Ремонт стиральных машин на дому.
Ремонт посудомоечных машин Люберцы, Москва, Котельники, Жулебино, Дзержинский, Лыткарино, Реутов, Жуковский, Железнодорожный. Раменское. 8-917-545-14-12. 8-925-233-08-29.
Двухдневный визит российского президента в Японию, который грозил стать историческим, в итоге обманул ожидания местных жителей — спор о суверенитете Курильских островов пока не нашел своего решения. Каждая сторона считает себя правой, но готова начать совместную хозяйственную деятельность на спорных территориях. Условия, формы и области этой деятельности предстоит согласовать министрам и ведомствам. А лидеры тем временем рассказали о том, чего они хотят друг от друга.
В середине XIX века, когда Япония только начинала выходить из самоизоляции, адмирал Ефимий Путятин на фрегате «Диана» пришвартовался у города Симода. Фрегат постигла печальная участь — он утонул у берегов Японии, но сама экспедиция прошла успешно: между двумя государствами был заключен первый договор. Он устанавливал границу между островами Итуруп и Уруп, причем Курильская гряда отходила к Японии. Один из эпизодов той экспедиции как раз и был изображен на картине, подаренной Синдзо Абэ Владимиру Путину.
Во время полуторачасового общения тет-а-тет (Абэ аккуратно подсчитал, что разговаривал с Путиным 95 минут) японский премьер-министр передал письмо от уроженца Курильских островов. 81-летний автор обращался к Путину на русском и призывал не терять времени даром. Потому что он мечтает вернуться на Родину, но боится не дожить до счастливого момента.
Путина, по-видимости, такие попытки оказать давление не смутили. Японское издание Japan Times, ссылаясь на свои источники, пересказало шутку, якобы сказанную российским президентом за ужином: если противники сближения двух стран вновь начнут говорить о нехватке доверия, он привезет свою собаку Юмэ. Недавно, продемонстрировав защитные навыки, она заливисто облаяла японских журналистов, пришедших на интервью в Кремль.
К слову, до разрекламированных японцами термальных купален в тот вечер Путин так и не дошел. «Мне удалось прикоснуться только к одному горячему источнику — саке «Восточная красавица», — признался он. — Очень рекомендую, но нужно знать меру».
На следующий день лидеры встретились в Токио в резиденции премьер-министра. В обеденное время они завтракали в большой компании своих делегаций. На столах стояли массивные керамические блюда, в которых прятались маленькие кусочки тофу и креветки. К ним подавались вина. Произнося приветственную речь, больше похожую на тост, Абэ восхитился тем, как быстро удалось детализировать его план из восьми пунктов, представленный в мае в Сочи.
Собственно, результатом этой детализации стал перечень подписанных документов. Он насчитывал 80 позиций: 12 меморандумов о сотрудничестве между министерствами и 68 документов, подписанных организациями.
Готовность к сотрудничеству, в частности, проявили Министерство России по развитию Дальнего Востока и Министерство экономики, торговли и промышленности Японии. Пять документов с японцами подписало Агентство Дальнего Востока по привлечению инвестиций и поддержке экспорта. Однако все эти документы были либо меморандумами, либо протоколами о намерениях, либо совместными декларациями. Словом, не такой уж и конкретный получился пакет договоренностей.
Готовое соглашение о создании Российско-японского фонда было подписано только между Российским фондом прямых инвестиций и Японским банком международного сотрудничества. Объем инвестиций должен составить не менее миллиарда долларов.
На итоговой пресс-конференции Абэ вновь использовал прием с жителями, которых выселили с Курильских островов. «На этой неделе у меня был случай пообщаться с ними, — рассказывал он журналистам. — Они старше 80 лет и понимают, что времени осталось немного. Их горе и отчаяние произвело на меня впечатление».
Те, кто вынужден был покинуть свою малую родину, долго испытывали только чувство возмущения и досады. Но время стерло эти чувства, сейчас русские и японцы снова могли бы жить вместе, предположил Абэ.
Он пообещал продолжить сотрудничество в области градостроительства, используя в качестве пилотных городов Владивосток и Воронеж. Говоря об энергетическом взаимодействии с Россией, премьер-министр Японии отметил планы совместной разработки энергоресурсов на Дальнем Востоке.
«Настаивая на своей правоте (хотя я в свою правоту верю, но и Владимир верит в свою правоту), этой проблемы нельзя решить», — закончил свою речь Абэ. И подчеркнул: то, что не удавалось предшественникам в течение 70 лет, удалось ему и Путину.
Российский президент, в свою очередь, предостерег от завышенных ожиданий, потому что такую проблему не решить в одночасье. Он предложил создать зону приграничного свободного перемещения между Сахалином и Хоккайдо. Движение в этом направлении началось в декабре, когда режим пограничной зоны был снят с ряда территорий Сахалинской области — участков Южно-Курильского (остров Кунашир), Курильского (остров Итуруп) и Северо-Курильского (остров Парамушир и Шумшу) районов, а также с островов Монерон и Тюлений.
Для того чтобы разъяснить свою позицию по суверенитету островов, Путин углубился в историю. В 1855 году адмирал Путятин передал Курилы под юрисдикцию Японии. До этого Россия считала, что гряда принадлежит ей по праву первооткрывателя. Через полвека Японии отошел Сахалин. И между прочим, по итогам Портсмутского мира Япония получила право экстрадировать российских подданных с острова, напомнил Путин.
«На наш взгляд, нужно прекратить этот исторический пинг-понг, нужно в конце концов как-то понять, что фундаментальные интересы и Японии, и России требуют окончательного, долгосрочного урегулирования, вот в чем все дело», — заявил Путин.
В 1956 году, во время подписания в Москве совместной декларации, заключить мирный договор помешали США, продолжил экскурс в историю Путин. Вашингтон тогда в ультимативной форме потребовал от Токио прекратить переговоры, угрожая вывести под свою юрисдикцию Окинаву. И сегодня Россия при обсуждении мирного договора с Японией должна понимать, чего ей ожидать в свете особого характера отношений Токио с США, отметил Путин.
«Имея в виду особый характер отношений между Японией и Соединенными Штатами и договорные обязательства в рамках договора о безопасности между США и Японией, как будут строиться эти отношения? Мы не знаем. Мы хотим, чтобы наши японские коллеги и друзья учитывали все эти тонкости и все озабоченности российской стороны», — отметил российский президент.
Главным итогом переговоров Путин назвал долгосрочное сотрудничество между двумя государствами. И Курилы в этом деле могут стать не яблоком раздора, а объединяющим элементом. По словам российского лидера, страны справятся друг без друга по отдельности, но вместе добьются значительно больших результатов. Эти слова Путина японские журналисты встретили аплодисментами.
«У нас споры решаются на понтах, авторитете и связях»
Фото: Александр Рюмин / ТАСС
Сделать из студента хорошего доктора — дело трудное и долгое. Одних лекций в вузе явно недостаточно. Эту трудную миссию взяли на себя уже состоявшиеся врачи и ученые. Проект «Высшая школа онкологии» существует с 2015 года. Ежегодно туда принимают по конкурсу около десятка лучших выпускников российских медвузов. Конкурс — как в Щукинское театральное училище: 40 человек на место. Чему учат ребят и как может горстка очень мотивированных врачей изменить российскую систему медицинского образования, «Ленте.ру» рассказал идеолог проекта — исполнительный директор фонда профилактики рака «Живу не напрасно» Илья Фоминцев.
Несогласные получат стулом
«Лента.ру»: Можете объяснить свой тезис о том, что в России фейковое медицинское образование?
Фоминцев: Это когда люди получают корочку о медицинском образовании, но не имеют реальных компетенций. В России это сейчас норма. Грубо говоря, если взять выпускников медицинского вуза и полностью укомплектовать ими больницу — от терапевтов и хирургов до главврача, — то это учреждение не сможет работать. У ребят нет навыков, умений и знаний, чтобы быть самостоятельными. Зато все выпускники сдали экзамен, некоторые даже отличники и формально, юридически имеют право лечить пациентов.
Выпускник вуза, допустим, в Германии или Америке — это готовый самостоятельный врач?
Нет, конечно. На Западе после получения диплома медицинской школы студент не считается готовым специалистом. Он должен проучиться еще лет пять в резидентуре — это что-то типа нашей ординатуры. Но в России ординатура занимает два года. И с прошлого года она необязательна для тех выпускников, которые после получения диплома захотят пойти в поликлинику терапевтами.
Кроме того, качество обучения в наших ординатурах оставляет желать лучшего. Например, выпускники-хирурги как приходят в ординатуры безрукими, так и выходят — такими же. Я на личном опыте это знаю. Когда я только-только после ординатуры пришел работать в качестве сертифицированного хирурга-онколога в Ленинградский онкодиспансер, меня спросили: «Что умеешь?», я честно ответил: «Виртуозно владею крючком Фарабефа».
Чем?
Это крючок-ранорасширитель. Задача ассистента — аккуратно держать этот инструмент, когда хирург выполняет операцию. Коллеги посмеялись. Но я в результате нашел человека, который стал меня учить хирургии. Не каким-то виртуозным вещам, а самому элементарному. Считаю, что только благодаря своей коммуникабельности я чему-то научился. Не всем так везет. Чаще всего бывает, что выпускники оказываются на положении рабов отделения: перебирают бумажки и учатся скорее делопроизводству, чем медицине. Либо, в лучшем случае, оказываются под плотным патронажем старшего коллеги. Но тогда выпускник приобретает в больнице не систематические знания, а просто перенимает опыт конкретного врача.
Но если врач замечательный — разве это плохо?
А если не замечательный? В результате вся медицинская Россия состоит из своеобразных микросообществ: «казанская школа», «петербургская школа», школа такого-то вуза — и так далее. Один и тот же пациент, пройдя обследование по очереди в этих «школах», получит совершенно разные заключения о своем состоянии. Варианты лечения тоже будут радикально отличаться: кто-то порекомендует немедленно делать операцию, кто-то — ни в коем случае.
Как приходят к общему знаменателю?
Компромисс достигается простым способом. Врачи собираются на конференциях и говорят друг другу: «У нас вот такой опыт имеется». — «А у нас такой». — «А вы, батенька, кто будете?» — «Я доктор наук». — «А я — кандидат». — «Значит, ваша карта бита». Беда, если оба оппонента — доктора наук. Тогда в качестве аргумента могут и стул по голове применить.
Шутите?
Нисколько, ситуация вполне жизненная. У нас споры о том, что лучше или хуже, решаются на понтах, авторитете, связях. Либо вообще никак не решаются. Пациенту просто говорят: у нас так принято, не нравится — уходите: вот Бог, а вот порог.
Онкологи не разбираются в биологии рака
Вы описываете какой-то шаманизм. Мне как пациенту страшно.
Конечно, в реальности врачи должны руководствоваться языком науки: это когда тактика лечения выбирается доказательно, на основе качественных исследований, которые всеми одинаково читаются и понимаются. Я по делам Фонда профилактики рака много езжу по стране, общаюсь с разными докторами, слышу, что и как они говорят, какие решения принимают, чем обосновывают. Если бы вы знали, какую чушь несут! Иногда врачи просто не понимают, зачем надо делать органосохраняющие операции — им проще все взять и отрезать. Онкологи не разбираются в биологии рака. Они до сих пор повсеместно думают, что чем больше вырезали — тем лучше. Помните рассказы Виктора Драгунского о Дениске Кораблеве? Парнишка считал, что хорошо поет тот, кто делает это громко. Вот тут то же самое.
Поэтому вы решили, что нормальных врачей нужно воспитывать самостоятельно, и создали Высшую школу онкологии?
Три года назад, когда родился этот проект, мы на самостоятельное воспитание врачей даже и не замахивались. К нам в фонд обратилась компания, которая хотела пожертвовать 200 тысяч рублей. Но они выдвинули условие: потратить деньги на что-то масштабное, желательно в области маммологии. Один из моих сотрудников тогда съязвил: «Можем масштабно увеличить грудь моей девушке». Посмеялись. Но в итоге из шутки родилась идея, что, конечно, на 200 тысяч можно хорошо помочь только одному человеку, и мы придумали организовать масштабный конкурс среди выпускников медвузов. Главный приз — обучение в ординатуре Санкт-Петербургского НМИЦ онкологии им. Н.Н. Петрова. Провинциальные студенты, даже очень талантливые, часто не могут учиться в столичных вузах по причине бедности.
Ординатура дорогая?
В Санкт-Петербурге в то время она стоила как раз 200 тысяч за два года, сейчас цена уже выросла. Бюджетные места для ординаторов есть, но их очень мало. Но даже если кто и прорвется на бюджет, это не спасает: в мегаполисе ребятам ведь еще надо на что-то жить, снимать квартиру. У многих родители не имеют возможности помогать. Мы сначала хотели просто заплатить за обучение победителя и завершить миссию. Никто не думал о долгоиграющем проекте. У нас было два заочных тура и один очный, в Питере. На финал пригласили десять ребят. Директор Национального онкоцентра им. Петрова Алексей Беляев у нас был в конкурсной комиссии. Когда он увидел этих студентов — сказал, что ТАКИЕ нужны все. И пообещал, что будет помогать искать деньги для оплаты обучения. Мы установили им стипендию — 20 тысяч ежемесячно. Мало, но выжить можно.
В те дни в Питере проходил международный онкологический форум «Белые ночи». Там я познакомился с Вадимом Гущиным, директором отделения хирургической онкологии американской клиники Mercy Medical Center. Он — наш бывший соотечественник, уехал из России в 90-х годах. Рассказал ему эту историю, а он: «Можешь меня с ними познакомить? Позанимаюсь удаленно». И эти занятия настолько отличались от традиционной программы в российских медвузах, настолько ломали ординаторов — заставляли их иначе смотреть на медицину и на свою роль в ней, что мы подумали: это как раз то, чего в России сегодня не хватает.
Что значит иначе смотреть на медицину? То есть в российских медвузах изначально учат не тому?
Мы уже три года набираем ребят в проект ВШО. В прошлом году в качестве экзамена предложили соискателям решить задачи по общей медицине. Ничего сложного, простейшие вещи, рассчитанные на проверку базовых клинических знаний. Полностью справились меньше 10 процентов. По итогам — 34 процента студентов «убили» своих виртуальных пациентов, то есть не смогли вылечить. Причем, хочу подчеркнуть, все участники нашего конкурса — хорошие, интеллигентные, умные ребята. Беда одна: их плохо учили.
Анализировать и критиковать
В Высшей школе онкологии вы учите иначе?
Ребята занимаются по программе обычной ординатуры НИИ онкологии им. Н.Н. Петрова, плюс мы организуем дополнительное обучение. С ними занимаются и вживую, и удаленно крупнейшие врачи и ученые мира. Каждый — эксперт в своей области. Причем — совершенно бесплатно, как волонтеры. Они узнали о нашем экспериментальном проекте, почувствовали искренний интерес ординаторов и решили помочь. Спектр предметов обширный — от клинической эпидемиологии до медицинской статистики. Главные — это «Технологии общения с пациентами» и «Теория принятия рациональных клинических решений». В стандартных российских медвузовских программах дисциплин, направленных на эти компетенции, просто нет.
Про общение с пациентами — понятно. Рациональные клинические решения — это о чем?
Та самая доказательная медицина. Когда мы лечим не потому, что Иван Иванович так посоветовал, а на основе научных исследований. Самое главное — ребята обучаются критически мыслить, методично анализировать, ничего не принимать на веру. Предмет проходит в форме еженедельных журнальных клубов. Это не наше изобретение, а общемировой формат преподавания. Берется какая-то статья, где рассказывается о научном исследовании, сыгравшем знаковую роль в онкологии. И с помощью модератора — опытного ученого — разбирается в ней каждое слово. В последнее время в российском медицинском сообществе появился заимствованный на западе термин «гайдлайн» (в переводе с англ. «руководящие принципы» — прим. «Ленты.ру»).
Клинические рекомендации?
Гайдлайны могут касаться абсолютно всего, а не только лечения болезней: технологий, операций, применения лекарств. Гайдлайн строится на основе научных исследований. Он не идеален — закрывает примерно 60-70 процентов случаев той или иной патологии. Вы можете осознанно пользоваться гайдлайном только когда поймете, откуда он взялся, какие научные исследования легли в его основу, что за пациенты в них участвовали и как вообще строились те исследования. Врач должен все эти исключения и особенности держать в уме, чтобы понимать, в какой степени можно следовать гайдлайну. И научно обосновать, если лечение потребует отступления от рекомендаций.
Большая часть российских врачей сегодня с гайдлайнами не знакомы вовсе. Те из них, кто говорят, что пользуются, на самом деле редко дочитывают их хотя бы до середины. В каждом гайдлайне есть глава «Дискуссии», а это самый главный раздел: обсуждение разными учеными, при каких обстоятельствах рекомендации оказываются бесполезными. Но даже если кто из россиян прочитает эти обсуждения, есть опасность, что не поймет, потому что один доктор советует одно, другой — другое. Где же правда-то в итоге? А нет никакой общей правды. Необходимо умение анализировать и критическое мышление. Всему этому мы учим наших резидентов.
Какие онкологические специальности осваивают студенты?
Химиотерапевты, хирурги. Во втором наборе у нас появились онкологические патоморфологи, и это очень круто. Мы планируем расширить прием этих специалистов. Патоморфологи – ключевое звено мультидисциплинарной команды в лечении рака. Они определяют тип рака, к каким лекарствам может быть чувствительна опухоль, хорошо ли хирург сделал операцию — то есть в лечении все опирается на патоморфолога. Однако в российской действительности они, как правило, исключены из этапа принятия клинического решения.
Почему?
Патоморфологов мало, они адский дефицит. На всю страну около 750 человек, большинство пенсионного возраста. Специальность непопулярна из-за скверной системы профориентации в медвузах. У студента в голове из кинофильмов заложен определенный образ врача, а патоморфолог с чем ассоциируется? «Да не буду я трупы вскрывать». Да, трупы — это тоже часть профессии патоморфолога, но это меньше пяти процентов рабочего времени. Основная работа патоморфолога — аналитика. Специальность требует очень высокого интеллекта, энциклопедических знаний, и она высоко оплачивается. Но ребятам же об этом никто не рассказывает! Мой четырехлетний сын отказывается есть дыню. Говорит: «Мне не нравится, как она выглядит». Я ему: «Ты хотя бы попробуй». — «Не буду». Так и студенты — откуда они будут знать, что такое патоморфология, если им никто толком не дает это попробовать?
Вирусы перемен
Первых ребят вы искали по соцсетям и чуть ли не уговаривали поступать в ВШО. Сейчас народ сам к вам идет?
Мы серьезно озабочены тем, чтобы все выпускники знали об этом проекте: читаем лекции, по-прежнему работаем с социальными сетями. На мой взгляд, осведомленность студентов-выпускников составляет около 40-50 процентов. Мечтаем увеличить охват, чтобы получить широкую базу для отбора абитуриентов. Но и сейчас у нас конкурс 40 человек на место — как в Щукинское театральное училище.
У вас состоялся первый выпуск онкологов. Каковы результаты? Можете сказать, что у выпускников знания из фейковых перешли в другое качество?
В прошлом году девять ребят закончили ординатуру НМИЦ онкологии им. Н.Н. Петрова, но из ВШО они не выпустились, продолжают заниматься с нами теми же предметами. Они сейчас работают в больницах Санкт-Петербурга и Москвы, получают зарплату. В связи с этим мы не платим им стипендию. Но я не могу сказать, что они уже самодостаточные врачи. Да они и сами о себе так не скажут — времени прошло немного. Но наши ребята несопоставимо лучше подготовлены, чем обычные ординаторы. Я, например, уже знаю онкологию гораздо хуже, чем они. Я с ними уже в полный рост советуюсь, а не наоборот.
Денег нет, но врачи нужны
Вы на каждом углу рассказываете о резидентах Высшей школы онкологии. Они не «звездят» из-за этого?
Наоборот, переживают. Такая кампания иногда вызывает негативную реакцию у других. Но мы вынуждены про них рассказывать, чтобы искать деньги на обучение. Да и сама идея — учить будущих врачей по-другому — многое двигает. Наши ребята — это вирус изменений в российской медицине. Чтобы вирус начал инфицировать других, должна скопиться определенная его доза. Для заражения требуется не одна копия вируса, а миллиарды. С меньшим количеством иммунитет справится. Вот и тут точно так же: нужна большая порция вируса — много новых врачей, которые превратят количество в качество. Но, к сожалению, пока мы можем позволить себе обучать только 28 человек.
Не боитесь, что ваших новых докторов поглотит российский иммунитет — то есть «старорежимные» коллеги?
Ребята предупреждены и знают о том, что им будет тяжело. Конечно, у них присутствует некоторая фрустрация, когда они приходят на свои рабочие места. Мы их учим, как должно быть, как это происходит в мире, а они наблюдают за тем, как это в реальности устроено в отечественных больницах.
Это нормально, когда новое вызывает раздражение. Я не скрываю, что у нашей ВШО есть противники. «Что это за выскочки такие наглые появились тут? — говорят некоторые. — Какая такая доказательная медицина? Это все западные придумки. А в России человек совсем другой. У отечественного пациента свой менталитет, не то что у какого-нибудь европейца». Так часто рассуждают.
Как я понимаю, вы ребят учите на благотворительные пожертвования. Деньги на эти цели хорошо собираются?
Сборы на обучение ребят изначально не были рассчитаны на массовый фандрайзинг. В массовом фандрайзинге нужны эмоции: рассказывает кто-то печальную историю про ребенка умирающего, у всех дети есть, всем жалко. Еще музыку включат: «Ведь так не должно быть на свете…» Глаза на мокром месте, рука тянется к телефону, чтобы отправить СМС со взносом. Я сам так отправлял много раз — ну жалко же детишек.
Мы же так не можем делать, явно не тот случай. У нас подопечные — интеллектуалы. Хоть и бедные, но совершенно здоровые. Поэтому мы взываем к рассудку жертвователей. Объясняем, что если не будем учить ребят сегодня, завтра вообще медицины не останется. Нормальные врачи не рождаются на пустом месте. Их учить — дорого. Чтобы убедить в этом потенциального донора, нужно общаться с ним индивидуально, а не в массовом режиме. Нам нужны партнеры из бизнеса, которые будут с нами постоянно. Пусть это будет пожертвование в 10-20 тысяч, но ежемесячное — регулярность для нас самое важное. Сейчас деньги собираются с трудом. Как верно заметил Дмитрий Анатольевич Медведев, денег в стране нет, и стало очень заметно, что свободных средств даже у бизнеса заметно поуменьшилось. И вот сейчас нас иногда спасают пожертвования физических лиц, многие из которых оформили подписку в 100 рублей в месяц с банковской карты. Вроде немного, но когда таких людей накопилось заметное количество — это порой латает финансовые дыры в программе.
Свалить — стыдно
Не получится, что сегодня вы вложите деньги в студентов, воспитаете классных специалистов, а завтра они рванут за границу?
Это один из первых вопросов, которые задают мне наши жертвователи. У нас есть три уровня защиты. Начнем с того, что никто их в Америках и Европах не ждет.
Вы же их так хорошо обучаете, что любой будет рад заполучить.
Мы пытаемся воссоздать международную систему медицинского образования в России. Но мы же еще не создали ее, огрехи есть, и много. Чтобы человеку с дипломом российского медвуза поехать на Запад, требуется довольно долгий период подтверждения квалификации — минимум полтора-два года. Ребятам в Питере-то часто не на что жить, а за границей — тем более. В тех же США толпы ищущих врачей и масса ограничений. Например, каким бы сильным соискатель не был, если он не гражданин США — на некоторые врачебные специальности его просто не возьмут. То есть на Западе своя конкуренция. Кроме того, мы в ВШО сдруживаем их, формируем из них команду. Стараемся создавать внутри сообщества такую атмосферу, чтобы свалить отсюда было стыдно, как бы ни казалось, что тут тяжело.
Развиваете патриотизм?
Здоровый патриотизм, а не квасной. Резиденты у нас книжки разные художественные читают, а не только медицинскую и научную литературу. Например, «Попытка к бегству» Стругацких даже включена в программу для обязательного прочтения. Ребятам хочется сделать что-то полезное, нужное для общества. Там, на Западе, они будут одними из, а тут станут героями. Они же молодые люди. «Пока сердца для чести живы» — это про них. И это совсем не пафос, а совершенно обыденные наши мотивации.
Не планируете расширять набор резидентов?
В будущем хотим сделать независимый последипломный медицинский вуз, то есть частную ординатуру. Большинство студентов, которые выдержат жесткий отбор, там будут учиться бесплатно. Сейчас разрабатываем проект. Надеюсь, что там будет не только онкология, а несколько специальностей — хирургия, урология, терапия. Примерно на 200 специалистов в год. Думаю, что это прилично. С измеримыми компетенциями на выходе. Спрос на грамотных специалистов, кстати, острый. Но до того времени, пока мы не начали заниматься с ребятами в ВШО, все просто критиковали российское медицинское образование. А потом посмотрели на первые результаты наших ребят и поняли, что все возможно. Нашлись инвесторы, готовые рискнуть.
Вдруг прогорите?
Прогнозирование — дело неблагодарное. Но какие варианты в обратном случае? Никаких. Я уверен, что если ничего не делать — никогда ничего не произойдет.
В 1995 году в России прошла огромная политическая кампания — россиянам предстояло выбрать депутатов Госдумы второго созыва. На выборы вышли 43 политических организации, 25 в итоге получили менее процента голосов. Партии и избирательные блоки были на любой вкус: блок целительницы Джуны, «Поколение рубежа», «Союз работников ЖКХ», «Кедр». Но лучше всего помнят одного аутсайдера той гонки — питейно-закусочную Партию любителей пива. Они катили бочку на Думу, вбрасывали дезинформацию о Майкле Джексоне, подкупали пивом НТВ и подрядили Бориса Моисеева собирать неудовлетворенных женщин. Полмиллиона человек за них проголосовали. Как такое было возможно, «Ленте.ру» рассказал лидер партии, политолог Константин Калачев.
Принтер, факс, два пиваса
«Лента.ру»: Как это все начиналось? Почему пиво?
Калачев: Все произошло совершенно случайно. Я баллотировался в Госдуму в 1993 году по спискам Партии российского единства и согласия, шел по округу и по списку. По округу проиграл, а по списку — мои коллеги и товарищи говорили, что сейчас люди, которые стоят передо мной в списке, уйдут в исполнительную власть, и я стану депутатом Госдумы, некоторые уже поздравляли. Но Сергей Михайлович Шахрай, лидер партии, решил иначе.
Депутатом я не стал. Некоторые страдания по этому поводу я решил компенсировать, или залить, пивом. Возле пивного ларька я встретил своего товарища Дмитрия Шестакова, с которым мы вместе учились в МГПИ имени Ленина на истфаке, вместе служили в армии, он баллотировался только по спискам от «Гражданского союза» Аркадия Вольского. Он тоже проиграл. Мы решили выпить пива у меня дома. Два историка пили пиво, обсуждали партийную жизнь и пришли к выводу, что ни одной приличной партии в России нет. Я спросил его: «А за какую партию ты бы проголосовал, не раздумывая?» Он сказал, была бы партия любителей пива, проголосовал бы за нее.
У меня после кампании дома оставались факс, принтер и компьютер, я написал информационное сообщение о создании в России Партии любителей пива и отправил его по всем агентствам. Тут же мне ответили из ИТАР-ТАСС, спросили, как можно вступить в партию. Таким же образом отвечали и остальные. Мы все еще сидели и пили пиво, когда по телевидению сообщили о том, что в Москве прошел съезд и партия создана.
На следующий день проснулись — а партия уже во всех медиа присутствовала. Дима спросил, что делать дальше. Я сказал, что я не буду заниматься клоунадой, но если ему это интересно и хочется продолжить, то попробуем организовать ему пресс-конференцию как председателя партии.
Для пресс-конференции выбрали бар «Гамбринус», договорились, что будут наши телекамеры и их пиво, бесплатно. Когда я пришел и увидел 14 видеокамер, причем половину — иностранных, я понял, что тоже хочу 15 минут славы. Черт с ней, с серьезной политикой, которой я занимался с 1988-1989 годов.
Я сел за стол и сказал: «Здравствуйте, я генеральный секретарь Партии любителей пива». Это был абсолютный экспромт.
Что вы сказали журналистам?
Я сказал, что пиво — это сила, единство и согласие. Что России нужно расширение пространств свободы. Что традиционные партии, думающие только о депутатских мандатах и о власти, не отражают интересы широкого круга россиян. И что пиво, как символ, ничуть не хуже, чем другие символы. Пиво объединяет, пиво сближает. Пиво — символ мира, взаимопонимания и добра.
Потом появилась шутовская партийно-питейно-закусочная декларация — «Каждый имеет право пить пиво и не пить пиво». Но, кстати, программа партии была весьма серьезной.
Пиво против водки, партия против Ельцина
Тот интерес, который проявлялся к партии, убедил меня самого, что, может быть, стоит этим немножко позаниматься. Сперва это было, скажем, факультативно, но потом появилась региональная сеть, появились члены партии, в нее вступили многие известные люди.
Известные люди — это кто?
Журналисты, музыканты, политики. Гимн партии написал Лимонадный Джо — Валерий Шаповалов. С нами были «Тайм Аут», «Мистер Твистер». Декларацию нам написал Юз Алешковский. С нами был величайший физик Борис Раушенбах.
Что было в программе партии?
Это был такой либертарианский проект. Мы были противниками власти, потому что считали, что у власти находятся любители водки, то есть Ельцин. Мы говорили, водка — напиток, порождающий агрессию и способствующий войнам, социальной несправедливости и много чему еще. Тогда в разгаре был конфликт в Чечне, и мы были за мир, естественно, и против усиления спецслужб. Нормальная такая социально-либеральная программа.
И вы решили идти на выборы в Думу. Чего в этом для вас было больше — пародии или эксперимента?
Конечно, эксперимента было больше. Партии любителей пива уже были в Белоруссии, Польше. И мы, кстати, развивали международные связи. У нас были совместные акции с Украинской партией «шанувальників» пива. Параллельно мы занимались различными фестивалями, рейтингами, чтобы иметь пиво в избытке. С другой стороны общались с воротилами бизнеса.
Кстати, Гусинский, на которого мы выходили с просьбой открыть для нас НТВ, сказал: «Вы мне даже пива не поставили!» Мы ему собрали корзину пива и воблы, но на НТВ нас так и не пустили.
Какое пиво ему несли?
Там было разное, и отечественное, и импортное.
В процессе вербовки новых членов много пива пили?
На партийных мероприятиях — да. Хотя много было тех, кто не пил. У нас для них была фракция непьющих.
А фракция любителей водки была, как написано на Википедии?
Это вранье, любителей водки у нас не было. Зато была замечательная фракция, из-за которой я поссорился с Ириной Хакамадой. Это была фракция неудовлетворенных женщин, которую возглавлял Борис Моисеев. Я предложил Хакамаде вступить в эту фракцию, она на меня обиделась и потом больше никогда не здоровалась.
Что, и Моисеев с вами был?
Да, какое-то время. Мы же были частью большого шоу, поэтому музыканты к нам относились с симпатией. Вместе мы активно занимались анимацией — концерты, тусовки, фестивали и прочее, прочее, прочее.
С Хакамадой в итоге помирились?
Нет. Хотя я же тогда пошутил, я говорил о неудовлетворенности правительством, политической и экономической системой.
А другие политики как к вам относились?
Мы болтались у них под ногами. Это сказал мне Явлинский. Мы с ним столкнулись на телевидении, я должен был гримироваться, а он занял мое кресло. Я ему сказал пару ласковых, а он мне ответил, что тут, мол, судьбы страны решаются, а мы путаемся под ногами. На что я ему сказал, что он никогда не станет большим политиком и с таким отношением к людям ему ничего не светит. Так оно и случилось.
Шерше ля фам
Откуда вы взяли деньги на кампанию?
Денег, на самом деле, было совсем немного.
Пишут про 300 тысяч долларов США.
Может быть даже чуть побольше.
Достаточно большая сумма.
Надо поблагодарить тогдашнего президента Московской товарной биржи Юрия Милюкова, который бросил клич предпринимателям, и понемногу, по чуть-чуть они набрали такую сумму. Для них это не было большим обременением, а мы получили возможность крутить на телевидении наши ролики. Милюков, кажется, даже к Борису Березовскому обращался, и к другим крупным бизнесменам, но в основном все отказывались. Кто-то давал деньги, чтобы от них отстали.
Если посмотреть результаты, то довольно дорого вам встал каждый голос — 300 тысяч долларов на 500 тысяч человек. Это по 600 долларов.
Да, я согласен, но это дешевле, чем сейчас получается практически у всех партий.
Спонсоры не расстроились?
Нет, это, повторюсь, были для них не большие деньги. Расстроен был больше всего я.
Что же привело к печальному итогу?
К сожалению, я тогда разошелся со своей первой супругой, у меня был бурный роман с одной известной журналисткой, с которой мы расстались как раз накануне выборной кампании. Я впал в депрессию, и она отразилась на ходе кампании и на результате. Хотя я старался, но куража и драйва не было. К кампании подошли с рейтингом 1,5 процента, закончили мы с половиной процента.
По количеству членов мы были одними из первых, счет шел на десятки тысяч. Другое дело, что многие в итоге проголосовали за чужих. Кампания сама по себе, к сожалению, была не очень удачная с точки зрения содержания.
Какие были ошибки в кампании?
Во-первых, она была деперсонифицирована. То есть мы решили, что все партии — вождистские, а мы делаем ставку не на человека, а на бренд, на лейбл. На самом деле политика в России очень персонифицирована. Я был молод, красив и неплохо говорил, но не стал себя выпячивать в политкампании, а зря.
Второе — отсутствовало понятное содержание стратегии. Я даже не хочу это сейчас вспоминать, честно говоря. И третье — часть бюджета мы распределили по регионам, и эти деньги наши товарищи благополучно потратили и пропили. Хотя я сам ездил по стране, встречался с людьми…
Люди приходили поговорить с Партией любителей пива о серьезном?
И о серьезном тоже. Раз уж на то пошло, название «Яблоко» — серьезное или нет?
Ну-у-у…
Партия названа каким-то фруктом. Но под названием «Яблоко» люди пытались подготовить серьезную программу. И у нас было примерно то же самое. Мы говорили о том, что и как должно меняться в стране: о налогах, об отношениях власти и людей, о свободах и правах.
Катили бочку на Думу, мухлевали с Майклом Джексоном и внучкой Муссолини
Но, по крайней мере, вы получили большой опыт.
Проведение федеральной кампании — это всегда интересно. Сколько было тогда людей, которые «под ключ» делали такие кампании? Вот и я стал одним из них. Эти 300 тысяч долларов или больше были фактически потрачены на мое обучение как политтехнолога.
Кроме того, было весело.
Да, было весело. Мы, например, отправили Ельцину ящик пива с предложением перейти с водки на пиво. Однажды я заявил, что нами принято решение все деньги потратить на приглашение в страну Майкла Джексона, который выступит после съезда партии. А получилось очень забавно. НТВ сообщило об этом. Через некоторое время Майкл Джексон упал со сцены и сломал ногу, и я сделал новое заявление: к сожалению, из-за проблем со здоровьем певец не сможет приехать в Россию.
У нас была акция, в ходе которой мы катили пивную бочку в сторону Государственной Думы.
Буквально катили бочку на Думу!
Да, вся фишка в том, что тогда свободы было больше, и для всех этих акций никаких предварительных заявок не требовалось. Мы считали, что нужно создавать инфоповоды буквально каждый день. Мне кажется, мы в конце концов надоели журналистам, но к тому времени по числу появлений в СМИ мы были в числе лидеров, нас снимало японское телевидение, корейское телевидение…
Я не стеснялся импровизировать. Помню, ко мне приехал итальянский канал Rai 1 — первый канал итальянского телевидения, и я рассказал им грустную романтическую историю о том, что я, будучи простым советским учителем, смотрел телепрограмму «Международная панорама», единственное наше окно в мир, и увидел женщину своей мечты — Алессандру Муссолини, депутата итальянского парламента и внучку Бенито Муссолини. Рассказал, что я воскликнул: «Кара миа! Ти амо! Я люблю тебя! Я тоже пойду в парламент, создам свою партию, добьюсь успеха, поеду в Италию и предложу тебе руку и сердце!» Потом мне звонили итальянские друзья и говорили, что всю неделю Италия ухохатывалась над сумасшедшим русским.
Это был бесконечный happiness.
Просто рок-н-ролл.
Да, настоящий рок-н-ролл!
Сейчас бы такую атмосферу.
Нас, на самом деле, в том числе атмосфера и погубила. Тогдашние власти решили сделать ставку на вымывание протестного электората и выпустили на выборы 43 политические организации, у которых были не менее экзотические названия, чем у нас. Я, кстати, вел переговоры с Якубовичем, предлагая возглавить наши списки. В итоге он вошел в тройку движения «Кедр». Другое дело, что в народной памяти мы почему-то остались, а остальные забыты.
Своих денег, кстати, много потратили?
Я остался настолько без денег, что когда меня пригласили на Президентский консультативный совет, у меня не было денег на метро. Мне пришлось просить денег у прохожих. После кампании еще предстояло выплатить небольшие долги.
На бюджет от Ельцина купил проездной
Что было потом? Вы поддерживали Ельцина на выборах в 1996 году.
Когда были выборы президента, мы с председателем партии Шестаковым подумали, что мы нанесли ущерб Борису Николаевичу в свое время, и надо его компенсировать. Мы надеялись на то, что наше предложение о поддержке оценят, но — не оценили. Тогда я сказал, что у нас есть и другой вариант: выдвижение меня кандидатом в президенты. И после этого уже мне сказали: «Нет-нет-нет, давай лучше поддерживай Бориса Николаевича». Они не хотели, чтобы мы продолжили линию любителей пива и любителей водки.
А вы действительно нанесли Ельцину какой-то ущерб и могли нанести его снова?
Небольшой, но мы его пощипывали. Потом я испытывал из-за этого определенное сожаление. Так или иначе, я сторонник демократических перемен, и я осознавал, что все может стать хуже без Ельцина. Это сейчас его принято ругать и пинать, а в 96-м еще была надежда, что, во всяком случае, хуже не станет.
Тогда же, если помните, каждый голос был важен, и даже те полмиллиона человек, которые голосовали за Партию любителей пива, были какой-никакой электоральной силой. Так что мы получили от команды Ельцина небольшую поддержку, которая помогла закрыть кое-какие проблемы.
То есть дали бюджет?
Да, какой-то бюджет. С него и закрыли наши долги. Ну, и я купил себе проездной. Все, кто поддерживал Ельцина, делали это не просто так. Все хотели от этого что-то получить так или иначе. Я подумал: все идут — и я иду, что ж я, дурак, что ли? Наше сообщение о поддержке Ельцина так почти нигде и не вышло в СМИ, и мы закрыли партию.
Как вы оцениваете те события с позиции политолога?
С точки зрения политической истории России, это один из ее небольших эпизодов, который может когда-нибудь повториться. Есть запрос на альтернативу, на дерзость, на драйв, на кураж, на иронию и самоиронию. Я уверяю, поставьте сейчас в линейку партий название Партии любителей пива в опросе от «Левада-центра» или ВЦИОМ, и вы получите 1,5-2 процента. Есть запрос на нечто другое — человечное, противостоящее традиционным партиям. Может быть, наша партия просто появилась преждевременно. У нас были две газеты — «Правда любителей пива» и «Пена», а сейчас существуют Instagram, YouTube, Facebook, и сейчас не стоит судьбоносный вопрос, исторический выбор между коммунистами и демократами.
И настроение у людей немного изменилось — меньше стало этой мрачной угрюмости, уровень жизни поднялся.
Когда политика и выборы были честнее — тогда или сейчас?
Если говорить о выборах, то много было манипулятивного, но подсчет голосов был честным, безусловно. Регистрация была вполне простой, и тотального контроля за всем не было.
Кстати, знаете, как я в первый раз попал в СМИ?
Как?
В 1993 году, когда я баллотировался в Госдуму, мне дали денег на кампанию — совсем чуть-чуть. Причем такими грязными, засаленными долларовыми бумажками, которые я даже не смог обменять на рубли. Я их потратил в супермаркете — купил спиртное и спиртным расплачивался со своими агитаторами. Часть бумажек я все-таки смог обменять и купил на эти деньги цветы. Так я провел акцию «Цветы вместо листовок» — раздавал их женщинам на территории своего округа. Сейчас бы это воспринималось как подкуп. А тогда обо мне заговорили на радио.
Тогда, в 90-х, могли быть какие-то неожиданности и случайности, и на выборах результат не всегда был предсказуемым. Не могу сказать, была ли политика тогда честнее, но она была интереснее.
В московскую больницу Гоша приехал с мамой из Крыма. Здесь мальчика готовят к сложной операции — трансплантации почки. Десять лет назад у Гоши отказала одна почка, срочно потребовалась пересадка, и донором для мальчика стала мама. Но после того, как Гоша перенес тяжелую ангину, мамина почка перестала работать, необходима еще одна трансплантация. Теперь донором будет дедушка мальчика. Но чтобы операция прошла нормально, почка прижилась и хорошо работала, Гоше жизненно необходимы специальные дорогие препараты.
За свои тринадцать лет Гоша умирал три раза. Первый раз это случилось в детской больнице Нижневартовска, когда ребенку не было еще месяца. У Гоши отказали почки. На глазах врачей младенец стал синеть и задыхаться. Его срочно забрали в отделение реанимации и подключили к аппаратам жизнеобеспечения.
О том, что у младшего сына патология почек, Анастасия узнала еще на 24-й неделе беременности. На УЗИ было отчетливо видно, как почки сильно увеличены.
— Раньше времени не волнуйтесь, — успокоил Анастасию врач, — в 90 процентах случаев почки приходят в норму после первого мочеиспускания.
Но это был не Гошин случай. Мочеиспускание у родившегося ребенка практически отсутствовало. В роддоме ему установили катетер, через который выводилась моча. Ребенка отправили на консультацию в Центр детской онкологии и гематологии в Екатеринбурге.
— У него рак? — в ужасе спрашивала Анастасия. Но врачи не говорили ничего определенного, пока не получили все анализы.
— Поздравляем, — сказал доктор. — Онкология не подтвердилась.
Из онкологического отделения ребенка перевели в урологию. Однако радоваться пришлось недолго. По результатам новых обследований на крошечного Гошу посыпались диагнозы, один другого страшнее: порок развития мочеполовой системы, двусторонний уретерогидронефроз, пузырно-мочеточниковый рефлюкс — заболевание, при котором происходит заброс мочи из мочевого пузыря обратно в почку.
Выход был один: срочное хирургическое вмешательство. К трем годам у Гоши уже не работала одна почка, а вторая функционировала на треть. Мальчик не ходил и не говорил.
Из Нижневартовска семья перебралась в Крым, где отец Гоши получил работу. Тем временем состояние ребенка становилось критическим, врачи рекомендовали срочно искать клинику для пересадки почки.
Второй раз Гошу вытащили с того света реаниматологи из московской больницы Святого Владимира.
В марте 2009 года Гошу привезли в Москву на консультацию к трансплантологу Михаилу Каабаку. Тогда это был единственный врач, который делал пересадку почек маленьким детям. Гоше стало плохо еще в поезде. Мальчик начал кашлять и задыхаться.
— Когда я вбежала в больницу с ним на руках, он висел, как тряпочка, — говорит Анастасия. — Гоша был без сознания, но я чувствовала, что сердечко еще бьется.
Ребенка экстренно реанимировали.
— За считаные часы у Гоши развился сепсис, воспаление легких, начался отек головного мозга, — с ужасом вспоминает Анастасия.
— Врачи сказали: если ваш сын переживет эту ночь, то мы возьмемся его лечить.
Пять дней Гоша дышал через аппарат искусственной вентиляции легких. Мальчику наладили процедуру гемодиализа — очищение крови с помощью аппарата «искусственная почка».
Через два месяца Гоше пересадили почку. Донором стала Анастасия.
— Я даже не раздумывала, отдавать ли мне почку своему ребенку, — говорит мама. — Проблема была лишь в том, что у нас с Гошей разные группы крови. Поэтому для снижения риска отторжения пришлось покупать препарат алемтузумаб, который стоит почти полмиллиона рублей. Деньги собирали по родственникам и друзьям, часть перечислил благотворительный фонд. Папа Гоши сказал, что свою почку он готов отдать сыну в следующий раз, если понадобится.
Пересадка прошла удачно. Мамина почка прижилась, и ребенок начал быстро развиваться, вылез из своей коляски и не просто пошел, а побежал так, что его еле поймали. А через месяц начал болтать сразу целыми предложениями. И надиктовал маме книгу про путешествие в будущее, исследование черных дыр и покорение карманных миров.
— Иллюстрации к своим книгам Гоша делал сам, — улыбается Анастасия. — Он здорово рисует и потрясающе лепит фигурки людей. Сейчас у нас дома уже целая выставка его работ. В последнее время сын стал увлекаться чертежами автомобильных и космических двигателей. Мечтает когда-нибудь полететь в космос.
Гоша с удовольствием ходил в школу и хорошо учился. Пока не заболел ангиной. Местные врачи назначили ему ибупрофен, который был абсолютно не совместим с иммуносупрессивными препаратами, которые принимал Гоша. У мальчика поднялось давление, появилась слабость, из носа шла кровь, он жаловался на боль в сердце и приступы удушья.
— Сердце сына остановилось 11сентября 2017 года, — тяжело вздохнув, говорит Анастасия. — Нам повезло, что это случилось, когда Гоша лежал на обследовании в отделении нефрологии детской больницы в Симферополе. Остановка дыхания произошла прямо на глазах у кардиолога и реаниматолога, во время утреннего обхода. А через несколько минут, когда его везли в реанимацию, остановилось сердце.
«Мотор» Гоши удалось запустить. После обследования выяснилось, что из-за неправильного лечения ангины костный мозг Гоши перестал вырабатывать стволовые клетки. Показатели крови были ниже нормы в десятки раз.
— В первую очередь надо спасти костный мозг, — сказал врач. — А во вторую — спасайте почку, если повезет.
В этот раз Гоше не повезло. Более десяти раз ребенку проводили переливание крови, но его состояние ухудшалось. Уровень креатинина превышал норму почти в 20 раз. В начале 2017 года Гоше установили перитонеальный катетер и наладили процедуру диализа.
В прошлом году Михаил Каабак объявил Анастасии, что спасти Гошу может только еще одна трансплантация почки.
— Свою почку согласился отдать дедушка Гоши — Евгений Михайлович, родной папа отказался стать донором для своего сына, — говорит мама Гоши. — Дедушке 69 лет, он прошел уже все необходимые обследования. Но у них с Гошей тоже разные группы крови. Поэтому для успешной пересадки снова потребуются два препарата: экулизумаб и алемтузумаб. Они снижают агрессивность донорского органа, улучшают его работу и увеличивают срок службы.
Состояние Гоши ухудшается с каждым днем. У мальчика сильно болят ноги. Он не может долго ходить, особенно тяжело даются подъемы и спуски по лестнице. После выпадения молочных зубов постоянные не выросли. Гоша ослабел, большую часть дня дремлет.
Но они с дедушкой готовы к пересадке почки. Вот только она не может состояться без дорогого лекарства.
— Гоша пережил уже три смерти. Я не переживу, если это случится с ним еще раз, — тихо говорит Анастасия. И по ее глазам видно: она говорит правду.
Заведующий отделением трансплантации почки Российского научного центра хирургии имени академика Б.В. Петровского Михаил Каабак (Москва): «У Гоши хроническая почечная недостаточность в терминальной стадии. Ему жизненно необходима срочная трансплантация почки. Донором выступит дедушка мальчика, но у них разные группы крови. Для успешной трансплантации и снижения риска отторжения донорского органа требуются специальные дорогие препараты. Препараты применяются перед операцией, во время операции и после нее».
Стоимость лекарств — 2 624 420 рублей.
Дорогие друзья! Если вы решите помочь Гоше Хамитьянову, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято.
Для тех, кто впервые знакомится с деятельностью Русфонда
Русфонд (Российский фонд помощи) создан осенью 1996 года как благотворительный журналистский проект. Письма о помощи мы размещаем на сайте rusfond.ru, в газетах «Коммерсантъ», интернет-газете «Лента.ру», эфире Первого канала, социальных сетях Facebook, «ВКонтакте» и «Одноклассники», а также в 172 печатных, телевизионных и интернет-СМИ в регионах России.
Всего частные лица и компании пожертвовали в Русфонд свыше 13,603 миллиарда рублей, на эти деньги возвращено здоровье более чем 23 тысячам детей. В 2019 году (на 12 сентября) собрано 978 560 866 рублей, помощь получили 1330 детей. В 2017 году Русфонд вошел в реестр НКО — исполнителей общественно полезных услуг и получил благодарность президента РФ за большой вклад в благотворительную деятельность. В ноябре 2018 года Русфонд выиграл президентский грант на издание интернет-журнала для потенциальных доноров костного мозга «Кровь5». Президент Русфонда Лев Амбиндер — лауреат Государственной премии РФ.
Серьезная поддержка оказана сотням многодетных и приемных семей, взрослым инвалидам, а также детдомам, школам-интернатам и больницам России. Фонд организует акции помощи в дни национальных катастроф. Русфонд помог 118 семьям моряков АПЛ «Курск», 153 семьям пострадавших от взрывов в Москве и Волгодонске, 52 семьям погибших заложников «Норд-Оста», 100 семьям пострадавших в Беслане.
Россияне не спешат вступать в брак, к таким выводам пришли социологи. Согласно исследованиям Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), граждане теперь более осознанно и осторожно подходят к этому вопросу и регистрируют брак не раньше 29-30 лет. Гендиректор ВЦИОМ Валерий Федоров утверждает, что, прежде чем идти в ЗАГС, молодые люди предпочитают «протестировать» свои отношения, проверить, готовы ли они к совместной жизни, чтобы не совершать ошибок. Это отличается от поведения их родителей, выросших в советское время. Тогда в брак вступали в 20-25 лет, а добрачные отношения порицались. Сегодня, несмотря на активную пропаганду семейных ценностей, доля россиян, предпочитающих сожительство законному браку, достаточно велика. Как меняются взгляды молодежи на семью и брак? Какие тут тенденции? «Лента.ру» разбиралась в вопросе.
Учебно-тренировочные узы
Пик популярности добрачных сожительств пришелся на конец 1990-х годов, отмечает ведущий научный сотрудник Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС Алла Тындик. По данным Всероссийской переписи населения 2002 года, почти 10 процентов пар, проживающих совместно, не регистрировали свои отношения. В тот период на смену привычной модели семьи пришли разнообразные формы сожительства, которые воспринимаются молодыми людьми как этап, предваряющий брак. Вместе с тем сожительство перестало встречать порицание в общественном сознании, наоборот, воспринималось как «пробная форма» брака.
В сталинское время брачно-семейные отношения регулировались, разводы ограничивались. В хрущевскую эпоху процедуру расторжения брака упростили, что дало всплеск разводов. «Но это не значит, что все сразу решили развестись. Люди много лет вместе не жили, но не могли официально это оформить», — говорит Тындик.
Отношение к сожительству в массовом сознании в СССР было крайне негативным: такие союзы старались не афишировать. Сам факт совместного проживания граждан без брака квалифицировал их как «неблагонадежных». Кроме того, сказывалось отсутствие рынка арендной жилплощади: молодежи, не имеющей собственного жилья, сожительствовать было негде. А регистрация брака и рождение детей были достаточным основанием для того, чтобы встать в очередь на получение квартиры от государства. Во многом из-за советского прошлого термин «сожитель» до сих пор воспринимается с отрицательной коннотацией.
Проверка чувств и брак по залету
Времена изменились: сейчас половина россиян с пониманием относится к совместной жизни до брака. Об этом свидетельствуют данные опроса, проведенного исследовательским центром РОМИР в 2015 году. Порядка 15 процентов опрошенных не считают штамп в паспорте обязательным условием счастливой семейной жизни, и только треть не признают такие отношения допустимыми. Социологи приходят к выводу, что молодые люди видят в сожительстве не только приемлемую практику, но и обязательное условие: своеобразную проверку союза на прочность. При этом положительный результат в течение нескольких лет вовсе не служит поводом к подаче заявления. Многих вполне устраивает и такое положение. От добра добра не ищут.
Растет и планка «брачного возраста»: два года назад половина россиян признавали разумным вступление в брак с 18 до 24 лет. Еще 6 процентов предпочитали воздерживаться от походов к ЗАГС до 30 лет. Среди женщин традиционно велика доля тех, кто считает, что выходить замуж нужно как можно раньше, лучше всего — до 24 лет. Мужчины склонны жениться в 26-29 лет.
Возраст вступления в брак действительно увеличился, говорит демограф Алла Тындик. «Сейчас формальное отношение к браку совсем другое. Факт регистрации привязывается к деторождению, — добавляет она. — Статистика показывает, что два этих события достаточно близки по времени. По-прежнему у нас очень много регистраций на 4-5-м месяце беременности».
Промежуточный этап
В западноевропейских странах незарегистрированные союзы давно воспринимаются как норма. Еще в ХХ веке сожительство перешло из разряда девиантных форм во вполне легитимную альтернативу церковному или цивильному браку. «Пробные союзы» получили распространение преимущественно среди молодежи, нацеленной на образование и самореализацию.
По мнению демографов из НИУ ВШЭ, в России сожительство пока находится на переходном этапе: еще не стало абсолютным заменителем брака и не считается предпочтительным для совместного рождения и воспитания детей. Причем фактические союзы по длительности часто не уступают зарегистрированным и обладают многими свойствами брака, такими как общие бюджет и жилье. Согласно выводам исследователей, добрачные отношения более характерны для мегаполисов, чем сельской местности. К сожительству склонны нерелигиозные люди и те, кто получил профессиональное образование.
Есть также данные, подтверждающие, что возраст вступления в брак зависит от дохода: граждане с более высокими зарплатами и уровнем образования позже вступают в брак и заводят детей. И вообще, по словам Аллы Тындик, сейчас женитьба и замужество после окончания школы — редкость. Есть установки: получить образование, встать на ноги.
Недавние опросы показали, что в системе ценностей молодых россиян семье уготованы отнюдь не первые роли. Большинство (18 процентов) респондентов ВЦИОМ назвали приоритетным доход, 11 процентов — предпочли порядок и стабильность, еще 8 процентов считают главной ценностью возможность самореализации. Семья не вошла даже в пятерку приоритетов.
Трансформацию претерпели не только мотивация молодых людей и их ценностные ориентиры, но и отношение к самой регистрации. Социолог Тамара Ростовская в своем исследовании «Особенности матримониального поведения российской молодежи» приходит к выводу, что россияне принципиально отказываются от «штампа в паспорте» из-за отсутствия веры в прочность института брака, а также опасений за свое жилье и другое имущество, которое придется делить в случае развода (брачные контракты по-прежнему экзотика для России). В то же время главным доводом за сожительство выступает чувство свободы и независимости в отношениях. По данным последней Всероссийской переписи населения, проведенной в 2010 году, около 4,4 миллиона пар состояли в незарегистрированном браке. Причем среди граждан младше 30 лет доля сожительств превышает 35 процентов.
Тем не менее даже молодежь предпочитает жить в браке (почти две трети). По мнению социолога, на регистрации союзов чаще настаивают женщины. Связано это с тем, что брак дает им определенные гарантии на будущее. «Юридическое оформление этой процедуры предполагает повышенную ответственность мужчины за сохранение семьи и некоторую систему материальных гарантий для женщины и детей на случай развода», — указывает профессор Ростовская.