В столичном районе Метрогородок открылась выставка «Москва мигрантская», посвященная быту гастарбайтеров из стран Средней Азии. Ее создатели — социологи Центра исследования миграции и этничности — в течение двух лет изучали, как живут мигранты и как интегрируются в российское общество. В России антииммигрантские настроения достаточно сильны: 78 процентов граждан
Как вы пришли к идее такой выставки?
Евгений Варшавер: Мы работаем в Академии народного хозяйства (РАНХиГС) и в течение четырех лет занимаемся изучением этой темы. Мы не чисто научная группа, у нас много направлений, в том числе публичная социология. Когда появилась возможность сделать выставку, мы решили, что это один из способов рассказать миру о том, как устроен быт и жизнь мигранта, найти способы мирного сосуществования разных народов в неспокойных районах.
Экспонаты, похоже, достали из старой кладовки. По какому принципу вы их отбирали?
Могу ответить на примере одного из ключевых экспонатов — старого советского велосипеда. Он характеризует социальную группу — иностранных мигрантов — которая сложилась в Москве в последние 20 лет. Велосипед здесь не случайно, россияне богатеют и выбрасывают старое. Что-то из этого подбирают дворники-мигранты. Они бы могли купить себе велосипед получше, у них есть деньги, но необходимости в этом не испытывают. Они здесь временно, а значит, вкладываться в такую покупку бессмысленно. Кроме того, дворнику нужно перемещаться по району быстро и без дополнительных затрат. В результате, на пересечении всего этого, и получилось, что такой велосипед становится атрибутом этой социальной группы, хотя важно отметить, что мигранты занимаются множеством других вещей, в том числе и высококвалифицированной работой.
Район, где проходит выставка, выбран с умыслом?
Конечно. Окраины востока Москвы — не самое благополучное место. В других странах это бы сильно сказалось на ценах недвижимости. Там бы селились люди с меньшим уровнем достатка и формировалось подобие гетто. У нас такого не происходит, потому что рынок жилья устроен иначе. Исходя из имиджа районов, мы решили начать исследование с наиболее показательного — с Капотни на востоке. А для контраста выбрали еще Кунцево — на западе. Мы изучали, какие люди живут в районе, как взаимодействуют, перемещаются. По результатам исследований мы создали карту, показывающую, какие связи есть в районе и как люди общаются между собой. Ну а по ходу набрался и материал для выставки.
Выглядит несколько хаотично.
Это рабочий инструмент. С его помощью мы выявляли коммуникативные проблемы: есть район, в нем живут люди, которые могли бы общаться, но не делают этого по каким-то причинам, чаще всего связанным с предубеждениями. Например, мы исследуем детскую площадку как зону, где проводят время мамы разных национальностей. Русская мама, приехавшая из другого региона страны, быстро вливается в сообщество. Мамы же все знают, все читают, очень плотно интегрированы в районную коммуникацию.
А вот домохозяйки-мигранты в значительной степени выключены из районной жизни. Они могли бы общаться с русскими домохозяйками, но между ними стена. И лучше всего это видно на детской площадке. Если поговорить с теми и другими, истории, которые они рассказывают друг про друга, довольно печальные. Больших ксенофобов, чем русские мамы, я в районе не встречал. Они рассказывают исследователям истории, что мигрантки науськивают детей не любить русских. Если в песочнице мигрантский ребенок ударит местного лопаткой по голове, то это он специально, потому что его дома учат не любить русских, уверены они.
Считаете, с подобными предубеждениями можно бороться?
Можно и нужно. Мы пробовали несколько практик, чтобы менять сложившиеся стереотипы. Одна из них — кулинарные мастер-классы, где русские и нерусские мамы готовят вместе с детьми блюда национальной кухни. Там они знакомились, устанавливали контакты. Но мы в первую очередь ученые, а не активисты. Наша задача — придумать метод и замерить его эффект, а не интегрировать мигрантов района Капотня. Наша цель — разработать инструмент, который позволил бы на районном уровне осуществлять интеграцию. Заниматься этим должны другие: общественные организации, например.
И каков эффект?
Мы снимали весь процесс на видео, а потом анализировали каждое взаимодействие между мигрантами и местными. Например, когда Дильдора просит Марину передать ей соль — это как раз такое взаимодействие. На четвертом мастер-классе таких взаимодействий стало больше в два раза.
Все-таки это разовая практика. Сами по себе женщины не соберутся на мастер-классы. Чего уж говорить про мужчин.
Для мужчин мы придумали другую практику — футбол. Приходили игроки, и мы распределяли их по этнически смешанным командам. То есть в одной команде играли русский, узбек, киргиз и азербайджанец. Важно здесь именно то, что люди разных национальностей были в одной команде. Потому что футбол — сублимация войны, и чтобы происходила интеграция, тебе нужно оказаться в одной команде с тем, кого считаешь «не своим». По итогам выяснилось, что на вопрос: «Чувствуете ли вы себя своим в этом районе?», чаще стали отвечать положительно. Кроме того, улучшилось отношение к категориям «москвич» и «русский» среди мигрантов-участников матча.
Многие предубеждения в отношении мигрантов основаны на том, что приезжие могут в какой-то момент сплотиться против местных. Люди придерживаются такой модели поведения — дружить против «чужих».
Наш мозг устроен так, что вне зависимости от наших желаний, он делит людей на «своих» и «чужих». Мы механически оцениваем человека на предмет его этнической принадлежности, равно как пола и возраста. Причем дифференцировать их мы не можем: отличить узбека от киргиза мало кто способен. Мигранты — не являются единой группой. А уж говорить о массовой ненависти, желании захватить Россию и даже желании переселиться — это трансляция мифов, не имеющих отношения к реальности. Типичный рабочий мигрант хочет заработать денег и построить дом у себя на родине.
Но у мигрантов тоже есть свои предубеждения в отношении местных.
Единственное типичное в отношении мигрантов к местным: мнение, что москвичи зазнаются и задирают нос. Тут есть некоторые обиды. Но совместный досуг работает на обе стороны: мигранты видят, что москвичи — нормальные люди и с ними можно вместе проводить время.
Один из факторов, мешающий местным и мигрантам нормально общаться, — языковой барьер. Улучшилась ли ситуация с введением обязательного теста по русскому языку?
Сертификат по русскому — это очень простой экзамен, его сдают 80-90 процентов мигрантов. Он никого не отсекает. Те, у кого нет нужного уровня владения языком, готовятся к тесту методом натаскивания. Их языковые навыки от этого, конечно, не особо улучшаются. Если человек работает нелегально — это связано не с тем, что он не может сдать экзамен. Экзамен — это дополнительный налог, повышающий стоимость въезда. Увы, это просто попытка снизить число мигрантов и еще один способ получить с них деньги.
У гастарбайтеров, приезжающих в Россию из Средней Азии, наверняка есть свои мечты и чаяния. Та жизнь, которую они здесь ведут, их устраивает?
Зачастую в момент, когда человек решает ехать сюда, его мотивация и цели полностью связаны со страной происхождения. Едет он, чтобы решить некоторые свои биографические задачи. Например, нужно жениться, а для этого надо заработать на калым. Более того, неплохо бы иметь дом, чтобы туда привести жену. Для этого в миграцию поедет либо он сам, либо его отец, либо вместе. Здесь они будут есть хлеб с бульоном, скапливая неплохие деньги. Бывает и так, что сперва посылают женщин. Невестка же, по сути, чужая в семье, поэтому ее отправляют в Россию как бы на разведку. Если все нормально, приезжает муж. Это не самый распространенный вариант, но случающийся.
А потом переезжает вся семья, рожают много детей, закрепляются.
Есть еще одна страшилка: что матка мигрантки — главное оружие захвата России. Также не имеет ничего общего с действительностью. Рождаемость снижается. А вот дети мигрантов, родившиеся уже в России, несут в себе колоссальный интеграционный потенциал. То есть способны стать частью нашего общества, а не противостоять ему. То же касается и совсем молодых людей.
Порой, приезжая в Москву, хороший мальчик из среднеазиатской республики, устраивается не на стройку, где мигранты живут в замкнутом сообществе, а скажем, в японский ресторан. Он перемещается по городу в свободном режиме, смотрит на посетителей и видит, что жить можно по-другому. После нескольких лет в Москве у него меняются установки: ему уже не хочется поскорее жениться и жить у себя в селе.