История России, которая изучается по учебнику в школе, наполнена победами русского оружия, правителями-героями и приращением земель нашей страны. Но почему мы так охотно верим в исторические мифы, созданные еще в Советском Союзе? На этот вопрос в ходе дискуссии, состоявшейся в Еврейском музее и центре толерантности при поддержке фонда Егора Гайдара, ответили историк, заместитель исполнительного директора фонда Б.Н. Ельцина по научной работе, член совета Вольного исторического общества Никита Соколов и политолог, руководитель Центра политико-географических исследований НИУ ВШЭ Николай Петров. Модерировал встречу психолог, политолог Леонид Гозман. «Лента.ру» приводит наиболее интересные выдержки из их выступлений.

Знаем ли мы свою страну?

Соколов:

Историки много чего знают наверняка. Ученым-историкам история России, в общем, ясна. Как любой ученый, историк занимается поисками ответов на вопросы «да» или «нет» — истинно или ложно некое высказывание о прошлом. Как только он получает этот ответ, его работа закончена. Но этот результат обществу, как правило, совершенно не интересен. Ему интересно, хорошо это или плохо. А на этот вопрос уже отвечает не ученый-историк, а все общество в своей совокупности, исходя из каких-то своих ценностных ориентиров на будущее.

Поэтому и идет такая ожесточенная борьба за прошлое России — потому что это не борьба за прошлое. Историкам известно все — мы знаем про террор Ивана Грозного, Сталина. Но вопрос веры — это уже не к нам. Борьба вокруг исторических оценок — это борьба за будущее. Каких героев общество назначает себе в прошлом, таким оно и мыслит себе желаемое будущее. Или у вас будет стоять памятник Ивану Грозному, или митрополиту Филиппу, а вместе нельзя, не получается. Или первосвятитель Филипп, или прародитель нашей Всеопричной Иван Грозный.

Страна до сих пор не сделала этот выбор. В этом смысле в России гражданская война, начавшаяся в 1905 году, не закончилась, потому что никакое учредительное собрание не состоялось, и граждане страны не договорились о базовых ценностях — для чего они существуют в ее составе. Для того чтобы покорить весь мир и установить коммунистический режим? Это вроде тоже проехали.

Люди, конечно, живут не в объективной реальности, а в своих представлениях о ней. Точно так же и в отношении истории — люди живут не в объективном знании о прошлых событиях, а в том, как они сформулированы в общественной повестке и что считается правильным в этом году. В этом смысле советский человек не только никуда не уходит, но воспроизводится — в частности, благодаря тому, что воспроизводится сталинская оптика взглядов на прошлое.

Что остается в голове у человека, не занимавшегося историей специально, на каком-нибудь историческом факультете (причем, не на всяком), закончившего школу и прочитавшего, как подобает культурной личности, определенное количество художественной литературы? Была великая и могучая Киевская держава, в которой всем заправлял всемогущий и единый киевский князь, вся власть была в его руках, государство расширялось, врага регулярно прибивали, все было отлично. Но потом князей стало много, эти дураки разнесли великую державу на удельные лоскутья, и стал народ хиреть. И так он захирел, что пришли степняки и поработили его, а потом 250 лет им помыкали. И тогда московские князья железной рукой собрали это русское племя в свои ежовые рукавицы под своей вертикалью власти, и русский народ стал на эту вертикаль молиться, потому что без нее ему конечная погибель. Примерно это остается в голове после школьного учебника.

Эта оптика сталинская. С 1970-х годов известно, что Древняя Русь не была единой монархической политической конструкцией — там даже не было монархического наследования власти. Огромную роль играли городовые общины, специфическую роль играло боярство. Удельный период не был периодом упадка — это был период великого культурного расцвета, когда на одном этническом субстрате опробовались совершенно разные политические системы, юридические конструкции, собирались особые живописные и литературные школы.

Эта конструкция создана только для того, чтобы доказать необходимость для русского и сопряженных с ним народов (а они тут появляются лишь в тот момент, когда Москва начинает ими интересоваться, другой истории у них якобы нет). В такой исторической оптике великими историческими персонажами неизбежно оказываются Иван Грозный, Петр Первый и Иосиф Сталин. Сильным понимается то государство, которое способно творить насилие по произволу, а не по праву. И пока мы не придумаем новый миф истории России и будем воспроизводить эту сталинскую оптику, будет воспроизводиться — в значительной степени и поэтому — сознание советского человека.

Большая маленькая страна

Петров:

Говоря о мифах, я хочу обратить ваше внимание, что помимо Вольного исторического общества есть и другие официальные конструкции, которые у историков возглавляют Нарышкин и Мединский, а у географов — министр обороны и председатель попечительского совета — наш любимый президент. И это не оттого, что им делать нечего или они с детства мечтали о морях и дальних странах. География и история — это основополагающие скрепы, которые могут играть как в одну, так и в другую сторону. Поэтому так важно, чтобы у этих скреп стояли правильные, главные в стране люди.

Наша страна действительно самая большая в мире по размерам территории. Когда социологи спрашивают наших людей, почему они считают, что живут в великой стране, то дается три главных ответа: у нас самая большая территория, у нас ядерный арсенал, ну и, на худой конец, у нас есть Чайковский, Толстой и великая культура в целом.

Но Россия уникальна в том смысле, что в ней почти нет резких физико-географических границ, она во многом развивалась исторически с помощью территориальной экспансии, волнами из центра. Куда? Есть концепция аспатиальности русской культуры, говорящая о том, что между Москвой и Владивостоком разница очень невелика — у нас скорее существует дифференциация «центр — периферия». Отойдя от столицы на сто километров, можно попасть в другую историческую эпоху и увидеть колоссальные контрасты, которые никогда не увидишь, перелетев из Москвы во Владивосток, где люди живут примерно как в столице (конечно, с определенными специфическими чертами).

Одна из главных географических иллюзий россиян связана с тем, что мы живем в самой большой стране мира. Мы смотрим на карту, особенно в «нужной» проекции, и это действительно так. Но помимо этого есть еще и представление об освоенной территории, где реально живут люди. И она во много раз меньше, чем та территория, которую мы видим на карте: гигантские арктические непригодные для жизни пространства или колоссальные болота, которым можно радоваться только глядя со стороны, глядя на эту самую карту. Реальное экономическое пространство нашей страны тоже гораздо меньше.

Проблема заключается еще и в существовании колоссального советского наследия, когда казалось, что чем дальше мы пошлем людей на Север, тем лучше. Мы гордились тем, что самый большой город за Полярным кругом — это наш Норильск. Возникло огромное количество городов и поселений вокруг заводов. И сегодня, когда идет деиндустриализация, когда многие заводы закрываются, возникает колоссальная проблема, связанная с тем, что, в отличие от многих веков своей истории, страна скорее скукоживается, чем расширяется.

Возникает серьезная концептуальная проблема: как разработать схему пространственного развития России, имея в виду не то, что завтра мы будем еще дальше, чем сегодня, и построим новые города на Дальнем Востоке, на Северном морском пути, а имея в виду то, что мы теряем население, будем его терять дальше, и надо продумать стратегию пространственного отступления, которая требует колоссальных средств, знаний о том, как устроена страна, и достаточно смелых политических решений, связанных с тем, как дальше стратегически ее развивать. Такой стратегии нет. Так что если с историей все более-менее понятно, то география очень быстро меняется, а мы не имеем адекватного представления о ней и не хотим и не можем стратегически мыслить.

Сопротивление правде

Гозман:

Почему мы сопротивляемся правде? Нет, такое высказывание, как «Почему вы оккупировали Прибалтику? — Нет, мы ее освободили!» — это понятно. Или, например, то, что сказал недавно один «умный» мужчина в телевизоре (я сам при этом присутствовал, много слышал, но вот это меня потрясло): мол, приказ товарища Сталина «Ни шагу назад!» был дан — вы никогда не догадаетесь почему… Для того чтобы мирное население успело уйти от ужасов фашистской оккупации! При этом он, как я полагаю, никак не помогал этим людям: у них не было ни денег, ни еды — ничего. Но Сталин, понимаете ли, об этом беспокоился. И все это тоже понятно — надо доказать, что Сталин был гуманный, и вообще все было прекрасно.

Но скажите, пожалуйста, почему нас унижает, что Чудское (Ледовое) побоище, которое если и было вообще, то является мелким эпизодом? Почему нас так обижает, что святой равноапостольный князь Александр Невский был налоговым агентом Орды и по ее ярлыку и правил? Почему мы сопротивляемся информации, имеющей не только очевидно политическое значение сегодня? Например, пакт Молотова-Риббентропа — это «вершина советской дипломатии», мы всех сделали, и так далее… Это понятно, это было сравнительно недавно. А вот почему не воспринимаются факты о гигантском разрушительном воздействии Ивана Грозного на экономику страны? Почему мы отвергаем факты, не имеющие серьезного отношения к сегодняшнему дню? Ну был Иван Грозный неудачным правителем, ну проиграл Ливонскую войну — ну и ладно. Чем это мешает гордиться Родиной сегодня?

Соколов:

На мой взгляд, это очередной и очень важный дефект оптики, который нужен для создания образа авторитарного героя в российской власти. Реальная фигура героя должна оцениваться в совокупности с последствиями его действий — и тогда последствия правления Петра I будут чудовищными. Жуткий правитель страны, упадок и опустошение целых областей. Но тогда и создается эта оптика (она еще со времен Карамзина идет) о великом герое и его недостойных потомках, которые не смогли с героическим наследством совладать, и все, созданное героем, запустили и разрушили. Появляется конструкция, согласно которой Петр — Великий, а все, кто шел за ним, — какие-то негодяи, мелочь и пигмеи. Но ведь такого наворотил герой, что уже следующая большая плеяда умных людей с трудом это разгребала.

Ровно та же история с Иваном Грозным, с Иосифом Виссарионовичем Сталиным. Все героическое, все Днепрогэсы — это его заслуга. А продовольственная программа и полное запустение деревни — во всем этом виноваты хрущевские пигмеи. Но давайте вглубь смотреть, что этот герой наворотил, тогда немного изменится и вся оптика взгляда на современных героев. Мы будем только одну часть брать или по совокупности людей оценивать? Историки предпочитают это делать по совокупности, и за это их не очень любят.

Гозман:

Я все равно не понимаю, зачем держаться того самого героя, о котором вы говорите. Его в принципе можно придумывать без постоянного вранья про Ивана Грозного, Александра Невского и других подобных. И, опять же, существует некое психологическое сопротивление людей. Вот ты говоришь конкретному человеку, что товарищ Сталин был очень хреновым менеджером и что при нем железных дорог было построено меньше, чем при царе, который делал это без вот такой страшной жестокости и безумств. Нет, это не принимается! Ну хорошо, предположим, Сталин был недавно. Но Иван Грозный, Петр Великий — это же было давно. Почему это остается столь болезненным для людей?

Петров:

Мне кажется, в особенности когда мы говорим о советском человеке, главное заключается в том, что всегда был и сегодня остается примат интересов государства над интересами частного лица. Это есть в головах у всех, в том числе и в наших с вами. Поэтому одна часть этой проблемы действительно заключается в том, насколько адекватно отражаются результаты политики конкретного персонажа для государства, но вторая часть — да, вот Петр взял и поднял Россию на дыбы, и то, что десятки тысяч людей гибли, никому неинтересно.

Великая Отечественная война, которой мы гордимся… Мы до сих пор не знаем количество погибших и где похоронены миллионы людей, которые погибли. И это поразительно отличает нас от всех остальных, от наших соседей, где у каждого погибшего есть имена и могилы. А мы оперируем миллионами — мол, «бабы новых нарожают». Расширить территорию — это, конечно, подвиг, а то, чем за это заплачено, — уже дело десятое.

Наша история — это история правителей, и это проецируется на всю страну. Если сказать, что «царь Иван Грозный был плохим», то это можно спроецировать и на сегодняшний день. Поэтому власть находится в странном состоянии, когда все цари по определению должны быть хорошими… Ленин — это уже немного непонятно, он — предатель. Мы же ведь выигрывали войну и так далее, а тут он пришел. Здесь как бы есть некая двойственность.

Но в целом мы оцениваем и учим историю не по тому, как жили и умирали люди, скажем, при Петре. Мы учим ее по тому, как героически наша страна давала всем по носу, расширяла свою территорию и так далее. Это чувство сакральности не человеческой жизни (которая не имеет цены в том числе и в наших головах), а сакральности территории.

Не моя история

Соколов:

Когда вы говорите «нас» в этом контексте — пожалуйста, говорите от своего имени. Действительно, государство очень много в телевизоре, огромные ресурсы вкладывают в пропаганду Военно-исторического общества Мединского, который обложил этим налогом все учреждения культуры в России. Тем не менее, несмотря на это, государство не побеждает на этом поле. Оно не главный игрок тут. Оно бы, конечно, очень хотело внедрить эту концепцию об эффективном менеджере Сталине.

В 2008 году миллионным тиражом издали толстенный учебник «История России. 1945-2008» Александра Филиппова. Надо сказать, что в его создании не участвовал ни один историк — его написали четыре политолога. И что, как вы думаете, произошло? Власти пропихивали его со страшной силой, дешево продавали школам. Но не стали в России учителя по нему преподавать, просто не стали — и все.

В конце января 22-летняя чеченка Аминат Лорсанова обратилась в Следственный комитет с просьбой возбудить уголовное дело в отношении человека, который пытался «изгнать из нее джинна», и врачей клиники пограничных состояний в Грозном. По словам Аминат, там ее подвергали пыткам и истязаниям за бисексуальность. В прошлом году ей удалось бежать из России с помощью ЛГБТ-сети, однако теперь помогавшим ей волонтерам угрожают ее родственники. По словам активистов, от «изгнания джиннов» пострадали более 30 женщин, с которыми они работали. Практика эта действуют не только на территории Чеченской Республики, но и в кавказских семьях, проживающих за ее пределами. «Лента.ру» записала монолог сбежавшей девушки о ее прошлом, истязаниях в семье и больницах, отношении к женщинам и представителям ЛГБТ в Чечне и о том, почему она стала атеисткой.

«Можно убить любую»

Это уже пятый мой побег. Дважды я возвращалась сама, дважды меня ловили и возвращали под замок.

С виду мои родители — среднестатистическая семья. Они себя позиционируют как интеллигентные, начитанные, грамотные люди. Оба врачи, мама — анестезиолог, отец — травматолог. Каждый раз после моих жалоб на их побои это был аргумент. Меня стыдили: «Как ты можешь наговаривать на родителей, твой отец хороший врач, а твоя мать, между прочим, моего сына спасла!».

Я росла в городе недалеко от центра, в коттедже на две семьи. Это старинный район, там раньше жили англичане, которые приезжали в Чечню за нефтью.

В прессе пишут, что ко мне применялось насилие из-за моей ориентации. Это не совсем так. Под моими фотографиями комментарии: «Правильно с ней так поступали». Мерзости пишут. Со стороны выглядит, будто есть какая-то причина так обращаться со мной. Но надо мной издевались и избивали меня, даже когда я была маленьким ребенком.

[Это было] тотальное насилие. Несколько раз меня реально могли убить. Отец как-то [после побоев] колол мне аминазин, от чего у меня образовался глубокий абсцесс. Если бы мне его не удалили, я бы умерла. У меня поднялась температура, мать повела меня к хирургу, своему коллеге. Тот узнал обстоятельства и сказал: «Ничего страшного, бывает». Это врач!

У нас считается нормальным так издеваться над ребенком, в особенности если это девочка. В убийства чести полиция не вмешивается, предпочитает замять это дело. Можно убить сестру, дочь, жену и сказать, что она вела аморальный образ жизни. И даже не имеет значения, действительно ли она вела аморальный образ жизни. В нашей семье случаи домашнего насилия бывали только по отношению ко мне. К братьям — никогда, а сестер у меня нет. Ни мать, ни отец ни разу не выразили сожаление за все эти издевательства.

«Током бить, чтобы джинн успокоился»

Как-то мать рассказывала об актрисе Грете Гарбо. Я увидела ее фотографию и сказала: смотри, какая красивая! Но мама ответила: убери, фу, она страшная, еще и лесбиянка — ненавижу таких.

Свою бисексуальность я осознала ближе к совершеннолетию. Что чувствовала? Даже не знаю. Наверное, радость. О моей ориентации родители узнали из моего телефона [два года назад]. Я вела переписки с двух телефонов. В одном телефоне я общалась с пацанами, в другом — с девушками. И тот, где были девушки, я скрывала намного тщательнее. Это была ошибка, ведь если ты чеченская девушка, то ты и с пацанами не имеешь права общаться.

Вплоть до того, что родная мать может повезти дочку к гинекологу на проверку девственной плевы или сама начать проверять ее наличие. И моя мать это делала.

Она забирала у меня телефоны, очумело в них рылась и даже просила, чтобы их взламывали. Я покупала [новый], у меня забирали, я покупала следующий, у меня его забирали тоже. Потом мне стали говорить, что меня посадят в психушку, потому что я веду аморальный образ жизни. Я уже успела написать в [российскую] ЛГБТ-сеть, что я бисексуалка. Я думаю, что они узнали про мою ориентацию именно из письма в ЛГБТ-сеть. Возможно, после этого они и остальные мои переписки вскрыли. Такой был каминг-аут.

Меня повезли в село Гехи к колдуну. Он [якобы] пытался «изгнать из меня джинна», но он на меня просто дул. Меня с пяти лет, когда я болела, водили к разным шарлатанам, мошенникам, колдунам и шаманам. Маги, чародеи, экстрасенсы, которые заговаривали воду, заставляли ее пить, делали разные амулеты… Сценарий всегда одинаков: тебя ставят перед фактом, что надо ехать. Упираться бесполезно — чем больше противишься, тем сильнее на тебя давят и тем больше убеждаются, что ты болен «джиннами».

Ведут к одному мулле — тот говорит: девушка здорова, джиннов в ней нет. Тогда тащат к другому мулле или колдуну — тот решает, что я больна. И родители верят второму, хотя первый более начитанный и грамотный. В исламском центре, куда меня много раз водили, врачи рассказывали, что учились исламским наукам кто в Сирии, кто в Египте.

Отец с бабушкой насильно притащили меня в другое село. Неприятный тип лет сорока по имени Саид Махмад заверил моего отца, что он 15 лет учил Коран и сейчас меня вылечит. Он стал поучать, что надо дочерей держать в узде и ни в коем случае из-под надзора не выпускать, какими бы взрослыми они ни были.

Потом стал читать мне мораль, как я себя должна вести. Он внушал, что надо безгранично уважать отца и мать, потом включил мне на телефоне хадисы из Корана. Пришлось слушать.

Мне сказали сесть рядом с этим мужиком, я отказалась. Тогда он достал маленький черный электрошокер и пригрозил, что если я буду сопротивляться, он меня ударит. Заявил, что меня надо током бить, чтобы мой джинн успокоился. Рядом сидели отец и бабушка, но они промолчали. Мне был уже 21 год, а я должна была сидеть с этим сумасшедшим и ждать удара электрошокером.

Он достал Коран в небольшом переплете, положил мне руку на голову и стал орать мне в ухо тексты из Корана.

У меня потом долго не проходила боль в области солнечного сплетения и болело ухо, я долго не могла им слышать.

Потом он стал разговаривать с отцом и с бабушкой, спрашивал о моем моральном облике. Они толком ничего не ответили. Он снова сказал, что во мне сидит очень сильный «джинн». Когда я сказала, что «джиннами» не болею и вообще в это не верю, этот мужик посмотрел на отца и на бабушку и сказал: ваша девочка нездорова, она должна лежать в психушке, она в бога не верит.

Взял за прием две тысячи рублей, прогнал нас и сказал, что больше видеть нас не хочет.

«Социально опасная, надо лечить»

Летом 2018 года родители решили упечь меня в психушку — клинику пограничных состояний в Грозном. Меня [там] начали колоть препаратами, от которых у меня падало давление. Я слабела, меня возили в инвалидной коляске, у меня прерывалось дыхание, я не могла дышать. Один раз я потеряла сознание. Тогда прибежал главврач. Я сказала: что вы со мной делаете, вы меня можете вообще убить, прекратите этот кошмар. Он мне на это ответил, что я социально опасная и меня надо лечить.

Но после этого стали делать более мягкие капельницы, от которых у меня давление не падало. Но и легче не становилось. Меня прокапали 25 дней вместо запланированных 30. Главврач сказал, что у меня пограничное состояние шизофрении. Я сказала: нет у вас никаких оснований так считать, у вас должны быть конкретные доказательства, анализы, вплоть до МРТ.

Мне делали МРТ до того, как я к нему приехала. Оно показало, что у меня совершенно здоровый мозг. Я спросила у него: если мозг здоровый, как возможна шизофрения? Он ответил, что у меня нейронные сети нарушены, а на рентгене этого не видно. То, что он говорил, было совсем не похоже на слова человека с высшим образованием. Я видела мошенника, который вытягивает деньги из людей.

За пребывание в клинике родителям выставили счет — 70 тысяч [рублей].

«Ты собственность своих родителей»

Я обратилась в организацию «Женщины за развитие». В первый раз психолог высказала мне сочувствие и поддержку. Также со мной говорила женщина по имени Марет, она сказала, что дело не в моей «неправильности», а в том, что родители — садисты. Если мать говорит, что может делать со мной все, что захочет, потому что такие законы в Чечне, это ненормально.

Но в той же организации один из адвокатов мне прямо сказал: мы не будем вмешиваться, потому что это не наша забота, это забота семьи: «Что с тобой твои родители делают — это их забота, они имеют право распоряжаться тобой, как вещью. Ты собственность своих родителей».

Я ответила, что, во-первых, я уже взрослая, а во-вторых, то, что они делают, даже в рамки домостроя не вписывается — почти непрекращающиеся побои каждый день. Просто я все в красках описывать не хочу — это было настолько отвратительно и мерзко, что даже говорить об этом не хочется.

А руководитель организации обвинила меня в том, что я веду аморальный образ жизни, когда я рассказала, как меня родители пытают и как меня пытал тот экзорцист, который изгонял из меня джинна. Она мне ответила, что я это все заслужила. Она сказала, что если я атеистка, я должна гореть в аду.

«Я выкинула все свои книги, коврик для молитв и хиджаб»

Долгое время я ходила покрытая, носила хиджаб. Я это делала в надежде, что если я буду вести правильный образ жизни, мои родители будут ко мне относиться с уважением, не будут издеваться.

Но когда я носила хиджаб, моя мама говорила, что я ваххабитка, срывала его с меня, запрещала мне ходить в медресе, заявляя, что там учат ваххабизму. При этом она требовала, чтобы я соблюдала и исламский этикет, и чеченский. Что под этим подразумевается — непонятно. Это извращенное понимание местных обычаев и ислама.

У нас есть зияраты — могилы местных святых. У суфиев считается, что надо этим могилам поклоняться. Когда я уже покидала ислам, я спросила: почему вы поклоняетесь холмам? Мне сказали: ты что, сумасшедшая, мы поклоняемся не холмам, а Аллаху, а это — священное место. Паломники обходят этот холм, потом целуют камень и молятся. Когда ты маленькая и у тебя нет мозгов, кажется, что это прикольная игра, но когда ты растешь, понимаешь, что гораздо интереснее книжку почитать или погулять, чем тупо стоять и молиться камню. Надо обойти 12 раз с одной стороны, потом сделать намаз несколько раз.

Я как-то сказала: вы выглядите как язычники. И за эти слова по полной отхватила.

Как я стала атеисткой? Это очень интересно произошло, об этом можно книгу написать. Мне было 18. Я смотрела фильм «Демоны Леонардо да Винчи». И там [герой, которого играет] Том Хэнкс говорит своему коллеге, что 25 декабря был назначен днем Рождества Христова, потому что это был когда-то языческий праздник Солнцестояния (вероятно, имеется в виду фильм «Ангелы и демоны», а не сериал «Демоны Леонардо Да Винчи» — прим. «Ленты.ру»). Я тут же стала проверять этот факт и поняла, что все правда. Я подумала: если в христианстве есть языческое начало, не значит ли это, что ислам, который утверждает, что от него произошли все религии, и сам несет язычество? Я узнала, что у арабов в доисламские, языческие времена считалось, что у бога было три дочери. Арабы символизировали их черными камнями. Эти камни стояли раньше около Каабы, их сейчас там нет. Потом я узнала, что символ ислама — полумесяц. Такие у нас носят на шее как кулон. Саудовские шейхи говорят, что это языческий знак. Полумесяц обозначает бога Луны, а он был богом арабов-язычников до ислама. Даже когда язычники завоевывали крепость пророка Мухаммеда, они говорили, что их бог выше Аллаха. Сторонники Мухаммеда им возражали.

У меня пытливый ум, я взяла Коран в оригинале в интернете и сравнила с тем, что изучали у нас в медресе. Я увидела несоответствия в сурах, где говорится, что человеку надо отрывать за воровство руку. Некоторые суры даже поощряют проституцию. Есть суры очень неоднозначные с моральной точки зрения. Когда я показывала эти суры своему наставнику, он сказал, что есть большие трудности перевода, поэтому эти суры не включаются. Я сказала, что хадисы могут не включаться, а суры неизменны, они должны быть в этой книге, почему их нет? Наставник не ответил мне.

Но когда я посмотрела фильм с Томом Хэнксом, я поняла, что в исламе есть языческое начало.

Нет ни одной религии, которая в исполнении разных наций не обретала бы их национальные черты. Например, в Чечне вместо слово Аллах иногда говорят «дэла». А дэла — это языческий демиург, языческий бог чеченский.

Я почитала об этом и была в полнейшем шоке. Раньше ислам был для меня солнцем, отдушиной. А тут я взглянула на него как есть и поняла, что все эти годы меня вводили в заблуждение. В частности, меня убеждали, что надо терпеть прессинг от родителей, потому что так положено по религии. А когда у тебя пропадает вера, ты понимаешь, что живешь в обществе людей, которые в твою голову вбивают непонятно что.

У меня отпало желание следовать всем традициям и обычаям. Это все перестало существовать в один момент. Я к этому шла медленно, но в какой-то момент почувствовала отторжение. Когда я отошла от религии, я поняла, что быть атеисткой — это значит быть самой собой.

«Лесбиянкам в Чечне намного сложнее»

Лично со многими ЛГБТ-людьми в Чечне я не знакома. Мы общались с одной бисексуалкой через интернет — она боялась встречаться вживую. Ее кто-то предупреждал, когда случаются рейды против ЛГБТ, охота на нас. Она говорила мне, что боится выходить из дому. Я лично не сталкивалась с насилием полиции из-за гомофобии, но всегда знала, что палиться нельзя: при любом полицейском участке есть отдел по поиску и ловле ЛГБТ-людей. Их хватают, взламывают их телефоны, сажают в тюрьму и пытают.

Официально это не признается. Со мной на связь однажды вышел полицейский. Он сказал, что он чеченец и гей, работает следователем. При этом женат. Я не знаю, врал он или говорил правду. Встретились и общались мы как приятели. Я подумала, что он может оказаться их агентом, и прервала контакты.

Подруга мне рассказывала, что у геев в Чечне есть специальное приложение, в которое они заходят через IP телефона. Очень сильная шифровка, чтобы точно было известно — человек «свой». Через это приложение они и общаются.

Но, надо заметить, есть огромная разница в положении геев и лесбиянок в Чечне, просто тотальная. В патриархальном обществе женщина вообще изначально приравнена к бесправному животному. Я это наблюдаю и сама на себе испытала. Так как мужчина считается выше женщины, он может ходить куда хочет, гулять с кем хочет, делать что хочет. Потому что он мужчина.

Такие жены являются и прикрытием их «неправильной» ориентации, и бесплатным инкубатором (рожают им детей), и обслуживающим персоналом. А гей снимает с себя подозрения.

Мне рассказывали, как девушка из села вышла замуж и однажды в телефоне мужа обнаружила любовную переписку с мужчиной. Оказалось, что муж тайком носит ее нижнее белье и посылает своему бойфренду интимные фото в женских вещах. Она в слезах бросилась к нему с этим телефоном, а он ее до полусмерти избил и сказал, что если она хоть кому-то об этом расскажет, он ее убьет и заявит, что она гуляла, и ему ничего не будет. В итоге она, вся в синяках, вырвалась и побежала к братьям. Те начали на нее давить: признавайся, откуда побои. Она рассказала. Тогда братья избили ее мужа — за то, что поднял руку на сестру, и за то, что он гей. К счастью, не каждый брат такая мразь, чтобы за сестру не заступиться, бывают и нормальные семьи.

Лесбиянкам в Чечне намного сложнее. Я однажды рассказала в узком кругу подруг, что хочу фиктивный брак с геем, хочу сбежать от родителей. Но подруги предостерегли: не делай этого, он будет тебя использовать, особенно если узнает, что ты хочешь сбежать. Будет еще хуже. Знаю истории, когда в семье узнавали, что девушка — лесбиянка, и быстро выдавали ее замуж. А бывает, уведут в лес и убьют. Это зависит от семьи.

«На этой почве происходят убийства чести»

У нас все, что связано с темой секса (даже слова «аборт» и «роды»), табуировано. Каждый должен понимать, о чем нельзя говорить. Например, о половом созревании. Если скажешь в классе, начинают хихикать. Девушкам и женщинам нельзя при юношах и мужчинах говорить «аборт», «роды», «рожает» — надо говорить «у тебя будет ребенок» или «она в положении». Это какая-то незримая грань, это создает напряженную атмосферу. Когда на уроке обществознания я один раз сказала слово «аборт», потому что учительница стеснялась, одноклассники надо мной смеялись и оскорбляли меня.

Нас не учат этому, мы сами понимаем по поведению старших, о чем надо молчать. Не спрашивая, мы уже должны понимать, что можно, чего нельзя. Если откроешь рот на эту тему, можешь опуститься в глазах людей.

Люди, которые себя позиционируют как очень религиозные, имеют извращенное понимание чеченского менталитета, религии и социальной жизни человека. На этой почве происходят «убийства чести». Их совершенно не расследуют. Как-то мы с матерью ходили к косметологу, она рассказывала про девушку, которая был первая красавица в селе, но очень холодная с парнями. Ее в 18 лет выдали замуж за мужика вдвое старше. Он на следующий день ее вернул и сказал, что она не девственница. Тогда два двоюродных брата отвезли ее в лес и там застрелили. Даже не удосужившись проверить девственность.

Другая девушка влюбилась во вьетнамца, которого отец нанял, чтобы положить плитку. Они вместе убежали. Их схватили в городе Шали. Парня отпустили, а ее брат убил. Я спросила и у той женщины, косметолога, и у матери: почему ту девушку убили?

Мама стала объяснять, что за честь рода в чеченском обществе в первую очередь отвечает женщина. Я спросила: разве можно за это убить? Обе — и мама, и косметолог — промолчали.

«Никакой гуманности, абсолютная дикость»

Я написала жалобу в Следственный комитет на человека, который пытался из меня при помощи Корана «изгнать джинна». Написала заявление, что этот человек — экзорцист. Лечение не по методам ислама преследуется в Чечне. Он внешне не был похож на религиозного целителя. Вполне обычная, даже зэковская внешность, неприятная. Шрамы на лице и на руках. Он не показал лицензию на лечение от джиннов, а она, как ни парадоксально звучит, должна быть. То есть сертификат, что он получил специальное образование, знает Коран и может лечить людей.

Было ли расследование, я не знаю. Мне мать говорила, что несколько раз приходил следователь. Но он являлся к бабушке по отцу, и его выпроваживали. Итогов разбирательства я не увидела.

В декабре 2018 года меня снова поместили в психбольницу. Там, где я лежала, можно было на три дня возвращаться домой. Я все подготовила, выждала время и сбежала.

Когда я сбежала, родители меня очень агрессивно и настойчиво искали, проверяли номера машин моих знакомых, нашли тех, кто мне помог, и угрожали им, требуя меня выдать. Они побывали во всех местах, где я предположительно могла быть. Не упускали ни единой возможности меня поймать.

И хотя я уже совершеннолетняя, им помогала полиция. Для них я преступница, ослушавшаяся родителей. У родственников моей матери есть связи в полиции. Они действовали незаконно: приходили к людям, которые мне помогают, угрожали, что порежут и убьют. Никакой гуманности, абсолютная дикость. Больше всего я боюсь, что они меня найдут.

У меня есть специальность: я педагог, преподавательница английского языка. Я училась уже на четвертом курсе, не доучилась, так как родители меня посадили под домашний арест, а потом закрыли в психушку. Я должна была бы учиться уже на пятом курсе.

Сейчас у меня нет ни с кем отношений. Мне сейчас не до этого, на первом месте безопасность. Я не знаю, как моя фамилия попала в прессу. Однажды те, кто мне помогали, сообщили, что обо мне пишут. Я привыкла к людям относиться так, как будто они все против меня, по-другому у меня не получается. Эта травма настолько глубокая, иначе я просто не могу уже, это защитная реакция. Поэтому я стараюсь с людьми лишний раз не общаться, мне легче самой с собой. Когда меня начинают спрашивать о моей жизни, мне вроде и хочется рассказать — в надежде, что меня поймут, но когда вновь слышу непонимание, сразу замыкаюсь.

Но мои имя и фамилию мне неприятно носить. Имя — потому что я не мусульманка. А фамилия мне неприятна, потому что весь этот род всегда был жесток по отношению ко мне. Пусть фамилия и имя останутся в прошлом, а я буду жить свободной и выберу фамилию, какую захочу.

«Лента.ру» попросила прокомментировать ситуацию координатора программы «Экстренная помощь российской ЛГБТ-сети» Давида Истеева.

Аминат написала мне в первый раз в ноябре 2018 года. Рассказала свою историю. На тот момент у нее еще был паспорт и телефон. Договорились, что я куплю ей билет на самолет из Минеральных Вод в Москву, а она приедет из Чечни на такси. В тот момент я еще не знал, что она писала заявление на муллу в полицию, иначе даже не предлагал бы самолет: ей не просто отказали в регистрации заявления, ее поставили на контроль в полиции. Данные паспорта занесли в транспортную систему «Магистраль». И как только мы купили билет, сотрудникам полиции пришла информация об этом. Они созвонились с полицией в Минводах и сказали ее задержать. Те задержали, забрали паспорт и ничего не объясняли.

О том, что дочь сбежала, родственники узнали от полиции, и отец выехал за ней в Минводы. Забрали ее, увезли в Чечню. Она пропала, связи не было. Мне звонила полиция, я не стал разговаривать. В декабре 2018 года ее повезли в Москву в НИИ. Там родителям сказали, что она не больна, но их это не устроило. Она рассказала врачу о том, что с ней творят, тот говорил с отцом, пытался повлиять на него. После этого разговора отец ей сказал, что если она еще где-нибудь откроет рот, то он подведет к ее подушке ток, когда она будет спать. В тот же день Аминат сбежала от них в Москве. Без денег, без телефона, без паспорта.

Она пыталась дозвониться мне с телефонов прохожих, но я был в Стамбуле, а телефон лежал в отеле. Когда я начал перезванивать, было поздно. Мне рассказали, что телефон просила девушка на автобусной остановке в районе Балашихи, металась по остановке. Я понял, кто это, но больше она не звонила.

Она не выходила на связь до конца марта 2019 года. Все это время ее держали в психоневрологическом диспансере в Грозном. В выходные она находилась дома. Когда была у бабушки в гостях, нашла телефон тети и поняла, что это единственный шанс. Позвонила мне и сказала, что бежит в такой-то день. Я спланировал выезд, расставил людей в точках. Мы не знали, сможет она выбраться и вызвать такси или нет. Сбежала с пакетом вещей и все, ни документов, ничего. На посту такси остановили на проверку, и мне пришлось отправить фото ее паспорта таксисту по мессенджеру.

На следующий день мне звонили полицейские из Осетии, Чечни, некие силовики с угрозами. Прислали адрес моей прописки и велели «ждать в гости». Мы везли ее неделю в другой город — только днем, меняя машины. Полиция приходила к человеку, который передавал ее там. Так они узнали номер моего сотрудника и отследили адрес.

17 мая к моему сотруднику ворвались в квартиру мать Аминат и семь чеченцев. Перевернули квартиру, угрожали убийством, нашли мой контакт в телефоне, сказали, что найдут и убьют. Аминат в тот же день увезли в другой город.

До октября мы с адвокатами снимали ее с розыска и требовали вернуть ей паспорт. Все наши попытки просто восстановить паспорт были тщетными. Ей не отдали паспорт, отец запретил. В итоге во всех базах числилось, что паспорт у нее есть — езжайте забирать в Чечню. За паспортом и на опрос в Москве мы возили ее с адвокатом, вооруженной охраной и СМИ. После этого ее увезли из России.

Это один из самых сложных наших случаев, и мы ожидаем от родственников очередного приезда с угрозами. Все наши заявления в полицию по факту нападения на квартиру и угроз остались без внимания.

Отставка губернатора Санкт-Петербурга Георгия Полтавченко вскрыла давно существующие проблемы управления Северной столицей. Петербургская пресса предрекает череду громких расставаний с бывшим чиновничьим истеблишментом города.

Первой ласточкой оказалась глава юридического комитета городской администрации Юлия Осипова, которая 9 октября была вынуждена покинуть свой пост. Наблюдатели видят в этой отставке начало широкомасштабной «зачистки» Смольного, на которую у временно исполняющего обязанности губернатора Александра Беглова якобы имеется мандат президента. Особенный интерес в связи с ожидаемыми перестановками вызывает естественный вопрос, кто будет курировать бюджетную часть города. Особенно сферу государственных закупок, занимающую второе место в общероссийской системе (469 миллиардов рублей по итогам 2017 года).

Лакомый кусок

В нынешнем году система государственных закупок окончательно становится электронной, что по замыслу правительства позволит увеличить ее эффективность, а соответственно, и объемы средств, которые через нее проходят (для понимания — в Москве этот показатель составляет 2 триллиона рублей по итогам 2017 года). Санкт-Петербург вполне может подтянуться к столичным показателям, так как в регионе регулярно анонсируют крупные проекты — инфраструктурные, урбанистические, да и просто — повседневные, рутинные, но без которых город жить не может.

В конце августа 2018 года в Санкт-Петербурге проходил Второй межрегиональный форум контрактных отношений. В центре внимания представителей власти предержащих были как раз проблемы, связанные с государственными закупками. Вице-губернатор города Сергей Мовчан (курирует в городе госзаказ) тогда обратил особое внимание присутствующих на то, что Санкт-Петербург постоянно совершенствует закупочную систему, инициируя мероприятия по борьбе с коррупцией, общественному контролю, обеспечению открытости и прозрачности.

«Наш город первым в стране инициировал проведение ежемесячных мероприятий по анонсированию предстоящих закупок до публикации извещения о них в единой информационной системе. Это позволяет сделать городской госзаказ максимально открытым и конкурентным: вход на анонсирование свободный для представителей бизнеса, общественных организаций, прессы», — отмечал он.

Однако несмотря на это, есть в данной бочке меда и небольшая ложечка дегтя. Связана она с работой председателя Комитета по государственному заказу Санкт-Петербурга Дмитрия Сачкова, которого нет-нет, да критикуют в местной прессе. Хотя по каким-то странным причинам поисковики, особенно отечественный Яндекс, практически не замечают этой критики. Но менее зависимый от российских реалий Google отмечает, почему так происходит, формулировкой: «некоторые результаты поиска могли быть удалены в соответствии с местным законодательством». «Дело в том, что в соответствии с российским законодательством граждане России в некоторых случаях могут подать нам запрос на удаление определенных URL, связанных с их именем, из результатов поиска на Google.ru», — уточняет робот свое поведение при поиске информации о Дмитрии Игоревиче Сачкове.

Тем не менее отсутствие чего-либо на поверхности, не означает, что этого нет в глубине информационного пласта. Так, например, интернет сохранил некоторые неоднозначные материалы, касающиеся деятельности Дмитрия Сачкова на руководящих постах в структурах, аффилированных с холдингом «Фаэтон» братьев Снопков. Интересы холдинга были связаны со строительством и заправками. Один из авторитетных девелоперов Санкт-Петербурга в беседе с «Лентой.ру» охарактеризовал деятельность холдинга весьма кратко: «С «Фаэтоном» приличные люди старались не работать — полные отморозки».

По утверждению oglaskaspb.com, Дмитрий Сачков очень вовремя покинул пост генерального директора «Фаэтон Девеломент Групп». Как пишет ресурс, он фактически «перестал числиться в компании генеральным директором непосредственно перед тем, как в отношении нее была инициирована процедура банкротства. Это невольно вызывает ассоциации с руководителями, которые покидают свои компании, намеренно доведя их до финансового кризиса», — утверждает издание. А закончилось все тем, что в феврале 2013 года УМВД России по Центральному району Санкт-Петербурга возбудило уголовное дело по статье «мошенничество в особо крупном размере». Поводом для него стало заявление одного из основных кредиторов холдинга — банка ВТБ, которому «Фаэтон» оказался должен 713,5 миллиона рублей, выведенных из него через подставные фирмы.

Или — еще один увлекательный рассказ из глубин интернета о взаимоотношениях, которые выстроились после прихода Сачкова на должность председателя Комитета по госзаказу Санкт-Петербурга между относительно небольшой московской электронной площадкой «ЭТС» (НЭП), аффилированной с группой «Фабрикант». За подписью вице-губернатора Игоря Албина тогда появилось специальное поручение перевести все торги города только и исключительно на эту площадку, хотя правительством утверждены для этих целей целых шесть ЭТП. К тому же НЭП занимает всего четвертое место среди отечественных площадок по объему размещенных заказов с долей в 19,38 процента.

Тогда чиновники Антимонопольного ведомства города высказали изданию «Деловой Петербург» мнение, что «в этой инициативе просматриваются признаки нарушения статьи 15 «Закона о защите конкуренции»». А руководитель УФАС по Петербургу Вадим Владимиров прокомментировал эту новацию так: «Указанная статья напрямую запрещает органам госвласти субъектов РФ принимать акты и осуществлять действия, которые могут привести к недопущению, ограничению, устранению конкуренции. В данном случае может получиться, что для одной площадки будут созданы преимущественные условия по сравнению с ее конкурентами». Сразу оговоримся, что в самом «ЭТС» изданию сообщили, что «не видят нарушения конкуренции в данной договоренности со Смольным».

При этом на словах Сачков, выбравший для основного оборота госзакупок единственную московскую площадку, демонстрировал стремление к развитию конкуренции в этой сфере и локализации данного сегмента в регионе. Так, например, он поддержал предложение правительства Москвы разрешить городам федерального значения, а также субъектам РФ с объемом госзакупок более 100 миллиардов рублей в год, использовать собственные интернет-порталы, независящие от ЕИС.

«В регионах действительно существуют свои информационные системы, представляющие собой логический механизм учета, планирования и исполнения предписанных законом закупочных операций. Однако мы не считаем правильным отказ от взаимодействия с ЕИС», — рассказывал Дмитрий Сачков в интервью изданию «Бюджет.ру». «Я уже неоднократно говорил о том, что это будет противоречить принципу единого экономического пространства на территории РФ. Санкт-Петербург предлагает дать приоритет региональным системам: созданные в региональных информационных системах документы в соответствии с законом должны быть опубликованы в ЕИС. Если интеграция данных невозможна, то необходимо опубликовывать в ЕИС подписанный первичный документ в качестве копии, зарегистрированной в личном кабинете заказчика в ЕИС. Таким образом мы выступаем за увеличение роли региональных систем для работы государственных заказчиков», — подчеркивал он.

Монополизация now

Между тем судя по тому, что удалось «накопать» питерским СМИ, на деле в городском секторе закупок, наоборот, происходила скрытая монополизация. Такой вывод следует из того, что с 2018 года комитеты и районные администрации потеряли полномочия по распоряжению госзаказом свыше 20 миллионов рублей, все остальные закупки стали проходить только через комитет по госзаказу.

Примечателен генезис этой инновации. Когда Дмитрий Сачков пришел на пост председателя Комитета по госзакупкам в феврале 2015 года — тогда комитеты, районные администрации и госучреждения самостоятельно проводили любые тендеры и аукционы на сумму от 50 миллионов рублей. Уже в апреле 2016 года сумма была снижена до 40 миллионов рублей, а с 2018 года — уменьшена еще вдвое (это на фоне роста курса доллара, увеличившегося ровно вдвое за тот же период). То есть господина Сачкова ни одни более-менее существенные торги миновать не могут.

«Теоретически это нововведение может увеличить прозрачность закупок. Комитет по госзаказу может вносить изменения в техническую документацию, которую в комитете или районе написали под конкретного подрядчика», — комментировал тогда инициативу Дмитрия Сачкова руководитель регионального антикоррупционного центра «Трансперенси Интернешнл» в Петербурге Дмитрий Сухарев. «Впрочем, на действия самого комитета по госзаказу тоже поступает много жалоб, в том числе в антимонопольную службу. Посмотрим, что у них получится. Зато можно гарантировать, что объем работы у комитета значительно вырастет. Даже не в 2 раза, а намного больше», — отмечал он же. Следствием этих новаций были многочисленные судебные разбирательства. Но главное не это — по мнению экспертов, экономии налогоплательщики при этом новом порядке так и не дождались.

По мнению экспертов «Делового Петербурга», десяток законов и постановлений указывают как раз на то, что такой тотальный контроль Комитета по госзакупкам города не требуется. Достаточно лишь согласовать предмет закупки и месяц, когда ее объявят. Установленная же с приходом Сачкова система лишь увеличивает бюрократию и, главное, риск коррупции.

Еще в 2016 года в прокуратуру Санкт-Петербурга поступила жалоба на то, как Комитет по госзаказу согласовывает самые небольшие контракты — заказчиков работ якобы заставляют согласовывать все детали закупки: цену, сроки, техзадание, результаты выбора подрядчика и прочее — с распорядителем денег. В ответ на письмо из прокуратуры Дмитрий Сачков заявил, что ничего плохого в согласованиях деталей конкурсов не видит.

«Контракты только кажутся маленькими. Представьте, какие суммы тратятся по этим якобы маленьким контрактам ежегодно только на заказ питания школьников. Кто же отдаст контроль над этим рынком каким-нибудь школьным директорам? С другой стороны, полностью исключать школьного директора из цепочки тоже невыгодно, поскольку в случае проблем можно будет указать, что заказчик-то — он. Вся ваша история описывается одной русской поговоркой «Нашли козлов отпущения»», — высказал тогда свои соображения собеседник, хорошо знакомый с работой комитета по госзаказу.

Другой участник рынка госзакупок Санкт-Петербурга охарактеризовал положение Дмитрия Сачкова в структуре исполнительной власти города таким образом: «Фактически в комитете нет «вторых» и «третьих» лиц, есть только первое лицо — господин Сачков. Он распределяет систему закупок. Он определяет, кто, где и какой госзаказ будет размещать, с какой конкурсной документацией, на какую сумму и на какой электронной торговой площадке». «Такая централизация власти не может не отразиться негативно на деятельности комитета», — подчеркнул источник.

Однако ничто не вечно под луной. Особенно, когда построено на связях с, так сказать, уходящей натурой. А влияние Дмитрия Сачкова на всю систему госзакупок в Санкт-Петербурге журналисты города объясняли тем обстоятельством, что он является креатурой Давида Адамия, начальника аппарата губернатора, который в свою очередь вошел в историю Северной столицы, как «серый кардинал» Георгия Полтавченко. В 2013 году он работал в подчинении у Давида Адамии, будучи его заместителем. Как уже говорилось выше — до прихода в Смольный Дмитрий Сачков работал в бизнес-структурах и в течение 4 лет занимал пост гендиректора «Фаэтон Девелопмент Групп».

В свою очередь Адамия с 2012 года отвечал за составление плана работы губернатора, участие первого лица в мероприятиях, готовил письма от градоначальника, осуществлял секретное делопроизводство, для которого в аппарате имелся специальный сектор. Давид имел опыт работы в рекламном бизнесе, поэтому занимался формированием имиджа губернатора. Исходя из этого, можно с очень высокой долей уверенности предположить, что с уходом губернатора свое кресло покинет и его «серый кардинал», а вслед за ним на выход пойдут уже и его креатуры. По крайней мере, обычно при смене команды, что в государственных, что в бизнес-структурах, бывает именно так.

Соответственно, смена администрации позволяет надеяться, что сложившаяся ситуация в секторе госзакупок Санкт-Петербурга может быть улучшена. И не только в цифровых показателях.

Советская власть с самого начала пыталась создать нового человека, свободного от предрассудков, морали и мышления гражданина Российской империи. Удалась ли попытка, и если да — какими качествами обладает советский человек? Этим вопросам была посвящена дискуссия, состоявшаяся в Еврейском музее и Центре толерантности при поддержке Фонда Егора Гайдара. В ней участвовали писатель и политолог Денис Драгунский и доктор юридических наук Тамара Морщакова. В роли ведущего дискуссии выступил политолог Леонид Гозман. «Лента.ру» публикует выдержки из выступлений участников беседы.

Кем был советский человек

Денис Драгунский:

Человек советский отличается от человека несоветского, но тут нужно принять во внимание две вещи. Во-первых, эти отличия являются не только структурными, но и количественными. Людей, похожих на него, можно, наверное, найти и в Англии, и во Франции, и вообще где угодно. Но речь идет о выраженности этих черт и их распространенности, и в этом смысле советский человек вполне состоялся.

Я бы хотел обратить внимание на некоторые его особенности, которые мне кажутся наиболее важными. Он крайне инфантилен, так как социально беспомощен. Он не умеет бороться за свои права, отвечать на насилие насилием — об этом писал еще Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ». Людям звонили в дверь, и они не притаивались с топором, а спокойно отдавали себя во власть тех, кто их приходил арестовывать, говоря, что «произошла чудовищная ошибка». Это очень важное свойство. Советский человек — кто угодно, но не бунтарь, не борец во имя личных интересов. При этом он может проявлять массовый героизм, когда речь идет об общем порыве — например, на фронте.

Из-за своего инфантилизма, как это ни странно, советский человек приспосабливается к чему угодно. Если мы посмотрим романы конца 1970-х годов, прежде всего тексты Юрия Трифонова, то увидим советского человека во всей его неприглядной красе. Он образованный, неглупый, вроде бы и неплохой, но при этом готовый на любую подлость, способный в фигуральном смысле перегрызть горло ближнему своему ради чего угодно — ради квартиры, должности, прибавки к жалованию и так далее.

Это люди, для которых не существует высших ценностей, зато на бытовом уровне советский человек очень адаптивен. Там, где западный просто бы сдох или устроил бы резню, наш говорит: «Ничего-ничего, мы приспособимся, в очереди постоим два раза, если в одни руки только одну курицу дают, а чтобы не узнали, нахлобучим шапку и поднимем воротник».

Очень важно, что советский человек не умеет сочувствовать, как все маленькие дети. У него начисто отсутствует эмпатия. Он никогда не вступится за соседа. Хотя исключения из правила существуют: мы знаем «Поэму о неизвестном герое» Маршака. Но он и был неизвестным героем — тот парень, который бросился в горящий дом спасать ребенка, потому что это единичный случай. Хата советского человека всегда с краю. Он не сочувствует, и потому эмоционально увечен.

Поэтому он еще довольно злобный в своей инфантильной агрессии. Она направлена не на защиту себя и своих близких — советский человек с легкостью сдает жену, детей, если мы возьмем 30-е годы. Но он очень любит ухватить кусок. У одного замечательного писателя я встречал слова о том, что эти люди совершали подлости не потому, что боялись смерти, а потому, что боялись вместо черной икры есть красную. Советский человек — ужасный потребитель, он любит вещи, красивые и не очень, он скопидом, жадный, заглатывающий персонаж.

Дальше — самое интересное. Он не верит в смерть другого человека и в свою смерть, для него жизнь — копейка, как это ни странно при всем вышеперечисленном. Советский человек очень похож на босоногих детишек из армий одного либерийского генерала: он им показывал голливудские фильмы, в которых герои убивали друг друга, а потом показывал другой фильм с теми же актерами и говорил: «Вот, смотрите, он же жив!» Генерал объяснял таким образом детям, что люди не умирают. Потому стреляйте смело, это игра, и если вас подстрелят — ничего страшного, вы тоже оживете через две минуты.

В этой связи у советского человека совершенно отсутствует социальная солидарность. Недавно в интернете была статья молодого бизнесмена, который писал: «А если будет у меня в компании профсоюз, я всех повыгоняю. Убейте меня, если я дам своим работникам прибавку к зарплате из-за инфляции!» Такой вот «злой барин». Удивительно не это. В конце концов, каждый злой барин имеет право высказаться, и я как либерал готов признать его. Удивительно другое: в огромных обсуждениях этого текста в интернете более половины людей говорили — мол, а что? Он хозяин, он имеет право, это его фирма, потому он может пинать тебя ногами. Не нравится — уходи.

На самом деле советский человек живет в жестком вертикальном мире. Русская поговорка насчет начальника и дурака совершенно справедлива применительно к нему. Советский человек истово верит, что начальник имеет право бить, издеваться, недоплачивать, воровать, носить часы стоимостью два миллиона долларов. И беда в том, что такие люди составляют значимую часть нашего общества.

Нравственное начало

Тамара Морщакова:

Я не буду говорить о том, насколько реальна фигура Павлика Морозова, но советской власти было важно растить в людях сознание такого рода. Вся идеологическая мощь государства направлена на то, что ему важнее всего. Вырастить таких людей не удалось, но заставить их так себя вести в ряде случаев — да.

Не забывайте, что человек никогда не терял страха перед властью. Вспомните, у Гроссмана в «Жизни и судьбе» описывается громадный, светящийся синими буквами лозунг «Госстрах». И он читался не так, как бренды каких-нибудь страховых компаний. Если говорить о том, как удавалось корежить души людей и мучить их, то чувство страха было главным оружием.

Сколько мы знаем историй, как родители скрывали от детей репрессии, которым подвергались их родственники, берегли их от этого, потому что все знали, что лучше не рождать в них ни этот страх, ни желание сопротивляться ему. Я не верю в то, что люди, занимавшие, казалось бы, самые высокие посты, предавали своих жен и чувствовали себя после этого счастливыми. Но они знали, что в той обстановке иного выбора у них нет. Выход один: остаться самому в таком же беспомощном положении или лишиться последней надежды помочь близкому человеку и даже увидеться с ним.

Большевики не могли изменить подлинно существовавшие между людьми отношения. Но если мы говорим о любви и настоящей дружбе, то, я думаю, далеко не статистическое большинство представителей людской породы на Земле способны на такие чувства, потому что эти чувства часто мимикрируют: называют их так, а по сути многие не умеют их испытывать. Кто-то не умеет любить, кто-то не умеет дружить. Они думают, что делают это, но лишены даже счастья знать, что это такое.

Кто же написал «четыре миллиона доносов», как писал Довлатов? Ассоциировал себя советский человек с палачами или с жертвами? И то, и другое. Ложные цели одурманивали. Жена могла действительно назвать мужа врагом — в том смысле, в каком это видела власть. Другое дело, что он не становился личным врагом для своей семьи.

Почему человек сотрудничал с властью? Один так приспосабливался, другой зарабатывал на бутерброд с черной икрой, третий от страха, потому что был уверен, что за ним постоянно следят или даже провоцируют, позволяя ему донести или не донести… Нельзя жить в одномерном пространстве и считать, будто все писали доносы по одной причине.

Мне кажется, что то, как часто доносили, на самом деле обусловлено тем, что на этом пространстве Земли человек всегда рассматривался как средство. Поэтому где-то на подкорке его мозга — генотип, что ли, такой у него выработался, — возможно, была записана мысль, что как это самое средство он будет пригоден, только если будет доносить. Ну, а то, что люди так рассчитывались с врагами, мстили в личных или публичных отношениях, завоевывали авторитет, — это само собой.

Интересно другое: чаще у нас это бывало, чем у других, или нет. Я бы сказала, что в условиях слома строя, который произошел в связи с революцией, ломались многие нравственные устои. Возьмем совершенно дикую вещь, которую я терпеть не могу: крепостное право. Ужасов и гадства человеческого в нем хватало, но еще была и некая странная связь почти родственного свойства между хозяином и тем, кто по сути был рабом. Я привожу этот пример только для того, чтобы показать существование тех нравственных, родственных отношений, существовавших между людьми. Они сломались тогда, когда умерла Российская империя. Потом сломалось нравственное начало, которое должно было родиться на фоне российской литературы XVIII-XIX веков, поскольку она, как говорили большевики, насаждалось представителями господствующих классов. И в большинстве случаев тут речь шла о том, что насаждала настоящая интеллигенция. Отсутствие нравственности в любой среде — будь она ориентирована на создание типа нового советского человека или на что-то другое — обуславливает ситуацию, в которой все остальное начинает рушиться.

Большевистская сволочь

Денис Драгунский:

Власть действительно смогла воспитать советского человека. Большевики действительно произвели революцию в ценностном смысле, потому что царская власть, при всей ее жестокости, стремилась к добру в конкретном смысле. Во время нее не было таких выражений, как «уничтожать», «расстрелять как бешеных собак», «ликвидировать как класс», «стереть с лица земли». Ни один русский поэт, даже самый реакционный, не мог написать, как Сергей Михалков: «Ты будешь стерт с лица Земли, чтоб мы спокойно жить могли».

Был ужасный человек — монархист, антисемит и подонок, но при этом джентльмен и умница — Иван Солоневич. Он в своей книге «Россия в концлагере» написал замечательную вещь: революционность большевиков состояла в том, что они сделали ставку на сволочь. Власти стран всего мира ставили на хороших людей, благородных, умных. Большевики сознательно сделали ставку на подонков. Как писал Солоневич, на людей «с мозгами барана, моральным чувством инфузории и волчьими челюстями, на человека, который в групповом изнасиловании участвует шестнадцатым». Гениальнее не скажешь.

Большевики были лишены какой бы то ни было морали. Хотели ли они хорошего? Нет. Большевистская сволочь, придя к власти, хотела только одного: грабить, насиловать и держаться у власти до последнего. Строительство танковых заводов, перекрытие рек, лесополосы — все это было сделано для того, чтобы Сталина не повесили. Когда мы это поймем, когда мы перестанем заниматься словесной эквилибристикой — мол, об этом рассуждать сложно… Да ничего сложного! Пришли преступники, мерзавцы, подонки, уголовники, такие, которых в любой камере утопили бы в параше. Вот кто правил нами на протяжении десятилетий. И когда мы это поймем — тогда и сможем наконец выдохнуть и справедливо оценить и советскую литературу, лизавшую жопу этим подонкам, и советское искусство, изображавшее этих подоноков, и советский театр, ставивший про этих подонков «Гибель эскадры» и «Оптимистическую трагедию».

Народы СССР пережили антропологическую катастрофу. Мы еще десятилетиями будем зализывать эти раны, но для того, чтобы их зализать и залечить, мы должны перестать говорить глупости о том, что этот опыт был сложным и многосторонним, что кого-то надо понять… И в особенности перестанем обсуждать «внутреннюю свободу», которая является последним прибежищем негодяя и труса. Свобода бывает нормальная, внешняя. Внутреннюю хорошо описал китайский писатель Лу Синь в пародийной повести «Подлинная история А-кью»: живет такой старик-конфуцианец, его все бьют, а он говорит, что морально выше всех.

Давайте уже в 2017 году, в столетний юбилей революции, скажем правду о себе и своей стране. Мы же взрослые люди, седовласые мужчины, мускулистые юноши, женщины, матери. Ну скажите же правду, что ничего хорошего не было в эти годы. Ни-че-го. И человек вышел достаточно паршивеньким. Чтобы он стал немного лучше, надо говорить правду.