» специалисты единодушны в том, что переезд в новые офисы министерств оценят как предприниматели, так и обычные люди, так как ряд ведомств станет более доступным. Ведь важные для экономической жизни страны правительственные учреждения физически окажутся в эпицентре деловой жизни столицы в удобной с точки зрения общественного транспорта локации — к кварталу подведены линии метрополитена и МЦК. Эксперты отмечают, что, собрав ведомства в едином комплексе, можно будет эффективно организовать их работу по принципу «одного окна» для населения.

«Даже одно министерство со всеми подведомственными организациями состоит из огромного числа людей, которыми тяжело эффективно управлять, если они расположены в различных зданиях старого фонда», — указывает генеральный директор РАСК Николай Алексеенко. «Немаловажным фактором является и непосредственно взаимодействие между самими министерствами, особенно это важно при реализации национальных проектов, которые требуют проведения существенного числа межведомственных рабочих групп». Поэтому кажется логичным, что единое офисное пространство позволит повысить скорость проработки задач, а также создать единую информационную среду.

Благо для столицы

Переезд трех крупных ведомств отразится на городе позитивно — считает управляющий партнер агентства недвижимости Mcity.ru Игорь Бессонов. По его мнению, это позволит разгрузить исторический центр от офисной активности — она переместится непосредственно туда, где и должна быть сосредоточена – в центр деловой активности Москвы. А в исторических районах освободятся здания, которые могут быть использованы с пользой для города. Например, более рационально и эффективно будет использоваться здание центрального телеграфа на Тверской.

Что касается самого комплекса «Москва-Сити», то переезд не окажет излишнюю нагрузку на комплекс зданий. «Насколько я знаю, три министерства займут порядка 70-80 тысяч квадратных метров, при том, что площадь всего Сити — порядка 3-4 миллионов», — утверждает Игорь Бессонов. «При этом рост количества людей в бизнес-центре положительно скажется на развитии торговой недвижимости, развитии сервисных служб, ресторанов, магазинов на территории делового комплекса. Кроме того, это привлечет в Сити компании, бизнес которых так или иначе связан с функционированием этих ведомств», — предполагает эксперт.

Он также обращает внимание на то, что свободных площадей в Сити становится все меньше, они раскупаются достаточно быстро и растут в цене. Поэтому нельзя сказать, что «Москва-Сити» выбран просто из-за простаивания построенных площадей. Вполне возможно, что в Сити могут в перспективе переехать другие государственные корпорации и ведомства. Площадкой может стать, например, построенная, но пока пустующая башня «Евразия», которая принадлежит дочерним структурам группы ВТБ.

Копейка рубль бережет

Управляющий партнер Colliers International в России Николай Казанский считает, что одним из главных преимуществ переезда министерств в деловой район «Москва-Сити» станет экономия госрасходов за счет сокращения площадей, требуемых для работы ведомств, ранее занимавших около 300 тысяч квадратных метров офисных площадей. По мнению эксперта, столь ощутимое сокращение объема занимаемых площадей связано с тем, что для зданий, где ранее располагались сотрудники министерств, характерен высокий коэффициент потерь офисного помещения или так называемый «коридорный коэффициент».

Для зданий советской постройки, особняков и НИИ коэффициент потерь составляет 35–40 процентов, в то время как по стандартам для офисов класса А коридорный коэффициент приемлем в пределах 12 процентов. В новом бизнес-центре размещение офисных сотрудников будет организовано согласно современным нормам и правилам организации рабочего пространства.

Получается, что если раньше на одного сотрудника министерств в среднем приходилось около 47 квадратных метров, то в новых офисных зданиях «Москва-Сити» этот показатель равен 8-12 квадратным метрам.

Мировая тенденция

Партнер и руководитель департамента офисной недвижимости и корпоративных услуг в Cushman & Wakefield Павел Баранов обращает внимание на то, что сейчас существует мировая тенденция, когда госструктуры делают свое размещение более эффективным, базируясь, с одной стороны, в качественных, современных офисных зданиях, при этом оптимизируя ту площадь, которую они занимают. Таким образом оптимизируется площадь и логистика, потому что министерства переезжают вместе со своими подведомственными организациями и коммуникации выстраиваются гораздо лучше.

Директор отдела управления проектами строительства и внутренней отделки помещений CBRE Павел Якимчук указывает на то обстоятельство, что в Великобритании уже более пятнадцати лет назад начали успешно реализовывать проекты, в которых окончательно отказались от традиционной модели рассадки сотрудников в правительственных учреждениях в пользу современной организации открытого рабочего пространства.

«Релокация, конечно, повлияет и на работу самих министерств, очевидно, в сторону повышения их эффективности — об этом свидетельствует мировой опыт перехода от кабинетной планировки к гибким открытым пространствам, которые создаются в современных бизнес-центрах», — отмечает управляющий партнер агентства недвижимости Mcity.ru Игорь Бессонов. «Плюсом также станет возможность существенно сократить время на перемещения сотрудников в течение дня, организацию межведомственного взаимодействия».

В Магнитогорске прощаются с первыми погибшими при взрыве жилого дома. В субботу, 5 января, состоятся похороны девяти человек. За время работы экстренных служб из-под обрушенного седьмого подъезда извлекли тела 39 погибших. Среди них не только хозяева квартир, но и люди, задержавшиеся в гостях. Пока одни магнитогорцы прощаются с погибшими, другие вспоминают, как выбирались из рассыпавшихся квартир и спасали соседей. Страшное событие наполнено противоречивыми эмоциями: скорбь об ушедших, радость за выживших, гордость за тех, кто помогал бороться с бедой. В городе то и дело слышны разговоры: «Это был не газ». Как и чем живет Магнитогорск после взрыва дома — в репортаже Ольги Плехановой.

Десятиэтажка на Карла Маркса, 164 — огромный дом, секции которого соединены аркой, — место в Магнитогорске известное: он соседствует с многими магазинами и активно посещаемыми заведениями. В будни здесь трудно найти парковку для автомобиля. Взрыв, раздавшийся утром 31 декабря 2018 года, навсегда поменял судьбы жителей 12 подъездов, но не уменьшил внимания к бетонному гиганту. Силовики со всей России, спасатели, волонтеры и просто сочувствующие вот уже несколько дней не покидают окрестности рокового дома, где побывал даже президент.

С нескольких сторон оцепленной придомовой территории магнитогорцы устроили места памяти, куда горожане приносят цветы, свечи и детские игрушки. Помимо искренне сочувствующих и старающихся помочь много зевак, для которых адрес, где произошла трагедия, стал новой достопримечательностью.

Многие жители дома накануне трагедии готовились к празднованию Нового года. Глава семьи Кругляковых ночью положил под наряженную елку подарок для трехлетнего сына. Однако день этой семьи, живущей на четвертом этаже седьмого подъезда, начался иначе, чем планировалось.

Молодая мать вскочила с постели от грохота. Первым делом подбежала к дивану, на котором спали сын и муж. Вместе с диваном они медленно проваливались под пол.

«Вижу — ребенок и муж повисли между третьим и четвертым этажами. Сына я вытащила, а Женя сам вскарабкался. Все-таки он в армии служил, спортсмен, подготовка не подвела. Мы выбежали в подъезд — лестницы уже не было. Нам повезло, что внизу были мужчины, которые не прошли мимо, не побоялись и приняли ребенка. Как уж мы с мужем спустились вниз, я даже не помню. Только 1 января я поняла, что мы как-то перепрыгнули через целый пролет. Все из-за шока», — вспоминает Елена Круглякова.

Новый год Кругляковы собирались встречать у себя, но после того, как выбрались из рухнувшего дома, совсем забыли про праздник. О том, что ребенка надо все же поздравить, им напомнил психолог МЧС.

«Что еще удивительно: квартиры нет, а наша новогодняя елка и комод с розовой хрюшкой как стояли — так и стоят. Даже подарок сыну остался под елкой», — говорит Елена.

На одной лестничной клетке с Кругляковыми жила семья Фокиных, спасение младшего члена которой потрясло всю страну.

История с найденным в руинах через 35 часов после взрыва 11-месячным Ваней Фокиным отозвалась в соцстеях целым флешмобом. Мальчик выжил, удачно уложившись в кроватке между диваном, одеялом и створками шкафчика. Ребенка доставили в НИИ неотложной детской хирургии в Москву, под присмотр доктора Рошаля. Отец Вани в момент взрыва был на работе, но, узнав о трагедии, прибыл к дому и в несколько подходов помогал спасателям искать сына. Младенец все еще находится в реанимации, его состояние оценивается как стабильно тяжелое.

Взрыв прогремел в российском городе, но переживают за произошедшее даже в Таджикистане.

Четыре дня жители села Малика Гаеева (Хатлонская область), не отрывались от экранов телевизоров и следили в соцсетях за событиями в Магнитогорске. В маленькой деревушке живет всего около 570 семей, поэтому почти все были знакомы с Шухратом Ульфатовым и его женой, воспитывавшими троих детей. В Магнитогорске они жили на шестом этаже рокового подъезда. Он зарабатывал торговлей, она занималась детьми.

Главу семьи вытащили из-под развалин через семь часов после взрыва. После операции в больнице Челябинска Шухрат остается в тяжелом состоянии. Он с трудом дышит, медики пока не разрешают ему разговаривать, он общается жестами. Неизвестно, знает ли он уже о судьбе детей и жены, но рядом с ним постоянно находятся родственники, готовые поддержать.

«Как узнал, что произошло, стал приходить сюда каждый день. Старшему сыну Шухрата было шесть лет. Недавно у него в детском саду был новогодний утренник. Все смотрели красивые фото, радовались. Какая беда… В Таджикистане все уже в курсе, переживают. Мы из одного села. Я там раньше работал учителем, преподавал таджикский, всех знаю хорошо. Если найдут их, похороним на родине. Много чего говорят из-за взрыва. Но я бы тут не делил людей на русских и таджиков. Раньше мы все жили в одной стране, которая называлась Советский Союз. Перед горем все едины», — вздыхает односельчанин семьи Ульфатовых Абдували Султонов, дежуривший у дома, пока не нашли погибших.

Тела 24-летней Раджомбо Исоевой и трех ее детей извлекли из-под руин и опознали только 3 января. В ближайшее время их доставят в Таджикистан.

Семья Ульфатовых стала самой многочисленной среди погибших, но далеко не единственной. Погибли вместе с маленькими дочками Антиловы и Краморенко. Нелля Танебаева оказалась погребенной под завалами вместе с четырехлетним внуком. А вот погибшая Ольга Баталова накануне трагедии отвезла детей к бабушке, оставшись в обрушенной квартире вместе с мужем.

Ольга Скворцова осталась в квартире 317 вместе с Сергеем Кутеповым. Уходя 30 декабря из дома, она пообещала 17-летней дочке, что вернется вечером или в крайнем случае ночью. Утром они с мамой собирались готовить новогодний ужин, но планы изменились. Ольга задержалась в гостях, и это стоило ей жизни. Ее и Сергея нашли под завалами мертвыми.

Промышленный альпинист Рахим Гайыпов живет в пятиэтажке напротив взорвавшегося дома. Вот уже несколько дней он ищет девочку, которую достал из рушащегося подъезда.

«Она была в серо-белой шапке с тремя помпонами и куртке. Видимо, родители успели ее одеть, а сами… Если вдруг они не выжили, готов взять девочку в свою семью», — говорит 27-летний Рахим.

Молодой мужчина уже воспитывает троих детей: двух маленьких дочек и младшего брата жены, оставшегося сиротой в минувшем году. Квартиру в пятиэтажке он снимает около года. За это время дети успели подружиться с ребятами из соседнего дома. В здании, где рухнул подъезд, у одной из дочек Рахима живут одноклассницы.

Рахим с женой Галиной вернулись домой под утро — ездили в деревню на праздник. Машину обычно ставили под арку, но в эту ночь нашлось место рядом с их подъездом. Попив чаю, супруги собирались лечь спать, как вдруг прогремел взрыв, раздались крики. Окна на застекленном балконе вылетели. Рахим решил, что рванула граната, велел жене вызвать полицию, а сам побежал во двор.

«На улице стояли 10-20 человек, в панике кричали и плакали. Спасатели только заезжали во двор. Пока они разворачивались, я бросился к арке. Я не думал о том, что на меня может что-то упасть. Я думал, что надо скорее спасти как можно больше людей. Я просил мужчин пойти со мной, но отозвался только Виктор Крылов, с которым мы по сломанным плитам поднялись до пространства между третьим и четвертым этажом. Из руин, которые были раньше то ли коридором, то ли подъездом, мне в руки передали девочку лет пяти. Она не плакала. Пока выносил ее, спросил, где ее мама с папой. Она ответила, что там, позади. Но там никого не было, потому что все уже рухнуло. Я передал ее спасателю, который усадил ее в ближайшую пожарную машину. Больше я ее не видел», — вспоминает Рахим.

В надежде найти родителей ребенка он снова пошел к подъезду, из которого спасатели доставали людей. Одному из них потребовалась помощь. Рахим освещал труднопроходимое место фонариком, пока из окна вынимали женщину. Она плакала, умоляла спасти ее семимесячного ребенка, который остался в квартире. Но малыша было уже не найти.

«Я побежал на другую сторону. На плитах стояла бабушка с двумя костылями. Ей было сложно дышать из-за пыли. Мы с еще одним мужиком ее вытащили. Передали пожарным, когда лестница подъехала. Тоже не знаю, жива ли...»

Супруги Евгений и Людмила Белоглазовы заселились в дом на Карла Маркса, 164, в квартиру номер 333 сразу после свадьбы — 28 лет назад. Вырастили троих сыновей. Общительная пара знала почти каждого жителя седьмого подъезда. При них пожилые соседи умирали, а новые заезжали. Возможно, именно дружеские отношения с живущими через стенку помогли супругам сохранить жизнь в то утро, когда прогремел взрыв.

Евгений: Мы были дома вдвоем во время обрушения. Сыновья накануне уехали к друзьям в Курган. Я проснулся в пять часов утра, попил воды и не мог уснуть. 40 минут смотрел телевизор, потом все-таки задремал. И тут меня разбудил страшный грохот. Раздался очень сильный взрыв. Я много слышал разных звуков, но этот ни с чем не сравнится. Потом закричали люди с улицы. Тогда первые пострадавшие вылетели в арку, а верхняя часть дома начала рушиться.

Людмила: Я подумала, что началось землетрясение, как осенью в Катав-Ивановске. Потом подумала, что взорвалась Nexia с оренбургскими номерами, которая долгое время стояла в арке. Мало ли чья она и зачем стояла. Наша машина тоже была припаркована в двух пролетах от места обрушения и сильно пострадала. Она только по ОСАГО была застрахована, так что возмещения не получим. Говорят, не страховой случай.

Соседи Белоглазовых Григорий и Айнур чудом выжили, проснувшись под лопнувшей плитой, нависшей над их диваном. Ободрав кожу, они выбрались и поспешили в квартиру напротив, где Евгений и Людмила как раз пытались открыть дверь в подъезд, однако она не поддавалась из-за перекоса конструкций. Когда дверь удалось открыть, Людмила бросилась перевязывать окровавленных соседей. Они не подумали, что нужно поскорее выбираться из дома.

Евгений: Я решил заглянуть в соседнюю трешку, но оттуда уже выходил сосед Алексей. Посмотрел в подъезд — лестничного пролета нет. Понял, что нужно торопиться, потому что минуты через три из всех щелей повалила серая пыль, запахло бетоном. Дышать стало невозможно. Люба взяла тряпки, намочила, раздала соседям. Тем временем Алексей собрал свою жену, двух дочерей 7 и 15 лет, и все мы зашли к нам в квартиру. Алексей забрался на балкон, разбил стекло у соседей, сам туда первый перебрался и начал всех перетаскивать. Соседи из 8 подъезда, пожилая пара, были в шоке, но никак нам не мешали. Алексей перетащил свою семью, соседа Григория с женой и нас.

Белоглазовы взяли с собой только легкие куртки и паспорта. Они были уверены, что еще вернутся в квартиру, где прошла их жизнь. Да и не верилось, что вот так вмиг пропадет их новенький ремонт, на который они впервые отважились лишь в 2018-м году, осознав, что дети уже взрослые и можно обустроить жилье для себя.

Евгений: Сыновья уже через 20 минут знали о произошедшем от общей знакомой, которая сразу им позвонила. Через шесть часов они уже вернулись из Кургана за нами. Мы сначала на улице стояли, потом замерзли и зашли в патриотический центр «Рубеж». Затем нас позвали в штаб в школу № 14. А потом позвонил старый друг Игорь Морозов и пригласил пожить в своей гостинице «Затерянный мир». Пока ждем решения губернатора по жилью. Но это не раньше, чем через три месяца.

Людмила: Конечно, жалко имущества, накопленного за жизнь. Сосед с десятого этажа вообще только что кухню новую установил, не успел даже ею попользоваться. У еще одних соседей ипотека, и они не были даже прописаны в квартире, потому что банк не позволял. В итоге вместо положенных 100 тысяч помощи на человека получат только по 50. Обидно им.

Белоглазовы, как и другие выжившие, не могут не думать о причинах трагедии. Евгений уверен, что подъезд рухнул не из-за газа. Однако мыслями и версиями жителей правоохранительные органы не очень интересуются. Между тем у них остается много вопросов.

Евгений: Следователи нас не спрашивали ни о подозрительных людях, поселившихся недавно, ни о других деталях. Их интересовало лишь, как работало газовое оборудование. Но газовые службы ходили по квартирам и проверяли все весной 2018-го года, совсем недавно. Не скажу, что мне бросалось что-то в глаза последнее время. Подъезд у нас тихий. Раньше в квартире на третьем этаже жили наркоманы, был притон, но после того, как хозяин умер, туда заехали другие люди, стало спокойнее. Но кто там жил — не знаю.

Повисшая на девятом этаже седьмого подъезда перекошенная квартира четыре дня оставалась пристанищем для пса Ральфа, захватить которого с собой хозяева не успели.

«Мы все спали. Утром слышу — бум! Я подумала, что кто-то к нам в квартиру рвется. Испугалась. Выскочила в коридор, включила свет, а в стене — трещина и огонь! Это убыл ужас. Кругом пылища и пожар. Со мной дома были младший сын и бывший муж. Нас всех спустили вниз с девятого этажа по пожарной лестнице. Страховали, пока вытаскивали. Я сразу сказала спасателю, что в квартире осталась собака. Он меня спросил, какая. Я ответила, что стаф. Сказали, что за бойцовской не полезут — опасно. Я и сама не знаю, как он на чужого человека отреагировал бы. Не дай бог, кого погрыз бы. Он голодный, замерший там один остался», — рассказывает Юлия Артемьева.

Пока семья обсуждала, как вызволить собаку, младший сын Юлии вызвался подняться в разрушенную квартиру на подъемнике. Он упрашивал мать отпустить его за псом, но та не разрешала: «Лучше уж собака, чем ты! Ты понимаешь, как это опасно?»

Многочисленные просьбы Юлии Артемьевой и зоозащитников к главе Магнитогорска и спасателям вечером 3 января принесли результат: за псом поднялись на девятый этаж.

За четыре дня на морозе Ральф уже не представлял опасности для спасателей. Продрогший и ослабший пес все это время ждал, когда за ним придут. Из рук спасателей Юлия приняла своего питомца, понесла откармливать и отогревать. Среди вытащенных из-под завалов выживших также оказалось много кошек, черепашки и даже попугай. Заботу о тех, чьи хозяева погибли, взяли на себя волонтеры.

В несколько подъемов эвакуированным из уцелевших квартир жителям позволили забрать ценные вещи и документы. Когда им разрешат вернуться домой — неизвестно. По предварительным данным, пятый, шестой и восьмой подъезды для жизни непригодны. Совместно с волонтерами и спасателями люди выносили из квартир бытовую технику и одежду. Каким-то образом одна семья забрала холодильник. Были и те, кто уносил ковры и детские игрушки.

Жители подъездов, не оказавшихся в эпицентре взрыва, боятся, что их квадратные метры утратили былую безопасность, приводя в пример трещины, незакрывающиеся двери и покосившиеся балконы. Власти уверяют, что все тщательно проверят эксперты. Между тем некие представители местной администрации уже собирают с бабушек подписи о согласии на дальнейшее проживание в пострадавшем доме.

Сулия Михайлюк, из третьего подъезда, состоит в инициативной группе жильцов, обратившихся к губернатору с просьбой о тщательной проверке состояния дома. Она боится возвращаться в здание, где был взрыв.

«Жить нам здесь больше не хочется», - говорит она.