До перехода на дистанционное обучение казалось, что цифровые технологии всегда присутствовали в нашей жизни, и что мы успели овладеть ими в совершенстве. Но когда дистанционное обучение перестало быть альтернативой и стало единственным вариантом, мы ощутили, что работать в сети несколько сложнее, утверждает директор школы «Покровский квартал» Михаил Митин в беседе с «Лентой.ру», которая решила обобщить первый опыт столичных учителей в преподавании онлайн.

Основные изменения

Изменился формат, усложнилась организация процесса, вместе с тем родители стали изнутри наблюдать за учебными занятиями, а иногда поневоле становиться их участниками, чего быть не должно. Это первое, на что обращает внимание Михаил Митин. Нагрузка во время «дистанционки» не должна увеличиться ни для ребенка, ни тем более, для родителей, уверен педагог.

«За качество учебного процесса отвечаем мы — педагоги, и для этого важно продумывать каждое наше действие, каждое задание и тщательно планировать каждый онлайн-урок. А еще важно слушать друг друга и воспринимать комментарии родителей не как критику или чрезмерные требования, а как конструктивную обратную связь, пусть иногда и эмоциональную», — говорит Михаил Митин.

А вот по мнению руководителя 5 класса школы №158 Ольги Хисматулиной, возможность дистанционного обучение воспринимается и ребятами и ею самой как новое приключение, игра. «Дети стали более расслабленными и одновременно активнее чем обычно, поскольку рядом родители. Они довольны, что дети не сидят без дела и на уроки «идут» с позитивным настроем и легкостью», — считает учитель.

Директор школы №158 Зоя Чернышева прежде всего считает нужным развеять некоторые домыслы, возникшие в связи с повсеместным внедрением дистанционного образования. Первый стереотип, по ее мнению, — на педагогов легла дополнительная нагрузка при подготовке к трансляциям. «Безусловно, условия труда изменились. Педагоги, конечно, с разной скоростью, но освоили и новые платформы, и новые возможности электронных образовательных сервисов. И говорить о том, что переход на дистанционное обучение — это тяжкий труд, по-моему, просто дискредитировать наших учителей», — уверена Зоя Чернышева.

Плюсы и минусы виртуальности

И все же учителя сталкиваются сейчас со сложностями. Судя по всему, основная трудность для многих педагогов — отсутствие реальной аудитории. Учителя отмечают, что непривычно работать без живой обратной связи и в пустом кабинете, иногда возникают технические трудности с использованием новых сервисов, а также времени на качественную подготовку к онлайн-занятию пока уходит больше, чем на подготовку к обычному уроку, считает Михаил Митин.

«Но вместе с тем коллеги с интересом включились в новый формат и с каждым днем совершенствуют свою работу в роли онлайн-преподавателей. Уверен, что и родители, и дети, и сами педагоги понимают, что для полноценного погружения в новую реальность требуется время. Главное, использовать это время конструктивно и всегда оставаться на связи», — говорит директор школы.

«Жаль, что не хватает времени на дискуссии и беседы с детьми. Зато в течение 20 минут трансляции лучше воспринимается информация, — отмечает Ольга Хисматулина. — Сложность для меня, пожалуй, только одна: не вижу все поднятые руки моих учеников во время урока».

В эти дни множество вопросов поступает от учеников и родителей по поводу организации учебного процесса, говорит директор школы №1540 Татьяна Хотылева. Но благодаря выработанному регламенту взаимодействия часть из этих вопросов была решена в самом начале. «Не всегда педагоги или ученики готовы морально выходить и работать в цифровой среде. Решаем через постоянное консультирование, создание позитивной атмосферы, снижаем тревожность. Постепенно все осваивают новые реалии, — говорит Татьяна Хотылева. — Возникают вопросы методического характера. Каким образом выстроить занятие в «дистанте»? Решаем через обсуждение учебных задач, оценку целесообразности различных онлайн-инструментов, подбора цифровых источников».

Особенности заданий

На дистанционном обучении нет смысла увеличивать объем домашних заданий и тем более суммировать их с заданиями для самопроверки, которые необходимо выполнить во время электронного обучения. Так считает Михаил Митин. По его мнению, лучше подготовить качественный комбинированный материал, в котором будут: теоретический блок, задание для самостоятельного выполнения и образец решения, особенно важный для начальной школы.

«Все задания должны быть подготовлены именно для ученика, чтобы они способствовали развитию его самостоятельности, а не повышению загруженности его родителей, — уверен Михаил Митин. — Вместо объемных текстовых заданий для самопроверки (особенно в начальной школе) можно записать 15-минутное видео с объяснением материала или прикрепить готовый видеоурок».

Так же думает Зоя Чернышева, опровергая попутно еще один стереотип — гаджеты вредят здоровью ребенка, а дистанционное обучение неэффективно. «Отличный способ снизить нагрузку на учеников — сделать комбинированный формат занятий в виде дистанционного и электронного обучения с использованием контента образовательных платформ, — говорит Зоя Чернышева. — Дистанционное обучение открывает много возможностей, ведь теперь и школьникам доступны развернутые конспекты уроков, записи трансляций, открыты все электронные ресурсы, а главное, каждый учитель и классный руководитель находится в постоянной связи с семьей и готов оперативно ответить на все вопросы».

Михаил Митин также отмечает, что у всех ребят дома разные условия для организации учебного процесса. «В Москве есть семьи, в которых трое, четверо и даже пятеро детей и всего один компьютер. Если дети из этих семей есть в классе, то для них можно придумать задание, не предполагающее использование компьютера», — говорит директор школы.

Технические детали

Очень важный вопрос, который возник с введением дистанционного образования, — технический. Необходимо было оборудовать каждое рабочее место педагога и понять, какие возможности у учеников в этом отношении, говорит директор школы №1540 Татьяна Хотылева. «В самом начале работы мы провели мониторинг, с помощью которого выявили потребности педагогов и учеников в оборудовании, — подчеркивает руководитель школы. — Еще один важный аспект: не все педагоги могут сразу освоить технику и все настройки. Этот вопрос мы решаем при помощи консультирования».

Не в каждой семье есть принтер, поэтому крайне важно отдавать предпочтение заданиям и тестам в электронном виде и желательно с автопроверкой, а не бумажным аналогам, обращает внимание Михаил Митин. «В случае технических сбоев всегда можно найти альтернативный вариант пересылки заданий обучающимся. Главное — не оставлять и ребенка, и родителей в неведении, — говорит Михаил Митин. — В этот период нужно чаще общаться с родителями, информировать их, подсказывать, инструктировать, отвечать на их вопросы. Для этого можно проводить небольшие еженедельные онлайн-встречи для родителей».

Зоя Чернышева подчеркивает, что совершенно неверно считать наличие у каждого члена семьи школьного возраста компьютера или ноутбука обязательным для обучения в дистанционном режиме. «Подключаться к трансляциям можно с любого современного гаджета (планшета, смартфона). А чтобы не мешать друг другу, лучше использовать обычные наушники», — убеждена она.

«Не верьте слухам и домыслам»

Есть еще несколько важных вещей, о которых следует знать родителям. Кружки и дополнительное образование закрылись, и поэтому нам нечем занять ребенка. «Это не так, — настаивает Зоя Чернышева. — Наши педагоги дополнительного образования и, кстати, специалисты социально-психолого-педагогической службы — учителя-логопеды, педагоги-психологи, учителя-дефектологи, социальные педагоги, — тоже ушли в онлайн и разработали очень интересные программы не только для детей, но и для их родителей».

В России вот-вот разгорится лекарственный кризис. Предложения некоторых политиков лечиться корой дуба, отваром боярышника, использовать радикальную «аскорбинку» или «марганцовочку» становятся более чем актуальными. Во многих регионах практически нет денег на покупку препаратов для льготников, и в результате многим пациентам чиновники отказывают в лечении. Как и почему это происходит — в материале «Ленты.ру».

Жизненная экономия

У 30-летнего электрика Сергея Дружинина, жителя деревни в Сосновском районе Нижегородской области, две маленькие дочки. А еще более 30 доброкачественных опухолей в мозгу, почечная недостаточность, перебои в работе сердца. В анамнезе — несколько инсультов, постоянные боли в руках и ногах. По прогнозам, скоро он может ослепнуть и оглохнуть. Сергей болел почти всю жизнь, но что с ним — в сельской больнице понять не могли. Год назад один из врачей, наткнувшись в научном журнале на интересное медицинское исследование, порекомендовал на всякий случай сделать генетический тест. Анализ обнаружил у Сергея наследственное заболевание — синдром Фабри, нарушение обмена веществ, из-за которого «летят» все органы. Поломку компенсирует специальное лекарство, которое следует принимать пожизненно. Месячный курс — 600-800 тысяч рублей.

— Рекомендации по лечению Дружинину дали в московской клинике нефрологии, где наблюдают практически всех российских пациентов с синдромом Фабри. Их сегодня около 200 человек, — поясняет Елена Хвостикова, директор центра помощи больным редкими заболеваниями «Геном». — Мы оплатили все расходы семьи на обследования.

В Сосновской центральной районной больнице, к которой прикреплен Дружинин, приняли экспертное заключение о его болезни и дали справку, что согласны с результатами консилиума о необходимости лечения. По действующему закону государство должно обеспечивать нуждающихся жизненно важными лекарствами. Однако в Нижегородском областном минздраве, куда пациент обратился, отказали. Руководство Сосновской ЦРБ вскоре тоже отозвало свой положительный ответ по поводу рекомендованной терапии, сославшись на то, что он ошибочный. В их районной больнице нет компетентных специалистов, которые знают о специфике Фабри.

Новый медицинский консилиум был инициирован региональными чиновниками и состоялся в больнице Нижнего Новгорода. Участвовали в нем 22 специалиста: доктора, юристы и организаторы здравоохранения. По словам Елены Хвостиковой, это больше напоминало публичную экзекуцию.

— Представьте комнату, где за столами сидят члены комиссии в белых халатах и костюмах, — рассказывает Елена. — Сергея попросили раздеться донага и запустили в этот кабинет. Как должен был чувствовать себя взрослый мужчина?

Несмотря на то что после инсульта у Дружинина имелись проблемы, невролог — 70-летний доктор с большим стажем (как представили его собравшимся) проблем у пациента не обнаружил. Официально Сергея симулянтом вроде бы не признали, однако необходимости в спецлечении региональный консилиум не усмотрел. Позже доктору, посоветовавшему когда-то Дружинину пройти генетический тест, вынесли выговор и лишили премии. Сейчас Дружинин при поддержке правозащитников судится с региональным Минздравом. Но процесс небыстрый. Пациентские организации договорились об оказании Дружинину гуманитарной помощи — лекарство ему пока жертвуют производители.

— Поскольку препарат токсичен и должен вводиться внутривенно, фармпредставители не имеют право отдавать его в руки Сергею, поэтому они заключили договор с региональной больницей, что будут поставлять лекарство для Сергея туда, — объясняет Хвостикова. — В больнице, согласившейся ему помогать, начались проверки одна за другой. Мы расцениваем это как давление на лечебное учреждение, чтобы оно отказалось от гуманитарной лекарственной помощи. Чиновникам было бы лучше, если бы Сергей умер. Нет человека — нет проблемы.

Делай как я

Опыт Нижнего Новгорода по экономии средств на лекарства начали с успехом перенимать другие регионы. Неделю назад в Сургуте точно по такой же схеме отказали в лечении Инне Становой. В конце прошлого года у 35-летней женщины нашли болезнь Помпе. Это тоже редкий генетический синдром, в результате которого у человека разлагаются мышцы.

Многие думают, что генетические патологии проявляются сразу после рождения. На самом деле нет. Можно долгое время считать себя практически здоровым, завести семью, родить детей (у Инны подрастает 15-летняя дочь), а в один прекрасный день — раз, и тебе уже тяжело поднять чашку с чаем. Чтобы преодолеть небольшой пролет лестницы в десяток ступеней, уходит сначала час, а потом и вовсе без посторонней помощи нельзя ступить ни шагу.

За год цветущая, не жаловавшаяся прежде на здоровье женщина превратилась в инвалида второй группы. Инне повезло в том, что диагноз поставили почти сразу: знающие врачи заподозрили неладное и посоветовали ехать на консультацию в Москву, в федеральный НИИ неврологии. Единственное лекарство, которое может помочь, стоит минимум 6 миллионов рублей в год.

С рекомендациями федерального института Становая обратилась сначала в свою поликлинику, оттуда ее отправили в городскую больницу на стационарную диагностику. Месяц Инну держали в больнице «на обследовании». Как поясняют в пациентских организациях, по закону 30 дней — максимальный срок, после которого медицинские чиновники должны определить и обосновать программу терапии. В последний день больница созвала врачебный консилиум, который постановил, что в лечении нет необходимости: состояние Инны соответствует норме. Один из критериев динамики заболевания Помпе — сила мышц. Три месяца назад в Москве в НИИ неврологии Становой выдали заключение: два балла из пяти возможных. В Сургутской больнице не согласились и поставили пять баллов.

— Было очень унизительно, когда врачи отводили глаза и говорили: у вас все хорошо, вы отлично себя чувствуете, — голос Инны слегка дрожит. — Я их спрашиваю: как же хорошо, если мне трудно в руке удержать фен и даже по прямой самостоятельно пройти десять метров — уже требуются усилия? Чтобы встать со стула, мне нужна помощь мужа или дочери. Мы уже заказали инвалидную коляску, так как самой ходить трудно.

Правозащитники из «Генома» потребовали провести телемедицинскую консультацию с НИИ неврологии.

— На прямой линии был профессор, который специализируется на синдроме Помпе, — продолжает Инна. — Он сказал, что у пациентов с такими же, как у меня, параметрами прогрессирование происходит в течении трех-шести месяцев. Обычно нарушается дыхание, и человека подключают к аппарату искусственной вентиляции легких. Потом отказывают глотательные мышцы, а затем — полная обездвиженность. Лекарство может затормозить процесс. Но уже случившиеся разрушения необратимы.

Скорбный список

По словам президента ассоциации больных редкими и жизнеугрожающими заболеваниями «Спасти и сохранить» Лилии Яруллиной, отказов от государственных структур в предоставлении лечения становится все больше. Если больным нужны препараты дороже 50 тысяч рублей, почти всегда их приходится выбивать через суд.

— У нас сейчас идут пять судебных процессов, в которых мы требуем обеспечить нуждающихся препаратами, — рассказывает Лилия Яруллина. — Чиновники отказываю больным под разными надуманными предлогами. Суды пока еще выигрывать у нас получается, однако процесс обычно тянется несколько месяцев, и даже при положительном судебном решении еще минимум полгода уходит на то, чтобы добиться его исполнения.

Юристы «Спасти и сохранить» пытались привлекать региональные власти к ответственности за затягивание исполнения судебного решения, но административный штраф за это — 50 тысяч.

— Если учитывать, что месячная стоимость лекарства в несколько раз больше, чиновники еще и экономят бюджет, затягивая время, — поясняет Яруллина. — Часто бывает, что проблема решается естественным образом: месяцами не получая нужного лекарства, пациент умирает.

В «Спасти и сохранить» ведут список тех, кто не дожил. За прошедший год он пополнился минимум на четверых.

— В Липецкой области от идеопатической легочной гипертензии умерла девушка, — перечисляет моя собеседница. — В Ижевске тоже от гипертензии скончалась молодая женщина, в Нижнекамске — 17-летний юноши с тиразанимией. В Уфе умирают больные с легочной гипертензией. Все они сражались с региональными чиновниками за лекарства, но не смогли выиграть войну.

Сражаются за жизнь далеко не все. Некоторые пытаются мирно решить проблему, чтобы не обострять обстановку.

— У нас одна мама каждые две недели ходит на прием к заместителю министра здравоохранения Татарстана, — рассказывает Лилия Яруллина. — Она сама врач и ждет, что к ней проявят корпоративную солидарность. У ее 20-летней дочери диагностировали орфанную болезнь. Лекарство власти отказываются оплачивать — оно стоит 140 тысяч ежемесячно. В устном разговоре чиновники сочувствуют, но жалуются, что денег нет. Рекомендуют идти в благотворительный фонд. Но лекарства нужны не разово, а постоянно. На взрослых почти не жертвуют.

Скорбные списки есть практически в каждой пациентской правозащитной структуре. Больше всего потерь в фондах, помогающим орфанным (редким) больным. В России орфанной считается патология, которая встречается у одного из десяти тысяч человек. В федеральном реестре орфанных болезней официально сегодня числятся 16 тысяч человек. Обеспечивать их лекарствами должны две программы: «7 нозологий» и «24 нозологии». Первую финансирует федеральный бюджет, и она выполняется. Ответственность за другую, самую большую, возложена на регионы. Годовая стоимость таблеток для одного человека — от 2 до 100 миллионов рублей. Чем «реже» болезнь — тем дороже лечение. Если в регионе живет несколько «орфанников», на их лечение может уйти большая часть местного бюджета здравоохранения.

В 2017 году в региональных бюджетах на покупку лекарств для страдающих редкими патологиями было запланировано 15 219,7 миллиона рублей, дефицит составил 38 процентов от нужного (9 356,9 миллиона). Но, по словам правозащитников, реальные потребности местных бюджетов на дорогостоящие препараты в несколько раз превышают данные госстатистики.

Официальный список редких болезней — далеко не полный. Множество патологий туда не вошли. Взять ту же легочную гипертензию. В российском «орфанном» перечне — лишь одна из ее форм, хотя их больше десятка. «Несписочным» больным приходится годами доказать свое право на препараты.

Способы борьбы

Из-за нехватки средств региональные чиновники творчески подходят к ликвидации лекарственного дефицита. В Псковской области, например, власти покупают «дорогим» больным квартиры в Москве. В столице с лекарственным обеспечением тоже не все гладко, но явно лучше, чем в большинстве российских городов.

Власти Орловской области объявили о намерении создать специальный благотворительный фонд, который будет работать с пациентами, нуждающимися в дорогом лечении. Предполагается, что наполнять его будут представители бизнеса и промпредприятий, но как относятся к этой перспективе будущие благотворители — не уточняется.

Но всех переплюнули власти в Саратове. Местная прокуратура требует признать Саратовскую региональную организацию больных сахарным диабетом… иностранным агентом. Хотя стоимость инсулина для диабетиков вроде бы не так высока, они берут массовостью: в регионе 82 тысячи человек страдают сахарным диабетом. Учитывая, что в среднем ежемесячные затраты на одного больного составляют 22 тысячи рублей (по подсчетам самих пациентов), итоговая сумма набирается немалая.

Тест-полоски и инсулин, которые должны пациентам выдавать бесплатно, часто задерживали. В результате общественники за 11 месяцев прошлого года направили 23 обращения в Росздравнадзор. Видимо, чиновникам надоело терпеть это безобразие. В заключении эксперта, которое прокуратура представила в местный суд, сказано, что пациентская организация своими действиями «формирует предпосылки к дискредитации органов власти» и «передает зарубежным партнерам информацию о так называемых болевых точках региона». Судебные заседания до сих пор продолжаются, но результат налицо: саратовские диабетики практически перестали жаловаться.

Ищите на свалке

По данным опроса Общероссийского народного фронта и Фонда независимого мониторинга «Здоровье» (участвовали 4600 врачей из 85 регионов), 62,4 процента респондентов считают доступность льготного лекарственного обеспечения в своем регионе низкой. Почти две трети врачей (68,8 процента) не выписывают льготные рецепты из-за отсутствия лекарственного препарата в аптеках. А 33,7 процента респондентов сообщили, что администрация лечебных учреждений принуждает врачей выписывать пациентам конкретные препараты или же устанавливает негласный запрет на их выписку.

— Объяснения властей, что у них недостаточно средств на лекарства, имеют неправовую природу и не могут быть приняты во внимание, — говорит президент «Лиги защиты пациентов» Александр Саверский. — Если они серьезно говорят о том, что денег нет, пустите меня посмотреть, как и на что тратится бюджет. Я найду то, чего не хватает. Просто знаю, где искать. Самое банальное — это проанализировать хотя бы торги, на которых ведутся закупки льготных препаратов. В разных регионах стоимость одного и того же лекарства может отличаться в 40 раз.

Доводы Саверского небезосновательны. Даже если бегло промониторить прессу, можно найти немало сообщений о том, куда уходят деньги. В Санкт-Петербурге в конце прошлого года сотрудники МВД раскрыли хищение онкогематологических препаратов, предоставляемых пациентам по федеральной программе «7 нозологий». Схема проста: сотрудники одного из городских онкодиспансеров выписывали своим пациентам «лишние» препараты. Больные и не догадывались об этом. Эти лекарства потом могли участвовать в госзакупках уже в других регионах — через фирмы-однодневки. По предварительным данным, таким способом «в подполье» ушли 1364 упаковки препаратов. Ущерб составил более 50 миллионов рублей.

Директор фармакологической компании «Полисан» Евгений Кардаш, выступая на ежегодном форуме «Право на лекарство», заявил, что вторичная продажа лекарств по подобной схеме — рутинная практика.

Другая рутина — то, что власти не знают своих потребностей. В результате из регионов поступают новости о выброшенных на свалку дорогостоящих лекарствах. В Волгограде активисты Народного фронта нашли в мусоре шесть коробок с раствором для диализа у пациентов с терминальной стадией почечной недостаточности. Стоимость каждой коробки — более 1,4 тысячи рублей.

В Чебоксарском районе в овраге возле деревни Устакасы обнаружены две тонны просроченного «Новопассита» и средства для сердечников «Бисопролол». Калининградский Минздрав в прошлом году потратил 44 процента выделенных на лекарства средств зря: на эти деньги были приобретены таблетки для граждан, умерших с 2013-го по 2017 год.

В Татарстане, по данным республиканской Счетной палаты, в прошлом году льготными лекарствами были обеспечены 28,7 процента онкобольных, за три года не получали бесплатные препараты 90 процентов пациентов с офтальмологическими заболеваниями, 80 процентов с туберкулезом и 50 процентов астматиков. Нужные препараты все это время пылились на складах. За три года бюджетное госпредприятие, занимающееся закупкой лекарств для льготников Татарстана, выбросило на помойку препараты на 21,4 миллиона рублей.

Снос пятиэтажных «хрущевок», или, правильнее сказать, реновация районов первой волны индустриального домостроения, затронет более полутора миллионов москвичей. Кто-то ждет переселения с нетерпением, кто-то сомневается, а кто-то и вовсе не намерен покидать свой дом. У каждого свои сомнения и свои ожидания. О том, с чего начнется самая масштабная за последние 80 лет реконструкция и что появится на месте пятиэтажек, «Ленте.ру» рассказал главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов.

«Лента.ру»: Так ли нужна Москве реновация именно сейчас?

Сергей Кузнецов: Думаю, да. Есть определенное количество жилого фонда, устаревшего и морально, и физически. Износ этот разной степени, но надо признать, что есть большие территории, застроенные домами первой волны индустриального домостроения, которые сегодня уже не отвечают представлениям людей о комфортной среде.

Первая волна когда пришла?

Мы имеем в виду тот период, когда началось массовое строительство панельных пятиэтажек. Это конец 1950-х — начало 1960-х годов прошлого века.

Они действительно настолько плохи, что сегодня их проще снести?

Тут не надо драматизировать. Могу сказать, что я сам прожил в таком доме большую половину сознательной жизни. А мои родители до сих пор живут в этой пятиэтажке, поэтому ситуация мне хорошо знакома. Не скажу, что это был кошмар, но пока ты другого не видишь, ты нормально к этому относишься. К постоянным протечкам труб. К тому, что в любой ремонт водопровода вовлекаются все соседи по стояку, потому что он проходит внутри стены. Какое-то время сквозь это пролом ты видишь чужую квартиру, а соседи видят тебя… И так далее. В те времена это жилье полностью отвечало своей задаче: индустриализация, рабочим нужна жилплощадь, ее нужно строить ударными темпами. То есть задача была создать условия для производства и роста производительности.

Сегодня совершенно другие условия, мы живем в другой реальности. Мегаполисы — это уже не центры производства машин и станков, а точки роста знаний, услуг, ценностей, и вся городская среда должна работать на это, способствовать этому. Мы говорим не только о Москве — это общемировая тенденция. Именно в столицах и миллионниках по всему миру задается стандарт качества жизни, который потом распространяется дальше. Сегодня в Москве есть просто аварийный жилой фонд, в котором просто-напросто опасно жить и который надо расселять независимо от каких-либо программ, а есть ветхий и морально устаревший, в котором, судя по обращениям жителей, жить тоже некомфортно, а местами и небезопасно. К тому же у нас есть территории, которые надо развивать и обновлять, потому что это крайне важно для развития мегаполиса. Это путь к их более рациональному и комфортному использованию, без которого город рано или поздно окажется в тупике.

Но в те далекие годы, зачастую в тех же районах строились и кирпичные дома. Некоторые уже подверглись капремонту. Что будет с ними?

Действительно, дома и районы находятся не в одинаковом состоянии. Поэтому, говоря о реновации конкретных территорий, надо помнить, что мнение людей, которые там проживают, очень важно. Если сообщество жильцов — люди, которые в этом доме живут — считает, что жилье соответствует их представлениям о комфорте, это мнение будет услышано. Никто не собирается сносить всех под одну гребенку.

Но бывает же так, что в квартале пять домов аварийные, а два вполне приличные, после капремонта. Спланировано все это так, что без сноса всех домов никакой реновации квартала не получится.

В этом и есть сложность программы. Первый этап как раз состоит в том, чтобы понять, что именно пускать в реновацию. Сюда входит и первичная оценка зданий, и первичный опрос жильцов. Именно этим мы сейчас занимаемся. Учитывая, что программа может затронуть жилой фонд, где проживает более полутора миллионов человек, работы предстоит очень много. Этот фонд неоднороден. Даже если определить районы, где люди однозначно хотят переселяться, все равно объем получится гигантский.

Снос начнете с чего? С тех кварталов, где больше согласных или с тех, которые прилегают к перспективным и уже обновленным территориям?

Начнем, конечно, с тех районов, где есть подавляющее одобрение идеи переселения и где квартал может делаться целиком. А по мере продвижения программы, я думаю, ситуация сама собой будет меняться, когда люди увидят результаты. Первые результаты наших опросов показывают, что большинство людей поддерживает программу, но есть кварталы, где люди пока еще сомневаются. Они в принципе согласны как-то изменить свою ситуацию, но хотели бы предметно ознакомится с проектами, увидеть все своими глазами. Наш прогноз таков, что по мере реализации программы вопросов у людей будет все меньше. А значит, те кто сегодня сомневаются, начнут менять свое мнение в пользу переселения.

Поговаривают, что под эту программу разрабатываются новые стандарты жилых домов.

Безусловно, это будет новый стандарт, опирающийся на передовой мировой опыт. Сейчас мы разрабатываем концепцию вовлечения большого количества специалистов и консультантов в эту работу, чтобы получить максимальное качество. Экспертиза проектных решений будет самой высокой. Архитекторов будем приглашать по процедуре международных конкурсов, которая уже хорошо у нас отработана. В Москве в последние годы задан очень высокий стандарт жизни — в частности, общественные пространства появились в городе, новые парки, улицы, пешеходные зоны. Важно не только сохранить, но и развить эту тенденцию, в том числе и в программе реновации.

Новое жилье должно быть концептуальным, практичным, комфортным, максимально удобным для жизни, обеспеченным всем необходимым внутри одного района, чтобы в нем хотелось жить, куда бы хотелось возвращаться. Такими должны быть квартиры самого разного метража, в том числе и небольшого, для этого требуется грамотная планировка и системный подход на уровне квартала. При этом мы не разделяем город на «хорошие» районы, где мы будем применять новые стандарты, и на все остальные. Все это разрабатывается в масштабах города.

Надо понимать, что есть десятилетиями накопленный опыт, не всегда позитивный, с которого на новую основу быстро не перепрыгнешь, поэтому процесс повышения качества больше эволюционный, чем революционный. Но я надеюсь, что программа реновации поможет нам эти стандарты хорошо обкатать, отработать и сделать более эффективными. Причем то жилье, которое может стать основой для проектирования, обязательно должно быть не только концептуальным, но и практичным, нересурсоемким, энергоэффективным.

Реновация будет идти кварталами, они появятся на месте давно сформировавшихся микрорайонов. Как будет выглядеть город с появлением этих пятен новой застройки?

Как будет выглядеть город — сейчас описать словами очень сложно, но как только появится проект, все это увидят. Я верю, что это будет выглядеть хорошо. Я уверен, что с точки зрения архитектуры это будет серьезный шаг вперед. Мы сейчас представляем Москву как локомотив строительной и архитектурной мысли. При этом мы отдаем себе отчет, что жилье, построенное в рамках программы, должно быть надежным, качественным, способным простоять хоть сто лет и не потерять своей актуальности. И здесь нужно смотреть дальше привычного, попробовать заглянуть в будущее, просчитать на десятилетия вперед, найти баланс. Это сложнейшая задача. В сталинские годы строились красивые, крепкие дома — с богатым декором и высоченными потолками. Монументально? Да. Но долго и дорого. Когда встала задача обеспечить жильем огромное число рабочих, ударились в другую крайность — строительство уродливых, но дешевых хрущевок. Найти баланс между красотой и практичностью — вот, пожалуй, самая сложная и едва ли не основная задача.

Есть зарубежный опыт такой масштабной реновации?

Мы внимательно смотрели на работу наших иностранных коллег в этом направлении и продолжаем его изучать. Конечно, будем привлекать ведущих мировых архитекторов, проектировщиков, урбанистов. Конкурс, о котором я говорил, обязательно будет международным — пригласим всех, кто имеет соответствующий опыт в лучших мегаполисах мира. Но важно при этом сохранить идентичность, не забыть о московской специфике, истории.

Почему именно квартальная застройка?

Принцип квартальной застройки позволяет эффективно использовать территорию, зонировать дворовую и общественную территорию не заборами, а самой постановкой домов. Позволяет делать город таким, каким он нам нравится: где есть улицы, бульвары, а есть дворы — спокойные, тихие, приватные территории. Это нельзя назвать чем-то новым, потому как принцип квартальной застройки родился задолго до микрорайонной. Просто она была забыта и массово не применялась, теперь мы к ней возвращаемся, но в несколько обновленном виде, с учетом современных городских реалий. А еще будут прозрачные входные группы, удобные подъезды без лестниц и пандусов, общественная функция первого этажа, разнообразные фасады, комфортная этажность и многое другое.

Комфортная этажность — это сколько?

Многое зависит от конкретного проекта, но из опыта применения возьмем, например, кварталы в районе Фрунзенской набережной — между Комсомольским проспектом и рекой. Это хороший пример квартальной застройки с этажностью в 8, 9 и 10 этажей. С учетом высоких потолков это можно визуально переложить на привычные 12 этажей. Но если мы понимаем, что нужно делать большую этажность в силу плотности конкретного участка или иных факторов, то можно пойти по пути строительства башни. Но тогда это уже будет не каре из нескольких высотных домов, а одно высотное строение с 2-3-этажной стилобатной частью, которая будет нести общественную функцию.

На месте пятиэтажек появятся дома по 8-10 этажей. Жильцов станет больше, а парковочного пространства — меньше. К чему готовиться автомобилистам?

Надо признать, что в этих районах и сейчас проблемы с парковкой. Там просто не было предусмотрено мест для автомобилей. Машины ставят в неприспособленных для этого местах, в том числе на газонах. Эту задачу, безусловно, надо прорабатывать. При этом спрос на машиноместа, как показывает практика, не так высок, так что решение обязательно будет найдено.

Хватит ли социальных объектов, учитывая, что в обновленных районах жителей станет больше?

Социальными объектами все жители будут обеспечены. Это даже не обсуждается. Замечу, что и сейчас в Москве нет дефицита школ или очередей в детсады. И, что важно, реновация предусматривает скорее перераспределение населения, чем его рост. Нельзя сказать, что нам потребуется много школ, детсадов и поликлиник. Другое дело, что предстоит хорошо подумать над оптимизацией этих объектов.

А что будет с улично-дорожной сетью?

Она будет уплотняться. Сегодня средняя площадь асфальтового покрытия в отдельном микрорайоне достаточно высокая, при этом улично-дорожной сети нет. Это червякообразные проезды, проходы, заставленные автомобилями разворотные площадки — но на практике проехать микрорайон насквозь практически невозможно. Мы считаем, что при том же проценте асфальтирования можно более эффективно использовать эти площади. Появится нормальная дорожная сеть с парковочными местами, освещенные тротуары и благоустроенные дворы. Наверное, общая площадь застроенной и заасфальтированной поверхности при этом увеличится, но совсем не драматично. Зато появится нормальный транспортный дренаж, а главное — это станет основой квартальной структуры микрорайона.

Паша Лапушкин родом из Екатеринбурга, а с недавних пор живет в Москве. У мальчика несовершенный остеогенез — очень хрупкие кости, ломаются даже от незначительной нагрузки. Кости Паше укрепляли с самого рождения всеми возможными способами: делали капельницы с препаратом памидронат, устанавливали металлические штифты в бедра и голени. Мальчик проявил недюжинную силу воли в борьбе с болезнью, но болезнь не сдается. Недавно Паша упал и сломал бедро, да так, что стержень, фиксирующий кость, погнулся. Его необходимо срочно заменить, иначе мальчик не сможет ходить.

В школе Пашу считают королем шахмат. Он выигрывает у сверстников, у старшеклассников и даже у взрослых. «Лапушкин у нас гигант мысли», — говорит его классная руководительница. А Паша только смеется в ответ. Ну какой он гигант? Всего-то метр росту да еще огромные очки на носу.

Все было бы в жизни у Паши хорошо и даже замечательно, если бы не его кости. Они ломаются от любого неловкого движения. К четырем месяцам мальчик перенес семь переломов, а потом мама перестала их считать: какой смысл?

В Екатеринбурге, где Паша жил до семи лет, педиатр предлагала не трогать мальчика. Она убеждала родителей, что в период полового созревания кости сами окрепнут, и Паша, как Илья Муромец, встанет и пойдет на своих ногах. Только родители в такие сказки не поверили.

— Я подумала: что за околесица? — вспоминает Кристина, мама Паши. — Ведь без движения все мышцы атрофируются!

Другие врачи тоже не хотели связываться со «стеклянным» ребенком. «Ваша болезнь не лечится», — обрубали они всякую надежду.

Первое время Кристина с Пашей жили так: две недели дома, две — в больнице на растяжке. И это при том, что Кристина брала своего малыша на руки только бережно, едва дыша. Пока они лежали в больнице, папа искал врачей, которые помогают таким детям. И нашел! В московской клинике Глобал Медикал Систем (GMS Clinic).

— Когда Паше стали капать памидронат, он впервые после рождения улыбнулся, — вспоминает Кристина, — а у нас началась вторая жизнь. С опозданием, но ребенок начал ползать, в три года пошел — это было чудо. Количество переломов сократилось.

Лечение помогали оплачивать благотворительные фонды. В начале 2015 года деформированные после множественных переломов бедренные кости, на которые приходилась основная нагрузка, дополнительно укрепили специальными раздвижными штифтами. Их установили в немецкой больнице Альтона (Гамбург, Германия) на средства, собранные Русфондом.

Но не прошло и года, как Паша снова сломал ногу, на этот раз голень. Врачи рекомендовали срочно укрепить штифтами и голени.

— Мы продали машину и бабушкину квартиру, — рассказывает Кристина. — Этих средств хватило на новую операцию в Германии.

После операции Паша начал ходить с поддержкой за одну руку или с ходунками. А по квартире передвигался самостоятельно, опираясь на стенку.

— В первый класс мы пошли в Москве, — продолжает Кристина. — Потому что в Екатеринбурге Пашу не хотела брать ни одна общеобразовательная школа. Говорили, ему место в интернате. И тогда мы продали все, что было, и уехали в Москву. Когда я увидела счастливую улыбку Паши — он знакомился с одноклассниками, — поняла: мы сделали правильный выбор. Я устроилась на работу в школу и стала там Пашиным тьютором, то есть помощником.

В Москве Паша занялся плаванием в спортшколе для детей с поражением опорно-двигательного аппарата. За год он выиграл несколько городских соревнований и получил первый юношеский разряд на двух дистанциях.

Беда случилась в сентябре этого года. В школьном дворе Пашу нечаянно толкнули, он упал.
— Павлик всегда чувствует, когда у него перелом, — рассказывает Кристина. — Я к нему подбежала, а он молчит и весь как-то съежился…

Рентген подтвердил: перелом правого бедра со смещением, от удара погнулся даже металлический штифт. Врачи предупредили: штифт надо заменить, иначе кость срастется неправильно — и Паша вообще не сможет ходить. Операция платная и стоит миллион. Таких денег в семье нет.

На днях Паше в больничную палату передали дерево из картона, а в качестве листьев его украшали 29 бумажных ладошек с пожеланиями одноклассников: «Здоровья!», «Новых кубков и медалей по плаванию!», «Побед в шахматах!», «Поскорей вернуться в школу!»

Эти пожелания Паша читает каждое утро в ожидании операции.

Педиатр Центра врожденной патологии клиники Глобал Медикал Систем (GMS Clinic, Москва) Алена Гаврина: «У Паши тяжелая форма несовершенного остеогенеза. Мальчик получает регулярное медикаментозное лечение, перенес несколько операций, ему установили телескопические штифты, и Паша смог ходить без вспомогательных средств, успешно заниматься плаванием, посещать школу наравне со сверстниками. Но переломы хоть и стали редкими, все же случаются. Недавно произошел особенно тяжелый перелом бедра со смещением, повлекший деформацию штифта. Паше необходима срочная операция с заменой штифта».

На 17:00 (16.10.2019) 255 читателей «Ленты.ру» собрали 292 573 рублей.
300 000 рублей собрали родители Паши.
350 рублей собрали читатели rusfond.ru
Не хватает 803 077 рублей.

Сбор средств продолжается.

Дорогие друзья! Если вы решите помочь Паше Лапушкину, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято.

ПОМОЧЬ ПАШЕ

Для тех, кто впервые знакомится с деятельностью Русфонда

Русфонд (Российский фонд помощи) создан осенью 1996 года как благотворительный журналистский проект. Письма о помощи мы размещаем на сайте rusfond.ru, в газетах «Коммерсантъ», интернет-газете «Лента.ру», эфире Первого канала, социальных сетях Facebook, «ВКонтакте» и «Одноклассники», а также в 172 печатных, телевизионных и интернет-СМИ в регионах России.

Всего частные лица и компании пожертвовали в Русфонд свыше 13,692 миллиарда рублей, на эти деньги возвращено здоровье более чем 23 тысячам детей. В 2019 году (на 10 октября) собрано 1 067 665 148 рублей, помощь получили 1443 ребенка. В 2017 году Русфонд вошел в реестр НКО — исполнителей общественно полезных услуг и получил благодарность президента РФ за большой вклад в благотворительную деятельность. В ноябре 2018 года Русфонд выиграл президентский грант на издание интернет-журнала для потенциальных доноров костного мозга «Кровь5». Президент Русфонда Лев Амбиндер — лауреат Государственной премии РФ.

Серьезная поддержка оказана сотням многодетных и приемных семей, взрослым инвалидам, а также детдомам, школам-интернатам и больницам России. Фонд организует акции помощи в дни национальных катастроф. Русфонд помог 118 семьям моряков АПЛ «Курск», 153 семьям пострадавших от взрывов в Москве и Волгодонске, 52 семьям погибших заложников «Норд-Оста», 100 семьям пострадавших в Беслане.

Фонд — лауреат национальной премии «Серебряный лучник», награжден памятным знаком «Милосердие» №1 Министерства труда и социального развития РФ за заслуги в развитии российской благотворительности. Руководитель Русфонда — Лев Амбиндер, член Совета при президенте РФ по развитию институтов гражданского общества и правам человека, лауреат премии «Медиаменеджер России» 2014 года в номинации «За социальную ответственность медиабизнеса».

Дополнительная информация о Русфонде и отчет о пожертвованиях Русфонда.