Действительно ли народу России присуще консервативное мышление? Почему россияне стремятся во всем ориентироваться на примеры «великого прошлого», а не жить настоящим и не заглядывать в будущее? В том, что у них сложился такой образ мышления, виноваты большевики, КПСС или так было всегда? На эти вопросы попытались ответить участники дискуссии, прошедшей в Еврейском музее при поддержке Фонда Егора Гайдара. Дискутировали независимый политолог, журналист Дмитрий Орешкин и публицист, поэт Лев Рубинштейн. В роли арбитра выступил политолог, психолог, президент фонда «Перспектива» Леонид Гозман. Выслушал и воспроизвел наиболее интересные эпизоды дискуссии специальный корреспондент «Ленты.ру» Михаил Карпов.

Гозман:

За последнее столетие жизнь у нас изменилась гораздо больше, чем где бы то ни было. Даже в Германии, несмотря на две войны, жизнь сегодня гораздо больше похожа на ту, которая была у них 150 лет назад. В России все не так. Интересно, что ответственны за это не латышские стрелки, не немецкое золото, не евреи, которые, как известно, всегда во всем виноваты, а консервативные, богобоязненные, традиционалистски настроенные люди. Они перевернули страну один раз, пролив дикое количество крови, потом, через три поколения, они вновь сделали это — слава богу, малой кровью. Как это у них получается — непонятно.

Один мудрый китаец сказал: «Не дай вам бог жить в эпоху перемен». Мы с вами живем в такую эпоху, при этом считая себя людьми консервативными, осторожными, боящимися этих самых перемен. Насколько верны эти представления, на самом деле никто не знает. У Галича, если помните, есть песня с такими словами: «А была ли действительно эта Русь на Руси?» Вот это все было или это придумали потом, как он говорил, «лишь бы в рифму да в лад»?

Что консервируют россияне?

Орешкин:

Прежде всего, я не думаю, что мы — единый народ. Во времена Советского Союза было определение: новая историческая общность людей — советский народ. С одной стороны, в ней были таджики, а с другой — эстонцы. Для меня как человека глубоко советского было шоком, когда я общался с одним молодым человеком из Эстонии, и он спокойно, с темпераментом финского парня, объяснял: «Вот, смотри, нам с тобой по 25 лет, мы платим налоги по бездетности. Эти налоги, официально, идут многодетным семьям, но ведь эти многодетные семьи живут в Таджикистане, а это значит, что я свои деньги отдаю в Таджикистан, а я эстонец, хочу, чтобы эстонских детей было больше, чтобы эти средства выплачивали эстонским семьям, чтобы у них был не один ребенок, как сейчас, а два». Мне как советскому человеку нечего было на это возразить. Я подумал тогда: насколько на самом деле мы внутри неодинаковые. Нельзя говорить о том, что мы как россияне — консервативные или мы — прогрессивные. Это не совсем понятно, потому что мы очень разные.

До определенного момента наша метрополия была европейской империей, как это ей положено, эксплуатировала периферию, чтобы концентрировать ресурсы в центре, строить Петербург, Москву, железные дороги, модернизировать страну по аналогии с Британской империей. А потом началась другая империя. Про нее Александр Пушкин писал, что правительство тут — единственный европеец. Потом появилась следующая, в которой Иосиф Сталин как раз эксплуатировал то, что называется метрополией. Во время войны и коллективизации в количественном отношении пострадали как раз российские и украинские православные пахари. Они же вытащили на своих плечах и большую часть страны, хотя периферии тоже доставалось.

В результате получилась империя, вывернутая наизнанку, очень консервативная, очень боящаяся перемен. Тогда мы превратились в азиатскую страну с азиатскими приоритетами не в географическом, а в ценностном смысле. И сейчас мы наблюдаем внутренний раскол. Москва и Питер, продвинутые европейские города, менее восторженно ведут себя в том числе и по отношению к выборам, в отличие от Чечни, Дагестана, Кемеровской области, которые действуют по султанатским образцам. Как султан сказал, так они и проголосовали. Это две разнонаправленные культуры, поэтому чем дальше мы движемся, тем больше внутренний конфликт нарастает. Естественно, мы его не видим, потому что сверху все это замазано пропагандой, говорящей о том, что мы — новая историческая общность: российский народ. Но внутри нее накапливаются противоречия.

Консервативны ли мы? Здесь необходимо сказать несколько умных слов. Мы, те, кто пытается отрефлексировать себя, — в том числе социокультурная наука, политологическая наука, этнографическая — переживаем некоторый внутренний кризис, который формулируется как переход от примордиальной идентичности к конструктивистской. Примордиальная идентичность по сути означает, что если человек родился условным «москалем» или «хохлом», то этим обусловлены все его качества, включая склонность к модернизации или неприятие ее. Так мыслили в XIX веке: если человек родился в Африке, скорее всего, он не станет Эйнштейном. Сейчас все изменилось, и мы видим, как чернокожий может стать президентом Соединенных Штатов.

То же самое происходит у нас — примордиализм кончается, начинается конструктивизм. Это значит, что мы очень сильно зависим от элит. Они конструируют то общество, в котором мы живем. Нам-то кажется, что это не так, но на самом деле — именно так. Мы как центр — вполне европейская страна и готовы к переменам. Но власть эксплуатирует ископаемые методы конструктивизма, реконструируя советскую ментальность, которая к переменам не готова, она ностальгирует по прошлому, ждет товарища Сталина, который придет и наведет порядок, проведет коллективизацию, индустриализацию, совершит очередной прорыв. Прорыв, которого на самом деле не было, который был нарисован, в чем я убедился на фактическом материале. Когда началась война, Советский Союз встретил врага той самой частью тела, которой ежей пугают. Страна очень мужественно этим местом оборонялась, надо отдать должное, но СССР был к войне катастрофически не готов и настраивался по ходу дела. Все эти байки по поводу индустриализации при помощи сильной руки — фейк. Конечно, был ДнепроГЭС, который построили в 1935-1939 годах, были сталь и чугун, но стрелять было не из чего.

Проблема нашей модернизации, перестройки заключается в том, что это всегда делается от плохой жизни. От хорошей жизни никто не модернизируется, не делает никаких реформ. Только когда все упирается рогом, начинаются катастрофические перемены, которые далеко не всегда бывают к лучшему. А вот в США есть конкуренция, вынуждающая каждого конкретного бизнесмена индивидуально модернизироваться, делать эти самые реформы на своем маленьком уровне. Если он ошибся, разорился, ничего страшного со страной не происходит. Если же мы ошиблись с модернизацией, которая идет сверху и вертикально, то плачет вся страна. Мы — как люди, как нация, как народ — готовы к переменам, и, наверное, их хотим. А власть их не хочет и боится, хотя рассказывает о внедрении научно-технического прогресса.

Рубинштейн:

Мне слово «консерватизм» применительно к всевозможным общественным процессам кажется не совсем уместным, так как оно предполагает консервацию чего бы то ни было. Все наши граждане, называющие себя консерваторами, как правило, не могут ответить на вопрос, что именно они собираются консервировать. Те, которые говорят о традициях, никогда не скажут вам, в чем эти традиции заключаются — кроме традиции рвать ноздри или пороть на площадях. У нас в культуре существует традиция время от времени пересматривать определенные традиции.

Конечно, российское общество в целом традиционалистское, но это лишь свидетельствует о серьезном отставании от остального мира. В наше время есть простые критерии, лакмусовые бумажки: возможен, скажем, гей-парад или нет. В Тель-Авиве, где живут очень религиозные люди, он возможен, в Москве — нет. В Киеве совсем недавно он тоже был возможен, хотя и подвергался нападениям ребят с традиционалистскими взглядами. Это не консерватизм, это самое обыкновенное мракобесие — слово, которое в гораздо большей степени описывает нашу ситуацию.

Что касается готовности к переменам, то общество просто-напросто расколото. Часть его не только готова, но и жаждет, а другая не приемлет их, потому что ей страшно. Много поколений советских, а также постсоветских людей выросли с ощущением «как бы не было хуже». Я прекрасно помню, как рассуждало поколение моих родителей, на головы которых выпала война. Они говорили: «Только бы не было войны, мы потерпим, ничего страшного».

Я очень хорошо помню послесталинское время. Мои подростковые школьные годы пришлись на хрущевскую эпоху. Там не то что перемены, там вся официальная риторика была направлена на будущее. Более того, в каком-то смысле было запрещено прошлое, очень плохо преподавали историю. У моего старшего брата в 1956 году отменили выпускной экзамен по этому предмету. Потому что старая история кончилась, а новой еще не было.

Мы бесконечно говорили о будущем. Никто не знал, что было 20 лет назад, но все знали, что будет через 20 лет — коммунизм. Люди обсуждали, какой он будет. Напомню один из основных принципов коммунизма: от каждого по способностям, каждому по потребностям. Обыватель считал, что коммунизм — это когда все будет бесплатно. Появлялись гениальные анекдоты: приходит человек куда-то, чтобы что-то получить по потребностям, а на дверях магазина висит объявление — «Сегодня потребности в масле нет».

Что мы видим сейчас? Ровно обратная ситуация. Заметьте, что в официальной и околоофициальной риторике будущего нет. Это настолько очевидно, что мне даже недавно приснился сон, будто я читаю в газете или ленте новостей о принятии Госдумой закона, в соответствии с которым запрещено употребление глаголов будущего времени.

Вперед, в прошлое!

Гозман:

В разных странах проводилось забавное исследование — детей просили нарисовать родину. Во всех случаях она получалась более архаичной, чем сама страна на данный момент. Рисовали деревню, березки (если в России), корову возле дома. Причем, это рисует ребенок, видевший корову исключительно в виде гамбургера, ведь все давно живут в городах, да и в деревне она стоит на ферме, где ее особо не видно. У нас этот диссонанс прослеживался особенно ярко. Современное наступление архаики — это что? Так происходит у всех в тяжелый период истории? И, самое главное, этот архаический ренессанс — он только на поверхности, в телевизоре, или он действительно захватил сознание людей?

Рубинштейн:

В нашей риторике, в картине мира нет категории будущего. А если нет будущего, то настоящее тоже размыто. В этой ситуации, конечно, приходится идеализировать прошлое. У нас в качестве архаического фетиша выбрали войну, которая была больше 70 лет тому назад, и даже не ее, а несколько ее последних дней, ведь речь идет конкретно о победе. Цена ее вынесена за скобки, особенно первые два года войны. Вся война сегодня уместилась в Рейхстаг с красным флагом на нем. Когда говорят «можем повторить», имеют в виду только это, все остальное мы повторять не готовы и не хотим. Поэтому под Москвой строится муляж Рейхстага, и какие-то придурки его штурмуют, этот макет.

Архаика вообще, как мне кажется, свойственна массе любого народа. Большинство населения земного шара настроено архаично, просто потому что всякий модерн — удел меньшинства, и так было всегда. Просто в каких-то случаях общество свою склонность к архаике засовывает куда подальше, например, потому что властные элиты настроены в модернистском духе. Чисто риторически так были настроены большевики. Они пользовались марксистской риторикой, говорили о будущем, о семье народов, о братстве пролетариев всех стран. Население при этом было очень архаично, но свою архаичность держали при себе и помалкивали. Сейчас население может говорить о своих архаичных взглядах смело — более того, такой образ мышления является мейнстримом. В этом нет ничего страшного, главное, чтобы люди, настроенные модернистски, сами не сползали к этой архаике.

Орешкин:

Я думаю, что это опять надо обсуждать в терминах конструктивизма. Александр Дугин, философ лубянской школы, говорит, что сила российского народа и государства заключается в приверженности какой-то идее. Именно поэтому ее все время формулируют и никак не могут сформулировать. Соответственно, нынешний режим он называет идеократичным, а значит правильным — исходящим из какой-то идеи. Не важно, русская монархическая эта идея, или марксистская, или гитлеровская идеократия, основанная на идее великого германского народа, или иранская. Есть ряд государств, у которых нет национальной идеи. Какая идея сегодня у Бельгии, Швеции, Британии, Франции, да и Германии тоже? Я даже скажу страшное — по-моему, ее нет даже у США. Ничего, живут.

Эту идею формируют интеллектуалы, ее носители, и именно поэтому они знают, что есть истина, а что — нет. У Дугина это так называемая «геополитическая администрация», исходящая из геополитических интересов и потому знающая, что именно этому народу надо. Она формирует идею, она ставит задачи и она же решает, достигнуты эти цели и задачи, или нет. Получается такая самозамкнутая идея. Именно поэтому демократия катастрофически опасна для такой концепции. Она просто разрушает изнутри русскую идентичность.

В советские времена народ действительно жил будущим, а прошлого не было. Сейчас постсоветский народ живет в светлом прошлом. В отличие от американцев, он не живет в настоящем. Ему все время рисовали идеи светлого будущего, а когда оно не наступило, стали рисовать идею светлого прошлого. Мне кажется, это достаточно осознанная политика, связанная с конструированием идентичностей, идущая сверху.

Любому человеку приятно думать, что он принадлежит к великой нации, общности, к сожалению, (и особенно в нашей стране) сильно мифологизированной. Причем повсеместно, начиная от Александра Невского, которого никто не знал лично, но все видели замечательное кино. И заканчивая полководческими талантами наших военачальников времен Великой Отечественной.

Мы хотим величественного прошлого — и там есть о чем поговорить и порассуждать. О победе, об образе товарища Сталина в белом кителе, очень востребованном сейчас. Нам его очень аккуратно сейчас возвращают, рассказывая, что при нем как раз была и модернизация, и все 33 удовольствия — и все благодаря его сильной руке. Это, конечно, является сказкой, которую он построил в рамках своей собственной идеократии, конструируя новую реальность.

Это не мы такие — хотя может быть думаем, что мы именно такие. На самом деле мы просто улавливаем из информационного фона важные для нас вещи, которые туда вкладывают умные люди, сочиняющие гимны и хорошие фильмы про 17 мгновений. Многие смотрят их и воспринимают как историческую реальность. Этот героический эпос из прошлого становится все важнее, все востребованнее и актуальнее. На самом деле, это очень опасно, поскольку мы деградируем к двумерной картинке мира: мы великие и могучие, кругом враги и мы их побеждаем. Но такая бинарная логика «мы — не они» хороша во время войны, когда есть линия фронта и понятно, кто враг.

В мирное время нужны более сложные представления, но нас осознанно подводят к этой ситуации, говоря, что у нас хотят украсть нашу идентичность. Тот же Александр Дугин говорит, что мы живем в условиях эпистемологической агрессии Запада, то есть, разрушающей нашу идентичность. То есть, Россия должна быть иррациональна, она прерывает вот этот западный рационализм, который нам исторически чужд. Дугин так говорит исходя из того, что понимает душу России лучше, чем все остальные. Он объясняет, что нам чуждо, а что нет. Откуда Дугин это знает — непонятно, но он в этом совершенно искренне уверен и считает себя вправе говорить от имени русского народа.

Так вот, насколько же мы консервативны? Консерватизм является рациональным понятием, а вера в великого мудрого Сталина — иррациональна. Я с симпатией отношусь к разумному консерватизму, основанному на рациональном анализе прошлого, и меня пугает иррациональная вера, говорящая о том, что мы всегда были могучими, свободолюбивыми и вели освободительные войны, в то время как на нас постоянно нападали, и поэтому нам надо опять сплотиться и, как уже было сказано, «повторить». Такая логика ведет нас к катастрофе.

00:03, 15 апреля 2017

«Хаос — это моя тема»

Профессор Саратовского государственного университета Вера Афанасьева

Фото: страница Веры Афанасьевой на Facebook

Для многих преподавателей российских вузов Вера Афанасьева, профессор философии Саратовского государственного университета (СГУ), стала символом сопротивления бюрократии и злоупотреблениям в системе высшего образования. Месяц назад запись в ее блоге привлекла внимание не только тысяч читателей по всей России, но и правоохранительных органов. Зачем следователь приходил к Вере Владимировне и почему профессор Афанасьева предпочитает называть свою публикацию «литературным пустячком», когда речь заходит о конкретных обвинениях?

В понедельник министру образования РФ Ольге Васильевой пришло открытое письмо. По сути — ультиматум: «Уважаемая Ольга Юрьевна! Прошу Вас на основании моего письма радикально изменить «Федеральную программу развития российского образования на 2016-2020 годы», поскольку она в принципе не способна решить основные проблемы российского образования, изложенные ниже».

Автор письма под заголовком «Пять признаков тяжелой болезни» — Вера Афанасьева, профессор философии СГУ — за последний месяц обрела немалую популярность в сети. Причина проста: предыдущая публикация профессора Афанасьевой — с той же круглой пятеркой в заголовке, «Пять причин, по которым не следует становиться профессором» — в марте привлекла внимание экономического департамента саратовской полиции. После чего Вера Владимировна стала весьма читаемой, а в среде вузовских преподавателей — пожалуй, что и знаменитой.

По мнению одних — как притесняемая за правду. По мнению других — как человек, не желающий отвечать за собственные слова.

«С вами хотят поговорить»

Кандидатскую диссертацию по своей первой специальности — радиофизике — Вера Афанасьева защитила в 1991-м. «Работала старшим научным сотрудником в оборонном институте — у нас в Саратове много было оборонки, — вспоминает она. — Потом стала думать, по какой дисциплине могу защитить докторскую. Чтобы писать по физике, нужна лаборатория, коллектив соратников. Я взяла за основу свои физические изыскания и написала докторскую по философии. По хаосу. Хаос — это моя тема».

Докторскую она защитила пятнадцать лет назад. Примерно столько же Вера Владимировна — профессор на кафедре философии. Когда в нынешнем январе в ее блоге появился текст о «Пяти причинах…», руководство кафедры попыталось, по словам автора, «как-то удивиться по этому поводу». Хотя причины, изложенные Афанасьевой, не то чтобы новы: денег профессорскому составу платят мало, а бумажной бюрократической работы становится все больше и больше.

«Было какое-то количество просмотров — среднее для таких заметок. Пятьсот, максимум тысяча до недавнего времени, — вспоминает Вера Владимировна. — Мое начальство высказало легкое недовольство, попросило убрать. Я сказала, что это эссе, и декларативного, воинствующего характера оно не носит».

О той записи Вера Афанасьева за два месяца успела позабыть. Вспомнила о ней в марте — когда в СГУ пришли из полиции. «Звонят мне с кафедры: “С вами хотят поговорить полицейские”, — вспоминает профессор Афанасьева. — Я настояла на встрече в стенах университета. Представляю людей на кафедре, как они перепугались…»

Бумаги в толстой папке

Дело в том, что в своей публикации Вера Владимировна не ограничилась констатацией общих проблем высшего образования.

«Некоторые считают, и тоже не без оснований, что не только профессор может купить свои дипломы и аттестаты, но и у него можно купить многое: и оценку, и научную экспертизу, и научное руководство, и диссертацию…» — пишет она.

Досталось и руководству вуза. «В СГУ мы на свои кровные покупаем канцтовары; заправляем картриджи; за свой счет ездим в командировки; сами оплачиваем расходы по конференциям, которые проводим; на свои издаем свои монографии и пособия. Командировочные платят только чиновникам, им же оплачивают их книги, которые написали не они. А недавно нам и вовсе было велено сложиться на зарплату замдекана по работе с молодежью…»

Эти строки легли в основу заявления в областную прокуратуру, переправленного затем в экономический отдел ГУ МВД по Саратовской области.

Началось с того, что главный редактор «МК в Саратове» Татьяна Никонова написала ректору СГУ Алексею Чумаченко запрос. Ректору было предложено «сообщить основания», на которых происходят описанные профессором Афанасьевой «злостные нарушения законодательства по месту ее работы, а также бытующая в вузе коррупционная практика».

В своем ответе ректор Чумаченко предложил изданию «в более корректной форме оформлять свои запросы информации, не оскорбляя при этом без веских на то оснований сотрудников образовательной организации». Отдельно отмечалось, что работники самостоятельно командировки не оплачивают, замдекана за свои деньги не нанимают, а публикация научных работ идет за счет средств университета.

Не удовлетворившись таким ответом, редакция написала заявление в прокуратуру, а через два месяца в вузе появились следователи.

«Молодой человек порядка тридцати, может быть, меньше, — описывает профессор Афанасьева Сергея Решетникова, следователя отдела по борьбе с экономическими преступлениями ГУ МВД по Саратовской области. — Мне показалось, что он плохо подготовлен — не отличает ЖЖ от фейсбука, например. Стал спрашивать меня — сразу, нахрапом, — известно ли мне что-нибудь об экономических преступлениях в университете. Я ответила, что не понимаю, что он имеет в виду, какие преступления, почему ко мне вопросы».

Из бумаг в толстой папке, которую следователь принес с собой, стало ясно, о какой именно публикации идет речь.

Защиту Вера Владимировна выстроила так: «Я сослалась на то, что это литературное произведение. И если бы я захотела говорить о коррупции, то как кандидат физико-математических наук оформила бы это по-другому. Какие-то расчеты, цифры, таблицы и графики, может быть. Но не это было целью моей публикации».

Кроме профессора Афанасьевой, следователь Решетников посетил профессора Елену Елину, проректора по учебно-методической работе СГУ. О визите полицейского Елена Генриховна говорить отказалась. «Мне вообще никак не хотелось бы комментировать эту ситуацию, — призналась она корреспонденту «Ленты.ру». — Вера Владимировна Афанасьева — профессор нашего университета, и любая критика в ее адрес задевает Саратовский университет. Она об этом не задумывалась и с легкой душой сочинила обвинения против своих коллег-профессоров, огульно приписывая им взяточничество и покупку докторских дипломов».

В заочном споре с проректором Елиной профессор Афанасьева продолжает утверждать, что в командировки на конференции и конгрессы преподаватели ездят за свой счет. На собственные средства издают и монографии, которые тем же профессорам следует публиковать как минимум раз в пять лет — как условие переизбрания. «И в истории с новым замдекана нам на уровне факультета предложили отдать тому, кто будет исполнять эти обязанности, по куску своей ставки, чтобы ему было полставки», — подчеркивает она. Впрочем, нашелся другой выход: обязанности молодежного зама раскидали по преподавателям, обошлось без самоурезания. Хотя поверить в вариант с «отдать по куску» сложно и без того: ни штатное расписание, ни порядок начисления зарплат в государственном вузе ничего подобного не предполагают.

В любом случае, Сергей Решетников этих подробностей от Веры Афанасьевой не узнал. Воспользовавшись тем, что следователь серьезно опоздал, Вера Владимировна откланялась и ушла читать лекцию. «Я хитрила, увиливала — как, наверное, делал бы любой человек в моей ситуации», — признает она.

Не диссидент, но малое дитя

С тех пор ни Решетников, ни его сослуживцы Веру Афанасьеву не беспокоили. Зато после сообщений о приходе следователя просмотры январских «Пяти причин…» (не путать с апрельскими «Пятью признаками…») в марте выросли до 120 тысяч, а в сети началась кампания в защиту Веры Владимировны. Основной тезис: профессор страдает за свое выступление против порядков в высшем образовании.

«Я не человек, гонимый властями, — написала Вера Афанасьева в очередном блоге. — Не диссидент. Не пламенный борец за справедливость. Не политический деятель. Не провокатор, прибегающий к услугам охранки и действующий чужими руками. Не приверженец популярных общественных идей. Не член организованных сообществ».

По собственному признанию, профессор Афанасьева — одиночка, индивидуалист, имеющий острый взгляд и не менее острый язык. «Философ, ищущий истины и привыкший называть вещи подобающими им именами. Патриот свой страны и последовательный приверженец традиций великой русской культуры, не терпящей конформизма, — пишет она о себе. — Русский интеллигент, которому нечего терять, кроме своего ума и нравственного закона в себе. Малое дитя, наивно верящее в свободу слова. И мое произведение не воззвание, не прокламация, не политический памфлет, не пасквиль, не сатира даже, а литературный пустячок с элементами иронии и самоиронии. И основное его достоинство в том, что оно вообще написано».

«У правоохранительных органов такая работа — сигналы проверять, — говорит проректор Елена Елина как администратор хорошо знакомая с порядком делопроизводства. — Даже если автор сигнала не считает себя «провокатором, прибегающим к услугам охранки». Автор этого «литературного пустячка» отказалась подтверждать следователю выдуманные ею факты, так что здесь тоже комментировать нечего».

Репрессий со стороны ректората, весьма ожидаемых сетевой публикой, Вере Владимировне также опасаться не стоит. «Могу всех успокоить, — заявила корреспонденту «Ленты.ру» Елина, — оскорбление коллег и сигналы о несуществующих преступлениях не являются основанием для увольнения «малого дитя». Вера Владимировна уже высказалась на этот счет в своем блоге: «Не следует забывать всем тем, кто затевает любую аферу, любую провокацию: если в таком нелинейном мире ты кидаешь гранату, то не исключено, что ее осколки угодят в твой собственный лоб»».

Наручники забавы ради

«Я ленива на какие-то общественные выходы», — уверяет Вера Владимировна. Однако это не помешало ей прийти на встречу с Алексеем Навальным, приехавшим в Саратов в конце марта. При досмотре в сумочке профессора были найдены наручники — что позволило одному из местных СМИ предположить, что Афанасьева собиралась приковать себя в зале в знак протеста против чего-нибудь.

«Ложь! Я принесла их как символ свободы слова, свободы собраний и моей собственной свободы и доставать не собиралась», — негодует профессор. Наручники, по ее словам, игрушечные, ключа к ним нет, куплены на блошином рынке «для инсталляций» и «забавы ради». «Считаю произошедшее со мной эскалацией разгорающегося вокруг меня в последнее время скандала, — делает вывод Вера Афанасьева. — Катящимся на меня комом грязи. Местью. Расправой. Подлой провокацией. Причина всего этого — мое свободомыслие и мои острые публикации».

Неизвестно, какова будет реакция на нынешнее открытое письмо саратовского профессора министру образования. В отличие от сети, в офлайн пока соратников у Веры Владимировны немного. На заранее объявленную Афанасьевой встречу рабочей группы по проблемам российского образования в саратовскую крафтовую пивную «Декабрист» пришли только двое, включая саму Веру Афанасьеву. Но профессор философии сдаваться не собирается — даже в том случае, если следователи придут вновь.

Свою защиту Вера Владимировна собирается выстраивать, исходя из ситуации, но не ограничиваясь одной из двух линий — «литературное произведение» или «факты имеются, я готова их изложить». «Я могу объединить эти два подхода — эклектику и постмодерн никто не отменял. А также я могу присовокупить третий, четвертый, пятый подход. Самое дурацкое, что может быть [в этой ситуации], — бороться со мной. Проблемы в образовании есть, отклик на них большой. Лучше бороться с ними, чем против меня».

Саратов — Москва

Юрий Васильев

Обсудить

Пять лет назад, в мае 2012 года, президент России Владимир Путин подписал указы, выполнение которых к 2018 году должно существенно улучшить жизнь россиян. 11 документов, 218 поручений правительству и множество отчетов об их выполнении: что на самом деле стоит за этими бумагами — разбирались на совместном заседании Госсовета и Комиссии по мониторингу достижения целевых показателей социально-экономического развития. Обошлось без победных реляций. Министры дежурно отчитывались об успехах, а лидеры партий привычно их критиковали.

«Пьяных драк стало значительно меньше», — отмечала перед заседанием Госсовета министр здравоохранения Вероника Скворцова. По ее наблюдениям, россияне стали культурнее отдыхать и заниматься спортом. Информация отрадная, но вроде бы не имеющая отношения к амбициозным планам майских указов. Но это только на первый взгляд, потому что уже несколько лет подряд на итоговых заседаниях обсуждают не самые крупные проблемы, а конфликтные темы оставляют для дискуссий в служебных кабинетах.

Три темы

Открывая заседание, Путин отметил, что нерешенных вопросов больше, чем выполненных поручений. «Некоторая новая динамика» в здравоохранении, образовании, культуре и ЖКХ появилась, признал глава государства, «но проблем здесь еще очень-очень много».

Президент предложил обсудить три темы. Первая — многофункциональные центры (МФЦ), которые помогают россиянам «не обивать пороги».

Вторая — независимая оценка качества работы организаций, оказывающих соцуслуги: больниц, поликлиник, учреждений образования и культуры. «Результаты не должны подшиваться в папку и ложиться под сукно», — предостерег глава государства. Он указал на принципиальную важность подлинной и независимой оценки. «Встречаются такие случаи, когда бюджетные организации устраивают междусобойчик: опрашивают и оценивают сами себя», — заметил Путин.

И, наконец, третья тема — ликвидация аварийного жилья: бараков и времянок, где люди десятилетиями живут без элементарных удобств. В соответствии с поставленными задачами до сентября 2017 года новое комфортное жилье должно быть предоставлено 700 тысячам граждан. По данным на апрель, расселено 8,13 миллионов квадратных метров — это почти 73 процента планового показателя, 520 тысяч человек. Но те, кто в погоне за соблюдением сроков действуют по принципу «возьми, боже, что нам негоже», должны помнить, что важны не только сроки, но и качество жилья, указал Путин.

Сэкономленные человеко-дни

Глава Минэкономразвития Максим Орешкин развил мысль президента об изменениях, которые МФЦ привнесли в жизнь россиян. «Только за последние несколько лет среднее время ожидания в очереди за получением госуслуг сократилось в 2,5 раза. Эти полчаса, если их умножить на 93 миллиона услуг, дают общую экономию времени для граждан нашей страны в размере более двух миллионов человеко-дней», — привел он расчеты. Вывод Орешкин сделал следующий: веками сохранявшиеся в унынии присутственные места, ярко описанные русскими классиками, наконец стали удобными, современными и технологичными, а их работа — прозрачной.

О независимой оценке (НОК) рассказал министр труда и соцзащиты Максим Топилин. Он предложил законодательно закрепить обязанность органов исполнительной власти выступать с публичными отчетами по результатам работы с отзывами граждан. Губернатор Псковской области Андрей Турчак рассказал, что во вверенном ему регионе, чтобы исключить конфликт интересов, пришлось «в ручном режиме» отстранять чиновников, руководителей и сотрудников учреждений от участия в формировании общественных советов, которые призваны анализировать результаты оценки.

Министр строительства и ЖКХ России Михаил Мень, давая оценку текущей ситуации с аварийным жильем, заявил, что ведомство ожидает увеличения его объемов. «Дело в том, что почти половина жилого фонда в нашей стране построена до 1970 года», — напомнил он.

«Хорошо стали жить на бумаге»

После докладов министров слово предоставили лидерам политических партий. Справоросс Сергей Миронов привычно поставил вопрос о компетентности правительства. «Хорошо жить россияне стали только на бумаге», — упрекнул он.

Миронов напомнил, что спустя три года после начала работы над указами «правительство, очевидно, понимая, что по факту достигнуть обозначенных целей не получается, решило изменить систему расчета важнейших показателей». Так, отметил председатель «Справедливой России», не выполнено поручение о повышении реальной зарплаты в 1,5 раза: в 2016 году она увеличилась лишь на 0,6 процента, а в целом реальные располагаемые доходы населения снижаются четвертый год подряд.

Передавая слово лидеру коммунистов Геннадию Зюганову, президент попросил придерживаться повестки заседания и высказываться в рамках заявленных тем. Тогда Зюганов, также упрекавший правительство в некомпетентности, акцентировал внимание на проблеме обманутых дольщиков. «Она нарастает как снежный ком. Несмотря на то что в 2012 году было заведено 670 уголовных дел, из них только 58 дошли до суда, то есть менее 10 процентов. Спустя четыре года положение не изменилось», — резюмировал лидер КПРФ.

«Да, уважаемый Владимир Владимирович, не всем удается выдержать повестку дня!» — взял слово председатель ЛДПР Владимир Жириновский. И тут же вышел за рамки заявленных тем. Политик говорил и о бараках, в которых люди вынуждены жить в провинции, пока в столице люди нос воротят от хрущевок, и о протестном потенциале одиноких незамужних дам («Им делать нечего — они пойдут на протестные акции»), и ругал Москву за нехватку мест досуга.

«Площадка для выгула собак есть, но куда можно пойти потанцевать, вот просто так?» — возмущался Жириновский. «Сергей Семенович, куда пойдем на танцы?» — нашел адресата для этого вопроса Путин. В ответ мэр Москвы Сергей Собянин предложил отправить Жириновскому сразу сто приглашений на танцплощадки.

Не так благообразно

Выслушав все доклады и замечания политиков, президент отметил, что все звучит уж очень благообразно, и обратился к руководителю исполкома Общероссийского народного фронта (ОНФ) Алексею Анисимову с просьбой огласить свои оценки, касающиеся реализации майских указов.

Программа переселения граждан из аварийного жилья, отметил руководитель исполкома ОНФ, требует продолжения работы и особого контроля. Он привел примеры, когда «фронтовики» выявляли случаи строительства домов весьма низкого качества. В частности, в Республике Коми в одном из сел Прилузского района переселенцам взамен аварийного жилья были куплены квартиры в старых деревянных домах. Жители отказались выезжать, и теперь их принудительно выселяют через суд.

Систему независимой оценки качества (НОК), по словам Анисимова, сделать действенным механизмом повышения качества услуг не удалось: оценка необъективна и не отражает мнения граждан. Он привел красноречивые примеры. В Уфимской больнице №13, получившей «отлично» за условия для инвалидов, женщина с прооперированной ногой поднималась ползком по лестнице в рентген-кабинет на второй этаж из-за неработающего с 2010 года лифта. А из детского сада №60 города Магадана сбежал трехлетний ребенок, при этом сотрудники дошкольного учреждения его исчезновения даже не заметили. Детский садик, если судить по оценкам, тоже «отличник».

«По нашим данным, более 80 процентов региональных операторов НОК — это бюджетные организации, а не независимые операторы. Получается, что одна бюджетная организация проверяет другую, часто подведомственную», — пояснил Анисимов.

«Я просил бы прислушаться к тому, что было здесь заявлено Алексеем Викторовичем от имени Общероссийского народного фронта», — сказал в конце заседания Путин. «В год столетия Октябрьской революции не помешает вспомнить слова известного классика: он говорил о том, что бывает по форме правильно, а по существу — издевательство», — сказал глава государства, имея в виду высказывание Ленина. И пригрозил, что ответственность за некачественное исполнение работ по реализации майских указов будет жестче, чем за срыв сроков.

Россия

В Государственной Думе в понедельник, 14 октября, прошли парламентские слушания об угрозах даркнета. Поводом стала публикация спецпроекта «Ленты.ру» «Россия под наркотиками», который рассказывает о войне крупнейших наркоплощадок RAMP и Hydra, объемах наркотического рынка в даркнете и масштабах потребления запрещенных веществ в России. Главный редактор «Ленты.ру» Владимир Тодоров, депутаты и эксперты убедились, как легко купить наркотики на «Белорусской», поспорили о Гуфе и порассуждали о том, почему на встречу не пришел ни один представитель МВД. Главное — в материале «Ленты.ру».

Владимир Тодоров, главный редактор «Ленты.ру» (здесь и далее расшифровка приводится с сокращениями):

Тема эта родилась в «темной» сети, но сейчас становится очевидной для всех, как и угроза, которую представляют отдельные ее сервисы и ресурсы. Россия, наверное, является мировым лидером по продаже и производству наркотиков, которые распространяются с помощью закладок. Мы следим за этой темой несколько лет и опубликовали два журналистских расследования.

В 2017 году мы исследовали одну из крупнейших на тот момент площадок в мире, которая называлась Russian Anonymous Marketplace (или RAMP). Тогда там было 295 тысяч активных пользователей, которые делали в среднем минимум одну покупку в месяц. Годовой оборот этой площадки составлял 24 миллиарда рублей.

После этого случились различные перипетии на мировом и российском наркорынке, в том числе известные события в Санкт-Петербурге, в ходе которых были арестованы крупнейшие таможенные брокеры, которые впоследствии получили свои тюремные сроки. В итоге произошла переориентация российского рынка наркотиков на внутреннее потребление, а самое главное — на внутреннее производство. Люди, которые контролировали поставки и растаможку разных товаров на территории России, скорее всего, напрямую не были связаны с наркоторговлей, но все равно многое зависело от устоявшихся коридоров поставок нелегальных веществ. Поэтому когда таможенный режим поменялся, коридоры, естественно, исчезли, наркодилеры запаниковали, но очень быстро пришли к тому, что лучше не ввозить, рискуя, большой объем товара с помощью налаженных связей, а производить его внутри страны с помощью прекурсоров из Китая.

В результате на российском рынке состоялась крупнейшая в мире война между двумя площадками. Первой был RAMP, о котором мы писали, вторая площадка — это Hydra, которая влилась в альянс старейших ресурсов не только в российском даркнете, но и в открытом интернете. Война эта шла около года и закончилась победой Hydra, которая оказалась гораздо мощнее своего конкурента.

В ходе нашего расследования мы пришли к выводу, что каждый день у нас закладывается наркотиков на 227 миллионов рублей (около шести миллиардов рублей в месяц и почти один миллиард долларов в год). Невозможно посчитать оптовые поставки, очень тяжело посчитать производство. Но просто нужно посмотреть, как производство и продажи распределены по всей России, и понять, что практически каждый город в нашей стране с населением больше 10 тысяч человек задействован в системе Hydra.

Можно сказать, что Hydra в целом и ее гигантские расходы на рекламу и маркетинг породили некую молодежную субкультуру, которая и раньше была к наркотикам достаточно восприимчивой и не видела в последние годы в них ничего плохого и страшного, со своими мемами, шутками и ключевыми местами, куда ходят, чтобы хорошо провести время. Молодежный досуг меняется во многом в сторону наркотиков.

Чтобы не быть голословными, давайте посмотрим, как это выглядит [демонстрирует магазин системы Hydra на экране ноутбука].

Реплика из зала:

Да, в Госдуме такое нечасто…

Владимир Тодоров:

Вот, у нас есть замечательный ресурс, на котором вы, в принципе, можете выбрать абсолютно любую категорию наркотиков. Например, начнем с марихуаны. Вы можете видеть, что в правом верхнем углу расположена корзина для покупок. На площадке есть встроенный обменник биткоинов. Вы можете легко зайти сюда, предварительно купив фейковую сим-карту в метро, и закинуть бабосы через QIWI-терминал. Как видите, перед нами очень дружественный для пользователя интерфейс…

Борис Чернышов, депутат Госдумы, модератор дискуссии:

Целая презентация. Рекламные возможности!

Владимир Тодоров:

На самом деле преследуется совершенно другая цель. Мы хотели продемонстрировать, как это выглядит. Обычно мы все это видим на скриншотах, но практически никогда напрямую не соприкасаемся с этим, не знаем, как это выглядит.

Чтобы вы понимали, в белом углу у нас — меню, в котором мы можем выбрать вид закладки. «Магнит» — намагниченная, «прикоп» — чтобы вам закопали тайник. Можно выбрать любую станцию метро, которые служат основным ориентиром. И вот мы видим, что на «Белорусской» прямо сейчас можно взять пять граммов сорта «Белая вдова» или два грамма ЛСД-25. Есть описание позиции и доступные закладки в разных районах Москвы.

Если открыть меню слева…

Борис Чернышов:

Владимир Леонидович, для нас, депутатов Госдумы, это очень важная тема. У нас 225 одномандатников, давайте выберем любой одномандатный округ города Москвы… «Пражская», например!

Реплика из зала:

Появляется заставка: «Депутатам Госдумы не продаем!»

Борис Чернышов:

Мы и не покупаем…

Владимир Тодоров:

У нас какие-то проблемы с браузером, поэтому давайте двигаться дальше. Но ссылка и логин-пароль от пустого аккаунта — специально для вас. Если вам интересно, что есть на «Пражской», — пожалуйста.

Реплика из зала:

А напишут потом, что депутаты ищут закладки!

Владимир Тодоров:

Проблема заключается в легкодоступности. Если раньше для того, чтобы достать наркотики, надо было совершить ряд не очень приятных действий — общаться с криминалом, рискуя быть пойманным, — то сейчас это не только крайне просто с точки зрения доступа, но и очень легко с финансовой и технологической точки зрения.

Последнее, что хотелось бы отметить: Hydra — это не только площадка для продажи наркотиков, это целая экосистема, в которой очень просто сменяются переменные. В виде этих переменных выступают люди, которые потом сидят по 228-й статье. Hydra — это замкнутая экосистема, позволяющая производить, продавать и выводить деньги. По факту никакие сторонние сервисы, люди и организации не нужны.

Самое опасное, наверное, — это не только вовлечение в покупку наркотиков. Это вовлечение в их продажу, распространение и, самое главное, производство. Потому что для очень многих регионов России, где средний уровень зарплаты низок, «Гидру» люди воспринимают как социальный лифт. Им кажется, что за несколько лет они смогут подняться от кладмена (человека, который делает закладки наркотиков, — прим. «Ленты.ру») до владельца магазина, зарабатывать по несколько миллионов рублей в месяц и жить счастливо. Этот миф, пожалуй, — самое опасное, что сейчас существует в России.

Виктор Зубарев, депутат Госдумы:

Я работаю депутатом с 1996 года, мы сталкивались с реабилитационными центрами, с союзами, с проблемой наркотиков, со всем остальным…А вот это — вызов совершенно новый, неизведанный.

Я сразу хочу обратиться к Национальному антинаркотическому союзу и предлагаю на базе Международной антинаркотической федерации, созданной по инициативе России, разработать международную программу в формате молодежного движения. Такую платформу, противодействующую той платформе, которую Hydra создали.

Тут, наверное, нужно предложить комплекс мер — и после нашего круглого стола, и с выходом на парламентские слушания. А я здесь заинтересован послушать, поскольку тут присутствует молодежь, какие мы с вами шаги предпримем. Конечно же, и на уровне государства, на уровне исполнительной власти мы все это будем делать. Но остановить процесс необходимо сейчас. Пусть будут возникать, пусть будут пробовать, но мы их должны, наверное, выявлять не через «Ленту.ру», а через спецслужбы, специальные органы, которые должны следить за такими платформами.

Алена Сивкова, главный редактор Daily Storm:

Я буду говорить совсем другие вещи, потому что журналисты, в отличие от законодателей и общественников, не знали, что такое даркнет. Хочу сказать большое спасибо «Ленте.ру» — это, конечно, потрясающий проект, мы его смотрели и читали всей редакцией.

Помимо того что существует даркнет, существует большое количество закладок… Я девушка, я пыталась зайти в TOR, когда мы сидели и ржали насчет того, что там можно купить все что угодно, — у меня не получилось. Просто так не зайдешь — попробуйте. Но если я захочу что-то найти — я знаю, у кого попросить, и я найду и достану эти закладки.

Очень часто такие дискуссии сводятся к тому, что надо заблокировать TOR, даркнет. Я скажу, что есть одна страна — Эфиопия, и там даркнет не работает потому, что власти отрубили полностью весь интернет. Это нереально сделать, как бы мы ни хотели. Был RAMP, теперь Hydra. Мы закроем Hydra — появится что-то еще. Это большое чудовище, с которым бороться невозможно.

Но самое основное по поводу закладок — не надо подменять работу родителей и воспитательных органов работой полиции. Мы должны сделать так, чтобы людям было неинтересно заходить в даркнет. Нужно показывать видео с наркоманами — как это плохо. Чтобы дети, когда росли, видели: я не буду это употреблять, потому что будет плохо.

Я вижу это своими глазами — как люди в Гольяново, где я живу, копают закладки, как собаки, я смотрю на них и смеюсь. В Америке интерес к Hydra пропал, но это потому, что Америка пропагандирует ЗОЖ. Это же классно, когда говорят: ребята, давайте заниматься ЗОЖ, это надо сделать модным трендом.

Александр Чернышов, Роскомнадзор:

Да, я полностью согласен, главное только, чтобы спортплощадки не стали теми местами, где будут прятать закладки.

Александр Малькевич, председатель комиссии Общественной палаты РФ по развитию информационного сообщества, СМИ и массовых коммуникаций:

Честно говоря, про Эфиопию вопрос спорный, я там был, и интернет там работает. Если его и заблокировали, то там мир и спокойствие, и премьер-министр стал лауреатом Нобелевской премии. А что касается США, там не мода на ЗОЖ, а максимальная либерализация законодательства в большинстве штатов в плане каннабиса. Я не уверен, что мы к этому готовы.

Что касается социальной рекламы, я эту инициативу всемерно поддерживаю, и мне кажется, что Госдума могла бы выступить в качестве законодательного инициатора. У нас огромное количество денег на социальную рекламу, социальные проекты уходят в никуда, на мероприятия ради галочки. Такой шок-контент, который помог бы вправить сознание ребятам, не производится. Проводятся круглые столы, пошла мода на молодежные медиафорумы… Ну, понятно, для чего это делается. А надо бы заставить по линии Роспечати, Росмолодежи, чтобы была определенная номинация на производство социальной рекламы, которая нужна и востребована сейчас.

Если говорить о запретительных — не запретительных мерах, есть два момента, которые под силу нашему государству. Во-первых, запретить продавать симки без документов. Владимир говорил, что можно взять симку в переходе и пойти реализовывать какие-то свои преступные желания. Во многих государствах это работает, что мешает нам это сделать — непонятно. Во-вторых, большое количество подразделений полиции, особенно за пределами Садового кольца, не готово не только к борьбе с даркнетом, но даже и со «светлым нетом». Надо инициировать проверку, насколько вообще региональные отделения полиции готовы к мониторингу и участию в таких процессах. Какие-то краткосрочные обучающие курсы не помешают.

Игорь Кастюкевич, руководитель «Молодежки ОНФ»:

Первое, что врезалось тут в слух, — два слова: молодежь и Hydra. Я могу сказать, что я готовился к этой встрече, посмотрел материал «Ленты.ру». Интересно, класс. Спор хозяйствующих субъектов, на мой взгляд, извините.

Все же я попросил коллег из «Молодежки ОНФ», которые достаточно много находятся в интернете, дать инфосправку о даркнете [по бумажке зачитывает объяснение сути даркнета, TOR, обращает внимание на то, что его могут использовать террористы, экстремисты и хакеры; окончательный вывод — «системы противодействия нет»]. Друзья, а мы только о Hydra говорим! Я предлагаю прежде всего пригласить на будущее совещание всех специалистов по экстремизму, терроризму и промышленному шпионажу.

По поводу наркотиков: нужна официальная статистика, а не опросы в соцсетях. Хотелось бы, чтобы были профессиональные цифры.

Владимир Тодоров:

По поводу официальных цифр есть большая проблема. Официальная статистика по наркозависимым в России сейчас собирается только среди людей, вставших на учет. В разное время в Минздраве помощники главного нарколога России объясняли мне кулуарно, что люди, встающие на учет, — скорее всего те, кого привели родственники и сказали: «Мы не знаем, что с ними еще делать, пожалуйста, поставьте их на учет, и будем лечить».

У нас в России сейчас есть огромное явление, которое называется «социальная наркомания» — когда люди собираются и принимают наркотики рекреационно. При этом статистики нет в России никакой, и она никоим образом не собирается, во многом из-за запретительной политики. Ни один человек в опросе не признается, что когда-либо что-то пробовал, даже если это опрос условно-сетевой, потому что у него подсознательно возникает мысль, что ему за это что-то будет.

А что касается региональных отделений полиции, сотрудники патрульно-постовой службы абсолютно в курсе, что такое закладки, и делают на них так называемые «палки»: дежурят у популярных мест закладывания, берут в оборот людей, которые закладки поднимают, отнимают у них аккаунт Hydra и сажают этого человека, а потом пытаются найти закладчика. Если они нашли закладчика — вообще идеально. Он раскладывает под их надзором закладки, а потом полицейские «собирают» десять человек, которые их подняли, и сажают людей организованной группой по предварительному сговору. Вопрос, который стоит задать правоохранительным органам, — о том, что стоит как минимум пересмотреть «палочную» систему по наркотическим веществам в сторону снижения общей статистики употребления.

Артем Кирьянов, первый заместитель председателя комиссии Общественной палаты России по общественному контролю и взаимодействию с общественными советами:

Мы много говорим по разным поводам о здоровом образе жизни, о запрете курения, того, сего, об уменьшении продажи алкогольной продукции. С одной стороны, это правильно, но с другой стороны, запрещая покупку алкоголя до 21 года, надо понимать, что мы подталкиваем взрослых людей к употреблению нелегальной марихуаны. Нужно понимать, что это комплексная социальная проблема.

Считаю, что ликвидация ФСКН была поспешным и необдуманным решением. То, что мы видим в управлении по борьбе с наркотиками МВД, не может устраивать ни по каким параметрам. Для того чтобы бороться с наркотиками на территории большой страны, необходимо заниматься не оперативно-разыскной деятельностью, не ловить закладчиков. Считаю, что нужно воссоздать специальную службу по борьбе с оборотом наркотиков, причем не только воссоздать, но и наделить более широкими полномочиями.

Дмитрий Буянов, представитель компании GROUP-IB:

Послушал я, значит, выступление… Слава богу, волос немного, поэтому дыбом не встали. Есть моменты, на которые я хотел бы обратить внимание.

Во-первых, низкий поклон «Ленте.ру». Классное, прямо крутое расследование. Не согласен во многих местах, касающихся логистики. Вопрос наркотиков ушел с повестки. У нас все хорошо! Включаем телевизор: Украина, США, Россия — Шотландия 4:0, Христос воскрес, Украина, Россия, США. Все! Этого [наркотиков] нет. У нас нет проблемы.

И когда я слышу, что в октябре 2019 года — сейчас цитирую: «этот новый вызов, для меня неведомый» — в октябре 2019 года, в Госдуме! Неведомый вызов, что миллионы активных потребителей в «Гидре», неведомый вызов, что шесть-семь миллионов наркопотребителей в России, — я тогда начинаю понимать, что действительно наркополитика государства строится как-то не так.

Наверное, не все здесь помнят, хотя должны бы, по идее, что у нас есть программа, принятая в 2014 году, постановление правительства «О противодействии незаконному обороту наркотиков». Там есть три основных кита. Борьба с потреблением, борьба с производством и распространением и международное сотрудничество.

Давайте посмотрим по всем этим трем китам. Борьба с предложением — Hydra есть, борьба проиграна. Борьба с потреблением, со спросом — как она сейчас ведется, мы уже слышали, понятно. Международное сотрудничество на какой находится стадии? Мы в изоляции. Кто в этом виноват, давайте не будем здесь обсуждать, хотя есть разные точки зрения. С нами не общаются правоохранительные органы, мои коллеги из Европы, Латинской Америки, Центральной Азии. В первую очередь — европейцы и американцы. Есть определенный запрет на общение с российскими правоохранительными органами. Россия сама себя ставит в рамки изоляции. Мы не протестуем, мы это поощряем, Крым наш, очень круто. Но от этого страдает наш с вами гражданин, наше общество. Эти препоны приводят только к тому, что Hydra растет.

У нас опер боится написать запрос иностранному партнеру — он получит по шапке. Мы сейчас работаем все, чтобы наши коллеги из полиции не могли работать таким образом, чтобы достигать результатов. Есть здесь хоть один коллега из МВД? Вот!

Тема антинаркотическая ушла с повестки — это касается и государственных органов. Это неинтересно, на этом не заработаешь политический капитал. Это реально тот, простите, геморрой, который есть, но если его не замечать — наверное, как-нибудь пройдет.

Если сделать хорошую правоохранительную российскую big data, то она даст результат. Как ловятся преступники? Они ловятся на ошибках, на любой ошибке, на маленьких ошибках: VPN забыл включить, пиццу себе заказывал. Если ретроспективу этих ошибок организовать, ее хранение в каком-то одном месте — это даст результат.

Говорят, что государственная политика не продумана. Я с этим не согласен. Я уверен, что в этом здании есть люди, которые понимают эту политику. Если меня с этим человеком познакомят — я ему готов поляну накрыть. Расскажите мне про эту политику. Ну очень интересно.

У Российской Федерации есть колоссальный, мощный стратегический партнер — Китайская Народная Республика. Здесь прозвучало, что основной двигатель Гидры, Ramp’а — это наркотики и перекурсоры, которые производятся в Китае. Наш с вами восточный сосед забрасывает мою родину наркотиками. Он это делает на протяжении многих и многих лет. Мы с ним дружим. У нас дружат президенты, у нас, наверное, дружат народы, мы видим очень много китайских туристов в любом городе — Москве, Питере. Коллеги, давайте себе отдадим отчет, что все то, чем травится наша молодежь, изначально производилось там. Hydra, которая у нас есть, — это попустительство в наших внешнеполитических отношениях в те годы.

Урван Парфентьев, Центр безопасного Интернета:

Интернет как таковой — это Москва, а даркнет — это Хитровка второй половины XIX века. Там свои законы, там законы Российский империи, в общем-то, не действовали, полиция туда не совалась. Человеку обычному там, собственно говоря, нечего было делать, там его на запчасти разберут — ну, примерно за 20 минут. Проблема в том, что если туда заходит обычный человек, так называемая простодушная интеллигенция, которая хочет, например, поругать режим, — вот именно им нужно объяснять, что это опасно.

Дмитрий Шатунов, молодежный парламент при Госдуме:

Очень важна тема пропаганды. Когда я захожу в YouTube и смотрю интервью с Гуфом, который говорит: да, я *немного употребляю* каждый день, я выпиваю, полечусь немножко, говорит, вроде все у меня успешно, сорокет мне исполнился, еще не умер… Человек *немного употребляет* каждый день — и в этом нет ничего плохого. Эти вещи нужно выявлять и привлекать как минимум к административной ответственности за пропаганду наркотических средств. Возможно, вам, «Ленте», другим журналистам [стоит заняться выявлением таких случаев]?

Дмитрий Буянов:

Оштрафовав Гуфа, вы создадите ему такой приток лояльных слушателей…

Владимир Тодоров:

Штрафовать любого человека, который упоминает любые наркотики в позитивном ключе, — это практика крайне опасная и порочная. Это создание пресловутого эффекта Стрейзанд и, наоборот, откатывание назад. Тем самым государство будет еще больше ассоциироваться с запретительными мерами и привлечет еще больше внимания к тем персонам, которых оштрафовали, и еще больше молодежь будет уверяться в том, что нынешние кумиры не только позитивно относятся к наркотикам, но и противостоят государственной машине.