Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Знакомства, романы и браки между заключенными и женщинами с воли — явление далеко не новое. Переписки с «заочницами» зэки вели еще с тех времен, когда объявления о знакомствах публиковались в специальных газетных рубриках. С распространением интернета общение перешло на другой уровень: осужденные выискивают потенциальных кандидаток в соцсетях, для этого существуют специальные паблики и форумы. Несмотря на неоднозначные перспективы таких романов, желающих связать свою жизнь с заключенным не становится меньше. «Лента.ру» разбиралась, чем руководствуются российские «ждули» и почему женщины, у которых есть возможность выбора, готовы годами вести переписку и ездить на свиданья к малознакомым арестантам.
Причины, по которым женщины ищут отношений с заключенными, различны, но все они имеют общие корни, объясняет директор центра молодежных исследований НИУ ВШЭ в Санкт-Петебурге Елена Омельченко. Для своего исследования она проводила подробные интервью с «заочницами» и изучала мотивы, которые побудили их на знакомство с мужчинами, отбывающими срок. В этом желании кроется одиночество, недостаток личностных ресурсов или неудачный опыт прошлых браков, заключает социолог. «Среди информанток были девушки с самым разным бэкграундом, поэтому сказать, что их объединяет некая гопническая среда, я не могу», — рассказывает Омельченко.
Среди прочего девушек затягивает само общение, которое происходит в плотном и ежедневном режиме. Поскольку мужчины в местах лишения свободы находятся в жестких стесненных обстоятельствах, такая коммуникация становится для них отдушиной и основным занятием. Разговоры с «заочницами» увлекают осужденных и дают им ощущение жизни. Тон этого разговора, разумеется, очень ласковый, тонкий и доверительный. Едва ли стоит говорить о том, как это важно для любой женщины, в особенности одинокой. «В 24-часовом переговорном режиме с заключенным женщина чувствует себя нужной и любимой. Ради этого ощущения она готова ждать его освобождения. Для обоих роли дистанционного мужа и жены вполне приемлемы, хотя не исключено, что для женщин это самооправдание и попытка представить ситуацию как норму», — объясняет социолог.
Поначалу формат общения кажется женщине контролируемым и безопасным, потому что его всегда можно прекратить — например, поменяв сим-карту. «Ощущение контроля, конечно, очень важно. Но спустя некоторое время оказывается, что мужчина уже полностью управляет ситуацией. И даже находясь в местах лишения свободы, некоторые могут шантажировать и манипулировать. В том числе и финансово», — поясняет Омельченко. Впрочем, были отмечены и обратные случаи, когда девушки с воли поправляли свое материальное положение за счет заключенных. Не секрет, что среди осужденных есть вполне состоятельные люди.
На таких вот «ждулях» во многом строится благосостояние заключенного в местах лишения свободы. Чтобы помочь возлюбленному, они нередко берут кредиты, залезают в долги, устраиваются на несколько работ сразу. «Идет обмен ресурсами, не всегда честный и справедливый. Однако нельзя вывести какое-то общее правило, — отмечает социолог. — Кому-то действительно не хватает такого общения, и он рассчитывает продолжить отношения после освобождения. Но, разумеется, есть истории, когда женщин откровенно разводят на деньги и посылки. Мужчине без внешних источников поддержки, в том числе материальной, крайне тяжело находиться в тюрьме. Очень часто это заканчивается эксплуатацией».
У заключенных существуют целые стратегии «ловли» таких женщин. Есть, например, случай 40-летней матери троих детей, ставшей заочной подругой. Телефонный звонок, ошиблись номером, дальше стандартная схема: «Девушка, а что у вас такой голос грустный?» — и утешительная беседа.
Несмотря на то что официально телефоны в местах лишения свободы запрещены, во многих тюрьмах и колониях они есть. Мужчины активничают и в соцсетях. Пишут всем подряд: из сотни попыток одна может оказаться удачной. О том, что ее новый знакомый сидит, женщина может узнать спустя несколько месяцев, когда мужчина уже успевает вызвать симпатию, втереться в доверие. С одной стороны, зэки выступают в роли психоаналитиков, терпеливо выслушивая истории о женских проблемах и демонстрируя свое участие. С другой — у одинокой женщины появляется ощущение того, что в ней нуждаются, что она приносит пользу. А некоторые, общаясь с противоположным полом, преодолевают психологические комплексы.
Чтобы привлечь заочную подругу и добиться от нее желаемых бонусов в виде передач и денег, опытные сидельцы прибегают к психологическим приемам. Их цель — создать у женщины психологическую зависимость. В этом им помогают тренинги в интернете и советы более опытных товарищей, благодаря которым они осваивают основные приемы манипуляции. Заключенные делятся контактами потенциальных подруг, о которых узнают через своих знакомых, рассказывает социолог. Например, у сидящего мужчины есть жена, у той есть подруги и знакомые, чьи телефоны муж передает сокамерникам. Иногда «заочницы» соперничают с женами, а порой и сами становятся женами заключенных.
По мнению опрошенных жен заключенных, в ряды «заочниц» попадают и те, кому по разным причинам сложно найти мужчину на воле. Участницы исследования в числе таких причин называют возраст за 30 лет, наличие детей, финансовые затруднения и личные проблемы. Впрочем, и среди девушек 18-19 лет есть готовые ездить на зону и часами ожидать встречи. «Некоторые женщины сами ловятся на любопытство, когда подруги предлагают пообщаться с мужчиной. Это особая околомаргинальная среда, где практики передачи номеров телефонов идут давно. Этим девушкам свойственна романтизация тюрьмы как места для «настоящего» мужчины», — уточняет социолог. В таких слоях общества скорее будут порицать отсутствие отношений как таковых, чем связь с арестантом.
В социальных сетях существует множество групп околотюремной тематики. Есть и специализированные сообщества ждущих женщин, в которых находится место и критике заочных романов с заключенными, и взаимопомощи. В реальной жизни о связи с заключенными многие предпочитают не распространяться. В глазах общественности «ждули» отождествляются с преступным миром, а значит — считаются его частью. Из-за этого многие вынуждены менять работу и переезжать в другой город. Стигматизация распространяется и на детей, которым приходится скрывать сменившиеся жизненные обстоятельства и защищаться от нападок сверстников.
В подавляющем большинстве таких пар со стороны женщины присутствует некий элемент жертвенности и стремление вернуть отсидевшего мужчину в социум. Забота разворачивается еще до освобождения, но с выходом мужчины на свободу испытания не заканчиваются. Почти все бывшие заключенные имеют проблемы со здоровьем, некоторые страдают от наркотической зависимости, а после долгой отсидки ощущают себя неприспособленными к жизни на свободе — в том числе в вопросах трудоустройства. «Как только он выйдет, я его вылечу, — рассказывала одна из участниц исследования. — Проведем полную диагностику, потом год-другой, чтобы поправить здоровье и прийти в себя». Но развязка оказалась неожиданной для женщины. После возвращения из колонии мужчина выбрал для себя другой способ реабилитации: начал пить, а затем и вовсе пропал.
Во многом это происходит потому, что механизмы социализации людей, вернувшихся из исправительных учреждений, практически не работают. В итоге эти задачи наравне с медицинской и финансовой помощью ложатся на плечи семьи. А «заочницы» и жены, отчаянно пытающиеся вернуть бывших зэков к нормальной жизни и удержать их от рецидивов, вынуждены терпеть предвзятое отношение правоохранительных органов и общества.
Пермская гимназия номер 4 стала известна на всю страну после того, как повысила проходной балл для поступающих девочек. Для них условием приема стал результат 69,1 балла, для мальчиков — 65,7. Директриса Татьяна Дьякова объяснила разницу тем, что девочки более прилежные в детстве, но именно мальчики в результате «становятся лидерами» и «управляют страной», — поэтому, по ее логике, им нужны преференции. Школу проверила прокуратура, однако суд не обнаружил дискриминации в этой очевидно дискриминационной ситуации. Позже, уже в июле, глава Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства протоиерей Дмитрий (Смирнов) заявил, что женщины «слабее умом», а люди вроде Марии Кюри — это редкость. По просьбе «Ленты.ру» преподавательница Школы культурологии НИУ ВШЭ Элла Россман разбиралась, кто формирует стереотипы о мальчиках и девочках и как они влияют на детей в будущем.
Усвоенные стереотипы
Слова директрисы Татьяны Дьяковой симптоматичны. Кто не слышал в своей жизни формулу: мальчикам нужно помогать, потому что они «медленно созревают, зато потом…»? Ее в разных вариациях повторяют учителя, родители и школьные психологи. Но в этой формуле нарушена причинно-следственная связь.
Современных социологов очень занимает вопрос, как в социальном плане сделан наш пол, какие представления о нем (зачастую не имеющие ничего общего с биологией или особенностями гормональной системы человека) сконструированы обществом и культурой. Многие из этих представлений работают так же, как другие массовые заблуждения — вроде тех, что солнечное затмение приносит беду, а разбитая посуда — счастье. И вместе с другими массовыми заблуждениями они оказываются чрезвычайно живучими и переходят из поколения в поколение.
В социологии социализация — это процесс становления личности, усвоения индивидом ценностей, норм, установок, образцов поведения, присущих данному обществу, социальной группе. Социализация происходит, когда ребенок контактирует с другими людьми и постепенно обучается правилам (гласным и негласным), принятым в его сообществе. В той или иной степени человек социализируется всю жизнь (особенно когда меняет окружение — например, переезжает в другой город или страну), однако основные нормы и ориентиры закладываются у нас еще в детстве.
Как и многие другие общественные нормы, стереотипы о мужчинах и женщинах мы приобретаем в процессе взросления. Исследователи выделяют разные источники таких идей — это и родители, и другие значимые для ребенка взрослые, вроде учителей и наставников в спортивных командах. Стереотипы транслируются в книжках, в мультфильмах, в медиа, они все время присутствуют в информационном поле, внутри которого растет ребенок. Постепенно он их интериоризирует, то есть присваивает, и начинает ориентироваться в окружающем мире при помощи этих установок.
Но идеалы мужественности и женственности — нестабильны и меняются со временем, различаются от страны к стране, от народа к народу. Даже у представителей разных классов и социальных слоев внутри одной нации эти идеи могут разниться: мальчик из семьи московской интеллигенции вряд ли будет отвечать представлениям о мужественности, принятым в среде рабочих металлургического завода, и наоборот. Англичанка в юбке-карандаше, руководящая небольшим отделом в рекламном агентстве, вряд ли вызовет вопросы у современников, а в викторианском обществе одно ее появление скандализировало бы приличную публику.
Причин изменения гендерных норм в обществе немало, в их числе — многолетняя работа активисток женского и феминистского движения, без которых у нас сегодня не было бы возможности учиться и работать, где нам хочется, или самостоятельно определять, с кем встречаться и жить, за кого выходить замуж и когда разводиться, сколько детей иметь и иметь ли их вообще.
Кроме того, гендерные нормы могут резко изменяться вместе со сменой власти и режима в стране, хороший пример — постсоветское пространство, где мутации представлений и установок мы можем наблюдать буквально в режиме реального времени.
При этом можно выделить и идеи, которые объединяют все общество или даже несколько обществ. Например, для западного мира на протяжении веков был свойствен идеал инициативного, активного в публичной сфере мужчины и заботливой и чувствительной, но по большей части пассивной и ведомой, ориентированной на семью и детей женщины. Те, кто нарушали эти представления, вызывали страх и отторжение, практически бессознательное желание «поставить человека на место» — в том числе самыми жесткими методами.
Непростая математика
Как именно влияют на нас стереотипы и насколько сильно это влияние, демонстрирует, например, эксперимент социального психолога из Стэнфорда Клода Стила. Вместе с коллегами Стил набрал две группы студентов, мужчин и женщин, в основном второкурсников, сильных в математике.
Студентам дали несколько тестов по математике и сконструировали разные социальные условия тестирования. Одно из проверочных заданий предварили небольшим вступлением: первой группе студентов сказали, что оно демонстрирует разницу между мужчинами и женщинами в их способностях к математике. Второй группе объяснили, что тестирование не показало различий между людьми разного пола по этому предмету. Студентки показали себя гораздо хуже студентов, когда тест предварили вступлением о гендерных различиях — и это при том, что в обеих группах участники были примерно одинакового уровня. Дальнейшие эксперименты (как вариации этого опыта, так и другие эксперименты, например, с афроамериканцами, на которых транслировали расовые стереотипы) только подтвердили догадку: установки, которыми предваряют тест, сильно влияют на то, как студенты себя проявят.
В эксперименте Стила студенты показывали разный результат в зависимости от того лишь, что им говорили перед тестом. Сложно переоценить, какое влияние на нас и наши успехи оказывают слова и идеи, которые транслируются постоянно, день за днем, год за годом.
Есть и исследования, которые фиксируют подобные изменения. Например, длительное наблюдение детских психологов Франчески Мунтони и Яна Ретельсдорфа из Гамбургского университета показывает: представления родителей о мальчиках и девочках влияют на то, как дети учатся читать.
Исследовались случаи 1508 школьников из 60 школ Германии. На протяжении почти двух лет психологи анкетировали учеников и их родителей, чтобы зафиксировать, влияют ли представления взрослых на успехи детей в чтении. Выяснилось, что гендерные стереотипы родителей определяли, насколько дети верили в себя и в свои силы, какие задачи они считали особенно важными и, как результат, предопределяли их успехи. В частности, идея о том, что девочки более предрасположены к чтению, приводит к тому, что они и вправду обгоняют в этом навыке мальчиков, причем по всей стране. Работать эта схема может и негативно: мальчики не уверены в своих силах в чтении из-за расхожих идей об их не особо блестящих способностях на раннем этапе, и потому могут показывать худшие результаты.
Вполне возможно, что то же самое особое прилежание девочек — следствие женской гендерной социализации (ЖГС). Нас с раннего детства учат быть более аккуратными и дисциплинированными, эти черты считаются естественными и натуральными для женщин по рождению.
«Исчезновение» одаренных
Что точно влияет на девочек сегодня, так это отсутствие достаточной поддержки со стороны взрослых и сверстников. Исследования социологов и психологов все больше подтверждают простую догадку: женщины реже становятся президентами, менее представлены в бизнесе и науке именно потому, что с детства им отказывают в уме, лидерстве и блестящем будущем, а жизненные перспективы зачастую ограничивают домом и семьей.
Начинания и таланты девочек игнорируют, в их одаренность не верят — или даже создают реальные препятствия на пути к знаниям, как в случае с пермской гимназией. Возникает феномен «исчезновения» одаренных женщин (https://digitalcommons.du.edu/cgi/viewcontent.cgi?article=1003&context=tls_doctoral): мы видим множество талантливых девочек в дошкольных учреждениях и школах, но на каждом следующем этапе цепочки «университет-работа-карьерный рост» женщин становится все меньше и меньше. Они оседают на непрестижных работах или полностью исчезают из поля зрения, уходя в семью и личную жизнь.
Интересно, что даже те достоинства, которыми девочки очевидно для всех обладают (такие как прилежание и усердие, например) — для многих недостаточны для того, чтобы стать лидерами. Или, как в нашем случае, чтобы поступить в престижную школу. В мальчиках же, даже если они пока «не дотягивают», находят скрытый потенциал и огромные возможности.
В нашей стране также есть исследования механизмов гендерной социализации в российском контексте. Например, социологи из ВШЭ Ольга Савинская и Анастасия Чередеева провели серию интервью и выяснили, что представления о мужском и женском, о том, чем девочки и мальчики «должны» заниматься и как себя вести, прививают с самого раннего, несознательного возраста — еще в дошкольных учреждениях, где и мальчикам, и девочкам предлагают чрезвычайно узкие рамки «нормальности» и однообразные роли (грубо говоря, «снежинки и пираты», и никак не наоборот). Маленькие девочки оказываются в этой системе особо уязвимыми — от них требуют постоянно искать одобрения со стороны других, быть максимально послушными и тихими и интересоваться очень ограниченным числом предметов и тем. Такое однообразие может мешать индивидуальному развитию детей, особенно, если систему поддерживают и дома.
Также нельзя обойти вниманием исследование социолога из ВШЭ Ольги Исуповой — старшей научной сотрудницы Института демографии НИУ ВШЭ. Она опрашивает девочек из «хороших семей» — учениц и выпускниц престижных московских гимназий и лицеев, а также их родителей и родителей школьников из престижных учебных заведений Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода и Соликамска. Пилотные интервью показали, что от девочек из «хороших семей» в России требуют практически невозможного: образованности, красоты, хороших манер, удачной карьеры, ориентации на семью, «незаурядной силы духа», — и все это одновременно.
Завышенные ожидания со стороны родителей подкрепляются общественными стереотипами и высокими стандартами, предъявляемыми девочкам в школах. Их все время оценивают, заставляют соответствовать новым и новым идеалам и жестко критикуют за малейший проступок. Многообразие требований и нежелание выделять из них приоритетные и факультативные невротизирует старшеклассниц, воспитывает страх ошибки и оставляет для них чрезвычайно ограниченное пространство свободы, не говоря уже о времени на отдых и собственные увлечения.
При этом «светлое будущее», ради которого все старания, крайне туманно. Родители и сами не знают, чего ожидать их дочерям в дальнейшем. Получается, что девочкам часто приходится прилагать сверхусилия в условиях непонятных задач и перерабатывать ради неясных перспектив и чужих ценностей.
Стереотипы против мальчиков
Работы о специфике гендерной социализации в нашей стране и за ее пределами начали появляться в России довольно давно. Этнографию детства и, в частности, особенности социализации детей в разных обществах, изучал еще в 1980-е годы советский социолог Игорь Кон. В 1988 году он выпустил монографию «Ребенок и общество», где описывал в том числе особенности гендерной социализации. А в 2009 году вышла его книга «Мальчик — отец мужчины», посвященная специфике воспитания мальчиков в разные времена и тому, как нормы, привитые в раннем детстве, влияют на мужчин всю их жизнь.
Из этой книги и из перечисленных выше исследований можно сделать еще один вывод: гендерные стереотипы вредят и мальчикам. В прошлом году Американская психологическая ассоциация выпустила специальную брошюру с советами о том, как психологам работать с клиентами-мужчинами и мальчиками, учитывая специфику их мужской гендерной социализации (МГС).
Кроме всего прочего, там описывается, как традиционные представления о мужественности и гендерных ролях негативно влияют на жизнь мужчин. Требования сдерживать эмоции, например, мешают здоровым образом переживать стрессы и, как следствие, могут приводить к агрессии по отношению к окружающим, злоупотреблению наркотиками и алкоголем.
Установка самостоятельно, «по-мужски», решать все проблемы, даже непосильные, не позволяет вовремя получить необходимую помощь — в том числе медицинскую (отсюда в том числе низкая средняя продолжительность жизни мужчин). В брошюре рассказывается, как психолог может помочь мужчине или мальчику научиться выражать свои чувства и налаживать отношения с окружающими мирным путем.
Эксперименты по полному отказу от различения мальчиков и девочек в воспитании все же редкость: речь по большей части идет не о полном стирании разницы между мужчинами и женщинами, а о том, чтобы сделать жизнь более свободной от сковывающих представлений и дать людям любого пола возможность проявлять себя в разных областях, будь то семья или наука, искусство или политика, бизнес или воспитание детей.
При этом россиянам приходится особенно сложно: им необходимо растить детей в ситуации, когда школа и другие общественные институты все чаще эти стереотипы транслируют. Например, детей учат лженаучным идеям вроде телегонии (опровергнутая теория о том, что на «генетическую память» женщины влияют все ее предыдущие сексуальные контакты), — множество подобных утверждений можно найти в учебнике «Нравственные основы семейной жизни», который рассчитан на старшеклассников и должен подготовить их к «созданию крепкой многодетной счастливой семьи».
Мы сами можем не замечать все те установки, к которым приучены с детства. И в первую очередь важно анализировать собственный опыт: вспоминать, что нам говорили в детстве, кто это говорил и как это влияло на вас, наблюдать за своим окружением и идеями вокруг, а затем обсуждать все это с ребенком и учить его критически осмыслять действительность — с самых ранних лет.
Лидер «Справедливой России» Сергей Миронов, выступая с трибуны Госдумы, оговорился, спутав стрит-арт с артритом. Оплошность депутата лишь повеселила аудиторию, однако не все ошибки российских политиков воспринимаются обществом столь благосклонно. «Лента.ру» вспомнила самые неоднозначные из них.
Оговорку 64-летний глава справороссов допустил в ходе парламентских слушаний по молодежной политике, которые прошли в понедельник. Миронов призвал власти уделять больше внимания работе с молодежными движениями и припомнил позитивный опыт регионов, когда к благоустройству привлекались уличные художники. «То, что называется артрит. То, что рисуют граффити, — сказал депутат и, не исправившись, продолжил: — Когда это было стихийно, мы видели бетонные заводы вдоль железных дорог, но во многих городах решили, а почему бы не использовать, и унылые серые кварталы расцвели».
В сети с юмором отнеслись к заговорившемуся политику. Чтобы избежать подобных курьезов, ему посоветовали меньше «читать с листа». Некоторые предположили, что Миронов, бравируя иностранными словами, хотел продемонстрировать молодому поколению, что он «в теме». Демонстрировать было кому — в Госдуму пригласили и молодых активистов, и видеоблогеров. В их числе оказалась и 19-летняя Александра Балковская, больше известная как Саша Спилберг. Выйдя на трибуну, она призвала депутатов наконец разобраться в социальных сетях.
Уже на следующий день уличные художники распространили своеобразный ответ главе эсеров, творчески обыграв его оговорку в граффити.
Инсайд инсайду рознь
Пользователи Twitter, обсуждая оговорку Миронова, припомнили похожую оплошность ушедшей от справороссов Елены Мизулиной. В отличие от «артрита», апрельское выступление сенатора, известного резонансными законодательными инициативами, вызвало в сети больший ажиотаж. На форуме, посвященном безопасности интернета, она заявила о необходимости бороться с детской порнографией и зависимостью от нее. «Среди десятков жанров детской порнографии на втором месте — это инсайд», — сказала Мизулина, имея в виду кровнородственную сексуальную связь. То есть инцест.
Исправлять ошибку тоже не стала и продолжила рассуждать о вреде подобного контента, который в подростковом возрасте, по ее мнению, может привести к бесплодию, а взрослых подталкивает к сексуальному контакту с «любым ребенком, который попадется под руку». В сети парламентарию разницу между инсайдом и инцестом объяснили на примере телесериала «Игра престолов», с которым из-за обилия откровенных сцен борется еще один защитник семейных ценностей, депутат Госдумы Виталий Милонов.
Нашли главное зло
Некоторые ляпы политиков оказались пророческими. К примеру, слова Алексея Кудрина, назвавшего борьбу с коррупцией «главным злом». Досадную оговорку он допустил в 2010-м, когда занимал пост министра финансов России.
«Я хотел сказать, что коррупция — главное зло, и борьба с ней является главным делом», — пояснил он в ходе выступления на международном инвестиционном форуме. Спустя шесть лет оговорку Кудрина вспомнили после того, как был задержан по подозрению во взяточничестве глава Министерства экономического развития Алексей Улюкаев.
В 2014-м губернатор Санкт-Петербурга Георгий Полтавченко, посетовал на то, что вокруг еще остались честные люди. Агентство стратегических инициатив внесло Северную столицу в список регионов с плохим инвестиционным климатом, и это возмутило градоначальника. Он заявил, что коррупции в Петербурге не больше, чем в других субъектах. «Если бы все воровали, давно бы все украли, и в городе было бы, наверное, ничего не решено. К сожалению, воруют не все, — сказал Полтавченко. — Я имею в виду, к сожалению, воруют отдельные лица, а по ним судят обо всех».
А был ли мальчик
Припоминают политикам и вольное обращение с историей. В 2001-м Николай Максюта, занимавший тогда пост губернатора Волгоградской области, поздравил земляков «с разгромом советских войск под Сталинградом». Поздравительный текст был опубликован в местных газетах. В Госдуме возмутились и призвали главу региона повиниться. «Максюта должен принести извинения за допущенный ляп», — говорил депутат-единоросс Геннадий Райков. Коммунист Василий Шандыбин и вовсе назвал обращение Максюты к ветеранам кощунственным.
В областной администрации открестились от ошибочного поздравления, заявив, что всему виной сбой в работе компьютерной техники. Якобы в тот же день гражданам разослали корректную версию поздравления, а текст с опечаткой позже опубликовала местная газета. «Подобную публикацию можно расценить только как политический заказ оппонентов», — утверждали в пресс-службе администрации.
Максюта вообще увлекается военной историей: на открытии международной сельскохозяйственной выставки в Берлине он поздравил жителей столицы Германии с очередной годовщиной разгрома немецких войск под Сталинградом.
Осторожнее, опасная зона
На фоне трагических событий на оговорках стараются не акцентировать внимание, но ситуация возникает неловкая. Прошлой осенью председатель ЛДПР Владимир Жириновский, комментируя гибель Арсена Павлова, ополченца с позывным Моторола, участвовавшего в боевых действиях под Славянском, в районе донецкого аэропорта и Дебальцево, сказал: «Киев еще заплатит за убийство Самсунга». Правда, сразу поправился.
А вот неосторожность в политических высказываниях могут и растиражировать. Так, в марте 2015-го депутат петербургского Законодательного собрания Евгений Марченко на заседании парламента «вернул» Крым в состав Украины. «Сегодня годовщина вхождения Крыма в состав Украины…» — начал он. Хотя депутат тут же поправил себя, информация об оговорке распространилась в прессе.
Впрочем, в живой речи ошибки допускают все, даже президент. В 2006 году, говоря о том, что Россия наконец расплатилась с долгами, Владимир Путин сказал: «И теперь мы никому не нужны». Но быстро добавил: «не должны».
Не только почитать, но и посмотреть — в нашем Instagram
подписаться
00:01, 25 декабря 2019
«Родня мужа пригрозила закопать»
Фото: Jens Meyer / AP
Жительницы Ингушетии и Чечни написали письмо уполномоченной при президенте России по правам ребенка Анне Кузнецовой. Они просят помочь вернуть им своих детей. Утверждается, что все пятеро — жертвы киднеппинга, похищены отцами. Сейчас дети якобы незаконно удерживаются родственниками отца. А в одном из случаев — вообще чужими людьми. Делами женщин занимаются проект «Правовая инициатива» и чеченская организация «Права женщин». По просьбе «Ленты.ру» журналистка Лидия Михальченко узнала истории семей и выяснила, почему, несмотря на закон, женщины и дети на Кавказе оказываются бесправны.
Малика
Дочь 47-летней Малики Хамзатовой, жительницы чеченского села Самашки Ачхой-Мартановского района, уже четырнадцать лет живет в чужой семье в Ингушетии. В 2005 году у женщины произошел конфликт с семьей мужа. У Хамзатовой после нескольких лет супружества рождались только девочки, и это не нравилось родственникам супруга. «У нас принято, если жена мальчиков не рожает, значит, в доме ей не место», — объясняет Малика.
Тогда ее выгнали из дома, оставив трех дочерей, младшей из которых, Макке, было полтора года, у себя. Однако спустя год свекрови понадобился постоянный уход, и девери снова позвали Малику. Когда она вернулась, Макки не было. «Я спросила, а где младшая? Сестры мужа и свекровь сказали — двух девочек вам хватит, третью не надо. Потом кормили меня баснями, якобы малышку удочерили в Германии. Я обратилась в прокуратуру, но родня мужа пригрозила — закопаем. Я испугалась за детей и забрала заявление», — вспоминает Малика.
Но женщина не оставила попыток найти ребенка. Она выяснила, что свекровь отдала малышку своей дочери от первого брака, которая воспитывалась в семье ее бывшего мужа и вышла замуж за некоего жителя ингушского горного села Галашки по фамилии Балаев. Несмотря на то что братья и сестры мужа Малики навещали Макку и девочка знала, что у нее есть настоящая мать, женщине удалось найти адрес, по которому жила дочь, только когда свекровь умерла. Впервые она приехала поувидать уже взрослую Макку в 2017 году. Но ее к ней не пустили. Сын приемной матери Макки назвал Малику проституткой и проявил, по словам правозащитников, «физическую агрессию».
«Балаевы говорят, что заплатили за Макку 20 тысяч долларов. Требовали у меня вернуть деньги, я ответила, пусть возвращают те, кто брал. Если бы мне давали общаться с девочкой, она бы давно вернулась. Она боится их», — уверена Малика.
По ее словам, документов у дочери нет: свидетельство о ее рождении у Балаевых фальшивое — она аннулировала его с помощью адвоката. Но больше ничего исправить не получилось. «Ей почти 16 лет. Сама со мной она не связывается. Говорят, плохо учится. Не понимаю, что с ней там делают. Дети, кто живет со мной, все учатся нормально, все экзамены хорошо сдали», — сетует Малика.
После возвращения к мужу Малика родила еще двух мальчиков. Сейчас младшему сыну шесть лет, старшему — десять, а старшим дочерям — 18 и 19 лет, они учатся в университете. Мужа и детей Малика обеспечивает сама: у нее натуральное хозяйство и подработки. «Тяжело, долги. Много ушло на суды, волокиту в инстанциях. Муж какое-то время был совсем плох, вел себя неадекватно, приносил домой мусор с улицы: какие-то бумажки, бутылки. Знакомые советовали сдать его в психиатрическую больницу. Я не смогла, дети плакали, просили оставить. Сейчас ему значительно лучше. Но моя дочь живет с фальшивыми документами и с посторонними людьми. Я писала на WhatsApp Кадырову, и в Instagram, обращалась в инстанции. Меня все игнорируют», — говорит она.
Ася
(Фамилия не публикуется по соображениям безопасности)
Ася родилась в Чечне и окончила Чеченский государственный университет по специальности «юриспруденция». Сейчас она безработная — борьба за собственного ребенка отнимает все ее силы, но раньше работала в нотариальной конторе и стажировалась в местной организации «Права женщин».
С будущим мужем, как это принято, ее познакомили родные. Мелкий предприниматель родом из небольшого села в Ингушетии почти сразу сделал ей предложение, и они поженились спустя всего полгода знакомства, в 2011-м. Ася считала, что это слишком рано, однако, по ее словам, родственники с обеих сторон торопили события.
В 2012 году родилась дочь Рамина. Через два месяца семья распалась «из-за непримиримых бытовых разногласий и на фоне давления со стороны родственников мужа» — Ася забрала дочь и вернулась к родителям.
Когда ребенку исполнилось два года, родственники мужа приехали к ней со старейшинами рода и потребовали свиданий дочери с отцом. Ася согласилась. По ее словам, у девочки был стресс от нового дома и новых людей. В очередной раз, когда Рамину забрали к отцу, обратно уже не привезли. Они заявили, что ребенок должен расти в семье отца.
С тех пор прошло пять лет. Ася больше не видела дочь. «Что я только не предпринимала! Старики и прочие авторитеты ходили к бывшим свекрам, просили о свиданиях с ребенком для меня. Их уговаривали родственники, увещевали, напоминали нормы ислама, по которым дети живут с матерью как минимум до семи лет. Но на них ничего не действовало», — говорит она.
Тогда женщина подала в суд. Решение было в ее пользу. Но ингушские приставы, по ее словам, рекомендовали ей разобраться с мужем по шариату. «Я спрашивала, а как же российский закон, ведь вы госслужащие! В ответ меня и моих родителей обливали грязью», — вспоминает Ася.
Она обратилась в чеченский муфтият. Муфтии передали дело ингушским коллегам, а те, по ее словам, вопрос игнорируют. Решение Верховного суда республики в ее пользу также не сыграло никакой роли в правовом решении конфликта: ингушские приставы заявили, что решение неправильное, и что они якобы съездили к девочке — она в порядке.
«Моя девочка называет матерью свою бабушку, а папой — дедушку. Я даже не могу получить фото своей дочери, я не знаю, в какую школу ее записали, не провожала ее первого сентября в первый класс. Отец Рамины снова женился, у моей дочки две сводные младшие сестры. Я пыталась связываться с ним напрямую, но в ответ слышу оскорбления. Я живу одной надеждой увидеть своего ребенка. Может быть, если бы мне дали хотя бы с ней видеться, я бы уже устроила свою жизнь. Но пока я не могу смириться», — говорит Ася.
Сейчас она ждет решения Европейского суда по правам человека, жалобу в который удалось передать с помощью юристов проекта «Правовая инициатива».
Хеди
(Фамилия не публикуется по соображениям безопасности)
В 2013 году уроженка Ингушетии Хеди, с юности живущая в Москве, вышла замуж за своего земляка — бизнесмена на девять лет ее старше. Вскоре родились сын Натан и дочь Зои. Хеди вышла в декрет, а супруг летал в командировки, сотрудничал с зарубежными компаниями, а потом стал крупным чиновником.
В 2017 году, когда детям было три года и шесть месяцев, они развелись. При разводе они договорились, что дети будут жить у родителей поочередно, но бывший супруг вывез их к своим родственникам в Ингушетию.
«Мне не давали видеться с ними. Бывшие родственники повторяли, что я должна жить в их доме. Но это абсурд: с их сыном я развелась! Мои сын и дочь стали инструментом мести, манипуляции. На меня давили, чтобы я добровольно подписала официальное соглашение о месте жительства детей с отцом», — вспоминает Хеди.
В том же году она подала в суд по месту прописки в Москве об определении места жительства детей, но тут же выяснилось, что адвокаты бывшего мужа подали аналогичный иск на день раньше в Сунженский районный суд Ингушетии. Процесс перенесли туда.
«Бывший свекор давил: “Ты проиграешь все инстанции, не судись с нами”! Так и вышло. Суд был предвзят, тянул время. Детей я видела урывками, для них и для меня это было стрессом», — рассказывает женщина.
В конце декабря 2018 года суд огласил порядок ее общения с детьми: в выходные дни по четыре часа. Но даже этой договоренности достичь не удалось: каждый раз, когда женщина приезжала, ей говорили, что детей отвезли на море, в Сочи, в Краснодар, в Москву.
Вскоре ее бывшего мужа уволили с высокой должности, а в марте 2019 года он оказался в СИЗО по обвинению в мошенничестве. Хеди снова обратилась в суд, рассчитывая, что теперь детей должны передать ей, поскольку прежний порядок общения по выходным стал неактуален и они оказались без опеки родителей.
Но родственники со стороны бывшего мужа продолжили их удерживать. Несмотря на то что органы опеки Назрани выступили на стороне матери и в дело включилась уполномоченная по правам ребенка в России Анна Кузнецова, сотрудники опеки Сунжи заявили, что они против передачи детей Хеди якобы потому, что те уже от нее отвыкли. И судья назначил судебно-психологическую экспертизу для проверки взаимоотношений детей с родственниками.
«Приставы крайне пассивны, суд тянет время, дети по сей день без матери. Мне остается только писать ходатайства. Думаю, система на стороне моих оппонентов из-за их связей. У нас процветает коррупция и привычка вставать на сторону мужчины в вопросе опеки. Я очень страдаю, что не могу уложить спать, искупать, покормить детей. Встречи были слишком коротки. А теперь их и вовсе нет», — говорит Хеди.
Лейла
Лейла Муружева родилась и выросла в Ленинградской области. Ее родители, уроженцы Грозного, воспитывали ее сверхтребовательно, поскольку стремились сохранить национальную идентичность дочери «в России», как называют жители Кавказа любую часть страны за пределами региона. В детстве ее возили в республику на каникулы, и она идеализировала ее жителей, считая их всех гордыми и благородными. Те же родственники и нашли ей будущего мужа-ингуша. К тому времени она была студенткой фармацевтического медвуза и жила в Москве, как и он.
Проблемы начались, когда появились дети — сын Имран и дочь Сафия. По словам Лейлы, муж начал закатывать скандалы и не гнушался рукоприкладством. Когда в январе 2014 года она решила уйти от него к своим родителям, он забрал детей. Младшей дочери был год и восемь, она была еще на грудном вскармливании, а старшему — пять лет.
«По сути, я сама отдала детей отцу, когда он попросил их на один день для встречи с бабушкой. Повода отказать не было, я решила не усугублять ссору. Бывший муж дал слово моему отцу, что вернет детей в срок. Помню, мальчик не хотел идти, пришлось уговаривать. В тот же вечер они уехали в Ингушетию. Предчувствия не давали мне покоя, и уже утром я помчалась в их московскую квартиру. Там валялись детские вещи — все собирали в спешке. Это очень жестоко. Меня потом долго преследовало чувство в руках, как будто держу дочь. Как фантомные боли», — говорит Лейла.
Отец разрешил ей бороться за детей всеми законными способами, и она заявила в полицию о похищении. Но полицейские ответили, что это всего лишь семейные разборки, отец детей похитить не может, и ей нужно обратиться в суд за определением их места жительства. То же самое ответили и сотрудники опеки. В Ингушетии правовые действия также не помогли, и Лейла обратилась в местный шариатский суд.
Муфтии признали ее правоту с точки зрения ислама и назначили дату передачи детей, но отец их не привел. Когда старейшины пошли к нему домой, их выгнали. Не помогла и другая традиционная мера воздействия — «отрезать» должника от села, — которая состоит в том, что наказанные не имеют права молиться в сельской мечети и умерших не похоронят на местном кладбище. «Ну «отрезали» моего бывшего, а ему-то что? Он живет в Москве, домой редко ездит. Один молодой муфтий, опираясь на Коран, а не на традиции, сказал, что нет другого выхода, как отсудить детей по российским законам. Никаких действенных рычагов влияния у религиозной институции нет», — сетует женщина.
Все судебные инстанции, которые прошла Лейла, также подтвердили ее право воспитывать сына и дочь. Первая лишила ее бывшего мужа отцовских прав за истязание детей, но он выиграл апелляцию. В Ингушетии, куда к своим родственникам бывший супруг отвез детей, приставы назначали время и место передачи детей, но затем ей звонила уполномоченная по правам ребенка в республике Зарема Чахкиева и сообщала, что место меняется. «В итоге меня обманывали. Приставы составляли акт, что я не явилась. Не дай бог никому с этой детозащитницей столкнуться!» — злится Лейла.
Отец советовал ей «оставить» детей, и тогда они «придут». «Но мне не надо, чтобы они “приходили”, мне надо, чтобы они выросли в материнской любви и заботе и ушли в свою жизнь. А пока маленькие, они должны быть со мной, я хочу выполнять материнские обязанности. Права, закон на моей стороне. И религиозные нормы, и юридические, и этические», — убеждена женщина. С помощью «Правовой инициативы» она обратилась в Европейский суд по правам человека с жалобой на неисполнение решения суда и выиграла иск.
В сентябре 2017-го суд обязал бывших родственников Лейлы привезти детей на исполнительные действия в Москву. «Увы, мне удалось забрать только дочку, взяв на руки, но не сына. Я сама исполнила решение суда, и это было чудо, девочку чуть не вырывали у меня. Сотрудники “Правовой инициативы” взяли меня в кольцо, так как за мной бежали приставы и друзья их отца, чтобы вернуть. Все это было в здании службы судебных приставов. Ингушское беззаконие продолжилось в столице», — вспоминает россиянка.
По ее словам, после возвращения Сафия не ела три дня. Позвали психолога. Выяснилось, что девочке сказали, если она будет есть русскую еду (ей говорили, что мать — русская), то умрет ее брат. «Контакта не было, она звала меня “эй”. Ни к чему поначалу не прикасалась. Три с половиной года разлуки покалечили ей психику. В пять с половиной лет у нее было развитие двухлетки», — говорит Лейла. У Сафии диагностировали повышенную тревожность, неврологические отклонения, хронический бронхит, близорукость, педагогическую запущенность, плоскостопие и педикулез.
На протяжении двух лет Лейла реабилитирует дочь с помощью врачей и нейропсихологов. Сына, учащегося уже в пятом классе, бывшие родственники по-прежнему удерживают. «Я делаю попытки наладить с ним контакт, но пока безуспешно. В школе все предупреждены обо мне. Прийти и поговорить с сыном я не могу. Это Ингушетия, всем до всего есть дело. Здесь тебя ненавидят за то, что осмелилась ходить по инстанциям и судиться за детей. Дети — собственность отца», — объясняет женщина.
Недавно Лейла получила звонок от старейшин, которые просили ее разрешения восстановить право на похороны на местном кладбище для пожилого деда из семьи бывшего мужа. «Я сказала: делайте, что хотите, но мой сын по-прежнему лишен матери», — заключает она.
Зарифа
Когда жительнице Ингушетии Зарифе Кодзоевой было 18 лет, ее похитил наркозависимый одноклассник. По кавказским традициям, ей нужно было согласиться выйти за него замуж, но она не хотела этого и вернулась к родителям. Мать и отец также были против этого брака и приняли ее, но ругались, что она якобы позволила себя своровать.
Ее одноклассника отказ не смутил, и он похищал девушку еще дважды. На третий раз Зарифе пришлось согласиться, поскольку она боялась очередного возвращения и гнева родителей.
В 2013 году они поженились, и через год родился сын Акраман. «Муж во всем меня контролировал. Во время беременности я впервые увидела его “под кайфом”. Лицо зеленое, глаза в черных кругах. С каждой неделей состояние усугублялось. Пропадал по несколько дней», — рассказывает Зарифа.
Она решила, что, если увезти мужа от его наркозависимых друзей, семейная жизнь улучшится, и они перебрались в Москву. Однако загулы супруга только участились и стали дольше. Муж забирал у нее телефон, деньги, документы и ключи и исчезал на несколько дней, заперев ее с младенцем дома. Лечиться он не собирался и в ответ на любые просьбы избивал жену. Тогда Зарифа решила вернуться в Ингушетию, и они вновь поселились у родителей мужа. Но и там ситуация не изменилась.
«Я находила в ванной наркотики, а в чатах мужа — переписку о покупке веществ. Он нес дикую чушь, свекровь притворялась, что все нормально, и винила меня в его наркомании. Я не выдержала, хотела уйти, но отец мужа поклялся: все исправлю, дай отсрочку. Разводы порицаются в нашем обществе, я согласилась потерпеть. Прошло три месяца, но скандалы, упреки и обвинения не прекращались. Добавились угрозы лишить меня сына, если уйду», — вспоминает женщина.
В результате перенесенного стресса и насилия 20-летняя Зарифа похудела до 33 килограммов. У нее началась анорексия, проблемы с сердцем и давлением. Несмотря на состояние здоровья, она решилась уйти от мужа с годовалым сыном. Он не возражал — по ее словам, к тому времени мужчина «совсем пропал» и проводил время в притонах. Но его родители попросили приводить к ним внука на выходные. А затем они все чаще стали задерживать его — на неделю, на две.
Однажды свекор Зарифы поставил ультиматум: он вернет ей сына только в обмен на все его документы — медкнижку, свидетельство о рождении, страховой полис. Она отдала все документы, которые были, и поехала в Ярославль, где рожала ребенка, за восстановлением метрики. Сына забрала ее мать. В дороге сказался многолетний стресс, и Зарифа слегла на две недели с тяжелой ветрянкой. Документы она отправила, но опоздала домой на сутки. В это время ее мать гуляла с малышом в парке. К ней подошли свекор Зарифы и ее бывший муж в сопровождении силовиков. Они заявили, что женщина не имеет никаких прав на ребенка, а родной отец имеет право его забрать. По словам Зарифы, отец ее бывшего супруга также дал странную расписку о том, что якобы обязуется вернуть ей ребенка, когда она прилетит. Но по прилете он прогнал Зафиру со словами — «где я дал расписку, туда и иди».
Зарифа прошла все существующие инстанции и обращалась ко всем: от прокурора до президента. В Тушинском суде Москвы она выиграла дело об опеке. Бывший муж подал апелляцию в Мосгорсуд — там также встали на ее сторону. Но это ничего не изменило — в Ингушетии решение судов игнорируется третий год. «Каждый раз на исполнительных действиях приставы мило беседуют с дедом, тот отказывается отдать мальчика, и мы уходим, я лишь успеваю несколько минут побыть с сыном. На прощание они друг другу улыбаются, говорят “салам” и расстаются. Отец ребенка там не живет, родители не говорят, где он», — рассказывает она. По словам Зафиры, в неформальной беседе приставы рекомендовали ей забрать ребенка силой.
Она вспоминает, как в один день, когда приставы ушли, она задержалась с сыном до полуночи. Он обнимал и целовал ее, не отпускал, говорил, что любит, просил остаться и плакал. Но после этого случая пятилетнего ребенка как будто настроили против нее. «При встрече спустя два месяца он не дал себя обнять, был запуган. Мне известно: бабка с дедом говорят ему, что мама бросила, уехала жить к чужому дяде. Про мои подарки говорят, что они «от дяди». Ребенок верит. Мамой он привык называть свою бабушку. Стоит мне с сыном на руках подойти к воротам, он нервничает, зовет бабушку и деда. Ему внушили, что я могу забрать и там будет ужасно. Я крайне редко с ним вижусь, сын меня фактически не знает», — плачет Зарифа.
Сейчас она работает юристом в частной компании в Москве, но вся ее жизнь остановилась на том моменте, когда она потеряла сына, когда дни и ночи превратились в бесконечную битву за него с бывшими родственниками в Ингушетии. Каждый раз, прилетая из столицы, Зарифа пытается увидеть мальчика — то с помощью приставов, то с помощью районных инспекторов по делам несовершеннолетних, то с помощью уполномоченной по правам ребенка в республике Заремы Чакхиевой, но их участие только мешает: когда они приезжают, сына дома нет. Зарифа уверена, что чиновники предупреждают ее бывших родственников о визите. Отец ее экс-супруга утверждает, что «чиновники у него в кармане». Зарифа верит этому и почти отчаялась победить в борьбе.
Язычник Евгений Салтыков, также известный как Сигвальд Годи, написал заявление в полицию на администратора языческого паблика «ВКонтакте» «Яблоки Идунн» Наталью Телегину. Поводом стало размещение женщиной картинки, на которой изображен викинг, заносящий молот Тора над полыхающим православным храмом. В отношении нее возбудили уголовное дело сразу по двум статьям «Оскорбление чувств верующих» и «Возбуждение ненависти и вражды». «Лента.ру» разбиралась, кому и зачем понадобилось вытеснять конфликт между язычниками в правовое поле.
Молотом по яблокам
Случай, когда язычник обвиняет свою единоверку в оскорблении религиозных чувств, стал первым подобным прецедентом в России. Сигвальд Годи возглавляет общину течения Асатру в Санкт-Петербурге. Это неоязыческая религия, восстанавливающая традиции германских и скандинавских народов. Она распространена в Северной Европе, хотя в России также есть ее последователи, говорится в блоге Paganka.
Свое решение обратиться в полицию Годи объяснил тем, что таким образом он пытается бороться с неуважением и нетерпимостью. «Я считаю недопустимым публичное распространение подобных материалов. Они выставляют мою религию (Асатру) как экстремистскую идеологию, что не соответствует действительности, и этим подвергают опасности свободу вероисповедения, мою собственную и моих близких. Кроме этого, распространение таких материалов угрожает обществу культивированием неуважения к чужим ценностям, в данном случае религиозным», — пишет он на своей странице во «ВКонтакте».
Годи подал заявление по статье 282 УК РФ о разжигании розни, но следователи, изучив материалы дела, добавили еще одну — 148 УК РФ об оскорблении чувств верующих. Следствие по делу уже завершено, а материалы были направлены в прокуратуру Алтайского края.
Телегина также относит себя к Асатру, она администратор в паблике «Яблоки Идунн», посвященном северному язычеству. Идунн — в скандинавской мифологии богиня вечной юности и хранительница молодильных яблок.
Произошедшее стало для женщины неожиданностью, она живет в Барнауле и никогда не встречалась с Салтыковым. У себя на странице она написала о подробностях возбужденного дела. «Будьте осторожны, возможно, у каждого найдется пара картинок, которые не оскорбляют самих верующих, зато очень удобны в использовании для борьбы с конкурентами, например… Позор таким «викингам»», — отметила она.
Одина мать зовет
Картинка появилась в паблике осенью 2016 года. По словам обвиняемой, изображение она нашла в поисковике. Впоследствии выяснилось, что оно создавалось для реконструкторского фестиваля в Новгороде. Она также утверждает, что не ставилось целью оскорблять ничьи чувства — картинка иллюстрирует нападение.
«Для меня это просто иллюстрация исторического факта и ничего больше. Там даже подписей никаких не было, — рассказала она, — Салтыков ее увидел, жутко оскорбился и, чтобы пооскорбляться еще, пролистал все картинки в моем профиле, потратив как минимум часа два, чтобы найти в сохраненных изображениях материалы похожего содержания». После этого мужчина решил написать заявление в полицию.
Телегина узнала об этом, когда к ней домой пришли оперативники и потребовали удалить картинки, оскорбляющие чьи-то чувства. По ее словам, спустя несколько месяцев, в июне, к ней домой приехали следователи, рассказали о возбуждении уголовного дела и изъяли компьютер. Именно тогда женщина узнала имя истца по делу и крайне удивилась тому, что он вышел из той же культуры.
«Одно дело, если бы это оскорбило христианина, но насчет мотивов Салтыкова я даже предположить ничего не могу. Обычно если что-то не устраивает — можно написать сообщение и все решить. Он же без предупреждения решил обратиться в суд. Поступок, мягко говоря, не благородный, и многие его осуждают», — отмечает Телегина. Причины произошедшего остаются загадкой для язычницы.
За Тора ответят
Языческое сообщество разделилось во мнениях. Впрочем, большинство осуждают поступок Салтыкова, но единодушны во мнении, что подобные картинки недопустимы. «Картинка, из-за которой все началось, является провокацией, и тут еще один важный вопрос, о котором стоит подумать. Есть люди, для которых символы нашей веры являются не чем иным, как элементом давно умершей культуры, и это в корне неверное восприятие», — говорится в посте сообщества московской общины Асатру «Годорд Скидбладнир».
Ее глава Андрей Соловов считает, что в данном случае языческую атрибутику использовали, не вникая в религиозные и идейные вопросы. «Есть два основных пункта: первый — это непосредственно картинка. Она была нарисована когда-то давно для конкретной ситуации — ролевой игры. Возможно, в этом конкретном контексте она была уместной. Но в группе, которая так или иначе посвящена язычеству, все это вызывает вопросы. Для нас угроза в том, как это будет восприниматься обществом. В язычестве нет и никогда не было никакой идеи разжигания розни или противостояния с христианами», — уверен он. По его мнению, подавать заявление в полицию все же было преждевременным ходом. Для начала можно было попробовать разрешить ситуацию мирным путем.
Соловов также рассказал, что острые конфликты в языческой среде — не редкое явление. Однако впервые подобное было вынесено в правовую плоскость. «В языческой среде всегда возникает много споров. У каждого есть свое мнение по той или иной позиции. По каждому поводу может возникать бурление, но чтобы язычник осознанно лез к представителям других религий, чтобы вынести свою точку зрения в публичное поле — это нонсенс», — добавляет он. Сообщество намерено вскоре опубликовать резолюцию по поводу случившегося. «Ее основной посыл в том, что язычники такие же люди, как и все остальные. Это не какая-то маргинальная тусовка, как это пытаются представить в СМИ», — резюмирует Соловов.
Тот нюанс, что ответчик по делу и истец являются представителями одного религиозного течения, делает этот случай уникальным, считает один из лидеров неоязычников Новосибирска Евгений Нечкасов. «Нельзя не учитывать и фактор личной неприязни господина Салтыкова к своим единоверцам. Он распространяет клевету в СМИ о том, что помимо членов его зарегистрированной общины все остальные асатруа являются маргиналами и экстремистами. Его конфронтация с единоверцами продолжается уже лет пять, а сейчас благодаря этому уголовному делу он мгновенно приобрел известность», — поясняет Нечкасов.
По его мнению, перенос дела в публичное поле можно расценивать как попытку Салтыкова легитимизировать свое течение. Благодаря этому он сможет заработать репутационные очки, а значит, претендовать на гранты. Нечкасов утверждает, что Телегина — случайный человек в этом деле. «Есть две зарегистрированные общины: Салтыкова и Соловова, а также много мелких общин. По закону им не нужна регистрация. Наталья ни в одной из них не состоит, а является рядовым администратором паблика. Учитывая разный удельный вес оппонентов в языческом сообществе, странно, что Салтыков начал борьбу с экстремистами именно с нее», — подытожил он.