Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
В субботу, 23 декабря, Владимир Путин выступил на съезде «Единой России». Российский лидер раскритиковал мздоимство и чванство чиновников, пообещал движение вперед «от победы к победе» и призвал сделать страну «снова молодой». Он ожидаемо получил поддержку партии на выборах 2018 года. В ЕР не только согласились с решением Путина идти самовыдвиженцем, но и назвали этот шаг правильным «в текущей ситуации».
Официально президентская кампания в России стартовала 18 декабря, но главный кандидат давно в спортивной форме. И демонстрирует, что это не просто фигура речи. На прошлой неделе он за сутки облетел три страны, на этой — провел множество мероприятий. А перед выходными решил покататься на льду, заколотив, как всегда, несколько шайб. В ночь с пятницы на субботу Владимир Путин сыграл в хоккей практически во дворе Кремля — на Красной площади. В одной команде с главой государства выступили министр обороны Сергей Шойгу, бизнесмен Геннадий Тимченко и губернатор Тульской области Алексей Дюмин. Победили красные — то есть команда президента.
Сообщение о матче сайт Кремля опубликовал только утром, когда к 75-му павильону ВДНХ подтягивались (не так молодцевато, как хоккеисты) члены «Единой России». В строгих отглаженных костюмах они несколько часов прогуливались по фойе, раздавая субботним утром комментарии прессе. А ближе к обеду заняли места в зале. Главных участников пришлось подождать. И многие расслабились настолько, что протягивали ноги, откидывали голову и о чем-то глубоко размышляли, прикрыв глаза.
Но расслабляться пришлось недолго — исполняющий обязанности секретаря генсовета «Единой России» Андрей Турчак объявил мобилизацию перед выборами. В первую очередь это коснется регионов. «Там и есть президентское большинство нашей страны», — объясняли лидеры партии. Правда, алгоритм мобилизации обещали уточнить позднее. Но суть сводится к двум задачам: собрать необходимые подписи, а также объяснить гражданам идеологию и цели главного кандидата в президенты.
«Нельзя забывать, что количество желающий очернить нашу страну, особенно перед мартом, будет только нарастать», — предупреждал однопартийцев Турчак. И призывал мобилизовать всех сторонников на выборы, «объяснить им, что России нужен Путин».
А на съезде все шло своим чередом. В течение часа диктор приглашал всех занять места и подготовиться к пленарному заседанию. Наконец к трибуне вышел председатель Высшего совета единороссов Борис Грызлов и зачитал: «Из 736 делегатов партии присутствуют 710 делегатов». В зале, например, не было главы Кемеровской области Амана Тулеева. «Он до сих пор передвигается на коляске», — объясняли в кулуарах. Зато был замечен глава старообрядческой церкви митрополит Корнилий. Он присутствовал в качестве члена Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при президенте.
«Предлагаю начать работу. Кто за?» — спросил Грызлов, и примерно треть собравшихся подняла руки. «Кто против?» — ни одна рука не дернулась. Формальности закончились, и на сцену под общие аплодисменты вышел Путин.
Свою долгую речь президент начал с лестных слов в адрес партии: «мощная, объединяющая политическая сила», «заслужила лидерство реальными делами в интересах граждан». Немного сказал об успехах власти: «переломили, казалось бы, непреодолимые тенденции в экономике, демографии, социальной сфере; обеспечили укрепление безопасности; доказали, что умеем решать задачи развития». «И конечно, если что-то у нас и получалось, если есть какие-то достижения, то это прежде всего заслуга граждан России, их воля, труд», — подчеркнул Путин.
Но все, что удалось сделать, — это только фундамент, а не гарантия дальнейшего успешного развития, предупредил президент. Конечно, можно было бы добиться и большего, признал он. И так бывает, когда ставишь амбициозные цели и что-то не получается. Но еще хуже не ставить таких задач.
Дальнейшее движение, по словам кандидата в президенты, должно опираться на патриотизм, согласие между народами многонациональной страны, уважение к своей истории, культуре, традициям. Ключевое условие — отсутствие потрясений. А стабильность могут подорвать коррупционная ржавчина и мздоимство, равнодушие к своей стране, чванливость и высокомерие политиков и чиновников.
Путин считает, что достойное место в будущем должно быть обеспечено для всех. Он призвал «Единую Россию» с уважением относиться к дееспособной оппозиции, у которой есть ясная программа позитивных действий.
Говоря о перспективах, глава государства подчеркнул, что нельзя давать несбыточных обещаний. Борьба с бедностью — одна из основных задач: «Сегодня это почти 20 миллионов человек, и это недопустимо много». Также президент призвал убрать все нечеткие нормы в законах, которые используются «нечистоплотными правоохранителями», чтобы «наехать на бизнес». На мировой арене Путин пообещал продолжить открытую и честную внешнюю политику. «Мы не ищем и не будем искать конфронтации, с кем бы то ни было», — заверил он.
Особо сказал о молодом поколении, которое необходимо привлечь в политику, бизнес, науку: «Молодежь — это люди наступающей эпохи. Уверен, они будут твердо отстаивать интересы России, вести страну по пути прогресса, лидерства и благополучия». Будущее России действующему главе государства представляется как «движение вперед от победы к победе».
Выступивший вторым номером Дмитрий Медведев поддержал самовыдвижение Путина. «Единая Россия» была бы рада выдвинуть его на пост президента как своего кандидата, но считает, что сегодня ему правильнее опираться на широкие слои граждан, а не на одну партию, объяснил общую позицию Медведев. «Стране нужен сильный и безоговорочный лидер. Это человек, которому доверяет большинство граждан страны, — Владимир Владимирович Путин. Мы поддерживаем ваше самовыдвижение. Мы окажем вам, Владимир Владимирович, всю возможную поддержку и сейчас, и в будущем», — пообещал председатель партии.
Все шло строго по плану. Единственной неожиданностью съезда можно назвать только вторую речь Путина. Она была совсем не похожа на первую. Выслушав Медведева, Путин резко заявил, что необходимо отбросить все, что мешает обновлению России: «У нас много всего накопилось. Кто мешает ее снова сделать молодой и перспективной и устремленной вперед? Вот это все должно быть вычленено и отброшено в сторону».
И не нужно к стране «относиться как к любимой бабушке — вовремя давать ей лекарство, чтобы у нее ничего не болело, и на этом ограничиться». «Совсем нет! Мы должны сделать Россию молодой, устремленной вперед! — воскликнул Путин и добавил: — Ну не могут это сделать больные и необразованные люди». Но завершил свою речь на мажорной ноте: президент уверен в успехе, миллионы россиян будут двигаться только вперед (эта мысль звучала рефреном на протяжении всего съезда).
Не вдаваясь в дискуссии и избежав неформального общения, Путин довольно быстро покинул павильон, а партия продолжила работу. «Единая Россия», выступая в тон с президентом, обозначила обновление основным вектором своего развития и поддержала заданный курс на ротацию кадров. Приступили к этому процессу незамедлительно: обновили состав центральных органов партии — Высшего и Генерального советов. Последний, в частности, покинул сенатор Франц Клинцевич. Ему на смену пришла молодежь: губернатор Пермского края Максим Решетников, глава Бурятии Алексей Цыденов и депутат Госдумы Сергей Боярский. Партия вняла совету президента и обратила внимание на новое поколение.
*******************
В субботу состоялись собрания и других политических объединений России. Съезд КПРФ выдвинул кандидатом в президенты не лидера партии Геннадия Зюганова, а предпринимателя Павла Грудинина. Казавшийся бессменным глава коммунистов возглавит предвыборный штаб нового кандидата. А съезд партии «Гражданская инициатива» назвал своим кандидатом телеведущую Ксению Собчак. Она стала членом партии и вошла в ее политический совет. За выдвижение Собчак проголосовали 96 человек, семеро — против, трое воздержались.
В октябре в России стартует масштабный национальный проект «Здоровье». За шесть лет смертность трудоспособного населения уменьшится больше чем на четверть, младенческая — на 19,6 процента. Прорыв — за счет повышения доступности передовой медпомощи. Главными проводниками и кураторами качественного здравоохранения должны стать Национальные научно-исследовательские центры. Сегодня их 22 — практически в каждой отрасли медицины. Подразумевается, что отдельные недостатки и проблемы — это в региональной медицине, а в столичных федеральных ведомствах сконцентрировано все лучшее: кадры, оборудование, препараты. На сайте «Врачи.рф» опубликовано открытое письмо об отсутствии элементарных препаратов и хорошего оборудования в Национальном медицинском исследовательском центре хирургии им. А.В. Вишневского Минздрава России. В медицинских социальных сетях многочисленные коллеги-комментаторы написали, что такое в здравоохранении — везде и повсеместно. Правда, официально транслируется, что становится все лучше и лучше. «Лента.ру» поговорила с автором обращения — хирургом, старшим научным сотрудником НМИЦХ Ольгой Андрейцевой — о том, зачем она начала бороться с системой и правда ли, что в больницы сегодня лучше приходить со всем своим.
«Лента.ру»: Сегодня врачи боятся лишний раз признаться, что у них в больнице чего-то не хватает. Официальная позиция Минздрава: у нас все замечательно. Вы почему не корригируете речевую продукцию, лодку раскачиваете?
Ольга Андрейцева: Работать стало тяжело и некомфортно. Врач поставлен в унизительную позицию. Мы сейчас даже радоваться и гордиться не можем, что пациент спасен. Наоборот — врач чувствует себя виноватым, что его тяжелый больной живет, хотя по всем показателям уже давно должен «убыть». Тебе становится стыдно, что, помогая больному, ты разоряешь институт своей работой, оставляешь коллег без премии.
Вы чисто теоретически говорите или есть реальные случаи недовольства, «что живой»?
У меня был очень тяжелый пациент с панкреонекрозом, развившимся после оперативного вмешательства. Пять месяцев не выходила от него из реанимации. И в субботу-воскресенье тоже там, потому что дренажи ему нужно было ежедневно мыть. Можно было это поручить дежурным врачам, но пока объяснишь, какой дренаж где установлен, какой как промывать, — легче самой. И вот стоишь ты по утрам на врачебных начальственных обходах в реанимации и кожей чувствуешь недовольство по поводу того, что он до сих пор здесь лечится, сколько денег на него ушло…
Надо было спросить, куда вам его деть. В прессе пишут, что некоторые больницы «неперспективных» выносят за ворота, на уличные лавочки.
В такие моменты не знаешь, что сказать. Главврач наш пытался перевести пациента то в один реабилитационный центр, то в другой. Но у него дренажи в животе стоят с «грязным» отделяемым, а реабилитационные центры берут только беспроблемных. Позже все же отправили пациента в платный реабилитационный центр за 70 тысяч рублей в неделю. У родственников только на две недели денег хватило, потом забрали его и выхаживали дома.
Я не понимаю, почему врач поставлен в такую позицию. Разве мое дело считать, сколько потрачено? У нас медицина декларируется как бесплатная. Больной пришел в госучреждение, его надо лечить. И для врача не должно играть роли — олигарх он или бедный пенсионер.
С тем пациентом что стало?
Он выздоровел, с ним все нормально. Иногда переписываемся с его сыном.
Сценарии военно-полевой медицины, когда врач реально решает, кого лечить, а кого нет, потому что ресурсов на всех не хватит, — реальны сегодня?
Реальны. Часто это касается отсутствия необходимых антибиотиков. Причем врача в случае развития у больного осложнений могут еще и наказать «за несоблюдение стандартов». Но при всем желании соблюдать их невозможно. Например, у нас есть разработанные протоколы антибактериальной терапии у разных групп пациентов. Она проводится для профилактики и лечения послеоперационных инфекционных осложнений. Если больной пришел «стерильный», то есть в последний месяц перед госпитализацией ничем не леченный, без какой-либо предполагаемой инфекции, то допускается использование «простеньких» антибиотиков.
Но нередко бывают случаи, когда у человека стоят дренажи, течет желчь, в анализе — «злые» бактерии. В этом случае требуются более сильные антибактериальные препараты. Это все есть в протоколах, и раньше мы их придерживались. А сейчас спрашиваем у старшей сестры препараты и получаем ответ: что из антибиотиков дала аптека — тем и лечим. Или, скорее, делаем вид, что лечим. Потому что наличествующие антибиотики представлены в основном пенициллинами, как во время Великой Отечественной войны.
В пятницу на выходные назначишь пациенту препараты. В понедельник приходишь — медсестра докладывает: тому не сделали, другому — тоже, потому что хватило на всех только на два дня. Иногда от таких сообщений руки опускаются.
А что тогда делаете?
Идем выбивать. Это происходит примерно так: вызываешь фармакотерапевта, он оценивает ситуацию, созванивается с аптекой, узнает, что из нужных препаратов есть, делает запись. Затем заполняется протокол назначения данного препарата, подписывается комиссией из трех человек. Все завизировать должен главный врач. Бежишь к главврачу, не всегда застаешь его на месте — ведь у него и другие дела есть. Иногда раза два-три сбегаешь или ординатора пошлешь. Но, допустим, повезло: главврач на месте, подписал — несешься к старшей сестре, а она — в аптеку с бумагой. А там: «Не дадим сколько просите. У нас нет».
Несколько раз я сама приходила в аптеку и предлагала написать на требовании, что выдали столько-то, в большем количестве отказано. Там сразу на дыбы: «Почему мы должны писать?» — «Я должна в истории болезни указать, почему я этот препарат назначила на пять дней, а не на десять».
Когда начинаешь так разговаривать, то чего-то удается добиться. Понимаю, что аптека придерживает лекарства тоже не от хорошей жизни, а от их нехватки. Если для своего пациента я препарат выбила, вероятно, кому-то другому не досталось. Но процесс поиска может занять несколько дней. А бывают ситуации, когда мощный препарат требуется прямо сейчас.
Да что антибиотики! Перебои пошли с физраствором. Даже в 1990-е годы не помню, чтобы приходилось экономить физраствор или глюкозу. Это самые дешевые и самые элементарные препараты. Считается, что антибиотики лучше вводить капельно. Для этого препарат растворяется в физрастворе. Но об этом способе практически забыли. За неимением физраствора сестры ставят уколы с лекарством в мышцу или одномоментно вводят его шприцем в вену. Так плохо со снабжением, как сейчас, еще никогда в институте не было.
Родственников просите покупать лекарства?
Когда совсем безысходность, то, конечно, смотрим на родственников и пытаемся понять: можем мы их просить или нет. Некоторые сами говорят: скажите, что надо, принесем. Да, бывает, что и так выходим из положения.
Но у родственников морально сложно просить препараты, особенно дорогие. Ты не можешь дать гарантию, что это стопроцентно поможет. Ведь назначение конкретного препарата в каждой конкретной ситуации — условие необходимое, но не всегда достаточное для проведения лечения. Кроме того, не все могут купить.
На профессиональных форумах доктора часто говорят, что предпочитают не озвучивать пациентам материальные сложности в лечении. Почему?
Боятся. Тут я понимаю и не могу осудить своих коллег. Ведь обращение к родственникам с просьбой о покупке лекарств не узаконено в стационарах, и в случае жалоб виноват будет врач. Вот и выбираешь — попробовать попросить или делать вид, что лечишь. Чтобы делать вид, надо обрасти скорлупой цинизма. У меня это за всю жизнь не получилось. Пациентов надо любить. Это необходимое условие работы врача. Гиппократ говорил: «Отнесись к больному так, как бы хотел ты, чтобы отнеслись к тебе в час болезни».
Начнешь юлить и уворачиваться — пациент это сразу интуитивно поймет и начнет надумывать ситуацию, которой нет. Поэтому я стою на позиции, что лучше объяснить все как есть. Если больной чувствует, что ему говорят правду, — он идет на сотрудничество с врачом. Только объединившись с врачом, пациент может победить болезнь.
Лекарства, которые чаще всего бывают у вас в дефиците, дорогие?
Понятие «дорогие» для каждого звучит по-своему. Кому-то и 10 тысяч не под силу, а для кого-то и 100 тысяч не беда.
В среднем сколько стоят?
Допустим, очень часто нашим пациентам требуется альбумин. После больших резекций печени возникают отеки, все плохо заживает. В среднем 100 миллиграммов 20-процентного раствора стоят 5-6 тысяч рублей. Нужно 6-10 флаконов, в зависимости от состояния пациента. Вот и получается, что минимум 30 тысяч.
Ваши коллеги говорят, что дефицит всего — почти во всех больницах. Может, действительно денег не хватает, не выделяет государство достаточного финансирования?
А лечащий врач тут при чем? Это, в общем-то, функция руководства — идти в Минздрав, Госдуму, разговаривать о пересмотре стоимости квот, которыми государство финансирует лечение, ставить вопрос перед страховыми компаниями о повышении тарифов.
У нас же на врачебных конференциях в институте главврач рассказывает о том, что работа идет успешно. Летальность и послеоперационные осложнения снижаются два года подряд. В полугодовом отчете было заявлено, что количество осложнений в кардиохирургии — ноль процентов.
Это хорошая статистика?
Прекрасная. Все мировые ведущие центры должны позавидовать нам. А если серьезно, есть международная статистика послеоперационных осложнений в каждой области хирургии. Приведенные цифры звучат как фантастика. Не бывает кардиохирургии без осложнений.
А кроме отчетов об успехах какие-то проблемы обсуждаются на врачебных конференциях?
Например, как сократить лист ожидания на лечение в институте Вишневского. Один из заместителей главного врача предложил раз в неделю собираться с заведующими и вычеркивать каких-то больных из регионов. Возможно, у кого-то наметился прогресс по онкологии, пока ждет, и операция ему противопоказана, кто-то прооперирован в других учреждениях, кто-то не дожил и т.д.
Я выступила на этой конференции: может быть, пойти другим путем и, наоборот, увеличить пропускную способность операционных? Пусть работают в две смены. Кроме того, в интересах пациентов реорганизовать работу операционного блока. Иногда там складываются чрезвычайные ситуации.
Например?
Сейчас на десять отделений — семь хирургических столов. Этого, в общем-то, мало. Экстренной операционной нет. В институте операции длительные, могут идти по пять, а бывает и по 12 часов. В этих условиях тяжко приходится пациентам, у которых развились послеоперационные осложнения. Не менее тяжко и их лечащим врачам. Попробуйте представить метания доктора, когда больного надо немедленно оперировать, а негде.
Недавно привезли пациентку из 2-го абдоминального отделения на плановую операцию. И вдруг выясняется, что в реанимации у другой, уже прооперированной пациентки открылось массивное кровотечение. Доктор бежит, выкатывает из операционной каталку с подготовленной больной, отправляет ее назад в палату. Успеваем подать экстренный случай. Если бы плановая операция уже началась, остановить было бы невозможно. Пациентка с кровотечением не дождалась бы и просто умерла. Были случаи, когда в аналогичных ситуациях приходилось оперировать прямо на реанимационной койке. Это дополнительный риск для пациента. У хирурга нет достаточного освещения, затруднен доступ. В такие моменты чувствуешь себя жутко.
Если все так критично, то почему не расширяетесь?
Вот и у нас с коллегами тот же вопрос. Руководство считает, что это слишком дорого. Боятся, что в Минздраве не дадут достаточного количества квот на проведение операций, затраты не окупятся. Ну не дадут квот, можно работать по системе ОМС (обязательное медстрахование). Есть еще и ДМС (добровольное медстрахование) и т.д. То есть источники есть. Правда, чтобы работать со страховыми компаниями, привлекая канал ДМС, нужен сервис: ремонт, комфортабельные современные палаты, обеспечение расходными материалами и медикаментами.
У нас при предшествующем директоре был сделан ремонт первого и второго этажей. Они считаются административными. С приходом нового директора начался новый ремонт. Красиво, величественно, со вкусом. Стены выложили мраморной плиткой с логотипом института — «ИХВ». Правда, в феврале 2018 года нам присвоили статус Национального исследовательского центра. Видимо, скоро будет плитка с новым логотипом.
Но административные корпуса — лицо института?
Я всегда думала, что лицо института хирургии — операционный блок. У нас из семи действующих операционных сегодня одна — в плачевном состоянии. С потолка периодически падает на голову штукатурка. Иногда — во время операций. Хорошо, что на пациентов пока не падала. Инструментарий для хирургических вмешательств под видеоэндоскопическим контролем (лапароскопические операции) изношен, не обновляется. Даже банальная лапароскопическая холецистэктомия в этих условиях превращается в опасное для пациента и стрессовое для хирурга многочасовое действо.
Не приобретаются ни одноразовые сшивающие аппараты, ни кассеты со скрепками для многоразовых сшивающих аппаратов, необходимых при операциях на пищеводе, желудке, кишечнике. Работать приходится либо старыми допотопными аппаратами, разработанными в середине прошлого века, либо вручную. Хорошо, что хоть нитки пока есть.
Одна из операционных просто простаивает. А операционную отделения гнойной хирургии можно сдавать разным киностудиям для съемок фильмов о войне — настолько там все старое и изношенное. Великолепный ремонт выполнен в оперблоке отделения рентгенохирургии. Его заведующий раньше работал с нынешним директором института Вишневского в Бакулевском центре сердечно-сосудистой хирургии.
Ваше открытое письмо обсуждается в соцсетях. В руководстве института намекают, что все это — борьба за власть. И вы развязали войну, чтобы занять кресло главврача.
Я написала служебную записку на имя директора НМИЦХ академика А.Ш. Ревишвили с предложениями по оптимизации работы учреждения. Одним из пунктов предложила освободить от должности нынешнего главного врача. Причины — неэффективность работы. И рассмотреть мою кандидатуру на эту должность. Решать это предлагала путем тайного голосования на совещании заведующих отделениями. Знаете, это, конечно же, была в некотором роде шутка. Я — клиницист до мозга костей, состоявшийся в профессии. Административная работа для меня неинтересна. Однако потом подумала — кто, если не я? Пожалуй, можно и главным врачом.
В личном разговоре с директором прямо это и предложила. При этом подчеркнула, что меня не должность интересует, а полномочия. Я буду решать, что нужно для хирургической службы, так как хорошо знаю ее логистику. Что плохого или меркантильного в этом предложении? Не справилась — уволили бы с треском через несколько месяцев! Разве не так? Мне директор во время той аудиенции, где были озвучены претензии на нехватку расходных материалов и оборудования сказал: «А где я вам денег на все возьму?» Я ответила: покажите мне финансовые потоки — и я скажу, где взять.
У вас есть конкретные предложения поиска дефицитных средств?
Надо сначала понять, действительно ли такое маленькое бюджетное финансирование в институте, чтобы был глобальный дефицит. Следующий шаг — обсчитать себестоимость лечения каждой группы пациентов в каждой отрасли. Затем, исходя из полученных цифр, строить бизнес-план. Складывается впечатление, что никто этого не делает.
Считается, что практически все отделения в институте — нерентабельные, убыточные. Но у нас есть такая тема — реконструктивные операции. После удаления желчного пузыря у пациентов часто повреждаются желчные протоки. Это можно исправить — опять же хирургически. Бывает, что в протоках возникают рубцы. С помощью специальных дренажей протоки расширяются. Государство выделяет квоту на это лечение в 100 тысяч рублей. Но последняя закупка дренажей была в декабре 2017 года. К февралю они закончились. С тех пор никто их не покупает.
Невыгодно?
Импортный, самый дорогой дренаж стоит 14 тысяч. Некоторым нужно два. В среднем госпитализация — трое суток. Учитывая, что койко-день у нас — 2500 рублей, трое суток госпитализации стоят 6500. В итоге затраты по максимуму — 42 тысячи рублей. То есть почти 60 тысяч остается медучреждению. Но если учитывать, что многие обходятся без госпитализации, то на круг получается очень много, это называется сверхприбыль. Некоторые больные сами покупают дренажи. То есть получается, что дренаж оплачен дважды — пациентом и страховой компанией.
Другой пример. Взяли в институт онколога. Замечательный доктор, знающий химиотерапевт. Медучреждениям и даже коммерческим клиникам выгодно выполнять химиотерапию по каналам обязательного медицинского страхования. Это хорошо оплачивается. Но у нас администрация считает, что это вовсе не выгодно. Химиотерапия проводится у нас только платно. В среднем курс стоит 70 тысяч рублей. Курс проводится раз в месяц. Вот и считайте! Естественно, многие не могут такого себе позволить. Институт на этом теряет и больных, и деньги.
Из канцелярии президента мое письмо перенаправили в Минздрав. Оттуда приехала какая-то дама, руководство устроило ей экскурсию по отремонтированным этажам. В клинические отделения она так и не дошла. А мы ждали. Ответ из Минздрава недавно пришел: «По информации, полученной от Федерального государственного бюджетного учреждения «Институт хирургии имени А.В. Вишневского» Минздрава РФ, факты, указанные в вашем обращении, не подтвердились». Из других ведомств пока ничего не приходило.
После огласки администрация института уже сделала определенные шаги: на ученом совете директор объявил, что планируется закупка нового робота Da Vinci, компьютерного и магнитно-резонансного томографов.
Почему кроме вас больше никто из института не подписал письмо?
Я так решила. Одной легче. Подниму я сейчас революцию, сподвигну людей на подвиги, а пойдет не так, как хочется. Они посмотрят мне в глаза и скажут: вот не получилось, увольняют. У нас мужики молодые: 40-50 лет, кормильцы семей. Ну зачем мне на себя взваливать ответственность за судьбы коллег? Тяжело отвечать за тех, кого ты приручил.
Сейчас даже боюсь с кем-то в институте останавливаться, здороваться. На конференциях стараюсь садиться отдельно от всех, чтобы люди не попали под подозрение администрации в связях со мной. Но очень многие поддерживают меня. В коридоре встречают, шепчут: молодец!
Надеются на изменения к лучшему, конечно. Сейчас получаю письма от врачей из других больниц. Пишут, что у них почти то же самое. Но они смирились. Простые люди уже перестали верить, что от них хоть что-то существенное зависит, что они могут побороть систему.
А вы — верите?
Верю! Я максималист. Если бы не верила, не начинала бы эту борьбу. Не думайте, что я такая смелая. Просто имею запасной парашют. В декабре мне исполняется 55 лет, я могу уйти на пенсию. За себя не боюсь, просто уйду из медицины. Может, для тех, кто останется в институте, что-то изменится в лучшую сторону.
*** P. S.Мы позвонили в приемную директора Национального медицинского исследовательского центра хирургии им. А.В. Вишневского Амирана Ревишвили. Однако там от комментариев отказались.
В свою очередь главврач НМИЦХ Федор Семенов поставил в известность Ольгу Андрейцеву, что администрация готовит против нее иск в суд «за клевету..,за попытку очернить деятельность ведущего учреждения хирургии в стране».
Землю в садоводческом товариществе «Ветеран» в 1981 году выделили не просто фронтовикам — шестью сотками поощрили самых активных участников Советского комитета ветеранов войны. Тех, кто помогал своим однополчанам, заботился о боевых товарищах, оставшихся без поддержки, иногда совсем беспомощных. И вот спустя 36 лет их детям предложили снести родительские дома. Фраза «Ваш дом в пределах минимально допустимых расстояний от газопровода» прозвучала как приговор прежней жизни. «Лента.ру» попыталась разобраться, осталось ли в России еще хоть что-то, что способно устоять перед газовой трубой.
Уже не первый год дочерние компании «Газпрома», выигрывая суды всех инстанций, сносят по всей России дома и домики, попавшие в 200-метровую зону безопасности газопроводов. Мол, построили без должных согласований, теперь сносите за свой счет. И это притом, что большинство таких домиков построено задолго до появления «Газпрома» и его «дочек» и на тот момент никаких проблем с оформлением не возникало.
Ситуация СНТ «Ветеран» похожа на многие другие. Границы в свое время утверждены решением исполкома Мособлсовета, согласованы со всеми инстанциями, в том числе с министерством газовой промышленности. Отличает ее, быть может, лишь то, что устав товарищества подписан лично Алексеем Маресьевым — председателем Советского комитета ветеранов Великой Отечественной войны, тем самым настоящим человеком, о котором написал свою повесть Борис Полевой. Но стоит ли сегодня прикрываться былыми заслугами отцов и дедов. Двадцати владельцам домиков в СНТ «Ветеран» пришли письма, суть которых была предельно ясна: сносите, а то хуже будет.
Дали деду за Победу
Ленинградское шоссе, деревня Коськово между Солнечногорском и Клином. Проезжаю ее насквозь, и вот оно садовое товарищество «Ветеран». Полсотни крохотных домиков на таких же крохотных участках построились в две шеренги, аккурат вписавшись в просеку ЛЭП шириной 40 метров. Мало того, поперек поселение разрубает надвое еще одна просека — там где-то под землей в 1963 году был проложен газопровод Конаково.
Шесть соток и домики не более чем пять на пять метров — подарок Родины ветеранам и их семьям, чтобы дышали свежим воздухом и выращивали огурцы в помощь продовольственной программе под тихое потрескивание высоковольтных проводов. Но ни теснота участков, ни крохотные дома не помешали людям полюбить свои дачи, построиться, вырыть колодцы, привезти чернозем и возделать землю. Вырастить детей, растить внуков.
К моему приезду в середине поселения, как раз на просеке газопровода, собрались человек 15 в возрасте от 20 до 79 лет. Говорить начали разом.
— Эти домики — вся наша жизнь! Мы их строили, мы здесь выросли, здесь растут наши дети!
— Как же так можно, ведь наше поселение — единственная память о наших родителях, которые горели в танках и самолетах, которые завоевали победу… Это что, такая благодарность?
— Знаете, зачем они заставляют нас снести наши дома? Они о нашем здоровье заботятся. Чтобы, если вдруг взрыв, никого не покалечило. А то, что наши женщины с октября на валокордине, это хорошо для здоровья?! Отобрать у человека половину его жизни — не покалечить?
Предлагаем снести добровольно
Проходим от газовой просеки вглубь поселка. Дорога узкая, условно мощеная — своими силами привозили сюда щебень, асфальтовую крошку, песок. Зато газоны у всех практически выставочные. Тут и там клумбы с цветами. Домики разные — новые и старые. Но те, что остались с начала 80-х (более половины), буквально часть истории. Или щитовые, или из кирпича. На одного собственника участка в те времена разрешалось приобрести одну тысячу штук красного кирпича и пять тысяч штук белого. Если повезет, то в условиях дефицита за несколько лет упорных поисков кирпич можно было, как тогда говорили, достать. И вот они домики из этого кирпича: тысяча красного в цоколе-фундаменте, пять тысяч белого в стенах. Плюс сделанная из досок тарных ящиков мансарда (условно незаконная по тем временам).
Вокруг меня в беседке на одном из участков собирается садовое товарищество «Ветеран»: врачи, юристы, бухгалтеры, инженеры, менеджеры — дети ветеранов, тот самый средний класс, который в нашей стране не совсем понятно, есть или нет. На столе раскладывают документы: акты на право пользования землей, план землепользования, всевозможные решения, уставы и свидетельства. Показывают в документах, что все санитарные нормы — отрыва от источника воды и газопровода — соблюдены и зафиксированы на планах и в актах. Также показывают мне письмо от ООО «Газпром трансгаз Москва», «дочки» ПАО «Газпром», которое получили 20 собственников СНТ «Ветеран».
«Филиал «Газпром трансгаз Москва» доводит до вашего сведения, что земельный участок, владельцем которого вы являетесь, находится в минимальных расстояниях от оси магистрального газопровода-отвода КГМО-Конаково». Далее — продолжительное перечисление статей и законов и вывод: «На основании вышеизложенного предлагаем вам в добровольном порядке устранить нарушения путем демонтажа или сноса строений/сооружений на данном участке. В противном случае Общество оставляет за собой право обратиться в суд с иском о сносе строений, расположенных на вашем земельном участке с нарушением законодательства, с отнесением на вас возможных судебных издержек».
Трубой накрыло
Что касается отношения к проблеме российских судов, никаких надежд на принятие ими стороны домовладельцев не остается. Суды встают на сторону газовиков, даже не вникая в суть вопроса. В сети есть уникальный по своей скрупулезности разбор ситуации, сделанный адвокатом Коллегии адвокатов Тамбовской области Владиславом Климушкиным. Это многостраничная статья, сложная как гроссмейстерская шахматная партия, в которой шаг за шагом автор доказывает, что в законодательстве России не существует никакого правового основания для сноса зданий, попавших в минимально допустимые расстояния от газопроводов, за счет собственников и без компенсации. Если осилите этот материал, обратите внимание на комментарии других адвокатов после статьи. Все как один восхищаются работой коллеги, берут его текст в закладки, но многие замечают, что заставить суды прислушаться к этим доводам все равно невозможно.
Но вернемся на глиноземы «Ветерана». Когда в 1981 году земля, в общей сложности 2,1 гектара, выделялась садоводческому товариществу, минимально допустимым расстоянием до оси газопровода было утверждено 80 метров. Теперь газовики передумали и называют 200 метров вместо 80. Все здания и другие постройки (20 хозяйств), находящиеся внутри дополнительных метров, подлежат сносу за счет владельцев.
— Я, кстати, посчитала, — говорит женщина лет шестидесяти пяти. — Снести и утилизировать мой дом будет стоить полмиллиона рублей. Даже, допустим, до этого дойдет — я что, на пенсию должна это сделать? Или квартиру в Москве продать?
— Газовики требует от нас снести дома, колодцы, пристройки, — говорит юрист, собственник четвертого дома от «трубы» Александр Артемов. — Их главный аргумент — наша безопасность. Но землю у нас не отбирают, возделывать ее разрешено и впредь. Что получается? Они гораздо больше волнуются о безопасности строений, чем о безопасности людей?! На первый взгляд, абсурд, верно? На самом деле, труба наша положена в 1963 году и с тех пор никак не обслуживалась. Эксплуатационный срок у нее — 40 лет со всеми ремонтами, то есть до 2003 года. Опять же, посмотрите на просеку, сколько там упавшего леса — если что, даже техника не пройдет. В силу изношенности оборудования вполне возможна какая-то авария. Мы тут между собой подозреваем, что, случись такая авария, дело будет в размере компенсаций. Если пострадает дом, компенсация может составить гораздо большую сумму, чем если пострадает человек…
— То есть вы понимаете, газпромовским проще выкинуть нас с земли наших отцов и дедов, — собравшиеся снова заговорили вместе, — чем заменить трубу на новую или, допустим, участок трубы возле нашего товарищества закрыть металлической гильзой.
— Как вообще можно требовать снести дома, закрепленные законом в 1981 году на основании закона от 1999 года? Я иногда не верю, что это на самом деле происходит.
Своя вахта памяти
— Не у нас, у моего деда отнимают, — говорит 48 летний Дмитрий Гордеев, — Дмитрия Богомолова, который прошел всю войну, получил несколько ранений, горел в танке и остался без пальцев ног, а после войны, будучи инвалидом, активно работал в Советском комитете ветеранов. Ведь это ему страна дала шесть соток в бессрочное пользование. Это он буквально по дощечке пять лет собирал материал для постройки дома, чтобы оставить что-то после себя детям и внукам.
Как рассказали мне жители «Ветерана», никого из основателей дачного поселка в живых уже не осталось. На момент выделения земли им было по 65-80 лет. Все прошли войну, вернулись с ранениями, орденами и медалями, а потом участвовали в восстановлении страны. А затем строили маленькие домики на своем, наконец-то, клочке земли. Теперь каждый год на 9 Мая здесь проходит местная «Вахта памяти» — жители поселка «Ветеран» собираются вместе, показывают друг другу фотографии отцов и дедов, сканы наградных листов, рассказывают их истории, поют военные песни.
— У нас даже один ребенок войны остался, — подводят ко мне бабу Надю.
— Я родилась на Украине в селе Диканьки, — рассказывает Надежда Хмара 1939 года рождения. — Войну я не очень помню, а вот как мы дом здесь строили, помню хорошо. Отцу моего мужа, ветерану, дали участок. Помню, мы и радовались, и боялись, что стройку не осилим. Потом я ходила проектную документацию утверждать. Дом должен был быть не больше, чем пять на пять в плане, а веранда не больше, чем два на пять. Свекор как инвалид войны встал в очередь на кирпич. Но купить так и не удалось. Зато через знакомых купили щитовой домик. Поставили. Помню, еще нам его никак не хотели утверждать, потому что окна на веранде были больше нормативных…
— Да, мы все в этой стройке участвовали, — добавляют окружающие. — Кому-то 12 лет было, кому-то 40. Домик щитовой, кстати, 2420 советских рублей стоил. При зарплате инженера с 10-летним стажем в 180 рублей.
Если река течет — это кому-то надо
— Вот смотрите, в 2001 году вышло постановление правительства РФ, в соответствии с которым нашему садоводческому товариществу выделили дополнительные земли, — продолжает открывать все новые документы Анна Гордеева, выполняющая сегодня роль секретаря. — Мы их выкупали. За 72 тысячи каждое хозяйство. К своим шести соткам нам разрешили докупить еще шесть соток в сторону леса. То есть администрация Клинского района разрешила выкупить дополнительную землю и провела официальное оформление. Ни о каких минимально допустимых расстояниях от газопровода речи не было. Никаких упредительных документов нам не предъявляли. Почему же теперь эта администрация, к которой мы обращались в последние несколько месяцев и письменно, и устно, просто отказывается с нами общаться? Категорически не выходит на связь, я бы сказала.
— Да-да, никто не хочет нам объяснить, в чем мы виноваты, — снова возмущаются участники собрания.
— Мы ходили к Сергею Миронову из «Справедливой России», он сказал, что знает об этой проблеме, но помочь ничем не может, потому что надо менять законодательную базу. На каком языке он говорил?
— Да хотя бы объяснили нам, в чем опасность? Этот газопровод под автомобильными и железными дорогами проходит. Почему там не опасно, а здесь опасно? В конце концов, мы готовы подписать документы, что опасность осознаем, остаемся в своих домах на свой страх и риск….
Мы разговаривали, смотрели на домики и участки, ходили на просеку, под которой где-то внизу, лежал злополучный газопровод Конаково. Потом люди из товарищества «Ветеран» вместе проводили меня до машины, благодарили, что приехал. Хотелось пожелать удачи, но изученные ранее документы не давали никаких надежд на удачное завершение этой истории — дома наверняка снесут.
Вот выдержка из поста одного адвоката: «Пришлось участвовать в деле данной категории, нарушений со стороны прокурора было не счесть, а весь процесс «в одни ворота», как говорится. Но самое парадоксальное: участки никто не истребует, права не прекращает и пользование не ограничивает. То есть маразм до смешного, не воспрещается сидеть, стоять, лежать, пахать, но не строить! На закономерный вопрос, что опаснее при возникновении аварийных ситуаций на газопроводе, находиться на открытом участке либо за каменным забором в здании, так никто и не ответил».
Очевидно, что судьи, чиновники, местные и федеральные депутаты и иже с ними просто бояться создавать прецеденты и связываться с газовым монополистом. Не по Сеньке, как говорится, шапка. «Газпром» же национальное достояние, а мы кто? Простые люди…
В конце октября в средствах массовой информации появилась информация о возможной смене вице-губернатора Санкт-Петербурга, курирующего сферу управления госимуществом. В качестве кандидата, призванного заменить текущего руководителя данного направления, была названа Наталья Гордеева — в прошлом глава администрации Адмиралтейского района Санкт-Петербурга, а также советник президента СбербанкаГермана Грефа. О перспективах назначения — в материале «Ленты.ру».
Нежданный регресс
Неэффективное управление государственным имуществом стало для экономики Санкт-Петербурга настоящим проклятием. И тот факт, что исполняющий обязанности губернатора региона Александр Беглов уделил этой сфере самое серьезное внимание, вполне понятен. Между тем еще недавно Петербург был для федеральной системы имущественных отношений маяком и эталоном. В частности, многие наработки из практики городского комитета активно используются в масштабах всей страны. Чего стоят одни только аукционы по продаже госимущества, которые сегодня осторожно вводятся в практику некоторых российских регионов, а во второй столице проводятся с 1991 года.
К сожалению, этому привилегированному положению было суждено бесславно закончиться в 2015 году, когда новый вице-губернатор Петербурга Михаил Мокрецов решил слить воедино КУГИ с комитетом по земельным ресурсам и землепользованию, ликвидировав агентства на уровне районов. То, что произошло вслед за этим, иначе как размыванием полномочий не назвать: одна часть функций объединенного комитета по имущественным отношениям была передана государственной инспекции, а другая — спущена на уровень нижестоящих казенных и бюджетных учреждений. В итоге задолженность по аренде взлетела до небес, а само имущественное управление, по словам одного из петербургских бизнесменов, «откатилось на 25 с лишним лет назад, в эпоху постперестроечного хаоса». Понятно, что подобное положение требует смены куратора отрасли в качестве если и не достаточной, то в любом случае необходимой меры.
Новый старый кандидат
Несмотря на большой опыт, которым Наталья Гордеева обладает именно в сфере управления имуществом (она трудилась в питерском КУГИ на различных должностях с 1997 по 2009 год), главный акцент ее деятельности, по словам коллег, скорее административный, нежели профессиональный. Отмечают и ее, скажем так, повышенную эмоциональность.
Еще более на слуху недавняя (2015-2016 годы) деятельность Гордеевой в должности первого заместителя гендиректора холдинговой компании «Форум». Компания эта, осваивавшая при содействии Федеральной службы охраны госзаказы по всей стране, среди прочего, известна двумя фактами: вхождением в ее состав реставрационно-строительной компании «Балтстрой», которое завершилось самоубийством прежнего владельца Павла Синельникова, и громким арестом непосредственного начальника Гордеевой — авторитетного бизнесмена Дмитрия Михальченко, получившего прозвище «губернатор 24 часа».
Закат империи, созданной Михальченко, был быстрым и довольно громким. В марте 2016 года автомобиль его компаньона Дмитрия Сергеева, невзирая на спецталон ФСО на лобовом стекле, остановили сотрудники ГИБДД. Начавшего активно хлопотать за своего партнера на самых высоких уровнях Дмитрия Михальченко взяли через пять часов в собственном кабинете. Вскоре его отпустили, но через 10 дней арестовали уже «всерьез и надолго» в приемной главы ФМС Константина Ромодановского, где Михальченко пытался найти поддержку. Любопытный факт: основанием для взятия под стражу стал ввоз партии коллекционного алкоголя стоимостью чуть ли не миллион евро под видом строительного герметика. Скандал породил неслыханные последствия: своих должностей лишились главы сразу трех федеральных служб — ФСО, ФМС и ФТС.
«Форум» имел отношение и к проекту Минэнерго по проведению энергомоста в Крым. Тогда, по словам источника в ФСБ, разрабатывать компанию на причастность к хищениями средств при строительстве не стали: «Первый политический проект после присоединения полуострова не должен был завершиться уголовными делами», — говорилось в статье «Новой газеты». Однако после взятия под стражу Михальченко дело обрело гораздо более серьезный оборот. Начались обстоятельные, подробные проверки государственных контрактов всех подразделений холдинга. В этот момент Наталья Геннадьевна, по словам ее бывших подчиненных, приняла решение уволиться из «Форума» и на полгода отправиться в Баку, где у нее остались связи.
«Конечно же, нельзя в полной мере перекладывать вину за художества генерального директора на его сотрудников — даже и в ранге первого заместителя», — отмечает источник, знакомый с ситуацией, пожелавший остаться неназванным. «Однако каждодневная работа с такими людьми над общими проектами, бок о бок, в течение ряда лет — далеко не лучшая характеристика для будущего чиновника высокого ранга. Тем более в столь важной и щепетильной сфере, как государственное имущество», — подчеркивает он.
В связи с этим крайне интересно, кто же сегодня лоббирует продвижение Гордеевой на ключевую должность вице по имуществу? Как стало известно «Ленте.ру», личной поддержкой нового исполняющего обязанности губернатора она не пользуется — максимальным активом Гордеевой в этой области можно считать разве что знакомство с супругой Александра Беглова Натальей Владимировной, которая с апреля 2004-го по октябрь 2018 года возглавляла комитет по делам ЗАГС администрации Санкт-Петербурга. А вот, по словам источника «Ленты.ру», представители одной из крупнейших питерских диаспор — азербайджанской — успели высказать определенное одобрение в ее адрес. Хотя вряд ли это можно считать серьезной заявкой на успех.
В Чечне решили легализовать народную медицину. Власти намерены выдать официальные разрешения на работу травникам, знахарям и шаманам. Правда, одобрение республиканского Минздрава получат лишь те специалисты, у кого есть документы о медицинском образовании. По данным же Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ) треть россиян верят в существование магов и колдуний. Почему даже люди с хорошим образованием сегодня все чаще предпочитают бороться с тяжелыми болезнями с помощью соды, медитации и знахарей и какие мифы возникли вокруг онкологии, обсуждали на XI Всероссийском съезде онкопсихологов. «Лента.ру» приводит выдержки из выступлений его участников.
— Хотел бы сфокусировать внимание на проблеме взаимоотношений медицины и магии. Эту комбинацию мы часто встречаем у пациентов с тяжелыми заболеваниями. Когда традиционная медицина, которую мы называем доказательной, помогает, то проблем, как правило, нет. Они наступают, когда научные методы исчерпаны или, как кажется пациенту, неэффективны. В этом случае почти наверняка люди начинают искать какие-то другие способы. Обычно на их пути встречаются доброхоты, которые говорят: «Я могу помочь, выпейте вот этой целебной водицы из моего домика в деревне, и вы справитесь со своим заболеванием, избавитесь от рака». Или: «У меня исцеляющие ладони, я прикоснусь — и все будет хорошо». Конечно, вы все знаете о таких случаях.
Итак, что мы имеем: научно доказанное лечение не всегда успешно. Естественно, это не вызывает положительных эмоций. А в психотерапии очень важным становится внутренняя собственная сила, мотивация на лечение. Отсутствие или наоборот присутствие этих составляющих — одна из причин, почему ничего не помогает, когда, казалось бы, нет причин для этого. Или отчего иногда случается спонтанное выздоровление. Никто никогда точно не знает, что произойдет — выздоровление или смерть. На эту тему проходит много конгрессов с участием врачей и психологов.
Традиционная медицина не может точно сказать, когда она поможет и поможет ли вообще. Целители уверены в своих силах, утверждают, что у них хоть и нет медицинского образования, но много внутренней чувствительности. Некоторые предлагают вещества, которые произведены из каких-то натуральных растений и «очень полезны». Знахари просят пациентов доверять только им и не доверять официальной медицине. Говорят, что медицинское лечение, химиотерапия — яд для вашего организма, это все разрушает здоровье.
И ведь действительно, после химиотерапии почти все пациенты сталкиваются с проблемами с кожей, весом, выпадают волосы. Поэтому я спрашиваю своих пациентов, нужна ли им какая-то дополнительная терапия. Среди моих клиентов была женщина 35 лет: двое детей, рак молочной железы. У нее произошел рецидив, то есть вылеченный было рак вернулся. Врачи ей сказали, что они делают многое, но ничего обещать не могут. И тогда она пошла к знахарю. Тот поводил над ней руками и сказал: я чувствую, что никакого рака нет.
У меня возникла внутренняя проблема: следует ли ее убеждать, что доверять следует только официальной медицине? С другой стороны, знахарь запросил небольшую сумму. К тому же она настолько поверила в слова этого лекаря, что у нее появилась мотивация, появился внутренний стержень, эмоционально она стала чувствовать себя лучше. И доказательное лечение она не бросала.
Традиционные врачи тоже часто давят на пациента: делайте только так, иначе вы окажетесь в опасности. Но если мы хотим, чтобы пациент работал совместно с доказательной медициной, мы должны в свое профессиональное поведение включить эмоциональный аспект.
Если пациент говорит, что отказывается от стандартного лечения, потому что никому не доверяет и хочет лечиться гомеопатией, святой водой, — я с ним разговариваю. Спрашиваю о цене сеанса у знахаря. Это важно, потому что огромная плата за лечение — ненормально. Интересуюсь, как разговаривает этот шаман с пациентом, отрицает ли он официальную медицину. Если ответ положительный, то советую к такому шаману больше не обращаться. Но не надо сразу же говорить пациенту, что его общение с шаманом ужасно. Нужно выяснить как можно больше нюансов.
Мы — психологи и психотерапевты, эксперты психики и всех процессов, происходящих в головном мозге, включая эмоции, рождение мысли. И мы используем различные методы, связанные с воображением, с гипнотерапией. Многие врачи, конечно, смеются над нашими методами. Но, опять же, могу рассказать случай из практики. Пациент с раком простаты, 70 лет, сам психиатр. Я предложил ему представить себе некую внутреннюю силу, которая может держать его рак под контролем. И спросил у него: каким животным мог бы быть этот ваш внутренний ресурс? Он сказал, что это белый медведь. Как-то во время сессии я у него спросил: «Как ты общаешься со своим медведем, знаешь ли, что ему нужно для того, чтобы держать рак под контролем?» Он сказал: «Ему нужна моя мотивация, желание жить». Я уверен, что люди помогающих профессий должны использовать все доступные им способы воздействия на пациента.
Анна Кан, медицинский психолог НМИЦ онкологии им Н.Н. Блохина:
— Я достаточно долго работала с пациентами с ВИЧ, среди них были и те, у кого онкология. И мы с докторами разработали для общения с этой группой пациентов модель поведения. Она, в принципе, годится для всех пациентов. Исходим из того, что пациент очень хочет помогать врачу. Медицина за человека борется, но и сам человек не может и не хочет бездействовать. Если мы категорически запретим нетрадиционную медицину, то человек, особенно тревожный, обязательно к ней обратится, только мы об этом никогда не узнаем.
Поэтому было решено предлагать пациентам безопасные альтернативы. Пусть это даже будет не очень полезно, зато безопасно. Допустим, отвар брусники лучше, чем настойка из мухоморов и прочее. Плюс к этому мы предлагаем пациентам прибегнуть к духовным практикам, которые могут стабилизировать психологическое состояние. И когда врач говорит: вот это лучше не стоит, а это хорошо бы попробовать, рекомендует, то у пациента совсем другое отношение. То есть он понимает, что мы не ставим полностью крест на «альтернативе» — с нами, если что, можно и посоветоваться…
Сергей Куренков, клинический психолог ГБУЗ МКНЦ им. А.С. Логинова:
— Когда я приехал первый раз в центр Блохина, первое, что меня поразило, — что все заборы вокруг клиники были обклеены предложениями магических услуг: лекарь Герасим из деревни такой-то все разведет руками и прочее. Я почти не утрирую. Я сначала удивился, а потом пришло понимание, почему этого так много. Имеется колоссальный спрос на чудо! Причем в рядах страждущих — не обязательно люди, разуверившиеся в эффективности оказываемой им помощи. Любому человеку хочется чуда, хочется пойти по линии наименьшего сопротивления: я несчастен, сделайте со мной что-то. При этом пациент исключает себя как субъекта системной терапии.
Я — психолог, я не хочу, чтобы в меня верили. Я не хочу быть в глазах пациента магом и чародеем. Я хочу, чтобы пациент поверил мне как профессионалу и стал со мной работать над результатом. А так — какая разница, в кого будет верить пациент? В шамана, в дедушку из далекого села или в меня, чей кабинет обвешан дипломами? Ведь человек не хочет брать на себя ответственность за собственное излечение, не хочет трудиться над этим, а ждет, что все само образуется. Ответственность самого пациента — это важно. Врач лишь помогает выздоравливать.
«Мы к таким принципиально не подходим»
Анна Кан, медицинский психолог НМИЦ онкологии им Н.Н. Блохина:
— Не буду рассказывать про яйца трихомонад, которыми лечатся иногда наши пациенты. Если кто не догадывается, яйца трихомонад, чтобы это помогло, надо выпить. Кто-то содой лечится. Но содой лечиться уже моветон, об этом все знают. На самом деле в СМИ не так уж много этой соды и трихомонад. Об этом люди узнают не из прессы или интернета. Часто приходят ко мне с маленькими книжечками затертыми, где все подробно расписано, как и что делать. Эти книжечки с рецептами примочек от пациента к пациенту кочуют. Но не об этом речь.
У пациентов — когнитивный диссонанс. Ко мне приходит человек и говорит: если сильные мира сего не могут справиться с раком, то что уж о других говорить? Вот у Жанны Фриске был рак, она в Америке лечилась, и что? И ничего. Я тогда спрашиваю у пациента: а вы знаете, какая именно опухоль была у Жанны Фриске? «Просто рак, — отвечает. — Как у всех». Тогда я вытаскиваю табличку с классификацией рака. Специально у докторов ради таких случаев раздобыла. Показываю пациенту эту табличку: «Вот смотрите, это классификация раков. Смотрите, сколько их бывает. Давайте ваш найдем. А вот эта опухоль была у Жанны Фриске». Как правило, человек очень удивляется. Потом сникает: «Жанна богатая была, и даже ей ничего не помогло. Значит, и мне традиционная медицина не поможет».
В категории знаменитых пациентов есть еще Стив Джобс, основатель Apple. Вот, говорю, он тоже богатый, но лечился с помощью народной медицины, альтернативными методами. Это его погубило. «Значит, мне вообще ничего не поможет?» — расстраивается пациент.
«А у вас-то все хорошо как раз, — говорю я. — Сами посмотрите свои медицинские выписки». Пациент: «Ой, и правда». Человек настолько фокусируется на мистических вещах, что даже не заглядывает в свое медицинское заключение, где сказано, что он в ремиссии.
Это очень страшная вещь. Люди очень редко делятся позитивными примерами излечения. Если это и происходит, то в закрытых пациентских группах. Официальные СМИ, популярные порталы в интернете очень мало об этом пишут. Говорят в основном о плохом, потому что плохое собирает больше электората, больше посещений сайта.
Пациентам с таким когнитивным диссонансом я обычно объясняю, как работает провокационная журналистика, и даю контакты пациентских сообществ, чтобы они сходили туда и послушали, что бывает и по-другому, бывает и хорошо.
Еще одна сторона негатива в прессе — это врачи и медсестры. Я уже продолжительное время работаю с ними по налаживанию пациентоориентированного подхода. Читаю лекции, провожу занятия. Меня расстраивает то, что происходит. У нас хирургический стационар, кризисная терапия, послеоперационные палаты, в основном за пациентом ухаживают медсестры. Они становятся для человека важной социальной опорой на время восстановления, помогают до операции и после. На одной из наших лекций мы обсуждали, что делать, если пациент находится в истерике, ругается. Я посоветовала подойти и начать с ним говорить. Но сестры сказали: «Мы к таким принципиально не подходим, мы с такими принципиально не общаемся. А вдруг у этого пациента диктофон спрятан, а вдруг он меня не так поймет, и это все будет использовано однажды против меня».
Получается, человек находится в эмоциональном раздрае, ему нужна социальная опора, а социальная опора говорит: спасибо, я прочитал, как вы нас потом шельмуете, и решил вам не помогать. Пропасть между врачами и пациентами растет. Бывает, что ко мне приходит пациент и говорит: мы уже все про ваших докторов прочитали, у них не заплатишь — ничего работать не будет.
Тогда я рассказываю им, кто идет в медицину. Говорю, что человек в белом халате достаточно тщеславен. Он любит, когда у него все получается. В помогающие профессии идут, чтобы быть причастными к богу. Это истероидный посыл, но хороший. Когда человек шел в медицину, ему не обещали огромных зарплат, но он все равно шел. Пациент немного приходит в себя.
Виктор Делеви, кандидат психологических наук, доцент РНИМУ им. Пирогова:
— У врачей катастрофически слабая психологическая подготовка. Из-за этого они проигрывают как профессионалы. Очень важно, чтобы врач понимал, что за пациент перед ним сидит, в каком он состоянии, почему ведет себя так, чего можно от него ждать в будущем. От психологического состояния пациента зависит и тактика лечения, это тоже важно. Я уже присутствую на третьем съезде онкопсихологов, мы об этом говорим постоянно. Но вынужден с грустью констатировать: ситуация ухудшается.
«В лечении мочой козла вы что-то можете понять»
Ольга Гольдман, руководитель службы помощи онкопациентам «Ясное утро»:
— Тему востребованности альтернативного лечения мы придумали исходя из своих собственных потребностей: на горячую линию службы поддержки онкопациентов поступает много звонков на эту тему. Говорить об этом нужно, это первый шаг. Пациента нужно мотивировать на дискуссию с врачом о тех альтернативных методах лечения, которыми он пользуется, чтобы победить болезнь. Диалог важен. Если его нет, то пациент уедет в деревню к знахарю, и вы его никогда не увидите.
В чем разница, например, между инсультом и раком? Инсульт уже случился, вас уже полечили, и прогнозы дальнейшие более-менее известны. А в раке вы никогда не знаете, чем все закончится. Неизвестность порождает запрос. Вы хотите контролировать свое лечение, но в медицине вы ничего не понимаете. Однако в лечении мочой козла вы что-то можете понять. То есть запрос на чудеса — это про контроль над ситуацией.
И маленькая реплика по поводу психосоматической природы возникновения рака. Это моя любимая тема. Очень часто психологи спрашивают у пациента: «У вас был стресс? Вы его не пережили. Ваша мама рано умерла? У вас травма. Поэтому вы заболели раком». Понятно, что человек хочет найти рациональное объяснение тому, почему он заболел. Он его ищет везде, где только можно. Роль специалистов и профессионалов заключается в том, чтобы помогать ему в этом, а не вводить в заблуждение.
Анна Кан, медицинский психолог НМИЦ онкологии им Н.Н. Блохина:
— Иногда доктора и психологи говорят: стресс вообще не влияет на ваше состояние, он не может его ухудшать или улучшать. Когда меня спрашивают пациенты, влияет ли стресс на физическое состояние, то я рисую нервную систему, как там все устроено. Наше настроение — это продукт психической деятельности. Если человек постоянно находится в депрессивном состоянии — нервная система в дисбалансе, состав нейромедиаторов в голове меняется, и это физиологический процесс. А нервная система ведь контролирует работу всех органов человека. То есть нельзя говорить о том, что стресс вообще никак не влияет на состояние и что он не может быть триггером болезни. Если расстройства нервной системы серьезные и долгие, невозможно это исключать. Я пациенту рассказываю, что его психологическое состояние очень важно для восстановления, для стабилизации.
Алина Хайн, заведующая отделением клинической психологии Центра Димы Рогачева, кандидат психологических наук:
— Мне не нравится слово «триггер» (имеется в виду то, что стресс может стать спусковым крючком развития рака — прим. «Ленты.ру»). Потому что триггер — это не про то, что психологический фактор в ряду других факторов может оказывать какое-то влияние на возникновение этой болезни. Триггер как спусковой механизм — гораздо более значимая штука. Когда мы разговариваем на таком языке с пациентами, мы как будто бы даем им понять, что у них в руках есть какой-то способ, механизм, переключатель. И как будто бы даем ощущение, что возвращаем им контроль. Но вместе с тем мы возвращаем им огромное чувство вины. То есть человек понимает, что, значит, он где-то переключил этот рычажок не в ту сторону.
В своей работе мы должны учитывать экзистенциальный пласт. То есть мы не можем работать с пациентами в жизнеугрожающих ситуациях, не беря то, что нам предлагает экзистенциальный подход. Но, с другой стороны, если мы напрямую начинаем этим пользоваться, то мы сами превращаемся в таких же магов. Только мы уже — психологи-целители. И мы начинаем говорить нашим пациентам «вы недостаточно зрелая» или «вы не простили свою маму»… Я работаю в детской клинике. Там такие вещи — еще ужаснее, потому что нашим родителям говорят, что они «недостаточно какие-то», поэтому и заболели их дети.