Разногласия и споры, то и дело возникающие в отношениях церкви и светского общества, все чаще выходят за рамки идей, традиций и ценностей, перемещаясь в мирскую сферу недвижимости. Церковная реституция уже не ограничивается сохранившимися церквами, а распространяется на здания, построенные на месте некогда разрушенных храмов. Корпуса московского НИИ рыбного хозяйства и океанографии (ВНИРО) вот-вот перейдут РПЦ на том основании, что в одном из них обнаружился фундамент ранее снесенного Крестовоздвиженского храма. В Ростове-на-Дону местной епархии достался Государственный театр кукол, при строительстве которого использовались несущие конструкции Благовещенской греческой церкви. Эти прецеденты дают повод задуматься о появлении нового механизма сравнительно честного отъема собственности. «Лента.ру» составила примерный список наиболее интересных зданий в центре Москвы, которые РПЦ вполне может затребовать в ходе кампании возвращения церковной собственности.

В одной только Москве в советские годы было снесено более 400 церквей и часовен, не считая иных объектов религиозного назначения, таких как монастырские трапезные, келейные корпуса и прочие. Большинство из них располагались в пределах Садового кольца, и на их месте сейчас стоят самые разные постройки, от школ и ДК до жилых и административных зданий. Какие-то построены с нуля, а в каких-то еще просматриваются формы прежних строений. Цена этой недвижимости, учитывая ее расположение, достаточно высока, в ряде случае — огромна. Значит, игра стоит свеч. А если вспомнить слова главы юридической службы РПЦ игуменьи Ксении Чернеги о том, что в рамках реституции пришло время получить что-нибудь получше, игра предстоит интересная.

Недвижимые призраки

Перечисленные ниже храмы стали жертвами сталинской реконструкции 1930-1940-х годов, самой масштабной перестройки столицы в истории, изменившей облик города настолько, что нарком водного транспорта Николай Ежов предложил переименовать «обновленную» Москву в Сталинодар.

Возведение новых зданий на церковных фундаментах не было распространенной практикой в те годы, рассказал «Ленте.ру» руководитель проекта «СовАрх» архитектор Денис Ромодин. Постройки были другие и по форме, и по масштабу. За редкими исключениями, как в случае с ВНИРО, строительство начиналось с нового котлована.

«Следы храмовых построек оставались, если они непосредственно примыкали к месту нового строительства — например, в виде куска лестницы храма, как на месте церкви Успения Пресвятой Богородицы на Покровке», — говорит Ромодин.

По его словам, таких случаев немного. Гораздо больше перестроенных храмов, но многие из них, как, например, бывшее здание «Союзмультфильма» на месте Храма Святителя Николая, уже переданы РПЦ.

Однако в перспективе церковь вполне может апеллировать не к древним камням, а к самим земельным участкам, на которых стояли уничтоженные церкви. По сути эта земля, как и стоявшее на ней здание, тоже имело религиозное назначение, а значит, по закону ее следует вернуть для использования по назначению.

«В законодательстве о реституции нет четких границ того, можно ли новую постройку считать новым объектом недвижимости, — объясняет юрист Родион Юрьев. — Спору о том, что такое недвижимость, около трех тысяч лет». В гражданском праве сейчас возобладала точка зрения, что недвижимость — скорее земельный участок, а не то, что на нем строится и перестраивается.

«Наше законодательство идет к пониманию того, что земельный участок — основа недвижимости, — говорит Юрьев. — Допустим, у вас есть здание, и вы перенесли его с одного земельного участка на другой. У вас сохранилось право собственности на него? Нет. В момент переноса прекращается существование объекта недвижимости. Если подходить с этих позиций, то церковь будет права, требуя в рамках реституции земельные участки».

Его слова подтверждает председатель Арбитражного третейского суда Москвы Алексей Кравцов. Право вернуть земли, по его словам, прописано в законе. Реституция — возвращение в первоначальное состояние: возвращается все, что было отобрано в разные периоды истории. «Но РПЦ не может просто так прийти туда, где раньше был храм, и забрать землю себе, — пояснил Кравцов. — Сперва церковь должна доказать, что земля ушла из ее пользования по независящим от нее причинам. Тогда земля возвращается, и государство берет на себя обязанность компенсировать нынешнему владельцу эту процедуру в денежном или земельно-недвижимом виде».

Впрочем, заметил эксперт, эти компенсации нельзя назвать щедрыми. В частности, в расчет не берутся дополнительные вложения собственника — например, затраты на ремонт и реконструкцию (здания-то, как правило, старые) не учитываются судом при назначении компенсации.

После получения сжечь

Гостиница «Славянка», построена на месте церкви Иоанна Воина на Убогом дому

Убогие дома — место своза мертвых бродяг, чужеземцев и неопознанных покойников. Их тоже надлежало хоронить по всем обрядовым правилам, поэтому в XVII веке в Убогом дому на Старой Божедомке (ныне улице Дурова) появился православный храм.

В 1935 году он был разрушен, его территорию передали Красной Армии. Возведенная к 1937 году гостиница существует сейчас под названием «Славянка» и принадлежит Министерству обороны.

Плюсы (для РПЦ): французские балконы, евроремонт; при проведении работ у здания год назад проступал остов стены из красного камня, сообщали очевидцы.

Минусы (для РПЦ): Минобороны — не Росрыболовство, в ведении которого находится ВНИРО.

«Я не могу никак оценивать эту ситуацию, — заявила в беседе с «Лентой.ру» юрист «Славянки». — Я думаю, этот вопрос надо решать с высшим руководством. Но я сомневаюсь, что Министерство обороны просто так отдаст свое здание. Я бы с радостью подискутировала с вами об этой проблеме, но мы очень много работаем».

Кадастровая стоимость участка: более 450 миллионов рублей.

Дворец творчества детей и молодежи «На Миуссах», построен на месте собора Александра Невского

Второй по величине исторический храм Москвы после храма Христа Спасителя был заложен к 50-летию указа Александра II об отмене крепостного права, в 1913 году. Но началась Первая мировая война, и собор так и не достроили. К 1917 году здание уже освятили, в нем велись службы, но внутренняя отделка отсутствовала. После революции храм медленно ветшал, его использовали как склад, а в 1950-е снесли и возвели Дом пионеров Фрунзенского района — сейчас Дворец творчества детей и молодежи «На Миуссах».

Плюсы: по уверениям некоторых историков, при строительстве Дома пионеров использовались кирпичи, стены и даже фундамент собора.

Минусы: имиджевые — дети лишатся места творческого развития и хорошего бассейна, это будет уже второй бассейн, отнятый РПЦ у москвичей.

«Мы даже и не думали о такой возможности, — говорит и.о. директора Дворца творчества Ольга Коровацкая. — Здание действительно построено на месте собора, но тут от него ничего не осталось. У нас нет даже минимальных остатков собора. Едва ли какие-то элементы храма могли использоваться при строительстве, если храм снесли в 1950-е, а наше здание построено в 1960-е. Мне кажется, это абсурд. Нас этот абсурд не касается».

Кадастровая стоимость: более 230 миллионов рублей.

Театр «Россия», памятник Пушкину и сквер его имени, построенные на месте Страстного женского монастыря. Сохранилось прилегающее в театру здание монастырской гостиницы, в которой сейчас располагаются караоке-бар и ночные клубы.

Не самый старый монастырь Старой Москвы, но точно один из самых значимых: в нем хранилась чудотворная Страстная икона Божьей Матери, и расположен он был прямо на Тверской улице, по которой цари и знатные иностранные гости с XVII века торжественно въезжали и выезжали из Кремля. К 1917 году монастырь включал в себя три храма, часовню и большую гостиницу для паломников.

После революции коммунисты разместили в комплексе Военный комиссариат, а затем Центральный антирелигиозный музей Союза безбожников СССР. Но в 1937 году все монастырские постройки (кроме гостиницы) снесли в ходе реконструкции Тверской.

Плюсы: существует массовое движение горожан за восстановление монастыря, к концу 2016 года собравшее 125 тысяч подписей, «систематически направляемых в патриархию и мэрию»; театр при этом православная общественность предлагает не трогать, просто поменять в нем репертуар на мюзиклы «исторического и духовного» содержания.

Минусы: мюзиклов «исторического и духовного» содержания пока не существует, а если их и напишут, кассу для РПЦ они едва ли сделают; использование театра под эгидой РПЦ, но в прежнем репертуарном формате может оскорбить чувства верующих.

Комментируя возможность передачи здания, представитель театральной компании Stage Entertainment заявил, что этот вопрос для них не актуален. Учитывая, что кадастровая стоимость исторической территории монастыря — около 2 миллиардов рублей, нельзя исключить, что этот вопрос может неожиданно стать актуальным.

Дворец культуры ЗиЛ, построенный на месте Успенского собора и других храмовых построек частично восстановленного Симонова мужского монастыря

Одно из самых крупных зданий сталинской постройки, самый большой ДК советской Москвы, памятник архитектуры в стиле конструктивизма в 1930-1937 году строили на монастырском кладбище, где хоронили представителей знатных династий — Аксаковых, Веневитиновых, Костылевых, Дельвигов и других. Попутно была взорвана большая часть монастыря, включая Успенский собор и две церкви.

В начале 1990-х сохранившаяся часть монастыря вернулась в лоно церкви: церковь Тихвинской иконы Божьей матери, трапезная палата, сушило, казначейство и южная часть стены. В ДК ЗиЛ (в конце 2000-х его передали городу) ежедневно проводят кинопоказы, литературные дискуссии, спектакли и другие массовые мероприятия.

Плюсы: расположение на кладбище, где среди прочих покоились игумены монастыря.

Минусы: статус памятника архитектуры, к тому же в коридорах ДК нет «подозрительной тишины», как в здании ВНИРО — напротив, кипит культурная жизнь.

«Мы не распоряжаемся данным зданием без согласования с департаментом культуры, — рассказала юриста Дворца культуры. — Мнения на это счет, как у наемного работника, у меня нет, я могу рассматривать какие-либо возможности по защите интересов Дворца культуры ЗиЛ только в пределах организации. Если поручения по этому поводу и давались, мне об этом неизвестно».

Кадастровая стоимость участка: более 1 миллиарда рублей.

Административное здание в стиле конструктивизма на Гончарной, 20, переделано из здания церкви Космы и Дамиана Нового в Таганной слободе

Согласно древней городской легенде, в Старой Москве (XVII век) два брата решили построить храм в честь святых бессребреников Космы и Дамиана. В процессе стройки они поссорились, и младший брат заложил неподалеку другую церковь, в честь тех же святых. В итоге на нынешней Гончарной улице в 50 метрах друг от друга стояли два очень похожих храма.

В 1930-е сталинские «реконструкторы» не пожалели ни «младшую», ни «старшую» церковь. Но ту, что выше по Гончарной, не стали сносить, а отдали госучреждению, которое перестроило его настолько, что снаружи о его истории напоминают только полукруглые выступы на месте храмовых апсидов. Сейчас там находится АО «Концерн Радиоэлектронные технологии» (КРЭТ), разрабатывающий бортовое оборудование для российской военной авиации.

Плюсы: сохранившиеся церковные стены — заявка на успех.

Минусы: КРЭТ — подразделение Ростеха — это, опять же, не рыбаки.

Кадастровая стоимость участка: более 200 миллионов рублей.

Театр киноактера, построен на месте церкви Рождества Христова в Кудрине

В XVII веке стрельцы, охранявшие границы города, скинулись и построили на свои сбережения небольшую деревянную посадскую церковь у Земляного Вала. Она дважды разрушалась и восстанавливалась, но была снесена в 1931 году. На ее месте начали стройку Дома Общества политкаторжан, но жертвы царских репрессий вскоре попали под сталинские репрессии, и почти готовое здание быстро переделали в кинотеатр.

Плюсы: лицедейство на месте с такой богатой и драматичной духовной историей — как минимум неподобающее занятие: общественная поддержка гарантирована.

Минусы: актеры — люди громкие.

Кадастровая стоимость участка: более 250 миллионов рублей.

«Васин дом» — жилой дом на месте церкви Спаса Всемилостивого Спасского мужского монастыря

В этом доме, построенном в 1938 году, жили высшие офицеры и генералы Красной армии, в том числе офицер авиации Василий Иосифович Сталин.

Строился дом на месте каменного храма мужского Спасского монастыря, датируемого еще XIV веком. Сохранился только дом притча церкви Спаса Всемилостивого, прямо через дорогу от жилого дома — сейчас там офисы.

Плюсы: очевидных нет, но место и объект замечательные и с хорошей историей.

Минусы: с жилыми домами все сложно, потому что собственников там много, и разбираться придется с каждым.

Кадастровая стоимость участка дома: более 120 миллионов рублей.

Десятки тысяч россиян с приходом весны надевают полевую форму, берут металлоискатели, лопаты и отправляются на поиски спрятанных в земле следов сражений Великой Отечественной войны. И черных, и белых копателей объединяет азарт, пробужденный уже сделанными находками, и предвкушение новых. Отличает же их даже не корысть, а отношение к останкам людей, отдавших жизнь за Родину и навеки ставших без вести пропавшими, а также стремление скрыть, пройти мимо или, наоборот, прояснить и донести людям обстоятельства, при которых эти герои приняли последний бой. Чтобы понаблюдать за работой копателей, корреспондент «Ленты.ру» отправился в Керчь, где побывал на первой общероссийской студенческой «Вахте памяти».

«Верха только выбраны, а так еще работать и работать»

О черных, серых и белых копателях так много писали и снимали в последние десятилетия, что у обывателя возникло мнение: «искать больше нечего». Станислав Мамуль с этим не согласен.

Он — поисковик-мистик. Металлоискателем не пользуется никогда. Доверяет чутью и снам, в которых видит, где нужно проводить раскопки. Тело Стаса украшают татуировки с символами из египетской мифологии. Там, где у воров в законе звезды, у Мамуля — глаза Гора, оберегающие (того, кто в это верит) от злых духов.

Этот опытный поисковик уверен, что ни конца ни края полевой работе пока не видно. Ему можно верить — в свои 37 лет он в жизни ничем, кроме поиска, всерьез не занимался.

«Бывает, что побродишь неделю, две или даже месяц и ничего не находишь вообще. Потом опять как нарвешься, и вновь азарт просыпается, — говорит Станислав. — Сейчас, когда мы стали работать большими коллективами и полностью срывать траншеи по полсотни метров длиной, понимаешь, что еще толком ничего не искалось. Верха только выбраны, а так еще работать и работать».

Первыми за оставшимися на полях сражений солдатами стали возвращаться сами ветераны Великой Отечественной. Однако с годами эта работа, едва начавшись, прекратилась — она не была массовой и систематичной.

Позиция официальной власти к третьему послевоенному десятилетию заключалась в том, что всех солдат уже захоронили как положено и вопрос этот закрыт. Где-то тайком, где-то в пику властям, а где-то с их неофициального согласия небольшие группы поисковиков работали без всякой поддержки вплоть до конца 80-х.

Первый Всесоюзный сбор представителей таких отрядов произошел лишь в 1988 году. Руководство работой взял на себя ЦК ВЛКСМ. Тогда же произошла смена курса патриотического молодежного туризма с посещения мест боевой славы на розыск безвестно павших защитников Родины под характерным названием «Вахта памяти».

Елена Цунаева была одной из участниц первой такой вахты.

«Солнечный день. Новгородский лес. Болото. Первые останки были найдены случайно, так как мы тогда ничего не умели и не знали, — вспоминает она. — Девушка из нашего отряда просто села передохнуть и сошкрябала мох с какого-то предмета. Оказалось, что это осколок черепа, и мы начали работать там».

С развалом СССР поисковая работа вновь стала уделом небольших разрозненных групп энтузиастов в регионах. Голову подняли черные копатели, которые существовали и в советские годы, но теперь работали уже на коммерческой основе, получая заказы на оружие и взрывчатку от бандитов, на ордена и редкие предметы из обмундирования — от коллекционеров.

«Поисковое движение России» возникло в 2013 году. За шесть лет оно подняло останки более 120 тысяч советских солдат и офицеров. Были установлены имена шести тысяч из них.

Одна из целей этого журавлиного братства в том, чтобы наконец систематизировать добровольческую поисковую работу, чтобы понять, кто, где и что сумел найти, а то ранее отряды могли ходить по одним и тем же местам, не оставляя об этом информации в общем поле.

Первая общероссийская студенческая «Вахта памяти» проходила всего в пяти с половиной километрах к северу от центра города-героя Керчи и в километре от ближайшего к месту раскопок села.

«Некоторые участки фронта и поля сражений мы только начали отрабатывать благодаря созданной Минобороны базе данных. А многое открылось нам заново с помощью новых технологий, к примеру связанных с наложением свежей аэрофотосъемки на старые карты», — рассказывает кандидат исторических наук Елена Цунаева, ответственный секретарь «Поискового движения России», объединяющего сегодня 1428 отрядов, в которых состоит более 42 тысяч добровольцев из 82 регионов страны.

Добровольческое поисковое движение в России сегодня включает преимущественно студентов региональных вузов, вовлеченных в него энтузиастами-музейщиками, историками и отставными военными, коих не так много, как кажется. В столице, по словам поисковиков, студотрядов всего два.

«Положишь находку в карман — считай, не жилец»

Полсотни парней и девушек поселились на одном из участков в частном секторе города Керчи, превращенном хозяином в базу отдыха.

Несколько домов-корпусов, столовая, пара беседок, вывешенный на перилах лестницы советский флаг и шикарная рыжая кошка — все, как полагается. Зверь этот, к слову, обеспечил ребят досугом в свободное от полевых работ время, окотившись на второй день экспедиции.

От базы несколько километров до места раскопок. Это северный склон широкого обрывистого холма — высоты 125,6. Местные называют ее минрасчетом. Со склона, мимо которого от села Бондаренково идет грунтовая дорога к побережью, открывается чудный вид: на переднем плане пустынные безлесые холмы, на заднем — морская гладь, которая часто неотличима по оттенку от неба. Плывущие по Азову огромные баржи в такие моменты словно парят в воздухе.

Тишина и пустота.

Большинству приехавших сюда ребят по 20 лет, и это уже опытные поисковики, знакомые с полевыми работами в суровых условиях северной русской весны с ее заморозками и неожиданными снегопадами, с болотами и джунглями неухоженных лесов, каменистой карельской землей.

Работа в Крыму в сравнении с этим всем должна была стать отдыхом, но именно тот склон, на который указали металлоискатели, весь как назло порос терновником, или терносливой, как колючей проволокой, а еще здесь обнаружилась целая тьма клещей и ядовитые змеи.

«Терновник часто вырастает там, где лежат останки бойцов. Я такое не раз видел», — говорит умудренный жизнью есаул Алексей Маслов, возглавляющий студотряд из Донского госуниверситета.

В первый же день поисковики откопали останки более десяти солдат (точное число покажет дальнейшее исследование). Судя по тому, как располагались кости, эти захоронения, вероятно, осквернили черные копатели.

Эту догадку косвенно подтвердил керченский таксист Виталий, когда узнал, где проводятся раскопки. «Да, многие ходили на те холмы в поисках оружия. Не всегда для продажи. Круто было иметь свой ствол, — вспоминает водитель. — Хотя вот двое моих однокашников ушли и не вернулись. Их останки обнаружили полгода спустя. Подорвались на чем-то».

Поисковые работы — это всегда риск. Нужно иметь подготовку и соблюдать правила безопасности. «А еще чистые помыслы. Только здесь на меня не ссылайтесь, но это любой сапер опытный знает: положишь в карман — считай, не жилец», — говорит один из руководителей студотряда.

Студенты вели работы новым для поисковиков, так называемым археологическим способом, когда земля из старых ям извлекается полностью слой за слоем (обычно ограничиваются шурфовкой). Позволить себе такой размах организаторы смогли благодаря большой численности отряда.

«Таких массовых поисковых работ здесь не проводили никогда, — улыбается Мамуль. — Не просто бегают с металлоискателями, а срезают отвалы от ям старых, перебирают все до последней косточки. Приятно смотреть. Я такое видел прежде только в интернете».

Так удается вылавливать даже самую незаметную мелочь. Да, монеты тоже попадаются. Вот на ладони лежит 10 советских копеек. На обороте читается надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь».

В обед из города приехал друг Станислава Мамуля — крымский врач-педиатр, поисковик и историк Павел Ручко. Он сфотографировал копающих парней и перебирающих вынутую из траншей землю девушек, а затем осмотрел разложенные на плащ-палатках находки и тут же переложил несколько костей, принятых за лошадиные, к человеческим.

«Полевые работы в сочетании с изучением документов помогают бороться с мифами, которые связывают с битвой за Крым. Так, к примеру, говорят, что десант в декабре 1941 года был чем-то совершенно бездумным и бессмысленным, но это не так, — рассказывает Павел, переходя к небольшой лекции. — Сама задумка была хорошей. Немцы к тому времени еще не успели здесь как следует закрепиться… Проблемы возникли на стадии реализации, когда, к примеру, радиста сажали в один корабль, а его батарею — в другой…»

Ручко долго и обстоятельно говорил о ходе десантной операции, показывал рукой на то место, куда к берегу была специально причалена баржа, выступавшая в качестве пирса (у судов, перевозивших солдат, была слишком глубокая осадка), а потом на холм у самого моря, превращенный немцами в неприступную крепость, которую красноармейцам удалось взять только к апрелю 1944 года.

Рождение Амулета

Максима из Владимирской области — в первый же день прозвали Амулетом.

Как оказалось, он указал товарищу, где именно копнуть, и тот сразу же наткнулся на останки лошади. Под ней обнаружилась снайперская винтовка Токарева и еще какой-то непонятный станок с размерной шкалой.

Амулет всячески демонстрировал, что копать ему совсем в тягость. У себя на Владимирщине он со своим отрядом достает из-под земли целые военные самолеты (это, конечно, не немцы сбивали). Но здесь, в Крыму, речь идет о людях, и вот уже Максим снимает форменную куртку, чтобы бережно класть на нее обнаруженные в яме человеческие кости.

Неопознанный заржавевший станок не давал покоя. «Дай свой телефон. Я во «ВКонтакте» напишу парню, который соображает в технике. Он скажет, что это такое», — спокойно и уверенно обратился он к стоявшей над ямой девушке. С ней парень явно был еще едва знаком, но та не задумываясь исполнила его просьбу, доверив доступ к профилю.

Поисковая экспедиция — отличный способ получить и закрепить углубленные знания о Великой Отечественной войне, обмундировании, вооружении советских и немецких войск, антропологии, а также приобрести общие туристические навыки.

Обывателю весь этот багаж знаний явно ни к чему, поэтому таковых среди поисковиков не найдешь: один «повернут» на истории, другой — на военной экипировке и оружии, третий — еще на чем-то.

Поисковиков можно поделить на две группы: одни занялись этим, потому что не могли иначе, а другие сознательно искали этот путь. К первым относятся те, кто родился и вырос в местности, где шли ожесточенные бои.

«У нас возле дома дорога грунтовая. Там, как дожди пройдут, гильзы и осколки я в детстве собирал», — вспоминает Стас, родившийся и выросший в Керчи.

В 12 лет он уже стал находить кости погибших солдат, а в 15 — прибился к Аджимушкайской экспедиции — одной из самых первых и известных появившихся в советские годы команде, занимавшейся изучением каменоломен в Аджимушкае, где во время оккупации долгое время действовал отряд офицеров советской армии.

Мамуль был не один, кто шел по следам войны, но сразу же определился, что его интересуют только останки людей и вещи, рассказывающие об обстоятельствах их жизни и гибели.

«У тех, кто собирал оружие и пытался обогатиться на этом, как правило, судьба складывалась трагично», — говорит Стас.

К тем же, кто сознательно шел к поиску, можно отнести казанца Андрея Мордвинова — главу штаба Ассоциации студенческих поисковых отрядов, а также его земляков.

«В 2009 году был на студенческом съезде и увидел фильм о том, как в результате поисковых работ была установлена судьба солдата, и о ней рассказали его родственникам. Тогда я понял, что это мое», — вспоминает Мордвинов.

Поисковиков часто сплачивает общий военизированный настрой, который поддерживает соответствующая форма одежды. И в этой экспедиции все, кроме одного-единственного парня, были одеты в камуфляж — здесь принято украшать множеством нашивок на липучках, которые бойцы меняют по настроению.

И лишь Муслим из Татарстана принципиально копал в рабочей форме одного из северных российских заводов, считая облачение в военную форму простым пижонством. За такое пренебрежение к коллективу, однако, парня никто не журил.

«Сродни рыбалке»

Не все, что происходит во время поисковых экспедиций, попадает в репортажи, на фото и на видео. Ребята просто не могут выкладывать в сети снимки, характерные для обычных походов, на которых смеются и дурачатся, а журналисты не вправе цитировать шутки и прибаутки, которыми неизбежно обмениваются поисковики, как и все нормальные люди, занятые изнуряющим физическим трудом.

Здесь пафос, который в других местах представляется излишним, становится средством защиты от кощунства, которым может стать любая неудачная или вырванная из контекста фраза.

«Новую экспедицию ждешь всю зиму. Хочется быстрее заняться поисками. Уже первые найденные тобою в поле металлические осколки от взрывов из прошлого пробуждают азарт, — рассказывает ульяновский студент Ленар. — Это чем-то сродни рыбалке, но только пока не находишь человеческие останки. Тогда поисковикам уже сравнивать свою работу не с чем. Неприлично».

Еще трудно сравнить с чем-либо ощущение путешествия во времени и контраста между миром, который царит на поверхности земли, и следами скрытой в ней войны. Это не то что читать книги или даже говорить с фронтовиками, хотя после таких работ начинаешь по-другому воспринимать написанное о войне и самих ее участников.

Нынешнюю крымскую экспедицию отличало от других то, что ее участники ночевали в городе, возвращаясь с раскопок вечером, как с работы, и ребята чувствовали границу, которая отделяет их от тех, на кого они смотрят через окна автобуса, от тех, кто омрачен повседневными заботами.

Поисковикам, которым только что приходилось выкладывать на землю останки своих неизвестных геройски погибших сверстников, на эту бытовуху переключаться не хотелось, да и не получалось. После ужина на базе они вспоминали о своих самых интересных находках.

«Копали под Выборгом, в том месте, где велось наступление зимнее. Нашли братскую могилу и в ней брусочек, похожий на мыло. Оказалось, что это тол», — вспоминает Владимир из екатеринбургского поискового отряда «Честь и Память».

Константин из поискового отряда «Долг» Кировской области как-то нашел у Синявинских высот в Санкт-Петербурге красивый советский штыковой нож. «У него даже рукоятка деревянная сохранилась. В музей его привез», — говорит парень.

Ленару из Ульяновска памятнее всего найденная его отрядом в прошлом году воронка, в которой лежали тела 59 солдат. «Я впервые видел так много тел в одной яме. Их сбросили туда после боя зимой в феврале 1942 года. По медальону опознали одного из бойцов», — отмечает юноша.

Тем, кто постарше, уже важнее становятся не какие-то конкретные вещи, а ситуации, когда экспедиция помогла заполнить белое пятно в истории человека или целого военного подразделения.

«В прошлом году мы нашли останки солдат пропавшей без вести роты, которая по документам находилась в другом месте», — говорит аспирантка Мария Беляева, специалист Центра патриотического воспитания молодежи Санкт-Петербургского политеха.

А «аксакалы» поискового дела смотрят еще дальше, находя самое ценное в многолетнем труде.

«В начале еще 2000-х годов занимались комплексным изучением одного из опорных пунктов на высотах севернее Керчи и в результате нескольких экспедиций поняли особенность немецкой обороны, ту изюминку, ставшую главным препятствием для наших войск, которые так и не сумели, высадившись в ноябре 1943 года, на протяжении полугода взять Керчь — это расположение позиций на обратных скатах холмов, — рассказывает председатель Совета регионального отделения «Поискового движения России» в Республике Крым Владимир Симонов. — Немцы позаимствовали эту идею у советских военных стратегов».

И дело, как он утверждает, вовсе не в том, что в бой бросали необученных юношей. «Наоборот, судя по находкам, это были боевые бравые ребята, у которых мы обнаружили массу трофейного снаряжения и того снаряжения, что не предусмотрено штатным расписанием, но отличает бывалых фронтовиков», — добавил Симонов.

По его словам и по мнению Елены Цунаевой, в будущем российские поисковики неизбежно должны будут приближаться по уровню подготовки и качеству проводимой работы к археологам. К тому же через 22 года находки времен 41-года даже формально будут признаны археологическими со всеми законодательными и организационными последствиями, характерными для такого статуса.