Российские полицейские получают тысячи заявлений о фактах домашнего насилия. Мужья бьют жен, дети — пожилых родителей, однако уголовных дел по этим фактам практически не возбуждается. Так было не всегда, но дело даже не в декриминализации домашнего насилия. Обо всех причинах этого явления
Я работаю «на земле» уже пятнадцать лет и могу с уверенностью сказать, что домашнее насилие (или семейно-бытовые конфликты, как их принято называть в нашем полицейском обиходе) — это бич любого спального района.
Сообщения по «02», связанные с теми или иными конфликтами и насилием в семье, поступают каждый день. Их реально очень много. Не могу даже сказать, какую долю такие сообщения составляют от общего потока, потому что многие женщины обращаются напрямую к участковым, приносят заявления в дежурные части или пишут на почту. Я полагаю, что это около 40 процентов от всего, с чем сталкивается полиция на земле.
Да, в большинстве случаев потерпевшими выступают женщины, а правонарушителями или преступниками — их сожители или мужья. Но также нередки ситуации применения насилия взрослых детей к своим родителям, что вообще, по-моему, в общественной среде никак не обсуждается.
Есть проблемы и с насилием в отношении несовершеннолетних. Здесь, наверное, ситуация благополучнее всего. Государство этой темой занимается вплотную. Есть подразделения по делам несовершеннолетних, органы опеки, районные комиссии по делам несовершеннолетних, школьные психологи и так далее. Есть воля бороться с насилием в отношении детей и у
Вернемся к наиболее классическому проявлению насилия на дому: муж бьет жену. Большинство таких историй не выплывает наружу. Особенно если это происходит один раз. Часто пострадавшие никуда и никому не жалуются вообще, даже своим родственникам и друзьям. Бывает так, что участковый замечает следы побоев на лице у женщины, пробует расспросить, а в ответ слышит либо историю про то, как «в комнате лампочка перегорела, и я стукнулась», либо — «сами разберемся, ступай».
С ними нужно работать, безусловно. Вот именно там, в этой тишине и замкнутости, я считаю, возникает риск совершения бытовых убийств или причинения тяжких телесных повреждений. Всем ли известно, что самое распространенное орудие убийства у нас в России — это кухонный нож?
Вся надежда только на то, что в семье тирана есть не только молчаливая жена, но еще и дети, которые ходят в детский сад, школу. Там уже проблемы в семье могут заметить специалисты.
Даже не буду рассуждать об этих скрытых эпизодах насилия, потому как есть масса эпизодов явных, открытых — мы с ними-то не можем толком разобраться. Это не только те, кому совсем туго, но и те, кто не хочет запускать ситуацию, а еще и те, кто преследует свои корыстные цели: запугать, шантажировать, вытурить супруга с жилой площади, ну, и наконец, просто нездоровые граждане, которым приносит удовлетворение общение с полицейскими.
Так или иначе, в каждом подъезде любой столичной многоэтажки живет такой мужчина, который систематически тиранит свою жену, детей или мать. И он в таком своем качестве уже известен полицейским.
Как изменилась работа полиции со случаями насилия в семье, можно заметить по статистике возбуждаемых в районных ОМВД уголовных дел. Пятнадцать лет назад дознаватели были завалены материалами об угрозах убийством (119 УК) и о побоях (116 УК). Сейчас же подобных дел единицы.
Что произошло? Проблема крылась в палочной системе. Если дежурный передавал участковому информацию, что по такому-то адресу «семейный скандал», то руководство уже предполагало, что результатом поездки станет раскрытое уголовное дело. С таким пониманием ситуации участковый, работая с потерпевшей, подталкивал, подгонял ее историю к общепринятой фабуле: «разъяренный муж схватился за нож и стал размахивать им перед моим лицом — это я восприняла как реальную угрозу своей жизни». Дальше подтягивалась соседка, которая подтверждала, что якобы слышала, а может, и видела такое. Потом изымался нож, с которого даже отпечатки пальцев не снимали. А увенчивал всю эту картину допрос подозреваемого, в ходе которого ему разъяснялась возможность примириться в суде при условии, что он признает вину. И большинство вину признавало…
Статья о побоях применялась более честным способом, но сути проблемы это не решало. Потерпевшие и полицейские преследовали разные цели: первые хотели получить помощь и защиту от домашнего насилия, а вторые — формально выполнить план по раскрываемости преступлений.
Реальных сроков по этим статьям никто не получал (в основном они отделывались штрафом или условкой). Домашние тираны возвращались в семью, часто — еще более обозленные на своих жен, чем прежде. И все повторялось заново. Так, особо упорные мужчины получали по две, три и даже четыре судимости. Все без толку.
Перемены происходили постепенно. Они были связаны не только с декриминализацией статьи 116, но это событие стало важным толчком к тому, чтобы полицейские стали меньше обращать внимания на то, что происходит в семьях. Мол, слишком много геморроя.
У прокуратуры возросли требования к доказыванию умышленности преступлений. Вот, к примеру, одно из недавних редких теперь дел об угрозе убийством (мужчина угрожал другому мужчине) получило ход только благодаря наличию видеозаписи. Это позитивные перемены, думаю.
Современные полицейские — это молодые люди, которые хорошо дружат с техникой. Они стали с легкостью раскрывать такие преступления, которые прежде были безнадежными висяками. Последний пример: у женщины в поликлинике украли кошелек. Так ребята отследили злодейку по камерам до автобуса, потом по номеру билета, который она приложила к валидатору установили ее личность. В результате задержана пожилая женщина — профессиональная карманница.
Но никто не «натягивает» теперь конкретный бытовой случай на статью. Страшновато, да и зачем? (Есть риск, что прокуратура или начальство проведут проверку и привлекут к ответственности за фальсификацию доказательств.) Большинство обращений и заявлений о домашнем насилии, которые прежде получали развитие в уголовной плоскости, остаются без какой-либо реакции вообще. Административных дел о побоях (6.1.1 КоАП) мало. Уголовных дел о побоях вообще не возбуждается, хотя в статье ведь говорится, что она применяется в случае совершения преступления в отношении близких.
Все это не потому, что полицейские такие черствые и бессердечные люди. Просто нагрузки на тех, кто трудится на «земле», теперь просто космические. Еще 15 лет назад, по приказу, на каждого участкового приходились три тысячи человек населения, на старшего участкового — 1,5 тысячи. В настоящее время на одного сотрудника, по факту, приходится от шести до девяти тысяч, то есть каждый тянет по два или три участка.
При таком раскладе времени на то, чтобы работать с трудными семьями, заниматься профилактикой домашнего насилия, просто не остается. Участковому приходится делать то, на чем акцентирует его внимание руководство: ищет нелегальных мигрантов, угнанные машины и так далее… А на домашнем насилии внимание не акцентируется.
Целыми днями можно сидеть на опорном пункте и только отписывать бессмысленные материалы по случаям нарушения тишины. При этом ведется двойной документооборот: в бумажном и электронном виде.
Теперь что касается отказных материалов. Не надо думать, что если на ваше заявление полицейский ответил отказным постановлением, то это все равно, что он выкинул материал на помойку. Нет!
Во-первых, есть такие случаи, когда нам все-таки удается возбудить уголовное дело об истязании в отношении домашнего тирана. На моей памяти был, правда, лишь один такой. Избитая мужем женщина выбежала голышом на улицу. Тогда мы собрали показания свидетелей, в том числе друзей подозреваемого, которые подтвердили, что тот бил ее в их присутствии, и присовокупили отказные материалы по ее прежним заявлениям, которые подтвердили, что преступление было длительным.
Во-вторых, отказные материалы принесут большую пользу после принятия закона о домашнем насилии. Да, я уверен, что такой закон нужен — и он будет принят. И он должен стать основой для большой и системной работы.
Здесь следует как с несовершеннолетними — создать комиссии по делам о домашнем насилии на районном уровне. Ничего сложного в этом нет. Включить в работу психологов, врачей, сотрудников опеки, полицейских. Зачем? Чтобы ставить тиранов на особый учет. К примеру, сроком на один год. Работать с ними и с их жертвами, с их детьми.
Приехали полицейские по «02» на семейный скандал, собрали материал и отдали в комиссию. А участковому, имея на руках справку из этого органа, после получения дальнейших сигналов от потерпевшей уже не надо будет распинаться перед прокуратурой и дознавателем, доказывая, что вот этот человек — истязатель.
Зачем еще полицейским закон о домашнем насилии и такая комиссия? Да чтобы снять с себя ответственность. Частично.
Ведь на практике сейчас встречаются две крайности. В одном случае, участковый действует строго по форме: сперва принимает заявление, а затем, через два дня, когда потерпевшую хорошенько обработает или отлупит злодей, прикрепляет к материалу ее новое заявление, что никаких претензий она к мужу не имеет (даже не заявление порой, а скриншот сообщения из мессенджера с ее номера). Так ситуация подводится под «примирение» или отказной, а потом вдруг человека убивают и крайним объявляют участкового, хотя тот формально ничего не нарушил. Просто отнесся к проблемам потерпевшей равнодушно.
А в другом случае — наш парень хватает злодея за ворот и грозится набить ему морду, если тот еще раз позволит себе распускать руки. Оборачивается порой такой метод жалобами на самого участкового, его увольнением или привлечением к ответственности, если морду тот злодею действительно набьет. И потерпевшая, которую полицейский защищал, и откуда-то вдруг возникшая мать мужчины будут хором кричать о ментовском беспределе.
Не надо вынуждать участковых заниматься самодеятельностью. Проблема домашнего насилия есть, ее нужно признать на государственном уровне и принять конкретную программу действий.