Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Этой девочке надо вернуть нормальную жизнь. Нужна ваша помощь
Аня Ольшевская живет в Крымске Краснодарского края. Девочка учится во втором классе, но учительница приходит к ней домой: дойти до школы у Ани не хватает сил — мучительно болит спина. В два года у девочки обнаружили сколиоз, который, несмотря на постоянное лечение, достиг уже четвертой, самой тяжелой степени. Деформация позвоночника и грудной клетки усиливается, уже нарушена работа внутренних органов. Состояние Ани ухудшается с каждым днем. Если не сделать операцию в самое ближайшее время, девочке грозит полная неподвижность.
У Ольшевских трое детей: Алеша — старший, ему 15 лет, Алене — 12, Аня — младшая.
Как только девочка научилась ходить и бегать, ни одна игра не обходилась без ее участия. Футбол так футбол, прыжки через лужи — запросто!
— Наш человек! — обожал сестру Алеша.
Дети первыми заметили, что Аня как-то не так ходит. Левую ножку она слегка подволакивала, опираясь больше на правую. Правое плечо стало ниже левого.
В районной поликлинике Ане сделали рентген и диагностировали сколиоз, прописали массаж, лечебную физкультуру и занятия в бассейне. Алеша с Аленой из солидарности все упражнения делали вместе с Аней.
Но Аня по-прежнему подволакивала левую ножку, а левое плечо поднялось еще выше — почти до самого уха.
Сама девочка, похоже, этого не замечала и ни на что не жаловалась. За нее больше переживали брат и сестра. И, конечно, родители — Наталья и Виктор.
Родители отвезли Аню к ортопеду в детскую больницу в Краснодаре. Там ей провели компьютерную томографию и поставили диагноз: врожденный дефект позвоночника, S-образный сколиоз грудного отдела. В качестве лечения рекомендовали носить корсет Шено, продолжать ЛФК и массаж.
Три года девочка носила жесткий корсет, однако болезнь прогрессировала.
Ане стало трудно дышать, сильно колотилось и болело сердце, от еды ее тошнило. Девочка почти не росла и плохо набирала вес. Массаж лишь на время избавлял от боли. После очередного курса какое-то время Аня могла передохнуть, к ней возвращались силы и аппетит. А потом все мучения возобновлялись с новой силой.
Анины родители обратились в клинику в Санкт-Петербурге.
— Питерские врачи согласились прооперировать дочку, — рассказывает Наталья. — Но предупредили, чтобы мы запасались памперсами и инвалидной коляской, так как в ходе операции может быть задет спинной мозг, и тогда Аню парализует.
Летом 2017 года случилась еще одна беда: родители Ани попали в автокатастрофу. Виктор получил сотрясение мозга, а Наталью по частям собирали и сшивали сломанную ногу.
— Я три месяца не вставала, — говорит Наталья. Тогда же у нее диагностировали злокачественную опухоль. Мать троих детей перенесла десять сеансов химиотерапии. Так что лечение Анечки пришлось на два года отложить.
Нынешней весной дети увидели телепередачу о враче новосибирской клиники НИИТО Михаиле Михайловском, который вылечил девочку с таким же заболеванием, как у Ани, и сразу сообщили маме.
В мае этого года Аню повезли на консультацию в Новосибирск. Ортопед-травматолог подтвердил диагноз и рекомендовал оперативное лечение другим методом.
— Мы установим Ане раздвижную титановую конструкцию, по мере роста девочки конструкцию будут наращивать. Софи Лорен мы из нее, конечно, не сделаем, но Аня сможет нормально жить без боли.
— А я и не хочу быть как Софи Лорен, — сказала девочка. — Я хочу быть как Аня Ольшевская.
В восемь лет рост у Ани как у четырехлетнего ребенка. Она ходит с мамой за ручку. В этом году ее ровесники пошли в школу, а у Ани все наоборот: школа пришла к ней в виде учительницы Елены Владимировны. 20 минут девочка занимается, сидя за столом, а потом подолгу лежит на диване, чтобы снять боль. Девочка уже так привыкла к боли, что не верит, что бывают дети, у которых ничего не болит.
— Врачи пугают меня, что рак может вернуться в любую минуту, — говорит Наталья. — Но я этого не боюсь. Боюсь, что не успею сделать операцию Анечке.
Заведующий центром детской ортопедии и вертебрологии АНО «Клиника НИИТО» Василий Суздалов (Новосибирск): «У Ани прогрессирующая сколиотическая деформация позвоночника, которая достигла самой тяжелой степени. Уже выявлены нарушения функций дыхательной и сердечно-сосудистой систем. Консервативное лечение в данном случае неэффективно. Девочке требуется срочная операция: коррекция деформации позвоночника с использованием растущей металлоконструкции VEPTR, которая позволит выпрямить позвоночник, остановить прогрессирование деформации, нормализовать функцию дыхательной системы, устранить болевой синдром».
Стоимость операции — 1 940 687 рублей.
На 17:00 (20.11.2019) 215 читателей «Ленты.ру» собрали 253 990 рублей. 112 320 рублей собрали телезрители ГТРК «Кубань». 12 465 рублей собрали слушатели радио «DFM Краснодар». 387 663 рублей собрали читатели vkpress.ru, dg-yug.ru, kuban.plus.rbc.ru, nrnews.ru, kuban.kp.ru и rusfond.ru
Не хватает 1 174 249 рублей.
Сбор средств продолжается.
Дорогие друзья! Если вы решите помочь Ане Ольшевской, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято.
Русфонд (Российский фонд помощи) создан осенью 1996 года для помощи авторам отчаянных писем в «Ъ». Проверив письма, мы размещаем их в «Ъ», на сайтах rusfond.ru, kommersant.ru, «Лента.ру», в эфире Первого канала и на радио «Коммерсантъ FM», в социальных сетях, а также в 172 печатных, телевизионных и интернет-СМИ. Возможны переводы с банковских карт, электронной наличностью и SMS-сообщением, в том числе из-за рубежа (подробности на rusfond.ru). Мы просто помогаем вам помогать.
Всего собрано более 13,838 миллиарда рублей. В 2019 году (на 14 ноября) собрано 1 213 866 103 рублей, помощь получил 1671 ребенок.
Русфонд — лауреат национальной премии «Серебряный лучник» за 2000 год, входит в реестр НКО — исполнителей общественно полезных услуг. В 2019 году Русфонд выиграл президентский грант на проект «Совпадение. Экспедиция доноров костного мозга», а его Национальный РДКМ — президентский грант на проект «Академия донорства костного мозга» и грант мэра Москвы на проект «Спаси жизнь — стань донором костного мозга». Президент Русфонда Лев Амбиндер — лауреат Государственной премии РФ.
Дополнительная информация о Русфонде и отчет о пожертвованиях Русфонда.
Адрес фонда: 125315, г. Москва, а/я 110; rusfond.ru; e-mail: rusfond@rusfond.ru Приложения для iPhone и Android — rusfond.ru/app Телефон: 8-800-250-75-25 (звонок по России бесплатный), 8 (495) 926-35-63 с 10:00 до 20:00
«Он умел делать так, чтобы было видно его недовольство»
Борис Ельцин
Фото: Reuters
Со дня смерти первого президента России Бориса Ельцина прошло десять лет. 23 апреля 2007 года, за несколько часов до выписки из больницы, у него остановилось сердце. На похороны приехали главы многих государства, в том числе Германии, Казахстана, Белоруссии, Узбекистана. Российский президент Владимир Путин в траурной речи назвал своего предшественника мужественным и сердечным человеком. Какие еще качества отличали Ельцина и что он подумал бы о сегодняшних событиях, «Лента.ру» спросила у тех, кто знал его лично.
Сергей Станкевич, российский политик, в 1991-1993 годах — советник Бориса Ельцина:
Ельцин был великим интуитивистом и часто полагался на свое чутье, действительно феноменальное. На совещаниях в узком кругу мог сказать: «Знания у вас есть, а чутья нет. Делать надо иначе». Чаще всего интуиция его не подводила. Но в тех случаях, когда чутье не срабатывало, особенно в оценке людей, он очень переживал и мог решиться на крайности.
Так было, например, в случае с Русланом Хасбулатовым. В октябре 1991 года Хасбулатову несколько раз не хватало голосов для избрания на пост председателя Верховного Совета РСФСР. Еще больше голосов не хватало другому претенденту — Сергею Шахраю, на которого Ельцин, будучи президентом, делал главную ставку. Тогда Ельцин в ходе своей фирменной беседы с глазу на глаз с Хасбулатовым заключил с ним некий «союз верности», после чего окончательно продавил избрание председателем «видного экономиста».
Увы, достаточно скоро Хасбулатов возглавил антиельцинскую оппозицию, борьба которой с Кремлем привела к трехдневной гражданской войне в Москве в октябре 1993 года. Ельцин неоднократно называл доверие, оказанное изначально Хасбулатову, своей «самой большой ошибкой в человеке». Самой большой политической ошибкой Ельцин считал злосчастное военное наступление осенью 1994 года на чеченскую столицу Грозный, с которого началось втягивание России в первую чеченскую войну. (…)
Утвердилось мнение, что Ельцин был чуть ли не равнодушен или благодушен к критике в свой адрес. Вовсе нет. Он настаивал, чтобы в ежедневные обзоры СМИ отдельным разделом включались критические материалы. Реагировал болезненно, переживал, нередко устраивал подробные выяснения. Но вот чего не было — так это преследования критиков и притеснения оппозиционных изданий.
Был ли Ельцин популистом? В начале своего пути — несомненно. Но за этим не стояло никакой циничной манипуляции, в своей тяге быть среди людей, слышать их, нравиться им Ельцин был вполне искренним. Это нельзя назвать современным словечком «пиар».
Людмила Нарусова, старший преподаватель, доцент кафедры истории, докторант Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств, супруга первого мэра Петербурга Анатолия Собчака:
Впервые я увидела его в 1989 году, было собрание межрегиональной группы на первом съезде народных депутатов. В эту группу входили академик Сахаров, Галина Старовойтова, Сергей Станкевич, Гавриил Попов, мой муж Анатолий Собчак и Борис Николаевич Ельцин. Это была группа демократически настроенных депутатов среди, как говорил Юрий Афанасьев, агрессивно-послушного большинства съезда. Эта горстка людей поставила своей главной задачей отмену шестой статьи брежневской конституции, которая утверждала монополию одной партии — КПСС.
Я не присутствовала на самом собрании, ждала снаружи, муж выходил вместе с Ельциным. Они о чем-то оживленно спорили, потом еще некоторое время постояли, прежде чем сесть в разные машины. Ельцин — в свою, Собчак — в свою. Когда муж уже сел в машину, я спросила, что произошло, и он стал с пылом рассказывать, как они хотят отменить шестую статью. Я решила, что они хоть и умные люди, но какие-то романтики, потому что это невозможно.
Ельцин был великаном, огромным могучим человеком, олицетворение русского духа. При взляде на него вспоминалась фраза «Эх, дубинушка, ухнем». В его действиях, в его пластике, в его походке, в его жестикуляции эта «дубинушка» очень чувствовалась.
Евгений Ясин, научный руководитель Высшей школы экономики, в 1989 году — заведующий отделом Государственной комиссии по экономической реформе при Совете Министров СССР:
У меня были очень яркие впечатления относительно Бориса Николаевича с самого начала. Наше знакомство состоялось в 1990 году, когда встал вопрос о комплектации различных органов РФ, после того как состоялись выборы. Борис Николаевич был избран в состав Верховного Совета РСФСР, а затем стал председателем президиума. Мне позвонил мой товарищ по поводу программы «400 дней», которую написали в свое время Явлинский, Задорнов и Михайлов. Он меня спросил, не я ли писал, я ответил, что не я.
Тогда Борис Николаевич был заинтересован в формировании своего окружения из тех людей, которые считались неплохими специалистами, и меня пригасили на встречу с ним. Там также присутствовал Явлинский, были еще несколько представителей Верховного Совета. Зашел разговор о том, чтобы сделать программу, которая не будет иметь негативных последствий. И тогда мне пришлось ему сказать: учтите, лучше не говорить, будто мы сразу знаем, как все хорошо сделать; это проблемы, которым сопутствуют довольно серьезные испытания, и об этом надо предупредить людей.
Он как-то поднял брови, он умел делать так, чтобы было видно на лице его недовольство. Но я попытался объяснить, что, видимо, сам Борис Николаевич понимает, о чем речь, но он в данном случае руководствуется недостаточно ясными соображениями. Он счел необходимым показать своими глазами, что да, действительно, вы правы. И на этом наша первая встреча закончилась. Я остался под большим впечатлением, я желал ему успеха. (…)
Запомнилась еще одна встреча. Во время выборов президента в 1996 году, перед последним туром, я был вместе с ним в Омске, где он выступал перед избирателями. Тогда он мне сделал замечание, спросил, почему я не записываю те жалобы, которые высказывались по дороге. Я имел наглость сказать ему, что и так запомню. (…)
Он был замечательный, выдающийся деятель, у которого была исключительная интуиция. Он принял целую серию важных и правильных решений, в том числе относительно Гайдара. У меня, конечно, были свои соображения относительно определенных его недостатков, но я был и остаюсь исключительно высокого мнения о Ельцине и той колоссальной роли, которую ему удалось сыграть в российской истории.
В России на карантине по коронавирусу и под наблюдением медиков находятся уже десятки людей, хотя вирус предварительно подтвержден у единиц. Во вторник, 3 марта, в Москве для них определили отдельное здание — больницу в Коммунарке. До этого многие находились в инфекционной больнице №1 и жаловались на условия пребывания в общих палатах — боялись заразиться если не коронавирусом, то чем-то еще. Какие права есть у россиян в случае карантина, могут ли их насильно запереть в больнице, приехать домой с полицией или запретить передать туда ноутбук и другие вещи — на эти вопросы «Ленте.ру» ответила управляющий партнер «Адвокатской группы Онегин» и специалист по праву в медицинской сфере Ольга Зиновьева.
«Лента.ру»: Допустим, человек приехал из Италии, решил провериться на коронавирус, а его — в инфекционку неизвестно на какой срок. Да еще в общую палату, как в московской инфекционной больнице №1. Человек пугается и хочет уйти. Это наказуемо? Например, когда диагноз еще не поставлен.
Ольга Зиновьева: Первые такие яркие госпитализации были в Санкт-Петербурге. Но это был еще период, когда не было проблем с Италией, и, самое главное, не было федерального распоряжения главного санитарного врача относительно карантинных мер. Были региональные распоряжения.
В Санкт-Петербурге Роспотребнадзор на тот момент такого распоряжения не давал. Поэтому «звонкие» побеги, в том числе Аллы Ильиной, которая сбежала из инфекционной больницы имени Боткина в Петербурге, за что главный врач поплатился креслом, это абсолютно незаконное удержание, потому что вне зависимости от целесообразности нахождения человека с подозрением на заболевание есть вопрос правовой.
Петроградский суд, который принимал решение о принудительном помещении ее в карантин по заявлению Роспотребнадзора, я думаю, действовал исходя из какого-то бытового страха, наверное. Потому что на тот момент коронавирус не был юридически отнесен к опасным инфекциям, карантинных мер по региону не предпринималось. То есть это были хаотичные решения Роспотребнадзора и инфекционной больницы, которая была вынуждена подчиняться.
В условиях юридического обоснования принудительное содержание человека в больнице при отсутствии у него признаков заболевания (это важно), при отсутствии подтвержденного диагноза совершенно незаконно. Я думаю, что пациентка Алла Ильина, которая самовольно покинула здание больницы и потом по решению суда была принудительно госпитализирована, и еще несколько человек, которые вслед за ней подверглись такому решению, имеют все шансы хотя бы просто поупражняться в защите своих прав в судебных органах в связи с принудительным лишением свободы. Я имею в виду нарушение конституционных и гражданских прав, и, прежде всего, — не с точки зрения заработка, а с точки зрения повода проучить систему.
Когда такое происходит, это незаконно. Понятно, что у меня есть собственное юридическое представление. Но когда я увидела комментарии своих коллег, в которых были абсолютно такие же рассуждения, я убедилась, что мы все смотрим на эту проблему одинаково. С юридической точки зрения это незаконно.
Врач никак не может пациенту препятствовать, если тот, например, захочет выйти. Он может разъяснить лицу, находящемуся в карантине, обязанность находиться в медучреждении, получить от него отказ и дальше, если пациент нарушил распоряжение главного санитарного врача и представляет угрозу для общества из-за распространения опасного заболевания (либо несет риск такой угрозы, то есть у него не диагностировано такое заболевание, но оно и не исключено), то врач, если речь идет о рядовом медработнике, должен информировать заведующего отделением. Тот должен информировать главного врача, а дальше уже должны предприниматься меры в рамках карантинных мероприятий. То есть если пациент действительно представляет собой угрозу — вплоть до принудительных мер по решению суда.
Никаких выездов к пациенту на дом в сопровождении полиции и Росгвардии, как я читала. Это что за ерунда такая? Я понимаю, когда Петроградский районный суд Санкт-Петербурга вынес решение на заседании о принудительной госпитализации гражданки Ильиной. При выходе из суда ее поджидала скорая. Приставы должны были обеспечить это решение, которое подлежало немедленному исполнению, несмотря на то что было разъяснено право на обжалование. До каких-то «пиханий» дело не дошло, и она подчинилась этому решению. Но это решение суда, на минуточку! То есть никакого внесудебного решения о принудительных манипуляциях с гражданином быть не может. Даже в условиях карантинных мер.
Однако ситуация, которую описали вы, немного иная. Сейчас решение о карантинных мерах принято. Здесь эта история как бы расходится на бытовой вектор и юридический. Сейчас я, как ни странно, скажу про бытовой. Если судить по тому, что пишут, — я думаю, что в нашу эпоху открытой информации скрыть многие вещи невозможно, — бытовые условия в больницах не соответствуют тем карантинным мерам, которые декларируются.
Так, про молодого человека, который прилетел из Милана и про которого говорят, что он первый подобный пациент в Москве, известно, что он немало «поконтактировал» до госпитализации с другими людьми. Здесь никто ничего не нарушил, в том числе и он сам. Но поскольку московская система здравоохранения не смогла обеспечить боксовое пребывание, условия этого карантина соблюдаются чисто бюрократически — то есть людей загоняют в места, где обеспечивается медицинский контроль за их состоянием, но совершенно точно не обеспечивается отсутствие передачи вируса от зараженного лица к незараженному. И я даже не исключаю, что через какое-то время может случиться вспышка внутри какого-нибудь учреждения, как на лайнере Diamond Princess в Японии. Внутри будет сама по себе клубиться эта инфекция, и тогда станет непонятно не только то, каким образом будут обеспечиваться условия этого карантина, но и сама цель этого карантина.
Что касается условий, о которых пишут люди, — как их кормят, как не дают общаться с внешним миром, — тут ничего не поделаешь. Мне кажется, это вообще не юридический вопрос. Это не курорт. А все, что касается жалоб людей на отказ передать им ноутбуки, книги, то карантинные меры не предусматривают запрета на это. Уверена, что все это можно обеспечить. Я понимаю, поскольку медработники сейчас испытывают повышенную нагрузку чисто в количественном плане, плюс административную, плюс еще какую-то тревогу и довольно сильное давление, наверное, последнее, о чем они думают, это бытовые удобства пациентов.
Однако странно говорить, что мы вам выдадим больничный и это закроет все ваши проблемы. Конечно, для кого-то закроет, но если бы я, например, оказалась в такой ситуации, это была бы профессиональная катастрофа.
Есть еще одна проблема, и я не очень поняла, как она разрешается. Из разных источников информация поступает совершенно разная. Касается она достоверности, релевантности и, самое главное, своевременности получения результатов. Здесь у меня нет ясности. Если она у кого-то есть — прекрасно, потому что Роспотребнадзор на двух ресурсах публикует разную информацию. Что касается Санкт-Петербурга, то здесь Роспотребнадзор декларирует, что на базе своей лаборатории в Санкт-Петербурге они создали свой собственный тест, и сейчас уже не надо анализы направлять в новосибирскую лабораторию «Вектор», куда все стекалось со всей России.
Интересно…
И это не новая информация, ей уже больше недели. В Петербурге отчитались, что там есть собственный тест и не надо анализы отправлять в Новосибирск, как это было раньше. Все это вроде как обеспечивает своевременность диагностики.
На самом деле, все, что мы сейчас наблюдаем, — декларируемые 14 суток карантина, которые непонятно от какого момента считают.
А какие права вообще есть у пациентов? Можно ли оспорить решение запереть вас на карантин, когда еще нет диагноза? Как вообще поступать людям, если заболел после поездки? К чему готовиться? Как юридически себя обезопасить?
Если у пациента есть признаки заболевания, в таком случае, наверное, есть смысл обратиться к медикам, потому что это заболевание признано ВОЗ опасным. В первую очередь, с целью позаботиться о себе и своих близких. И второе — с точки зрения общегуманитарной добросовестности.
А при наличии признаков именно коронавируса помещение в карантин не только целесообразно, но и законно при обязательном условии наличия распоряжения о карантине — и это условие сейчас соблюдается. Как я уже говорила, региональные управления Роспотребнадзора решали этот вопрос нехорошо. Они требовали соблюдения карантина и от граждан, и от органов управления здравоохранением, и от лечебных учреждений, не признавая при этом факта наличия угрозы распространения заболевания. Я думаю, что это наша общероссийская проблема, связанная с тем, что мы проблемы не признаем до последнего. Но, с другой стороны, ничего критичного у нас не творится, и, судя по врачебным публикациям, не так страшен черт, как декларирует Роспотребнадзор.
Это в том случае, если признаки заболевания у пациента есть. А если их нет, то сам факт того, что он вернулся из какого-то эпидемиологически неблагоприятного региона, не является основанием для помещения его вообще куда бы то ни было. Я очень рассчитываю, что волна общественного возмущения, которая пошла из Москвы после такой массовой «карантинизации», рано или поздно приведет к систематизации действий органов управления здравоохранением, Роспотребнадзора, лечебных учреждений. Само по себе помещение в карантин на определенный срок (несмотря на то, что распоряжением главного санитарного врача это может быть установлено), на мой взгляд, не является ни целесообразным, ни законным с точки зрения обеспечения баланса общественных и частных интересов, потому что в любом случае пребывание в карантине должно иметь подтвержденное тестами наличие этого вируса.
Если вирусологи, эпидемиологи, инфекционные врачи разработали алгоритм выявления этого вируса, когда мы берем тесты, мы уверены, что они релевантны и правильны, через какое-то время мы результаты должны подтвердить. Если этого не происходит, пациент — даже при наличии симптомов заболевания, которые могут быть похожи на симптомы не только исследуемого заболевания, — обязательно должен быть из этого карантина выпущен. И еще раз повторю, если признаков нет, то удерживать человека вообще нет оснований. Но, насколько я понимаю, сейчас нет проблемы, когда, например, сразу всех пассажиров снимают с рейса.
Здесь хочется уточнить: если кто-то попадает в карантин, то всех, с кем он контактировал, — под наблюдение. А в чем оно заключается? То есть, например, в нашей редакции под наблюдение пойдет весь опенспейс? Теоретически один подтвержденный случай может парализовать редакцию целого СМИ?
Такого быть не должно. Но, с другой стороны, давайте пойдем от обратного. Если посмотреть не с юридической, а с частной точки зрения, я внутренне не ощущаю угрозы. Несмотря на то что у нас уже полтора месяца развивается некая истерия, я лично себе и всему человечеству угрозы не ощущаю. Не потому что меня это не коснулось, а потому что, мне кажется, угроза этого вируса преувеличена. Потому что мы все видим статистику погибших, статистику выздоровевших. Наличие карантинных мер в Китае не привело к ограничению вспышки заболеваемости, которое, как я понимаю, этими карантинными мерами не обеспечивается.
Если медики в широком смысле — и управление здравоохранением, и административные ресурсы, и ВОЗ — признают опасность заражения, в таком случае частные интересы (что редакция встанет, как вы говорите, или что это скажется на деятельности какой-то компании, или конкретный человек не сможет осуществлять свои функции, о чем я уже говорила) являются факультативным побочным фактором, на который все, по большому счету, должны закрыть глаза. Потому что, «когда война, все меняется». Ни в коем случае не хочу это сравнивать, но тем не менее, если есть общественная угроза, частные интересы могут в какой-то мере испытывать ограничения.
Поэтому, если Роспотребнадзор, ученые-вирусологи, эпидемиологи приходят совокупно к выводу, что это заболевание несет угрозу, в таком случае граждане, общество должны будут принять на себя некие ограничительные барьеры, смириться с ними, следовать им и даже нести ответственность в том случае, если они нарушают эти требования и одновременно создают угрозу распространения этого заболевания или его распространяют.
Что касается тонкого момента с принудительным лишением свободы (а это фактически оно и есть), то здесь в обязательном порядке должен соблюдаться баланс между общественным и частным. Есть еще одна фигура умолчания. Если мы погрузимся не в широкие аспекты, а в очень узкие, там, где находятся люди, то увидим следующее. Если пациент не желает, чтобы у него брали тест, принудить его к этому невозможно. То есть законных механизмов не существует. Это не тюрьма. Человека можно попытаться привлечь к административной ответственности, хотя я не понимаю, какая статья КоАП здесь может реально работать. Какой-нибудь штрафик можно попытаться вменить. Но это все равно человека не заставит, во-первых. А во-вторых — это не обеспечит целей карантина.
Я не могу сказать, что законодательство здесь не сбалансировано — это несправедливо по отношению к законодателям, потому что ситуация нетипичная, а у нас нормативно регулируются какие-то более общие вещи. Поэтому, учитывая, что принудить пациента нельзя (если найдется такой гражданин, который не захочет сдавать биоматериал для тестирования), его нужно будет содержать отдельно в боксированном помещении до тех пор, пока у него либо не проявятся типичные признаки заболевания, либо уже будет понятно, что по истечении очень продолжительного времени никаких признаков у него нет и его необходимо отпускать.
Меня очень возмущает то, что людям не дают писать отказ от госпитализации. Я прекрасно понимаю, что его можно оспаривать. То есть лечебное учреждение обязано в судебном порядке (так же, как это было сделано с Аллой Ильиной) принудительно продлевать этот карантин. Но отказывать людям в реализации этого права — это категорически незаконно.
Я понимаю лечебные учреждения, которые являются заложниками ситуации. Я с сочувствием отношусь к людям, в том числе и к главврачам этих медучреждений. Они должны соблюдать права пациента, которые никуда не деваются. В законе нигде не сказано, что пациенты могут быть лишены своих прав в связи с введением каких-то карантинных мер и в иных форс-мажорных ситуациях.
Поэтому юридический статус лиц, оказавшихся в карантине, еще предстоит понять, потому что юридически ситуации будут развиваться совершенно по-разному. Кто-то готов принять на себя эти ограничения, исходя из боязни за себя или какой-то социальной ответственности. Кому-то, может, просто любопытно, потому что это своеобразный жизненный опыт. Я думаю, что таких будет большинство. А меньшинство — это будут бунтари. И я мысленно и профессионально на стороне этих бунтарей. Потому что, еще раз повторюсь, все ограничительные меры, связанные с карантином (как бы они ни были хороши юридически и, возможно, даже правильно составлены и алгоритмизированы; и даже если никто не ошибется в издании этих распоряжений, и субъекты исполнения будут определены правильно, и полиция с Росгвардией будут стоять на страже — потому что, не дай бог, ты сбежишь или не явишься на госпитализацию), все равно должны обеспечивать баланс между общественными и частными интересами. А у нас в правоприменении, к сожалению, это далеко не всегда обеспечивается.
Я думаю, что отдельные кейсы рано или поздно перекочуют в суды. Обострено до предела это будет, полагаю, через какое-то время, когда будет ясно, что этот карантин не имеет конечного срока. Мне совершенно не ясна позиция Роспотребнадзора, которую они транслируют. Я не понимаю, укладываются ли эти тесты, о которых они говорят, в срок карантина, на который они помещают людей? С какого момента считается этот срок карантина? В некоторых источниках они сообщают, что с момента проявления первых признаков, либо с момента обращения за медицинской помощью, либо с момента прибытия, либо с момента контакта с лицом, от которого может произойти заражение. Я теоретически допускаю, что в одном и том же случае могут применяться все четыре отправные точки.
А если что-то не так произойдет с тестами? К примеру, просто потеряют материал. Каким образом это будет отражаться на сроках карантина? Очень интересно, что в этой связи будет происходить через две недели, в конце марта. Начнут ли эти люди, кто там сейчас находится, дней через десять выходить? Будут ли их продолжать насильно удерживать после срока, декларируемого для окончания карантинных мер? Обострится ли ситуация внутри каждой инфекционной больницы? Каким образом будет решаться вопрос с теми пациентами, которые не захотят сдавать анализы? А с теми, кто захочет принудительно выйти, вплоть до физического сопротивления? Этого я тоже абсолютно не исключаю.
К тому же мне очень интересны (вы задали этот вопрос в начале) карантинные меры, когда людей просто загоняют на территорию инфекционной больницы, где ничего нет. Инфекционная больница должна быть готова к разворачиванию инфекционных боксов. Если вы полагаете, что имеете дело с вирусом, который угрожает большому количеству лиц, если вы имеете в виду необходимость их изоляции от других пациентов, есть какие-то возможности мобильных боксов, какие-то возможности отгораживать эти помещения? То, что они делают сейчас, не обеспечивая, фактически, цели карантина, допуская взаимное заражение, я думаю, создаст едва ли не большие проблемы, чем возможность пребывания этих людей у себя дома.
Кстати, почему не рассматривается такой вариант? Здесь медицинская помощь, которая требовала бы стационарного лечения, реально не требуется. Если это признаки ОРВИ — прекрасно, лечите ОРВИ. Кто из нас не болел ОРВИ? Нет таких людей. Если речь идет о симптоматическом лечении — а только это у нас может предложить медицина, в том числе и в отношении пациентов с коронавирусом, — это лечение, которое направлено на снятие симптомов заболевания, профилактику и лечение (если потребуется) угрожающего жизни осложнения. Если пациент очевидно не нуждается в стационарном лечении, для каких целей этот карантин внутри какой-то загородки?
Если человек адекватен — он сам попытается изолировать себя. Пусть даже условно это будет «домашний арест». Это не совсем хорошее слово, но все равно это ограничение свободы, что ни говори. Поэтому выдавайте ему больничный, пусть дома сидит. Да, это дополнительная нагрузка на амбулаторное звено. Ну и что, раз уж у нас карантинные меры и форс-мажорная ситуация? Пожалуйста, усиливайте амбулаторное звено. Пусть сотрудники Роспотребнадзора ездят по домам и выполняют свою прямую работу, а не сидят в своих кабинетах. Пусть амбулаторно-поликлиническое звено становится на круглосуточное дежурство. В этом нет ничего хорошего, но раз уж форс-мажор — делайте, пожалуйста. Мне кажется, что в этом гораздо больше смысла, нежели в том, что происходит.
А если взглянуть с другой стороны? Допустим, врач столкнулся с тем, что пациент уперся и отказывается ложиться на карантин. Как он защищен от судебных исков? Вы уже упоминали, что в Петербурге уволили главврача больницы. А он-то здесь при чем? И вообще, предусмотрено ли какое-то наказание?
Я сначала отвечу про главврача. Уже создана петиция, чтобы вернуть его, потому что он действительно инфекционист высокого уровня, который возглавлял больницу с 1994 года. И комитет по здравоохранению, заключающий с главврачом стационара прямой контракт, декларирует, что это никак не было связано с побегом пациентов. Но, фактически, никто не сомневается, — как и я не сомневаюсь, и он сам не сомневается, — что это, безусловно, явилось не только поводом, но и прямой причиной его увольнения. Это позор здравоохранения, который называется «Вы не смогли исполнить, у вас пациенты сбегают из-под замка». И он, будучи уже освобожденным от должности, прекрасно сказал в интервью, что законодательством не предусмотрено содержание на карантине в больнице здоровых людей целыми семьями, что сейчас фактически делается в Боткинской больнице. По крайней мере, так было на момент его увольнения.
Врач совершенно точно не может ничего принудительно делать. Невозможно связать даже маленького ребенка и выполнять в отношении него какие-то инвазивные или даже неинвазивные вмешательства.
А по поводу защиты от исков — врач вообще защищен от исков в принципе, потому что любые взаимоотношения юридического свойства складываются между пациентом и лечебным учреждением. А вот если врач лично начнет хватать пациента за руки и требовать от него пребывания в палате, тут он, скорее всего, получит личные проблемы. Потому что, в первую очень, врач выполняет свою функцию, а уже потом выступает как физическое лицо, если можно так выразиться.
После того как вся страна узнала о «группах смерти», в родительской среде стали вирусно распространяться сообщения о других угрозах, поджидающих детей буквально на каждом шагу. Уловки педофилов, жвачка с наркотиками и смертельные состязания — обо всем докладывают бдительные граждане на родительских сайтах и форумах. Обеспокоенные мамы и папы разносят тревожную информацию среди друзей в мессенджерах и соцсетях, как мантру повторяя одну и ту же рекомендацию: предупредите детей, оградите их от опасности. Лавинообразная рассылка пугающих сообщений без внятных источников и доказательств производит массовую истерию, от которой страдают прежде всего дети. Откуда берутся родительские страхи и страшилки? Всегда ли лучше перестраховаться? Чем опасен строгий родительский контроль, замаскированный под желание оградить ребенка от всего плохого? «Лента.ру» разбиралась в этих вопросах.
Мечты сбываются…
Скрытая угроза затаилась не только в суицидальных пабликах, но и в мультиках про фей Винкс. Рассылка с предупреждениями об опасном контенте началась после случая в Чебоксарах. Там пятилетняя девочка зажгла от газовой плиты деревянные палочки, изображая персонажа мультфильма — фею огня. Огонь перекинулся на одежду ребенка, в результате ее увезли в больницу с сильными ожогами. А на форумах и в соцсетях активно распространялась информация о том, что девочка подожгла себя, начитавшись (!!!) в соцсетях инструкций о том, как превратиться в фею.
Авторитетные источники уверены: за подобными инструкциями стоят профессиональные психологи, которые используют специальные механизмы воздействия на детей. Хотя если отбросить конспирологию, чаще всего сочинителями оказываются те же дети, только постарше. Сами же инструкции, написанные в шутку, рассчитаны не на детей, а скорее на троллинг их тревожных родителей.
Предлагаются все новые способы превращения в фей — например, включать газ и, не зажигая огонь, ложиться спать. Или обклеить себя блестками, произнеся волшебные слова, и смело шагнуть с подоконника. Градус родительской истерии неуклонно повышается. Молодые матери на форумах засыпают друг друга советами: оградить детей от телевизора, компьютера и телефона. Ради безопасности ребенка и его психики. По крайне мере, до старшей школы.
Жуй, прячся, беги!
Но фокус в том, что по мере взросления школьника увеличивается и число опасностей, поджидающих его на улицах и в интернете. На смену «феечкам» приходят коварные наркодилеры, пытающиеся пристрастить детей к запрещенным препаратам. Страшилки о торговцах, готовых предложить детям бесплатные наркотики, были и до интернета. Но благодаря мессенджерам сообщения о «жвачке с героином или спайсом» рассылаются тысячам адресатов в круглосуточном режиме. Чтобы информация выглядела правдоподобнее, она, как правило, сопровождается «недавним случаем смертельного отравления подростка» и ссылкой на знакомого полицейского, который приходится автору родственником.
Хотя в МВД неоднократно опровергали распространение наркотиков в жвачке, официальные комментарии меркнут на фоне эмоциональной спам-истерики: «Проверяйте сообщения своих детей! Родители, будьте бдительны! Преступники работают через темный интернет! Привыкание с первого раза 100 процентов».
Дело осложняется тем, что истерию подогревают не только родительские сообщества, но и учительские. Под видом предупреждений от «Департамента образования» тиражируются слухи о смертельных играх. Одна из них — «Беги или умри». Надо перебежать дорогу прямо перед движущимся автомобилем, как можно ближе к нему. Делается это якобы для того, чтобы снять видео и самоутвердиться перед сверстниками. В действительности ни одного подобного инцидента за последнее время зафиксировано не было. Как не удалось обнаружить в сети «многочисленных» видеоподтверждений того, как дети перебегают на спор дорогу.
Другой якобы распространенный среди детей челлендж — «Спрячься на сутки». Требуется пропасть из поля зрения родителей на 24 часа. Разговоры об игре возникли после пропажи 12-летнего Виктора Боргера из поселка Степного в Ростовской области. Мальчик нашелся в Ростове спустя несколько дней. Как он сам рассказал, все это время он бродяжничал и ночевал на улице. Что было истинной причиной его ухода неизвестно, но история послужила почвой для множества обобщений и домыслов. Местные паблики, а за ними и СМИ рассказали о новом «тренде» среди подростков, ссылаясь на инстаграм-аккаунт родительского сообщества. Затем сарафанное радио донесло новость до каждого родителя и учителя.
И опять никто не обратил внимания на то, что в МВД и поисково-спасательном отряде «Лиза Алерт» все это опровергли. А ведь именно там первыми узнают о пропаже ребенка и выясняют причины его ухода.
Но самое главное и, пожалуй, самое печальное здесь в другом. Истеричные родители даже не задумываются о том, что уход ребенка из дома (неважно на сутки или на неделю) в первую очередь свидетельствует о проблемах в семье. Любые попытки объяснить это тем, что кто-то вовлек ребенка в «новомодный флешмоб» — жалкий способ ухода от собственных проблем. Как и с пресловутыми группами смерти, родителю гораздо проще искать причину вовне, чем разбираться с собственными проблемами. Зачем утруждать себя неприятным анализом своих взаимоотношений с ребенком, если столько опасностей исходит от «синих китов» и «белых дельфинов»? «При всем внимании к группам смерти, суициды, совершенные под их влиянием, составляют ничтожно малую долю от общего числа. Основная проблема — это конфликты с родителями в семье», — говорит профессор центра психиатрии и наркологии имени Сербского Борис Положий.
Иллюзия родительской любви
Рассылка фальшивых предупреждений — это не умышленное, а стихийное распространение ложной информации, поясняет психолог Мария Разлогова. «Разумеется, вирусные сообщения, не подкрепленные никакими фактами, приносят один вред. Родители боятся опасности, но как убедится в ее реальности и избежать, им не ясно. Вместе с тем тотальный контроль над ребенком в соцсетях подрывает доверие к родителям. В итоге становится только хуже. С детьми нужно разговаривать не только в нравоучительной манере, как минимум стоит знать об их увлечениях и круге общения», — отмечает психолог.
Сплетни и различного рода домыслы расходятся в искаженном виде из-за того, что безопасность детей волнует всех, а способов полностью ее обеспечить не существует, добавляет Разлогова. Но отличить фальшивое сообщение от предупреждения о реальной опасности, по ее словам, несложно. Реальные предупреждения содержат конкретные рекомендации о том, как избежать опасности. Например, с мошенничеством.
Путь к здравому смыслу затрудняется еще и тем, что распространение тревожных сообщений создает у родителей и учителей ощущение того, что они правильно выполняют свою функцию, отмечает практикующий психолог, гештальт-терапевт Екатерина Рау. «Когда родителей объединяет чувство обеспокоенности, это прибавляет им уверенности в том, что они «хорошие родители». Хорошие в глазах кого? Общества и других родителей, но не собственного ребенка. По сути, они самоутверждаются посредством чрезмерной опеки и контроля, а проблемы и потребности ребенка отходят на второй план. Происходит подмена понятий: беспокойство приравнивается к любви», — подчеркивает Рау.
Жертвы нарциссизма
Корни повышенной родительской тревожности кроются в характере человека, уверен психолог Михаил Лабковский. «Такие люди испытывают потребность в абстрактном чувстве беспокойства. Если есть дети — тревога располагается именно в них, что несложно понять. Когда дети совсем маленькие, им не дают самостоятельности, бегают за ними, ложатся костьми перед розетками и утюгами, не позволяют даже с горки съехать нормально. Когда дети подрастают, им не дают спокойно играть с другими детьми во дворе. Еще чуть постарше — начинается тотальный контроль: компьютер, социальные сети, телефон», — объясняет Лабковский.
Такое поведение создает у родителей ложное ощущение спокойствия, в то время как дети, находящиеся под неусыпным контролем, наоборот, цепляются за любую возможность вырваться из-под него. Вместо того чтобы устраивать ребенку тотальную слежку, психолог рекомендует в доверительной манере объяснить ему общие правила безопасности. «Вам будет гораздо спокойнее, если вы научите детей правильно себя вести, принимать правильные решения, не поддаваться на провокации и манипуляции. Для этого надо быть спокойным, нельзя превращаться в тревожного параноика. И нужны доверительные отношения с ребенком», — считает Лабковский.
Психологи сходятся во мнении, что причина такого рода проблем — неуверенность родителей в себе. Тревожность в данном случае — это ожидание чего-то плохого от мира и неуверенность в собственной родительской позиции. В том, что получится справиться с трудностями и защитить своего ребенка.
Тревожность усиливается еще и тем, что родители хотят видеть в детях «улучшенную версию себя». В обществе, где основной ценностью считаются достижения и успех, потребность в этом реализуются в том числе через детей. Мысль о том, что ребенок сделает что-то не так и станет кем-то не тем, заставляет некоторых родителей идти на весьма суровые ограничительные и карательные меры. Это, по мнению Екатерина Рау, уже в чистом виде нарциссизм. А еще родительская гипертревожность — хороший способ отгородиться от прочих житейских неурядиц. Ведь если ребенка надо от чего-то спасать, то мама уходит в это с головой и может не думать о собственных проблемах: неустроенной личной жизни и страха одиночества.
Премьер-министр России Дмитрий Медведев в четверг, 5 декабря, дал итоговое интервью журналистам российских телеканалов. За два часа эфира он подвел итоги года, сделал прогноз по российской экономике и дал свою оценку закону о домашнем насилии и «московскому делу», а еще прокомментировал фигуру Зеленского и место России в мире. Впрочем, эта встреча не была похожа на традиционное интервью. Среди приглашенных журналистов оказались не только представители федеральных каналов, но и, например, блогерша и телеведущая Анастасия Ивлеева, комик Тимур Батрутдинов и редактор канала ТВ3 (тот, что «первый мистический»). Вопросы Медведеву задавала и 9-летняя ведущая канала «Карусель» Аня Тадыщенко. Подобного формата общения журналистов с премьером раньше не было. Что думают о нем в правительстве? Почему не было вопросов о деле Егора Жукова и вышедшем незадолго до интервью ролике Алексея Навального? На эти и другие вопросы «Ленте.ру» ответил пресс-секретарь премьер-министра России Олег Осипов.
«Лента.ру»: Вы уже обсуждали с Дмитрием Медведевым итоги вчерашнего интервью двадцати телеканалам? Какая была реакция?
Осипов: Реакция председателя правительства на формат программы «Разговор с Дмитрием Медведевым» в целом положительная. Безусловно, в этой идее есть свои издержки, так как часть времени уходит на общение с представителями телеканалов, у которых нет собственных информационных служб, выпусков новостей и даже прямого эфира.
Зачем надо было приглашать Ивлееву и Батрутдинова?
Поскольку мы делали это впервые, то было очевидно, что надо поговорить со всеми, так как и у развлекательного сегмента нашего телевидения есть своя аудитория, у которой, соответственно, были вопросы к председателю правительства РФ. Пока рано говорить, будет ли повторен этот формат, но главное, что разговор получился, все важные вопросы были затронуты, что-то больше, что-то меньше. С другой стороны, это и не отчет правительства перед Думой. Журналисты, как я понял по их реакции, остались довольны.
Но вчера никто не спросил, к примеру, о резонансном деле Егора Жукова.
Ну да, но, согласитесь, что это было бы странно, поскольку на следующий день должен был состояться суд.
А сам Медведев как относится к приговору?
Если говорить о сегодняшнем решении, то могу сказать, что Дмитрий Медведев особо отметил, что к судебным решениям надо относиться с уважением, поскольку они выносятся именем Российской Федерации. С другой стороны, и вчера во время интервью он также говорил это — с уважением надо относиться и к запросу на справедливость, праву высказывать свое мнение, в том числе на улицах и площадях, если все это происходит в рамках действующего законодательства.
Не было вопроса и по поводу публикации Навального.
Что касается этого опуса, то, как вы успели заметить, сам председатель правительства РФ традиционно не отвечает на провокации Навального и иже с ним. Много чести.
Но раз вы спрашиваете меня, то я могу сказать, что, конечно, мы видели эту двухдневную политическую акцию. Это просто очередное манипулирование неподтвержденной информацией. При этом почему-то он решил, что его вопрос важнее тех, что задавали участники интервью. Тут и комментировать особо нечего. Во-первых, по известным причинам мы не раскрываем и не комментируем информацию о передвижениях членов семьи главы правительства, поскольку он является объектом госохраны. Что же касается различного рода транспортных средств и их использования, то все, что принадлежит Дмитрию Медведеву и его супруге, — указано в декларации. Если же кто-то из членов семьи главы правительства пользуется каким-либо иным видом транспорта, то все это оплачивается соответствующим образом из личных средств.
Если говорить о сегодняшних событиях: есть ли какие-то итоги встречи с премьером Белоруссии?
Да, сегодня закончился правительственный раунд российско-белорусских переговоров. Завтра, как уже сообщалось, вопросы интеграции будут обсуждать президенты двух стран. В правительстве РФ отмечают прогресс в продвижении по интеграционной повестке. Но отмечают и серьезный эмоциональный накал, который сопровождал этот процесс. Появились какие-то «антибелорусские силы», которые влияют на высших должностных лиц Российской Федерации. Это даже комментировать странно, да и Дмитрий Анатольевич уже высказался по этому вопросу в начале встречи с Сергеем Румасом. Очевидно, что любая интеграция — это всегда и компромисс, и в чем-то уступки. И к ним надо быть готовым. Если в итоге получится согласовать хотя бы часть из оставшихся дорожных карт, то это будет большим прогрессом. При этом российская сторона придерживается комплексного подхода при обсуждении интеграционных процессов и экономического сотрудничества. Условия поставок в Белоруссию российских нефти, газа, выдача новых кредитов должны рассматриваться, что называется, в пакете с движением по интеграционному пути, его скоростью и масштабом.