Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Министра иностранных дел Сергея Лаврова с его эпохальным ругательством при включенном микрофоне вспоминали едва ли не весь год — благо, поводов в России всегда предостаточно. В декабре пополз слух, что глава МИД снова назвал журналистов дебилами — они молча снимали министра и не могли объяснить, чего же им нужно. Позже официальный представитель ведомства Мария Захарова заверила, что ее шеф на самом деле промолчал и вторых «дебилов» не было. Пока автор самого меткого высказывания воздерживается от новых экспромтов, «Лента.ру» собрала лучшие за 2016 год цитаты его потенциальных конкурентов.
«Я немцам сказала, когда был «Петербургский диалог»: вы не понимаете нашей натуры. Чем хуже вы нам делаете, тем сильнее мы становимся. Такой мы народ. Село просто поперло. Везде, во всех районах».
Светлана Орлова, губернатор Владимирской области, — о влиянии санкций на российскую экономику.
«С учетом того, что цены выросли на мясную продукцию, это ведь правда. Отдельные семьи, может быть, в неделю два-три раза питаются, я полагаю. Кто-то, может быть, каждый день питается. Все это относительно, все это расчетное».
Михаил Игнатьев, глава Чувашии, — о наличии мяса в меню жителей России.
«Заменить сосиски, заменить горчицу! Я юным падаваном 19-летним два года работал в Госдуме, спал на полу в гостинице «Москва». Помню, была прекрасная горчица, они ее сами делали. А сейчас покупают где-то на стороне — бодяжную, невкусную. Горчица должна бодрить мысль — так, чтобы покаянная, со слезой».
Виталий Милонов, депутат Госдумы, — о качестве продуктов питания в буфетах нижней палаты парламента.
«Если честно, чуть не поседел от этих дорог, когда был за рулем машины. Во многих местах дорог просто нет, остались одни направления, ямы такие, а дворовые проезды — это уже ужас. Там трава по пояс в центре города растет, а калининградцы все жалуются».
Александр Ярошук, глава Калининграда, — о своем впечатлении от российских дорог за пределами Калининградской области.
«Иван Грозный однажды сказал: «Я виновен в смерти своего сына, потому что вовремя не отдал его лекарям». Когда они ехали, в дороге он и заболел. Они ехали из Москвы в Петербург».
Вадим Потомский, губернатор Орловской области, — о поездке Ивана Грозного из Москвы в Санкт-Петербург.
«При желании можно вновь создать СССР — союз свободных социальных республик. Позвать Иран, Турцию, другие страны».
Владимир Жириновский, лидер ЛДПР — о перспективах возрождения Союза.
«Если они боятся сома, давайте: я люблю подводную охоту, возьму подводное ружье, своих товарищей, мы пойдем этого сома отпугнем, если им очень-очень страшно».
Николай Цуканов, губернатор Калининградской области, — об огромной рыбе, из-за которой якобы тормозятся подводные работы по реконструкции Высокого моста.
«Некуда будет ногу поставить — сразу наступят на нее, 686 ног будут нас обтаптывать со всех сторон. Куда ни ступи — везде единоросс».
Валерий Рашкин, зампред ЦК КПРФ и депутат Госдумы, — о своих опасениях по поводу работы с представителями партии большинства в обновленной нижней палате парламента.
«Потому что Христос был первым коммунистом в новом летоисчислении. Он возвысил свой голос за сирых, за страждущих, за бедных, за больных, за убогих — всех, кому плохо и тяжело. И в этом отношении, если бы он был жив, он бы был в наших колоннах».
Геннадий Зюганов, лидер КПРФ, — о том, почему коммунисты не намерены отказываться от участия в первомайских акциях, несмотря на сообщения об их отмене в ряде российских регионов из-за Пасхи.
«Ну, что я буду лицемерить и называть какие-то цифры, если уже лет 30 не хожу в магазин за продуктами. У меня достаточно хорошая зарплата, чтобы не беспокоиться о ценах, а в магазин ходит моя жена».
Франц Клинцевич, первый зампред комитета Совфеда по обороне и безопасности, — отвечая на вопрос о походах в магазин и расходах на продукты.
«Денег нет сейчас, найдем деньги — сделаем индексацию. Вы держитесь здесь, вам всего доброго, хорошего настроения и здоровья».
Дмитрий Медведев, премьер-министр России, — о перспективах индексации пенсий на встрече с жителями Феодосии.
«Главное надо понять: у нас денег, как грязи. Просто ими распоряжаться эффективно мы не всегда можем».
Андрей Макаров, глава комитета Госдумы по бюджету и налогам, — об эффективности расходования средств.
Переход на капиталистическую модель экономики стал шоком для граждан бывшего СССР. Многие не знали, как жить в новом мире, а главное — как прокормить семью в условиях стремительно растущих цен. Неудивительно, что в начале и середине 90-х появились «благодетели», обещавшие неискушенным людям баснословные проценты по вкладам: «инвестиционные компании», которые в основном занимались перекачкой средств вкладчиков на свои зарубежные счета. Как работали финансовые пирамиды и почему люди с готовностью отдавали в них последние деньги, рассказывает «Лента.ру».
Символ эпохи
«Мама, купи мне акции МММ!» — уговаривал подросток мать. «Не знаю, — хмурилась та. — Ты же не умеешь с деньгами обращаться — заберешь сразу. А когда во что-то вкладываешься, надо уметь ждать!» — «Ну давай! Там же все растет каждую неделю!» — не унимался мальчик.
Акцию номиналом в несколько тысяч «мавродиков» мама купила, потратив на нее не так уж много денег. Мальчик любил читать, и на них он мог бы купить себе пару книг в жанре фэнтези, которые так любил. Он надеялся, что через две недели сможет продать акцию и приобрести четыре, а то и восемь книг.
Так бы, возможно, и случилось, но по прошествии двух недель мать, которая держала «мавродики» у себя в кошельке, наотрез отказалась сдавать их. «Подожди!» — твердила она. Несмотря на то что на дворе стоял 1994 год, мама, всю жизнь державшая деньги в сберкассе и покупавшая гособлигации, была верна себе.
Результат оказался закономерно плачевным. На следующей неделе случилось событие, потрясшее огромное количество россиян, поверивших в легкие деньги. Сергей Мавроди, основатель МММ, объявил, что цена акций снижается в 127 раз, но теперь они будут расти еще быстрее. Мама поверила и в это. Еще через неделю офис компании на Варшавском шоссе штурмовал ОМОН и сотрудники налоговой инспекции, а Мавроди был арестован. Восемь книг в жанре фэнтези так и остались на книжных развалах. Мальчик их так и не прочитал. Но это была небольшая потеря. Многие потеряли тогда все сбережения, а целые грузовики «мавродиков», теперь уже ничего не стоивших, отправились на свалку. Но история финансовых пирамид в России — это не только и не столько история МММ.
Схема Понци
То, что в России называется финансовой пирамидой, на Западе больше известно как схема Понци. Ее особенностью является создание инвестиционной компании, вкладывающей средства инвесторов в некие проекты или ценные бумаги, за счет чего первые могут получать баснословные дивиденды. Впрочем, единственный проект, в который инвестируют создатели таких компаний, как правило, — их собственный карман, а выплаты первым вкладчикам осуществляются за счет перераспределения денег вновь пришедших. По очевидным причинам долго это продолжаться не может: выплаты прекращаются, а мошенники стараются улизнуть, прихватив большую часть вкладов.
Кстати, почему «схема Понци»? Карло Понци — итальянец, который эмигрировал в США и до поры до времени влачил там безрадостную жизнь. Однако в декабре 1919 года он дал объявление в газете «Бостон Пост»: его компания «Сохранение и безопасность бизнеса», специализирующаяся на «операциях с почтовыми купонами», ищет «внешних инвесторов», которым обещает 50-процентный доход по вкладам уже через 45 дней.
Разумеется, никаких операции с купонами он не совершал, а на вопросы о том, как он зарабатывает деньги, чтобы выплачивать дивиденды, предпочитал не отвечать. Но этого и не требовалось — обывателям было наплевать на механизм умножения средств, пока они исправно получали прибыль. Через год Понци уже был безумно богат, а его компания открыла множество филиалов во всех штатах. Сколь долго все это могло продолжаться — судить сложно, однако в августе 1920 года один из уволенных из фирмы сотрудников рассказал бостонской прессе о том, как работает бизнес Понци. Аудиторская проверка выявила, что никакой инвестиционной деятельности «Сохранение и безопасность бизнеса» не вела, а большую часть денег вкладчиков нашли дома у ее основателя — миллионы долларов были разложены по коробкам из-под обуви.
Не то чтобы российским властям и контрольным органам не было понятно, что за МММ и подобными ему конторами маячит призрак Понци. Однако причина закрытия отделений компании Мавроди была другой: государство осознало, что, во-первых, большое количество денежных средств уходит черт знает куда, а во-вторых, эти пирамиды постепенно создавали инструменты управления обществом и начинали активно ими пользоваться.
Ударники пирамидостроения
Конечно, МММ была не единственным предприятием по сравнительно честному отъему денег. Помимо Мавроди, множество предприимчивых соотечественников ковали железо, пока горячо. Всех не перечислишь, но некоторые особенно удачливые «ударники» пирамидостроения достойны отдельного упоминания.
Первая финансовая пирамида возникла в Перми в 1992 году и специализировалась на продаже сахара. Условие для покупателя было простое: можешь купить мешок за полцены, если приведешь с собой еще двух покупателей. Вот только первый покупатель получал свой мешок сразу, а те, кто пришел с ним, вносили деньги авансом и ждали свой сахар. В какой-то момент количество ожидающих превысило критическую массу, и коммерсанты скрылись с их деньгами.
Примерно по тому же принципу действовало и ИЧП «Властелина», появившееся в 1993 году. Его основательница Валентина Соловьева предлагала гражданам уже не сахар, а автомобили по смешным ценам, а какой бывший советский человек не мечтал о собственной машине! Ведь во времена СССР личные авто не только стоили баснословных денег, но и распределялись по спискам!
Первые счастливчики действительно получили новенькие дешевые «Москвичи», а то и «Мерседесы». Поверив в чудо, они приводили друзей и знакомых. Тем временем сумма первоначального взноса за будущую машину постоянно росла, как и срок ее ожидания. Но это, похоже, никого не волновало, и люди продолжали нести «Властелине» деньги.
Вскоре Соловьева помимо автомобилей и бытовой техники стала предлагать сверхдешевые квартиры. Исход этой истории был столь же печален, сколь и предсказуем: фирма стала тянуть с исполнением обязательств, квартиры практически никто не получил, народ остался у разбитого корыта, а Соловьева подалась в бега, однако вскоре была арестована.
А вот «Русский дом Селенга» (РДС) — интересное название, смысл которого гражданам не был понятен. Большинство любопытствующих сходилось во мнении, что имеется в виду река Селенга, протекающая в Монголии и Бурятии. Более искушенные полагали, что речь идет о селенг-компании, занимающейся покупкой прав пользования и распоряжения имуществом у населения. Река, конечно, была ни при чем, впрочем и селенгом в «Русском доме Селенга» не пахло.
РДС был создан в 1992 году друзьями Александром Саломадиным и Сергеем Грузиным. Она была самой обычной финансовой пирамидой, разросшейся до неприличных размеров. О масштабах ее деятельности говорит хотя бы то, что у компании было два самолета, на которых регулярно перевозили наличность, собранную в российских регионах и республиках бывшего СССР. Сотрудникам РДС даже предлагалось не заморачиваться с пересчетом мелких купюр, а просто сжигать их. Деньги в «Русский дом Селенга» несли все — даже бандиты и чиновники.
В отличие от основателей классических пирамид, Саломадин и Грузин не просто собирали деньги с доверчивых граждан, но и пытались пустить их в дело: открывали супермаркеты, транспортные предприятия, турфирмы и даже банки. Впрочем, несмотря на составленный на годы вперед план развития, основатели РДС регулярно позволяли себе брать из бюджета компании гигантские суммы и спускать их на dolce vita: покупали дорогие машины, летали частными самолетами, кутили на вечеринках для избранных. И, конечно же, не думали ни о каких налогах.
После того как налоговики взяли штурмом очередной самолет с наличными, среди вкладчиков началась паника. Они выстраивались в очередь, чтобы забрать свои деньги, но представительства РДС к тому времени были уже закрыты, и ничего, кроме офисной макулатуры, там не было. В 1995 году деятельность РДС по решению суда была прекращена, а в 1997-м компанию признали банкротом. Грузин и Соломадин сели на девять лет за мошенничество.
Пытались инвестировать и основатели пирамиды «Хопер-инвест». Семья Константиновых предлагала всем желающим быстро обогатиться, вложив деньги под 30 процентов в месяц. Правда, в отличие от основателей РДС, никакого конкретного плана у них не было. Просто один из совладельцев решал, что можно купить тот или иной магазин или предприятие — и все, дело сделано. Разумеется, ни разумной, ни прибыльной такая политика не была.
Интересной особенностью «Хопра» было то, что вкладчик становился вроде бы и не вкладчиком, а временным соучредителем компании — до тех пор, пока не заберет свои деньги с процентами. Разумеется, все это делалось для отвода глаз, ведь соучредителем человек мог стать, только пройдя государственную регистрацию, о чем вкладчики, как правило, не догадывались. Итог деятельности «Хопра» банален и предсказуем: большая часть денег была переведена на зарубежные счета реальных учредителей. Двое из них — Тагир Аббазов и Лев Константинов — успели отбыть в Израиль, двое других — Олег Суздальцев и мать Льва Константинова Лия — получили 4 и 8 лет лишения свободы соответственно.
Это наиболее яркие, но далеко не все представители пирамидальной когорты 90-х — достаточно вспомнить акционерные общества «Тибет», «Чара» и иже с ними.
Поле чудес в стране дураков
С какой радостью бывшие советские граждане несли свои кровные в пирамиды в надежде на быстрое обогащение! Удивляться этому не стоит: капитализм свалился на них как снег на голову, при этом ни малейшего представления о механизмах инвестирования и законах свободной экономики у людей не было. Финансовая безграмотность населения в сочетании с советской привычкой верить всему, что написано в газете и сказано с экрана телевизора, творили чудеса. В какой-то момент казалось, что история Буратино, который по совету кота и лисы закопал пять золотых, ожидая, что из них вырастет денежное дерево, — вовсе не сказка, а пособие для начинающих инвесторов.
«Купил жене сапоги!» — радостно сообщал с экрана «партнер» МММ Леня Голубков. И у граждан не было причины не верить рекламному персонажу, так похожему на простого советского работягу. А раз получилось у него — значит, получится и у них.
Кузнецом рекламного успеха МММ стал кинорежиссер Бахыт Килибаев. Он вспоминал: «Мавроди мне говорил: «Бахыт, через четыре дня надо уже запускать что-нибудь в эфир». — «А что?» — «Ну, вот так, чтобы все взяли и принесли нам деньги»». И деньги несли.
Как пишет в своей книге «Все великие аферы, мошенничества и финансовые пирамиды: от Калиостро до Мавроди» Антон Кротков, многие граждане 90-х восприняли появление пирамид как манну небесную. Он приводит слова 50-летней женщины, говорившей, что «умные люди теперь на работу не ходят», ведь месячную зарплату можно получить на операциях с акциями. Эти люди закладывали свое имущество и недвижимость, «крутили» зарплату в МММ и прочих конторах. Известна история человека, который продал квартиру, купил на все деньги «мавродиков», а сам с женой, двумя детьми и больной свекровью жил в гараже.
Надежда на быстрое обогащение и азарт игрока ослепляли даже рационально мыслящих людей. Одного из них цитирует Кротков:
«В молодости я два курса проучился на экономическом факультете и, конечно, в глубине души, отдавал себе отчет в том, что ни одна ценная бумага не может расти бесконечно и все закончиться жуткой катастрофой наподобие той, что когда-то загнала США в Великую депрессию. Но одновременно было очень сильное желание успеть ухватить от этой уникальной ситуации все возможное, ведь другого такого шанса в моей жизни могло и не представиться. Я до самого конца верил в свою интуицию, тонкое чутье игрока.
Несколько раз я получал очень хорошую прибыль и мог завязать, оставшись в большом выигрыше. Но в том-то и дело, что, даже выиграв чемодан денег, несколько часов наслаждаешься видом этих пачек банкнот, а потом снова тащишь их к Мавроди, по дороге повторяя клятвы себе и Господу Богу, что если и на этот раз пронесет, тогда уже все — завяжу навсегда!»
Конечно, большинство не «завязывало», и в результате к моменту краха пирамид люди оставались без средств к существованию, а некоторые вообще на улице. Во всех грехах винили государство — достаточно вспомнить митинги за освобождение Мавроди. Вкладчики свято верили в то, что нерадивые чиновники не хотят, чтобы люди жили лучше, и потому вероломно удерживают их спасителя, который обещал, что вскоре к кассам МММ подъедут несколько КамАЗов с наличностью, которой хватит, чтобы расплатиться со всеми.
Если же говорить серьезно, то государству до поры до времени финансовые пирамиды были даже выгодны: они позволяли изъять из обращения избыток денежной массы, что способствовало снижению инфляции. С другой стороны, как уже говорилось, пирамидостроители получали нешуточную власть над кошельками граждан и возможность манипулировать их настроениями, а таких конкурентов государство терпеть не собиралось.
Чем может обернуться увлечение финансовыми пирамидами, наглядно показали события в Албании. В январе 1997 года там рухнуло множество так называемых банков и инвестиционных компаний. Компенсации по вкладам государство решило не платить и только запретило деятельность «пирамидальных» компаний. Это привело к массовым беспорядкам и мятежу — население захватило оружие и власть в нескольких городах, и если бы не введение полицейского контингента ООН, в стране разразилась бы настоящая гражданская война.
Судьба великих махинаторов 90-х сложилась по-разному. Кто-то сбежал и живет теперь за рубежом, кто-то, отсидев свой срок, взялся за старое, другие ведут скромную жизнь, потеряв свои капиталы. Сергей Мавроди, бежавший и скрывавшийся в течение нескольких лет, в 2007 году был наконец осужден за мошенничество, но, отсидев, он не только не ушел в тень — его слава теперь гремит по всему миру.
Организовав на территории России новые пирамиды МММ и собрав очередной навар с доверчивых граждан, Мавроди приступил к покорению Африки. Теперь это «система взаимопомощи МММ Global», завязанная на биткоинах, позволяющих мошеннику не нести никакой ответственности за денежные потоки своей организации. Когда в очередной стране его пирамида рушится, Мавроди просто свертывает все операции в ней и переезжает в следующую, где так много людей, верящих в легкое и быстрое обогащение. Как утверждал ушлый кот Базилио из сказки про Буратино: «На дурака не нужен нож: ему с три короба наврешь — и делай с ним что хошь!»
Бойня в Керченском политехническом колледже, которая унесла жизнь 21 человека, стала поводом для обсуждения смены государственной политики в отношении молодежи. Закручивание гаек, ужесточение безопасности в школах, ограничение интернета — первое, что предложили политики и поддержала реакционная часть населения. Между тем последнее время все чаще всплывают истории о детях, доведенных до отчаяния, столкнувшихся с жестокостью сверстников, безразличием взрослых, школы и государства. Одним из таких случаев стала трагедия в городе Сафоново Смоленской области, где 14-летняя девочка убила себя из-за травли, одиночества и чувства безысходности. А на минувшей неделе, 6 декабря, 16-летний подросток пришел с канцелярским ножом в школу №1359 столичного района Жулебино. Вначале он угрожал учителям, а затем заявил, что покончит с собой. Причиной послужил нервный срыв из-за плохо написанного сочинения к пробному ЕГЭ. Тема психического здоровья школьников становится все острее, и именно она лежит в корне проблемы асоциального и суицидального поведения подростков, отмечает основатель благотворительного фонда «Шанс», психоаналитический психотерапевт и девиантолог Гелена Иванова. «Лента.ру» поговорила с экспертом о том, можно ли было избежать трагедии в Сафонове и Керчи, почему подростки не хотят жить и совершают преступления и стоит ли ждать новых нападений на школы.
«Лента.ру»: Можно ли было предугадать и предупредить ситуации, произошедшие в Сафонове, Керчи или в московском Жулебине?
Гелена Иванова: Похожий случай недавно произошел в Красноярске, там покончил с собой семилетний мальчик. Эта история подобна той, что произошла в Сафонове: тотальное одиночество, низкая самооценка, в том числе связанная с критической бедностью, отсутствие у детей жизненных перспектив, неспособность близких взрослых понять проблемы и защитить своего ребенка.
Таких детей на самом деле очень много в современном обществе. Но о них становится известно только после широкой огласки.
Родители должны защищать своего ребенка, но, по всей видимости, мама сафоновской девочки, как и мать Владислава Рослякова (керченский стрелок — прим. «Ленты.ру»), думала только о выживании своей семьи и не могла защитить ни дочь, ни себя саму.
Действительно ли в случившемся в первую очередь виновата школа?
Школа занимает значительное место в жизни подростка, и если есть проблемы в школе (трудности в обучении, сложные отношения с одноклассниками, травля), то для ребенка это становится очень длительной и серьезной психотравмирующей ситуацией.
Если бы с девочкой пообщался грамотный детский психолог, возможно, он бы выявил проблемы. Учителя в той школе этому не были обучены.
Учителя могут защитить ребенка от травли, вот только они иногда даже не пытаются этого делать.
Травля — это унижение, самая серьезная психологическая травма для ребенка. В будущем такой человек может повторять в отношениях сценарий жертвы.
Травлю должны выявлять в первую очередь классные руководители и пресекать ее, защищая ребенка. Классному руководителю надо собрать детей — и жертву, и агрессоров, — чтобы они открыто говорили о том, что между ними происходит. Учитель должен общаться с родителями детей, которые травят, ведь их агрессия родом из семьи. Эти ребята не могут выплеснуть негатив на родственников, поэтому они находят в школе жертву вроде той девочки. На ее месте могли бы быть, например, дети с плохой успеваемостью, у которых, по их мнению, проблемы с внешностью или которых не могут защитить их родители. Это классика школьной травли.
Но учителя эту классику будто и не знают…
Учителей никто не учит этому. Зачастую они сами способствуют травле и тоже унижают ребенка публично. А дети это все как губки впитывают. Грамотный, эмоционально включенный, сопереживающий педагог никогда не допустит травли в своем классе.
В современных российских реалиях это звучит скорее как исключение из правил.
Это та самая проблема реформы системы образования. Ребенок больше не интересует школу. Школу интересуют результаты ОГЭ и ЕГЭ, и для детей это новая травматизация, а для двоечников — вообще катастрофа. Хорошо, если у такого ребенка любящие и понимающие родители. Если и этого ресурса у него нет, то он вообще остается один на один со своими проблемами.
Вероятно, вы анализировали произошедшее в Керчи. Какие выводы вы сделали?
Внешне это неблагополучная семья: критическая бедность, развод родителей. Писали, что отец пьет. Ничего не говорится о бабушках и дедушках, насколько они были вовлечены в процесс воспитания внука. О психологическом климате в доме сложно сказать. Ребенка нет, мама интервью не давала.
Социальное неблагополучие могло толкнуть его на действия или стало лишь одним из факторов?
В «Программе декриминализации подростковой среды в России», подготовленной фондом «Шанс», перечислены 11 признаков неблагополучия. В отношении Рослякова я насчитала 6 пунктов из этих 11.
Это много?
У каждого ребенка он не один, иногда число признаков может доходить до восьми. В плане того, что же стало триггером для Рослякова, — об этом мог рассказать только он сам. Теперь мы можем только предполагать.
Я изучила его страницу во «ВКонтакте», там у него записи только до поступления в колледж. Возможно, остальные он удалил. Посты до 9-го класса принадлежат самому обычному ребенку: слушает рок, типовые подписки на паблики. Когда я изучала аккаунты детей из Ивантеевки и Перми, было видно, что их переполняла агрессия. То есть пока Росляков не поступил в колледж, это был нормальный современный подросток XXI века.
Значит, в то время семья, жизненные обстоятельства не влияли на его психическое состояние?
Психика и защитные механизмы психики — как ребенок будет реагировать на стресс — формируются к семи годам.
Сейчас мы можем только гадать, но в любом случае причина агрессии кроется в семье. Всегда. Возможно, с ребенком грубо обращались — физически и морально, и это все превратилось в ядерный взрыв. Внешние факторы — друзья, неблагополучный район и прочее — могут быть дополнительными триггерами, но не первопричиной.
Триггеров может быть много. Потом, мы же не знаем, когда произойдет та травматическая ситуация, с которой ребенок не справится. В любом случае, его развитие уже было нарушено, он был в группе риска, и можно было ожидать, что в подростковом возрасте он выдаст какой-нибудь срыв.
Росляков шел в колледж убивать или умирать?
Думаю, прежде всего он шел туда умирать.
У меня есть статья «Прирожденные убийцы» о массовых расстрелах детей. В ней отмечается, что практически всегда нападавшие после такого события совершали суицид, кроме одного случая.
Суицид — это агрессия, направленная на себя. Дети, которые не могут выплеснуть эмоции на родных, одноклассников, находятся в группе риска самоубийства.
Эти подростки не идут убивать конкретных людей. Так и Росляков — убивал тех, кто попадался ему на пути. То есть это не была конкретная ненависть к конкретному человеку. У Владислава было столько ненависти вовне, которую он выплеснул, но при этом столько же ее было и к самому себе, поэтому он убил себя.
Почему школьные психологи с этим не работали превентивно?
Все привыкли прятать головы в песок и не говорить о проблеме. Мы живем в XXI веке, в эру интернета и глобализации. Дети теперь другие, очень много патологий психического развития, депрессий, суицидов, психотических состояний. Психолог с академическим образованием был актуален в советское время, сейчас ему нужно иметь практическое образование, специальные знания и навыки.
Я сталкивалась с московскими школьными психологами. Они предлагают тесты, чтобы через них выявить патологию. Но если 50 минут пообщаться с подростком, то можно узнать, какой у него уровень функционирования, какие способы психологической защиты — агрессивные или неагрессивные — он использует. Требуется всего 50 минут. Не нужно ходить домой, давать тесты.
Еще один момент — этого мальчика смотрел психиатр перед выдачей лицензии на оружие. Если специалист беседует с подростком, он смотрит на его реакцию, спрашивает, есть ли у него друзья, девушка, потому что в этом возрасте это естественно и, наоборот, неестественно этого не иметь. А для психиатра самое главное было — есть у него психическое расстройство, например, шизофрения или биполярное расстройство. Понятно, что ни того, ни другого не было, и ему поставили «здоров».
Могут ли кровавые фильмы и видеоигры, «группы смерти» провоцировать к опасным действиям?
Это как субкультура. Есть агрессивные субкультуры, направленные вовне. Есть депрессивные, как эмо или «группы смерти», — там нет ненависти к миру, люди сознательно убивают только себя, романтизируя собственную смерть. Но все это формы агрессии и подростковая идентификация, когда квазитравмы накладываются, как кусочки пазла, складываются с тем, что тебе ближе. Дети с суицидальным поведением примкнут к «группам смерти», дети с агрессивным поведением — к «Колумбайну», околофутбольщикам или панкам.
В подростковом возрасте дети ищут собственную идентичность, которая в их возрасте диффузная, они еще не сформированы как взрослые личности. Они еще не знают, что такое «Я». Это кризис подросткового возраста.
Проблемные подростки пытаются найти себя через культ насилия и смерти?
Не только проблемные подростки. Дети в принципе увлекаются субкультурами.
Здесь другая проблема. Ребята из социально неблагополучных семей сегодня лишены полноценного образования и возможности конфиденциально обратиться за психиатрической помощью. Частная психиатрия стоит очень дорого. Как правило, трудные дети имеют какие-либо нарушения в психологическом развитии, они плохо учатся. Я уже не говорю о том, что они не могут сдать ОГЭ по несколько лет — потому что нет денег на репетиторов. Они не могут пойти в кино, посидеть даже в самом дешевом кафе. На работу не берут, потому что вышел из школы со справкой. Они просто пребывают между небом и землей, пытаясь найти свое место в мире. Им кажется, что у них нет перспектив, нет никакого будущего.
Общество с сочувствием относится и по возможности помогает инвалидам, тяжелобольным детям, а от неблагополучных отворачивается, и денег на помощь им никто не дает.
Уровень благополучия в нашей стране снижается, особенно в регионах, и эта проблема пока не может разрешиться. Я работаю не только с осужденными ребятами, но и с теми, кто с семи лет уже стоит на учете. В Москве таких официально около пяти тысяч, но в реальности их раза в три больше. Бедные мамы ищут помощи для детей с девиантным поведением, а обратиться некуда — нет специалистов. Ребенок уходит из дома, и родители не знают, что делать.
Как работать с родителями, ведь на них тоже лежит вина за развитие девиации у ребенка?
Мы исключаем их виновность. Они тоже травмированы, как и их дети. Как правило, эти родители сами недолюбленные, возможно, озлобленные, измученные своей жизнью, с кучей собственных проблем. И работа с несовершеннолетними дает возможность исправить этот ужасный сценарий, написанный предыдущими поколениями родных подростка. Ведь ребенок когда-нибудь сам станет родителем. Что он даст своим детям?
В школе нужно читать курс «Что такое быть хорошим родителем», у нас об этом не рассказывают. В XIX веке была религия, патриархальные семьи жили по определенным правилам. В советское время было редкостью воспитание ребенка в неполной семье. Семья как ячейка общества — это папа, мама, дети. Отец устанавливает правила в семье и формирует инстанцию совести в структуре психики ребенка. Сегодня у большинства трудных детей отцов фактически нет.
У Рослякова была религиозная семья, но добра это не принесло. Он даже сжег Библию перед бойней.
Из интервью было видно, что отец Рослякова сам имеет психологические проблемы с точки зрения зрелой психики. Его с натяжкой можно назвать достаточно хорошей родительской фигурой, которая устанавливает правила и формирует совесть.
Всегда ли родители осознают, что у их детей психологические проблемы?
Они это четко осознают, когда в жизни ребенка появляются наркотики или когда он регулярно не приходит домой. Ко мне обращаются за консультацией мамы с жалобами, что сын или дочь не ночует дома. Ребенок весь порезанный, у него было несколько попыток суицида в течение нескольких лет, а родители об этом не знают, они словно этого не замечают, хотя на самом деле бессознательно просто не хотят замечать. Тело ребенка кричит, что ему плохо, а взрослые этого не видят и не слышат.
Мы не обвиняем родителей, но если семья пришла на консультацию, и мы видим в разговоре, что родитель травмирован ситуацией, что ему самому нужна психологическая помощь, то я отправляю его к коллегам. Возможно, этих взрослых тоже не замечали, когда им было больно, а теперь они не замечают, как больно их детям. Это сценарий их семьи.
Кто больше влияет на психику ребенка — мать или отец?
Есть разные теории. Современные говорят, что оба родителя. Но до трех лет больше мать. Депрессивное ядро личности формируется до двух лет, когда, например, малыша оставляли надолго, не чувствовали его переживаний в эти моменты. Почти наверняка такой ребенок войдет в группу риска развития депрессивной личности во взрослой жизни и при стрессовых ситуациях будет склонен к депрессивному и суицидальному поведению.
В вашей «Программе декриминализации подростковой среды в России» упомянут случай с мальчиком, у которого был всего 1 признак неблагополучия из 11 — развод родителей. И это было триггером для развития у него отклонений.
Простой пример. Мальчишка 14 лет, хорошо учится, благополучная семья. Но на его руках умирает отец — инфаркт. Подросток считал себя виноватым, что вовремя не успел вызвать скорую. Парень три дня не ходил в школу в связи с похоронами. У него страшная травма потери родного человека, а в школе поддержки никто не оказал. Стал пропускать уроки, плохо учиться, началась депрессия — это реакция на переживание утраты. Учителя и мама его ругают, и что? Он начинает употреблять наркотики. Такая психологическая травма — это повод оказать помощь ребенку.
В данном случае речь не идет о том, что сформировалось до семи лет.
К этому возрасту формируется не только структура психики, но и защитные механизмы психики, как человек в будущем будет реагировать на стрессовые ситуации. Кто-то прибегнет к агрессии, кто-то — к преступлению, кто-то уйдет в сублимацию — в творчество, в учебу, в спорт. А этот мальчик на потерю отца отреагировал депрессией, агрессией на себя. Мама год не обращалась к специалистам.
Подростковому возрасту депрессии свойственны, а наркотики для подростков играют роль антидепрессантов. У подростков с девиантным и противоправным поведением депрессия тяжелой клинической формы, когда уже нужна помощь врача-психиатра, встречается у каждого второго. Все психотропные, психоактивные вещества, включая алкоголь, — это для них антидепрессанты, когда не чувствуешь боли. Так они уходят от реальности.
Есть ли в российской культуре воспитания детей вредные элементы, которые мешают нормальному, здоровому развитию ребенка? Например, можно ли бить ребенка, прилюдно его отчитывать?
Если родители агрессивны, у них вырастет агрессивный ребенок. Наказывать физически — недопустимо. Унижение, физическое или словесное — это всегда большая травма для взрослого, а для ребенка она может быть катастрофичной. Если послушать каждого подростка, которые ко мне попадают, то они сидят и плачут. Нетравмированный ребенок никогда беспричинно не уйдет из дома, не пойдет убивать, не будет совершать суицид. Если его в семье любили, понимали, уважали — он никогда не пойдет на преступление.
Нашим детям доступны игры, фильмы, любая информация, но никто не учит их, как стать хорошими родителями, что такое для ребенка отец и мать, что позволительно, а чего нельзя делать с ребенком. Таких лекций никто не читает, дети видят модель своей семьи и чаще всего ее повторяют. Если случается проступок — то наказывает школа, родители, комиссия по делам несовершеннолетних, но никто не помогает. Травма растет в геометрической прогрессии, подросток — это изгой даже для органов, которые занимаются профилактикой преступлений. Что будет делать ребенок, который всеми наказан? Он будет уходить. Поэтому дом, семья всегда должны быть безопасным местом.
Я присутствовала на комиссиях — и это страшно, что говорят дети. Родители грозятся их избить, положить в психушку… Поймите, этот ребенок никому не доверяет, он озлоблен на весь мир, он все больше уходит в себя.
Серия нападений на школы за последнее время в России демонстрирует какой-то тренд в обществе, или это печальное стечение обстоятельств? Что должно было случиться за последние годы, что привело к такому взрыву подросткового насилия?
Эти дети не смотрят новости абсолютно, их не интересует даже происходящее в другом городе. Они живут в собственном мире. Субкультура — это не копирование, а механизм идентификации психики ребенка с другими людьми или группами извне, уже не с родителями, как было в раннем детстве. Это социальный сигнал, тревожная кнопка.
Плюс ухудшение ситуации в экономике, понижение уровня жизни, отсутствие стабильности, а значит, и семьи обеднели — дети это видят каждый день, а если и не видят открыто, то чувствуют.
Надо понимать, что таких преступлений будет больше, потому что растет бедность, потому что неполных семей меньше не становится, потому что дети лишены образования и возможности получать качественную психологическую и психотерапевтическую помощь, которая очень дорого стоит. Помощь должна оказываться в рамках госпрограммы, и я не знаю, сколько должно быть совершено резонансных преступлений, чтобы наконец общество и государство поняли, что этим детям нужна помощь задолго до того, как они решатся на преступление.
Когда произошла трагедия в Ивантеевке, мы провели конференцию с участием представителей Минобразования, а затем подготовили программу декриминализации, но дальше процесс идет небыстро.
В Европе и всех ведущих странах программы психотерапевтической помощи работают уже 50 лет. В Англии эти программы работают с 1931 года. В Норвегии 80 процентов подростков с асоциальным поведением проходят психотерапию, у них рецидивов преступлений — всего 20 процентов, а в России — 57 процентов. От того, что школьник посетит психолога, ничего не изменится, потому что психолог — не тот специалист, который умеет работать с патологией психологического развития, со структурой психики и защитными механизмами психики.
У нас есть институт Сербского, там работают суперпрофессионалы, но к ним попадают те, кто уже совершил преступление. Мы же говорим о превентивной работе. Далеко ходить не надо. Семья Хачатурян. Дети совершили убийство. Все знают, что папа бьет, но никто не вмешивается. Мать была в родительском комитете. Ее выгоняют из дома, но никто не забил тревогу. Надо было подключаться в тот момент, когда девочки перестали ходить в школу, надо было общаться с ними, понять, что происходит. А в итоге сестры совершили преступление.
В нашей стране в первую очередь выбирают запретительные меры для решения всех подростковых проблем.
Нельзя запретить ребенку доступ в интернет. Мой сын тоже заходил в «группы смерти» и читал про расстрелы в школах, но если у ребенка здоровая психика, он не пойдет убивать и не будет прыгать с крыши.
К этой проблеме нужен подход с федерального уровня. Даже если мама этого мальчика понимала, что у него проблемы, ей все равно некуда было обратиться за помощью. Государство почему-то считает, что если по паспорту тебе исполнилось 18 лет, то ты уже взрослый, но это не так. Чаще всего личность в этом возрасте еще не до конца сформирована.
После бойни в Керчи в Совете безопасности заговорили о недостатках в работе с молодежью и об усилении мер безопасности в школах. В предыдущие разы было так же. Какие результативные действия произвели власти после прошлых кровавых событий в учебных заведениях?
Очевидных выводов сделано не было. Все дополнительно пытаются еще больше запретить подросткам те или иные виды активности, запугать школьников. Подростком быть стало опасно. Они и так выживают как могут в современном мире. Вместо того чтобы оказывать помощь, их загоняют в угол. Загнанный в угол человек, в отчаянии и безысходности, когда совсем плохо, имеет два выхода: или уничтожить себя, или нападать на себе подобных.
Меня всегда спрашивают, каков прогноз для детей, которые прошли курс психотерапии. Я говорю, что человек — не стиральная машина или холодильник, запрограммированные на определенную работу. Это психика, и никто не знает, как в стрессовой ситуации она среагирует, какой сработает защитный механизм. Многие ребята с удовольствием ходили бы в спортивные секции и сублимировали свою агрессию, но за это надо платить. Зайдите в любой дом культуры и увидите, что все секции и кружки платные. Детей лишили всего.
Вы с коллегами разрабатывали программу декриминализации подростков. Какова ее судьба?
Я лично отдала ее в администрацию президента и в Минобразования. Документ находится на рассмотрении, что, естественно, займет определенное время.
На первый взгляд, отношение к нему может показаться неоднозначным, потому что программа предлагает внести несколько серьезных изменений в привычную систему профилактики. Но эта старая система уже не работает так, как прежде. Мир изменился, поэтому требуется изменение подходов к психокоррекции и психогигиене.
Подчеркиваю, что мы предлагаем вставить недостающее звено в систему реабилитации детей, а не разрушить систему. Мы хотим, чтобы эти дети не погибали и не стали причиной гибели других людей.
Кроме вашего фонда существуют аналогичные организации?
Мы единственный фонд в России, созданный психоаналитическими психотерапевтами, неравнодушными к судьбе трудных подростков. Мы все — не просто психологи, мы специально обученные люди.
Мы хотели заняться подготовкой специалистов по программе дистанционного обучения. Например, пройдя двухгодичный курс, даже соцработник может получить квалификацию судебного психотерапевта и работать с детьми с девиантным поведением. Нам бы хотелось иметь отдельное помещение, куда мы могли бы приглашать иностранных специалистов, переводить учебники. На всю Москву было представлено девять помещений для НКО, нам помещение не дали. Таковы приоритеты общества. Помощь трудным подросткам — тема неактуальная и никому не нужная. Проще их казнить.
Нам в современном мире надо правильно расставить приоритеты касательно молодежи. На первом месте должно быть их психическое здоровье. На втором — возможность получения образования и самореализации, чего они теперь лишены в связи с реформой образования. И Владислав Росляков, я уверена, пошел учиться не на ту специальность, которую он хотел бы получить, а на ту, куда поступил бесплатно. И только на третьем месте должны быть культурно-спортивные мероприятия для молодежи. А у нас только это считают важным для трудных детей и подростков.
Как я уже сказала, мир изменился, детская психика не справляется. Сейчас уже не времена Макаренко и не советское время.
Десятилетний Вова Кыштымов живет в Перми с родителями и старшей сестрой. В четыре года он выпал из окна второго этажа и получил тяжелейшую черепно-мозговую травму. Тогда врачи спасли мальчика, удалив поврежденные кости черепа и закрыв дефект металлической пластиной. Сейчас состояние Вовы быстро ухудшается: из-за отторжения пластины начался воспалительный процесс. Мальчику жизненно необходима срочная операция — хирурги удалят пластину, пораженные костные фрагменты и установят специальный биоимплант. Операцию проведут за счет бюджета, но имплант стоимостью без малого миллион рублей родители должны оплатить самостоятельно. В семье таких денег нет. Помогите спасти ребенка, примите участие в благотворительном проекте Русфонда и «Ленты.ру».
В тот день Евгения, мама мальчика, была на работе. Пока малыш смотрел мультики в комнате, папа отошел на кухню. Внезапно раздался звонок в дверь, на пороге стояли перепуганные соседи: «Ваш ребенок выпал из окна! Мы вызвали скорую!»
— Вова влез на подоконник, облокотился о противомоскитную сетку, она не выдержала, и сын упал вниз со второго этажа, — рассказывает мама. — Как нам объясняли в больнице, случай типичный, Дети не способны оценить надежность москитных сеток и по этой причине часто падают из окон. Весьма распространенная сезонная травма у детей.
В больнице Новоуральска, где тогда жила семья, сделали все, что могли: удалили осколки костей черепа и ввели ребенка в состояние искусственной комы.
— На следующий день сына должны были перевезти в Екатеринбург, в областную больницу. Долго ждали реанимобиль. Новоуральск — закрытый город, для въезда через КПП требуется пропуск, — продолжает Евгения. — Вову вывезли на каталке. На голове — повязка, бледный, глаза закрыты…
В екатеринбургской клинике ребенок провел две недели. У него была парализована левая часть тела.
— Мы страшно переживали. Муж винил себя, что недосмотрел. Сильный, мужественный человек, бывший десантник, он закрывался в ванной и плакал. Каждый день мы ездили в Екатеринбург за 80 километров, чтобы узнать, как наш ребенок. Когда Вову перевели в палату, я стала ухаживать за ним. По пять раз в день делала массаж, разрабатывала парализованные руку и ногу.
Вове сделали операцию: поврежденный участок черепа заменили аутотрансплантатом — фрагментами собственной кости мальчика, а дефект закрыли металлической пластиной.
Через полторы недели мальчика выписали домой. Ребенок заново учился ходить. Ему было трудно, он уставал, но терпел, а когда родители привезли его в больницу снимать швы, самостоятельно вошел в кабинет. Врачи ахнули: такого успеха они не ожидали. А Вова с гордостью заявил: «Я десантник, как папа!».
Мальчик стремительно восстанавливался, и год спустя врачи уже разрешили ему легкие физические нагрузки. Вова ходил в обычный детский сад. Потом родители переехали на заработки в Пермь, там Вова пошел в школу. Но из-за постоянных простуд ему приходилось часто пропускать занятия.
— А в феврале этого года сын пожаловался на сильную головную боль, — рассказывает Евгения. — Мы сразу побежали в поликлинику, врач осмотрел Вову и поставил предварительный диагноз «фолликулит». Но компьютерная томография показала, что все намного хуже: произошло отторжение пластины, которую сыну установили после травмы, и воспалительный процесс перешел на кость.
Пермские врачи направили мальчика в Екатеринбург, в ту же больницу, где его оперировали. Там Вове удалили часть пораженной кости.
— Первое время после операции было видно, как под тонкой кожей пульсирует мозг. Сейчас волосы отросли и закрыли уязвимое место. Он у нас теперь как хрустальный, — вздыхает Евгения. — Мне пришлось уволиться с работы, чтобы постоянно быть рядом с сыном. В последнее время Вова ослабел, быстро устает, ложится отдохнуть. При перепадах погоды у него сильно болит голова. Но он терпит, никогда не плачет. Сейчас врачи запретили сыну любые физические нагрузки. Вова знает, что ему нельзя ни бегать, ни прыгать, ни наклоняться, ни качаться на качелях. Иногда он забывается и несется по дорожке, а я бегу за ним с криком: «Вова, тебе нельзя!» Страшно, что он упадет и ударится беззащитной головой.
Врачи настаивают на срочной операции, потому что жить с незащищенным участком мозга смертельно опасно, но денег на дорогой имплант у родителей нет.
Заведующий отделением травматологии Детской городской клинической больницы №9 Араик Петросян (Екатеринбург): «Мальчику необходима реконструктивная операция на черепе в самое ближайшее время. Мы планируем удалить ранее наложенную пластину и пораженные участки кости ввиду их отторжения и начавшегося воспалительного процесса. В ходе операции также закроем дефект черепа и незащищенный участок твердой мозговой оболочки. Поскольку в данном случае не подходят жесткие пластины и импланты, так как жесткая фиксация на фоне растущего черепа может привести к вторичным деформациям костей свода, мы установим Вове имплант Custombone производства Finceramica из керамического биоматериала. Он обладает полной биологической совместимостью, его химический состав аналогичен минеральному компоненту человеческой кости и сводит риск заражения к минимуму».
Стоимость биоимпланта Custombone 954 800 рублей.
Дорогие друзья! Если вы решите помочь Вове Кыштымову, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято.
Для тех, кто впервые знакомится с деятельностью Русфонда
Русфонд (Российский фонд помощи) создан осенью 1996 года как благотворительный журналистский проект. Письма о помощи мы размещаем на сайте rusfond.ru, в газетах «Коммерсантъ», интернет-газете «Лента.ру», эфире Первого канала, социальных сетях Facebook, «ВКонтакте» и «Одноклассники», а также в 170 печатных, телевизионных и интернет-СМИ в регионах России.
Всего частные лица и компании пожертвовали в Русфонд свыше 11,975 миллиардов рублей, на эти деньги возвращено здоровье более чем 20 тысячам детей. В 2018 году (на 30 августа) собрано 1 040 996 904 рубля, помощь получили 1476 детей. В 2017 году Русфонд вошел в реестр НКО – исполнителей общественно полезных услуг, получил благодарность Президента РФ за большой вклад в благотворительную деятельность и президентский грант на развитие Национального регистра доноров костного мозга.
Серьезная поддержка оказана сотням многодетных и приемных семей, взрослым инвалидам, а также детдомам, школам-интернатам и больницам России. Фонд организует акции помощи в дни национальных катастроф. Русфонд помог 118 семьям моряков АПЛ «Курск», 153 семьям пострадавших от взрывов в Москве и Волгодонске, 52 семьям погибших заложников «Норд-Оста», 100 семьям пострадавших в Беслане.
Жизнь на руинах психиатрической больницы, ставшей однажды единственным домом. Тяжелый труд и многолетние нападки со стороны тех, от кого больше всего ждешь защиты, милости и утешения. Абсурдные обвинения и циничные предложения. История борьбы церковных властей Ставрополья с семьей Шимко — Фоменко за право владения одноэтажным бараком выглядит куда более яркой и драматичной, чем сюжет с возвращением РПЦ Исаакиевского собора.
«Горло себе перережу, — спокойно говорит Раиса Фоменко. — Если меня в монастырь отдадут, я жить не буду. Сама не захочу».
У Раисы Ивановны в одноэтажном доме Шимко — Фоменко, что на улице Октябрьская в Ставрополе, две комнаты. Чистые, убранные, теплые — как и остальные семь. Девять комнат поделены на три квартиры: кроме Фоменко, здесь живут ее дочь Тамара с мужем Игорем Шимко и их дети — Дмитрий и Ирина. У Дмитрия уже своя семья, сыну три года. То есть Раиса Ивановна — уже прабабушка.
Церковь как таковую здесь уважают и почитают. На видном месте в серебряном окладе — икона, история которой, по семейным подсчетам, прослеживается до прабабушки самой Раисы Ивановны. Отношения же с епархией РПЦ — сначала Ставропольской и Владикавказской, теперь Ставропольской и Невинномысской — не складываются уже более десяти лет из той без малого четверти века, что этим домом на Октябрьской владеют Шимко и Фоменко.
Причина проста: служители Господа считают, что многократно перестроенный за последние сто лет одноэтажный дом — церковная собственность, поэтому он должен быть изъят у четырех поколений семьи и передан РПЦ. Прежде всего — по закону «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности». «Фэ зэ триста двадцать семь от две тысячи десятого года, — название документа Тамара Шимко выучила наизусть. — Тот же закон, по которому Исаакиевский собор собрались передавать. И вот наш барак взять пытаются».
Очередной процесс по иску епархии начался в минувшем году. «Ветеран войны и трехлетний ребенок могут оказаться на улице!» — бьют тревогу собственники дома. В ответ им и появилась бумага от истцов — «комментарий пресс-службы Ставропольской и Невинномысской епархии», огорчивший Раису Ивановну:
«Обращая внимание на то, что ветеран ВОВ Фаменко Раиса Ивановна фигурирует сегодня во всех скандальных заявлениях семьи Шимко, — говорится в сообщении на сайте епархии, — сестры Иоанно-Мариинского монастыря готовы проявить милосердие и взять, в случае необходимости, Раису Ивановну под свою опеку и предоставить ей необходимую жилую площадь и сестринский уход, на что имеется благословение правящего Архиерея».
«Я здесь с родными живу, — все так же спокойно объясняет Раиса Фоменко, опершись на ходунки: инвалид первой группы. — Мне в монастырь не надо, спасибо. До семидесяти лет в колхозе в Изобильном проработала, ветеран тыла. По нынешнему закону ветеран войны. Только двадцать лет назад к дочке и внукам в город приехала, силы не те. А теперь и покоя вот нет».
Руина за пригоршню долларов
В машине у Игоря Шимко играет July Morning, хит группы «Uriah Heep». «Он вышел в октябре 1971 года. А всего через пару месяцев я его играл здесь со своей группой», — говорит Игорь Борисович.
Его инструмент — гитара, музыкальное образование — пара курсов музучилища. За среднюю специальную парту пришлось сесть через много лет после того, как Шимко получил высшее образование. «Мы в конце 80-х организовали варьете при ставропольской гостинице “Интурист”, — объясняет он. — Кооперативная инициатива. Но мне как руководителю музыкального ансамбля без официальных корочек о том, что я музыкант, хода не было — советский закон такой. Хотя стаж музыкальный — почти двадцать лет к тому времени, на всех сценах Ставрополя».
А вуз Игорь Шимко закончил медицинский. Как и Тамара Александровна, он работал в Ставропольском противочумном институте. Оба кандидаты медицинских наук. Две степени плюс музыкальные подработки — в общем, при СССР семья не жаловалась. Не стали они жаловаться и после того, как Союз распался, а борьба с чумой в начале 90-х перестала быть одним из государственных приоритетов — по крайней мере, в части зарплат для ученых-медиков. Не удивительно, что при таком отношении на Ставрополье и в других регионах началась эпидемия педикулеза. Семья Шимко запатентовала препарат против вшей и наладила его производство своими силами. «В одну Чечню сколько коробок этого «Гринцида» бесплатно отправляли, для солдат и для мирных — гуманитарной помощью», — вспоминает Тамара события первой войны.
Для нужд предприятия супруги Шимко и купили одноэтажный барак на Октябрьской. В 93-м, с аукциона Ставропольской товарной биржи, за 110 тысяч рублей. По тогдашнему курсу — около ста долларов США. «Дома вообще-то не было, — говорит Игорь. — Только стены фактически. Я оказался единственным претендентом. Мы потом все, что зарабатывали, в ремонт вкладывали».
Через несколько лет профиль фирмы Шимко сменился: вместо шампуней от вшей — дезинфекция, дезинсекция и дератизация. «Крысы-мыши-тараканы», — рекламирует Тамара Александровна семейное дело. Клиентов, впрочем, искать не надо: на договорах — молочный комбинат, пивзавод и тому подобные. Одна из претензий епархии — «в историческом памятнике ведется запрещенная производственная деятельность». Следов производства корреспондент «Ленты.ру» не обнаружил. Кроме бухгалтерии фирмы, занимающей одну из комнат, — никаких намеков на что-нибудь опасное для территории и самого памятника.
Остальные комнаты теперь жилье семьи Шимко — Фоменко. В середине 90-х дом на Октябрьской стал по всем документам жилым. А с 2012 года — еще и многоквартирным: три квартиры — это уже «много-». Владельцам в предприимчивости не откажешь: новый статус позволил оформить в придачу к бараку на 519 квадратных метров (правда, 160 из них — подвал) еще и почти 50 соток земли — как придомовую территорию. Хотя даже без земли здесь при желании определенно было и есть за что поспорить.
Собственно, епархия и спорит. С середины 2000-х — и с перерывами до сих пор.
Религиозный цех
Иоанно-Мариинский монастырь был основан в Ставрополе в середине XIX века. Сейчас на Октябрьской улице осталось пять зданий — церковь мученицы Серафимы (передана РПЦ), больничная церковь и три корпуса: игуменский, келейный, для золотошвеек и живописи. В больничной церкви и двух корпусах много советских десятилетий назад разместилась краевая психиатрическая больница — и находится здесь до сих пор.
Других площадей для больницы в Ставрополе пока нет. и в ближайшее время они вряд ли появятся. Поэтому РПЦ здесь ни на что не претендует. В отличие от корпуса игуменского, который почти 25 лет назад приобрел у психиатрической клиники с аукциона Игорь Шимко.
Насколько здание соответствует своему религиозному предназначению? После революции здесь был детский дом. Дальше — клуб и швейный цех той самой психбольницы. «Разбирали, достраивали, перестраивали, кирпичом перекладывали, — описывает Тамара Шимко последние сто лет истории своего жилища. — Что от того корпуса осталось? Наверное, фундамент только».
В этом советском кирпичном здании вряд ли можно узнать что-либо из монастырской «Описи имущества движимого и недвижимого» от 1896 года: «деревянный, покрытый железом, окрашенный масляной краской, внутри оштукатурен, а снаружи ошелеван и покрашен». У церкви, однако, свое мнение: то, что осталось, в любом случае входит в комплекс памятника регионального значения, каковым являются все корпуса бывшего и вновь собираемого монастыря.
Светские власти предполагают и иные трактовки — оговариваясь, впрочем, что следует дождаться решения суда. «Претензий к владельцам дома в настоящий момент нет, — говорит Татьяна Гладикова, начальник управления по сохранению и государственной охране объектов культурного наследия. — По закону такие объекты могут находиться и в частной собственности». Признаков незаконной хозяйственной деятельности подчиненные Татьяны Вячеславовны пока тоже не заметили.
Тем не менее суды идут уже десять лет. Первый, районный, встал на сторону собственников. Второй — Ставропольский краевой — в 2008 году вынес противоположное решение, применив статью 169 ГК РФ «Недействительность сделки, совершенной с целью, противной основам правопорядка или нравственности» и отдав дом федеральной казне. «Направлена на подрыв основ конституционного строя, обороноспособности, безопасности и экономической системы Государства, нарушает права и свободы человека и гражданина, противоречит сложившемуся в обществе представлению о добре и зле, хорошем и плохом, пороке и добродетели, препятствует гражданам в соответствии со ст. 44 Конституции РФ участвовать в культурной жизни и пользоваться учреждениями культуры…» — эта часть из комментариев к статье ГК приведена в решении суда полностью. К вящему недоумению семьи Шимко — Фоменко.
Передача частного дома в федеральный реестр — а не, к примеру, в муниципальную собственность — решение, мягко говоря, удивительное. Тем не менее оно было выполнено. А вскоре после его вступления в силу Тамара Шимко дошла до приемных Дмитрия Медведева и Владимира Путина: «Тогда они в такой последовательности были».
Через некоторое время дом вернулся городу, а муниципалы передали его не церкви, а прежним собственникам, Шимко — Фоменко. «Сколько нам передышки дали? — подсчитывает Тамара Александровна время от повторной приватизации до нынешнего процесса в Октябрьском райсуде Ставрополя. — Лет пять всего».
«Не по-людски как-то»
«Если Раисе Ивановне негде жить, если ее кто-то выселяет, то Русская Православная церковь готова проявить самый большой акт милосердия, — говорит пресс-секретарь Ставропольской епархии Лолита Склярова. — Мы готовы ее оставить в этом доме, если ей там нравится. Мы готовы взять на себя попечительство за этой женщиной и обеспечить ей достойный уход».
К остальным собственникам благосклонности ни Склярова, ни церковное начальство, судя по всему, не проявляют и проявлять не намерены. «Эти люди, — сообщает пресс-секретарь епархии, — занимаются огромным количеством переделок документов. Там бесконечные акты дарения друг другу — для того, чтобы запутать суд». Тем самым, уверена Лолита Алексеевна, собственники спорного дома «выкопали себе большую глубокую яму».
«То есть мама, получается, не может мне ничего подарить?» — недоумевает Тамара Шимко.
В интересах суда, объясняет представитель Епархии, «мы не можем разглашать все имеющиеся материалы. Но то, что сегодня они обходят законы и прикрываются святым именем ветерана, — Бог им судья, а конечную точку поставит суд Российской Федерации». Впрочем, по мнению Лолиты Алексеевны, судом дело не ограничится: «Ими уже заинтересовалась прокуратура. Думаю, эта история будет иметь печальное продолжение».
Прокуратура действительно заинтересовалась. Но не семейством Шимко — Фоменко, а самой коллизией, растянувшейся на десяток с лишним лет. Корреспондент «Ленты.ру» ознакомил с ситуацией Генпрокуратуру РФ, и там посчитали необходимым проверить все обстоятельства затянувшегося спора. За несколько дней к Шимко — Фоменко пришли визитеры из городской прокуратуры и из краевого управления охраны памятников, а также лично вице-мэр Ставрополя Сергей Савельев, куратор городского хозяйства. Основной вопрос — каковы жилищные условия ветерана Раисы Ивановны, и не нужно ли чем помочь. «При этом, — подчеркивает Тамара Шимко, — проскользнуло удивление, что мама, оказывается, жива. Не говоря о том, что для своего возраста она в добром здравии, тьфу-тьфу-тьфу. Вы не знаете, кто мог дать неверную информацию о ее смерти?».
«Пока забегать вперед преждевременно», — ответил вице-мэр Савельев на вопрос «Ленты.ру» о том, как будет решен жилищный вопрос Шимко — Фоменко в том случае, если суд вынесет решение не в пользу нынешних собственников. От более развернутого диалога Сергей Александрович отказался, сославшись на посленовогоднюю занятость. В официальном ответе комитета городского хозяйства Ставрополя значится: «В настоящее время у администрации города Ставрополя отсутствуют намерения о выселении граждан из жилых помещений… В случае обращения граждан в администрацию города Ставрополя по жилищному вопросу соответствующее решение будет принято в соответствии с нормами действующего законодательства».
«Мы не держимся за этот дом и эту землю, — уверяет Тамара Шимко. — Если будет решено, что все это принадлежит РПЦ, и нам — собственникам — будут предложены равноценные квартиры, мы готовы переехать. Просто одно без другого немыслимо. Не по-людски как-то. И маму жальче всего, конечно».
В феврале Раисе Ивановне Фоменко исполнится девяносто лет.